ПЕРВАЯ САМНИТСКАЯ ВОЙНА. (343-341 г. до Р. X.).

Со взятием Веий римлянами сила этрусков была сломлена. Но на юге стоял еще не побежденный, равный по силам римлянам противник — самнитяне. Как и римляне, они принадлежали к сабельскому пле­мени, обитавшему в средней, гори­стой части полуострова.

К западу от самнитской горист- ной области, на равнине, лежала прекрасная Кампания, населенная родственными самнитам племена­ми. Однако племена эти, вследст­вие смешения с коренными жителя­ми и утраты своих первобытных простых нравов, совсем уже поза­были о своем древнем родстве с горными самнитянами. Богатей­шим и прекраснейшим городом Кам­пании была Капуя. В ней, так же как в Риме, боролись между собой самым ожесточенным образом две партии: аристократическая и на­родная. Последствием этих раздо­ров было то, что эта чудная страна, «сад Италии», рано или поздно дол­жна была сделаться добычей сосе­дей, римлян или самнитян.

Из недостоверных и сбивчивых показаний римских летописей, ко­торыми пользовались Ливии, Дио­нисий и Аппиан, невозможно с точ­ностью определить, что послужило непосредственным поводом к столк­новению между римлянами и сам­нитянами. По свидетельству лето­писей, это столкновение произошло следующим образом: сидицины, один из сабельных ^Анародов, глав­ным городом которых был Теан, расположенный на прославленной своим вином горе Массике, подвер­глись нападению самнитян, кото­рые стали сильно их притеснять.

Летописцы повествуют о целом ряде удивительных геройских под­вигов и победе в этой первой сам­нитской войне. Так, М. Валерий

Корв одержал победы у горы Гавра при Кумах в 343 году и при Суессу- ле. В другой раз римское войско, бывшее под начальством Авлия Корнелия Косса и окруженное сам- нитянами, было спасено благодаря мужеству военного трибуна Деция Муса. Об этом Ливии рассказывает следующее: Консул Корнелий Косе вел войско по глубокой лощине, пролегавшей между высокими, ле­систыми горами, и не принял при этом никаких предосторожностей. Он был со всех сторон окружен неприятелем и заметил самнитян под своей головой только тогда, когда легионы его не могли уже от­ступить без больших потерь. В то самое время, когда самнитяне выжи­дали, чтобы все войско спустилось в самую глубину лощины, военный трибун Публий Деций сказал встревоженному консулу: «Видишь ту вершину над неприятелем? Это якорь нашей надежды и нашего спасения, только бы нам удалось завладеть ею. Самнитяне, должно быть сослепу, оставили эту верши­ну незанятой. Мне достаточно один легион из передового отряда и ко­пьеносцев, чтобы занять ее и обезо­пасить передвижение основного войска. Из боязни подвергнуться нападению сверху, неприятель не посмеет пошевелиться. Нас спасет от беды или счастье римского наро­да, или наша храбрость.»

Консул принял план Деция и по­хвалил его. С небольшим отрядом Деций сумел пройти через леси­стые горы и был замечен неприяте­лем только когда уже был у цели. Привлекая к себе внимание непри­ятеля, Деций дал консулу возмож­ность совершить маневр через ло­щину. Бросаясь то в одну, то в дру­гую сторону, самнитяне упустили благоприятный момент для дейст­вий против обеих групп.

Надев плащ простого воина, Де­ций вместе с главными начальника­ми, тоже переодетыми в солдат, осмотрел неприятельские посты и сориентировался на местности. Рас­ставив затем часовых со своей сто­роны, Деций отдал всем приказ, что, когда ночная смена часовых будет отозвана звуком рожка, весь отряд в полной тишине должен со­браться в условленном месте и на­чать прорыв. Операция блестяще удалась. В назначенное время под

предводительством Деция отряд стал бесшумно передвигаться через места, не занятые неприятельскими часовыми. Они прошли уже до се­редины неприятельского стана, ког­да один из воинов Деция, пересту­пая через спящего часового, произ­вел шум ударом щита. Пробужден­ный этим шумом часовой вскочил и разбудил соседа, и они разбудили остальных. Но проснувшиеся часо­вые не могли сообразить в темноте, кто двигается по лагерю — свои или чужие, римляне, занимавшие холм и желавшие теперь пробиться, или же консул, напавший на стан со своим войском.

В награду за этот подвиг консул подарил Децию золотой венок, 100 быков и, сверх того, необыкно­венно красивого белого быка с по­золоченными рогами. Всем воинам, участвовавшим в этом походе, был назначен пожизненно двойной паек хлеба, по одному быку и по две ту­ники. Когда были розданы награды, воины с громкими кликами, в знак своей признательности, возложили на Деция венок из трав, второй ве­нок был возложен на Деция его от­рядом. Украшенный этими почет­ными знаками отличия, Деций при­нес в жертву Марсу прекрасного белого быка, а сто быков отдал вои­нам, которые принимали участие

в смелой операции. Для этих же во­инов было куплено на собранные деньги по фунту меда и фляге ви­на. Все это было съедено и выпито при всеобщем веселье.

Последствия этой первой войны были для римлян весьма благопри­ятны. По окончании похода, кото­рый продолжался лишь год, они за­владели Капуей. Но их победонос­ное шествие было внезапно оста­новлено серьезной опасностью.

В промежутке между первой и второй самнитскими войнами на востоке велись Александром его знаменитые завоевательные похо­ды (334—325). Македонский герой встретил у греческих историков единодушный восторг, и они не пе­реставали превозносить его деяния. Римскому же историку Ливию эти восхваления показались чрезмер­ными и подали ему повод задаться вопросом, можно ли допустить, что, если бы Александр после покоре­ния Азии направился прЪгив рим­лян, он точно так же победил их? Для разрешения этого вопроса Ли­вии делает сравнение личностей предводителей, военных удач, чис­ленности и храбрости войск.

Римский щит,

метательные дротики и копье

ским сенатом. Затем Ливии прихо­дит к выводу, что Александр встре­тил бы со стороны римлян гораздо большее сопротивление, чем со сто­роны персов, весьма изнеженного народа, во главе которого стоял царь «с женским хвостом», и что Александр скорее захватил их как военную добычу почти без крово­пролития, нежели победил как вра­гов в серьезном сражении. Кроме того, по мнению Ливия, войско, ко­торое привел бы с собой Алек­сандр, перенявшее персидские нра­вы и изнеженное, уже не могло бы быть прежним македонским. И сам Александр тоже был бы уже совсем другим. Он явился бы в Италию по­хожий на Дария, ставший рабом своих страстей, в особенности пьян­ства. Его военные победы всегда бы­ли только результатом его личного счастья и продолжались короткое время — всего десять лет. Их нель­зя сравнить с военным счастьем це­

лого народа, который в течение не­скольких столетий, хотя и терпел поражения в отдельных сражениях, не проиграл ни одной войны. Что же касается боевых сил, которые Александр мог привести с собой, их численности, вооружения и качест-

ва, то самое большее, сколько он мог бы перевезти морем, это 30.000 македонских ветеранов и 4,000 фес­салийских всадников. Если бы Александр взял с собой персов, ин­дусов и другие народы, то они были бы для него скорее обузой, чем серьезными, боеспособными воина­ми.

Если мы как следует подумаем

над рассуждениями Ливия, то дол­жны будем признать, что в целом он прав, хотя в оценке тактики и стратегического таланта великого монарха многое он несколько ума­лил. Можно предположить, что в этом отношении Александр доста­вил бы римлянам не меньше хло­пот, чем впоследствии Пирр в нача­ле своей войны с ними. И в осадном искусстве Александр, без сомнения, превосходил римлян. Об опыте же его ведения войны на море не мо­жет быть и речи. На этом поприще римляне вовсе не могли бы поме- ряться с ним силами. Но в конце концов Александр, несмотря на ча­рующую силу своей личности, по­буждавшую его войска к величай­шему самопожертвованию, навер­ное уступил бы, подобно Пирру, не­поколебимой стойкости чувства долга римских граждан, непреклон­ному мужеству и государственной*¹ мудрости римско’го сената.