К ИССЛЕДОВАНИЮ древней истории Абхазии

(в СВЯЗИ С ВЫХОДОМ КНИГИ Ш. Д.ИНАЛ-ИПА «Страницы исторической этнографии абхазов (Материалы и исследования)», Сухуми, 1971,312 с.)*

Территория Абхазии — один из древнейших культур­ных центров Кавказа.

Естественные богатства Абхазии, фольклорные традиции её народа находят своё отражение в классической греческой литературе. В описаниях древнегреческих и римских авто­ров сохранились важные сведения о наименованиях, рассе­лении и занятиях древнеабхазских племён.

Сообщения этих авторов и выявленный археологи­ческий материал являются основными источниками для изучения древней истории этнического развития абхазов.

Впервые опубликовано: «Алашара», 1972, №6 (на абхазском языке). На русском языке ранее не публиковалось.

Очень ценным дополнением к ним являются данные абхаз­ского языка, этнографический и другой материалы, пока ещё недостаточно привлекаемые в исследованиях. По всей видимости, только сравнительный анализ всех имеющихся в распоряжении исследователя сведений может пролить свет на многие неясные или совершенно не изученные про­блемы древней истории абхазов^[340][341].

В этой связи особый интерес представляет монография известного абхазоведа Ш Д Инал-ипа. Она включает в себя шесть статей', разных по содержанию, но объединённых од­ной кардинальной и практически совершенно не изученной проблемой — проблемой этнокультурной истории абхазов.

Прежде всего следует отметить, что исследуя вопросы этнокультурной истории народа, Ш.Д.Инал-ипа широко использует как данные археологии, истории, так и этногра­фический, языковой, фольклорный, топонимистический и антропонимистический материалы, подавляющая часть ко­торых собрана им самим и большей частью впервые вво­дится в научный оборот.

При сравнительном анализе этих материалов автор ис­ходит из исторически и методологически вполне оправдан­ного положения о взаимосвязи самых разных областей культуры, преемственности и живучести культурно-исто­рических традиций. Иными словами, если на какой-либо территории «мы действительно имеем древний абориген­ный народ, то в его этнографическом быту должны найти определённое отражение и находимые здесь важнейшие архе о логические памятники местного происхождения, по­тому что современная культура народа в ряде случаев бы­вает связана, правда, не всегда зримыми нитями, с далёким прошлым, истоки ее имеют нередко глубоко уходящие ис­торические корни» (с. 3).

I

В первой статье «О дольменной культуре Абхазии и про­блеме её этнической принадлежности» (с. 9—56) автор, ана­лизируя существующую литературу о дольменах (погре­бальных сооружениях, состоящих из четырёх каменных плит, поставленных на ребро и пятой — служащей в каче­стве крыши), определяет границы распространения доль­менов в Абхазии, их архитектуру, содержание многослой­ных погребений — человеческих костей и инвентаря и датировку' памятников.

Существенным в этих разделах статьи является то, что на основании конструкций сооружений и содержащегося в них инвентаря Ш Д.Инал-ипа приходит к выводу о наи­большей архаичности дольменов Абхазии (наиболее дре­вние из которых датируются концом III—II тысячелетием до н.э.) в сравнении с аналогичными памятниками других районов Кавказа. Важным представляется и установление факта местного происхождения инвентаря кавказских дольменов.

Некоторые орудия, использующиеся и в современном быту' народов северо-западного Кавказа, обнаруживают связь с инвентарем дольменов В частности, еще Б.А.Куф- тиным^[342] отмечено сходство между формой наиболее харак­терных предметов погребального инвентаря абхазских дольменов — медных крючьев с полыми втулками для на­садки их на древко и применяющимися у абхазов крючками для вынимания горячего мяса из котла.

Наиболее важным в статье Ш.Д.Инал-ипа следует счи­тать то, что в ней впервые сделана попытка этнической ха­рактеристики дольменной культуры Абхазии и дольменной культуры Кавказа в целом.

быка, к дереву, архаичные абхазские фразеологизмы и др. Сюда же относятся и материалы о пережитках почитания черепа (в абхазской религиозной традиции).

Обращает на себя внимание и то. что обряд вторичного захоронения находит объяснение в анимистических пред­ставлениях абхазов. Эти воззрения пережиточно сохраня­ются, например, в обрядах вылавливания души утонувшего в бурдюк или снятия со скалы души погибшего в горах с последующим перенесением ее в могилу.

Нам кажется правильным то, что Ш.Д.Инал-ипа, отме­чая существование на территории Абхазии в период доль­менной культуры разных погребальных обрядов (скорчен­ных И вторичных погребений, а в могильниках ОТ X в ДО н.э. до позднеантичной и раннесредневековой эпох син­хронных погребений с тру по положением, полной и непол­ной кремацией и вторичным захоронением в урнах и без них), не связывает их ни с влиянием извне, ни с наличием разных этнических группировок на рассматриваемой тер­ритории^[344]. Сосуществование нескольких погребальных об­рядов обнаруживается у самых разных, этнически одно­родных народов мира^[345]. В то же время этот факт вряд ли следует объяснять тем, что «общность материальной куль­туры не всегда сопровождается единством религиозных ве­рований, которые допускали иногда значительные локаль­но-племенные различия» (с. 40). Имеются веские основания для предположения о том, что наличие разных погребаль­ных обрядов у определённого народа с единой религиозной традицией прежде всего может быть связано с социальной дифференциацией общества^[346].

Представление Ш Д.Инад-ипа о связи дольменной куль­туры с местным населением кажется убедительным и в све­те сообщений некоторых ранних авторов о том, что перед дольменами совершали жертвоприношения некоторые на­роды абхазо-адыгской языковой группы, в частности, убы­хи.

Может оказаться важным и характер изображений, имеющихся на некоторых дольменах. В этой связи небез­ынтересен рисунок на передней плите дольмена из ущелья реки Кефара (левый приток Большого Зеленчука). Пока еще он не получил убедительного объяснения. Однако то, что на нём изображена собака, единственное из животных, кос­ти которого погребались в дольменах и культ которого за­нимает видное место в абхазской религии, видимо, может быть ещё одним веским аргументом, указывающим на связь дольменной культуры с предками абхазо-адыгов. Ес­ли же удастся доказать, что термин адамра действительно служил собственно абхазским обозначением дольмена, то это ещё больше подкрепит точку' зрения Ш.Д.Инал-ипа

II

Связь важных памятников археологической культуры Абхазии с этнографическим бытом абхазов устанавливает­ся и во второй статье книги — «Абхазский миф о карликах и их горных постройках» (с. 57-158). Горные постройки — ацангуара, расположенные, как правило, в зоне альпийских лугов Абхазии, нашли обстоятельное описание в исследо­вании Ц Н Бжания⁸, который впервые увязал их с отгонным скотоводством.

Исследование Ш.Д.Инал-ипа представляет собой новую ступень в изучении ацангуар. Неустанные поиски в зоне альпийских лугов позволили составить наиболее полную карту распространения ацангуар (и их описания), вклю­чающую как территорию, расположенную в пределах со­временной Абхазии, так и Адлеро-Сочинского района. Причём существенно, что одновременно собран и большой топонимический материал.

Впервые за историю исследования ацангуар на терри­тории этих сооружений собран керамический материал, главным образом черепки кухонной посуды. Важность об­наружения керамики объясняется, в частности, тем, что «в быту горных абхазских пастухов, доступном этнографи­ческому изучению, совершенно не отмечается использова­ние глиняной посуды» (с. 112). А этот факт, вместе с неко­торыми другими, дает основания считать, «что некогда, а именно в период наибольшего развития отгонного пасту­шеского скотоводства, зона ближайших альпийских лугов осваивалась человеком более интенсивно не только в каче­стве пастбищ, но частично, и как место временных поселе­ний для полукочевого и скотоводческого населения горных и предгорных частей страны» (с. 112).

Ш.Д.Инал-ипа прослежена связь архитектуры ацангуар (в частности, кольцевидных и овальных), с древнейшим ти­пом жилища абхазов — конусообразной плетеной хижиной (отдельные экземпляры которой сохраняются в некоторых районах Абхазии).

Детальный анализ ацангуар с использованием полевого материала, существующей литературы вопроса и блестяще­го знания этнографического быта абхазов дает возможность Ш.Д.Инал-ипа с большой долей вероятия предположить, что главным занятием скотоводов, создателей ацангуар, было разведение овец.

Хорошо известно, что очень сложной является датиров­ка ацангуар В этом вопросе Ш.Д.Инал-ипа солидарен с Ц.Н.Бжания в том, что ацангуары — разновременные со-

оружения, и расходится с ним в датировке наиболее ранних памятников, предполагая, что они могут относиться к эпохе бронзы (столь ранняя датировка основана, в частности, на предварительном заключении известного абхазского архео­лога Л.Н.Соловьёва, ознакомившегося с керамикой, соб­ранной Ш.Д.Инал-ипа). Причём автор справедливо огова­ривается, что для окончательного «решения вопроса необходимо тщательное археологическое исследование» (с. 112-113).

Как известно, в абхазской фольклорной традиции со­оружение ацангуар приписывается мифологическому кар­ликовому народу ацанам. Последние довольно часто упо­минаются как в абхазской, так и в адыгской и осетинской версиях нартского эпоса (в которых карлики обозначаются соответственно терминами епи и бцента). Однако в абхаз­ской традиции ацаны фигурируют и в качестве героев «са­мостоятельно фольклорного произведения» (с. 145).

Многие существенные части этого памятника, единст­венная краткая запись которого составлена более 70 лет тому назад, уже утеряны. Но и то, что удалось записать Ш.Д.Инал-ипа у разных абхазских сказителей, поражает своей оригинальностью и глубокой древностью^[347]. Так, на­пример, обращает на себя внимание то, что действие про­исходит в эпоху, «когда люди знали уже животноводство и возводили примитивные каменные постройки для себя и для своего скота, но не умели ещё добывать огонь» (с. 152—153). В повествовании содержатся намёки на про­исхождение злаков (пшеница), животных (коза) и обитате­лей вод (лягушка), атмосферных и космогонических явле­ний (ветер, холод, огонь — небесная искра) и т.п.

Архаичный характер этого памятника устного народно­го творчества абхазов (определяемого Ш.Д.Инал-ипа как первобытно-синкретический миф этиологического харак­

тера) подкрепляется и предполагаемой автором связью карликов-ацан с подземным миром. Эта связь кажется ве­роятной в свете некоторых моментов содержания мифа возможного значения термина ацан («под», «низ», «нахо­дящийся внизу»), что соотносится с характерной для абхаз­ской религиозной традиции делением мира на три части: подземный, земной, небесный (засвидетельствованного у са­мых разных народов мира)^[348][349].

Бесспорно глубоко архаичный характер мифа об ацанах и его связь с последующими памятниками устного народ­ного творчества абхазов делает убедительным предполо­жение автора о том, что «начало Абраскила („прометеев- ского“ эпоса абхазов.— В.А.) и особенно нартов уходят своими корнями в миф об ацанах» (с. 152). Ощутимая пре­емственность этих фольклорных памятников абхазов может быть ещё одним важным свидетельством кавказских кор­ней, например, нартского эпоса (что не исключает двупри­родности последнего).

Хотя полная оценка мифа об ацанах представляется де­лом ближайшего будущего, нельзя не согласиться с мнени­ем Ш.Д Инал-ипа о возможном влиянии на абхазский миф «фольклорной традиции других народов, в частности, Дре­внего Востока и античной Греции» (с. 154). Так, заслужи­вают особого внимания соображения автора относительно сходства сюжетов мифа об ацанах и некоторых памятников шумерской и вавилонской мифологии. В связи с этим мож­но отметить то, что ряд существенных деталей абхазского мифа, например, описание потопа, уничтожившего карли­ков, корабля, сохранившегося со времени наводнения на вершине горы, указания на устья рек как на места поселе­ний после потопа, обнаруживают совпадение с рассказом Утнапишти о потопе¹

Культур но-исторические связи абхазской фольклорной традиции (как мифа об ацанах. так и других памятников устного народного творчества абхазов) с традициями наро­дов Древнего Востока и Древней Греции (представ­ляющиеся допустимыми и в свете существующей гипотезы о происхождении абхазов), кажутся весьма вероятными и должны стать предметом специального исследования.

III

Исследователь, не знакомый с абхазской исторической и этнографической литературой, будет приятно удивлён, прочитав статью «Новые данные по истории мореходства в Абхазии» (с. 189-211), посвящённую открытию следов судостроительной верфи и судоходного канала на террито­рии села Тамыш. Это удивление вполне понятно, так как изучению истории мореходства абхазов посвящены всего лишь две статьи^[350], которые мало известны в среде широкой научной общественности.

Уже эти исследования, в которых суммирован как ар­хеологический материал (начиная с периода неолита и бронзы), сообщения античных и средневековых авторов, так и данные абхазского языка, фольклора дают сущест­венные основания для утверждения о древних многовеко­вых корнях мореходства в Абхазии. Новая же статья Ш.Д.Инал-ипа, материал для которой собран «в процессе полевой археолого-этнографической работы в 1963 году», не просто пополнение имеющегося материала, а качествен­но новые данные о мореходстве.

Речь идёт о значительном сооружении, создатели кото­рого, несомненно, опирались «на большой опыт и традиции в области гидростроительства» (с. 197). Так, при строитель­стве канала были искусно использованы топографические условия местности. Реки в районе канала текут строго ме­ридионально (с севера на юг в сторону моря). Поэтому ка­нал (длина которого 2300 метров) берет свое начало у реки Бзана на расстоянии 2870 метров от берега моря, а конец расположен у реки Дгамыш — 2400 метров от впадения ре­ки в Чёрное море. Разность отметок использовалась для са­мотёчной переброски воды. Уровень воды в канале подни­мался также за счет двух других рек, пересекающих канал в центральной его части. Здесь, в середине канала, по мне­нию Ш.Д.Инал-ипа, существовал искусственный водоём, который мог использоваться, например, при выполнении работ по оснастке судов.

На использование канала и в качестве судостроитель­ной верфи указывает микротопонимика района канала. Например, названия, имеющие значения «маяк», «место тесания судов», «место прикола судов», «место хождения судов» и т.п. Дальнейшие исследования района канала представляются необходимыми для выяснения времени создания сооружения (предполагается, что оно относится к античной эпохе), проверки данных о существовании от­ветвлений у канала и пр. Уточнение всех частных вопросов особенно важно потому, что материалы об уникальном гидротехническом сооружении Абхазии вместе с ранее ус­тановленным фактом высокоразвитого морского искусства абхазов, представляет огромный интерес, в частности, для освещения проблемы мореплавания в Чёрном море^[351].

IV

Две следующих статьи книги Ш.Д.Инал-ипа озаглавле­ны «Апсха (К политической и этнической истории Абхаз­ского царства)» (с. 212—256)^[352] и «Убыхи и их этнокультур­ные связи с абхазами» (с. 257-310). В статье об апсха анализируются такие узловые проблемы, как проблема хро­нологии и исторических условий возникновения и развития термина, абхазские исторические предания об апсха и их соотношение с реальной исторической действительностью.

Касаясь вопроса о происхождении термина апсха — «царь Абхазии» (на который впервые обратил внимание Н.Я.Марр^[353]) Ш.Д Инал-ипа отмечает, что возникновение этого термина, составные элементы которого были хорошо известны и употреблялись в языке задолго до его возникно­вения, было связано с новыми условиями социально-эко­номического и политического развития, а именно — с про­цессом «образования абхазской народности и создания абхазской государственности во главе с единым верховным правителем» (с. 2I8)^[354].

В качестве показателя этого процесса рассматривают­ся Ш.Д.Инал-ипа и некоторые этнографические моменты. В частности, свидетельством этого является превращение архаичного религиозного божества анцва в общенацио­нального бога абхазов.

С термином апсха, встречающимся в этнографическом быту и фольклоре абхазов, связаны народные предания, подавляющая часть которых собрана автором рецензи­руемой работы^[355]. Эти предания, представленные в книге Ш Д.Инал-ипа в переводе на русский язык, справедливо рассматриваются им не только как важный памятник уст­ного народного творчества абхазов, но и как ценный исто­рический источник Источник, отражающий процесс сло­жения абхазской государственности.

Народные предания, просуществовавшие в течение многих столетий, лишь тогда становятся историческим ис­точником, когда среди многочисленных напластований и переосмыслений установлено ядро повествования. И при­ятно отметить, что автор в основном успешно справился с этой нелёгкой задачей.

В преданиях об апсха незамеченной Ш Д.Инал-ипа осталась одна важная особенность, быть может, сохраняю­щаяся в них в качестве архаизма. Мы имеем в виду по­стоянное упоминание в вариантах сказания «царского источника» («источника апсха»). Соотнесение источника с царём становится понятным в свете выявленного в тра­дициях разных народов мира роли царя как символа пло­дородия. В традициях этих народов наиболее важной функцией царя (наряду с военной функцией) является обеспечение общества необходимой водой^[356], по-види­мому. отражением аналогичных функций царя в абхазской традиции и является упоминание «царского источника». Это предположение получает определённое обоснование при учёте данных абхазской ритуальной песни Дзиуоу^[357], исполняемой во время обряда вызывания дождя (совер­

шаемого у берега реки). В ней говорится, например, сле-

20

дующее :

Получи воды, получи воды...

Сын царя жаждет воды

Вина не пьёт, воды не может достать. Во всех семи ручьях ищет воды.

Дай нам воды, дай нам воды!

Упоминание царского сына в связи с недостатком воды, по-видимому, не может быть случайным^[358][359].

V

В статье, посвящённой убыхам^[360] (ср. выше), Ш.Д.Инал- ипа использованы как свидетельства различных авторов об убыхах и посвящённые этим последним специальные ис­следования, так и полевые этнографические данные. Поле­вой этнографический материал, собранный автором у род­ственных убыхам и некогда непосредственно граничивших с ними народов: абхазов, абазин, адыгов,— представляет особую ценность. Этот материал использован Ш.Д.Инал- ипа для выяснения территориального и этнического содер­

жания термина убых и связанного с ним. но совершенно неисследованного в кавказоведении вопроса об этнокуль­турных связях абхазов с убыхами.

Для исследования проблемы этнокультурных связей абхазов и убыхов, как показал Ш.Д.Инал-ипа, существен­ный интерес представляет топонимика (наименования рек, населённых и других пунктов, гор, хребтов) между рекой Бзыбь и городом Сочи. Анализ очень обширного топони­мического материала^[361] этого района позволил автору уста­новить наличие в нём значительного абхазского (в широ­ком смысле) слоя^[362][363]. Этот факт, по мнению Ш.Д.Инал-ипа, следует объяснить «особой этнокультурной и языковой близостью абхазов и убыхов» (с. 291). Эта точка зрения получает веское подтверждение при сопоставительном ана­лизе данных из сферы языка, духовной и материальной культуры этих двух народов В этой связи обращает на себя внимание таблица «словарных совпадений, относящаяся к древнейшему лексическому фонду» абхазского и убых- ского языков'³, сравнительный ономастический (антропо-

нимистический) материал, сопоставление существенных черт поселений, хозяйственной жизни, социальной струк­туры, религии, фольклора.

При исследовании вопроса об этнокультурной близости абхазов с убыхами, имеющего важное значение для про­яснения некоторых малоисследованных (и совершенно не­изученных) проблем этногенеза и этнической истории народов Северо-Западного Кавказа, Ш.Д.Инал-ипа при­влекает и данные языка и мифологии зарубежных абхазов и убыхов.

Монография Ш.Д.Инал-ипа представляет большой ин­терес и для исследователей, специализирующихся в облас­ти изучения истории, этнографии, археологии, языка абха­зо-адыгов и других народов Кавказа и для более широкого круга специалистов. Некоторые огрехи и поспешные выво­ды не могут помешать самой положительной оценке ис­ключительно интересного труда Ш.Д.Инал-ипа, являюще­гося важным вкладом в кавказоведение.