<<
>>

ВОЕННОЕ ДЕЛО

Укрепления. Гомеру, по-видимому, нелегко было правдиво изложить историю десятилетней осады Трои, о которой он знал только из мифов. На помощь Трое вновь и вновь приходили союзники, имевшие беспрепят­ственный доступ в город,— Мемнон из Суз, Пентеси- лея и ее амазонки и др.

Гомер много рассказывает о том, как с ними воевали ахейцы, но нигде у него нет и речи о самой осаде. Троя пала из-за бреши в стене, про­битой не врагами при помощи таранов, а сделанной са­мим населением, чтобы протащить большого деревянно­го коня, который не проходил в ворота. Поверив, что противники отказались от осады, троянцы отступили в глубь крепости. Только так можно объяснить взятие города, который никогда не подвергался настоящей осаде.

Можно было рассказывать о многократных попытках атаковать Трою, о призывах к троянским женщинам, ста­рикам и детям защищать ее стены, но только не о штур­ме и падении крепости. Пророкам Ветхого завета было в этом отношении значительно легче. Кажется стран­ным, что благочестивые мужи описывают осады и па­дения больших и могущественных городов не без неко­торого смакования. «Он [Навуходоносор] устроит про­тив тебя [имеется в виду Тир.— Pe∂.↑осадные башни, и насыплет против тебя вал, и поставит против тебя щиты; и к стенам твоим придвинет стенобитные машины, и башни твои разрушит секирами своими» (Иезекииль, 26, 8, 9). На ассирийских рельефах мы встречаем точные иллюстрации к таким описаниям.

Плохо знает Гомера тот, кто считает, что ради со-

1 Пентесилея — легендарная царица воинственных амазонок, выступавшая на стороне троянцев во время осады Трои. — Прим, ред.

блюдения верности мифу он не использует представив­шуюся ему возможность по-своему интерпретировать факт. Так как ахейцы не могут атаковать Трою, то тро­янцы вынуждены атаковать лагерь ахейцев.

Ассирийцы в каждом походе разбивали лагерь. Он имел круглую или прямоугольную форму, окружался стенами с башнями.

Кроме палаток в нем возводились и постройки, и удобные конюшни, живо напоминавшие жи­лища кочевников своими штандартами, укрепленными над воротами. В лагере размещались войско, обоз, сол­даты и маркитантки, скот и все необходимое имущество для удобства военачальников. Оруженосцы сооружали жилища для своих господ, забивали скот и жарили пи­щу, как Патрокл для Ахилла, завтракали, как Нестор со своими друзьями, и развлекались, как ахейцы в вечер после битвы. Если мы вспомним ларь, из которого Ахилл вынимает свой кубок, или описание его надежного, обне­сенного забором жилища, то убедимся, что у греков, как и у ассирийцев, лагерь выглядел одинаково. Для Гоме­ра представлялось весьма соблазнительным не только описать подобный лагерь, но и рассказать, как он был атакован всеми средствами современной поэту военной техники.

По своим укреплениям лагерь ахейцев точно соответ­ствовал тому, что мы привыкли видеть на изображе­ниях ассирийцев. Он имел прочные стены, сложенные из балок и камней, и зубчатые башни, защищающие пять ворот. Ров и насыпь делали лагерь неприступным для повозок из-за крутых склонов и сооруженного наверху забора. Правда, изгородь и ров не были обязательной принадлежностью тех времен, но, для того чтобы ата­ка врагов выглядела внушительней, Гомер описал в сво­ем рассказе настоящую маленькую крепость. Он не уточ­няет, был ли ров наполнен водой.

Деревянные башни укреплялись контрфорсами. Здесь Гомер снова не может удержаться от того, чтобы про­демонстрировать свои познания в области современной ему военной техники. Троянцы пытались расшатать сте­ну; но для этого нужны были соответствующие инстру­менты (Илиада, XII, 259 сл.). У Гомера не рассказано об этом и не названы инструменты; не упоминает он и о лестницах, по которым воины поднимались на стены. В доспехах нелегко было взбираться вверх по гладкой

стене, не говоря уже о граде камней, обрушивавшихся сверху. Окончательного результата троянцы добились только метким ударом камня, в результате которого бал­ки ворот треснули и полетели запоры.

Ассирийцы же часто изображали подобные сцены. Защищенные панцирями и большими плетеными щитами передние ряды наступающих пробивали ломами подкоп у основания стены. Чтобы их не засыпало, они не трога­ли поперечную балку или подводили специальную опо­ру, которую потом поджигали, отчего стена рушилась.

Едва ли Гомер считал, что у ахейцев не было тара­нов, ломов и штурмовых лестниц. Вероятно, просто не было случая упомянуть о них. Но описание укреплен­ного лагеря для своей поэмы он не имел возможности заимствовать ^из древней легенды. Какой-нибудь антич­ный Шлиман мог спросить, почему на Троянской рав­нине нигде не осталось никаких следов этого мощного сооружения. Но на r¾τoτ довод Гомеру было что возра­зить. Ведь Посейдон считал строительство стен лагеря покушением на свои права: как посмели обойтись без него? Зевс разрешил ему разрушить стену после того, как войско отступило. Так он и поступил. Для этого По­сейдон отвел русла восьми рек, чтобы они смыли зло­счастное творение рук человеческих. Можно подумать, что находишься в лагере Синаххериба, который проры­вал каналы, чтобы вода разрушила стены ненавистного Вавилона. Знал ли Гомер об этом грандиозном в тех­ническом отношении злодеянии? Произвело ли оно на него впечатление? Просто удивительно, что такой бог, как Посейдон, оказался не только фанатическим строите­лем, воздвигающим стены, но и проектировщиком под­земных сооружений. Гомера упрекают за каждого по­гибшего и потом в следующей песне вновь воскресшего воина (ошибка, которая в конце концов может случить­ся с любым писателем), а на такой поразительный ход, гораздо более удивительный и уже никак не объясни­мый простой небрежностью, не обращают внимания. Все,

2

Шлиман, Генрих ( 1822— 1890) — известный немецкий архео­лог-любитель, нашедший гомеровскую Трою и производивший рас­копки в Микенах и Орхомене, результатом которых явилось откры­тие так называемой эгейской культуры.— Прим. ред.

3 Посейдон — древнегреческий бог морей, покровитель море­плавания и моряков.— Прим.

ред.

что казалось противоречивым и подозрительным совре­менникам, еще недавно объясняли вставками позднего редактора. Этим, конечно можно объяснить все что угодно. Однако образ возводящего и разрушающего сте­ны Посейдона никогда не считался более поздней встав­кой, и, что еще удивительней, никого никогда не смуща­ло курьезное представление Гомера о битве колесниц: чего только не придумывали, чтобы получше объяснить странности всем хорошо известной битвы колесничих у Г омера.

Виды оружия и рода войск. В течение IX — VIII вв. до н. э. на смену колесницам приходят всад­ники. Боевая колесница как род оружия уже сыграла свою роль, подобно рыцарям, превратившимся в сред­ние века в особое сословие; обладание колесницей стало признаком сословной принадлежности. Когда в Новое время появились автомобили, легкая двуколка также долгое время считалась более изысканным видом эки­пажа.

В IX в. до н. э. битвы колесниц не происходили даже на ровной местности, хотя во II тысячелетии до н. э., судя по египетским изображениям, они были обычным явлением. Урартский царь Сардур после поражения в 753 г. до н. э. бежал с поля боя верхом, бросив свою колесницу наряду с другими предметами роскоши. В из­вестной мере символично, что он бросил экипаж, став­ший бесполезным в военном отношении. Исчезновение ко­лесниц мы можем проследить и по цифрам, приводимым в различных источниках. В IX в. до н. э. Гададезер из Дамаска отправляется в поход, имея 1200 колесниц, 1200 всадников и 20000 пехотинцев; Ирхулени из Гама- та— 700 колесниц, 700 всадников и 10 000 пехотинцев. Количество пехотинцев, в пятнадцать раз большее по сравнению с числом всадников и колесниц, показывает, что последние не имеют уже прежнего значения и что всадников тоже берут на войну не очень охотно.

Саргон II после захвата Кархемыша включает в свое войско из числа пленных 50 колесничих, 200 всадников и 3000 солдат. Вероятно, это был гарнизон города. Ко­личество пехотинцев в пятнадцать раз больше числа всадников, а колесницы составляют лишь четверть об­щего числа всадников и используются только военачаль­никами.

Аналогичные данные мы находим в надписи

Хеттская колесница

4

VII в. до н. э. из храма Артемиды в Эретрии. В ней говорится, что во время праздника принимало участие 3000 пеших, 600 верховых и 60 колесничих. Во вре­мя войны между Халкидой и Эретрией в первой полови­не VII в. до н. э. фессалиец Клеомах пришел на помощь халкидянам с кавалерией. В Урарту соотношение ко­лесничих, всадников и солдат составляло 1:4: 40.

4

Артемида — древнегреческая богиня-покровительница зверей, растительности, охоты.— Прим. ред.

Уже в середине II тысячелетия до и. э. основное пре­имущество в битве колесницам придавала скорость. Вес колесницы не должен был превышать нескольких фунтов. Старались избегать металлических частей, вы­бирая самые легкие породы дерева. Вес возничего, вои­на и их доспехов тоже стремились по возможности уменьшить. По бокам тростникового кузова колесницы подвешивались колчаны; в углу укреплялись одно или два коротких копья. Сзади было отверстие для входа, закрывавшееся щитом с шипами.

Вскоре отказались от панциря и поножей для воз­ничего — хотя и полезных, но сильно отяжелявших ко­лесницу. Воин должен был на большой скорости выпу­стить весь запас стрел и скрыться. Другого оружия, кроме лука и дротиков, не было. Все это убеждает нас в том, что Гомер имел весьма смутное представле­ние о битве колесниц. У него тяжеловооруженные воины отправляются на поле боя на колесницах, соскакивают с них и сражаются пешими. Это еще можно было до­пустить, если бы речь шла об отдельных военачальни­ках.

Но Гомер, очевидно, представлял себе, что на ко­лесницах сражалась основная масса воинов. Более того, он утверждал, что Афина длинным копьем из-за спины лошади ранит Apeca в кисть руки. Несомненно, гомеров­ский эпос возник в то время, когда уже не было сра­жений на колесницах. Конечно, будучи городским жи­телем, Гомер сам никогда не участвовал в сражениях, но если бы была возможность, он расспросил бы участ­ников битв (а как же иначе?) и любой воин мог подроб­но рассказать ему обо всем.

Ведь Гомер прекрасно раз­бирался в обстановке своего времени.

Из более раннего эпоса Гомер не мог получить де­тального представления о битве колесниц. Немногочис­ленная знать, еще пользовавшаяся ими, приберегала ко­лесницы для парадов, охоты и спорта. Лишь кельты, к великому удивлению римлян, еще долго не отказыва­лись от этого уже ставшего антикварным вида оружия, что объяснялось их сословным строем. Однако Гомеру хотелось дать описание битвы колесниц, и всадники ока­зались ему не нужны. Мы и не встретим их при перечи­слении воинов. В то же время он был хорошо знаком C верховой ездой: так, Диомед и Одиссей скачут у него

домой верхом на белых конях Peca , а после гибели своего плота Одиссей седлает обломок киля, как коня.

Отсутствие всадников у Гомера, по-видимому, мож­но объяснить увлечением новой модной военной такти­кой того времени — фалангой, сведения ^o которой Го­мер почерпнул в элегиях поэта Тиртея . У Гомера о фаланге сказано немного, так как он предпочитал ар­хаизировать обстановку. Но именно поэтому колесничие, которые, собственно, должны были стрелять из лука, у него оказываются тяжеловооруженными пехотинцами, что — как мы уже убедились — было совершенно невоз­можным. Лучники тоже показаны у Гомера неправиль­но. В эпоху могущества ассирийцев стрелки из лука составляли ядро войска, и даже при персах они еще иг­рали большую роль. Гомер попадает здесь в трудное положение. Он стремится сделать свое повествование ин­тересным, хочет продемонстрировать знание археологии и в то же время не может не упомянуть и новейшие достижения в военной технике. C одной стороны, он ви­дит широко распространенные по всему Востоку отряды лучников, а с другой — спартанских тяжеловооруженных пехотинцев-гоплитов. Его мало смущает, что смешение этих двух миров приводит к курьезам. Описания войн даны Гомером со знанием дела, к^к, например, рассказ о способе ведения войны локрами , точно соответствую­щий нашим знаниям об ассирийцах II тысячелетия до н. э. Но его объяснения лишены смысла, и порой создается впечатление, что он взялся не за свое дело и сам понимает это.

Локры воевали с помощью луков и пращей — родст­венных видов оружия. Саргон поселил в Кумухе 20000 стрелков из лука, 1000 пращников и 1500 всад­ников. Как лучники, так и пращеметатели пользовались оружием дальнего боя, при этом у них были заняты обе руки. До VIII в. до н. э. щит носили на ремне «тела- моне», укрепленном на плечах, так как руки были за-

5 Pec — фракийский царь, участвовавший в Троянской войне в качестве союзника троянцев.— Прим. ред.

бТиртей (VII-VI в. до н. э .) — др е в н е гр е ч е с к и й поэт, извест­ный своими воинственными стихотворениями — эмбатериями, вос­певающими древнюю воинскую доблесть спартанцев.— Прим. ред.

7

Локры — население Локриды, области в древней Элладе, бо­гатой пастбищами, плодородными землями и скотом.— Прим. ред.

няты. Во время боя щит передвигали вперед и держали за рукоять, сделанную в центре внутренней стороны, с тем чтобы он служил панцирем. Это было неудобно, так как сковывало движения воина. Поэтому лучники и пращники, стрелявшие стоя или с колена, щитами не пользовались. У лучников даже шлема не было на го­лове: он мешал целиться. Гомер знал это хорошо (Илиа­да, XV, 439 сл.). Стрелка прикрывал большим щитом оруженосец или соратник, вооруженный копьем или ме­чом. Рассказом о том, как утомленный Аякс отдавал товарищам свой плетеный щит (Илиада, XIII, 709 сл.), Гомер сознательно снижает значение щита в битве. Описанный им щит имеет большое сходство с продол­говатым микенским, который, конечно, был известен поэту по различным изображениям, например рисунку на микенском мече. Совершенно неправомерно утвер­ждение, что в гомеровских описаниях сохранились сле­ды древнего эпоса: слишком уж современны они для того времени. Гомеру не нужен был эпос, он знал ми­кенское оружие и снаряжение так же хорошо, как и со­временное ему вооружение. На найденном в Микенах мече лучник стоит, преклонив колено, его загораживает воин со щитом, бросающий копье. Этому изображению точно соответствует следующий рассказ Гомера:

иль другого

Тевкр появился девятым. Упругий свой лук напрягал он, Став под прикрытием щита Теламонова сына Аякса.

Щит свой немного Аякс отстранял, и тогда осмотревшись,

(Илиада, VIII,

266 сл.)

То, что Тевкр бегом возвращается под защиту Аякса, может на первый взгляд показаться странным: Аякс не стоит на месте, как это полагалось тому, кто держал щит. Это объясняется тем, что Гомер не хотел низвести своего Аякса до положения оруженосца; пока Тевкр по­ражает врага, Аякс тоже не бездействует. Здесь поэт не совсем объективен, ведь Аякс и Тевкр — братья, при­чем именно Тевкр, как незаконнорожденный, рангом ни­же. У их отца странное имя — «Теламон», то есть «щито­вой ремень». К этому надо добавить, что другой Аякс,

сын Оилея, был предводителем локров, стрелявших из луков. Сам же Аякс, как и его тезка, сын Теламона, действует щитом и копьем. Отсюда можно сделать вы­вод, что первоначально был только один Аякс, пред­водитель локрских лучников. Этим лучникам нужен был щит, а следовательно, и его носитель — сын «щитового ремня» Теламона, который уже не мог быть передовым бойцом. Его роль сводилась к ношению щита, и только в случае острой необходимости он пускал в ход копье. Диву даешься, что вытворяет Гомер. Он, например, ут­верждает (Илиада, XIII, 712), что у локров не хватило мужества следовать за их предводителем Аяксом. Гомер объясняет это так: у них не было ни щитов, ни шле­мов, только луки. Но ведь сражается ли воин в пан­цире, держит ли он перед собой щит сам, или перед ним его держит оруженосец —в конце концов не так уж важно. Однако Гомер с этим не согласен. Такое же пренебрежительное отношение к лучникам и к пращни­кам мы находим во фрагменте из произведения поэта Архилоха, которого считают современником Гомера:

То не пращи засвистят, и не с луков бесчисленных стрелы Вдаль понесутся, когда бой на равнине зачнет Apec могучий: мечей многостонная грянет работа.

В бое подобном они опытны боле всего,— Мужи-владыки Евбеи, копейщики славные...

Согласно одной из легенд, Гомер и Гесиод участво­вали в состязаниях в Халкиде на Евбее. Если даже это анекдот, он все-таки свидетельствует о том, что прене­брежительное отношение к лучникам и пращникам Го­мер вполне мог воспринять на Евбее. Различия в описа­нии вооружения обоих Аяксов и их свиты не имеет ре­альной основы и заставляет нас настороженно относить­ся к рассказам Гомера: далеко не каждый из них мы должны принимать на веру. Гомер использует любой подвернувшийся ему материал и легко направляет его и осмысливает по своему усмотрению. И это для нас са­мое интересное. Гомер сомневался в возможности при­менения огромных щитов, которые он мог видеть на ми­кенских рисунках и многие из которых сохранились в храмах в виде посвятительных даров. Он хорошо по-

8Эллинские поэты. M., 1963, с. 205.

нимал, что более поздние ассирийские щиты были удоб­нее и практичней. Но почему не использовать необыч­ную форму этих, с его точки зрения, абсурдных и страш­ных щитов, если они могут украсить повествование? Микенец Перифет, сын Копрея, зацепился ногой за обод такого щита (говорили, что они били по ногам при ходьбе). Споткнувшись, он падает на спину, его шлем со звоном ударяется о землю; Перифет оказывается без­защитным, и Гектор пикой пронзает его грудь. Пред­ставить это довольно сложно: Перифет, конечно, мог вывихнуть себе лодыжку и упасть навзничь. Но разве это сюжет для древнего эпоса? Разве мог герой погиб­нуть в результате такой смешной случайности?

Гомера, однако, больше интересуют сложные ситуа­ции, а не стереотипный героизм. То, что Перифет у Го­мера столь неожиданно оказывается микенцем, свиде­тельствует о том, что подобные неудачи поэт приписы­вает древней эпохе и ее странному вооружению. Он как бы подчеркивает дистанцию между древней эпохой и его временем и вместе с тем вводит в заблуждение многих исследователей его творчества.

Конечно, ответственность за различные несуразности Гомер не всегда может переложить на странные обы­чаи древнего времени. В большинстве из них повинен он сам.

Например, совершенно необъяснимо, как могут ге­рои сражаться с раннего утра до захода солнца, имея всего одно-два метательных копья. Мечом они, как и ассирийцы, в битве не пользуются. Получается, что, метнув в первые минуты свои два копья, они вынуждены будут уйти с поля боя. Метательное оружие имеет смысл только тогда, когда его достаточно, как, напри­мер, камней для пращи или стрел для лука. Оно при­менимо также, когда битва продолжается недолго. Но герои Гомера соскакивают с колесниц и сражаются целый день. Гомер и сам замечает эту неувязку и при случае заменяет короткие дротики длинными копьями, которыми бьются, не выпуская их из рук. Он называет этот бой рукопашным. Подобных воинов, хорошо защи­щенных панцирем и круглым щитом, Гомер мог видеть в современной ему ассирийской армии. Это типичный солдат охраны, вооруженный скорее для защиты, чем для наступления. При очень большом щите панцирь ста-

новится ненужным. Если же щит невелик и легок, то воина защищает панцирь, а голову его — шлем с сул­таном. Меч, который носят на ремне через плечо, го­меровские герои пускают в ход, как мы уже указывали, лишь в случаях крайней необходимости; ассирийцы же пользуются мечом для того, чтобы прикончить упавшего врага или, еще чаще, для того, чтобы отсечь у него го­лову или руку.

EIa Переднем Востоке был широко распространен че­шуйчатый панцирь (кольчуга), состоявший из роговых или металлических пластин с отверстиями, через кото­рые продевались соединявшие их шнуры. Остатки че­шуйчатых панцирей, датируемых II тысячелетием до н.э., сохранились в большом количестве. Благодаря подвиж­ным пластинам воин сохранял известную гибкость и маневренность. Этот панцирь, первоначально очень длинный, с рукавами и воротом, уже в VIII в. до н. э. доходил только до талии. Воины, стоявшие в передних рядах, носили старомодные, доходящие до щиколоток кольчуги, а под шлемом — что-то вроде капюшона, за­крывавшего подбородок и в виде воротника спускавше­гося на плечи. Короткий эластичный панцирь надевался как рубашка. Поэтому Гомер называет его то «бронзо­вым хитоном», то просто «хитоном», а один раз более точно — «плетеным хитоном». Вполне возможно, что пластины сверкали на солнце, а может быть, и позвяки­вали, соприкасаясь друг с другом.

Описывая чешуйчатые панцири и круглые щиты, Го­мер воспроизводит реальные детали вооружения VII в. до н. э., но, изображая роскошный панцирь Агамемнона, снова дает волю фантазии. Каждый ряд пластинок в этом панцире, по его словам, был выполнен из другого металла, поэтому весь он делился на разноцветные по­лосы. Нечто подобное могло быть на самом деле, но только при изготовлении первых кольчуг. Не исключе­но, что полководец для представительства мог надеть на себя и музейный экспонат, но и на нем ни в коем случае не мог быть изображен дракон.

Щит полководца также должен был поражать своим великолепием, и тут уж Гомер с самого начала не по­жалел красок, а в дальнейшем вносил в свое описа­ние все, что только мог узнать. Нам известно большое количество разнообразно оформленных щитов VIII в.

Бронзовый щит с Крита

до н. э. из Урарту и с острова Крит, так что, приложив некоторые усилия и рассмотрев по частям эту удивитель­ную часть вооружения, мы можем получить о ней до­вольно полное представление. Саргон в своей надписи рассказывает об урартских щитах из Mycacnpa. Подоб­ные щиты мы видим и на различных рисунках. По краям щитов шли изображения колец, а посередине выгравиро­вана львиная голова. Писцы ассирийского царя презри­тельно называют этого льва ^обакой, а у Гомера он пре­вратился в Медузу Горгону . На некоторых щитах

9

Медуза Горгона — в греческой мифологии имя одной из трех сестер — чудови щ с медным туловищем И ЗОЛОТВІМИ крыльями, взгляд которой обращал в камень все живое. Из них одна Горгона была смертной.— Прим. ред.

центр, которому Гомер уделяет так много внимания, ли­бо был гладким, либо его украшал простой орнамент, а по краям размещались различные изображения. На урартских щитах мы видим бегущих львов и бы­ков, разделяемых рядами орнамента, в результате чего образовалось двенадцать полос. Украшения критских щитов значительно грубее: наряду с военными сцена­ми здесь встречаются изображения различных фантасти­ческих существ. Гомер, испытывавший к ним неприязнь, называет только двух — Деймоса («Страх») и Фобоса («Ужас»). На финикийских щитах помимо этих двух фи­гур мы также видим изображения битв и чудовищ.

Панцирь Агамемнона — это подарок царя Кипра, фи­никийца Кинира. Кинир приехал на Кипр из Финикии: это подтверждает имя его отца — Сандака, которое тот получил в честь киликийского бога Сантаса. Таким об­разом, мы имеем довольно правдоподобное объяснение удивительного происхождения панциря. Гомер считал его очень древним, полученным в качестве дара за го­степриимство и привезенным из Восточного Средиземно­морья.

Особенно сложен вопрос о поножах. На вазах поздне­микенского периода изображены воины в круглых кожа­ных панцирях и поножах из кожи или металла. Найде­ны отдельные экземпляры поножей, относящихся к этому времени. Потом поножи перестали носить, но в гомеров­ское время они появляются вновь. У ассирийцев поно­жей не было; они носили короткий чешуйчатый панцирь, прочные чулки чуть выше колен на подвязках и высокие сапоги на шнуровке. Колесничим поножи не были нуж­ны, так как их ноги защищал кузов колесницы, но всад­никам они были необходимы. Металлические поножи могли ранить лошадь, поэтому чулки ассирийцев оказа­лись таким же удачным выходом из положения, как и штаны кочевых народов. Только гоплиты могли пользо­ваться металлическими поножами. В вопросе о поно­жах Гомер так же ультрасовременен, как и в отношении спартанской фаланги. Однако не исключено, что он при­нимал (и не без оснований) за поножи кожаные гама­ши, изображенные на имевшихся в его распоряжении обломках микенских ваз.

Султаны на шлемах сперва появились у хеттов в Малой Азии. Их изготовляли из конской гривы и хво-

стов отнюдь не для устрашения врагов, а для «отвра­щения злых сил». Как это ни странно, мы чаще всего встречаем султаны на головах у лошадей, которые име­ли собственные гривы и хвосты. У ассирийцев султаны тоже надевали на лошадей. Ассирийцы долго сопротивля­лись украшению шлема волосами животных, считая это опасным, но в течение-VII в. до н. э. султаны распростра­няются и у них. Греческого типа султаны мы находим в Каратепе (то есть в Киликии). Очень вероятно, что гре­ки впервые увидели их именно здесь. Пышный султан придавал по-женски тщеславным воинам представитель­ный и импозантный вид.

Организация войска. В VIII-VII вв. до н. э. не существовало призыва в армию, войска были только наемными. Цари имели право набирать в свое войско военнопленных, способных носить оружие. Так посту­пали и ассирийцы и урарты. Маленькие царьки редко вели войны на собственный страх и риск, поэтому те войска, с которыми они приходили на помощь великим государям, по существу, становились лишь телохрани­телями своих правителей. Это были не слишком бое­способные отряды, скорей декоративные, чем полезные для дела. Мы располагаем довольно забавным описа­нием отрядов, данным в «Книге пророка Исайи». Опи­сывая ассирийское войско, автор придает ему те черты, которых, по его мнению (а может быть, личному опыту), как раз и недоставало таким отрядам:

«Вот оно [имеется в виду ассирийское войско.— Ped.]легко и скоро придет, не будет у него ни усталого, ни изнемогающего; ни один не задремлет и не заснет, и не снимется пояс с чресел его, и не разорвется ре­мень у обуви его; стрелы его заострены, и все луки его натянуты; копыта коней его подобны кремню, и колеса его — как вихрь» (Кн. пророка Исайи, 5, 26 — 28). По сравнению с этим описанием ассирийцев местный гарнизон Иерусалима выглядел неорганизованной толпой.

Тем не менее местные царьки очень годились сво­ими отрядами. Мелкий князек Азитаванда из Карате-

10И. Н. Винников датирует время правления Азнтаванды (Азн- тавадды) HeVII в. до н. э., а концом IX в. до н. э. (см.: И. Н. Вин­ников. Новые финикийские надписи из К и л и к и и . — «В е стник древ­ней истории», 1950, № 3).— Прим. пер.

пе похваляется тем, что он переселял жителей из одного конца своей «могучей» империи в другой. Его слова выглядят непроизвольной критикой появившейся тогда тенденции переселять людей. Затем он рассказывает о созданных им арсеналах: «Я наполнил арсеналы Пахри, увеличив число лошадей, щитов, умножив все запасы».

В его стране, раскинувшейся всего на несколько кило­метров, эти «мощные» арсеналы выглядят очень импо­зантно. Комический эффект от хвастливых рассказов Азитаванды можно сравнить разве с впечатлением, ко­торое производит описание Исайей (отнюдь не стремив­шимся к этому) иерусалимского гарнизона. Азитаванда оставил нам также изображения своих солдат и их во­оружения. Ему мы обязаны и сведениями о развевав­шихся на их шлемах султанах. Сообщает он также и о своей коннице. Неизвестно, однако, с каким врагом она должна была сражаться. Можно только предположить, что крепость, где сохранились изображения, ассирийцы разрушили еще до того, как строительство ее довели до конца.

Более основательно было поставлено дело в Урарту. Невдалеке от столицы в неприступной крепости собира­ли войска. Там, по всей вероятности, располагались большие арсеналы, подобные раскопанным недавно в Калху—более ранней резиденции ассирийских царей. Это была крепость в крепости. В ней находились плацы для упражнения войска, склады с продовольствием и оружием, здесь же хранилась захваченная добыча. Вои­ны размещались в палатках и бараках. Немногочислен­ные жилища постоянных обитателей гарнизона были на редкость комфортабельны. Чиновники управления за­ранее заботились о своих жилищах.

От урартов до нас дошли сведения, которые позво­ляют хорошо представить себе подобные арсеналы. Сар- дури, заключая свои анналы, дает подробнейший отчет о составе его войска в начале царствования. В нем было 920 колесниц, 3604 всадника и 37011 пехотинцев. К вой­ску причислялись 121 чиновник управления, а также 10 408 лошадей, 132 мула, 12 321 бык, 9036 прочего ро­гатого скота, всего, стало быть, 21 357 голов крупно­го скота и 35 467 мелкого, далее — 2114 предметов вооружения (вероятно, копий), 1342 лука и 47 970 штук стрел.

Из продовольствия названо 1 022 133 капи зерна, Ill акарки вина, 86 акарки и 7 тиру масла. Точного зна­чения этих мер мы пока не знаеу^ В мастерских содер­жались запасы меди (7079 мин ), здесь трудилось 366 рабочих и кузнецов.

Сами цифры не имеют для нас большого значения, прежде всего потому; что при переписывании допуска­лись ошибки. Представляет интерес управленческий ап­парат, без которого не могло обойтись войско наемни­ков.

Приводимые Сардури числа были сводными дан­ными, полученными на основе суммирования сообщений о составе отдельных гарнизонов. Поэтому так много (121) чиновников управления (скорее всего это были надсмотрщики), кузнецов и скота. Что касается быков, то в перечень вкралась какая-то путаница, которую трудно понять. Поразительно мало оружия: не исклю­чено, что в арсенале хранился лишь резерв. Все, что солдаты имели при себе, считалось их личной собствен­ностью и поэтому не учитывалось.

Сопоставляя эти сведения с тем, что рассказывает нам Гомер, мы вправе ожидать, что он отойдет от ми­фа, в котором упоминается только постоянное войско. Действительно, мы видим известное различие между войсками ахейцев и троянцев. Так, в составе войск тро­янцев были эпикуры, то есть наемники. Гомер называ­ет эпикурами добровольно приходящие на помощь тро­янцам отряды, например спутников эламита Мемнона или царицы амазонок Пентесилеи, или свиту царя ли- кийцев Сарпедона. Причем, по его версии, эпикуров возглавляли не цари, а «мужи — повелители народа» (Илиада, II, 805).

Поразительнее всего неоднократное упоминание Го­мером многоязычия, характерного даже для отдельных отрядов. Противопоставление молча идущих в бой ахей­цев — что, как ни странно, не мешало им испускать время от времени воинственные клики — и орущей тол­пы троянских эпикуров позволяет утверждать, что наем­ники представляли собой пеструю, разноплеменную, на-

11 AT

Мина —древняя единица измерения драгоценных метал­лов, монет, имевшая в разных странах различную величину — Прим. ред.

скоро собранную толпу. C чего бы иначе Гомеру при­шло в голову, что царь ликийцев Сарпедон говорит по- гречески не так чисто, как остальные троянцы? Следо­вательно, Гомер под эпикурами понимал скорее всего войска наемников — одна из тех скрытых деталей, кото­рую очень часто оставляют без внимания.

ГОРОДА И ДВОРЦЫ

Город и население. Античный город по срав­нению с современным представлял собой органичное це­лое. Город обеспечивал своим жителям различную сте­пень безопасности.

Основную массу населения составляли горожане- земледельцы. У каждого было жилище — весьма непроч­ное, с нашей точки зрения, сооружение из глины и де­рева; небольшое поле, на котором горожанин выращи­вал просо, овощи и кормовые травы для домашних жи­вотных; сад с фиговыми деревьями, а также стелющимся виноградником. Синаххериб в своем обещании жи­телям Иерусалима переселить их в места, похожие на те, где они живут, сообщает: «Примиритесь со мной и выйдите ко мне, и пусть каждый ест плоды виноград­ной лозы своей и смоковницы своей, и пусть каждый пьет воду из своего колодезя, доколе я не приду и не возьму вас в землю такую же, как и ваша земля, в землю хлеба и вина, в землю плодов и виноградников» (Кн. пророка Исайи, 36, 16).

На всех ассирийских изображениях над стенами и башнями осажденных городов мы видим деревья. Го­рода меньшего размера также были окружены стенами, которые служили защитой от разбойников, но не от вра­га. Там, где стены, сложенные из необожженного кирпи­ча, буквально сближаются друг с другом, образуя узкие переулки, находились деловые кварталы с лавками и мастерскими. Там же, где весь участок был занят строе­ниями, возвышались, видимо, дворцы знати, владельцы которых, обеспеченные доходами со своих поместий, могли обходиться без огородов и больших фруктовых садов при доме.

Мастерские ремесленников, работавших с драгоцен­ными металлами, находились на базаре в небольших помещениях, расположенных рядами под одной крышей

И разделенных узкими проходами. Ширина их была та­кой, что здесь мог пройти только осел, нагруженный товарами для близлежащих складов. При этих ремес­ленных рядах, как их лучше всего назвать, не строи­ли кухонь. Их рассматривали как чисто деловые поме­щения, которые покидали на ночь. Весь квартал, окру­женный надежной стеной, хорошо охранялся. Как ни странно, ремесленные ряды часто принимают за квар­талы рабов; маловероятно, однако, что рабам позволя­лось то, что не было доступно свободным гражданам,— возведение каменных стен, прочность которых никак не вязалась с неуютными и невзрачными помещениями. Не может быть также и речи о том, что это были ка­кие-то общежития для одиноких, с общим питанием, так как античные источники не упоминают холостых рабов — ведь дети рабов становились желанным дополнитель­ным доходом для их хозяев. В этих клетушках обитали кузнецы, резчики по меди и слоновой кости, художни­ки, расписывавшие драгоценные глиняные сосуды.

О жизни в городе мы можем судить по перечням, которые встречаются в «Книге Неемии». Эти сведения относятся, правда, уже к тем временам, когда евреи воз­вратились из Вавилона, но следует учесть, что условия жизни в городе не изменялись в течение тысячелетий. Иерусалим в то время был городом средних размеров: «Все общество вместе состояло из сорока двух тысяч трехсот шестидесяти человек, кроме рабов и рабынь их, которых было семь тысяч триста тридцать семь; и при них певцов и певиц двести сорок пять. Коней у них было семьсот тридцать шесть, лошаков у них двести со­рок пять, верблюдов четыреста тридцать пять, ослов шесть тысяч семьсот двадцать» (Кн. Неемии, 7, 66 сл.).

По большому количеству ослов мы можем судить о численности ремесленников. Лошади, по всей види­мости, принадлежали знати, владевшей колесницами. В настоящее время мы, наверное, заменили бы каждую пару лошадей машиной. Лошаки и верблюды были соб­ственностью купцов; крупного рогатого скота в городе не держали, так как земельные участки были настолько малы, что для их обработки не требовалось тягловой силы. Овец и коз не учитывали из-за быстрой смены поголовья. Число свободных и рабов соотносилось между собой как 6:1. Это свидетельствует о богатстве

знати, так как большинство горожан рабов не имело. Связанные с отправлением культа лица почти всегда фигурируют в Ветхом завете под широким названием «певцы и певицы». Они же являлись одновременно му­зыкантами и танцорами.

Некоторые сведения о населении города мы получа­ем из урартских списков переселяемых лиц. Правда, сюда вносили и жителей деревенских общин. Очень ча­сто здесь отсутствовали имена мужчин, так как они служили в армии или находились в плену. По возвра­щении пленных либо сразу же включали в состав урарт­ских войск, либо несколько позже отпускали на волю. Один из таких списков составлен во время северного похода Сардури, в и ем содержатся следующие цифры: 10 000 детей, 4600 мужчин (вероятно, незаменимых дома или непригодных к военной службе), 23 000 женщин, 3500 лошадей, 4353 головы домашнего скота и 214 000 мелкого. Все дошедшие до нас сведения с пора­зительной точностью совпадают в соотношениях чисел. На севере Урарту было мало крупных городов, а усло­вия жизни в мелких напоминали деревенские. Поэтому в упомянутом списке не названы ослы и дорогие вьюч­ные животные — мулы. Но они сразу же появляются в перечне награбленного добра в Mycacnpe, который под­вергся внезапному нападению Саргона. Окрестное на­селение, не успевшее вступить в войну, утратило связи с городом. В маленьком религиозном центре Саргон за­хватил: 6110 человек, 12 лошаков, 380 ослов, 525 голов крупного рогатого скота и 1285 мелкого. Лошадей, по всей вероятности, забыли учесть. Все эти данные воспро­изводят картину жизни маленького аграрного городка со слаборазвитыми торговлей и ремеслами. Город был расположен на холме, и у его подножия, очевидно, на­ходились поля, обрабатываемые быками.

Если город обладал укрепленной возвышенностью, крепостью, то в случае войны она служила убежищем для населения. Если же такого убежища не существо­вало, то население вынуждено было со всем своим скар­бом и скотом укрываться в отдаленных крепостях. Жи­тели городов, расположенных в горных областях, с дет­ских лет настолько привыкали к таким перемещениям, что даже самые неожиданные налеты не заставали их врасплох. На равнинах приходилось укреплять часть са-

мого города. В мирное время в крепостях обитали лишь князья: большинство помещений пустовало в готовности принять в случае нужды население. Городские власти были обязаны иметь запасы в расчете на сбегавшихся из окрестных деревень жителей. При раскопках эти за­пасы, заготовленные на много лет, часто принимали за склады, в которых хранилась дань. Из ассирийских надписей нам известно, что любой укрепленный город имел большие запасы вина, зерна и оружия. Небреж­ность в этих случаях могла привести к гибели города и угону жителей в плен, если не к уничтожению всего населения.

Город в то время был равнозначен Родине и рас­сматривался не просто как комплекс построек и земель­ных участков, а как объединение жителей с определен­ным соотношением рабов и свободных, разделявшихся по сословиям и профессиям. Раньше думали, что при захвате города угоняли только представителей высших сословий, однако это соображение не подтвердилось ис­точниками. Скорее всего угоняли всех, оставляя лишь некоторое количество крестьян в деревне для обработки земли. А потом складывалась новая община или даже несколько общин.

Переселение не казалось тогда такой жестокостью, как в наше время. Непрочное жилище, земельный уча­сток, сад, скромное имущество, состоявшее из скота и скудных украшений, никогда не исчезавшая из сознания мысль о возможности нового переселения — все это не создавало чувства привязанности к родному очагу. Его заменяло чувство принадлежности к общине. Не асси­рийцы придумали переселения; еще хетты осуществляли их в широком масштабе, но своей цели они так и не достигли. Завоеватели стремились выкорчевать побеж­денных из родной среды, сделать их одноязычными, заставив говорить либо по-хеттски, либо по-ассирийски. Однако еще при хеттах все члены переселенных общин при малейшем неудовольствии убегали из новых мест. Ассирийцам стало ясно, что переселениями на большие расстояния ничего не добиться: переселенцы, сохраняя тесную связь друг с другом, довольно быстро перенима­ли (обычно не ассирийские) обычаи и язык той стра­ны, куда попадали. При этом они сохраняли и свои соб­ственные обычаи. Не исчезало и прежнее враждебное от-

ношение к угнетателям. Эта устойчивость представле­ний весьма удивительна, если учесть тесные связи на­селения отдельных стран между собой. Нельзя было вместе с людьми перенести городские стены, дворцы и храмы. Попадая за новые стены, жители находили но­вые храмы и прежде всего обретали нового бога. Без особых затруднений и угрызений совести воспринимали они иной культ, иные торговые и деловые связи. Ис­ключение составили израильтяне: только они спустя по­коление стремились на родину, туда, где был храм их бога. И каково же было удивление сынов Израиля, ко­гда, возвратясь, они нашли там новую общину, готовую вместе с ними восстановить разрушенный храм и возоб­новить богослужение, как будто Иерусалим был городом этих переселенцев, а Ягве их богом: «Будем и мы стро­ить с вами, потому что мы, как и вы, прибегаем к богу вашему и ему приносим жертвы от дней Асардана [Асархаддона], царя Сирийского, который перевел нас сюда» (1-я книга Ездры ,4,2).1

Осложнения возникали лишь в том случае, когда переселенцы не знали, как поклоняться богу той стра­ны, где их поселили: «И перевел царь ассирийский лю­дей из Вавилона, и из Куты, и из Аввы, и из Емафа, и из Сепарваима, и поселил их в городах самарийских вместо сынов Израилевых. И они овладели Самарией, и стали жить в городах ее. И так как в начале житель­ства своего там они не чтили Господа, то Господь по­сылал на них львов, которые умерщвляли их. И доне­сли царю ассирийскому и сказали: народы, которых ты переселил и поселил в городах самарийских, не знают закона бога той земли, и за то он посылает на них львов, и вот они умерщвляют их, потому что они не знают закона бога той земли. И повелел царь ассирий­ский, и сказал: отправьте туда одного из священникоз, которых вы выселили оттуда; пусть пойдет и живет там, и он научит их закону бога той земли. И пришел один из священников, которых выселили из Самарии, и жил в Вефиле, и учил их, как чтить Господа» (4-я Кн. царств, 17, 24 сл.).

Ягве перестал быть богом кочующих по пустыне иле-

1Ездра — один из библейских «пророков», которому приписы­ваются три книги Ветхого завета, носящие его имя.— Прим. ред.

мен, а стал богом города и страны. Ему служил один- единственный израильтянин и поклонялось чужеземное население. Так как Иерусалим при вавилонянах и пер­сах политически примыкал к Самарии, тогдашние жите­ли могли с полным правом сказать возвратившимся ев­реям: «Мы поклоняемся вашему богу, как и вы!»

Дворцовый комплекс. Так как в случае воен­ного нападения крепость должна была принять все насе­ление, дворец местного правителя тоже был очень вме­стителен. Дворы при дворцах также могли принять боль­шое число людей и в случае необходимости послужить им убежищем. Дворцы на Востоке разрастались в раз­ные стороны, и в новых комплексах мы снова встре­чаем здания с внутренними двориками, обеспечивающи­ми освещение. В описываемое время появилась новая архитектурная мода, которую ассирийцы называли хеттской, нашедшая выражение в дворцовом комплексе Бит-Хилани. Стиль Бит-Хилани, по мнению ассирийцев, предполагал наличие главного зала с перпендикулярно к нему расположенным вестибюлем, крышу которого поддерживали колонны; у их основания слева и справа попарно помещались изваяния львов или быков. Как

Бит-Хилани соединялся с обширным комплексом осталь­ных построек, до сих пор не совсем ясно.

В Северной Сирии и других областях, населенных хеттами, правители которых почти не пользовались большими дворами, весь комплекс сводился только к самому дворцу. Он был несколько сдвинут вбок по отно­шению к зданию у входа, составлявшему необходимую и наиболее важную часть постройки. Со всех сторон дворцовый комплекс, в большинстве случаев имевший неправильную форму, был обнесен стеной. По существу, он представлял собой видоизмененный мегарон — рас­пространенный у северных народов «мужской зал». Вход усиливали боковые башни; от них лестницы вели в верх­ние покои. Там же располагались комната привратника и двери, ведущие во внутренние помещения, так как задняя стена зала в большинстве случаев была сплош­ная. Из пристройки у ворот в главное помещение про­ходили только по боковым коридорам, минуя второсте­пенные помещения. Общественная и личная жизнь про­ходила в зале, подобно тому как у греков ее средото­чием был мегарон. В верхнем этаже находились спаль­ни. Здесь проводили время дети и женщины, когда они не чувствовали себя спокойно внизу. У Гомера располо­жение помещений такое же. Пенелопа в женских покоях слышит, как чихает Телемах. Для разговора с жениха­ми она спускается по лестнице вниз. Наверху находи­лись также хорошо запиравшиеся кладовые для хране­ния драгоценной утвари.

Чтобы нескромный взгляд не потревожил жизнь семьи, на стене, обращенной к улице, окон не было. В верхних этажах, как это видно по ассирийским изо­бражениям, были окна, через которые проходил свет, а в жаркие ночи и свежий воздух. В уже неоднократно упоминавшемся рассказе о морском путешествии Ану- Амона царь Библа Закар-Баал разговаривает со свя­щеннослужителем, сидя в верхнем зале у такого окна, прислонившись к нему спиной. А сзади «у его затылка бились волны Великого Сирийского моря». Но чаще у окон проводили время дамы. Из такого окна Мелхола увидела Давида, танцующего возле Ковчега Завета, отсюда выглядывала раскрашенная и разряженная Ие­завель, и под таким же окном лежало ее сброшенное вниз распластанное тело. Сохранилось много пластин из слоно-

вой кости с изображениями женских головок, выгляды­вающих из окна. Инкрустации с такими головками мы находим и на ложе Ашшурбанипала, и на троне цари­цы, а также на обломках мебели, дошедших до нас в большом количестве.

Как и в микенский период, подрастающие царские сы­новья строят собственные мегароны, создавая в крепо­сти свой Бит-Хилани с отдельным дворцом и надвратной башней, верхний этаж которой, вероятно, предназначал­ся для слуг. Летние вечера и жаркие ночи проводили в парадном зале: здесь стелили постель гостям, хранили предметы культа, оружие и семейные реликвии. В урарт­ских храмах, так же как и греческих, в этих залах дер­жали трофейное оружие и оружие воинов, вернувшихся с победой с поля брани. Поэтому их стали называть «оружейными палатами». Но это не были арсеналы в общепринятом понимании, так как оружием, принесен­ным в дар богу, больше уже нельзя пользоваться. Здесь же проводились праздники. Парадный зал не только дворца, но и частного дома вплоть до эпохи Ренессанса оставался местом, где происходили обряды посвящений. Лоджии, расположенные по углам дворца, куда из сооб­ражений безопасности не было доступа изнутри, тоже служили для официальных церемоний; здесь же совер­шались обряды венчания. Никакой другой части двор­цового комплекса не уделяли столько забот и внимания, как этому залу,— верный признак того, что он отнюдь не был только обычной проходной комнатой. Истинный Бит-Хилани не имел дверей в задней стене, а завершал­ся спереди открытой площадкой, на которой вся жизнь проходила, как на сцене.

Некоторые хеттские обряды МОЖНО ПОНЯТЬ ТОЛЬКО C учетом иолусвященного характера парадного зала. Здесь же происходят события, описанные в ряде греческих ми­фов. Адрасту, властителю Сикиона, было предсказано, что он выдаст дочерей замуж за льва и кабана. Однажды ночью Адраст застает у себя в зале Полиника из Фив, облаченного в львиную шкуру, и Тидея, этолийца, в шку­ре кабана. Эта встреча закончилась двойной свадьбой. Создается представление, что обе свадьбы (или тор­жественное обручение) были сыграны в ту же самую ночь именно в парадном зале. Особое значение имели упомянутые животные. В Бит-Хилани не сохранилось

изображений кабанов, но зато часто у основания колонн наряду со львами стояло изваяние другого священного животного — быка. Но не мог же будущий зять явиться со шкурой быка на плечах! Чтобы не произвести стран­ного впечатления, пришлось заменить бычью шкуру на кабанью.

Дворец Алкиноя. Мы не уделяли бы так много внимания залу, этой интересной части дворцового ком­плекса, если бы он не встречался у Гомера как раз там, где мы уже обнаружили немало черт, характерных для хеттской Киликии,— при описании дворца царя феаков Алкиноя.

На первый взгляд дворец этот кажется сказочным и странным, но если вдуматься, то можно найти ключ к пониманию того, о чем говорил Гомер.

Одиссей осматривает дворец сперва снаружи и испы­тывает вполне понятное удивление. От самого порога, то есть от надвратной башни до самых дальних углов тя­нутся стены. Двери дома закрыты, уже одно это пред­ставляет разительный контраст с мегароном, двери ко­торого всегда были распахнуты, и поэтому их почти не было заметно:

Стены из меди блестящей тянулись и справа и слева Внутрь от порога. А сверху карниз пробегал темносиний. Двери из золота вход в крепкозданный дворец запирали, Из серебра косяки на медном пороге стояли, Притолка из серебра, а дверное кольцо золотое.

Возле дверей по бокам собаки стояли. Искусно

Из серебра и из золота их Гефест изготовил,

Чтобы дворец стерегли Алкиноя, высокого духом.

Были бессмертны они и безстаростны в вечные веки.

(Одиссея, VII, 86 сл.)

Теперь понятно, почему по обеим сторонам дверей помещены «собаки», ведь именно это мы объясняли вы­ше. Не будем упрекать Гомера за то, что он принял хеттских львов за собак. Саргон тоже считал собаками львов, изображенных на древнеурартских щитах, да и позднее эту ошибку неоднократно повторяли, так как грозно ощеренные пасти диких зверей не всегда были выполнены реалистически безупречно.

Гомер говорит далее о внутреннем убранстве дворца, где по стенам стояли кресла с наброшенными на них чехлами. Статуи золотых юношей с факелами в руках

База колонны из Kapxe мыша

соответствовали подобным же прекрасным древнеурарт­ским статуям, поддерживающим головой капители ко­лонн, которые тоже служили светильниками. Из-за похо­жих головных уборов подчас трудно отличить юношей от девушек. На котлах, украшенных бронзовыми фи­гурами, мы безошибочно отличаем мужчин по бороде.

И все-таки описание Гомера выглядит странно. В его времена бесчисленные изделия из бронзы сплошным по­током шли из Восточной Анатолии в Грецию и Этрурию. Создается впечатление, что Гомер не видел, а только слышал о таких светильниках и тот, кто рассказывал ему о них, был большим фантазером. Насколько нам известно, юноши никогда не держали светильники в ру­ках; на голове у них стояла чаша или подставка, а в ней находились шипы для насадки свечей или факелов.

Гораздо правдоподобней выглядит гомеровское опи­сание сада. Обилие плодов в нем, несомненно, отражало райское изобилие Киликии того времени. Хотя мы гово­рили о том, что кварталы ремесленников представляли собой тесные блоки домов, разделенные узкими улочками, но все же при каждом доме был хотя бы крохотный са­дик и уж, конечно, имелся сад при дворце владыки города.

Отнюдь не случайно мы встречаемся с дворцом, па­радным залом, колоннами с «собаками» по бокам имен­но у феаков, у их царя. Выше уже отмечены такие чер­ты быта феаков, которые позволяют считать Таре про­образом их морского города. Ведь во дворце Менелая нет зала с колоннами и «собаками», защищающими вход. Нет их и во дворце Приама. В то же время жи­лище Алкиноя нигде не названо мегароном, речь всегда идет о «домах» — термин, под которым можно понимать любой значительный комплекс зданий. Возможно, что свои сведения Гомер получил в гавани Хиоса на борту одного из кораблей Tapca.

<< | >>
Источник: М. Римшнейдер. ОТ ОЛИМПИИ до НИНЕВИИ ВО ВРЕМЕНА ГОМЕРА. ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА». ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. МОСКВА 1977. 1977

Еще по теме ВОЕННОЕ ДЕЛО:

  1. Глава V · ВОЕННОЕ ДЕЛО
  2. Глава XIII · ВОЕННОЕ ДЕЛО
  3. ГОНЧАРНОЕ ДЕЛО
  4. ВОЕННОЕ ИСКУССТВО РИМЛЯН.
  5. Военное искусство римлян
  6. ВОЕННЫЕ ПОХОДЫ И ВОЕННОЕ СОДЕЙСТВИЕ
  7. 12. Внешняя политика России в XVIII веке (направления, результаты). Русское военное искусство. (11)
  8. § 3. Двенадцатиградие Паданской области. Ее центры и территория. Этнический состав населения. Синойкизм и градостроительство. Политическое и военное устройство
  9. 6. Албоин. Лонгобардское королевство (568—774 гг. после Р. X.)
  10. Реформы Дария I. Организация Персидского государства при Ахеменидах
  11. ОГЛАВЛЕНИЕ
  12. ОГЛАВЛЕНИЕ
  13. ПРИМЕЧАНИЯ
  14. Глава 5. Египет в ΧΙ-VI вв. до н. э
  15. ПЯТИГОРЬЕ
  16. Бронзовый век на Кавказе
  17. Образование древнейшего Ассирийского государства
  18. Отношение Ассирии к покоренным странам