ЦЕНА РАБОВ В РИМЕ

То, о чем я говорил в двух предшествующих главах о продаже и о занятиях рабов, требует дополнения; здесь я хочу сказать о их цене, материи весьма сухой, но известные исследования Дюро-де-ла-Малля позволят мне быть кратким.

Цена рабов менялась в зависимости от времени; она должна была меняться и в зависимости от их числа, их занятий, их заслуг и различных других вышеупомянутых мною обстоятельств. Под­тверждения этого мы находим как в исторических фактах, так и в законах.

У нас нет документов, касающихся цены рабов в первый период римской истории до второй Пунической войны; начиная с этой эпохи их цена приближается к ценам, общепринятым в Греции, вследствие установившихся более регулярных сношений между этими двумя народами. Таким образом, проданные Ганнибалом в Ахайе 1 200 пленных были выкуплены за 100 талантов (это, вероятно, та сумма, за которую они были куплены), т. е. по пяти мин за человека (около 160 рублей золотом)—цена, некогда до­вольно высокая для Греции, но ставшая обычной длъ рабов в эпоху преемников Александра¹. После битвы при Каннах Ганнибал, смягченный победой, а может быть, и стесненный своими пленными, предлагал им свободу на условиях еще более легких. За всадников было назначено 500 денариев с изображением колесницы, за легио­нера—300 и за раба—100. Эти цены, не исключая и цены за сво­бодного человека, были ниже обычной стоимости рабов, так как Тит Ливий говорит, что сенат, пренебрегши этими пленными, купил 8 тысяч рабов, чтобы сделать из них солдат, и заплатил за них больше того, что стоили бы ему пленные².

Для последующих времен мы, прежде всего, имеем свидетель­ства Плутарха, гласящие, что Катон никогда не платил за рабов дороже 1 500 драхм³, при этом он имел в виду рабов здоровых, годных к работе, способных управлять волами и ходить за лошадь-

ми. Но Плутарх, вероятно, заменил драхмой денарий⁴, стоимость которого в современную ему эпоху приблизительно равнялась стоимости драхмы, но была ниже в период Республики.

чает свободу за 30 мин, причитавшиеся ему за открытие шкатулки в «Канате»¹³. Наконец, два повара в «Кладе» оценивают себя не меньше чем в один талант за обоих¹⁴; повар, как нам известно из греческих комедий, был преимущественно фанфароном (хвастуном), άλαονιχός. Иногда эта сумма называлась с известным оттенком пре­зрения: «За талант я не куплю ведь милетского Фалеса!»¹⁵ Одна заслуженная куртизанка не хочет отдавать свою дочь меньше чем за два таланта, или за 20 мин в год. Правда, за эту цену она пред­лагает в виде гарантии сделать всех рабов в доме евнухами:

Не желаешь ли, я в доме всех рабов кастрирую?¹⁸

Но в скором времени самые высокие цены Плавта были пре­взойдены. Желали иметь не только красивых рабов, желали иметь рабов, происходивших от народа, известного своей приветливостью и веселым нравом,—из Греции и Александрии. Правда, с тех пор как эти страны были превращены в провинции, стало труднее получать рабов оттуда, но жажда роскоши, более сильная, чем все направленные против нее законы, овладела всей знатью. Ее причудливые фантазии, ставшие более требовательными и много- * численными, подняли, само собой разумеется, цены на подобного рода рабов. Уже Катон негодовал на то, что за красивого слугу платили дороже, чем за участок земли¹’.

Римлян толкала на эту расточительность не только погоня за чувственными удовольствиями, но и умственные запросы, интерес к литературе и искусству: это были благородные плода цивили­зации, свободно созревавшие под солнцем Эллады, но в Риме пока еще требовалось постоянное руководство иностранцев для занятия ими. Впрочем, знатные лица иногда считали ниже своего достоин­ства заниматься этими искусствами лично, полагая, что имеют полное право заставить их служить себе за деньги. Торговцы всячески старались удовлетворить эти потребности: с этой целью они поручали воспитывать для себя литераторов и художников. В числе их было много и никуда негодных певцов и грамматиков, такой «шушеры», как певец, проданный вместе с Эзопом за тысячу оболов, и тот грамматик, за которого заплатили 3 тысячи оболов, или пять мин.~Но не всегда можно было найти таких рабов, каких хотели, а обучение их стоило очень дорого. Это подтверждается примером Сабина, о котором нам только что рассказывал Сенека и который, чтобы иметь своего раба «Гомера», своего раба «Гесио­да» и своего раба «Пиндара», должен был заплатить по 100 тысяч сестерций за каждого. Еще дороже платили за то, чтобы владеть рабом, получившим уже известность. Квинт Лутаций Катул купил Дафниса за 700 или 800 тысяч сестерций—доказательство уважения и богатства. Он оставил за собой только право патроната и право передать ему свое имя—Лутаций Дафнис²⁰.

Итак, в этой сфере мы не можем установить никаких предельных норм, а следовательно, и средних данных. Однако же в других случаях встречаются оценки более умеренные, и потому они могут казаться более обычными; но они тем более опасны; поэтому именно здесь критика должна принять во внимание все обстоятельства, чтобы не заблудиться в лабиринте ложной индукции.

ждения, что, как правило, виноградарей выбирают среди самых дешевых рабов, но что он, напротив, относит их к самым ценным; что он не считает цену слишком высокой, если он заплатит за хорошего виноградаря 8 тысяч сестерций,—столько же, сколько за 7 югеров виноградника²⁴. Это, если можно так выразиться, скорее цена произвольная, чем настоящая оценка; она не дает никаких указаний для нужных вычислений.

Но имеется целый ряд других оценок, не вызывающих подоб­ных сомнений. Марциал, рассказывая о продаже одной женщины, говорит, что если бы торговец не допустил некоторой оплошности, то за нее могли бы дать 600 денариев²⁵; в другом месте речь идет о рабе, купленном за 1 300 денариев²⁶.

Рим во все эпохи налагал на укрывателей подобного рода штра­фы: закон Константина присуждает их к уплате двойной стои­мости раба, поэтому господин вполне мог обещать эквивалент настоящей стоимости тому, кто донесет. Я знаю, что в данном случае не делается различия между обратным приводом и доносом: это простой случай иска о взыскании убытков. Но, с другой сто­роны, заметим, что речь идет о рабе для роскоши, о молодом кра­сивом рабе²⁹. Чтобы получить его обратно, господин не остано­вится перед уплатой полной стоимости; а в том случае, если бы он стоил больше, то сумма, предложенная тому, кто его вернет, могла быть не меньше стоимости более простых рабов. Оценка, данная Горацием в вышеприведенном отрывке, относится к рабу той же категории. Он молод, красив, образован, скромен и, не­смотря на это, склонен к побегам; но недостаток, объявленный без предоставления гарантии, так ловко маскируется похвалами, что покупатель думает, что он совершил выгодную сделку, купив его за 8 тысяч сестерций. Цена более высокая, чем в предыдущем случае, но это не должно никого удивлять, так как для этой группы слуг приходится допустить повышение средней стоимости.

Эти цены и цены близкие им встречаются также в некоторых надписях. Обычай освобождать рабов под видом продажи их божеству продолжался в Греции вплоть до эпохи римского вла­дычества. Не говоря уже о ценах, которые на основании одного лишь постепенного повышения можно отнести к данной эпохе (10, 1 5 и 20 мин), есть и ∏nvr∏p ппкяяятрттиτ√∩τ∩pτ√p ∩πpp∏p∏Qτ∕γr эпоху той валютой, в которой они выражены, и тем видом монет, в которых они обозначены. Так, в Тифорее мы находим рабу, оце­ненную в тысячу денариев, а в другой надписи—двух женщин., выкупленных вместе за 3 тысячи денариев³⁰. Этот выкуп, как мы видели, данный при посредничестве бога, представлял собой стоимость раба; и цена должна была быть более или менее одина­ковой в Риме и в Греции для одной и той же эпохи.

2

Помимо поэтов, прозаиков и надписей у нас есть еще один по­следний источник; этот источник—право, источник более богатый в эпоху Империи. Казалось бы, что в вопросах, подлежавших рассмотрению юристов или разрешенных согласно закону, чаще должны встречаться средние цены. И действительно, там имеется несколько оценок рабов. Так, можно предположить, что это «вика­рии» (рабы рабов), оцениваемые в5 золотых, в8и 10золотых¹, что это раб, ничего не умеющий, купленный за 10 золотых и пере­проданный за 20 по окончании обучения². Но все это гипотезы.

Так же, без сомнения, обстоит дело со следующим примером Сцеволы: «Если ты должен 10 тысяч сестерций, или человека»³; или с другим примером—юриста Павла: «Если ты купил раба за 10 тысяч сестерций, который стоит только 5 тысяч»⁴, и еще с дру­гими, где раб оценен в 10 и 20 (тысяч сестерций? или «золо­тых»?)⁵. Взяты ли эти цифры из реальной жизни? Нет, это, конеч­

но, необязательно: Яволен упоминает о рабе, стоившем 2 золотых⁶; но тем не менее нет ничего невозможного в том, что обычно дело обстояло именно так. Дюро-де-ла-Малль берет пример Сцеволы, опуская или отвергая остальные. Их всех с одинаковым правом можно принять или отвергнуть; что касается нас, то мы не отка­зываемся признать эти примеры, но не как указывающие на средние цены, а, наоборот, как содержащие цифры, произвольно взятые, по высшей и низшей шкале. В первом случае—с чрезвычайно низ­кими ценами—речь идет о рабах, принадлежащих к самым низшим слоям рабства, о рабах рабов или ремесленниках без квалификации.

Но существуют и другие тексты, имеющие совершенно иной характер: это уже не просто примеры, произвольно выбранные юристами, это предписания законов. Многие законодательства императоров предусматривали случаи, когда рабы, отпущенные на волю благодаря неразумной щедрости или не имеющему силы акту, по прошествии некоторого времени оказывались в неприят­ном положении. В этом случае им оставляли свободу за 20 золотых, которые они должны были заплатить заинтересованному лицу⁷. Являлось ли это их реальной стоимостью? Известно, как забот­ливо охранялось в Риме право собственности. Тем не менее поло­жение этих вольноотпущенников требовало к себе особого внима­ния. Вот почему, вероятно, император не поручал подобных дел судьям, приговор которых мог вызвать некоторые опа­сения, и сам назначал в качестве возмещения убытков сумму,, UCHUBdHHyKJ, UCd сиМНсНИЯ, Hd рСНЛЬНОИ СТОИМОСТИ pαuOB, ПрИЧСМ средняя стоимость бралась из числа самых низких. Эта сумма в 20 золотых («солидов») приводится как эквивалент раба в такую эпоху, когда стоимость золотого («солида») несколько упала, а именно в вышеприведенном законе Константина, законе, кото­рый мы, как и предшествующие, заимствуем у Дюро-де-ла-Малля, не соглашаясь, однако, с его комментарием. Речь идет о двойном возмещении, возложенном на укрывателя беглого раба. Но не всегда легко найти точно такого же раба, в результате чего могут возникнуть всякого рода недоразумения. Законодатель устра­няет их, определяя сумму вознаграждения исходя также из сред­ней низших цен⁸. Стоимость беглого раба была незначительна. Другой текст, не касающийся рабов, тем не менее дает, мне ка­жется, нормальную среднюю их стоимость и среднюю повышен­ную. Речь идет об убытке, понесенном вследствие падения цен. Для каждой представляющей известную ценность вещи эдикт претора определяет двойное возмещение. Для человека свобод­ного он устанавливает сумму в 50 золотых. Речь идет о свободном человеке; но человек свободный не может быть оценен ниже раба, и так как в силу закона убытки должны возмещаться в двойном размере, то средняя стоимость раба едва ли превысит 25 золотых⁹.

Эта средняя цена носила еще довольно общий характер. И лишь в последний период римского права, лишь в эпоху Юстиниана, мы встречаемся с целой шкалой цен, касающихся различных категорий рабов. Цифры, выраженные в общепринятых деньгах,

остались те же, однако солид со времен Константина подвергся сильной девальвации. Рабы мужского и женского пола моложе 10 лет стоили 10 золотых (солидов), старше 10 лет—20 солидов, если они не имели никакой профессии; если они имели какую-нибудь специальность, их цена могла достигнуть 30 золотых; больше того, рабы, умеющие писать, оценивались в 50 солидов, а врачи и по­вивальные бабки—в 60 солидов. Для евнухов существовал особый тариф: до 10 лет они стоили 30 золотых, выше 10 лет—50, а если они знали какое-нибудь искусство, то 70 золотых¹⁰.

Этот закон, регулирующий цены, касается раздела имущества: он присуждает денежное вознаграждение тем из сонаследников, которые по жребию не получили права выбирать рабов, и Дюро- де-ла-Малль, цитирующий этот закон, видит в этом обстоятельстве причину столь низких цен. Но даже при семейных счетах должно быть равенство, и трудно себе представить, что законодатель под предлогом родства предлагает одной части наследников иллю­зорное вознаграждение. Другое объяснение, несмотря на то, что автор приводит его, не соглашаясь с ним, кажется нам более ве­роятным. Христианское учение, поощрявшее освобождение рабов, делало обладание ими менее надежным; можно еще добавить, что, возвращая труду прежнее уважение, оно делало его и менее необходимым и что многие другие причины содействовали умень­шению применения рабского труда и понижению его стоимости. Возможно, однако, что на рынке цены не упали так низко; но объяснения тех норм, на которых остановился законодатель, сле­дует искать в аналогичных причинах. Другой закон, в котором повторяются те же цены, яснее раскрывает его мысль. Речь идет об освобождении одного раба, принадлежавшего нескольким госпо­дам. В прежнее время отказ одного из владельцев увеличивал долю других. Согласно закону Юстиниана, желания одного было доста­точно, чтобы отпустить раба на волю, а другие были вынуждены принять уплату за свою долю собственности, согласно вышепри­веденному тарифу¹¹. Что могло склонить Юстиниана на мероприя­тие, столь противное духу римского законодательства о правах собственности, о всемогуществе главы семьи? В этом сказалось благодетельное влияние свободы. Этот принцип, который в эпоху Империи юристы начали понемногу вводить в правовой кодекс, Юстиниан провозгласил открыто и всегда его придерживался: это печать, которую ^христианство наложило на новые институции; благодаря учению христианства, которое поддерживало свободу, Юстиниан принудил совладельцев согласиться на вознаграждение. Благодаря этому же влиянию он, вопреки обычной практике, имевшей место при вынужденном вознаграждении, понизил стои­мость раба ниже стоимости рыночной, удерживая, насколько воз­можно, от обладания такой собственностью, которою личному интересу господина мог быть нанесен столь сильный ущерб, и про­буждая благодаря этой самой дешевизне рабов сознание того, что стоимость свободы не поддается никакой оценке¹².