КОРИНФСКАЯ ЛИГА И ЕЕ РОЛЬ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ГРЕЦИИ 30—20-х гг. IV в. до н. э.

М. А. Кондратюк

В ИСТОРИИ античной Греции с середины IV в. до н. э. стержне­вой линией внешней и внутренней политики полисов В СВЯЗИ C усилением Македонии и ростом ее захватнических устремлений становятся греко-македонские отношения.

Использование Коринфской лиги Македонией в своих политических интересах несомненно. Однако при такой в целом справедливой оценке, какая дается лиге в современной историографии, остается невыясненным немаловажный вопрос — какова была роль этой общегреческой организа­ции в политической истории собственно Греции периода 30—20-х гг. IV в. до н. э.

Имеющиеся в нашем распоряжении источники касаются деятельности лиги главным образом в связи с событиями, свидетельствующими о на­рушении Коринфского договора (Эсхин, Псевдо-Демосфен, Арриан, Дио­дор, Юстин, Курций Руф). Среди них наибольшую ценность представляет речь о нарушении договора Александром (Περί των πρός ’Αλέξανδρον ουνθ-η- χωv)∙ дошедшая среди речей Демосфена ([Dem.], XVII). Речь была произ­несена, по-видимому, в 332/1 г. во время дискуссий в афинской экклесии

в связи со спартанскими событиями ^{[525][526][527][528]}представителем антимакедонского направления, сторонником открытой войны с Александром ^β.

235

Известно, что Филипп, а позднее Александр были гегемонами Корин­фской лиги. Поздние античные авторы вкладывали в термин «гегемон» различное содержание. У некоторых авторов этот термин служит для обозначения не только главы лиги, во и командующего войсками ^β; иног­да «гегемон» обозначает только командующего войсками ⁰. В отличие от других поздних авторов Диодор использует термин ήγεμών для обозначе­ния главы эллинской лиги (применительно как к Филиппу, так и к Алек­сандру), а для командующего войсками применяет термин «стратег-авток- ратор» (στρατηγός αύτοχράτωρ) ^[529]. Термины «гегемон» и «стратег-автокра- тор» именно в таком значении, в каком употреблял их сицилийский ис­торик, используются обычно в современной научной литературе.

Как известно, полисы должны были по условиям договора поставлять- контингенты для войны с Персией. Однако для греко-македонской армии большое значение имела из греческих отрядов лишь фессалийская конница (Diod., XVII, 17,4). Нужно вместе с тем учитывать, что Фессалия была связана с Македонией гораздо более тесными узами, чем любое другое греческое государство, еще со второй половины 40-х гг. IV в. до н. э., т. е. до создания общеэллипской лиги, и фессалийская конница уже тогда была, по-видимому, присоединена к македонской армии. Так что и при Александре фессалийские отряды запимали несколько особое поло­жение по сравнению с другими греческими контингентами, были на по­ложении если и союзников, то подчиненных.

ной боевой силой ¹¹. Гораздо большее значение для Македонии как го­сударства сухопутного должен был бы иметь греческий флот. Известно, что во флоте Александра было 20 афинских кораблей, которые составляли весьма незначительную часть афинского флота и поэтому справедливо рассматриваются лишь как «залог верности» ^[530][531].

Таким образом, термин «симмахия» определял скорее формальный, чем действительный характер лиги далее для Македонии, не говоря уже о греческих государствах.

Что касается «общего мира», то оп являлся основным принципом ли­ги как общегреческой организации и поддерживался Македонией, так как именно его проведение в жизнь обеспечивало бы спокойствие греческого тыла, необходимое македонскому царю во время его пребывания на Вос­токе. Как гегемон царь Македонии должен был быть стражем этого «общего мира». Именно в таком качестве выступал Александр в 335 и 331 гг. во время фиванских и спартанских событий.

Однако вряд ли можпо рассматривать Коринфскую лигу лишь как осуществление «общего мира» ^{[532][533][534][535]}; односторонним является также взгляд па нее только как на симмахию ^u. Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют говорить, как правильно отмечает Эренберг ^1Б, о со­четании в лиге «общего мира» и симмахия.

Относительно того, от кого исходила инициатива в назначений Алек­сандра гегемоном эллинской лиги, у древних авторов разногласий пет. Диодор (XVII, 4, 9), Арриан (1, 1, 2) и Юстин (XI, 2, 5) единодушны в том, что инициатором выступал оп сам. Лишь одно место в биографии Александра у Плутарха дает возможность предполагать, что инициато­рами были греки ^lβ. Однако этот отрывок вряд ли может приниматься все­рьез, так как в данном месте у Плутарха налицо явная контаминация, встречающаяся у пего и при описании других событий.

Сведения источников об отношении греческих государств к назначе­нию Александра гегемоном скудны и противоречивы. Вместе с тем вопрос этот очепь важен, так как отражает отношение греков к македонской ге­гемонии и к царской власти, ибо гегемоном общегреческой лиги стал сна­чала Филипп, а затем Александр, не как частное лицо, а именно как царь Македонии ^[536]; важен этот вопрос и потому, что именно в качостве гегемона обосновывал требования па лидерство в Греции Александр ^[537].

О назначении Александра, как и Филиппа, гегемоном известно лишь из поздних авторов. Почти полное отсутствие сведений о данных конкрет­ных событиях в современных им афипских источниках можпо объяснить отчасти специфическим характером этих источников, отчасти же тем, что события эти могли быть настолько хорошо известны слушателям, что ора­торам не было необходимости напоминать о них. Не упоминается о них и

в XVII речи демосфеновского корпуса, хотя вся она посвящена наруше­нию условии договора гегемопом лиги.

237

В исторической литературе можно встретить замечание, что Афины вынуждены были присоединиться к лиге. Что касается древних авторов, то лишь у Диодора (XVII, 4, 6) мы встречаем указание на то, что афи­няне предоставили Александру гегемонию из страха перед ним. В речи, произнесенной представителем антимакедонского направления ([Dem]. XVII), должно было бы найти место упоминание или по крайней мере кос­венное отражение той обстановки недовольства и вынужденности, в кото­рой происходило признапио Александра гегемопом. Однако тон всей речи, произнесенной представителем антимакедонского направления, подчер­кивание необходимости сохранять условия договора с обеих сторон, зас­тавляет усомниться в том, что присоединение Афин к лиге и признание македонского царя ее гегемопом было принудительным.

В годы, предшествующие Херонейской битве, среди других районов материковой Греции наиболее сложная политическая обстановка созда­лась в Пелопоннесе.

Спарта, согласно Павсанию (VII, 10, 3), в правлепие Филиппа была единственным греческим городом, гдо не было сторонников Македонии. Ссылаясь на даппое замечание Павсапия, Роубак ^[539]считает, что именно поэтому Спарта не вошла в Коринфскую лигу. Ни один из античных ав­торов, повествующих о выступлении Cπapτ⅛ι против Македонии в конце 30-х гг. IV в. до п. э., не говорит о внутриполитической борьбе накануне или во время восстания. Отсутствие каких-либо намеков на политическую борьбу в Спарте и замечания Динарха (I, 34), что во время восстания Агиса против Македонии выступили все лакедемоняне (Λακεδαιμόνιοι .. . απαvτ?c), и Диодора (XVII, 62, 8), что спартанцы выступили «всем на­родом» (ηανδημεί), свидетельствуют об отсутствии в Спарте при Александре как и при Филиппе, промакед опекой группировки. Это, действительно, могло быть одной из причин, по которой Спарта не вошла в лигу пе только при Филиппе, но и при его сыпе.

Отторжение от Спарты пограничных территорий в 338/7 г. по своим социально-экономическим последствиям, конечно, не сравнимо с потерей ею Мессении.

Помимо Спарты государствами, которые могли бы представлять реаль­ную угрозу македонской гегемонии в Греции, были Афины и Фивы.

Для Македонии было необходимо сохранение нейтралитета со стороны Афин — самого могущественного морского государства Греции. В афин­ском народном собрании предложение Демада, ставшего ко времени соз­дания лиги одним из руководителей промакедопского направления, об- участии Афин в общем мирном договоре (κοινή ειρήνη) и синедрионе элли­нов ^[545]прошло без какого-либо сопротивления. Объясняется это не только- закономерным усилением позиций промакедонской группировки после Херопеи. При сохранении политической самостоятельности Афинского государства сильный удар был нанесен экономике Афин отторжением от них Херсонеса Фракийского, следствием чего явился переход под македон­ский контроль понтийского хлебного пути, по существу всей морской тор­говли с Понтом, что поставило Афины в экономическую зависимость от Македонии. C таким положением руководители антимакедонского направ­ления по могли не считаться. Таким образом, сильные позиции промаке- допской группировки после Херопеи и трезвая оценка сложившейся си­туации со стороны руководителей антимакедонского направления обеспе­чивали в целом сохранение Афинами нейтралитета в рамках Корипфской лиги.

Спокойствия в Пелопоннесе, как уже отмечалось, можно было добить­ся путем по крайней мере временной изоляции Спарты за счет ее ослабле-

ния и усиления ее потенциальных врагов — членов лиги, даже при том условии, что Спарта оставалась впе общегреческой организации. В отно­шении Фив нельзя было рассчитывать на их изоляцию, так как даже при том условии, что распускался Фиванский союз и беотийские города объяв­лялись автономными, что делало их, постоянных фиванских врагов, вер­ными македонскими союзниками и в свою очередь ослабляло Фивы, со­хранение в Центральной Греции демократических Афин делало эту изо­ляцию невозможной; трудно было рассчитывать и на нейтралитет Фив, «ели бы там сохранялся существующий демократический строй. Кроме того, при вынужденном сохранении Афии — могущественного морского государства — нельзя было бы рассчитывать на его нейтралитет, если бы рядом существовали демократические Фивы, бывшио самым сильным су­хопутным греческим государством. Ввиду всего этого Фивы оказались единственным государством, где демократический строй был заменен олигархическим не в результате выступлений промакедонски настроенных греков, как то было в ряде других государств после Херонеи, а вооружен­ными силами Филиппа, т. е. вмешательством извне ^2β. Одпако несмотря на свержение демократии и как следствие этого изгнания многих фиван­цев-демократов, в Фивах, по-видимому, сохранялась достаточно сильная антимакедонская оппозиция, так как Фиванское государство оказалось одним из немногих государств, которыо отказывались признать гегемонию Александра после смерти Филиппа ^[546].

239

Что касается беотийских и фокидских городов, боявшихся усиления Фив, то они должны были охотно признать гегемонию македонского царя, так же как и те пелопоннесские государства, которые не были заинтересо­ваны в усилении Спарты, т. е. признание македонской гегемонии со сто­роны целого ряда греческих государств можно объяснить межполисной борьбой: второстепенные греческие государства предпочитают гегемонию македонского царя гегемонии одного из ведущих греческих государств.

Возвращаясь к вопросу о том, от кого исходила инициатива в назна­чении Александра гегемоном лиги, можно сделать вывод, что инициатива, безусловно, шла от македонского царя, а не от греков. Даже в Фессалии и у фессалийских племен, ставших к началу 30-х гг. IV в. до н. э. верными союзниками Филиппа и сражавшихся при Херонее на стороне Македонии, Александру пришлось действовать убеждением и широкими обещаниями (αεγάλαις ;.έπαγγελίαις ∣χετεωpicας, eπεtcε) ^[547], чтобы быть признанным ге­гемоном Эллады. В целом же в Греции его предложение было встречено хоть и без особого энтузиазма, но и без сопротивления.

В исторической литературе неоднократно высказывалось мнение, что Коринфская лига была навязана грекам волей завоевателя. Конечно, создание общегреческой организации под гегемонией македонского царя стало возможным лишь после победы македонской армии над союзными греческими войсками. Вместе с тем даже и при этом условии такая орга­низация не могла бы быть создана и тем более функционировать на протя­жении полутора десятков лет, если бы Филипп, а позднее Александр не получали поддержку со сторопы олигархических кругов демократических полисов и если бы па Македонию к этому времени не ориентировался ряд второстепенных греческих государств. Именно} эта промакедонская на-

240

иравленность проявила себя при решении греческими государствами воп­роса о назначении гегемоном македонского царя.

Основой отношений македонских царей с греческими государствами· был договор Коринфской лиги. Как отмечалось выше, условия, на которых был заключен этот договор, оставались в силе и при Александре. Так как Александр требовал гегемонии над Грецией как наследственной ^aβ, он> вряд ли возобновлял договор формально; поэтому не может идти речь и о каком-либо изменении условий договора Александром при урегулирова­нии им взаимоотношений с греками после смерти Филиппа.

Одним из первых условий в договоре между греками и македонским царем было сохранение свободы (ελευθερία) и автономии (αύτονομία) греков — членов лиги ([Dem.l, XVII, 8). Само по себе это условие, как правиль­но отмечает Ларсен ^[548][549], было обычным для симмахий. Но не следует забы­вать, что Коринфская лига была не обычной симмахией под властью ге­гемона, ибо здесь гегемоном выступал царь, и что лига была одновременно- осуществлением лозунга κοινή eipηvη. Если и можно считать греческие города свободными и независимыми союзниками Александра, как это де­лают Тарн ^[550]и Эренберг ^[551], то лишь в качестве участников симмахии.

Однако гораздо большее значение для греческих государств имела Коринфская лига не как военный союз с македонским царем, а как организация, осуществляющая в Греции «общий мир», стражем которого и должен был быть гегемон. Именно одним из­гнанных условий «общего мира» и было сохранение свободы и автономии греческих государств. На необходимости сохранения свободы и автоно­мии делается главный акцент в речи представителя аптимакедонского- направления ([DeraJ, XVII) в связи с нарушением Александром договора о мире. Сами эллины, судя по данной речи, трактовали эти понятия, имев­шие в политической жизни греческих государств первостепенное значение,, так же как и прежде, до 338 г. C подобной же трактовкой представлений о свободе и автономии греческих полисов мы встречаемся при описании Диодором фиванского и спартанского восстаний (XVII, 9,1; 62,6). Постав­ленные D Коринфском договоре в качестве основных условий «свобода» и «автономия» были, с одной стороны, уступкой македонского царя эллинам,, с другой,— в конкретной исторической действительности 30—20-х гг. IV в. до н. э. эти понятия были наполнены определенным содержанием, ока­зывавшим значительное воздействие на политическую жизнь греческих полисов.

Как посягательство на свободу и автономию рассматривалось автором· XVII речи демосфеновского корпуса (§ 8) восстановление Александром тирании в Мессене. Этим актом, по мнению оратора, было нарушено одно из основных положений Коринфского договора — сохранение в неприкос­новенности существующих конституций (XVII, 7, 10).

За период после Херонейской битвы и до образования Коринфской лиги во многих греческих государствах был насильственно изменен поли­тический строй. В ряде полисов были установлены промакедонские пра­вительства ^[552]. Лишь в отношении Фив имеется свидетельство, что Филипп- лично вмешался в устройство политической организации города. В ос-

тальных полисах изменение государственного устройства происходило благодаря действиям его приверженцев ^[553].

241

Таким образом, когда при оформлении Коринфского договора одним из основных условий было поставлено сохранение status quo ^[554], это озна­чало для многих греческих полисов сохранение в неприкосновенности •олигархических конституций. Причем порядок этот, введенный Филиппом, должен был сохраняться, согласно договору, и при Александре.

По мнению Тарна, сильной стороной договора Коринфской лиги было предоставление равных прав для всех государств, в то время как прежде переменное господство Афин, Спарты и Фив эти права нарушало ^[555]. Ана­логичную точку зрения высказывает Райдер. В своей оценке того значе­ния, какое имело предоставление свободы и автономии всем греческим полисам, он идет еще дальше Тарна. По его мнению, даже под македонским господством небольшие государства были более свободны, чем в золотой век греческой свободы ^[556].

Для выяснения отношений греческих государств к Македонии и меж­полисных отношений в рамках Коринфской лиги некоторый материал дают античные авторы при описании фиванского и спартанского восста­ний. В 335 г. фиванские изгнанники-демократы, тайно вернувшиеся в Фивы, обратились к народу с призывом избавиться от македонской власти (Arr., I, 7, 1—2). Диодор так пишет о совещании руководителей го­сударства относительно выступления против Македонии: «.. .αυνεδρεύοα- ντες οί ηγεμόνες προεβουλεύοαντο περί του πολέμου, καί πάσιν έδοξεν ύπέρ τής αυτονομίας διαγωviCεσθαι (Diod., XVII, 9, 1). Несколько позднее, когда Александр уже построил войско для сражения, фивапцы обратились с призывом присоединиться к ним всем, кто желает освободить эллинов (έλευθερούν τους φ∙jγαδες δε κα,i o5θt τους φυγάδας έπικεκληαένοι ήσαν, ούδενός φιλάνθρωπου τυχεΐν άν παρ’ ’Αλεξάνδρου αξιούντες, άλλως τε καί βοιωταρχούντες eστtv οί αύτών, παντάπαοιν ένήγον τδ πλήθος εc τον πόλεμον (Arr., I, 7, 11). Таким образом, Фивы, по-видимому, вновь претендовали на гегемонию над беотийскими городами.

Когда стало известно о выступлении Фив, антимакедонское движе­ние началось в Этолии (Arr., I, 10, 2), однако, видимо, оно никак не было связано с фиванским восстанием. Какие-то волнения, возможно, были в Элиде (Aιτ., I, 10, 1), но и в данном случае нет оснований предпола­гать о ее помощи восставшим фиванцам, хотя к элейцам было отправлено посольство из Фив с просьбой помочь мм (Diod., XVII, 8, 5).

Таким образом, восставшие Фивы оказались по существу перед ли­цом врага в полном одиночестве (см. PJut., Dem. XXIII), не получив поддержки далее со стороны демократических полисов. Уэллс в своей работе «Александр и эллинистический мир» объясняет только недостатком времени то, что Фивы пе вывели на поле союзную армию из Элиды, Ар­кадии, Meccemin (возможно даже Спарты), Этолни и Афин против грече­ской лиги Александра ⁴⁰. C этим утверждением трудно согласиться. Быс­трота действий Александра лишь ускорила развязку закономерных событий. Фиванские события не только обострили отношения меж­ду противоборствующими группировками внутри греческих госу­дарств, но и показали напряженность отношений между олигархи­ческими и демократическими полисами, всю силу межполисной вражды. Претензии Фив па гегемонию пад беотийскими городами не поддержива­лись, как видно, демократическими государствами; открыто выступали против этого беотийские города и фокидяне, также не заинтересованные в усилении государства, претендующего на гегемонию.

^aiСм. Фролов, ук. соч., стр. 50. О значении Opona для обоих государств сви­детельствует как факт передачи Филиппом города Афинам после Херонеи с целью ослабления Фив, так и возвращение Opona Беотпи Антлпатром после окончания JIa- млйской войны.

'⁴⁰С. В. W е 1 і е s, Alexander and the Hellenistic World, Toronto, 1970, стр. 20.

2Пестиш, древней истории, i⅛ 2

Союзниками Александра в военных действиях против Фив были бео­тийцы, прежде всего платейцы, орхоменцы и феспийцы, т. с. жители го­родов, некогда разрушенных фиванцами, страстно ненавидевшие Фивы и боявшиеся снова оказаться под их властью ^[558]. Союзниками Александра при разрушении Фив были и фокидяпе, не заинтересованные в сущест­вовании такого сильного соседа, как беотийский союз под главенством Фив (Just., XI, 3, 8; Arr., I, 8, 8). Можно предполагать, что в армии Алек­сандра, выступившей против Фив, были фессалийцы и фессалийские пле­мена, однако главную роль в разрушении Фив играли не они, а беотийцы и фокидяне. Античные авторы, говоря о «союзниках» Александра при раз­рушении Фив ^[559], имеют в виду именно беотийцев и фокидян. По Диодору,, вопрос о судьбе Фив после их взятия был передан Александром как геге­моном синедриону лиги (XVII, 14, 1; см. также Just., XI, 3, 8). C фор­мальной точки зрения это было вполне законно, так как восставшие Фивьг являлись нарушителями Коринфского договора.

243

Кто же присутствовал на этом совете, где решалась судьба Фив? Юстин говорит о выступлении па совете союзников Александра (Alexand­ra socii) — фокидян и жителей городов Платеи, Феспии и Орхомеп, вспо­минавших о разрушении их городов фиванцами, об их жестокости и при­верженности к персам и настаивавших на разрушении Фив (Just., XI, 3_r 8—9; см. также Plut., Alex. XI). На совете могли присутствовать и эллины, принимавшие участие в военных действиях Александра, т. е. фессалий­цы и представители фессалийских племен. Голосованием присутствовав­ших членов лиги и была решена судьба Фив, т. е. фактически «союзни­ками» Александра и врагами Фив — беотийскими городами и фокидя- пами. Характерно, что Арриан даже не упоминает о совете, говоря, чти вопрос о судьбе Фив был решен союзниками Александра по его поруче­нию (Τοΐς δέ μεταοχοϋσι το6 έργου ξυμμάχοις, οίς δέ καί έπέτρεψεν ’Αλέξανδ­ρος τά κατά τας Θήβας δtα⅛ειvαι, . . . έδοξε ... — I, 9, 9). Таким обра­зом, Аррианом (вернее, его источником) это событие рассматри­валось скорее не как враждебный акт Александра по отношению к восставшему против пего городу, оформленный постановлением общегре­ческой лиги, а как итог межполисной вражды. Так же воспринималось это событие и источником Плутарха (Plut., Alex. XI). По свидетельству Арриана, фиванская земля была разделена между союзниками ([τοΐς ... ξυμμάχοίς] ... έδοξε... την χώραν κατανεΐμαι τοις ξυμμαχοις ...— I, 9, 9), Юстин пишет о разделе земли между победителями (agri inter victores dividuntur — XI, 4, 8), что фактически также означало раздел земли между «союзниками» Александра, т. е. прежде всего между беотийцами. Павсанпй прямо говорит о том, что беотийцы поделили фиванскую землю по низвержении Фив (I, 25, 4). Арриан сообщает также, что союзники пос­тановили восстановить Орхомен и Платеи ^[560]. Таким образом, судьба Фив. была решена союзниками Александра в своих интересах.

Конечно, не приходится отрицать, что разрушение демократических Фив, крупнейшего сухопутного государства, отвечало собственным ин-

244

тересам Александра ^[561], который не мог оставить у себя в тылу возро­дившийся очаг демократического движения. Однако прежде всего разру­шение Фив можно рассматривать как итог межполисной вражды. В фи­ванских событиях впервые в историп Коринфской лиги проявился ее характер. Лига была использована не только Александром для того, что­бы придать легальный характер своим действиям в Греции, но и второ­степенными греческими государствами, которые действовали фактически под прикрытием македопского оружия, формально же под эгидой лиги. События эти показали, что второстепенные гроческие государства «сво­боду» и «автономию» под гегемонией одного из греческих государств пред­почитали «свободе» и «автономии», предоставляемой Македонией в рамках общегреческой лиги.

Иную позицию греческие государства занимали во время спартанского восстания. На обращение Спарты к греческим государствам с призывом выступить против Македонии, за свободу (Diod., XV∏, 62, 6) откликну­лись, как пишет довольно общо Диодор, большинство пелопон­несцев (∏ελoπowησiωv δ’οί πλείους) и некоторые другие (καί :ων άλλων τιvfcc) (XVII, 62,7). Позиция пелопоннесских государств в данной ситуации особенно важна в связи с той сложностью взаимоотношений, какая существовала в Пелопоннесе между Спартой и другими полисами на протяжении целого ряда лет.

Эсхин в своей речи па! процессе о венке, желая в неблагоприятном свете представить позицию Демосфена во время выступления Спарты против Македонии как позицию, по-видимому, бездейственную (ήμΐν απoδεtξtv πoi,ησαι Δημόσθενες, τί ποτ’ήν ά έπραξας, ή τί ποτ’ ήν ά έλεγες) в такое благоприятное для антимакедопского выступления время, когда Александр был далеко (ό δ’ ’Αλέξανδρος έξω τής άρκτου καί τής οικουμένης ολίγου δεtV πάσης μ,ε^ειστήζει), Аптипатр же, видимо, пе без труда (πολύν χρόνον) еще набирал войско, перечисляет те пелопоннесские государ­ства, которые примкнули к восставшим лакедемопяпам: ^,Hλεtot δ’αύτοΐς συ[juιετεβαλovτo καί ’Αχαιοί πάντες πλήν ∏ελληvεωv, καί ’Αρκαδία πάσα πλήν Μεγάλης πόλεως (Aesch., III, 165). Эсхин в таком контексте должен был дать полный перечень городов, участвовавших в антимакедонском восста­нии. Вместе с тем вряд ли он мог здесь что-либо преувеличить, так как события эти были еще свежи в памяти его слушателей.

Можно лишь предполагать, какая борьба внутри Аркадской лиги предшествовала присоединению ее вооруженных сил к спартанскому войску, которые должны были в результате этого оказаться в числе тех, кто осаждал главный город лиги — Мегалополь. В рассказе Курция Руфа об итогах спартанского выступления (Tegeatae veniam defectioni praeter auctores Impetraverunt — VI, 1, 20) нашло отражение глухое эхо волнений в аркадских городах в связи с выступлением Спарты. Важпо отметить присоединение к антямакедонскому выступлению Спарты элейцев (Aesch., Ill, 165; Din., 1,34), которые в 338 г. до н. э. участвовали в походе Филип­па в Пелопоннес против Спарты. Установление тирании в Пеллене в 335 г. дает возможность предполагать, что это насильственное действие по отношению к демократическому ахейскому союзу могло быть следствием каких-то волнений во время фивапских событий. Вместе с тем нет основа­ний предполагать участие ахейцев в фиванском восстании. Во время же выступления Спарты все города Ахейской лиги, кроме Пеллены, где в это время продолжалось тиравическое правление Херона, участвуют совместно с лакедемонянами в осаде Мегалополя ^[562][563]. Что касается Мессении

и Аргоса, то пет пикаких оснований рассматривать их как союзников Спарты ^4g. Эсхин, не упускавший возможности опорочить Демосфена, и© мог бы, перечисляя государства, присоединившиеся к Спарте, не сказать (если бы это было в действительности), что д а ж е Мессения и Аргос присоединились к восстанию, а Демосфен при такой благоприятной для восставшей Спарты ситуации бездействует (ср. Aesch., IH, 165). Невозмож­но также и определенно утверждать, что эти государства были в числе греческих союзников Антипатра ^[564][565]. В связи с намечавшимися демократи­ческими сдвигами в этих государствах и ослаблением антиспартанской направленности в ряде других пелопоннесских государств, в частности в Аркадии, можно предполагать, что в спартанских событиях эти госу­дарства сохрапяли нейтралитет. Единственное упоминание об участии этолийцев в антимакедояском выступлении Спарты имеется у Курция Руфа (VI, 1, 20), когда он, говоря об итогах восстания, среди назна­ченных к уплате штрафа Мегалополю называет ахейцев и этолийцев. Однако участие зтолийцев в спартанском восстании очень сомнитель­но, так как они были озабочены в этот период сложной внутриполитичес­кой обстановкой в своей стране.

245 Грепия. Эллинизм. Причерноморье

Говоря о греческих союзниках Македонии во время спартанского· восстания, античные авторы ограничиваются общим термином «союзники» (σύμμαχοί). Известно, что у Антипатра с отрядами эллинов-союзников было не менее 40 тыс. человек (Diod., XVII, 63,1). Антипатр получил от Александра, по-видимому, большую сумму денег для подавления спартан­ского восстания (Arr., Ill, 1G, 10); это позволяет предполагать, что значи­тельную часть в его войске, выступившем против Спарты, составляли наемники. Антипатр, как пишет Диодор, узнав о подготовке к антимаке- допскому восстанию в Пелопоннесе, направился туда со всем войском (μετά πάαηί τf_lς δυvαμeως — XVII, 63, 1). Слова πάσα ή δύναμής означа­ют войско, оставленное Аптипатру еще Александром, так как далее Диодор пишет о присоединении отрядов эллинов-союзников (XVII, 63, 1).

Именно это войско и составляло, вероятно, основную часть армии Апти- патра при подавлении спартанского восстания. Антипатр, как утверждает Эсхин, набирал войска в течение долгого времени (πολύν χρόνον — IΠ_f 165), что объясняется, видимо, пе только тем, что помощь от Александра пришла далеко не сразу, но и трудностью набора войск эллинов-союзни­ков, членов Коринфской лиги. Сбор войска греческих союзников был за­труднен, по-видимому, волнениями в Фессалии и среди фессалийских пле­мен (Aesch., III, 167), хотя вряд ли это предотвратило их участие в походе Антипатра против Спарты. Если можно говорить о затруднениях при наборе войска даже среди фессалийцев и фессалийских племен, тем более мы вправе предполагать о пожелании беотийских и фокидских городов сражаться против Спарты в союзе с Антипатром, с которым они не были связаны узами, как с Александром; к тому же у македонского царя нача­лись в то время разногласия со своим наместником (Curt., VI, I, 18—19). Но и те, и другие могли быть принуждены к этому как участники Ко­ринфского договора. В целом можно думать, что греческие союзники в армии Антипатра вряд ли играли значительную роль.

H для Спарты, и для Македонии немаловажное значение имела пози­ция Афин и ориентация Демосфена как лидера антимакедонского направ­ления. Эсхин неоднократно во время процесса о венке пытался убедить слушателей в бездействии Демосфена в период спартанских событий (III, 165, 167). Однако цитируя слова Демосфена, что тот поднимал фесса-

,146 1 ргиия. Эллинизм. Причерноморье

лийцев и перребовна восстание, Эсхин (III, 167) по существу не моясет это­го опровергнуть всерьез. Кроме того, в конце своей обвинительной речи Эсхин заявил следующее: ήμερων μεν ολίγων μελλεt τά Πύθ-ια γίγνεσθαι καί τό συνέδριον τό των Ελλήνων συλλέγεσθαι· διαβέβληται δ* ή πόλις έκ των Δημοσ- θένους πολιτευμάτων περί τούς νυνί καιρούς· δόξετε δ’, έάν μέν τούτον στεφανώσητε, όμογνώμονες είναι τoiς παραβαίνουσι τήν κοινήν ειρήνην, εάν δε τούναντίον τούτου πράξητε, απολύσετε τόν δήμον των αίτιων, (ΙΠ, 254). Таким образом, аптима- кедопское выступление Спарты и присоединившихся к ней государств рассматривалось Эсхином как нарушение «общего мира». Если же награждение Демосфена венком трактовалось его противником как согла­сие с теми, кто нарушил этот «общий мир», следовательно, политика Демо­сфена, из-за которой афинское государство подвергалось, по словам Эсхина, упрекам, не могла быть политикой невмешательства в спартан­ские события и тем более противодействия антимакедонскому движению, так как речь об этом велась незадолго до заседания синедриона. Вместе с тем нельзя совсем отбрасывать и предыдущие заявления Эсхина о без­действии Демосфена в отношении Спарты, тем более что Демосфен в от­ветной речи (XVIII) никак не отреагировал на эти обвинения Эсхина. Дополняет эти противоречивые сведения Эсхина о позиции Демосфена описание Плутархом спартанских событий: ^,Λπeλ⅜0vτoς δέ Αλεξάνδρου μεγάλοι μeV ήσαν ουτοι (имеются в виду Демад и его сторонники.— М. К.), ταπεινά δ⁵επpaττεv о Δημοσθένης, Κινουμένω δε ^,'Aγtδι τω Σπαρτιάτη βραχέα Ουνεκινήθη πάλιν, eιτ^,επτηξε, των μεν Αθηναίων ού ΰυνεςαναστάντων... (Plut., Dem. XXIV). На основании этих сведений из Эсхина и Плутарха о по­зиции Демосфена можно полагать, что в начале спартанского восстания Демосфен выступал за активную помощь Спарте. Практическое содействие (в частности, побуждение к восстанию фессалийцев и некоторых из фес­салийских племен) могло быть оказано именно на первом этапе восста­ния, когда Аптипатр был, возможно, еще во Фракии из-за выступления Мемпона (Diod., XVII, 62, 4—6), и Агис обратился с призывом к греческим государствам присоединиться к лакедемонянам в борьбе за свободу (Diod., XVII, 62,6). Диодор так пишет о реакции афинян на призыв Спар­ты: ’Αθηναίοι μεν ούν παρά πάντατ τούς άλλους ^t'Eλληvaτ ύπ’ ’Αλεξάνδρου προτιαώμενοι τήν ησυχίαν ήγον (XVII, 62, 7). Демосфен же, по свиде­тельству Плутарха, именно тогда отказался от активных действий в под­держку Спарты, когда афиняпе решили сохранять нейтралитет в спар­танских событиях (Plut., Dem. XXIV). Эсхин (III, 165), вспомипая о спартанских событиях, говорит, что пелопоннесцы присоединились к лакедемонянам после того, как последние вместе со своими наемника­ми одержали победу над войском Коррага. Именно к этому времени отно­сятся и его упреки по поводу бездействия Демосфена. Таким образом, реакция афинян, о которой пишут Диодор и Плутарх, проявилась, по- видимому, именно в решающий момент спартапского восстания, когда Мегалополь уже был осажден, Антппатр же еще в Пелопоннес не прибыл, т. е. в решающий момент верх одержала, не без борьбы мнений в народ­ном собрании, прома недопекая группировка. Таким образом, вместе со Спартой сражались против Македонии в основном эллипьт из пелопон­несских государств. Эсхин (III, 165) в качестве союзников называет только пелопоннесцев, так же как и Дипарх (I, 34), имея своим источником для данной речи, видимо, речь Эсхина о вейке. Если учесть, что города выставили, как пишет Диодор, цвет своей молодежи (καταγρα- φovτεc των νέων τούς άρίστους — XVII, 62, 7) в отличие от лакедемонян, которые вышли на войну всем народом (πavδημεi — XVII, 62, 8), а об­щее число записавшихся на войну воинов было весьма значительно (не менее 20 тыс. пехотинцев и около 2 тыс. всадников — XVII, 62, 7), очень

многие пелопоннесские города присоединились к Спарте, и их войска весьма активно участвовали в сражении против не уступающего им числен­но войска Аптипатра ^[566]. Причем показательно, что на стороне Спарты оказались и некоторые из тех пелопоннесских государств, которые во время вторжения Филиппа в Пелопоннес после Херонеи выступили против Спарты.

247

Сведения о том, как решался вопрос о судьбе Спарты после поражения антимакедонского восстания, сохранились лишь у поздних авторов — Диодора (XVII, 73, 5—6) иКурция Руфа (VI, 1, 19—20). Оба автора при описании событий, последовавших за разгромом восставших лакедемонян и их союзников, видимо, пользовались одним и тем же источником, ибо сведения их расходятся лишь в некоторых деталях. На заседании синедрио­на, собравшемся в Коринфе, присутствовали, вероятно, как сторонники Македонии, так и те, кто сочувствовал антимакедонскому движению, по сохранял нейтралитет, о чем свидетельствуют длительные дебаты во время заседания, о которых говорит Диодор (πολλών ρηθέντων λόγων πρός έχάτερον μέρος — XVII, 73, 5). Итогом этих заседаний была пере­дача решения вопроса о Спарте Александру — и Диодор (XVII, 73, 6), и Курций Руф (VI, 1, 20) пишут о том, что к Александру были отправлены лакедемонские послы.

Ход спартанских событий и итог спартанского восстания в значитель­ной степени объясняются тем, что в копце 30-х гг. IV в. до н. э. Спарта не претендовала па гегемонию в Пелопоннесе.

Таким образом, в Коринфской лиге, объявлявшей свободу и автономию всех полисов, не было места союзам типа Афинского или Беотийского под гегемонией Фив. Провозглашение свободы и автономии означало формаль­ное предоставление равных прав всем государствам — участникам Коринфского договора. Это формальное равенство означало отныне для ведущих греческих государств невозможность претендовать на гегемонию над другими полисами и уменьшало, таким образом, влияние главных потенциальных врагов Македонии; вместе с тем невмешательство во внут­ренние дела других государств как следствие провозглашенной автономии полисов вело к усилению влияния государств небольших. Нам представля­ется, что «свобода» и «автономия» в конкретной, исторической ситуации 30—20-х гг. IV в. до н. э. означали для Греции рост политического влия­ния малых государств, в которых было установлено к этому времени преимущественно олигархическое правление, поддерживаемое Македо­нией. Проведение в жизнь этих условий Коринфского договора означало для Македонии усиление ее влияния в Греции через малые олигархические государства. Именно этим, па наш взгляд, можно объяснить тот факт, что многочисленные объединения второстепенных греческих полисов — κοινά — по только не распускались при заключении Коринфского догово­ра, но имели явную поддержку со стороны Македонии.

Некоторые κοινά были, по-гВидимому, даже восстановлены Филиппом. Со­хранялась Беотийская лига, в которой после 338 г. Фивы перестают играть ведущую роль ^[567]; как показали события 335 г., беотийские города, входив­шие в Лигу, занимали промакедонскую позицию ⁶⁰. Вероятно, продолжала

248

существовать Эвбейская лига ^{[568][569][570]}. Судя по сообщению Диодора (XVII, 23, 9) о том, что при известии о намерении Мемнона плыть с войском к Эвбее, города были охвачены страхом, Эвбейская лига также была настро­ена, видимо, промакедонски. Соювницей Александра во время фиванских событий была лига фокидских городов, восстановленная Филиппом. Сильные промакедонские настроения были и в Аркадской лиге, что также проявилось во время и после антимакедонского восстания в Фивах (Агг., I, 10, 1). Оплотом Македонии здесь постоянно оставался главный город лиги —Мегалополь.

В κοινόν объединялись мессенские города. Здесь, как и в Аркадии, шла постоянно политическая борьба, причем оплотом Македонии также была столица — Мессена. В Мессении антимакедонское движение,' несмотря на противодействующие этому антиспартанские настроения, вероятно, было значительно сильнее, чем в Аркадии. Свидетельствуют об этом как изгнание демократами мессенских тиранов Неона и Фрасилоха после смерти Филиппа, так и их восстановление Александром ([Dem.J, XVII, 4, 7). Города Ахейской лиги постоянно имели демократическое управление (Polyb., II, 41, 6) и занимали антимакедонскую позицию в отличие от других κοινά, о которых шла речь, выше ^δ2. Сохранив эту лигу, Филипп, по-видимому, передачей Навпакта от ахейцев Этолии ⁵³сделал попытку ее (т. е. лигу) ослабить. Именно неизменной антимакедонской направлен­ностью Ахейской лиги было вызвано свержение демократии и¹ установле­ние тирании Александром в одном из самых крупных городов Ахайи — Пеллене ^[571][572]. Отныне Пеллена становится средоточием промакедопских сил в ахейском союзе.

Что касается организации этолийцев, то, как известно из надписи, найденной па афинской агоре (Tod, № 137), Этолийская лига существова­ла уже к 3G7 г. Свидетельство Арриана, приводимое в рассказе о событиях, последовавших за разрушением Фив, о посольствах, отправленных к Александру этолийскими племенами (κατά έθνη — I, 10, 2), нисколько не противоречит факту существования этолийского κοινόν ^[573]. Судя по тем отрывочным, скудным данным из античных авторов, которые имеются в нашем распоряжении, позиция этолийского κotv0v по отношению к Маке­донии не была устойчивой. Как отмечалось выше, этолийцы, получившие от Филиппа Навпакт, при Херонее сражались на стороне Македонии. Однако для времени Александра известен целый ряд фактов, свидетель­ствующих об антимакедонской направленности этолийского κοινόν вплоть до Ламийской войны, инициаторами которой они, как известно, были наряду с афинянами ^b6. В источниках неоднократно встречаются факты, свидетельствующие о том, что в 30—20-х гг. IV в. до н. э. этолийцы были заняты расширением своего союза главным образом за счет отдельпых районов Акарнании, присоединяя их к себе иногда даже насильственно, как, например, Эпиады ^[574].

Именно сложная внутриполитическая обстановка не позволила, по- видимому, этолийцам активно участвовать в Ламийской войне, хотя антимаке доне кая направленность союза проявилась в том, что они, как указывалось, были ее инициаторами, а после поражения эллинов предо­ставляли убежище эллинским изгнанникам (Polyb., IX, 29, 4). Среди тех, чьей помощи Фивам опасался Александр во время их выступления, Арриан называет наряду с афинянами и лакедемонянами «ненадежных этол-ийцев» (Aiτωλot ου βέβαιοι ον с o⅛. ∙ . 1 _?7 4). Заслуживает внимания рассказ

249

Плутарха о событиях, последовавших за убийством Филота и Пармениона. Убийства эти внушили страх перед Александром его друзьям, особенно Антипатру, который тайно (κρυφά) отправил послов к этолийцам для заклю­чения союза. Этолийцы, говорит далее Плутарх (Alex. XLIX), боялись Александра после разрушения Эниад. В момент формирования Коринфской лиги ориентация Этолийского κotvov, видимо, не вызывала опасений Филиппа. Однако явно проявляющиеся демократические и антимакедон- ские тенденции растущего этолийского союза не могли не вызывать опасе­ний Александра, о чем свидетельствуют приведенные отрывки из Арриана и Плутарха. Вместе с тем начавшееся после 330 г., как отмечает Плу­тарх, расхождение между Александром и Антипатром, который почти бес­контрольно осуществлял своего рода надзор над Грецией, могло привести к столь необычному для Антипатра обращению для заключения союза к демократической Этолийской лиге.

Именно этими обстоятельствами может объясняться то, что по отноше­нию к Этолийской лиге не применялись никакие репрессивные меры со стороны Македонии; необходимо принимать во внимание также некоторую изолированность Этолииот других демократических государств. Соседство фокидских городов, постоянных македонских союзпиков, не отмечепное в источниках, но вполне вероятное недовольство ахейского союза передачей Навлакта Этолии, наконец, македонский гарнизон, стоявший в Амбра- кии, — все это также могло позволять Македонии оставить демократи­ческое этолийское объединение в рамках Коринфской лиги без вмешатель­ства во внутренние дела Этолийского союза.

Самое крупное объединение — Фессалийское κοινόν было опорой Македонии в Греции еще до образования Коринфской лиги. Начиная со времени спартанских событий и вплоть до Ламийской войны в Фессалии и среди фессалийских племен усиливается демократическое движение ^b8. Однако в момент образования Коринфской лиги Фессалия была верпой союзницей Македонии, и в тот период, когда Александр добивался от гре­ческих государств признания его гегемоном лиги, фессалийцы признали его первыми (Diod., XVII, 4, 1).

Говоря о политической роли греческих объединений типа κοινόν в 30—20-х гг. IV в. до н. э., можно отметить следующее.

Многие κοινά этого периода держались промакедонской ориентации; в тех олигархических объединениях, где проявлялись демократические тенденции, и тем более в демократических лигах, как правило, главный город лиги был оплотом Македонии, причем иногда здесь происходило насильственное уничтожение демократического строя и замена его тира­нией при явной поддержке Македонии. Эти объединения или олигархи­ческие группировки внутри них были оплотом Македонии в Коринфской лиге; именно на них и был рассчитан тот лозунг «свободы» и «автономии» греческих государств, с которого начинался Коринфский договор.

В свете изложенного выше представляется сомнительным широко распространенное в исторической литературе мнение о том, что в 324 г.

⁶ⁱAcsch., Ill, 1G7; Diod., XV∏I, И; Hyp., Epit. V, 13.

250

Ахейская, Беотийская и Аркадская лиги были распущены Александром. В речи Гиперида против Демосфена об этих лигах говорится в связи с распоряжением Александра об изгнанниках, доставленным в Элладу Никанором: ηκεν φερων παρ' ’Αλεξάνδρου περί τε των φυγάδων και περί τού τούς κοινούς συλλόγους ’Αχαιών τε καί ’Αρκά(δ]ων καί [B]oιωτω∣v (Hyp. 1, 18).

Однако нужно отметить, что папирус с данной речью Гиперида сохра­нился очень плохо. Заслуживает внимания мнение, высказанное А. Эйма- ром, специально занимавшимся исследованием этого папируса, о том, что в указе Александра, доставленном Никанором, речь шла не о роспус­ке κοινά, а возможно, об обожествлении Александра этими греческими союзами ^м.

Политика Александра по отношению к греческим союзам типа κοινά, по-видимому, не отличалась в основном от политики Филиппа; как и Филипп, Александр сохранял эти объединения в рамках Коринфской лиги и был заинтересован в их существовании, так как через них главным образом проводилась македонская политика в Греции; именно противо­поставляя их бывшим государствам-гегемонам, можно было обеспечить так называемый «общий мир» и сохранять, таким образом, тыл спокойным.

Не только синедрион, т. е. совет представителей союзных государств, но и специальные должностные лица (... οί επί τ⅛ κοινή φυλακή τεταγ- μένοι — видимо, представители Македонии) должны были следить за тем, чтобы не нарушались следующие условия Коринфского ди говора: μήγίγνωνται θάνατοι καί φυγαί παρα τούς κειμένους ταίς πόλεσι νότιους, μηδέ χρημάτων δημεύ­σεις, μηδε γης αναδασμοί, μηδέ χρεών άποκοπαί, μηδέ δουλών έλευθ-ερώσεις επί νεωτερισμώ — [Dem.], XV∏, 15.

Некоторые из этих условий охраняли интересы имущих групп гре­ческих полисов, причем запрет отбирать в казну имущество мог быть скорее всего направлен против демократических государств, т. е. объектив­но поддерживать имущих, придерживающихся промакедопской ориента­ции; запрещение передела земли п отмены долгов касалось прежде всего тех государств, где такие лозунги могли иметь место, т. е. во всяком случае не афинского государства, где подобные явления в этот период не наблюдались.

Запрещение освобождать рабов в целях государственного переворота было тесно связано с одним из основпых условий Коринфского договора — сохранением status quo; что же касается запрета применять казни и изгна­ния вопреки установленным в государствах законам (...παρά τους κειμένους ταΐς πόλεσι νόμους...), то можно с полной определенностью утвер­ждать, что паправлсп он был на защиту сторонников Македонии.

В целом можно сделать вывод, что эти условия договора, которые дол­жны были быть под охраной как синедриона, так и, по-видимому, македон­ских представителей, носили ярко выраженный классовый характер и, кроме того, имели промакедонскую направленность.

Коринфская лига служила орудием македонского контроля над Гре­цией как при Филиппе, так и при Александре. Этим, однако, роль лиги в политической истории Греции не ограничивалась. Лига связывала не только македонского царя с Грецией, но и греческие полисы между собой; договор лиги определял политическую жизнь греческих государств, начиная со времени создания этой организации и вплоть до 322 г., когда в ходе Ламийской войны Коринфская лига была аннулирована. Создание и функционирование этой организации было возможно в очень большой степени благодаря тому, что олигархические группировки греческих

“ A. Aymard₁ Un ordre d’Alexandrc, REA, XXXIX, 1937.

полисов и даже отдельные греческие государства были заинтересованы в ее существовании.

В годы, предшествующие Херонейской битве и заключению общего мира, Македония, с одной стороны, олигархические группировки гречес­ких полисов и второстепенные греческие государства, ориентирующиеся на Македонию, с другой,— использовали в своих интересах в качестве политического инструмента древнейшую религиозную организацию — дельфийскую амфиктионию; после же 338 г. таким политическим орудием для обеих сторон служила Коринфская лига.

В изменившихся исторических условиях 30—20 х гг. IV в. до н. э. наблюдается уменьшение или сведение на нет политической роли полисов, бывших прежде ведущими государствами в Греции, и возрастание роли в политической жизни Греции многочисленных второстепенных полисов, объединенных в κοινά, которое начинает прослеживаться уже в предше­ствующие годы. Такое соотношение политических сил в Греции в значи­тельной степени определялось проведением в жизнь основного лозунга Коринфского договора — «свобода» и «автономия» всех греков. «Свобода» для большинства греческих государств была лишь формальной; «автономия» же, сохранявшая для самих эллинов прежнее значение, в этот именно период в конкретной исторической действительности, по-видимому, начи­нает приобретать то значение, которое окончательно сформируется в элли­нистическую эпоху.