<<
>>

Первоначальная законодательная реформа

В самом деле, начало социально-политических преобразова­ний, давших толчок к превращению аморфного, но социально уже нездорового позднеродового общества в гражданское об­щество античного типа, связано в Древней Греции с исполнен­ными разумно-волевого принципа фигурами социальных посред­ников и устроителей ( atetiuvTjKi ), законодателей ( ^оробетяі) и основателей колоний (оіюзтп ).

Полулегендарный Ликург в Спарте, деятельность которого древние относили к началу VIII в. до н. э., позднейшие, от VII—VI вв., исторически впол­не достоверные Залевк в Локрах Эпнзефирских (Южная Ита­лия), Харонд в Катане (Сицилия), Драконт и Солон в Афинах, Питтак в Митилене на Лесбосе —вот имена лишь наиболее зна­чительных и известных из этих первых устроителей греческого мира.

Все они, как правило, несмотря на нередко приниженный, «средний» реальный свой статус (на что только и обращает внимание Аристотель, Pol,, IV, 9, 10, р. 1296 а 18—21), были выходцами из старинных, уходящих своими корнями в микен­ское время аристократических семей, стало быть, выступали носителями древнего, отстоявшегося социального опыта и муд­рости. Нередко они и сами — особенно законодатели — явля­лись, по общему признанию, мудрецами. Во всяком случае, за­мечательно, что фигуры этих древних законодателей и рефор­маторов являются в античной традиции окруженными ореолом мудрости. Для древних они всегда были живым воплощением опыта и знания, носителями народной мудрости (зсф:а ), за ко­торыми и закрепилось по преимуществу название мудрецов ( aotfoi).

Позднее систематизирующий ум греков сложил даже канон семи мудрецов, состав которого весьма примечателен, Платон относил к числу семи мудрецов Фалеса Милетского, Бианта Приенского, Питтака Митиленского, Солона из Афин; Хилона из Спарты, Клеобула Линдского и Мисона Хенейского (Plat, Protagor., р. 343 а). Диоген Лаэртский указывает на те же, в общем, имена, только вместо Мисона называет коринфского тирана Периандра (Diog.

L., praef., 13). Иногда же в канон семи мудрецов, согласно свидетельству того же Диогена, вклю­

чали и другого тирана — афинянина Писистрата (Diog. L., 1. с.).[77] Во всяком случае, показательно присутствие в ряду важнейших представителей развивавшейся рациональной мыс­ли тех, кто, подобно Питтаку и Солону, одновременно просла­вился и на поприще государственного строительства. Наконец, замечательно и то, что почти всегда, начиная дело, эти ранние устроители припадали к старинному авторитету, ставшему в это время, благодаря своей древней мудрости, своего рода координатором всех важных начинаний — к оракулу Аполлона в Дельфах.[78]

Первоочередными требованиями демоса в век архаики были сложение долгов и запрещение долговой кабалы, передел зем­ли, установление политического равноправия и фиксация его гарантий в писаных законах. Обычно начинали с последнего — с записи законов —как дела более легкого для осуществле­ния и вместе с тем очень важного для придания политической жизни правильного, упорядоченного характера. Соответственно и нам предстоит начать с рассмотрения законодательной ре­формы, или первоначального рационального устроения обще­ственных отношений. Нередко это было делом специально из­бранных в момент смуты общественных посредников-—эсимне- тов, наделявшихся чрезвычайными полномочиями. Сам факт возникновения в архаическую эпоху такого института социаль­ного посредничества чрезвычайно показателен. Он свидетель­ствует о большой роли рационального момента в архаической революции. И в самом деле, многие из этих эсимнетов оказы­вались важными устроителями, творцами конструктивного пра­вопорядка и, в таком качестве, видными законодателями. В свою очередь, многие из законодателей выполняли функции социальных посредников, примирителей в смуте. Словом, речь идет скорее о двуедином явлении, где не следует слишком строго разграничивать законодательство и реформу.[79][80][81]

Эсимнетия— важный феномен архаической революции, но ее значение не исчерпывается ее реальным содержанием.

Тема эсимнетии — это своего рода пробный камень, на котором по­веряется принципиальное отношение современной науки к ан­тичной традиции о событиях архаической поры, а стало быть,, и к возможностям их идейной интерпретации в том духе, как это делали древние ученые, и в первую очередь Аристотель, и опиравшаяся на них классическая историография нового вре­мени в лице, например, Р. Пёльмана или Г. Глотца. Действи­тельно, отношение к традиции об архаической эсимнетии, а она представлена главным образом Аристотелем, различно: боль­шая часть специалистов оценивает ее позитивно (например, Г. Глотц, В. Эренберг, Г. Берве, Л. Джеффри, в отечественной историографии — В. В, Латышев, А. И. Тюменев),22 но есть и скептики, решительно отвергающие свидетельства Аристоте­ля, а вместе с тем и самое представление об архаическом ин­ституте социального посредничества (Ф. Гшнитцер),23 Это за­ставляет нас обратиться еще раз к теме эсимнетии и в сжатой форме просмотреть главные ее аспекты.

Начать надо с того, что безусловно является реальностью. Это — самое существование эсимнетии как известного полити­ческого института, подтвержденное античной традицией, в ча­стности и документальной, помимо Аристотеля. Действительно, существование эсимнетии как ординарной полисной магистра­туры высокого ранга хорошо засвидетельствовано для класси­ческого и эллинистического времени. У ионийцев эсимнеты были высшими должностными лицами, нередко эпонимного ха­рактера. Из надписей нам известны, в частности: в Теосе — эсимнет в качестве высокого должностного лица (Ditt. Syli.3, I, № 38, после 479 г. до н. э.), в Милете — эсимнет мольпов в ка­честве высшего эпонимного магистрата полиса (ibid., I, № 57, [82][83]

450/49 г.; ср. № 272 и 322, содержащие списки эсимнетов моль- пов за 335/4—314/3 и 313/2—260/59 гг,), на Наксосе —два эсимнета в качестве анонимных магистратов (ibid., Ill, № 955, рубеж IV—III вв.). У дорийцев эсимнеты являются в роли де­журной части' государственного совета, аналогичной афинским пританам.

В таком качестве они засвидетельствованы надпися­ми, в частности, в Мегарах (ibid., II, № 642, около 175/4 г.) и ее колониях, в том числе и в дочерней колонии — в основан­ном переселенцами из Гераклеи Понтийской Херсонесе Таври­ческом (JOSPE, Iг, № 352 и 690, где упоминается лроэсимнет, т. е. председатель коллегии эсимнетов, II в. до н. э.). По-види- мому, были эсимнеты и у эолийцев, в частности в малоазийской Киме, где, согласно свидетельству Аристотеля в «Кимской по­лити и», эсимнетом назывался (высший?) магистрат (Aristot., fr. 524 Rose3).[84][85]

Таким образом, нет оснований сомневаться в реальности су­ществования эсимнетии в сравнительно поздние классическую и эллинистическую эпохи. Однако в нашем распоряжении име­ются данные, которые позволяют выявить элементы гораздо более древней природы этого института. Так, обнаруживается связь эсимнетии с позднемикенским — раннеархаическим време­нем по линии политико-религиозной. Это — два свидетельства Павсания: передаваемая им этиологическая сага об Эсимнии (то АіаіІум!») — гробнице героев в мегарском булевтерии, буд­то бы сооруженном после свержения древней царской власти при посредстве некоего Эсимна ( Аїоочхо;) (Paus., I, 43, 3), и другое сохраненное им предание о древнем, еще до дорий­ского вторжения в Пелопоннес, культе Диониса Эсимнета в Патрах (в Ахайе) (ibid., VII, 19, 6; 20, 1—2; 21, 6). Если пер­вое свидетельство Павсания позволяет заключить о явлении эсимнетии в качестве особого политического института на сме­ну древней царской власти на исходе микенского времени, то второе подсказывает предположение о бытовании эсимнетии в качестве высшей теократической власти в собственно микен- .скую эпоху (ср. ситуацию с пилосским ванакой, в котором тоже находят теократическое качество).25

Но можно обнаружить связь эсимнетии и с еще более глу­бинными временными пластами по линии религиозно-агональ­ной. Это прежде всего уже использовавшиеся свидетельства надписей об эсимнетах мольпов в Милете.

В особенности важна надпись 450/49 г. с текстом принятого корпорацией

мольпов постановления, которое регулировало проведение важ­нейших религиозных церемоний (Ditt. Syll.3, 1, № 57). Милет­ские мольпы (букв, «певцы», а точнее—исполнители ритуаль­ных песен и плясок), как считают специалисты, — институт древнейшего религиозно-агонального корня, приобретшим, в историческое время также и политическое значение. Сопо­ставление эпиграфических свидетельств об эсимнетах мольпов в Милете с упоминанием у Гомера об эсимнетах — девяти из­бранных народом судьях танцевальных состязаний юношей у феаков (Od., VIII, 258—260), делает весьма вероятным- за­ключение о связи эсимнетии в древнейшую, доисторическую эпоху с первобытным ритуалом инициативного агона.

Таким образом, оказывается возможным как установление природы и, во всяком случае, принципиальной линии развития, так и определение самого понятия эсимнетии. Развитие шло, по-видимому, от обязанности устроителя-судьи в инициативном агоне через должность судьи в любом состязании или споре к правильной магистратуре с широким спектром власти. Что же касается понятия эсимнетии, то оно, очевидно, сложного соста­ва. Первый корень, скорее всего, —хіта- , что значит «судьба», «(пред)определение», «(справедливая) доля». Второй определя­ется по-разному: ра- г ср. —«помнить», или -eauv

«разделять», «уделять», или, наконец, —«песнь», «гимн».[86][87]Так или иначе, в слове «эсимнет» отчетливо проступает искон­ное значение «блюститель права», что вполне соответствует усвоенной эсимнетом функции судьи. В итоге складывается представление о древнем, традиционном, авторитетном, но вме­сте с тем и консервативном институте судьи-устроителя, вполне способного к выступлению, в частности, и в роли социального посредника з критический момент смуты.[88]

Все это подводит нас к заключению о несомненной досто­верности свидетельств Аристотеля об архаической эсимнетии как о своего рода выборной тирании, чрезвычайной единолич­ной власти, ненаследственной, но законной, с особой функцией социального посредничества в условиях смуты, для скорейшего рационального устроения гражданских дел.

Здесь достаточно будет привести первое и важнейшее из четырех высказываний

Аристотеля в «Политике» об эсимнетии. Определяя виды мо­нархии, он, вслед за царской властью героических времен и царской властью у варваров, специально выделяет эсимне- тию: «Другой вид, существовавший у древних эллинов ( тої; tzpyaloi; VEXX-yja іч), носит название эсимнетии. Она, так ска­зать, представляет собой выборную тиранию (аіргтті .тираууі;); отличается она от варварской монархии не тем, что основыва­ется не на законе, а только тем, что не является наследствен­ной. О^ни обладали ею пожизненно, другие избирались на. определенное время или для выполнения определенных пору­чений; так, например, граждане Мити лены некогда избрали эсимнетом Питтака для защиты от изгнанников, во главе ко­торых стояли Антименид и поэт Алкей... Такие виды правле­ния, с одной стороны, были и являются тираническими, как ос­нованные на деспотии, с другой стороны, относятся к видам царской власти, потому что эсимнетов избирают, причем доб­ровольно» (Aristdt. Рої., ПІ, 9, 5—6, р. 1285 а 29 —b 3, пер. С. А. Жебелева — А. И. Доватура; ср, также III, 10, 1, р. 1285 Ь 25—26; 10, 10,.р. 1286 Ъ 27—40; IV, 8, 2, р. 1295 а 7—17).

Свидетельства эти выглядят тем более достоверными, что они подкрепляются другими данными, помимо «Политики» и даже помимо Аристотеля. Последний в «Политике» вырази­тельно называет эсимнетом только Питтака в Митилене (III, 9, 5—6, р. 1285 а 35—b 1), но в «Афинской политии» в роли посредника-эсимнета, только с другим названием (6іаМл*тті;, что тоже значит «примиритель», «посредник»), выступает также и Солон (5, 1—2). А в традиции, помимо Аристотеля, можно найти сведения и о других эсимнетах архаического времени. Назовем примеры, которые в качестве достоверных фигурируют и в работе такого новейшего авторитета, как Г. Берве: Пасикл в Эфесе (Aelian. V. h., Ill, 26; Callimach., fr. 102 Pfeiffer), Эпи- мен в Милете (Nlc. Damasc., Fgr Hist 90 F 53), Фэбий на Са­мосе (Theodor. Metochit. Miscell., 10).ЙЭ

Завершая рассмотрение этого сюжета, подчеркнем еще раз значение рационального момента в архаической революции VIII—VI вв. до н. э., а именно — сознательное избрание наро­дом социальных посредников для форсированного упорядочения гражданских дел. Эсимнетия была, по выражению Аристотеля, выборной тиранией; в отличие от обычной тирании, о ко­торой речь еще пойдет ниже, она должна была обладать повы­шенным гражданским авторитетом, следовательно опираться на святость традиции, что и нашло отражение в ее имени: в отли­чие от заимствованного у восточных, малоазийских соседей по­нятия тирании эсимнетия была словом исконных греческих корней. Наконец, показательна природа самого института: эсимнет — судья-устроитель в первобытном агоне и отсюда его [89]

роль судьи-правителя в более сложных политических ситуа­циях исторического времени. Таким образом, в теме^эсимнетии, как в фокусе, сходятся важнейшие черты древней греческой цивилизации: агон, традиция, рационализм — и это отражение эсимнетией существа греческого духа уже само по себе может служить порукой ее исконности.

Переходя от этой несколько особенной темы эсимнетии к более широкому сюжету древнейшей законодательной ре­формы, ограничимся вначале кратким перечнем наиболее яр­ких исторических примеров, из которых какой-либо один можно будет выбрать затем в качестве предмета более обстоятельного рассмотрения.[90] Самый ранний в ряду этих примеров —это Ли­кург в Спарте, деятельность которого, как было сказано, древ­ние относили к началу VIII в. до н. э. (важнейшие источни­ки—Her., I, 65—66; Xen, Lac. pol.; Aristot. Pol., II, 6, 8, p. 1270 a 6—8; 7, 1, p. 1271 b 24—27; 9, 1, p. 1273 b 27—35; 5, p. 1274 a 25—31; IV, 9, 10, p. 1296 a 18—21; fr. 533—538 Rose3, из «Ла­кедемонской политим»; Strab. VIII, 5, 5, p. 365—366; X, 4, 19,

р. 482; XVI, 2, 38, p. 762; Pint. Lycurg.; Euseb. Chron., П, p. 180 Karst, под 795 г. до н. э.).[91]

Традиция приписывает ему проведение в Спарте первичного общественного устроения: наделение землей членов господст­вующего сословия спартиатов и зависимых и неполноправных периэков; оформление важнейших социально-политических ин­ститутов илотии, рабства покоренного земледельческого населе­ния, и сисситий — застольных товариществ спартиатов; созда­ние правильной системы государственных органов в лице на­родного собрания — алеллы, совета старейшин — герусии и двойной царской власти; учреждение особенной системы воспи­тания (dqcapi) и пр.

Свою конституцию Ликург, по преданию, представил спар­танцам после посещения Дельфийского оракула в качестве

своеобразных рекомендательных изречений божества, ретр, ко­торые позднее бережно сохранялись в Спарте, Плутарх & биог­рафии Ликурга приводит текст так называемой Большой рет- ры, содержащей предписания относительно государственного строя, и текст этот своим архаичным, трудным для понимания языком выдает глубочайшую древность самого документа: «Воздвигнуть храм Зевса Силланийского и Афины Силланцй- ской. Разделить на филы и обы. Учредить тридцать старейшин с вождями совокупно. От времени до времени созывать собра­ние меж Бабикой и Кнакионом, и там предлагать и распу­скать, но господство и сила да принадлежат народу» (Plut. Lycurg,, 6, 2, литературный пер. С. П, Маркиша),

В новое время вокруг личности и законодательства Ликур­га развернулась дискуссия. Значительная часть исследователей отказывается верить античному преданию: в Ликурге хотят ви­деть персонаж древней легенды, иногда даже божество, а его законодательство признают творением ряда позднейших поко­лений, по эфора Хилона включительно (556/5 г. до н. э.) [92] Мы должны признаться, что не разделяем этого, скепсиса новейших критиков, и на прямой вопрос, отчего в консервативной и от­сталой Спарте реформатор-устроитель типа Солона явился на два века раньше, чем в Афинах, могли бы ответить указанием именно на более примитивный характер дорийской общины. Говоря яснее, мы считаем, что в условиях насильственного обос­нования дорийцев-завоевателей в Лаконике и форсированного

превращения их общины в классовое, рабовладельческое обще­ство потребовалось немедленное и всеобъемлющее устроение государства, вылившееся в создание строго корпоративного ра­бовладельческого единства — общины равных, гомеев. Это уст­роение в жестком стиле очень скоро должно было обернуться коисерватизаццей всего общественного быта в Спарте — окон­чательно, быть может, после реформ Хилона в середине VI в. до н. э., если только есть нужда в предположении таких реформ.[93]

Но вернемся к нашему перечню. В Балканской Греции к чис­лу ранних законодателей относятся еще Фндон в Коринфе и Филолай в Фивах, оба выступившие еще в 1.-й половине VII в. до н. э. и оба трактовавшие больйой вопрос о земле­владении граждан, одинаково добиваясь того, чтобы количество земельных наделов и соответственное число граждан всегда сохранялось на одном, неизменном уровне (о Фндоне Ко­ринфском, которого следует отличать от одноименного аргос­ского царя, см.: Aristot. Pol., II, 3, 7, р. 1265 b 12—16; о Фило- лае—ibid., II, 9, 6—7, р. 1274 а 31—b 5).[94]

Из периферийных примеров важны выступления Залевка в Локрах Эпизефирскнх (в 662 г., по Евсевию, см.:- Euseb. Chron., II, р. 185, Karst) и Харонда в Катане (несколько поз­же, по-видимому, уже в конце VII в. до н. э.). Обоим традиция приписывает составление сводов письменных законов, посвя­щенных главным образом вопросам судопроизйодства, охране гражданской собственности и нравственности (важнейшие ис­точники — Aristot. Pol,. II, 9, 5, р. 1274 а 22—31; IV, 9, 10,

р. 1296 а 18—21; Aei. V. h., Ill, 17; о Залевке см. также: Aris­tot., fr., 548 Rose[95], из «Локрской политии»; Ephor, ар. Strab., VI, 1, 8, р. 259 и 260 = FgrHist 70 F 139; Polyb., XII, 16; Diod., XII, 19, 3—21, 3; о Харонде —Aristot. Pol., II, 9, 8, р. 1274 b 5—8; IV, 10, 6, р. 1297 а 20—24; Diod., XII, И, 3—19, 2).33 С аналогичного рода законами выступил и Питтак в Митилене (рубеж VII—VI вв. до н. э.), о котором мы уже упоминали в связи с темой эсимнетии (о его законах см.: Aristot. Pol., II, 9, 9, р. 1274 Ь 18—23; Cic. De leg., II, 26, 66),[96]

Но самым замечательным оказался афинский опыт, на ко­тором нам и надлежит остановиться подробнее. Уже Ф. Эн­гельс указывал на образцовое значение афинского примера. В работе «Происхождение семьи, частной собственности и го­сударства», завершая очерк становления классового общества и государства в Афинах, он писал: «Возникновение государства у афинян является в высшей степени типичным примером об­разования государства вообще».[97] И действительно, нигде так ярко не обозначились заглавные линии исторического разви­тия, приведшего к утверждению античного рабовладельческого общества и государства, как в Афинах. Это в равной степени относится и к тому, составившему суть развития социально- политическому кризису,- который древние обозначали понятием -«стасис» (смута), и к важнейшим этапам его преодоления. Од­ним из первых таких этапов явилось законодательство Дра­конта. Оно,, несомненно, стояло в связи с усилившейся в Афи­нах после смуты -Килона политической напряженностью и, на­до думать, отражало стремление формирующейся демократии ограничить твердо фиксированными правовыми нормами само­управство правящей знати. Показательно при этом, что сам Драконт был знатным человеком: в 621/20 г. он осуществил свою акцию в качестве одного из 9 архонтов, которые были высшими должностными лицами в архаических Афинах и на­значались из числа знатных и богатых людей (ср.: Aristot. Ath. poL, З, 1 и 6). Драконтом был составлен свод письменных законов для текущего судопроизводства. При этом особое вни­мание им было обращено на улаживание личных распрей и в этой связи — на ограничение древнего права кровной мести, а также на защиту утверждавшейся частной собственности (см.: Andoc., I, 81-83; Aristot. Pol., Il, 9, 9, p. 1274 b 15—18; Ath. poL, 4, 1; 41, 2; Euseb, Chron., II, p. 186 Karst, под 621 г.; ML, № 86—афинский декрет 409/8 г. до н. э. с новой публи­кацией закона Драконта о непредумышленном убийстве).[98]

Законодательство Драконта "Не затронуло основ существу­ющего строя. Поэтому борьба подымающейся демократии с господствующим сословием знати продолжалась и на рубеже VII—VI вв. до н. э. достигла даже крайней степени ожесточе­ния. Однако в критический момент борющиеся группировки оказались достаточно благоразумными, чтобы пойти на ком­промисс и согласиться на посредничество мудреца Солона, который, получив сответствующие полномочия, осуществил все­объемлющее законодательство и реформу соцяально-политиче-

ского строя. Его мероприятия отвечали всем основным требо­ваниям демоса, хотя и с известными ограничениями крайних претензий, а вместе с тем заложили основы полисного право­порядка— античного гражданства как свободной, правоспособ­ной и самодеятельной социальной корпорации. Солон прозор­ливо усматривал и не переставал подчеркивать как главный полисный принцип тему нормы, или закона, в силу чего, во­преки радикальным стремлениям народной массы, он, хотя' и заложил устои , демократии, все же сохранил и ряд опор прежнего режима, осуществив, таким образом, свой принцип меры до некоторой степени преждевременно (важнейшие ис­точники — Diehl, ALG3, fasc. 1, фрагменты стихов Солона; Her., I, 29—33; II, 177; V, 113; Andoc., I, 81—83; Aristot. Pol., II, 9, 1—4; p. 1273 b 27—1274 a 21; Ath. pol., 5-^12; 14, 2; 41, 2; Plut. Solon; Diog. L„ I, 2, 45—67).[99]

Солон принадлежал к той части старинной знати, которая, обладая большей долею здравого смысла, обращалась к новым, более жизненным видам занятий, сближалась благодаря им с народом и, понимая его нужды, пыталась, со своей стороны, содействовать упорядочению социальных отношений. Отпрыск царского рода К°дридов, Солон по необходимости, чтобы попра­вить пошатнувшееся состояние, обратился к занятиям торгов­лей и в силу этого сблизился с новой городской верхушкой. По своему социальному происхождению и положению он, таким образом, как нельзя лучше подходил к той роли всеобщего граж­данского посредника, к которой предназначила его судьба.

Важно, однако, подчеркнуть, что он подходил к этой роли не только, так сказать, объективно, в силу реальной своей близости к главным группам складывавшегося афинского по­лиса, но и субъективно. Обладая от природы живым умом и любознательностью, много повидав и узнав во время своих путешествий, он беспредельно расширил и углубил круг пред­ставлений, унаследованных от своих аристократических пред­ков. Поэт и купец, человек глубокой культуры и вместе с тем энергичный практический деятель, Солон не только оказался восприимчив к новым идеям, но й обнаружил замечательную способность к их претворению в жизнь. Мало того, его поэти­ческие произведения не оставляют никаких сомнений насчет того, что он вполне был в состоянии осмыслить и обосновать соб­

ственное дело. Будучи реальным политиком, он осуществил пре­образования, продиктованные исторической необходимостью, но он осуществил их не в качестве слепого орудия объективно­го закона, а в полном сознании своей миссии, как сознатель­ный творец нового порядка.

Солон выступил в Афинах в момент острого социального кризиса, когда распри между народом и знатью достигли того предела, за которым должна была начаться открытая граж­данская война. Назначенный в 594 г. до н. э. по общему согла­сию первым архонтом и посредником в смуте, он осуществил принципиальное переустройство общественных отношений, чем, по выражению Ф. Энгельса, «открыл ряд так называемых по­литических революций».'10 С именем Солона связано проведение целого ряда коренных преобразований, определивших реши­тельный поворот Афин на античный путь развития, положив^ ших начало формированию афинского демократического поли­са. В интересах широких слоев афинского народа Солон осу­ществил разовое сложение долгов и связанный с этим частич­ный передел земли, поскольку крестьянам были возвращены заложенные за долги и не выкупленные, стало быть, фактиче­ски ставшие собственностью кредиторов участки. Вместе с тем Солон позаботился и о тех несчастных, которые за долги были проданы в рабство: они были выкуплены на общественный счет; а впредь кабальное рабство в Афинах было запрещено. Наконец, Солон провел широкую демократизацию как частно­го (посредством закона о свободе завещания), так и обществен­ного права. Последнее нашло выражение в введении прогрес­сивного в ту пору имущественного ценза, ставшего главным критерием политической правоспособности граждан, в возрож­дении деятельности народного собрания, в создании новых демократических органов — государственного Совета Четырехсот и массового народного суда, гелиэн.

Реформы Солона были фундаментальны, но они не были ра­дикальны в такой степени, в какой этого хотелось демократии: нп всеобщего передела земли, ни полного искоренения устоев аристократического порядка (в частности, системы родовых подразделений), ни тем более изничтожения самой знати Солон не произвел. В результате этот, может быть, самый замеча­тельный из законодателей древности стал объектом нападок со всех сторон: радикально настроенная демократия порицала его за видимую непоследовательность, между тем как родовая знать не могла ему простить сделанных за ее счет уступок на­роду. На эти упреки Солон отвечал указанием на очевидное: сделанное им имело в виду пользу всех сословий и всего об­щества в целом:

Да, я народу почет предоставил, какой ему нужен — Не сократил его прав, не дал я лишних зато.

40 Маркс К., Энгельс Ф. Соч, 31, 115.

Также подумал о тех я, кто силу имел и богатством Славился, — чтоб никаких им не чинилось обид.

Встал я, могучим щитом своим тех и других прикрывая, И никому побеждать не дал неправо других,

(fr. 5, 1—6 Diehl3, пер. С. И. Радцнга)

Глубоко почитая и всячески утверждая основной устав по­лисной жизни — принцип золотой середины, принцип социаль­ного компромисса, поэт-мудрец опору ему видел в разумном правопорядке, в благозаконии— эвномии, в честь которой сло­жил специальную элегию:

Сердце велит мне поведать афинянам эти заветы:

Что Беззаконье (Aujvou i.rj несет городу множество бед,

Но что Законность (ЕЗчо;лІ і]) во всем и порядок, и лад водворяет, Да и преступным она на ноги путы кладет,

Гладит неровности, спесь прекращает, смиряет надменность; Бедствий цветок роковой сушит, не давши расцвесть;

Правду'в неправых судах она вводит, дела укрощает Высокомерных людей, тушит великий раздор;

Злобу жестокой вражды прекращает она, и повсюду Дружно ц мудро при ней люди живут меж собой.

(fr. 3, 30-39)

Из убеждения, что над всем должны царить право и закон, следовало и глубокое отвращение Солона к насилию и тира­нии. В позднейших своих стихах он не уставал подчеркивать, что сознательно пренебрег возможностью узурпировать едино­личную власть:

...Мне равно не по душе'—

Силой править тирании, как и в пажитях родных Дать худым и благородным долю равную иметь.

([г. 23, 19—21)

Своей политикой Солон не только заложил основы афинско­го гражданского общества, но и указал путь, следуя которому это общество могло далее успешно развиваться, — путь граж­данского компромисса. Призывом к гражданскому соглаше­нию, равно как и предупреждением относительно опасности тирании (ср.: fr. 10), Солон забегал вперед, — общество еще должно было пройти через полосу смут и насилий, чтобы вы­корчевать остатки старого режима, — но это мысленное опере­жение не умаляет реальной значимости опыта и наставлений афинского мудреца для Этичного полиса.

Завершая рассмотрение первоначальной законодательной реформы, связанной с именем Солона, мы должны особо вы­делить в ней тот элемент, который означал решительный пово­рот афинского общества на античный путь развития, именно запрещение кабального рабства соотечественников, ориентация тем самым дальнейшего социально-экономического развития на рабство экзогенное, существующее за счет ввозимых из-за границы покупных рабов-чужеземцев. И Афины в этом отно­шении не были исключением; наоборот, их опыт стал нормой

для греческого мира, во всяком случае для большинства эко­номически и социально развитых общин, С этим -было связано и другое — форсированная национальная консолидация гре­ков, насколько, конечно, это допускалось их полисным партику­ляризмом. Утверждение почти повсеместно нового рабовладель­ческого принципа одновременно с ростом экономических, поли­тических и культурных связей между греческими городами и воссозданием, в условиях цивилизации, древнего этнокуль­турного единства греческого народа привело к появлению более или менее осознанной оппозиции эллинства и вар­варства, оппозиции столь же национальной, сколь и социаль­ной.''1

Окончательно эта оппозиция сформируется в ходе греко­персидских войн в результате победоносного отражения греками наступления, предпринятого на них восточной деспотией, более же всего—вследствие развернувшейся затем, особенно уси­лиями афинян, активной империалистской политики в сторону и за счет восточных соседей. У греческих писателей V в. до н. э. — современника войн с персами поэта Эсхила и жившего поколением позже историка Геродота — противопоставление эллинов и варваров является едва ли не основополагающим моментом мировоззрения. Чуть позже у другого великого поэта Еврипида это противоположение превращается в конкретную политическую формулу, исполненную агрессивного панэллин­ского звучания: «Прилично властвовать над варварами элли­нам» (Eur, Jphig. Aul., 1400). А в следующем IV столетии фи­лософ Аристотель, отражая воззрения зрелого рабовладельче­ского общества, уже без обиняков заявит, что «варвар и раб по природе своей понятия тождественные» (Aristot. Pol., I, 1, 5, р, 1252 b 9). Разумеется, это суждения позднейшего време­ни, однако бесспорно, что первые основания для выработки та­кого характерного для античности национал-империалистского отношения к чужеземцам — негрекам, которых стали называть и третировать как варваров, были заложены еще в архаиче­скую эпоху, поскольку само формирование рабовладельческого способа производства было осуществлено в Древней Греции, так сказать, за чужой счет—за счет других народов.[100][101]

3.

<< | >>
Источник: СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ РАННЕКЛАССОВЫХ ОБЩЕСТВ (город и государство). Под редакцией Г. Л. Курбатова, Э. Д. Фролова, И. Я. Фроянова. Издательство Ленинградского университета, 1986г.. 1986

Еще по теме Первоначальная законодательная реформа:

  1. Первоначальная история
  2. Первоначальная история
  3. ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ ЗАСЕЛЕНИЕ АМЕРИКИ
  4. О времени первоначального заселения Южной Аравии
  5. ИДЕИ (лат.Idaei, греч.'ISntoi) - первоначальное племенное название иудеев, жи­телей Иудеи.
  6. 17. Буржуазные реформы 60-70 гг. : причины, основные реформы и их значение.
  7. 35) Реформы П.А. Столыпина. Направления, итоги и значение аграрной реформы. (4)
  8. 17. Военная реформа Петра I и реформы органов управления.
  9. 38. Содержание Указов Президента РФ «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» от 21.09.1993 г.; «О поддержке мер Правительства Москвы и Московского областного Совета Народных депутатов по реформе органов государственной власти и местного самоуправления в г. Москве и Московской области» от 24.10.1993 г.; «О реформе местного самоуправления в Российской Федерации» от 26.10.1993 г.
  10. Петровские реформы
  11. Либеральные реформы Александра II
  12. 49. Реформы Петра I.
  13. Реформы Петра I
  14. Реформы Солона
  15. 29. «Великие реформы» 60-70 гг. XIX века