ГРЕЦИЯ В АРХАИЧЕСКИЙ ПЕРИОД х И СОЗДАНИЕ КЛАССИЧЕСКОГО ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА

Так называемый архаический период, охватывающий VIII — VI вв. до н. э., является началом нового важного этапа в истории древней Греции. За эти три столетия, т. е. за сравнительно корот­кий исторический срок, Греция далеко обогнала в своем развитии соседние страны, в том числе и страны древнего Востока, которые до того времени шли в авангарде культурного прогресса челове­чества.

I Стремительный рост греческой культуры в течение VIII— VI вв. до н. э. был непосредственно связан с проходившей в это г время Великой колонизацией. Ранее (см. «Ранняя древность», г лекция 17) было показано, что колонизация вывела греческий - мир из состояния изоляции, в котором он оказался после круше­ния микенской культуры. Греки сумели многому научиться у сво- f их соседей, в особенности у народов Востока. Так, у финикийцев І было заимствовано алфавитное письмо, которое греки усовершен- fствовали, введя обозначение не только- согласных, но и гласных;

і отсюда ведут свое происхождение и современные алфавиты, _t I 69

включая русский. Из Финикии или из Сирии в Грецию попал секрет изготовления стекла из песка, а также способ добычи пур­пурной краски из раковин морских моллюсков.

Колонизация сделала греческое общество более подвижным, более восприимчивым. Она открывала широкий простор перед личной инициативой и творческими способностями каждого чело­века, что способствовало высвобождению личности из-под конт­роля рода и ускоряло переход всего общества па более высокий уровень экономического и культурного развития.

В жизни греческих полисов па первый план выдвигаются те­перь мореплавание и морская торговля. Первоначально многие из колоний, находившихся на отдаленной периферии эллинского мира, оказались в экономической зависимости от своих метропо­лий. Колонисты остро нуждались в самом необходимом. Им не хватало таких продуктов, как $ипо и оливковое масло, без кото­рых греки вообще не представляли себе нормальную человече­скую жизнь. И то и другое приходилось доставлять из Греции на кораблях. Из метрополий в колонии вывозилась также глиняная посуда и другая домашняя утварь, затем ткани, оружие, украше­ния и т. п. Эти вещи привлекают к себе внимание местных жите­лей, и те предлагают в обмен на них зерно и скот, металлы и ра­бов. Незатейливые изделия греческих ремесленников первона­чально не могли, конечно, конкурировать с высококачественными восточными товарами, которые развозили по всему Средиземно­морью финикийские купцы. Тем не менее они пользовались боль­шим спросом на удаленных от главных морских путей рынках Причерноморья, Фракии, Адриатики, где финикийские корабли появлялись сравнительно редко. В дальнейшем более дешевая, но зато и более массовая продукция греческого ремесла начинает проникать и в «заповедную зону» финикийской торговли — в Си­цилию, Южную и Среднюю Италию, даже в Сирию и Египет — и постепенно завоевывает эти страны.

Открытие рынков на колониальной периферии дало мощный толчок совершенствованию ремесленного и с’ёльскохозяйственно-

го производства в самой Греции. Греческие ремесленники упорно совершенствуют техническое оснащение своих мастерских. За всю последующую историю античного мира никогда больше не было сделано столько открытий и изобретении, как за три столетия, со­ставляющие архаический период. Достаточно указать на такие важные новшества, как открытие способа пайки железа или брон­зового литья. Греческие вазы VII—VI вв. до н. э. поражают бо­гатством и разнообразием форм, красотой живописного оформ­ления. Среди них выделяются сосуды работы коринфских масте­ров, расписанные в так называемом ориентализирующем, т. е. «восточном», стиле (его отличают красочность и фантастическая причудливость живописного декора, напоминающие рисунки на восточных коврах), и более поздние вазы чернофигурного стиля, в основном афинского и пелопоннесского производства. Изделия греческих керамистов и бронзолитейщиков свидетельствуют о высоком профессионализме и далеко продвинувшемся разделе­нии труда не только между отраслями, но и внутри отдельных отраслей ремесленного производства. Основная масса керамики, вывозившаяся из Греции на внешние рынки, изготовлялась в спе­циальных мастерских квалифицированными гончарами и худож­никами-вазописцами. Специалисты-ремесленники уже не были, как когда-то, бесправными одиночками, стоявшими вне общины и ее законов и нередко не имевшими даже постоянного места жи­тельства. Теперь они образуют весьма многочисленную и доволь­но влиятельную социальную прослойку. На это указывает не только количественный и качественный рост ремесленной про­дукции, но и появление в наиболее экономически развитых поли­сах особых ремесленных кварталов, где селились ремесленники одной определенной профессии.

рынках в колониях. В конце концов многие греческие государ­ства вообще отказались от производства своего хлеба и стали жить за счет более дешевого привозного зерна.

Итак, основным результатом Великой колонизации был пере­ход греческого общества со стадии примитивного натурального хозяйства на более высокую стадию товарно-денежного хозяй­ства, для которой требовался универсальный эквивалент товар­ных сделок.

В греческих городах Малой Азии, а затем и в наиболее значи­тельных полисах европейской Греции появляются свои монетные стандарты, подражающие лидийскому. Еще до этого во многих областях Греции использовались в качестве основной меновой единицы небольшие металлические (иногда медные, иногда же­лезные) бруски, называвшиеся оболами (букв, «спицы», «верте­ла»). Шесть оболов составляли драхму (букв, «горсть»), так как такое их количество можно было захватить одной рукой.

«Деньги делают человека» — это изречение, приписываемое некоему спартанцу Аристодему, стало своеобразным девизом но­вой эпохи. Деньги во много раз ускорили начавшийся еще до их появления процесс имущественного расслоения общины, еще бо­лее приблизили полное и окончательное торжество частной соб­ственности. Сделки купли-продажи распространяются теперь на все виды материальных ценностей. Не только движимое имуще­ство: скот, одежда, утварь и т. п., но и земли, считавшиеся до сих пор собственностью не отдельных лиц, а рода или всей общи­ны, свободно переходят из рук в руки: продаются, закладывают­ся, передаются по завещанию или в качестве приданого. Уже упоминавшийся Гесиод советует своему читателю регулярными жертвоприношениями добиваться расположения богов, «чтобы,— заканчивает он свое наставление,— покупал ты участки других, а не твой бы — другие».

Продаются и покупаются и сами деньги. Богатый человек мог отдать их в долг бедняку под процент, по нашим понятиям очень

¹ Талант как весовая единица был заимствован из Передней Азии; здесь был распространен вавилонский талант (бильту, около 30 кг) из 60 мин, или 360 сиклей, и финикийский талант (киккар, около 26 кг, что равно эв­бейскому таланту) из 60 мин, или 360 сиклей. Эгинский талант весил 37 кг.— Примеч. ред.

высокий (18% годовых в те времена не считалось слишком вы­сокой нормой) ^[15]. Вместе с ростовщичеством появилось долговое рабство.

Избыток дешевой рабочей силы на рынках греческих городов впервые сделал возможным широкое применение рабского труда во всех основных отраслях производства. Покупные рабы появ­ляются теперь не только в домах знати, но и в хозяйствах зажи­точных крестьян. Рабов можно было увидеть в ремесленных мастерских и купеческих лавках, на рынках, в порту, на строитель­стве укреплений и храмов, на горных разработках. Везде они вы­полняли самую тяжелую и унизительную работу, не требовав­шую специальной выучки. Благодаря этому у их хозяев — граж­дан полиса создавался избыток свободного времени, который они могли посвятить занятиям политикой, спортом, искусством, фи­лософией и т. п. Так закладывались в Греции основы нового ра­бовладельческого общества и вместе с тем новой полисной циви­

лизации, резко отличающейся от предшествующей ей дворцовой цивилизации крито-микенской эпохи.

Первым и наиболее важным признаком, свидетельствующим о переходе греческого общества от варварства к цивилизации, было образование городов. Именно в архаическую эпоху город впервые по-настоящему отделился от деревни и политически, а также экономически подчинил ее себе. Это событие было связано с отделением ремесла от сельского хозяйства и развитием товар­но-денежных отношений^[16].

Почти все греческие города, за исключением колоний, вырос­ли из укрепленных поселков гомеровской эпохи — полисов, сохра­нив за собой это древнее название. Между гомеровским полисом и сменившим его полисом архаическим имелось, однако, одно весьма существенное различие. Гомеровский полис был в одно и то же время и городом и деревней, так как никаких других со­перничающих с ним поселений на подвластной ему территории не существовало. Архаический полис, напротив, представлял собой столицу карликового государства, в состав которого кроме него самого входили также деревни (по-гречески комы), располагав­шиеся по окраинам территории полиса и политически от него за­висевшие. Следует также учитывать, что в сравнении с гомеров­ским временем греческие полисы архаического периода стали крупнее. Это укрупнение происходило как за счет естественного прироста населения, так и за счет искусственного слияния не­скольких поселков деревенского типа в один новый город. К этой мере, называвшейся по-гречески синойкизм, т. е. «совместное по­селение», прибегали многие общины для того, чтобы укрепить свою обороноспособность перед лицом враждебных соседей. Но больших городов в современном понимании этого слова в Греции еще не было. Полисы с населением в несколько тысяч человек были исключением: в большинстве городов численность жителей не превышала, по-видимому, и тысячи человек.

Пример архаического полиса — древняя Смирна, откопанная археологами; часть ее находилась на полуострове, закрывавшем вход в глубокую бухту — удобную корабельную стоянку. Центр города был обнесен оборонительной стеной из кирпича на камен­ном цоколе. В стене было несколько ворот с башнями и смотро­выми площадками. Город имел правильную планировку: ряды домов шли строго параллельно друг другу. В городе действовало несколько храмов. Дома были довольно вместительны и удобны, в некоторых из них обнаружены даже терракотовые ванны.

Главным жизненным центром раннегреческого города была так называемая агора, служившая местом народных собраний

граждан и в то же время использовавшаяся как рыночная пло­щадь. Свободный грек проводил здесь большую часть своего вре­мени. Здесь он продавал и покупал, здесь же в сообществе дру­гих граждан полиса занимался политикой — решал государствен­ные дела; здесь, па агоре, он мог узнать все важные городские новости. Первоначально агора была просто открытой площадью, лишенной каких бы то ни было построек. Позднее на ней стали устраивать деревянные или каменные сиденья, ступенями подни­мавшиеся друг над другом. На этих скамьях размещался народ во время собраний. В еще более позднее время (уже в конце арха­ического периода) по сторонам площади воздвигались специаль­ные навесы — портики, защищавшие людей от лучей солнца. Портики превратились в излюбленное прибежище мелочных тор­говцев, философов и всякой праздношатающейся публики. Пря­мо на агоре или неподалеку от нее располагались правительст­венные здапия полиса: булевтерий — здание городского совета (буле), пританей — место для заседаний правящей коллегии при- танов, дикастерий — здание суда и т. п. На агоре же выставля­лись для всеобщего ознакомления новые законы и распоряжения правительства.

Среди построек архаического города заметно выделялись сво­ими размерами и великолепием убранства храмы главных олим­пийских богов и знаменитых героев. Отдельные части наружных стен греческого храма были раскрашены в яркие тона и богато украшены скульптурой (также раскрашенной). Храм считался домом божества, и оно присутствовало в нем в виде своего изоб­ражения. Первоначально это был всего лишь грубый деревянный идол, имевший весьма отдаленное сходство с человеческой фигу­рой. Однако к концу архаической эпохи греки уже настолько усовершенствовались в пластическом искусстве, что высеченные ими из мрамора или отлитые в бронзе статуи богов вполне могли бы сойти за живых людей (греки представляли себе своих богов человекоподобными существами, наделенными даром бессмертия и сверхчеловеческим могуществом). В праздничные дни бог, на­ряженный в свою лучшую одежду (для таких случаев в каждом храме имелся специальный гардероб), увенчанный золотым вен­ком, милостиво принимал дары и жертвоприношения от граждан полиса, являвшихся в храм в торжественной процессии. Прежде чем приблизиться к святыне, процессия проходила через город под звуки флейт с гирляндами живых цветов и зажженными фа­келами, в сопровождении вооруженного эскорта. С особым вели­колепием справлялись празднества в честь божества данного по­лиса. У каждого полиса был свой особый покровитель или пок­ровительница. Так, в Афинах это была Афина Паллада, в Арго­се —■ Гера, в Коринфе Афродита, в Дельфах — Аполлон. Храм бога-«градодержателя» находился обычно в городской цитадели, которую греки называли акрополем, т. е. «верхним городом». Здесь хранилась государственная казна полиса. Сюда поступали

штрафы, взимавшиеся за различные преступления, и все другие виды доходов государства. В Афинах уже в VI в. вершина не­приступной скалы акрополя была увенчана монументальным храмом Афины — главной богини города.

Известно, как много места занимали в ікизни древних греков атлетические состязания. Начиная с древнейших времен в грече­ских городах устраивались специальные площадки для упражне­ний молодежи — * они назывались гимнасиями и палестрами. Юноши и Подростки проводили там целые дни независимо от времени года, усердно занимаясь бегом, борьбой, кулачными боя­ми, прыжками, метанием копья и диска. Ни один большой празд­ник не обходился без массового атлетического состязания — агона, в котором могли принимать участие все свободнорожден­ные граждане полиса, а также специально приглашенные чуже­земцы. Некоторые агоны, пользовавшиеся особой популярно­стью, превращались в межполисные общегреческие празднества. Таковы знаменитые Олимпийские игры, на которые каждые четы­ре года стекались атлеты и «болельщики» со всего греческого мира, включая даже и самые отдаленнее колонии. Государства- участники готовились к ним не менее серьезно, чем к предстоя­щей военной кампании. Победа или поражение в Олимпии были делом престижа каждого полиса. Победителя-олимпионика бла­годарные сограждане осыпали поистине царскими почестями (иногда даже разбирали городскую стену, чтобы расчистить путь для триумфальной колесницы победителя: считалось, что персо­на такого ранга в обычные ворота пройти не может).

Таковы основные элементы, из которых складывалась повсе­дневная жизнь гражданина греческого полиса в архаическую эпо­ху, а также и в более позднее время: коммерческие сделки на агоре, словопрения в народном собрании, участие в важнейших религиозных церемониях, атлетических упражнениях и состяза­ниях. А так как всеми этими видами духовной и физической дея­тельности можно было заниматься только в городе, то греки не представляли себе нормальной человеческой жизни вне .город­ских стен. Лишь такой образ жизни считали они достойным сво­бодного человека — настоящего эллина, и в этом особом образе жизни они видели свое главное отличие от всех окружающих «варварских» народов.

Порожденный мощным всплеском экономической активности, которым сопровождалась Великая колонизация, раннегреческий город, в свою очередь, стал важным фактором дальнейшего эко­номического и социального прогресса. Городской уклад жизни с характерным для него интенсивным товарообменом и другими видами хозяйственной деятельности, в которых принимали уча­стие массы людей самого различного происхождения, с самого начала вступил в противоречие с тогдашней структурой грече­ского общества, основанной на двух главных принципах: прин­ципе сословной иерархии, разделяющем всех людей на «лучших»,

или «благородных», и «худших», или «низкорождеиных», и прин­ципе строгой обособленности отдельных родовых союзов как друг от друга, так и от всего внешнего мира. В городах начав­шийся уже ранее, в связи с переселением в колонии, процесс ломки межродовых барьеров пошел особенно быстрыми темпами. Люди, принадлежавшие к разным родам, филам и фратриям, не только живут теперь бок о бок, в одних и тех же кварталах, но и вступают в деловые и просто дружеские контакты, заключают брачные союзы. Постепенно начинает стираться грань, отделяю- їцая старинную родовую знать от состоятельных купцов и земле­владельцев, вышедших из простонародья. Происходит сращива­ние этих двух прослоек в единый господствующий класс рабо­владельцев. Главную роль в этом процессе играли деньги — наи­более доступный и наиболее мобильный вид собственности. Это хорошо понимали уже современники описываемых событий. «Деньги в почете всеобщем. Богатство смешало породы»,— воск­лицает мегарский поэт VI в. Феогнид.

С ростом городов связан прогресс в области внутриполисного и международного права. Необходимость дальнейшего развития товарно-денежных отношений, сплочение всего населения полиса в единый гражданский коллектив трудно было согласовать с тра­диционными принципами родового права и морали, в соответст­вии с которыми каждый чужак — выходец из чужого рода или фратрии воспринимался как потенциальный враг, подлежащий уничтожению или превращению в раба. В архаическую эпоху эти воззрения постепенно начинают уступать свое место более широким и гуманным взглядам, согласно которым существует некая божественная справедливость, распространяющаяся в рав­ной степени на всех людей, независимо от их родовой или пле­менной принадлежности, С таким представлением мы сталкива­емся уже в «Работах и днях» Гесиода, беотийского поэта VIII в. до н. э., хотя его ближайшему предшественнику — Гомеру оно совершенно чуждо. Боги, в понимании Гесиода, внимательно сле­дят за правыми и неправыми делами людей. Для этой цели на землю посланы «три мириада стражей бессмертных... правых и злых человеческих дел соглядатаи, бродят по миру всюду они, облеченные мглою туманной» ^[17]. Главной блюстительницей права является дочь Зевса — богиня Дике («Справедливость»).

О реальном прогрессе общественного правосознания свиде­тельствуют древнейшие сборники законов, приписываемые зна­менитым законодателям: Драконту, Залевку, Харонду и др. Судя по сохранившимся отрывкам, кодексы эти были еще очень несо­вершенны и содержали в себе немало архаичных правовых норм и обычаев: в основе своей законы Дракднта и им подобные были записью уже существовавшего обычного права. Многие из этих законов уходят своими корнями в глубины первобытной эпохи,

К&к, напрймер, экзотический обычай привлечения к судебной от­ветственности «совершивших убийство» животных и неодушев­ленных предметов, с которым мы сталкиваемся в одном из до­шедших до нас фрагментов из законов Драконта. Вместе с тем сам факт записи права нельзя не оценить как положительный сдвиг, поскольку он свидетельствует о стремлении положить пре­дел самоуправству влиятельных семей и родов и добиться под­чинения рода судебному авторитету полиса. Запись законов и введение правильного судопроизводства способствовали изжива­нию таких старинных обычаев, как кровная месть или мзда за убийство. Теперь убийство уже не считается частным делом двух семей: семьи убийцы и семьи его жертвы. В решении спора уча­ствует вся община, представленная ее судебными органами.

Передовые нормы морали и права распространяются в эту эпоху не только на соотечественников, но и на чужеземцев, граж­дан других полисов. Труп убитого врага уже не подвергался на­другательствам (ср., например, «Илиаду», где Ахилл надругался над телом погибшего Гектора), а выдается родственникам для предания земле. Свободных эллинов, захваченных в плен на вой­не, как правило, не убивают и не превращают в рабов, а возвра­щают на родину за выкуп. Принимаются меры для искоренения морского пиратства и разбоя на суше. Отдельные полисы заклю­чают между собой договоры, гарантируя личную безопасность и неприкосновенность имущества граждан, если они окажутся на чужой территории. Эти шаги к сближению были вызваны реаль­ной потребностью в более тесных экономических и культурных контактах. В известной мере это вело к преодолению былой за­мкнутости отдельных полисов и постепенному развитию общегре­ческого, или, как тогда говорили, панэллинского, патриотизма. Однако дальше этих первых попыток дело не пошло. Единым на­родом греки все-таки не стали.

Именно города были в архаический период главными очага­ми достижений передовой культуры. Здесь получила широкое распространение новая система письма — алфавит. Он был на­много удобнее слогового письма микенской эпохи: состоял всего из 24 знаков, каждый из которых имел твердо установленное фо­нетическое значение. Если в микенском обществе грамота была доступна лишь немногим посвященным, входившим в замкнутую группу писцов-профессионалов, то теперь она становится общим достоянием всех граждан полиса (каждый мог овладеть элемен­тарными навыками письма и чтения в начальной школе). Новая система письменности впервые явилась поистине универсальным средством передачи информации, которое с одинаковым успехом могло применяться и в деловой переписке, и для записи лириче­ских стихов или философских афоризмов. Все это обусловило бы­стрый рост грамотности среди населения греческих полисов и, несомненно, способствовало дальнейшему прогрессу культуры во всех основных ее областях.

Однако весь этот прогресс, как обычно бывает в истории, имел и свою оборотную, теневую сторону. Стремительное развитие то­варно-денежных отношений, вызвавшее к жизни первые города с их передовой, жизнеутверждающей культурой, отрицательно от­разилось на положении греческого крестьянства. Аграрный кри­зис, являвшийся главной причиной Великой колонизации, не толь­ко не утих, но, • напротив, начал свирепствовать с еще большей силой. Почти повсеместно в Греции мы наблюдаем одну и ту же безотрадную картину: крестьяне массами разоряются, лишаются своих «отеческих наделов» и пополняют ряды батраков — фетов. Характеризуя обстановку, сложившуюся в Афинах на рубеже VII—-VI вв. до н. э., перед реформами Солона, Аристотель писал: «Надо иметь в виду, что вообще государственный строй был оли­гархическим, но главное было то, что бедные находились в пора­бощении не только сами, но также их дети и жены. Назывались они пелатами и шестидольниками, потому что на таких арендных условиях обрабатывали поля богачей^[18]. Вся же вообще земля была в руках немногих. При этом, если эти бедняки не отдавали аренд­ной платы, можно было увести в кабалу и их самих, и детей. Да и ссуды у всех обеспечивались личной кабалой вплоть до времени Солона». В той или иной мере эта характеристика приложима и ко всем другим районам тогдашней Греции.

Коренная ломка привычного житейского уклада весьма болез­ненно действовала на сознание людей архаической эпохи. В поэ­ме Гесиода «Работы и дни» вся история человечества представле­на как непрерывный упадок и движение вспять от лучшего к худшему. На земле, по мысли поэта, уже сменились четыре чело­веческих поколения: золотое, серебряное, медное и поколение героев. Каждое из них жило хуже, чем предыдущее, но самый тяжкий удел достался пятому, железному поколению людей, к ко­торому причисляет себя и сам Гесиод. «Если бы мог я не жить с поколением пятого века! — горестно восклицает по^т.— Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться».

Сознание своей беспомощности перед лицом «царей-дарояд- цев»^[19], по-видимому, особенно угнетало поэта-крестьянина. Об этом говорит включенная в поэму Гесиода «Басня о соловье и яст­ребе»:

Басню теперь расскажу я царям, как они неразумны. Вот что однажды сказал соловью пестрогласному ястреб, Когти вонзивши в него и неся его в тучах высоких. Жалко пищал соловей, пронзенный кривыми когтями,

Тот же властительно с речью такою к нему обратился:

«Что ты, несчастный, пищишь? Ведь намного тебя я сильнее!

Как ты не пой, а тебя унесу я, куда мне угодно,

И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу.

Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим: Не победит он его — к униженью лишь горе прибавит!» Вот что стремительный ястреб сказал, длиннокрылая птица.

В те времена, когда Гесиод создавал свои «Работы и дни», мо­гущество родовой знатй в большинстве греческих полисов остава­лось еще непоколебимым.

Спустя каких-нибудь сто лет картина коренным образом меня­ется. Об этом мы узнаем из стихов другого поэта, уроженца Мегары Феогнида. Феогнид, хотя по рождению он принадлежал к высшей знати, чувствует себя очень неуверенно в этом меняющем­ся на глазах мире и, так же как и Гесиод, склонен весьма песси­мистично оценивать свою эпоху. Его мучает сознание необрати­мости социальных перемен, происходящих вокруг него:

Город наш все еще город, о Кири, но уж люди другие,

Кто ни законов досель, ни правосудья не знал,

Кто одевал себе тело изношенным мехом козлиным

И за стеной городской пасся, как дикий олень,— Сделался знатным отныне. А люди, что знатными были, Низкими стали. Ну, кто б все это вытерпеть мог?

Стихи Феогнида показывают, что процесс имущественного расслоения общины затрагивал не только крестьянство, но и знать. Многие аристократы, обуреваемые жаждой наживы, вкла­дывали свое состояние в различные торговые предприятия и спе­куляции, но, не имея достаточной практической сметки, разоря­лись, уступая место более цепким и изворотливым выходцам из низов, которые благодаря своему богатству подымаются теперь на самую вершину социальной лестницы. Эти «выскочки» вызы­вают в душе поэта-аристократа дикую злобу и ненависть. В меч­тах он видит народ возвращенным в его прежнее, полурабское со­стояние:

Твердой ногой наступи на грудь суемыслящей черни,

Бей ее медным бодцом, шею пригни под ярмо!..

Нет под всевидящим солнцем, нет в мире широком народа, Чтоб добровольно терпел крепкие вожжи господ...^[20]

Действительность, однако, разбивает эти иллюзии глашатая аристократической реакции. Возвращение вспять уже невозмож­но, и поэт это сознает.

Стихи Феогнида запечатлели разгар классовой борьбы, тот момент, когда взаимная вражда и ненависть борющихся партий достигли своей высшей точки. Мощное демократическое движе­ние охватило в это время города Северного Пелопоннеса, в том

числе и родной город Феогнида Мегару, также Аттику, остров­ные полисы Эгейского моря, ионийские города Малой Азии и даже отдаленные западные колонии Италии и Сицилии.

Повсюду демократы выдвигают одни и те же лозунги: «Пере­дел земли и отмена долгов», «Равенство всех граждан полиса пе­ред законом» (исономия), «Передача власти народу» (демокра­тия). Это демократическое движение было неоднородно по своему социальному составу. В нем принимали участие и богатые купцы из простонародья, и зажиточные крестьяне, и ремесленники, и обездоленные массы сельской и городской бедноты. Если первые добивались прежде всего политического равенства со старинной знатью, то последних гораздо больше привлекала идея всеобщего имущественного равенства, что означало в тогдашних условиях возвращение назад, к традициям общинного родового строя, к ре­гулярным переделам земли. Во многих местах доведенные до от­чаяния крестьяне пытались осуществить на практике патриар­хальную утопию Гесиода и вернуть человечество обратно в «золо­той век». Воодушевленные этой идеей, они захватывали имуще­ство богачей и знати и делили его между собой, сбрасывали со своих полей ненавистные закладные столбы^[21], сжигали долговые книги ростовщиков. Защищая свою собственность, богачи все чаще пускают в ход террор и насилие, и таким образом накапли­вавшаяся веками классовая вражда перерастает в настоящую гражданскую войну. Восстания и государственные перевороты, сопровождавшиеся зверскими убийствами, массовыми изгнаниями и конфискациями имущества побежденных, становятся в это вре­мя обычным явлением в жизни греческих городов-государств. Фе- огнид в одной из своих элегий обращается к читателю с преду­преждением:

Пусть еще в полной пока тишине наш покоится город,— Верь мне, недолго она в городе может царить, Где нехорошие люди к тому начинают стремиться, Чтоб из народных страстей пользу себе извлекать. Ибо отсюда — восстанья, гражданские войны, убийства, Также монархи,— от них обереги нас, судьба!

Упоминание о монархах в последней строке — весьма симпто­матично: во многих греческих государствах длившийся иногда десятилетиями социально-политический кризис разрешался уста­новлением режима личной власти. Истощенная бесконечными внутренними смутами и распрями полисная община уже не мог­ла противостоять притязаниям влиятельных лиц на единоличную власть, и в городе устанавливалась, диктатура «сильного челове­ка», который правил, не считаясь с законом и с традиционными учреждениями: советом, народным собранием и т. д. Таких узур­

паторов греки называли тиранами⁹, противопоставляя их древ­ним царям — басилеям, правившим на основании наследственно­го права или всенародного избрания.

Захватив власть, тиран начинал расправу со своими полити­ческими противниками. Их казнили без суда и следствия. Целые семьи и даже роды отправлялись в изгнание, а их имущество пе­реходило в казну тирана. В позднейшей исторической традиции, в основном враждебной тирании, само слово «тирания» стало в греческом языке синонимом беспощадного кровавого произвола. Чаще всего жертвами репрессий становились выходцы из старин­ных аристократических фамилий. Острие террористической поли­тики тиранов было направлено против родовой знати. Не доволь­ствуясь физическим истреблением наиболее видных представите­лей этой социальной группы, тираны всячески ущемляли ее интересы, запрещая аристократам заниматься гимнастикой, соби­раться на совместные трапезы и попойки, приобретать рабов и предметы роскоши. Знать, являвшаяся наиболее организованной и вместе с тем самой влиятельной и богатой частью общины, пред­ставляла наибольшую опасность для единоличной власти тирана. С этой стороны ему постоянно приходилось ожидать заговоров, покушений, мятежей.

По-иному складывались отношения тирана с народом. Мно­гие тираны архаической эпохи начипали свою политическую карь­еру в качестве простатов, т. е. вождей и защитников демоса. Знаменитый Писистрат, захвативший власть над Афинами в 562 г. до н. э., опирался на поддержку беднейшей части афин­ского крестьянства, которая обитала в основном во внутренних гористых районах Аттики. «Гвардию» тирана, предоставленную Писистрату по его просьбе афинским народом, составил отряд из трехсот человек, вооруженных дубинами — обычное оружие гре­ческого крестьянства в то смутное время. С помощью этих «ду- биноносцев» Писистрат захватил афинский акрополь и таким образом стал хозяином положения в городе. Находясь у власти, тиран задабривал демос подарками, бесплатными угощениями и увеселениями во время праздников. Так, Писистрат ввел в Афи­нах дешевый сельскохозяйственный кредит, ссужая нуждающих­ся крестьян инвентарем, семенами, скотом. Он учредил два новых всенародных празднества: Великие Панафинеи и Городские Дио­нисии и справлял их с необыкновенной пышностью ¹⁰. Стремле­нием добиться популярности среди народа были продиктованы и приписываемые многим тиранам меры по благоустройству горо­дов: строительство водопроводов и фонтанов, сооружение новых великолепных храмов, портиков на агоре, портовых построек и т. д.

⁹ Само это слово заимствовано греками из лидийского языка и перво­начально не имело бранного значения.

¹⁰ В программу Городских Дионисий входили театральные представле­ния. Согласно преданию, в 536 г. до н. э. при Писистрате была осуществле­на первая в истории греческого театра постановка трагедии.

Все это, одйаКо, еще йе дает йам права считать самих тира­нов «борцами» за народное дело. Главной целью тиранов было всемерное укрепление владычества над полисом и в перспекти­ве—создание наследственной династии. Осуществить эти замыс­лы тиран мог, лишь сломив сопротивление знати. Для этого ему и нужна была поддержка демоса или по крайней мере благоже­лательный нейтралитет с его стороны. В своем «народолюбии» тираны обычно не шли дальше незначительных подачек и дема­гогических посулов толпе. Никто из известных нам тиранов не пытался осуществить на деле основные лозунги демократическо­го движения: «Передел земли» и «Отмена долгов». Никто из них ничего не сделал для того, чтобы демократизировать государствен­ный строй полиса. Напротив, постоянно нуждаясь в деньгах для выплаты жалованья наемникам, для своих строительных пред­приятий и других надобностей, тираны облагали подданных неиз­вестными ранее налогами. Так, при Писистрате афиняне ежегод­но отчисляли в казну тирана 7ю своих доходов. В целом тирания не только не способствовала дальнейшему развитию рабовладель­ческого государства, но, напротив, тормозила его.

Тактика, применявшаяся тиранами по отношению к народным массам, может быть определена как «политика кнута и пряни­ка». Заигрывая с демосом и пытаясь привлечь его на свою сто­рону как возможного союзника в борьбе со знатью, тираны в то же время боялись народа. Чтобы обезопасить себя с этой стороны, они нередко прибегали к разоружению граждан полиса и вместе с тем окружали себя наемными телохранителями из числа чуже­земцев или отпущенных на свободу рабов. Всякое скопление лю­дей на городской улице или площади внушало тирану подозре­ния: ему казалось, что граждане что-то затевают, готовят мятеж или покушение; жилище тирана располагалось обычно в город­ской цитадели — на акрополе. Только здесь, в своем укрепленном гнезде, он мог чувствовать себя хотя бы в относительной безо­пасности. Естественно, что в таких условиях действительно проч­ного союза между тираном и демосом не было и не могло быть. Единственной реальной опорой режима личной власти в греческих городах-государствах, в сущности, была наемная гвардия тиранов.

Тирания оставила заметный след в истории ранней Греции. Колоритные фигуры первых тиранов — Периандра, Писистрата, Поликрата и др.— неизменно привлекали к себе внимание позд­нейших греческих историков. Из поколения в поколение переда­вались легенды об их необыкновенном могуществе и богатстве, об их сверхчеловеческой удачливости, вызывавшей зависть даже у самих богов,— таково известное предание о Поликратовом пер­стне, сохраненное Геродотом¹¹. Стремясь придать больше блеска ^[22]

своєму правлению и увековечить свое имя, многие тираны при­влекали к своим дворам выдающихся музыкантов, поэтов, худож­ников. Такие греческие полисы, как Коринф, Сикион, Афины, Самос, Милет, стали под властью тиранов богатыми, процветаю­щими городами, украсились новыми великолепными постройками. Некоторые из тиранов вели, довольно успешную внешнюю поли­тику. Периандр, правивший в Коринфе с 627 по 585 г. до н. э., сумел создать большую колониальную державу, простиравшуюся от островов Ионического моря до берегов Адриатики. Знамени­тый тиран о-ва Самос Поликрат за короткое время подчинил сво­ему владычеству большую часть островных государств Эгейского моря. Писистрат успешно боролся за овладение важным морским путем, соединявшим Грецию через коридор проливов и Мрамор­ное море с Причерноморьем. Тем не менее вклад тиранов в соци­ально-экономическое и культурное развитие архаической Греции нельзя преувеличивать. В этом вопросе мы вполне можем поло­житься на ту трезвую и беспристрастную оценку тирании, кото­рую дал величайший из греческих историков Фукидид. «Все ти­раны, бывшие в эллинских государствах,— писал он,— обращали свои заботы исключительно на свои интересы, на безопасность своей личности и на возвеличение своего дома. Поэтому при управ­лении государством они преимущественно, насколько возможно, озабочены были принятием мер собственной безопасности; ни од­ного замечательного дела они не совершили, кроме разве войн отдельных тиранов с пограничными жителями».

Не имея прочной социальной опоры в массах, тирания не могла стать устойчивой формой государственного устройства греческого полиса. Позднейшие греческие историки и философы, например Геродот, Платон, Аристотель, видели в тирании ненормальное, противоестественное состояние государства, своеобразную болезнь полиса, вызванную политическими смутами и социальными по­трясениями, и были уверены, что долго это состояние продолжать­ся не может. Действительно, лишь немногие из греческих тиранов архаического периода сумели не только удержать за собой захва­ченный ими престол, но и передать его по наследству своим де­тям¹².

Тирания лишь ослабила родовую знать, но окончательно сло­мить ее могущество не могла, да, вероятно, и не стремилась к этому. Во многих полисах вслед за свержением тирании снова наблюдаются вспышки острой борьбы. Но в круговороте граждан­ских войн постепенно зарождается новый тип государства — рабо­владельческий полис.

шую рыбу, и брошенный перстень нашелся в ее брюхе. Египетский царь покинул Поликрата, считая его обреченным, и вскоре тот действительно погиб.

¹² Самым продолжительным было правление династии Орфагоридов в Сикионе (670—510 гг. до н. э.). На втором месте стоят коринфские Кипсе- лиды (657—583 гг. до н. э.), на третьем — Писистратиды (560—510 иг. до н. э.).

Формирование полиса было результатом настойчивой преоб­разовательной деятельности многих поколений греческих законо­дателей. О большинстве из них мы почти ничего не знаем. Ан­тичная традиция донесла до нас лишь несколько имен, среди ко­торых особенно видное место занимают имена двух выдающихся афинских реформаторов — Солона и Клисфена и великого спар­танского законодателя Ликурга. Как правило, наиболее значи­тельные преобразования проводились в обстановке острого поли­тического кризиса. Известен ряд случаев, когда граждане того или иного государства, доведенные до отчаяния бесконечными распрями и смутами и не видевшие иного выхода из создавшегося положения, избирали одного из своей среды посредником и при­мирителем.

Одним из таких примирителей был Солон. Избранный в 594 г. до н. э. на должность первого архонта^[23] с правами законодателя, он разработал и осуществил широкую программу социально-эко­номических и политических преобразований, конечной целью ко­торых было восстановление единства полисной общины, расколо­той гражданскими междоусобицами на враждующие политические группировки.

Наиболее важной среди реформ Солона была коренная рефор­ма долгового права, вошедшая в историю под образным наимено­ванием «стряхивание бремени» (сейсахтейя). Солон и в самом деле сбросил с плеч афинского народа ненавистное бремя долго­вой кабалы, объявив все долги и накопившиеся по ним проценты недействительными и запретив на будущее сделки самозаклада. Сейсахтейя спасла крестьянство Аттики от порабощения и тем самым сделала возможным дальнейшее развитие демократии в Афинах. Впоследствии сам законодатель с гордостью писал об этой своей заслуге перед афинским народом:

Какой же я из тех задач не выполнил, Во имя коих я тогда сплотил народ, О том всех лучше перед Времени судом Сказать могла б из олимпийцев высшая — Мать черная Земля, с которой снял тогда Столбов поставленных я много долговых, Рабыня прежде, ныне же свободная^[24].

Освободив афинский демос от тяготевшей над ним задолжен­ности, Солон, однако, отказался выполнить другое его требова­ние — произвести передел земли. По словам самого Солона, в его намерение вовсе не входило «в пажитях родных дать худым и благородным долю равную иметь», т. е. полностью уравнять знать и простонародье в имущественном и социальном отношении. Со­лон попытался лишь приостановить дальнейший рост крупного

землевладения и тем самым положить предел засилью знати в экономике Афин. Известен закон Солона, запрещавший приобре­тать землю свыше определенной нормы. Очевидно, эти меры име­ли успех, так как в дальнейшем, на протяжении VI и V вв. до н. э., Аттика оставалась по преимуществу страной среднего и мелкого землевладения, в которой даже самые большие рабовладельческие хозяйства не превышали по площади нескольких десятков гек­таров.

Еще один важный шаг в сторону демократизации афинского государства и укрепления его внутреннего единства был сделан в конце VI в. (между 509 и 507 гг.) Клисфеном ^[25]. Если реформы Солона подорвали экономическое могущество знати, то Клисфен, хотя и сам выходец из знатного рода, пошел еще дальше. Главной опорой аристократического режима в Афинах, так же как и во всех других греческих государствах, были родовые объедине­ния — так называемые филы и фратрии. С древнейших времен весь афинский демос делился на четыре филы, в каждую из которых входило по три фратрии. Во главе каждой фратрии стоял знатный род, ведавший ее культовыми делами. Рядовые члены фратрии обязаны были подчиняться религиозному и политическому авто­ритету своих «вождей», оказывая им поддержку во всех их пред­приятиях. Занимая господствующее положение в родовых сою­зах, аристократия держала под своим контролем всю массу демоса. Против этой политической организации Клисфен и направил свой главный удар. Он ввел новую, чисто территориальную систе­му административного деления, распределив всех граждан по де­сяти филам и ста более мелким единицам — демам. Филы, учреж­денные Клисфеном, не имели никакого отношения к старым ро­довым филам. Более того, они были составлены с таким расчетом, чтобы лица, принадлежавшие к одним и тем же родам и»фрат­риям, были впредь политически разобщены, проживая в разных территориально-административных округах. Клисфен, по выра­жению Аристотеля, «смешал все население Аттики», не считаясь с его традиционными политическими и религиозными связями. Таким образом ему удалось решить одновременно три важные за­дачи: 1) афинский демос, и прежде всего крестьянство, составляв­шее весьма значительную и вместе с тем наиболее консерватив­ную его часть, был освобожден из-под древних родовых традиций, на которых основывалось политическое влияние знати; 2) были прекращены нередко возникавшие распри между отдельными ро­довыми союзами, угрожавшие внутреннему единству афинского государства; 3) были привлечены к участию в политической жиз­ни те, кто до этого стоял вне фратрий и фил и в силу этого не поль­зовался гражданскими правами.

Реформы Клисфена завершают собой первый этап борьбы за

демократию в Афинах. В ходе этой борьбы афинский демос до­бился больших успехов, политически вырос и окреп. Воля демо­са, выраженная путем общего голосования в народном собрании (экклесия), приобретает силу обязательного для всех закона. Все должностные лица, не исключая и самых высших — архонтов и стратегов ^[26], выбираются и обязаны отчитываться перед народом в своих действиях, а в том случае, если допущена какая-нибудь провинность с их стороны, могут быть подвергнуты тяжелому на­казанию. Рука об руку с народным собранием работал созданный Клисфеном совет пятисот (буле) и учрежденный Солоном суд присяжных (гелиея). Совет пятисот выполнял при народном соб­рании функции своеобразного президиума, занимаясь предвари­тельным обсуждением и обработкой всех предложений и законо­проектов, поступавших затем на окончательное утверждение в экклесию. Поэтому декреты народного собрания в Афинах начи­нались обычно с формулы: «Постановили совет и народ». Что ка­сается гелиеи, то она была в Афинах высшей судебной инстан­цией, в которую все граждане могли обращаться с жалобами на несправедливые решения должностных лиц. Как совет, так и суд присяжных избирались жеребьевкой по десяти филам, учреж­денным Клисфеном. Благодаря этому в их состав могли попасть наравне с представителями знати также и рядовые граждане. Этим они в корне отличались от старого аристократического сове­та и суда — ареопага.

Впрочем, до полного торжества демократических идеалов было еще далеко. Сложившаяся в результате реформ Солона и Клисфе- на система государственного управления оценивалась древними как умеренная форма демократии. Наибольшим значением в по­литической жизни Афин пользовалась прослойка зажиточного крестьянства, оттеснившая на задний план как старую земельную знать, так и торгово-ремесленные слои городского населения. За­житочные крестьяне — зевгиты^[27]составляли политически актив­ное ядро народного собрания. Из них же формировалось тяжело­вооруженное гоплитское ^[28] ополчение, которое становится теперь решающей силой на полях сражений, почти совершенно вытеснив с них аристократическую конницу. Малоземельные крестьяне, равно как и городская беднота, активного участия в управлении государством в то время еще не принимали, хотя формально и те и другие считались афинскими гражданами. Следует иметь в виду, что начиная со времени Солона доступ во многие из правительст­

венных учреждений был ограничен в Афинах высоким имущест­венным цензом. Так, членом совета мог стать лишь человек, при­надлежавший к разряду зевгитов, т. е. тот, кто получал со своей земли не менее двухсот мер годового дохода. Самый высокий ценз был установлен для должности архонта —не менее пятисот мер годового дохода. Представители последнего, четвертого по счету разряда фетов ^[29] были допущены только в народное собрание и в суд присяжных. Потребовалось не одно десятилетие упорной по­литической борьбы для того, чтобы принцип гражданского рав­ноправия был последовательно проведен в Афинах.

Афинская демократия дает представление лишь об одном из возможных путей развития раннегреческого полиса. В течение архаического периода в Греции возникло много очень разнооб­разных типов и форм полисной организации. Один из самых свое­образных вариантов полисного строя сложился в Спарте — круп­нейшем из дорийских государств Пелопоннеса. Начиная уже с древнейших времен социально-экономическое развитие спартан­ского общества приняло не совсем обычное направление. Осно­вавшие Спарту дорийцы пришли в Лаконию как завоеватели и поработители местного ахейского населения. Примерно с середи­ны VIII в. в Спарте, как и во многих других греческих государ­ствах, стал ощущаться острый земельный голод. Возникшая в связи с этим проблема избыточного населения требовала своего незамедлительного решения, и спартанцы решили ее по-своему: они нашли выход в расширении своей территории за счет бли­жайших соседей. Главным объектом спартанской агрессии стала Мессения, богатая и обширная область в юго-западной части Пе­лопоннеса. Борьба за Мессению, происходившая в VIII—VII вв. до н. э., завершилась в конце концов полным завоеванием и пора­бощением ее населения. Захват плодородных мессенских земель позволил спартанскому правительству приостановить надвигав­шийся аграрный кризис. В Спарте был осуществлен широкий пе­редел земли и создана стабильная система землевладения, осно­ванная на строгом соответствии между числом наделов и числом полноправных граждан. Вся земля была поделена на 9000 прибли­зительно одинаковых по своей доходности наделов, которые были розданы соответствующему числу спартиатов^[30]. В дальнейшем правительство Спарты внимательно следило за тем, чтобы величи­на отдельных наделов оставалась все время неизменной (их нель­зя было, например, дробить при передаче по наследству), а сами они не могли переходить из рук в руки посредством дарения, за­вещания, продажи и т. д. Были поделены и прикрепленные к зем­ле государственные рабы-илоты из числа покоренных жителей

²¹ По свидетельству Геродота, в спартанской армии, сражавшейся про­тив персов при Платеях (479 г. до н. э.), на каждого полноправного спар­тиата приходилось по семь илотов.

* ²² О жизни и деятельности Ликурга не сохранилось никаких Достовер-

• ных свидетельств. Не удалось установить с достаточной точностью и время t его реформ. Многие из современных историков считают его вымышленной ■ личностью. Наиболее вероятно, что «Ликургов строй» в окончательном виде ? сложился не ранее чем к концу VII — началу VI в. до н. э.— Примеч. ped_t

^Лаконии и Мессении. Сделано это было с таким расчетом, чтобы ?-ца каждый спартанский клер (земельный надел) приходилось по .нескольку плотских семей, которые своим трудом обеспечивали «всем необходимым самого владельца клера и всю его семью.

В результате этой реформы спартанский демос превратился в замкнутое сословие профессиональных воинов-гоплитов, осуще­ствлявших силой оружия свое господство над многотысячной мас­сой илотов. Подневольный труд илотов избавлял спартиатов от необходимости добывать себе пропитание и оставлял им максимум свободного времени для занятий государственными делами и со­вершенствования в военном искусстве. Последнее было тем более необходимо, что после завоевания Мессении в Спарте создалась крайне напряженная обстановка: здесь была нарушена основная заповедь рабовладельческой экономики, сформулированная впос­ледствии Аристотелем: избегать скопления больших масс рабов одного этнического происхождения. Илоты, составлявшие боль­шинство среди трудового населения Спарты, говорили на одном и том же языке и мечтали только о том, как бы сбросить ненавист­ное иго спартанских завоевателей²¹. Удержать их в повиновении можно было только с помощью систематического беспощадного террора.

Постоянная угроза плотского мятежа требовала максимальной сплоченности и организованности спартиатов. Поэтому одновре­менно с переделом земли в Спарте была проведена целая серия реформ, вошедших в историю под именем «законов Ликурга»²². Реформы эти в короткий срок до неузнаваемости изменили облик спартанского государства, превратив его в военный лагерь, все обитатели которого были подчинены казарменной дисциплине. С момента рождения и до смерти спартиат находился под неусып­ным наблюдением особых должностных лиц (они назывались эфо­рами, т. е. «надзирателями»), которые обязаны были следить за неукоснительным исполнением всеми гражданами законов Ликур­га. В этих законах было предусмотрено все вплоть до мельчайших деталей, таких, как покрой одежды и форма бороды и усов, кото­рые дозволялось носить гражданам Спарты. Закон строжайше обя­зывал каждого спартиата отдавать своих сыновей, как только им исполнится семь лет, в специальные лагеря — агелы (букв, «ста­до»), где их подвергали зверской муштре, воспитывая в подра­стающем поколении выносливость, хитрость, жестокость, умение приказывать и повиноваться и другие качества, необходимые «на­стоящему спартанцу». Взрослые спартиаты в общеобязательном

порядке посещали совместные трапезы —- сйсситии, ежемесячно выделяя на их устройство определенное количество продуктов. В руках правящей верхушки спартанского государства сисситии и агелы были удобным средством контроля за поведением и на­строениями рядовых граждан. Государство в Спарте активно вмешивалось в личную жизнь граждан, регламентируя деторож­дение и супружеские отношения.

В соответствии с принципом «ликургова строя» все полноправ­ные граждане Спарты официально именовались «равными», и это были не пустые слова. В Спарте действовала на протяжении поч­ти двух столетий целая система мер, направленных к тому, чтобы свести к минимуму любые возможности личного обогащения и тем самым приостановить рост имущественного неравенства среди спартиатов. С этой целью была изъята из обращения золотая и серебряная монета. Согласно преданию, Ликург заменил ее тя­желыми и неудобными железными оболами, уже давно вышедши­ми из употребления за пределами Лаконии. Торговля и ремесло считались в Спарте занятиями, позорящими гражданина. Ими могли заниматься лишь периеки, (букв, «живущие вокруг») — не­полноправное население небольших городков, разбросанных по территории Лаконии и Мессении на некотором удалении от самой Спарты. Практически все пути к накоплению богатства были за­крыты перед гражданами этого необыкновенного государства. Впрочем, даже если кому-то из них удалось бы сколотить состоя­ние, воспользоваться им под бдительным надзором спартанской полиции нравов он все равно не смог бы. Все спартиаты незави­симо от их происхождения и общественного положения — исклю­чения не делалось даже для стоявших во главе государства «ца­рей» ^[31] — жили в совершенно одинаковых условиях, как солдаты в казарме, носили одинаковую простую и грубую одежду, ели оди­наковую пищу за общим столом в сисситиях, пользовались оди­наковой домашней утварью. На производство и потребление самых незначительных предметов роскоши в Спарте был наложен стро­жайший запрет. Ремесленники из числа периеков изготовляли лишь самую простую и необходимую утварь, орудия труда и ору­жие для снаряжения спартанской армии. Ввоз же в Спарту чуже­земных изделий был категорически запрещен законом.

Спартанскому правительству удалось сплотить граждан пе­ред лицом порабощенных, но постоянно готовых к возмущению илотов. Обладая большим запасом внутренней прочности, «об­щина равных» смогла в дальнейшем выдержать такие серьезные испытания, какими были, например, великое восстание илотов 464 г. (так называемая III Мессенская война) или Пелопоннес-

сйая война 431—404 гг. до н. э. Принесла свои плоды и упорная военная тренировка, которой спартанцы предавались всю жизнь с неослабным рвением. Знаменитая спартанская фаланга (тяжело­вооруженная пехота, державшаяся в сомкнутом строю) долгое время не знала себе равных на полях сражений и заслуженно пользовалась славой непобедимой. Спарта сумела еще до начала V в. до н. э. установить свою гегемонию над большей частью Пе­лопоннеса, а впоследствии попыталась распространить ее также и на всю остальную Грецию. Однако великодержавные претензии Спарты опирались лишь на ее военную силу. В экономическом и культурном отношении она сильно отставала от других греческих государств. Установление «ликургова строя» резко затормозило развитие спартанской экономики, вернув ее вспять, почти на ста­дию натурального хозяйства гомеровской эпохи. В атмосфере су­рового военно-полицейского режима с его доведенным до абсурда культом равенства постепенно захирела, а затем и совсем исчез­ла яркая и своеобразная культура архаической Спарты^[32][33]. После Тиртея, воспевшего подвиги, совершенные спартанскими воина­ми во время Мессенских войн, Спарта пе дала ни одного значи­тельного поэта, ни одного философа, оратора, ученого. Полный застой в социально-экономической и политической жизни и край­нее духовное оскудение — такой ценой пришлось расплачиваться спартанцам за свое господство над илотами. Замкнувшаяся в себе, отгородившаяся от внешнего мира глухой стеной вражды и недоверия, Спарта постепенно становится главным очагом поли­тической реакции на территории Греции, надеждой и опорой всех врагов демократии.

Итак, мы познакомились с двумя крайними, наиболее разли­чавшимися формами раннегреческого полиса. Первая из этих двух форм, сложившаяся в Афинах в результате реформ Солона и Клисфена, обеспечивала гражданам гармоническое развитие лич­ности и оказалась более способной к развитию и, следовательно, исторически более перспективной в сравнении со второй — казар­менной спартанской формой полиса. Афины не знали свойствен­ной Спарте полной политической дискриминации всех людей фи­зического труда. Именно Афинам суждено было стать в дальней- ; шем главным оплотом греческой демократии и вместе с тем \ крупнейшим культурным центром Греции, «школой Эллады», как скажет позднее Фукидид.

Говоря о существенных различиях в общественном и государ­ственном устройстве Афин и Спарты, мы не должны упускать из виду то общее между ними, что позволяет считать их двумя раз­новидностями одного и того же типа государства, а именно полиса.

Любой полис представляет собой самоуправляющуюся, иди, как говорили греки, автономную общину, чаще всего не выходя­щую за пределы одного, обычно небольшого города и его ближай­ших окрестностей (отсюда общепринятый в современной научной литературе перевод термина полис — «город-государство»). Госу­дарства, превышающие по своим размерам эту обычную для по­лиса норму, встречаются в Греции лишь в виде исключения (примерами могут служить как раз Афины и Спарта, на терри­тории которых кроме главного города, давшего имя своему госу­дарству, были еще и другие города). Основная особенность полис­ной организации, отличающая ее от всех других видов рабовла­дельческого государства, заключается в том, что здесь в управлении государством участвуют в какой-то, хотя, конечно, далеко не в равной, мере все⁴ члены данной общины, а не только избранная их часть, входящая в чрезвычайно узкий круг придвор­ной знати, как мы чаще всего наблюдаем это в монархиях древ­него Востока. Гражданская община (демос) практически слива­ется здесь с государством²⁵.

Даже в наиболее консервативных и политически отсталых гре­ческих полисах вроде той же Спарты все полноправные граждане имели доступ в народное собрание, которое считалось носителем высшей суверенной власти в государстве^[34]. Будучи выражением коллективной воли граждан полиса, решения народного собрания имели силу общеобязательного закона. В этом проявляется важ­нейший политический принцип, лежащий в основе полисной ор­ганизации,— принцип подчинения меньшинства большинству, личности коллективу. Выше мы уже видели на примере Спарты, какие парадоксальные формы принимало подчас это всемогущест­во закона. Да и в других греческих государствах оформленная как закон власть коллектива над личностью и имуществом отдельного гражданина нередко простиралась весьма далеко. В Афинах, на­пример, любой человек, какое бы высокое положение в обществе он ни занимал, мог оказаться изгнанным за пределы государства без всякой провинности с его стороны лишь на том основании, что этого хотело большинство его сограждан^[35]. Используя свое право

верховного контроля над жизнью и поведением отдельных граж­дан, полис активно вмешивался в экономику, сдерживая рост ча­стной собственности и сглаживая, таким образом, имущественное неравенство внутри гражданской общины. Примерами такого вме­шательства могут служить уже известная нам солоновская сей- сахтейя в Афинах, приписываемый Ликургу земельный передел в Спарте и аналогичные экономические* реформы в других поли­сах ^[36]. .

Для своего времени полис может считаться наиболее совершен­ной формой политической организации господствующего класса. Его главное преимущество перед другими формами и типами рабовладельческого государства, например перед восточной деспо­тией, заключается в сравнительной широте и устойчивости его со­циальной базы и в тех широких возможностях, которые он давал для развития частного рабовладельческого хозяйства. Полисная общипа объединяла в своем составе как крупных, так и мелких собственников, богатых земле- и рабовладельцев и просто свобод­ных крестьян и ремесленников, гарантируя каждому из них не­прикосновенность личности и имущества и вместе с тем опреде­ленный минимум прав, и прежде всего права собственности на землю внутри полиса. В правоспособности греки видели основной признак, отличающий гражданина от негражданина. В то же вре­мя полис был военно-политическим союзом свободных собствен­ников, направленным против всех порабощенных и эксплуатируе­мых и преследующим две основные цели: 1) удерживать в повин­ности уже имеющихся рабов; 2) организовывать военную агрессию против стран «варварского» мира, обеспечивая тем самым попол­нение рабовладельческих хозяйств необходимой им рабочей силой.

В. К. АФАНАСЬЕВА, И. М. ДЬЯКОНОВ, И. П. ВЕЙНБЕРГ