§ 2. Источники истории Римской республики III—I вв. до н. э. и Империи.

В значительно более благоприятном положении нахо­дится изучение истории более поздних периодов — времени рас­цвета и крушения римского республиканского строя и эпохи воз­никновения и расцвета Римской империи.

Геродот и Фукидид еще ничего не знают о римлянах, хотя пер­вый уже рассказывает об этрусках и их поселении в Италии, а вто­рой подробно описывает Сицилию в связи с рассказом о сицилий­ской экспедиции Алкивиада. Аристотель уже слышал о пожаре Рима, взятого галлами, и относит это событие к 387 г. Но серьезно интересоваться Римом и римлянами стали греки со времени начала их войн с римлянами, в результате которых и вся Греция оказа­лась в полной зависимости от Рима. Последнее и побудило П о- либпя (205—125 гг.), видного деятеля разгромленного римляна­ми Ахейского союза, написать свою замечательную «Всеобщую псторию» в 40 книгах. Этот труд, по его собственным словам, ставил себе главной целью «уразуметь, каким образом и при каких обще­ственных учреждениях почти весь известный мир подпал под еди­ную власть римлян, притом всего в течение неполных пятидесяти лот» (I, 1). Опираясь на отличные греческие и римские источники (например, Фабия Пиктора), подражая Фукидиду в осторожном и критическом использовании их, в стремлении выявить основные причины событий и свести их в «прагматическую», собственно дело­вую, полезную для практической деятельности причинную связь, Полибий написал обширную историю всего Средиземноморья за время между 264—146 гг.

Попутно описываются политический строй Рима, римская армия, дея­тельность Сципионов, с которыми Полибий был в тесных дружеских отноше­ниях, завязавшихся во время его 16-летней жизни в Риме в качестве залож­ника: делаются экскурсы в древнейшую историю Рима; цитируются чрез­вычайно важные документы международного характера (например, текст первого договора римлян с карфагенянами). Несмотря на то, что Полибий в общем усвоил себе точку зрения на события тогдашней римской знати, сочинение его имеет чрезвычайную ценность, и приходится весьма сожалеть, что полностью сохранились только 5 первых его книг, а остальные 35 дошли до нас только в виде кратких и разрозненных отрывков.

Под влиянием греческой историографии и римская анналистика стала подниматься на более высокую ступень. Первым римским историком, который стал сознательно подражать Фукидиду и Полибию, был Гай Саллюстий Крисп (86—35 гг. до н. э.). Горячий приверженец Цезаря, наместник Нумидии, награ­бивший здесь громадное состояние, Саллюстий прожил очень бурно свою жизнь. На склоне лет, отказавшись после убийства Цезаря от общественно-политической деятельности, он задался целью «описать деяния римского народа, поскольку они казались мне достойными памяти». Он начал с отдельных очерков особенно ярких событий близкого к нему времени, как «Заговор Катилины» и «Югуртпнская война» (написаны в 44—41 гг.). В этих произведе­ниях он дает широкую картину разложения правящей аристокра­тии и вышедшему из ее среды авантюристу — заговорщику Катали­не — стремится противопоставить «истинно народного вождя» — Мария. Затем в третьем, более обширном своем труде — «Истории»

(5 книг) — он задался целью описать наиболее яркий период демо­кратического движения в годы после смерти Суллы (с 78 г.). К со­жалению, от этого наиболее значительного произведения Саллю­стия дошли только отрывки (см. «Вестник древней истории», 1950> № 1, стр. 229—316).

Особенностью произведений Саллюстия является то, что, стремясь по примеру Фукидида и Полибия поставить исторические события в причинную связь, он на первое место выдвигает причины психологические и сознательно драматизирует тем изображаемые им явления. Благодаря этому и утвержде­ние великих греческих историков о поучительных свойствах исторической науки обращается у Саллюстия в открытое морализировавие, на что сам он по собственным моральным качествам меньше всего имел права.

В это же время от греков к римлянам перешел и вкус к ме­муарной и эпистолярной литературе, к составлению автобио­графий и биографий выдающихся деятелей, к оживленной пере­писке с друзьями на политические и общественные темы; причем такие письма усердно переписывались получателями и распро­странялись в весьма широких кругах. Вся эта обширная лите­ратура до нас не дошла, но обильно использована в позднейших исторических трудах. Дошла до нас от нее лишь переписка Цицерона с его друзьями (в частности с Аттиком и Брутом) и знакомыми (среди них — с Помпеем и Цезарем), представляющая собой чрезвычайно ценный источник для суждения о событиях 60—40-х годов, в которых Цицерон принимал такое большое непо­средственное участие и которые он весьма непринужденно и откровенно описывал своим друзьям под свежим впечатлением, используя иногда случайный досуг во время скучных прений в сенате. Многочисленные его речи, изданные им самим, тоже но­сят злободневный характер. К тому же типу мемуарной литера­туры принадлежат и «Записки о галльской войне», а затем и «Записки о гражданской войне» Г. Юлия Цезаря,продолженные его сотрудниками — Гиртием и другими («Африканская война», «Александрийская война», «Испанская война»). Дошли до нас и биографии многих деятелей римской истории (Аттика, Катона Младшего), написанные современником Цезаря Корнелием Непо­том (умер около 32 г.), весьма в общем поверхностные. Все же, благодаря такой интенсивной литературной деятельности й по­следние десятилетия Римской республики, этот период римской истории известен нам лучше всех остальных, хотя от всего этого литературного богатства и сохранилось так мало.

В эпоху ранней Империи условия для дальнейшего развития исторической науки у римлян сложились весьма неблагоприятно. Азиний Поллион,человек очень влиятельный, должен был оставить свой труд неоконченным. Сочинения Лабиена были даже сожжены

по распоряжению сената, так же как и исторический труд Кре- муция Корда, описавшего в эпоху императора Тиберия возникно­вение в Риме монархии в недоброжелательном к ней тоне. Кроме произведений Тита Ливия и Дионисия Галикарнасского (см. стр. 424), написанных при Августе в официозном духе, от всего периода правления династии Юлиев — Клавдиев сохранился лишь небольшой исторический труд Веллея Патеркула «Римская исто­рия» в двух книгах: вторая книга изображает события до 30 г. н. э., в которых участвовал сам автор, офицер армии Тиберия, восхва­лявший военные подвиги императора и, в противоположность об­щему мнению, благоприятно отзывавшийся и о самой его лич­ности.

Лишь при Флавиях и Антонинах, в связи с укреплением импе­раторского режима и вместе с тем его более благосклонным отно­шением к общественности, оживилось историческое творчество. Еврейский ученый Иосиф, перешедший на сторону римлян и называвшийся, как императорский клиент и любимец, Флавием (род. в 37 г., умер, повидимому, при Домициане), написал на гре­ческом языке ряд крупных исторических сочинений: «Иудейская война» (7 книг), «Иудейские древности» (20 книг), «Автобиогра­фия» и др.; в них много материала также по греческой и римской истории, в особенности времени Нерона, Веспасиана и Тита.

Но самым выдающимся историком (и, пожалуй, во всей римской историографии) является Корнелий Тацит (55—120 гг.). Ему принадлежат основные исторические труды, освещающие историю Римской империи до правления Флавиев: «Анналы [лето­пись] от смерти божественного Августа» в 16 книгах и «Истории», тоже в 16 книгах; последнее произведение написано раньше пер­вого, хотя в нем рассказывается уже о гражданской войне 68— 69 гг.

Тацит происходил из всаднической семьи, но сумел достигнуть высших рангов тогдашней служебной карьеры: был консулом в 97 г. и проконсулом Азии в ИЗ г. Поэтому он полностью примкнул к кругам тогдашней сенатской оппозиции, идеализировавшей древ­нюю Римскую республику и враждебной императорскому режиму, в особенности в той форме, какую он имел при императорах ди­настии Юлиев — Клавдиев. Последний представитель старорим­ского патрицианского духа и образа мыслей ^[96] — назвал Тацита

Энгельс. Поэтому всех первых императоров Тацит изображает ди­кими чудовищами, ненасытными кровопийцами и в то же время скорбит о том, что благодаря их террору настоящая стихия рабо­лепства и лести развратила прежде столь независимое и гордое се­натское сословие. Поэтому же хотя он и поставил своей задачей изображать прошлое «без гнева и пристрастия» (sine ira et studio), в действительности его суждения отличаются крайним субъекти­визмом, и современная наука внесла много исправлений в его изо­бражения. Но вместе с тем он умеет дать и широкие картины об­щего римского быта, роскошной и развратной жизни придворной аристократии, наглого засилия дельцов и проходимцев, тяжелого положения солдат, заброшенных на далекие окраины, и их вос­стания, римскую оборванную толпу на улицах, в театрах, во время зрелищ, грандиозный пожар Рима в 64 г. и т. д. Тацит выступает здесь как замечательный художник-бытописатель, не имеющий себе равных в античной историографии по широте и яркости кра­сок своих исторических полотен.

К сожалению, и здесь вредно сказываются стремления к излишней психологизации, драматизации и морализации, что со времени Саллюстия стало традиционным в римской историографии. Они придают некоторую ходульность изображаемым Тацитом лицам, окрашивают изложение в рито­рический тон, отклоняют историка от изучения основных материальных причин, к чему стремились и Фукидид и Полибий. Сочинения Тацита дошли до нас тоже не полностью. От «Аннал» нехватает середины (книг 7—10, да и в 5, 6, 16-й книгах есть пропуски), от «Историй» дошли лишь первые 5 книг, причем последняя только частично. Следовательно, пропало более двух третей его пропзведений.

Почти одновременно с Тацитом писали два крупных историка- биографа: греческий — Плутарх и римский — Светоний; произ­ведения их, в особенности Светония, являются и некоторым кор­рективом, а также дополнением к изображениям Тацита. Плутарх (45—125 гг.) — крупный греческий ученый из Херонеи (в Беотии), обладавший богатой личной библиотекой, отличавшийся большой начитанностью, был известен как выдающийся педагог, моралист и исследователь модных тогда проблем этики и религии. Но для своих многочисленных произведений на различные темы, преиму­щественно о морали (Moralia), он пользовался историческим мате­риалом, и в этом особая ценность его произведений и для истори­ческой науки. Особенно ценны его «Параллельные биографии» знаменитых людей греческого и римского мира, в которых он хотел показать влияние порока и добродетели на деятельность и судьбу изображаемых людей. «Мы пишем не историю, а биографии», — заявляет он сам. Плутарх часто увлекается мелочами из личной жизни описываемых персонажей, впадает в анекдотичность. Но так как он часто приводит и важные сведения из утраченной для нас литературы, притом обычно указывая и свой источник, то био­графии его часто имеют очень большое историческое значение.

Большинство из дошедших до нас его римских биографий посвящено республиканским деятелям (Камилл, Фабий Максим, Фламинин,

Гракхп, Марий, Сулла, Помпей, Красс, Цезарь, Цицерон), по были и биогра­фии императоров, из которых дошли, правда, только биографии Гальбы и Отона. В Риме, куда Плутарх неоднократно приезжал, он пользовался большим почетом и уважением и даже возведен был в сан консуляра, так как римское правительство видело в нем выдающегося представителя высших провинциальных рабовладельческих кругов, примирившихся с властью Рима и преклонявшихся перед силой римской государственности.

Гай Светоний Тран к вил л (75—160 гг.) тоже, в противоположность Тациту, принадлежал к людям, довольным своим временем. Он вышел из военно-чиновничьей среды (дед его был дворцовым служителем, отец — трибуном легиона) и путем протекции и фавора получил при дворе императора Адриана видную должность секретаря императорской канцелярии. Исполь­зуя доступные ему по должности секретные архивы императорского двора, Светоний написал «Жизнеописание 12 цезарей» — первых императоров от Юлия Цезаря до Домициана. Использовал он также много различных мемуаров, рассказов старых придворных служителей, городские толки и пр., благодаря чему его биогра­фии насыщены чрезвычайно обильным и ценным материалом по истории императорского двора I в. н. э. Однако в произведении Светония уже нет широких исторических концепций Тацита, — преобладает аполитизм, интерес к анекдоту, к бытовым деталям из личной жизни императоров. Самый императорский режим Све­тоний приветствует и ожидает от него «наступления счастливого и радостного века»: необходимо лишь, чтобы принцепсы отличались таким же бескорыстием и умеренностью, как правители, следовав­шие за временем Домициана («Домициан», 23).

В «Биографиях» Светония ярко сказывалась тенденция к сплочению, к примирению императорского строя с слоями старой сенатской аристократии, которая особенно проявилась во времена Нервы, старавшегося, как выра­зился Тацит, «соединить несоединимые вещи — единовластие и свободу» (Т а ц и т, Агрикола, 3). Все же, как ни поверхностна концепция Светония, она отражает настроения иных, чем Тацит, слоев римского общества и позво­ляет внести некоторый корректив к его односторонним изображениям событий I в.

Точку зрения оживавших при Антонинах деловых и образо­ванных провинциальных кругов отразил А п п и а н, грек из Александрии, живший при Траяне, Адриане и Антонине Пие. Он сделал большую чиновничью карьеру — был адвокатом импера­торского фиска, затем прокуратором и потому, естественно, к рим­скому императорскому строю был настроен весьма благожела­тельно. Он предпринял большой труд — написал для провин­циального общества на греческом языке популярную «Римскую историю» от эпохи царей до времени Траяна (в 24 книгах), в кото­рой рассказал просто и сжато всю историю образования Римской державы.

Рассказ его построен очень сложно: изложив в первых трех книгах историю возникновения Рима и завоевание им Италии, он изображает завое­вание Римом и включение в Римскую державу отдельных провинций, посвя­

щая каждой из пттх по отдельной книге, например, особые книги по истории Кельтики, Сицилии, Иберии, Ливии, Македонии, Сирии, Египта, Дакии, Аравии. Такое раздельное рассмотрение событий по провинциям должно было соответствовать местным интересам жителей каждой из них. Но все же некоторые книги невольно пришлось посвятить событиям общего характера, затрагивавшим и сам Рим, и всю его державу, — таковы книги о войне с Ганнибалом (VII книга), о войне с Митридатом (XII книга), особенно инте­ресны целые пять книг о гражданских войнах от времени Гракхов до второго триумвирата (книги XIII—XVII).

Естественно, такое широкое описание не могло быть особенно глубоким; Аппиан не изучал документальных источников, а поль­зовался извлечениями из различных сочинений, иногда даже уже в сокращенных изданиях (Полибием, Саллюстием и Ливием). Отсюда у него множество ошибок в именах, датах, в последователь­ности событий и пр. Но все же его сочинение, в особенности пять книг о гражданских войнах, имеют для нас очень большую цен­ность. Во-первых, Аппиан делал часто извлечения из сочинений, не дошедших до нас, как, например, из «Истории» Азиния Поллиона, мемуаров Августа и др. А главное, как выразился Энгельс, «Из древних историков, которые описывали борьбу, происходившую в недрах римской республики, только Аппиан говорит нам ясно и выразительно, из-за чего она велась: из-за землевладения» \ что подтвердил и Маркс, заметив, что Аппиан «...старается докопаться до материальной подкладки этих гражданских войн» ^[97][98]. В этом отношении труд Аппиана, свободный от морализаторских и ритори­ческих тенденций других римских историков, производит очень выгодное впечатление.

Большую «Римскую историю» на греческом языке в 80 книгах написал Дион Кассий (155—235 гг.), грек по происхожде­нию, римский сенатор и консуляр, проконсул Африки и легат Далмации при Северах. Он начал свой труд с Энея и довел его до своего времени (до 229 г.). Сохранились полностью книги 36—60, рассказывающие о событиях с 68 г. до н. э. до времени императора Клавдия — по 45 г. н. э. Остальные книги дошли лишь в отрывках и позднейших сокращениях. Дион Кассий старался подражать Фукидиду и Полибию, но он уже очень далек от реализма великих историков классического периода. Он глубоко верит во все сверхъ­естественное, подробно описывает всякие таинственные предзна­менования и чудесные явления, не стремится поставить события в причинную связь, но везде видит предопределение свыше и веле­ния рока. Главное место в его обширном произведении отводится описанию войн и придворных событий; народные же массы высту­пают лишь при изображении различных мятежей, как неразумная и подлежащая усмирению темная сила. Однако он старается быть добросовестным в отношении передачи фактов и усердно про­веряет свои источники.

«Все до сих пор изложенное я описывал после полного обследования всех обстоятельств, — пишет он, рассказывая об убийстве императора Эла- габала и его матери, — за следующее же я не могу поручиться, так как долго не был в Риме» (80, 1). Несмотря на свою принадлежность к сенатской знати, он уже далек от прежней оппозиции императорскому режиму: он мечтает лишь о совещательной роли сената, о мирных и мягких правителях типа Александра Севера, который, по его мнению,является идеальным императором, так как с уважением относится к сенатскому сословию.Его «Римская история», даже в том отрывочном состоянии, как она до нас дошла, все же является за отсутствием других очень важным источником для истории конца Респуб­лики и Империи.

Последним крупным римским историком был Аммиан Мар- ц е л л и н (330—400 гг.), современник Юлиана и Феодосия, т. е. времени уже глубокого упадка римской культуры. Грек по про­исхождению (из Антиохии), военный по профессии, он был участ­ником многих походов императора Юлиана. Немало видел он также во время своих многочисленных путешествий. На склоне лет, около 390 г., он написал значительный исторический труд под названием «История в 31 книге», желая в нем продолжить «Исто­рии» Тацита, которыми был очень увлечен. Он писал на чужом ему латинском языке, как бы переводя свои мысли с греческого, и слог его крайне темен и неясен, притом еще запутан витиеватыми рито­рическими отступлениями. Но он обладал большой наблюдатель­ностью и умением изображать как боевые сцены, участником ко­торых он многократно бывал, так и быт и нравы многих народов, с которыми встречался. Умело пользовался он и историческими источниками, объединяя их показания в яркие картины и меткие характеристики действующих лиц (например, императоров Кон­станция и Юлиана). Он старается не увлекаться и быть правдивым, считая, что и умолчание есть не меньший обман, чем искажение: «Историк, сознательно умалчивающий о событиях, совершает не меньший обман, чем тот, кто сочиняет никогда не бывшее» (XXIX, 1, 5). Поэтому и в своем любимце Юлиане он не скрывает темных сторон (например, его религиозную нетерпимость). Вместе с тем он старается найти положительные черты у его противника Кон­станция. Задачу истории он видит не в простом перечислении фак­тов, а в их группировке вокруг больших и важных событий и явле­ний общей жизни. Особенно подробно описывает он ближайшее к нему время и дошедшие до нас его 18 книг (с 14 по 31) сообщают о событиях всего 25 лет — с 353 по 378 г., тогда как 13 пропавших рассказывали о времени, начиная с правления императора Нервы по время Юлиана, т. е. не менее 250 лет.

Другие исторические произведения эпохи Римской империи не представляют большой ценности, но ими приходится пользо­ваться за отсутствием иных, более важных. К таким принадлежит «История императоров после Марка Аврелия» (до 238 г.) жив­шего в Риме александрийского грека Геродиана (170—241 гг.). Это один из немногих источников о времени Северов.

433

28 История древнего мира

между популярным очерком и учебником. Изложение написано четким и ясным языком и доведено до времени императора Иовиана, но крайне бедно содержанием. Имеет некоторое значение сборник популярных биографий императоров от Адриана до Нумериана, написанный шестью авторами (Scrip- tores Historiae Augustae) при Диоклетиане и Константине в подражание биографиям Светония. Дошел он до нас лишь в переработке V в., с мно­жеством вставок, вымышленных событий и поддельных документов, — источник крайне ненадежный, но единственный для некоторых периодов темного III в. Крупному чиновнику императоров Юлиана и Феодосия Авре­лию Виктору приписывается составленный около 360 г. сборник кратких биографий императоров до Константина под общим названием «О цезарях».

Наконец, для истории Римской империи имеют значение про­изведения христианских писателей. Крупный церковный ученый, один из главных деятелей Никейского собора Евсевий Памфил Кесарийский (263—340 гг.) написал первую общую «Церковную историю», используя не только различные христианские предания и произведения церковных писателей, но и государственные архивы; к ним он имел доступ благодаря императору Константину, с кото­рым находился в дружественных отношениях и которому написал два панегирика. Его церковная история поэтому содержит много ценных сведений и по гражданской истории, в особенности отно­сительно событий III в. (она доведена до 324 г.). Евсевию же при­надлежит и другое историческое произведение «Хроника» — свое­образная всеобщая история от «сотворения мира» до времени Кон­стантина, конечно, в христианском аспекте. В V в. (в 417 г.) свя­щенник Павел Орозий, родом из Испании, написал другую, в хри­стианском духе составленную «Всемирную историю» от Адама до 410 г. н. э. («История в 7 книгах против язычников»), в которой старался доказать, что языческое время представляло собой эпоху беспрерывных кровавых войн и смут, а вместе с христианством будто бы наступает мирное «царство божие». Для своего сочинения он использовал много не дошедших до нас латинских историче­ских произведений (греческие ему были недоступны), и потому в нем можно найти иногда и ценный исторический материал, на­пример, по истории восстания рабов в Сицилии, о Спартаке и пр. В том же духе написано было и сочинение епископа Августина — «О государстве божьем» (тоже в начале V в.), которое Орозий даже сделал своим образцом.

Чем беднее, по мере падения римской культуры, становятся данные римской историографии, тем большее значение для исследо­вания явлений римской истории вновь приобретают материалы вспомогательных исторических наук — археологии, эпиграфики, папирологии и нумизматики.

Археологические памятники от эпохи Римской импе­рии сохранились в громадном количестве на самой поверхности земли, и еще большее количество их добывается благодаря все рас­ширяющимся раскопкам археологов. Например, первоклассными историческими свидетельствами являются превосходные рельефы колонн Траяна и Марка Аврелия, изображающие с удивитель­

ной полнотой и реальностью походы этих императоров, триум­фальные арки Тита и Константина, «Черные ворота» Трира, раз­валины римских акведуков, амфитеатров, древние римские храмы, переделанные в христианские церкви (например, Пантеон), рим­ские катакомбы, тянущиеся на целые 500 км, с многочислен­ными гробницами, стенными фресками и рельефами и пр. Еще более интересный материал по истории римской культуры, хозяйства и быта открывается благодаря раскопкам; так, открыты дворец импе­ратрицы Ливии в Риме, вилла Адриана в Тибуре, целые римские города: знаменитые Помпеи, затем Ламбесис и Тимгад в Африке, Дура-Европос на Евфрате, множество сооружений римского погра­ничного «лимеса» — «кастеллов>>, заградительных валов, страте­гических дорог и пр., не говоря уже о бесчисленных предметах вооружения, домашнего обихода, украшениях, надгробных пли­тах и т. д.

Не меньшее, а может быть, еще большее значение имеют бес­численные надписи. Наиболее ранние из них относятся еще к цар­ской эпохе — надписи на «черном камне», найденном на древней­шем форуме, на вазе Дуэнос, на фибуле из Пренесте (см. стр. 459), но они еще крайне редки. С III в. до н. э. появляются первые над­гробия, например, надписи на гробницах Сципионов, с II в. до н. а. — декреты и законы («закон Тория» 111 г. до н. э.). С I в. их число все более возрастает, и они уже образуют колоссальный каменный архив, отражающий все явления государственной, со­циально-экономической и частной жизни. Среди них такие перво­классные памятники, как Анкирская надпись («Деяния божествен­ного Августа»), лионская речь Клавдия, Велейская алиментарная таблица времени Траяна, речь Адриана к солдатам в Ламбесисе, Бурунитанская надпись колонов императорского имения в Африке, указ Диоклетиана о ценах и пр., не говоря уже о громадном коли­честве надписей почетных, посвятительных, отпускных (дипломы солдат), мемориальных, надгробных и т. д. «Свод латинских над­писей» (Corpus Inscriptionum Latinarum), выходящий вторым из­данием с 1893 г., состоит из 16 больших томов с множеством при­ложений, в которых печатаются надписи, вновь открываемые. Надписи, найденные на территории нашего северного Причерно­морья, изданы В. В. Латышевым с переводом наиболее из них важных (Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini, I-IV).

В последние десятилетия очень ценный материал для исто­рии Рима стало давать изучение папирусов (папирология), от­крытых и открываемых на территории преимущественно Египта. На папирусах удалось найти, например, текст эдикта Каракаллы 212 г. о предоставлении прав гражданства жителям провинций, ряд материалов по финансовому управлению Египта в римское время, но главное — множество хозяйственных и бытовых документов, счетов, деловых писем и контрактов, даже письменных упражнений школьников. Можно надеяться, что со временем будут открыты и

некоторые утраченные исторические произведения: уже найден, например, новый обзор содержания некоторых книг Тита Ливия.

Большое значение как исторический источник имеют и моне­ты: на них можно найти не только портреты всех императоров, но и изображения знаменитых сооружений и зданий. Чеканились они также в ознаменование важных событий, в честь прославившихся в каком-либо бою легионов и т. д. Надписи («легенды») на них ино­гда носят программный характер: например, после самоубийства Нерона император Гальба чеканил монеты с надписями «Свобода римского народа», «Возрождающийся Рим» и пр. Вес монет, количе­ство содержащегося в них драгоценного металла и пр. дают возмож­ность судить об изменениях в области государственного хозяйства.

Историография. Изучение истории Рима началось уже в эпоху Возрож­дения, когда, по выражению Энгельса, «В спасенных при падении Византии рукописях, в вырытых из развалин Рима античных статуях перед изумленным Западом предстал новый мир — греческая древность; перед ее светлыми образами исчезли призраки средневековья»^[99]. Идеологи нарождавшегося бур­жуазного общества — гуманисты — искали прообразов наступавшего гос­подства буржуазии и с особым интересом обратились к изучению истории древнего Римского государства и права. В XVII—XVIII вв. в связи с уста­новлением в Европе абсолютизма особое внимание ученых обращалось на изучение политической истории Римской империи: к этому времени относятся два первых обширных труда по этому периоду — французского аббата Тил- лемона («История римской империи» в 6 томах) и англичанина Гиббона («История упадка и разрушения Римской империи» в 7 томах; есть русский перевод, вышедший в 1883—1886 гг.). Последнее сочинение, появившееся накануне французской буржуазной революции, испытало на себе значи­тельное влияние «просвещения» XVIII в., в особенности Монтескье, кото­рый тоже написал «Рассуждение о причинах величия и упадка римлян». Однако оно представляет собой, по существу, как и сочинение Тиллемона, простой подробный пересказ сообщений древних авторов, к которым Гиббон относится с наивным доверием и не пытается даже подвергнуть их какой- либо критике.

Но уже в XVIII в., в связи с все более обострявшейся борьбой восходившей к власти буржуазии против феодализма, католицизма и вообще «старого по­рядка», стало складываться в историографии и новое критическое отно­шение к древней традиции. Итальянец Вико доказывал в своем сочинении «На­чала повой науки» (1724 г.), что римляне в начале своей исторической жизни переживали, как и другие народы, «религиозный» и «героический» периоды, и потому их предания до III в. представляют собой лишь мифы и поэтические вымыслы. Француз Бофор написал в 1738 г. целую «Диссертацию о недосто­верности первых 5 веков римской истории», в которой старался показать, что вся древнейшая римская история является сплошным вымыслом често­любивой римской знати и заискивавших перед ней «риторов». Это критическое направление в историографии, помогая буржуазии оттачивать свою мысль в критике пережитков одряхлевшего феодального строя, в то же время способ­ствовало выработке научного критического метода исторической науки.

Впервые успешно приложил этот новый критический метод не только для разрушения старых наивных представлений о римской старине, но и для реконструкции действительного прошлого римского народа Георг Нибур (1776—1831 гг.), видный государственный деятель эпохи реформ в Пруссии, затем профессор Берлинского и Боннского университетов. Его курс «Римская история», вышедший между 1811 и 1832 гг. в 3 томах, положил основу нового

изучения историп древнего Рима. Нибур сделал попытку вскрыть источиикп древнейшей римской традиции, усматривая их в существовании пережит­ков исторического эпоса у римлян и в раннем появлении римских летопи­сей (аннал). Основываясь на этих предположениях и подвергнув тщательному анализу римскую традицию, Нибур указал путь к более осторожному отно­шению к римским преданиям и возможности выделить из них некоторые элементы достоверного. Так, он первый указал на существование у римлян на заре их истории родовой организации, что отметил как большую его заслугу Энгельс: «Первым историком, который имел хотя бы приблизи­тельное представление о сущности рода, был Нибур...»¹.

В 1854—1856 гг. вышла знаменитая «Римская история» Теодора Моммзена в 3 томах. Она составила целую эпоху в изучении истории Рима и была пере- ведепа немедленно па все европейские языки (на русском языке имеются три ее издания: 1858 г.—перевод G. Д. Шестакова, 1885—1887 гг.—перевод В. Н. Не- ведомского и А. Веселовского, 1936—1941 гг. — издание Соцэкгиза)< Моммзен был не только крупнейший ученый (ему принадлежит около 1500 научных ра­бот, среди них особую ценность и значение имеют его монументальный труд «Римское государственное право», «Исследования по истории Рима», издание в 20 томах «Свода римских надписей» и др.), но и весьма активным политическим деятелем буржуазного «прогрессивного» направления: многократно он состоял членом прусского ландтага и германского парламента и страстно отстаивал основные чаяния подымавшейся немецкой крупной буржуазии второй поло­вины XIX в., идею «объединения Германии» и ее господства над другими народами. «Римская история» Моммзена и была поэтому, по выражению современного советского историка С. И. Ковалева, «грандиозным полити­ческим манифестом германской буржуазии 50-х годов XIX века». Вся история Рима, изображенная Моммзеном чрезвычайно красочно и детально, сводится пм, по существу, совсем в духе политических идеалов германской буржуазии, прежде всего к «благодетельному» будто бы для разрозненной прежде Италии «объединению» ее Римом, в котором произошло к этому времени «примирение» боровшихся до того сословий патрициев и плебеев; это же привело к гран­диозной победе Рима над всеми пришедшими в упадок или неспособными к развитию средиземноморскими народами, к образованию великой Римской державы и торжеству римской цивилизации во всем тогдашнем мире (причем Карфаген прямо называется «Лондоном древнего мира», а его государство уподобляется Британской империи). Но так как «тупоголовая» римская аристократия (ее Моммзен часто уподобляет прусскому юнкерству) неспо­собна была справиться с задачами все более усложнявшегося управления, а непрестанные мятежи «бессмысленной черни» (так Моммзен постоянно пазы- вает низы римского народа) моглп привести Римское государство к «апархии», то единственным выходом было основание «военной монархии», которую и создал гениальный Цезарь. «Цезарь был с самой ранней молодости государ­ственным деятелем, и цель его была самая высокая из всех, к которым челове­ку дано стремиться». «Властелин по природе, он управлял умами, как ветер гонит тучи, и заставлял самые разнородные натуры подчиняться своей воле». «Цезарь именно потому был цельным человеком, что он более, чем кто-либо, занял место в центре современных ему движений и с беспримерной полнотой совмещал в себе отличительную особенность римского народа — реальную, как бы буржуазную деловитость»^[100][101]. В общем крайний буржуазный субъекти­визм, морализующие тенденции и модернизация в смысле перенесения в прошлое политических форм и идеалов современного буржуазного общества характеризуют весь обширный труд Моммзена. Экономические явления мало привлекают внимание историка, роль рабов совершенно игнорируется, а восстания их трактуются, как малозначащие мятежи: Спартак — всего лишь «великий разбойничий атаман». «Римская история» Моммзена поэтому сохранила в настоящее время значение лишь в связи с собранным в ней громад­

ным фактическим материалом, все же построение ее уже не выдерживает никакой критики.

Работы русских историков первой половины XIX в. хотя и не отличались такой широтой и посвящены были отдельным проблемам римской истории, но не страдали и такой односторонностью: в них отражалось время борьбы в России за освобождение крестьян и потому преобладал интерес к угне­тенным слоям населения Римского государства. Профессор Московского университета Д. Л. Крюков (умер в 1845 г.) изучал вопросы, связан­ные с положением плебеев в древнем Риме; П. Н. Кудрявцев написал до сих пор очень популярное произведение «Римские женщины, сцены по Тациту»; С. В. Ешевский стал впервые изучать историю жестоко эксплуатируемых римских провинций и их отношений к центру Римской державы. В связи с этим ему же принадлежит очень солидный научный труд «Аполлинарий Сидоний, эпизод из литературной и политической истории Галлии V века» (1855 г.). Хотя, как известно, дореформенное время в России было’весьма неблагоприятно для развития пауки, русская историческая мысль уже шла своим самостоятельным путем.

Для построения подлинно научной истории Рима, как и других разделов истории, решающее значение имел выход в свет трудов К. Маркса и Ф. Энгель­са (в особенности «Капитала» Маркса и книги Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства»). Значение Маркса в исторической науке прекрасно охарактеризовал Энгельс в своей речи над могилой Маркса 17 марта 1883 г.: «Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органи­ческого мира, так Маркс открыл закон развития человеческой истории — тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в .первую очередь должны есть, пить, иметь жи­лище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, нау­кой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство непо­средственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, — а не наоборот, как это делалось до сих пор»¹. Маркс же ввел в историческую науку понятие общественно­экономических формаций «...как совокупности данных производственных отношений, установив, что развитие таких формаций есть естественно-исто­рический процесс»^[102][103]. Энгельс дал замечательный анализ римского рода и вскрыл процесс возникновения государства в Риме («Происхождение семьи, частной собственности и государства», гл. VI — «Род и государство в Риме»), а также установил социальные условия и причины возникновения и распространения христианства («Бруно Бауэр и раннее христианство», «К истории раннего христианства»).

Как ни старалась буржуазная историческая «наука» сперва замалчивать, затем искажать и «опровергать» созданное Марксом и Энгельсом учение (исторический материализм), все более обострявшийся кризис капитализма принудил и ее все больше и больше обращать внимание на экономические явления и социальные отношения в истории древнего Рима, так же как и в других разделах истории. Появился ряд работ, посвященных исследованию экономической истории Рима (например, Макса Вебера «Аграрная история Рима», 1891). Моммзен в 1885 г. издал дополнительный пятый том своей «Истории Рима» (новый русский перевод 1949 г.), написанный совсем в ином плаке, чем первые три тома: он содержит в себе, преимущественно на основа­нии надписей, очень детальное описание экономического быта и администра­тивного устройства римских провинций в период империи. Г. Сальвиоли написал даже книгу «Капитализм в античном мире» (1906 г.; есть русский перевод 1923 г.). Другой итальянский ученый Г. Ферреро в своем большом

труде «Величие и падение Рима» (вышел в 1904 г.; русский перевод 1914— 1923 гг. в 5 частях) много места уделяет хозяйственным и социальным явле­ниям римской истории II—I вв. дон. э. Но никто из этих авторов, продол­жавших, даже еще более, чем Моммзен, модернизировать античную историю, не был сколько-нибудь склонен признать рабовладельческий характер рим­ского общества. Напротив, следуя обычно взгляду Эд. Мейера («Рабство в древности» и «Экономическое развитие древнего мира»; есть русские пере­воды— 1923 г. и др.), они считают, что количество рабов в древности преувеличено и что вообще нет никакой особой разницы между рабским и наемным трудом, отвергая тем концепцию Маркса. Следуют они обычно и реакционной теории «циклизма», особенно яркое выражение нашедшей в трудах того же Эд. Мейера, также Р. Пельмана и К. Ю. Белоха, признаю­щей капитализм высшей ступенью социально-экономического развития. По существу все это являлось лишь выражением растущего страха буржуазии перед все более усиливавшимся революционным движением пролетариата.

Русская историческая наука и в это время продолжала идти своим само­стоятельным путем и сохраняла свой более прогрессивный характер по сравне­нию с западной историографией. Профессор Петербургского университета И. М. Греве, уволенный в 1899 г. царским правительством «за неблагона­дежность», но через три года восстановленный по требованию общественно­сти, издал очень ценные «Очерки по истории римского землевладения» (1899 г.), описав в них типичные для времени Августа имения Горация и Помпонпя Аттика. Другой профессор того же унпверситета, еще больше под­вергавшийся правительственным репрессиям, В. И. Модестов, написал за­мечательное, не утратившее до сих пор значения «Введение в римскую историю» (части 1 и 2,1902—1904гг.). Первым во всей мировой науке В.И.Мо­дестов указал на необходимость при изучении древнейших периодов в исто­рии Италии и Рима использовать обильно накопившийся археологический материал и положил начало новому направлению в римской истории, тесно увязывающему исторические источники с данными различных вспомогатель­ных наук (археологии, эпиграфики, нумизматики и пр.). В. И. Модестов написал также пространную «Историю римской литературы», в которой впервые явления литературного характера ставились в тесную связь с общей социальной и политической историей Рима. Тогда же проф. Э. Д. Гримм написал «Исследования по истории римской императорской власти» (2тома—в 1900 и 1902 гг.), а проф. И. В. Нетушил — «Обзор Римской истории» и «Очерк римских государственных древностей» (выпуски 1—3, 1894—1902 гг.). Профессора Московского университета Р. Ю. Виппер и Д. М. Петрушевский внесли ценный вклад в изучение истории Римской империи. В «Очерках исто­рии римской империи» (1908 г.; изд. 2-е в 1923 г.) Р Ю. Виппера, вышедших вскоре после революции 1905 г., дано прекрасное изображение экономических изменений и острой социальной борьбы, которые привели к крушению рим­ского республиканского режима и возникновению принципата Августа. Автор стоит на позициях, близких к историческому материализму, и если отчасти и модернизирует прошлое, употребляя термины «римские магнаты», «капиталисты» и пр., то в совершенно обратном западным реакционным модер­низаторам смысле, привлекая такие аналогии, несомненно, неудачно для разоблачения капитализма, а не реабилитации его господства. Книга эта до сих пор сохраняет свое большое научное значение и рекомендуется в про­граммах наших вузов как полезное пособие. Д. М. Петрушевский в своих «Очерках по истории средневекового общества и государства» (1907 г.; изд. 5-е—1922 г.) дает подробную социально-экономическую историю Римской империи, преимущественно в период ее разложения, особенно подробно останавливаясь на хозяйственной эволюции, на возникновении колоната, на закрепощении сословий и т. д. Хотя все эти русские ученые конца XIX и начала XX в. не были марксистами, и не восприняли марксистское учение о социально-экономических формациях, в своих научных трудах все же в трактовке ряда вопросов они етояли на позициях экономического материализма. Это ставило их научные труды значительно выше научной продукции западноевропейских буржуазных ученых, стоявших на нози-

циях откровенного идеализма (махистов, неокантианцев, ринкертиаппев и пр.).

Замечательные труды В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», «О государстве» и другие и И. В. Сталина «Анархизм или социализм», «Мар­ксизм и национальный вопрос», а в особенности «О диалектическом и истори­ческом материализме» и «Марксизм и вопросы языкознания» дали советским историкам ясные и точные установки в отношении марксистского понимания характера античного общественного строя как рабовладельческого, роли и значения восстания рабов, функций государства и т. д. Товарищ Сталин указал также, что историческая наука «...должна, прежде всего, заняться историей производителей материальных благ, историей трудящихся масс, историей народов»¹. Точно так же И. В. Сталин с особой силой подчеркнул значение в истории явлений так называемой «надстройки»: «Надстройка порождается базисом, но..., появившись на свет, она становится величайшей активной силой, активно содействует своему базису оформиться и укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доконать и ликвиди­ровать старый базис и старые классы»^{[104][105][106]}.

Благодаря трудам И. В. Сталина советская историческая наука неиз­меримо обогатила и отшлифовала свое методологическое оружие, а также ответила на ряд сложнейших и кардинальнейших вопросов римской истории.

Своей основной задачей советские историки поставили выполнить завет Энгельса: «Всю историю надо начать изучать заново»⁸, и в этом отношении за 34 года сделано ими и в области изучения истории древнего Рима очень много. Уже в начале 1920-х годов вышел в свет труд академика С. А. Жебелева «Древ­ний Рим» (ч. 1, 1922 г.; ч. 2, 1923 г.), хотя и краткий по изложению со­бытий, но с весьма ценными замечаниями по вопросам источниковедения и историографии. Несколько позднее появилось замечательное исследова­ние С. А. Жебелева «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре» (Известия ГАИМК, 1933), открывшее собой целый ряд работ по историп вос­стания рабов в древности, на которые мало внимания обращала буржуазная наука. В 1936 г. появилась обширная работа проф. А. В. Мишулина «Спар­таковское восстание», в которой впервые с исчерпывающей полнотой иссле­дуется это мощное движение рабов в древности. В 1937 г. основан был «Вестник древней истории», в котором стало появляться множество статей советских ученых, посвященных вопросам истории Рима, а также печатаются переводы произведений древних авторов, касающиеся древней греческой и римской истории. В 1938 г. проф. В. С. Сергеев напечатал в двух томах свои «Очерки по истории древнего Рима» (ч. 1 — Республика, ч. 2 — Империя), являющиеся первым на русском языке научным трудом, в живом и доступ­ном для широких масс читателей изложении, изображающем подробно и методологически правильно всю историю древнего Рима вплоть до падения Западной Римской империи. Великая Отечественная война, естественно, должна была вызвать некоторую задержку в появлении в свет дальнейших исследований советских ученых, посвященных истории античной древности. Но зато в конце 1940-х годов появились новые, очень крупные произведе­ния по истории древнего Рима. Профессор Московского университета Н. А. Машкин издал свою «Историю Рима» (1-е изд. 1947 г., 2-е, значительно пополненное, в 1949 г.), которая стала основным учебным пособием для исторических факультетов государственных университетов и педагогических институтов. Профессор Ленинградского университета С. И. Ковалев почти одновременно издал свою не менее обширную и основательную «Историю Рима» (1948 г.). Каждый из этих трудов снабжен подробным библиографиче­ским указателем. Следует также указать на две очень большого научного значения работы, вышедшие позднее, в 1949 г.: это — обширная монография

Н. А. Машкина «Принципат Августа»^[107], которая исследует социально-эконо­мические корни и основы возникновения Римской империи, причем вскры­вает особое значение и роль в этом процессе развивающегося движения ра­бов, и книга А. Б. Рановича «Восточные провинции Римской империи в I—III веках», посвященная изучению, на основании новых эпиграфиче­ских, археологических и нумизматических материалов, социально-эконо­мического быта восточных римских провинций, занимавших особо важное место в системе Римской империи.

Характерно, что в эти же три последние десятилетия в западной бур­жуазной историографии наблюдается глубокий упадок и застой. Эмигриро­вавший в Америку петербургский профессор М. И. Ростовцев в своей об­ширной «Социальной и экономической истории Римской империи» (вышла на английском языке в 1926 г., затем переведена на итальянский и не­мецкий языки), проникнутой реакционным модернизмом и восхвалением «буржуазии Рима, италийских и провинциальных городов», тенденциозно изображает народные движения, как «разрушающую культуру» силу. В Германии и Италии в период господства фашизма работы по истории Рима превратились в откровенную пропаганду расизма и агрессии, сопро­вождающуюся идеализацией таких «усмирителей» и «восстановителей по­рядка», как кровавый диктатор Сулла. Эти идеи нашли себе значительное отражение и в сочинениях по истории Рима французских, английских и американских ученых. Так, один из наиболее крупных французских исто­риков Ж. Каркопино (министр в правительстве Петена) в своем труде о Сулле осуждает его только за то, что он добровольно отказался от дикта­туры и «упустил возможность создать монархию в Риме», в другой же своей работе о Цезаре он всемерно превозносит последнего. Каркопино, так же как и открытый итальянский фашист Паис, являются сотрудниками мону­ментальной французской «Всеобщей истории» под ред. Г. Глотца, в которой ими написаны почти все отделы истории Римской республики (1926—1936 гг.). Одновременно в Англии выходила столь же объемистая «Кэмбриджская древняя история», шесть томов которой отведены истории Рима (VII—XII, 1928—1939 гг.). Она представляет собой, по существу, лишь сборник статей многочисленных авторов, весьма различающихся по своим научным взглядам и методам, и потому лишенный единой концепции. Такие издания могут иметь лишь значение справочников, так как снабжаются обильным аппаратом разных указателей источников, литературы, иллюстраций и пр. В этом отношении сохраняет свое значение и последнее издание (еще незаконченное) многотомного немецкого справочника под ред. Паули-Виссова-Кроля «Реаль­ная энциклопедия наук о классической древности» (выходит с 1894 г.), ввиду специального своего справочного характера.