5. РАБСТВО И СВОБОДА. РАБЫ И ЦАРСКИЕ ЛЮДИ

Античный полис создавался в начале железного века. Воору­жение античного воина было несравненно более мощным, чем, скажем, воина шумерского или же египетского времени Древнего либо даже Нового царства.

Именно в античном обществе раб был наиболее рабом, а сво­бодный — наиболее свободным. В ранней древности (например, у хеттов) иногда встречалось понятие «свободный от чего-нибудь» (например, от повинности), «освобожденный от чего-нибудь» (на­пример, от долгового рабства), но не было общего понятия «сво­боды»; рабу в собственном смысле фактически противостояла длинная лестница подневольных рабского типа, царских людей, общинников, вельмож и т.

Лишь в греческих полисах появляется понятие «свободы» (элевтерия) как состояния отсутствия господства кого бы то ни было над данным человеком — понятие, завещанное греческим полисом всему человечеству. Всякое наличие над человеком гос­подства было дулосюнэ — рабством. Греческий полисный «сво-

водный» — прямой преемник «сына общины» ранней древности; !но тот еще не чувствовал, что над ним нет никакого господства, Ж не называл себя свободным. Гражданин полиса не только чувст­вовал себя свободным, но и считал всякого, кто имеет над собой какое бы то ни было господство, рабом — дулос. Поэтому вне гре­ческого мира, в восточных империях, с его точки зрения, царило поголовное рабство, а попасть под царскую власть было для «сво­бодного» равносильно обращению в рабство. Всякий, кто живет под царской властью,—раб по своей природе; всякий варвар (т. е. по-гречески попросту чужеземец) — раб по своей природе, гово­рит даже Аристотель, и с точки зрения полисного определения свободы он прав. Разумеется, и в греческих полисах не всякий был свободен: сама свобода граждан полиса была основана на эксплуатации рабов, но ведь при отсутствии долговой кабалы единственным источником рабства была покупка или вооружен­ный захват человека за рубежом, а чужестранец для полисного гражданина именно и был «рабом по природе», так что не о чем было беспокоиться.

Существовали, конечно, в греческих полисах и лица, не являв­шиеся ни гражданами данного полиса, ни рабами.

И в восточных империях (пока только восточных — империи на Западе возникнут в конце второго периода) число рабов в это время значительно умножилось и место патриархальных заняли «классические» рабы. Однако здесь состав эксплуатируемого ^класса был не столь однородно-рабским, как в греческих поли­сах. В результате завоеваний царский земельный фонд стал не­объятным, и даже при новых, более эффективных средствах на- • силия не было никакого смысла выделять большую часть армии на то, чтобы держать все население в собственно рабском состоя- _Е нии. Оно оставалось «царскими людьми», т. е. подневольными ? людьми рабского типа, и не более того. (С точки зрения свобод­ных греков, это, конечно, все равно было рабство.) Существова­ние огромного множества царских людей не могло не влиять и на характер отношений между рабовладельцами и «собственно» ра­бами: ясно, что земледельческое хозяйство, обрабатываемое клас­сическими рабами, в данных условиях было бы менее производи­тельно, чем обрабатываемое царскими людьми, например на зем­ле, арендованной у государства частным хозяином: в большом хо­

зяйстве царские люди требовали меньшего надзора и работали с большей охотой. При этом, если в ранней древности царского или храмового работника в отличие от раба нужно было снабжать пайком (или наделом) на него самого и на его семью, то теперь об этом никто не заботился: крестьянин имел то, что имел, пла­тил собственнику земли и средств производства — царю и рабо­тал на своего непосредственного хозяина, а сколько сверх того оставалось на него с семьей — это уж была его собственная за­бота.

Рабы здесь находили поэтому иное применение, чем в антич­ном мире того же времени: основная фигура здесь — раб на об­роке, занимающийся ремеслом, мелкой, а иногда и не мелкой тор­говлей, арендующий землю и т. п.; чем больше он зарабатывает, тем выгоднее хозяину: весь пекулий (имущество) раба — собст­венность рабовладельца; чем больше пекулий, тем больше доход рабовладельца; чем больше доход с раба, тем дороже можно про­дать самого раба^[9]. Поэтому товарное производство, каким сейчас становится городское ремесло,— а отчасти и сельское хозяйство на территориях, принадлежащих городам,— это рабское произ­водство в полном смысле этого слова.

Если для античного полиса характерна идеализация свободы, то для восточной империи характерна идеализация своего госпо­дина: обожествление государя, начало которому было положено в Египте, в Шумере и Аккаде, пронизывает теперь всю идеоло­гию: традиционные мифологические персонажи общинных куль­тов сводятся в сложный пантеон, но этот пантеон — не более как проекция земной деспотии на небо; в искусстве единственным ге­роем остается царь. Так люди обожествляют собственное униже­ние, и лишь кое-где — в предгорьях Гималаев, на границе между оседлыми землями Ирана и полупустынями Средней Азии, в Па­лестине — идет борьба за внесение этики в общепринятую идео­логию.

При всем отличии между «Востоком» и «Западом», отличии, которое возникает только теперь, только на втором этапе древ­ности, нельзя забывать основополагающих фактов: во-первых, что и восточные и западные общества этого времени были одинаково построены на принципе существования рабства и, во-вторых, что античный путь развития со всем его своеобразием по сравнению с остальным миром и важностью для истории человечества — это лишь одно из позднейших ответвлений от тех путей развития раннеклассового общества в целом, которые сложились уже на пер­вом, раннем этапе древности.

В. А. ЯКОБСОН