ИЗ ПРЕДЫСТОРИИ ДРЕВНЕРУССКИХ ГОРОДОВ-ГОСУДАРСТВ. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ РОЛЬ ГОРОДОВ НА РУСИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ IX-X вв.

Ближайшая проблема, обычно возникающая перед исследо­вателями древнерусского города, связана с происхождением и ранней историей городов на Руси. В рамках этой проблемы особенно важное значение имеют два момента: познание сущ­ности города как социального феномена, порождаемого опреде­ленными историческими условиями, и установление конкретных путей формирования городских поселений.

лизма.^[501] В наиболее разработанном варианте эти положения представлены в монографическом труде М. Н. Тихомирова «Древнерусские города». Тихомиров усматривал в городах на­селенные пункты, ставшие центрами ремесла и торговли.^[502] За­ключая раздел своей книги о причинах возникновения городов, он писал: «Настоящей силой, вызвавшей к жизни русские горо­да, было развитие земледелия и ремесла в области экономи­ки, развитие феодализма — в области общественных отно­шений».^[503]

Представления М. Н. Тихомирова о характере и причинах появления городов на Руси очень скоро завоевали многочислен­ных сторонников. Глава советской школы историков Киевской Руси Б. Д. Греков принял его соображения целиком и полно­стью.^[504] До сих пор исследование М. Н. Тихомирова рассматри­вается как высшее достижение советской историографии в об­ласти изучения древнерусских городов.^[505] И тем не менее, мы по­лагаем, что следует снова вернуться к проблемам казалось бы, решенным уже окончательно. Для этого есть определенные историографические предпосылки.

М. Я. Сюзюмов, выступая с докладом «Проблема возникно­вения средневекового города в Западной Европе» на научной сессии «Итоги и задачи изучения генезиса феодализма в Запад­ной Европе» (30 мая — 3 июня 1966 г., Москва), говорил: «Го­род, как общественный институт, имеет свои закономерности развития: генезиса (в условиях позднего родо-племенного об­щества), роста (в условиях античного и средневекового обще­ства), полного расцвета (в условиях капитализма) и разложе­ния, а затем (в условиях социализма) постепенной утратой городом своих преимуществ перед деревней и, наконец, полного исчезновения противоположности города и деревни (при ком­мунизме)». Докладчик, как видим, начальную историю города выносил за пределы классового общества. Он подчеркивал, что

город был достижением позднего родо-племенного и раннеклас­сового общества.^[506][507]

Историки древних обществ в последнее время приступили к пересмотру укоренившихся взглядов о городе как неизменном центре ремесла и торговли.. Так, В. И. Гуляев, изучавший горо­да-государства майя, имея в виду упомянутые взгляды, отме­чает: «Мне представляется, что в данном случае роль ремесла и торговли в возникновении и развитии древнейших городов,, будь то на Ближнем Востоке или в Мезоамерике и Перу, не­сколько преувеличена. Видимо, вначале, когда города образо­вались на базе еще сравнительно слабо развитой техники и эко­номики раннеклассовых обществ эпохи неолита и бронзового века, основным конституирующим элементом их населения в большинстве случаев были, вероятно, концентрировавшиеся в них представители слагавшихся господствующих классов и государственной власти, жившие за счет эксплуатации зави­симого земледельческого населения... Ремесло и обмен начина­ют играть все большую роль в этих древнейших городах лишь на последующих, более поздних этапах развития. Главными же функциями раннего города были политико-административные и культовая»? Не отрицая того факта, что древнейший город являлся хозяйственным центром округи, В.

Достаточно красноречивы и выводы, к которым пришел

М. Л. Баткин, согласно которому город отнюдь не всегда может рассматриваться в качестве хозяйственной по преимуществу категории. Нередко город выступал как поселение, где концент­рировались все или многие социальные функции, отделившиеся от окружающих сельских территорий.^[511]

На фоне всех этих наблюдений и выводов вполне естественно выглядят сомнения по поводу устоявшихся взглядов на раннюю историю древнерусского города, высказываемые в последнее вре­мя историками, чьи занятия непосредственно связаны с изуче­нием возникновения городов в России. А. В. Куза, например, несмотря на приверженность к идее о возникновении города в условиях формирующегося классового общества, заметил не­которую узость характеристики древнерусского, города как только центра развитого ремесла и торговли.

В. В. Карлов, заявивший о своей приверженности к концеп­ции М. Н. Тихомирова, тем не менее пришел к мысли о поли­функциональности городских поселений, в которых он находит сочетание ремесленно-торговых, административных, политиче­ских, религиозных и военных функций. При этом, по мнению ис­следователя, особенности сочетания этих функций «во многом определяли тип раннего города».^[514]

Отказывается сводить проблему к однозначной формуле и П. П. Толочко, по словам которого, нет оснований изображать рождение города «как результат расщепления экономического базиса». П. П. Толочко убежден, что «средневековый город как новая социальная форма (особенно это относится к древнейшим восточнославянским центрам) был вызван к жизни также (а может быть, и прежде всего) изменениями в сфере общест­венных отношений. Ведущими его функциями на первом этапе были политико-административная и культовая, что, естественно,

не только не исключало, но и предполагало сравнительно быст­рое появление также и торгово-ремесленной функции».^[515]

Точку зрения В. В. Карлова разделяет О. М. Рапов.^{[516][517][518]} Вместе ■с тем он подчеркивает, что «в средневековье не существовало какого-либо единого типа городов, наделенного одними и теми же стабильными признаками».¹⁶ Возникновение города О. М. Ра­пов наблюдает в глубокой древности, в эпоху родо-племенных отношений.¹⁵

В этом своем последнем наблюдении, весьма важном для нашей темы, Рапов мог бы опереться на положения, сформули­рованные Б.

Таким образом, традиционная концепция города как непре­менного центра ремесла и торговли,, появляющегося в результа­те роста классовых отношений, вошла в противоречие с факта­ми и поэтому, как мы убедились, подвергается сомнению если не полностью, то, во всяком случае, в некоторых существенных звеньях.

Прослеживая пути становления древнерусских городов, со­ветские ученые предлагают самые различные версии. Еще в 30-е годы В. И. Равдоникас предположил, что «на территории лесной полосы Восточной Енропы город возникает из больше­семейного поселения».^[521] С. В. Юшков вслед за Равдоникасом тоже констатировал «теснейшую связь городов IX—X вв. с го­родищами предшествующей стадии развития».^[522] Начальный тип отечественного города, по С. В. Юшкову, — это племенной город, центр племенной верхушки. Позднее в роли строителей городов-крепостей выступали князья. Воздвигнутые ими города есть центры властвования над окружающей местностью.^[523] Юш­

ков полагал, что «большинство городов-посадов возникло вокруг городов-замков»?⁵ Последняя идея нашла активную поддержку со стороны М. Ю. Брайчевского. Правда, в отличие от С. В. Юш­кова, он отнес зарождение подобных городов не к XI и после­дующим векам, а к VIII —IX вв,^{[524][525][526][527][528][529][530][531]} О генетической связи русско­го города с племенными центрами писала С. А. Тараканова?⁷ На односторонность построений М, Ю.

Интересную концепцию происхождения русских городов вы­работали В. Л. Янин и М.. X. Алешковский. Древнейшие города, как они полагают, возникают вокруг центральных капищ, клад­бищ и мест вечевых собраний, ничем не отличаясь от поселений сельского типа?⁰

Сравнительно недавно В. Я. Петрухиным и Т. А. Пушкиной было высказано мнение, по которому некоторые древнерусские города являлись «пунктами-погостами», выступавшими в качест­ве опорных пунктов в борьбе великокняжеской власти со ста­рыми племенными центрами?¹

Наконец, надо упомянуть еще об одной гипотезе, предпола­гающей возможность возникновения города из племенных цент­ров и из «открытых торгово-ремесленных поселений», именуе­мых протогородами?²

Названные исследователи, выводя город из предшествовав­шего ему того или иного поселения, явно или в скрытом виде проводят мысль о догородской стадии, когда город не был еще городом в подлинном социально-экономическом значении этого слова, не являлся, так сказать, «настоящим» городом. Подоб­ный подход является вполне правомерным, но с точки зрения сугубо исторической. Однако он не вполне приемлем с точки зрения историко-социологической, требующей фиксации истори­

ческого момента, с которого появляется город как социальный феномен. Иными словами, мы должны соориентироваться во времени, установив (разумеется, примерно) период перехода количественных изменений в качественные, свидетельствующего о рождении города как такового.

К. Маркс в своей работе «Формы, предшествующие капита­листическому производству» высказал ряд мыслей о возникно­вении и роли древнейших городов. Говоря о зарождении город­ского строя на Востоке, К- Маркс указывал: «Города в собствен­ном смысле слова образуются здесь... только там, где место особенно благоприятно для внешней торговли, или там, где гла­ва государства и его сатрапы, выменивая свой доход (прибавоч­ный продукт) на труд, расходуют этот доход как рабочий фонд».^[532] В образовании городов на Востоке К- Маркс усматри­вал внешнеторговую и политическую основу. О политической функции древневосточного города он говорит в другом месте, полагая, что «подлинно крупные города могут рассматриваться здесь просто как государевы станы, как нарост на экономиче­ском строе в собственном смысле...».^[533][534] Наконец, анализируя ан­тичную форму собственности, К- Маркс уподобляет древнегре­ческий полис военной организации, предназначенной для завое­вания и охраны завоеванного: «Война является той важной общей задачей,той большой совместной работой,которая требу­ется... для того... чтобы захват этот защитить и увековечить. Вот почему состоящая из ряда семей община организована прежде всего по-военному, как военная и войсковая организация, и та­кая организация является одним из условий ее существования в качестве собственницы. Концентрация жилищ в городе — осно­ва этой военной организации».³³

Итак, К. Маркс считал вполне реальным образование древ­них городов как политических и военных центров, а отнюдь не центров ремесла и торговли. Высказывания К- Маркса помога­ют решению задачи изучения начальной истории древнерусского города.

Города на Руси, как, вероятно, и в других странах, возника­ют, судя по всему, в определенной социальной и демографиче­ской ситуации, когда организация общества становится настоль­ко сложной, что дальнейшая его жизнедеятельность без коор­динирующих центров оказывается невозможной. Именно в насыщенной социальными связями среде происходит кристаллиза­ция городов, являющихся сгустками этих связей. Такой момент наступает на позднем этапе родо-племенного строя, когда обра­зуются крупные племенные и межплеменные объединения, на­зываемые в летописи полянами, древлянами, северянами, слове-

нами, кривичами, полочанами и проч. Возникновение племенных союзов неизбежно предполагало организацию центров, обеспе­чивающих их существование. Ими и были города, В них пребы­вали племенные власти: вожди (князья), старейшины (старцы градские). Там собиралось вече — верховный орган племенного союза. Здесь же формировалось общее войско, если в этом воз­никала потребность. В городах были сосредоточены религиоз­ные святыни объединившихся племен, а поблизости располага­лись кладбища, где покоился прах соплеменников.

Названные нами социальные институты едва ли правомерно подвергать дроблению, привязывая к какому-нибудь отдельно­му типу поселения (военные укрепления, стан вождя-князя, пункт вечевых собраний, религиозный центр и т. п.).³³ Все эти институты находились в органическом единстве: там, где был князь, неизбежно должно быть и вече во главе со старейшина­ми, поскольку кйязь выступал не только как вождь, но и как правитель, действующий в содружестве с народным собранием и племенной старшиной; там, где был князь, там был и сакраль­ный центр, ибо князь осуществлял в позднеродовом обществе и религиозные функции; в места пребывания князя, старейшин и веча стекалась дань, собираемая с подвластных племен, и го­род, следовательно, усваивал значение центра перераспределе­ния прибавочного продукта, стимулировавшего внешнеторговые связи.^[535][536] Учитывая все это, мы полагаем более перспективным монистический подход к проблеме возникновения древнерусско­го города, в свете которого выглядит искусственным многообра­зие типов раннегородских поселений, о чем, кстати, уже писали некоторые исследователи.^[537] Такого рода поселения, по нашему глубокому убеждению, могли быть только племенные или меж­племенные центры. Вот почему мы не можем согласиться с Б. Д. Грековым, исключавшим появление города в условиях родо-племенного строя. «Если в племени появились города,— писал Б. Д. Греков, — то это значит, что племени как такового уже не существует», потому и племенных городов «как особого типа городов как будто быть не может».^[538] Здесь сказалось убеждение Грекова в том, что город мог якобы «появиться только при наличии частной собственности, т. е. в классовом обществе».^[539] Приведенный выше историографический материал

показывает, что далеко не все исследователи разделяют мнение о классовом происхождении средневекового города. И здесь кстати напомнить о том, что Ф. Энгельс писал насчет города, который «сделался средоточием племени или союза племен».^[540]

Город возникал как жизненно необходимый орган, коорди­нирующий и направляющий деятельность образующихся на за­кате родо-нлеменного строя общественных союзов, межплемен­ных по своему характеру. Видимо, функциональный подход к определению социальной сути города является наиболее конструктивным. Что касается таких признаков, как плотность населения и застройки, наличие оборонительных сооружений, топографические особенности, то все они являлись производны­ми от функций, которые усваивал город.

Таким ,образом, есть все основания утверждать, что на ран­нем этапе города выступали преимущественно в качестве воен­но-политических, административных и культурных (религиоз­ных) средоточий.^[541] Их можно понимать в известном смысле и как хозяйственные центры, если учесть, что деревня в те времена была продолжением города.^[542] Впрочем, этот вопрос требует до­полнительных разъяснений. Б. Д. Греков полагал, что «город всегда является оторванным от деревни, противоположен де­ревне».^[543] Данное представление широко распространилось среди ученых. Оно базировалось на своеобразном понимании выска­зываний классиков марксизма. Приведем эти высказывания и посмотрим, насколько они соответствуют столь категориче­ским утверждениям. В «Немецкой идеологии» читаем: «Разде­ление труда в пределах той или иной нации приводит прежде всего к отделению промышленного и торгового труда от труда земледельческого и, тем самым, к отделению города от деревни и к противоположности их интересов».^[544] Как видим, факт отде­ления города от деревни К. Маркс и Ф. Энгельс связывают с развитием нации, присущей капиталистической общественно­экономической формации. Поэтому использование приведенного высказывания К. Маркса и Ф. Энгельса для характеристики древнерусского города вряд ли правомерно. Другое высказыва­ние К- Маркса и Ф. Энгельса, которое приводит Б. Д. Греков, гласит: «Противоположность между городом и деревней начи­

нается вместе с переходом от варварства к цивилизации, от племенного строя к государству...».^[545] Нетрудно убедиться в том, что речь здесь идет о начальных стадиях развития противопо­ложности между городом и деревней. Не случайно позднее в «Капитале» К. Маркс писал: «Основой всякого развитого и товарообменом опосредствованного разделения труда являет­ся отделение города от деревни. Можно сказать, что вся эко­номическая история общества резюмируется в движении этой противоположности...»^[546] К. Маркс, следовательно, воспринимал противоположность между городом и деревней как категорию историческую, находящуюся в движении.^[547] Добавим к этому, что К. Маркс говорит об этой противоположности, имея в виду эпоху развитого разделения труда. В этой связи достаточно красноречивой представляется указание К. Маркса и Ф. Энгель­са, по которому «противоположность между городом и деревней может существовать только в рамках частной собственности».^[548]

Итак, высказывания классиков марксизма не дают основания для резкого противопоставления города и деревни на ранней стадии развития городской жизни.

Помимо того, что древнейшие города выполняли роль воен­но-политических, административных, культурных и хозяйствен­ных центров, о чем Говорилось выше, древнейшие города высту­пали в качестве торговых пунктов, где главным образом осу­ществлялась внешняя торговля. Вероятно, в них имела место и некоторая концентрация ремесла, обслуживавшего потребно­сти родо-племенной знати в оружии, военном снаряжении и юве­лирных изделиях. Однако она. имела весьма ограниченное со­циально-экономическое значение, н масштабы ее не были столь значительными, чтобы мы могли рассуждать о ранних городах как центрах ремесленного производства. Отсюда слабость здесь (если не полное отсутствие) внутреннего обмена, а точнее внутренней торговли. Для этого были свои причины, о которых следует сказать особо. Дело в том, что отделившееся от земле­делия ремесло, прежде чем стать ферментом, разлагающим доклассовые отношения, и сконцентрироваться в городе, про­ходит стадию так называемого общинного ремесла, существую­щего в недрах общины и удовлетворяющего внутриобщинные нужды.^[549]

Яркой иллюстрацией здесь может служить индийская общи­на, в рамках которой происходил взаимный обмен услугами между земледельцами и ремесленниками.^[550] На этой стадии раз­вития общинного ремесла появляются мастера-профессионалы, обслуживавшие «всех членов общины в силу своей принадлеж­ности к ней».^[551] Общинные ремесленники органически вписыва­лись в традиционную социальную структуру и даже в определен­ной мере консервировали общинную организацию. Надо сказать, что подобные социальные организмы обладали исключительной живучестью. К. Маркс писал: «Простота производственного механизма этих самодовлеющих общин, которые постоянно воспроизводят себя в одной и той же форме и, будучи разру­шены, возникают снова в том же самом месте, под тем же са­мым именем, объясняет тайну неизменности азиатских обществ, находящейся в столь резком контрасте с постоянным разруше­нием и новообразованием азиатских государств, и быстрой сме­ной их династий. Структура основных экономических элементов этого общества не затрагивается бурями, происходящими в об­лачной сфере политики».^[552]

Нам кажется, что восточнославянское ремесло VIII—IX вв. следует характеризовать как общинное. К сожалению, вопрос об общинном ремесле у восточных славян в качестве этапа развития ремесленного производства со всеми присущими ему особенностями разработан в историографии крайне неудовлет­ворительно. Это, конечно, обедняет наши знания о восточносла­вянском ремесле. Славяно-русская археология между тем рас­полагает необходимыми данными для решения этого вопроса

в положительном аспекте. На поселениях восточных славян VIII—IX вв., которые/иы относим к родовым поселкам,^[553][554] архео­логи находят ремесленные мастерские. Обнаружены также це­лые поселения ремесленников, занятых, например, металлурги­ей. И ремесленные мастерские на территории поселений, и по­селки ремесленников соответствуют стадии общинного ремесла.^55,

ВнутриобщиннЫй характер ремесленного производства пре­пятствовал сосредоточению ремесла в городах. И такое поло­жение сохранялось вплоть До падения родо-племенного строя. С разложением родо-племенных отношений распалось и общин­ное ремесло, что привело к оседанию ремесленников вокруг городов. Но это случилось позднее.

Таким образом, город, подобно любому социальному явле­нию, эволюционировал. Однако его сущность центра общест­венных связей, организующего и обеспечивающего жизнедея­тельность различных социумов, сложившихся в ту или иную- систему, оставалась неизменной. Менялся лишь характер и на­бор этих связей.^[555]

Каковы же были конкретные пути возникновения древнерус­ского города? Мы полагаем, ,что первые города в упомянутом выше смысле возникали как племенные центры. Их образование надо связывать с высшим этапом развития родо-племен­ных отношений. Хронологически оно связано с IX—X вв. Именно к этому времени относится появление таких городов, как Новгород, Киев, Полоцк, Смоленск, Белоозеро, Ростов и др. Будучи средоточиями огромных племенных союзов, они неиз­бежно превращались в крупные городские центры, сохраняя свою -масштабность и позднее, когда родо-племенной строй отошел в прошлое. Прав, на наш взгляд, В. В. Седов, связывая градообразование с племенными центрами.^[556] Но мы не можем согласиться с его мыслью об эволюции городов из племенных

центров, ибо считаем, что племенные центры—это и есть горо­да в социальном смысле слова. А дальнейшее их развитие, как уже мы отмечали, шло по линии умножения их конкретных функциональных свойств.

Многие из городов (племенных центров), по наблюдениям археологов, возникали в результате слияния нескольких посе­лений — явление, напоминающее древнегреческий синойкизм.⁶⁸ Из новейших исследований явствует, что древний Новгород возник в результате слияния родовых поселков — так называе­мых концов.^[557][558] Общинный характер концов угадывается вполне определенно.^[559] Кончанское устройство прослеживается и в дру­гих городах Руси: Пскове, Старой Руссе, Ладоге, Кореле, Смо­ленске, Ростове, Киеве.^[560] Это позволяет предположить о един­стве возникновения древних русских городов, появившихся вследствие слияния нескольких общин. Не случайно исследова­тели Новгорода В. Л. Янин и М. X. Алешковский пишут, что «модель происхождения Новгорода из политического центра од­ной из предгосударственных федераций имеет, по всей вероятно­сти, немалое значение для понимания происхождения первых юж­ных городов, в частности Киева».^[561] О том, что Киев, подобно Новгороду и прочим древнейшим городам, образовался путем синойкнзма, свидетельствуют летописные и археологические ис­точники. Вспомним летописную легенду о трех братьях Кие, Ще­ке и Хориве, основавших Киев. Современные исследователи нахо­дят в ней историческую основу.^[562] Они видят,в легенде указание на реальное существование нескольких самостоятельных посе­лений, предшествовавших единому городу.^[563] Д. С. Лихачев, счи­тая мотив ;братства в легенде сравнительно поздним, полагает, что это братство стало «как бы закреплением союза и посте­пенным объединением этих трех поселений».^{[564][565][566]}

Та же летописная легенда, повествующая об основании Кие­ва, позволяет приблизиться к пониманию социально-политиче­ского статуса племенных центров. Судя по всему, они создава­лись как города правящие. Любопытна в этой связи ремарка летописца, рассказавшего о постройке города Киева тремя братьями: «И по сих братьи держати почата род их княженье в полях».⁶⁶ Следовательно, в легенде постройка города ассоции­руется с началом княжения, В аналогичном плане свидетель­ствует и легенда о призвании варяжских князей, которая соеди­няет строительство городов с управлением общественной жизнью: «...и начата владети сами собе и городы ставити».⁶⁷ Красноречиво и то, что здесь военные столкновения племен отождествляются с враждой городов: «И въеташа сами на ся воевать, и бысть мелей ими рать велика и усобица, и въеташа град на град»,^[567] Конечно, не исключено, что тут перед нами реминисценции поздних представлений летописцев о социально- политической роли городов, современных им. Но мы распола­гаем фактами, которые едва ли могут вызывать сомнения, по­скольку зафиксированы договором Олега с греками, -т. е. до­кументом, подлинность которого общепризнанна. Во время похода Олега на Царьград греки, напуганные русской ратью, изъявили готовность платить дань,,лишь бы князь «не воевал Грецкие земли». Олег потребовал «дати воем на 2000 корабль по 12 грйвен на ключь, а потом даяти уклады на русскыя гра­ды: первое на Киев, та же на Чернигов, на Переяславль, на П олтеск, на Ростов,'на Любечь и на прочаа городы; по тем бо городам седяху велиции князи под Олгом суще».^[568] Стало быть, дань с греков «имали» не только те, кто участвовал в t походе, но и крупнейшие города Руси — главнейшие общины, которые, вероятно, санкционировали и организовали поход на Византию. И в тексте договора 907 г. фигурирует условие, отражающее все тот же своеобразный статус древнерусского города: «При- ходячи Русь да витают у святого Мамы, и послеть царьство на­ше, и да испишут имена их, и тогда возмуть месячное свое,— первое от города Киева, и паки нс Чернигова и ис Переаслав- ля, и прочий гради».^[569]В русско-византийском договоре 944 г, находим сходный текст.^[570] В свете этих исторических данных русский город IX—X вв. предстает как самодовлеющая социаль­но-политическая организация.

Проанализируем другое характерное летописное сообщение, взятое из рассказа о последней мести Ольги, завершившейся разорением древлянского города Искоростеня, повинного всмер-

ти ее мужа Игоря. Расправившись с древлянами, Ольга «воз- ложиша на ня дань тяжку; 2 части дани идета Киеву, а третья Вышегороду к Ользе; бе бо Вышегород град Вользин».^[571] Зна­чит, Киев и Вышгород получали если не всю древлянскую дань, то, во всяком случае, какую-то ее часть. Киев — вольный город. С ним все ясно. Сложнее с Вышгородом. Его летописец назы­вает «град Вользин». Как это понять? Может быть так, что го­род принадлежал Ольге на частном праве? Подобные сужде­ния встречаем в историографии.^[572] На наш взгляд, А. Н. Насонов занимал более правильную позицию, когда говорил: «Вышго­род XI—XII вв. возник не из княжеского села, как можно было бы думать, имея в виду слова летописца —,,Ольгин град’¹ (под 946 г.). В X—XI вв. это не село-замок, а город со своим город­ским управлением (начало XI в.), населенный (в X в.) теми самыми ,,руссам”, которые ходят в полюдье, покупают одноде­ревки и отправляют их с товарами в Константинополь. Сущест­вование здесь в начале XI в. своей военно-судебной политиче­ской организации отмечено „Чтениями” Нестора и сказанием о Борисе и Глебе. Здесь мы видим „властелина градского” имеющего своих отроков или „старейшину града” производя­щих суд».^[573]

Поступление древлянской дани в Киев и Вышгород, иначе — киевской и вышгородской общинам, не покажется странным, если учесть, что покорение древлян — дело не одной княжеской дружины, но и воев многих, за которыми скрывалось народное ополчение, формировавшееся в городах. Без военной помощи земщины киевским князьям было не по силам воевать с восточ­нославянскими племенами, а тем более с Византией или с ко­чевниками.^[574][575] Именно этот решающий вклад земских ратников в военные экспедиции своих князей обеспечивал городам (долю даней, выколачиваемых из «примучиваемых» племен и Визан­тийской империи, откупающейся золотом и различным узорочь­ем от разорительных набегов ратников из Руси.⁷⁵

Итак, на основании данных письменных источников мы при­ходим к заключению о том, что города Руси IX—X вв, являли собой самостоятельные общественные союзы, представляющие законченное целое, союзы, где княжеская власть была далеко не всеобъемлющей, а лишь одной из пружин социально-полити­

ческого механизма, лежавшего в основе общественного устрой­ства.

Как явствует из источников, структура политической влас­ти, управлявшей древнерусским обществом IX—X вв., была трехступенчатой. Военный вождь — князь, наделенный опреде­ленными религиозными и судебными функциями, совет племен­ной знати (старцы градские) и народное собрание (вече) — вот основные конструкции политического здания изучаемой эпохи. Обращает на себя внимание совпадение терминов, обо­значающих членов совета старейшин на Руси и в других регио­нах древнего мира: в древнем Шумере, гомеровском полисе, древней Грузии. Это не удивительно. Как сейчас установлено, «система общинного самоуправления, унаследованная городом- государством от эпохи так называемой ,,военной” или „прими­тивной демократии” и включавшая в себя, как правило, три элемента: народное собрание, совет старейшин и общинных магистратов или вождей, была в равной мере характерна для городов как Запада, так и Востока на наиболее ранних этапах их развития».^[576]

Отмечая родо-племенную структуру и характер обществен­ной власти на Руси IX—X вв., не следует игнорировать новые веяния, ощущаемые в традиционной общественной организации. Мы, в частности, имеем в виду зачатки публичной власти, по­явлению которых способствовало возникновение племенных центров, конструирующихся в города-государства. Само сосре­доточение власти в городе порождало тенденцию к отрыву власти от широких масс рядового населения и, следовательно, превращению ее в публичную власть. Это превращение стиму­лировало и подчинение восточнославянских племен Киеву, за­вершившееся образованием грандиозного межплеменного су­персоюза под гегемонией Полянской общины. Существование подобного союза невозможно было без насилия со стороны киевских правителей по отношению к покоренным племенам. Отсюда ясно, что публичная власть проявлялась в насильст­венной политике, идущей из Киева. Довольно ярко это отрази­лось в событиях, связанных с языческой реформой Владимира, предпринятой, безусловно, не без участия киевской общины. Известно, что Перун вместе с другими богами был поставлен вне Владимирова «двора теремного» и тем самым провозглашен богом всех входящих в суперсоюз племен. Дальнейшие собы­тия показали, что внедрять эту идею пришлось С ПОМОЩЬЮ си­лы. Во всяком случае, появление Перуна в пантеоне новгород­ских богов было связано с прибытием Добрыни в Новгород на правах наместника киевского князя. Еще более красноречи­во об этом свидетельствуют происшествия, связанные с кре-

щением Руси. Христианство, принятое в Киеве, прививалось новгородцам посредством огня и меча.^[577]

Возвращаясь к городским союзам, автаркичньгм по социаль­но-политической сути, мы ставим вопрос: в каком отношении ■они находились с сельской округой? Мы уже видели, что город возникал в результате общинного синойкизма, будучи порож­дением сельской стихии. Органически связанный с селом, город не противостоял ему, а, напротив, являлся как бы ступенью в развитии сельских институтов. Представляя собой общинные учреждения, города на первых порах, вероятно, имели аграрный характер,^[578] т. е. среди их населения немало было тех, кто за­нимался сельским хозяйством. Яркой иллюстрацией этого мо­жет служить летописный рассказ о походе княгини Ольги на Искоростень. Простояв в долгой и бесплодной осаде, Ольга че­рез послов говорила древлянам: «Что хочете доседети? А вси гради ваши предашася мне, и ялися по дань, и делають нивы своя и земле своя,..»^[579] Любпытна фразеология летописца, по ко­торой именно города «делають нивы свои и земле своя». Отсюда явствует, что горожане у древлян еще не порвали с пашней, а это значит, что они еще тесно связаны с прилегающей к го­роду сельской территорией.^[580] Сельскохозяйственные занятия горожан прослеживаются и в других областях Руси.^[581] Напра­шивается историческая параллель с античностью. «Первона­чальные греческие полисы, — замечает В. Д. Блаватский, — по­всеместно имели земледельческий характер, а среди населения было много землепашцев. Да и в дальнейшем основная масса античных городов сохраняла тесную связь с ближайшей земле­дельческой округой».^[582] Экономика этих полисов базировалась на сельском хозяйстве. То же самое было:у африканских йору- бов. В основе экономики их городов-государств лежало земле­делие.^[583]

В конце X — начале XI в. Русь вступает! в полосу заверше­ния распада родо-племенного строя. Это было время неудержи-

мого разложения родовых отношений,⁸⁶ перехода «от коллективно­го родового земледелия к более прогрессивному тогда—индиви­дуальному»,⁸⁶ Рождалась новая социальная организация, осно­ванная на территориальных связях. Начинался так называемый дофеодальный период в истории Древней Руси, ставший переходным от доклассовой формации к классовой, фео­дальной, период, существование которого убедительно до­казал Л, И, Неусыхин на материале истории стран раннесред­невековой Западной Европы, Вполне естественно, что и в исто­рии города мы сталкиваемся с новыми явлениями. Так, среди современных археологов ^бытует мнение, согласно которому на Руси в конце X — начале XI в. можно наблюдать многочислен­ные случаи переноса городов. Это явление некоторые исследо­ватели связывают с «новой Іболее активной стадией феодализа­ции»,⁸⁷ Мы полагаем, что здесь имело место одно из проявлений сложного процесса перестройки общества на территориальных основах, а отнюдь не отражение новой фазы феодализации. Перед нами, в сущности, рождение нового города, хотя и опи­рающегося на некоторые древние традиции. Ряд «переносов», по сути дела, есть вторичный синойкизм. Отсюда понятно, по­чему функции крупных раннегородских центров Михайловского, Петровского, Тимиревского перешли к Ярославлю,⁸⁸ отчего многие города зарождались в гуще поселений, которые вскоре прекращали свое существование.^[584] Подобного рода явления имеют яркие этнографические и сравнительно-исторические па­раллели, Так, у индейцев северо-западной Америки в период формирования территориальных связей несколько поселений на побережье прекратили свое существование, а вместо них возникло одно большое поселение, расположенное в другом месте.^[585] Нечто подобное наблюдается и в Повисленье, где в VIII—X вв. существовало несколько городов, но к концу X— началу XI в. жизнь в них замерла. Центром округи стал город Краков.^[586] Подобные примеры можно было бы продолжить.

Разложение родовых связей означало^прекращение сущест­вования упоминавшегося ранее внутри общи иного ремесла. Ремесленники, выходя из-под покрова родовой общины, устре­мились к городам, поселяясь у их стен. Начался быстрый рост посадов. Не случайно возникновение посадов в большинстве русских городов происходит именно в XI в,^[587] Города становят-

ся центрами ремесла и торговли, т. е. присоединяют к своим прежним социально-политическим и культурным функциям эко­номическую функцию. Полного расцвета городские ремесла и торговля достигают в XII в. И все же главнейшие города Руси выступали в первую очередь не как центры ремесла и торговли, а как государственные средоточия, стоящие во главе земель — городских волостей-государств. О том, как шел процесс склады- вания подобных государственных образований, речь пойдет в следующих разделах настоящей работы.

III.