Становление города-государства в Полоцкой и Смоленской землях
История Полоцка во многом схожа с историей Новгорода. Так же рано, как и в волховской столице, здесь обозначилось стремление избавиться от господства Киева. Судя по всему, Полоцк раньше Новгорода освободился от киевского засилья.
Уже появление на княжеском столе в Полоцке Рогволода, согласно предположению некоторых исследователей, свидетельствовало о нараставшей самостоятельности Полоцка.[726] По мнению А. Н. Насонова,- Владимир Святославич, «воздвигая отчину» Рогнеды, учитывал настроение полочан.[727]Все это, конечно, гипотезы. Но на фоне новгородских событий начала XI в. и последующей истории Полоцка они выглядят вполне правдоподобными.Под 1021 годом имеем сведения о нападении Брячислава на Новгород,[728] Борьба полоцких князей с Новгородом в то время означала, по сути дела, борьбу с Киевом, поскольку подчинение Полоцка Киеву шло через Новгород.[729] Не случайно Ярослав немедленно пресекает набег Брячислава карательной экспедицией, завершившейся разгромом последнего на р. Судомири.[730]Брячислав в своей борьбе с Киевом опирался на растущие силы
полоцкой городской общины, что подтверждает Известная «Eymundar Saga», отразившая события того времени. Один из героев этой саги — Эймунд предлагает полоцкому князю свои услуги в борьбе с киевским властителем. Князь отвечает: «Дайте мне срок посоветоваться с моими мужами, потому что они дают деньги, хотя выплачиваю их я».е Г В, Штыхов почерпнул отсюда сведения о боярском совете в Полоцке,[731][732][733] Но далее сага гласит о том, что полоцкий «конунг» собирает тинг «со своими мужами»,0 Этот факт мы можем рассматривать как свидетельство о вече, ибо тинг в системе социально-политических отношений скандинавов той поры — не совет знати, а народное собрание, во многом подобное древнерусскому вечу.[734] Значит, городская община Полоцка к тому времени настолько окрепла, что без нее князь не мог принимать какое-либо важное решение,
В событиях 1021 г.
привлекает внимание еще одна деталь, весьма существенная для нашего исследования. После заключения мира с киевским князем Брячцслав получил право собирать доходы с городов Витебск и Усвят,[735] что указывает на процесс формирования полоцкой волости, которая уже в этот ранний период достигала значительных размеров. По верному наблюдению А. Н. Насонова, территория Полоцкой области «росла не без помощи военной силы».[736] Не последнюю роль сыграла тут заинтересованность городской общины в захвате одного из ответвлений знаменитого пути «из варяг в греки». Данные летописей и на этот раз подтверждает сага, говорящая о том, что князь полоцкий правит Полоцком и всей той областью, которая лежит подлеЛ2Всеслав, оказавшийся на полоцком столе после смерти отца, продолжает политику своего предшественника. После короткого перерыва, во время которого полоцкие вой участвовали даже в общем походе на торков (1060 г.), он напал на Новгород. И в 1067 г. войска Ярославичей подошли к Минску. Минск тогда, без всякого сомнения, входил в Полоцкую область.
Полоцк стремился покончить с зависимостью от поднепров- ских князей и киевской общины. Вот почему вполне резонно предположение Г В. Штыхова о том, что не без поддержки по
лоцкого веча «выгна Всеслав Святополка из Полотьска».[737]Полочанам, наверняка, не мог импонировать навязанный из Киева князь. Борьба продолжалась, н теперь полочанам во главе с Всеславом пришлось столкнуться с таким виртуозом военного дела, каким был Владимир Мономах. Нет необходимости описывать перепитии этой борьбы. Для нас важно еще раз подчеркнуть, что без содействия полоцкого земства, кровно заинтересованного в освобождении от киевского влияния, столь долгая борьба с могущественным южным властителем была бы невозможна. О причастности к ней полоцкой земщины говорит сама ее ожесточенность. Так, напав на Минск, Владимир «изъ- ехахом город, и не оставихом у него ни челядина, ни скотины».[738]Подобное разорение свидетельствует лишь об одном: активном участии жителей Минска в военных предприятиях своего князя.
Пострадал от Мономаха и Друцк.13 Гоняясь за Всеславом, воины Владимира Мономаха опустошили полоцкую землю «до Лукомля и до Логожьска»13 Перед нами территория формирующейся полоцкой волости-земли.Во второй половине XI в. складывается понятие Полоцкой волости, в результате чего на всех жителей земли переносится название главного города, что запечатлено в летописном рассказе о чудесах в Полоцке, где всадники-невидимки «уязвляху люди полотьскыя и его область. Тем и человеци глаголаху: яко навье-бьють полочаны. Се же знаменье поча быти от Дрьють- ска».[739] Как явствует из летописного текста, слово «полочане» покрывало не только население Полоцка, но и всей Полоцкой области, в том числе Друцка, откуда пошло «знамение».[740]
Формирование-Полоцкой волости за счет славянских земель к исходу XI в. в основном завершается. Дальнейшее ее расширение осуществляется теперь в неславянских землях Прибалтики, Но уже с начала XII в. мы наблюдаем определенные проявления распада только что сложившегося волостного единства. Усиливается общественно-политическая активность земства и одновременно начинается борьба главного города с пригородами, испытывающими тягу к самостоятельности. Новые веяния в истории Полоцкой волости обнаруживаются достаточно отчетливо в соперничестве Давида Всеславича и Глеба Все- славича. Сам факт Появления «удельных» князей — знак не столько роста княжеской семьи, сколько возросшей самостоятельности пригородов. «Удельные» князья выступают, несомненно, как выразители интересов местных городских общин. Внешне это выливалось в военные столкновения. Так, в 1104 г. Давид в коалиции с южнорусскими князьями нападает на Минск.[741]Устанавливается и различная внешнеполитическая ориентация местных князей: друцкие князья (Борисовичи) опирались на Мономаха и мономашичей, а минский князь и его сыновья — на Изяславичей, а потом на Ольговичей. Тем не менее борьба с югом продолжалась, хотя и в усложнившейся обстановке; ее вдохновителем на длительный срок стал Глеб Минский — представитель Минской волости, которая в то время уже отпочковывалась от Полоцкой.
Налицо деятельное участие в этой борьбе земщины. Жители Друцка, например, действовали столь активно, что князь Ярополк Владимирович даже переселил их в свое княжество, где «сруби город Желъди дрьючаном».[742] Под 1117 годом В. Н. Татищев сообщает: «Глеб, минский князь, с по- лочаны паки начал воевать области Владимировых детей: новогородскую и смоленскую. Владимир, хотя беспокойство сего князя смирить, послал Мстислава сына с братиею и воевод с довольным войском и велел, как возможно, Глеба самого, поймав, привезти».[743] Если это известие расценивать как свидетельство о союзе минского князя с полочанами,[744]то надо признать, что Минская волость в рассматриваемое время еще не обособилась полностью от главного города Полоцка и как бы тяготела к нему.
Большую энергию в борьбе с киевскими князьями проявляют и другие пригороды Полоцкой земли: Изяславль, Логожск, Борисов, Друцк. Подтверждение тому находим в известиях о походе на эти города, организованном князем Мстиславом Владимировичем-в 1128 г. Конечно, здесь нельзя делать каких- либо однозначных выводов. Положение упомянутых пригородов вырисовывается как двойственное; с одной стороны, нападение на них говорит, безусловно, о возросшем их значении, с другой— об ответственности жителей этих пригородов за то, что происходило в Полоцке. В последнем случае военные действия против Изяславля, Логожска, Борисова и Друцка следует расценивать как своего рода давление киевского князя на Полоцк. Понятно, почему полочане в конечном счете «выгнаша Давыда и с сынъми и поимше Роговолода идоша к Мстиславу, просяще и собе князем».[745] Отсюда ясно, что Полоцкая волость была еще относительно единой, несмотря на зримые тенденции ее пригородов к обособлению. Консолидации Полоцкой земли, сдерживанию центробежных сил способствовала напряженная борьба с южными князьями, приобретающая в конце 20 — начале 30-х годов особенно острый характер. Под ИЗО годом летописец
сообщает о высылке Мстиславом полоцких князей в Византию, которые, вероятно, нарушили заключенный в 1128 г, договор?1 Мстислав «поточи и Царюграду за неслушание их, а мужи свои посажа по городом их»?5 Правление киевских ставленников вряд ли могло понравиться населению Полоцкой волости.
Будучи «калифами на час», они, без сомнения, стремились взять от своего правления все возможное.Не удовлетворившись проведенной операцией, Мстислав стремился подорвать экономический потенциал земли, нанося удар по полоцким данникам?6 На фоне всех этих событий не выглядит случайным активное выступление горожан в 1132 г., когда полочане воспользовались уходом ставленника Киева Изя- слава, передавшего бразды правления своему брату Святополкуу изгнали последнего, посадив на княжеский стол другого князя?7
После этих событий Изяслав оказался в Минске, что, вероятно, произошло с ведома киевского князя Ярополка, а в 1134 г. мы видим его уже во Владимире Волынском. Вполне допустимо предположение о том, что минчане последовали примеру старшего города и постарались восстановить свою независимость. В условиях значительного еще влияния старшего города на пригороды такое было, конечно, возможно.
Однако влияние это час от часу слабело и сменялось столкновениями пригородов со старшим городом, прервать которые теперь не могли и враждебные отношения с соседями. Яркая иллюстрация тому — события середины XII в.. В 1151 г. полочане «яша Рогъволода Борисовича князя своего и послаша к Меньску и ту и держаша у велице нужи, а Глебовича к собе уведоша»?8 Затем полочане «прислашася к Святославу Олго- вичу с любовью, яко имети отцем собе и ходити в послушанья его и на том целоваша хрест»?9Эти летописные известия свидетельствуют о весьма значительной политической активности полоцкой общины, способной менять князей, держать их «у велице нужи», сноситься с князьями других волостей и заключать с ними соглашения. Не исключено, что по договоренности с полочанами Святослав Ольгович взял к себе «в подручники» Рог- волода Борисовича, вызвавшего неудовольствие полоцкой общины. Под 1159 годом Ипатьевская летопись сообщает: «Иде Рог- волод Борисович от Святослава от Олговича искать собе волости, поем полк Святославль, заве не створиша ему милости ему братия его, вземше под ним волость его и жизнь его всю и приехав к Случьску и нача слатися ко Дрыочаном».
Перед нами текст, любопытный во многих отношениях. Прежде всего при-и Ал ексеев Л. В. Полоцкая земля, с. S60.
’5 ПСРЛ, т. II, стб. 304.
16 См.: Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 263.
27 ПСРЛ, т. I, стб. 302.
ївТам же, т. II, стб. 445.
29 Там же, стб. 445—446.
влекает внимание интерпретация летописцем произошедших событий. Совершенно неожиданно для нас он выводит на авансцену «братию» Рогволода, лишившую якобы его волости. Но мы ведь знаем, что это дело рук не родичей князя, а полочан, т. е. общины главного города. Тут нам предоставляется случай убедиться в своеобразной манере подачи материала летописцем, который, вопреки фактам, изображает князей главными действующими лицами, затушевывая деятельность полочан. Правда, несколько ниже «списатель» возвращается к истинному положению вещей, рассказывая о том, как полочане направили «в тайне» посольство к Рогволоду со словами: «Княже нашь, съгрешили есмь к Богу и к тобе, оже въстахом на тя без вины, и жизнь твою всю разграбихом и твоеа дружины, а самого емше выдахом тя Глебовичем на великую муку».[746]
Отсюда понятно, сколь опасно некритическое отношение к летописным записям, содержащим сведения о князьях, выступающих в качестве вершителей политических судеб древнерусских земель XII в. Нельзя забывать, что здесь мы имеем явные издержки прокняжеского настроя летописцев, порождавшего соответствующие искажения при передаче исторических событий.[747]
Изучаемые известия летописи имеют еще один содержательный аспект,:характеризующий взаимоотношения полоцкой общины и князя. Волость, где правил Рогволод, ассоциируется у летописца с понятием «жизнь». Это указывает на огромное, можно сказать, определяющее значение в княжеском бюджете платежей, собираемых с волощан, в данном эпизоде — обитателей Полоцкой волости. Важно подчеркнуть: право сбора такого рода доходов дается князю общиной главного города, что являлось своеобразным вознаграждением правителю за осуществление им общественно полезных функций. Перед нами порядки, типичные для позднеродовой социальной структуры и обществ с незавершенным процессом классообразования.
Заслуживает упоминания и такая деталь, как разграбление «жизни», т. е. имущества,[748] князя и его дружины. Под «разграблением» надо понимать конфискацию княжеского и дру-
ж и иного имущества, произведенную полоцкой общиной. Аналогичные случаи имущественного изъятия у правителей, смещенных с должности городской общиной, мы уже наблюдали в других землях, в частности в Новгороде.[749] Это свидетельствует о сходстве политического развития Полоцкой и Новгородской волостей. Отметим также и то, что в Полоцке, как и в Новгороде, община оказывается сильнее, чем князь с дружиной, поскольку она в состоянии распорядиться ими по своему усмотрению. Князь и дружина, следовательно, не могли противостоять вооруженным жителям Полоцка, представлявшим собой более мощную военную организацию, нежели дружинники, и, что особенно важно подчеркнуть, независимую от князя.
Сквозь летописное повествование просвечивают некоторые новые черты полоцкого пригорода Друцка. Ищущий «собе волости» князь Рогволод «нача слатися ко Дрьючаном. Дрьючане же ради быша ему и приездяче к нему вябяхут и к собе, рекуче поеди, княже, не стряпай, ради есме тобе, аче ны ся и детьми бити за тя, а ради ся бьем за тя. И выехаша противу ему более 300 лодии (людии?) Дрыочан и Полочан и вниде в город с честью великою, и ради быша ему людие, а Глеба Рос- тиславича выгнаша и двор его разграбиша горожане и дружину его».[750] Как явствует из приведенного рассказа летописца, Рогволод в своем стремлении утвердиться в Полоцкой волости опирался на поддержку населения Друцка, что, бесспорно, говорит о значительной самостоятельности этого полоцкого пригорода. Вместе с тем в Друцке встречаем какую-то группу полочан. Данное обстоятельство указывает на сохраняющиеся еще связи пригорода с главным городом. Но то были связи почти равноправных партнеров. Прежнее господство Полоцка и неравноправный статус Друцка канули в вечность. Дрючане без ведома полоцкой общины отворили ворога своего города Рогволоду, а Глеба Ростиславича «выгнаша», причем они разграбили двор князя Глеба и добро его дружинников, продемонстрировав тем самым превосходство в силе над этими, так сказать, кадровыми военными. Друцкая община, следовательно, выступает как вполне оформившийся социально-политический союз, обладающий собственной и независимой от князя военной организацией.
Происшествия в Друцке всколыхнули массы полочан: «И мя- тежь бысть велик в городе в Полчанах, мнози бо хотяху Рогъ- волода, одва же останови людье Ростислав и одарив многыми дарми и води я к хресту».[751]Легко убедиться, сколь непрочным было положение князя в Полоцке, как зависел он от настроения горожан, перед которыми приходилось ему заискивать и всячески ублажать, чтобы расположить их к себе. Летописец сообщает о существе договора между Ростиславом и полочанами, под-
твержденном крестоцелованием: «На том бо целовали бяше хрест к нему, яко ты нам князь еси, и дай ны Бог с-тобою пожити, извета никакого же до тебе доложити и до хрестного целования».[752] Соглашение, вероятно, было временным. Иначе трудно понять последнюю фразу: «...и до хрестного целования».
Восстановив пошатнувшиеся было свои отношения с полоцкой общиной, князь Ростислав, видимо, не без согласия и участия полочан отправился в поход на Рогволода, обосновавшегося в Друцке. Благодаря помощи дрючан Рогволод устоял в бою. Враждовавшие князья примирились. Но Ростислав недолго оставался в Полоцке. Вскоре там началось всеобщее движение, направленное против него, в ходе которого полочане уже не грабили княжескую дружину, а попросту избивали. Ростислав соединился с остатками дружины «на Белчици и оттуда поиде полком к брату к Володареви Меньску и много зла створи волости Полотьскои воюя и скоты и челядью».[753] А полочане послали «по Рогъволода Дрьютьску, и вниде Рогъволод Полоть* ску месяца июля и седе на столе деда своего и отца своего с честью великою, и тако быша ради Полочане».[754] Здесь в летописи бывший пригород Полоцка Минск мыслится вне Полоцкой волости, что означает освобождение Минска из-под власти главного города и обособление его в отдельную и самостоятельную волость. О том же говорит и поведение минчан, впустивших Ростислава, изгнанного полочанами, в свой город. Но Полоцк все еще цеплялся за старину, пытаясь вернуть утраченные позиции старшинства. В 1160 г. «ходи Рогъволод с Полт- ианы на Рославнаго Глебовича к Меньску». Шесть недель простоял Рогволод у стен Минска. Наконец, он «стцОри мир с Ростиславом по своей воли». Примечателен тот факт, что Рогволо- ду оказывал помощь киевский князь Ростислав Мстиславич- «Послал же бяше Ростислав ис Киева помочь Рогъволоду с Жирославом с Нажировичем Торкъ 600».[755] Этот факт, по нашему убеждению, красноречиво свидетельствует о том, что отношения Полоцка с Минском приобрели в значительной мере внешнеполитический характер. Перед нами, по существу, две самостоятельные волости, имеющие собственных князей, враждебных друг другу. Их враждебность—не только результат столкновения внутрикняжеских интересов, но и следствие противоречий между полоцкой и минской общинами. Вот почему необходимо с осторожностью относиться к тем известиям летописи, в которых военные конфликты, происходившие на Руси рассматриваемого времени, включая, разумеется, и Полоцкую волость, подаются как сугубо межняжеские распри. Под 1161 годом летописец, например, сообщает: «Ходи Рогъволод ко Мень-
ску на Ростиславнаго Глебовича и створи с ним мир и въвзра- тися въ свояси».[756] В 1160 г. князь Рогволод, как мы знаем, ходил против Ростислава Глебовича «к Меньску» вместе с полочанами. На сей же раз о полочанах летописец хранит молчание. Значит ли это, что они не принимали участия в походе? Конечно, нет. Ведь князь Ростислав опирался на минскую общину. Чтобы одолеть его или склонить к миру, надо было управиться и с минчанами, для чего сил одной княжеской дружины явно не хватало; Без помощи полочан поход на Минск едва ли мог состояться. Анализ источников показывает, что в межкня- жеской борьбе на Руси XII в. народное ополчение («.вой») фигурирует в подавляющей массе батальных сцен. И нередко побеждал именно тот князь, за кем шло больше «воев».[757] Участие «воев» в княжеских «которах» нельзя расценивать только в качестве поддержки, оказываемой населением того или иного города своим князьям, ибо в нем находила отражение межобщинная борьба, получившая широкое распространение в древнерусской жизни. Поэтому изучение межкняжеских конфликтов невозможно вести, отвлекаясь от соперничества и противоборства древнерусских . городских общин, городов-государств. Нарушая данный принцип, мы неизбежно придем к односторонним выводам, искажающим историческую реальность. Вот, кстати, летописный рассказ о походе в 1162 г. князя Рогволода во главе полоцкой рати на Городец: «Приходи Рогьволод на Володаря с Полотьчаны к Городцю. Володарь же не да ему полку въ дне, но ночь выступи на нь из города с Литьвою. И много зла створися в ту ночь: онех избиша, а другыя руками изоимоша, множьство паче изъбьеных. Рогьволод же въбеже в Случьск и ту быв три днии иде в Дрьютеск, а Полотьску не сме ити, за- неже множьство погибе Полотчан, Полотчане же посадиша в Полотьски Василковича».[758] Очень трудно здесь указать, где кончается соперничество Рогволода с Володарем и начинается борьба полочан с городчанами, поскольку оба князя были тесно связаны с общинами, которыми управляли. Особенно наглядно это видно на примере Рогволода, который, боясь ответственности за большие потери в полоцком войске, не вернулся в Полоцк, а укрылся в Друцке, где у него, как мы убедились ранее, имелись сторонники и доброхоты. Боязнь Рогволода полочан, а также посаженне ими на княжеский стол Всеслава Василь- ковича свидетельствуют лишь об одном: источником власти князя в Полоцке являлась местная городская община. Напомним, что подобные порядки мы уже наблюдали в Новгороде. История Полоцка, следовательно, не отличалась в принципиальном плане от истории Новгорода.
Таким образом, в середине XII в. довольно явственно обозначились симптомы распада единой прежде Полоцкой земли на относительно самостоятельные городовые волости, иными словами города-государства. Приведем еще ряд фактов, подтверждающих это наше наблюдение.
Разлад между частями Полоцкой земли заметен в невыразительном на первый взгляд сообщении летописи насчет участия «кривских князей» в походе 1162 г. на Слуцк.[759] В. Е. Данилевич предположил, что в данном сообщении речь идет не о всех князьях Полоцкой области, а только о минских Глебовичах— северных' соседях слуцких князей.[760] В этом вопросе В. Е. Данилевича поддержал Л. В. Алексеев.[761] Вероятно, так оно и было. Ведь, скажем, Друцк, имевший давние связи со Слуцком, отнюдь не был заинтересован в походе против него.
Во второй половине XII в. происходит обособление Витебской волости.[762] Показательно, что в известном договоре 1229 г. Смоленска с Ригою и Готским берегом она упоминается наравне с Полоцкой волостью: «Та же правда буде Русину (в Ризе) и Немчичю по Смоленьскои волости и по Полотьскои и по Витьбьскои».[763] Значительно ранее, видимо; в начале XII в., определилась Изяславско-Логожская волость, которая во второй половине того же столетия разделяется надвое.[764] Со второй половины XII в. фигурирует в источниках Лукомльская волость.[765]
Яркой иллюстрацией совершающегося дробления Полоцкой земли может служить летописная запись о том, как в 1186 г. «на зиму иде на Полтеск Давыд Ростиславич из Смолиньска, а сын его Мстислав из Новагорода, из Ложьска Василко Воло- даревич, из Дреютьска Всеслав. И слышаша Полочане и зду- маша, рекуще: не можем мы стати противу Новгородцем и Смолняном, аще попустим их в землю свою, аще мир створим с ними, а много ны зла створять, попустят ны землю, идучи до нас, пойдем к ним на сумежье».[766] Цитированный текст не оставляет сомнений в том, что поход 1186 г. на Полоцк осуществлялся не столько силами княжеских дружин, сколько городских общин, в частности Новгорода и Смоленска. Этот вывод прямо следует из слов полочан: «Не можем мы стати противу Новгородцем и Смолняном». Вместе с Новгородом и Смоленском свои полки на Полоцк двинули Логожск и Друцк,
находившиеся некогда под властью полоцкой общины, а теперь оказавшиеся в стане ее врагов, — факт, свидетельствующий о сравнительно далеко зашедшем распаде Полоцкой земли на более мелкие волости, т. е. города-государства, образование которых сопровождалось напряженной борьбой пригородов со старшим городом. В ходе этой борьбы силы полоцкой общины слабели. Неудивительно, что пригороды порой торжествовали над Полоцком. Так, в 1167 г. минское войско разбило Всесла- ва полоцкого, и с помощью минского оружия на полоцком столе утвердился Володарь. И только витебской общине удалось противостоять Володарю. Всеслав вновь вокняжился в Полоцке, направленный туда (и это очень важно отметить) витебским, князем Давыдом.[767] Для этих событий, как, впрочем, и для событий 50-х годов, рассмотренных нами выше, характерно то, что пригороды навязывают главному городу своих претендентов на княжеский стол. Князь то из Друцка, то из Минска восседает на полоцком столе, а потерпев неудачу, возвращается а приютивший его пригород. Похоже, что пригород приобретает значение своеобразного плацдарма для утверждения того или иного князя в Полоцке. Причины такого явления открываются нам, с одной стороны, в ослаблении общины главного города, изнуренной конфликтами с общинами пригородов, с другой — в беспрецедентном (относительно остальной Руси) развитии самостоятельности пригородов в Полоцкой волости. Вместе с тем их стремление посадить своего князя на полоцкий стол говорит о сохраняющихся еще связях пригородов с главным городом. Однако характер этих связей во многом изменился. И мы можем рассматривать попытки пригородов навязать Полоцку угодных себе князей как попытки возобладать над своей, если уместно так выразиться, метрополией, ‘поменяться местами с полоцкой общиной, посягнуть на статус главного города. Борьба с пригородами вынуждала полочан искать союзников в соседних землях, а это, в свою очередь, втягивало Полоцк в междоусобия соседних городов-государств.[768]
Итак, мы проследили, насколько позволяют, разумеется, источники, как складывалась Полоцкая волость и как постепенно происходил распад ее на более мелкие волости. Если пользоваться иными терминами, то необходимо говорить о формировании города-государства в рамках первоначальной Полоцкой волости и последующем раздроблении его на несколько городов-государств, центрами которых становились бывшие пригороды Полоцка. Обратимся теперь к Смоленской земле.
Начальные страницы истории Смоленска в значительной мере напоминают нам то, что известно о Новгороде и Полоцке.
Со времен Олега и Игоря город платил дань Киеву. К сбору дани, по мнению исследователей, сводилась роль сидевшего в Смоленске князя из Киева — Станислава?3 С разложением родо-племенных отношений и образованием территориальной социальной структуры в конце X—начале XI в. здесь зрели силы, способные противостоять господству поднепровской столицы. Думаем, что именно с действием этих сил надо связывать появление в середине XI в. самостоятельного княжения в Смоленске. Правда, в 1060 г. Ярославичи разделили Смоленск, т. е. доходы с города, на три части.51 Смоленск, полагают историки, оказывал сопротивление.[769] Как бы там ни было, остановить развитие смоленской волостной общины было уже невозможно. Рост ее самостоятельности ощутил на себе князь Олег. В 1096 г. он «приде Смолиньску и не прияша его смолняне».[770] Это отнюдь не первое свидетельство активности, скорее всего вечевой, жителей Смоленска. Летописец замечает: «Новгородця бо изначала и Смольняне, и Кыяне, и Полочане, и вся власти яко на думу на веча сходятся...»[771][772][773] Летописное «изначала» относится примерно к середине XI в.5’ В вечевой организации и в преломлявшихся через вече отношениях городской общины с князьями наиболее полно отразилась социально-политическая активность смольнян в XI—XII вв. Так, в 1175 г. «смоляне выгнаша от себе Романовича Ярополка, а Ростисла- вича Мстислава вьведоша Смоленьску княжит [774]ь».[775] Следует согласиться с Л. В. Алексеевым в том, что события, подобные этому, имела в виду вдова покойного Романа Ростиславича, когда причитала: «Многия досады прия от Смолнян и не видя тя, господине, николи же противу ихъ злоу никоторого зла въздающа».[776] Надо, однако, иметь в виду, что, несмотря на такие отношения, после кончины Романа «плакашеся по нем вси Смолняне, поминающе добросердне его до себе».[777]В 1185 г. смоляне «створили» вече во время похода, который возглавлял князь Давыд: «Смолняне же почата вече деяти, рекуще; мы пошли до Киева, даже бы была рать билися быхом, нам ли иное рати искати, то не можем...»6г Не менее яркие события произошли в следующем, 1186, году, когда «въстань бысть Смо-
леньске промежи князьм Давыдом И СМОЛНЯНЫ, И МНОГО голов паде луцьших муж».[778] Современный исследователь Л. В. Алексеев справедливо видит крупную роль смоленского веча в известиях летописи под 1190 годом.[779] Однажды Олег Святославич, сообщая родичам о своей победе над смоленским князем Давыдом, заметил: «Сказывають ми и Смолняне изыимани, ажь братья ихъ не добре с Давыдом».[780] Здесь, вероятно, речь идет о политической активности населения Смоленска, находившей выражение в вечевой деятельности.[781] В 1138 г. смоль- няне «яша» князя Святослава Ольговича и заключили его под стражу.[782] Эта операция вряд ли была проведена без ведома веча. Характерны события 1159 г. Тогда Ростислава Смоленского союзные князья пригласили на Киевский стол. Ростислав же с ответом послал «Ивана Ручечника и Якуна от Смольнян мужа и от Новгородець» [783] И. Д. Беляев в свое время сделал на основании этого известия вполне правомерный вывод: «Ростислав принимает киевский стол с согласия смольнян и новгородцев».[784]На вечевую практику смольнян намекает летопись под 1214 годом.[785] Вечевые формы политического быта жителей Смоленска отражены и в договорных грамотах Смоленска с его западными торговыми партнерами.[786]
Социально-политическая роль смоленского веча, смоленской городской общины ярко отразилась в грамоте Ростислава Мстиславича, который «приведох епископа Смоленску, здумав с лгодми своими...».[787] С санкции веча не только основывается епископия, но и передаются ей земли, зависимые люди и т. д. Указание на вече видел здесь уже П. В. Голубовский,[788] О вече по отношению к данному случаю писал А. А. Зимин.[789] В том же смысле интерпретирует Ростиславову грамоту и М, Н. Тихомиров.[790] Иного мнения придерживается Л. В. Алексеев. «,,Лю
ди свои" — явно не вече, а ближайшие советники князя».[791]Считаем, что он неправ: речь в грамоте идет о вече. Л. В. Алексеев не учел данные так называемой «Похвалы князю Ростиславу», в которой говорится, что Ростислав «прииде первое в град Смоленск на княжение, н виде смолинскую церковь сущую под Переяславлем, и негодова, и здума с бояры своими и с людьми, и постави епископа к церкви святыя Богородицы...».[792] Тут термин «люди» обозначает именно смоленскую городскую общину. Красноречива и концовка грамоты Ростислава: «Да сего не по- суживаи никто же по моих днех, ни князь, ни людие».[793] Здесь «людие» как потенциальные нарушители Устава поставлены вровень с князем.[794]
Таким образом, социально-политическая мобильность смоль- нян на протяжении XI—XII вв. постепенно нарастала, шло становление общественно-политической структуры волостной общины, базировавшейся на территориальном принципе. Параллельно с этим шел процесс формирования Смоленской волости. Для реконструкции этого формирования у нас есть уникальный источник — комплекс грамот, связанных с учреждением еииско- пии в Смоленске.[795] Постараемся определить значение этих грамот, прежде всего грамоты Ростислава для изучения интересующего нас процесса. Гр амота подразделяется на шесть пунктов: 1) благословение; 2) объявление об учреждении епископии
с указанием на «повеление» отца князя и совещание «с людьми своими»; 3) перечень пожалований епископии, оканчивающийся заявлением: «...что же мога, то же даю»; 4) перечень судебных дел, которые относятся к юрисдикции епископа, и распоряжение об отказе в судебных пошлинах и денежных штрафах светским претендентам на них: князю, посаднику, тиуну, иным «от мала до велика»; 5) оговорка о соразмерности количества десятины от даней, определенного в урожайный и мирный год; б) санкция, включающая запрет нарушения грамоты и заклятье— угрозу страшным судом на том свете за ее нарушение.[796]
Ученых давно уже привлекает список даней, из которых смоленскому епископу жаловалась десятина. Велик соблазн найти какую-либо закономерность в построении этого списка, а еще больше — связать его с формированием смоленской земли. Так, исследователь грамоты Ростислава Л. В. Алексеев пытается подразделить пункты, упомянутые в грамоте, на группы, которые, по его мнению, осваивались княжеской данью в разное время. Таким способом он выделяет 4 этапа «феодализации» Смоленской земли. Сначала в середине XI в. были внесены в список, по мнению Л. В. Алексеева, первые 12 (Вер- жавляне Великие — Былев) пунктов, которые расположены в географической последовательности, «начиная с самого крупного дохода и кончая самым меньшим». Следующие наименования (Бортницы — Мирятичи) были, согласно Алексееву, приписаны «явно позднее», по мере упорядочения дани или в результате специальных военных экспедиций. После присоединения Мирятичей княжеской данью была охвачена вся основная территория смоленских кривичей, и дальше дань могла распространяться только на некривичские земли. К семнадцатому пункту податного перечня теперь приписываются еще три, расположенные в области Пахрьг и Нары, где жили вятичи: Доб- рятино, Доброчков, Бобровницы. Впрочем, в это время дань росла и внутри Смоленского княжества, где возникали новые центры обложения: Дедогостичи, Ження Великая и Солодов- ничи. Княжеские отряды проникают в земли радимичей, и там на Верхней Десне создают податные волости,[797] В области голяди возникли Путтино с подчиненным ему пунктом Беницы. «Последний этап феодализации Смоленской земли» начался, по мысли Л. В. Алексеева, «упорядочением дани на торговых коммуникациях как на Днепре (Копысь), так и в области радимичей (Прупой, Кречут — Пропойск и Кричев), на пути в Новгород (Лучин), в верховьях р. Болва- (Блеве), вятической р. Москва (Искона на притоке этой реки — Исконе)». Л. В. Алексеев старается проставить «на этой шкале какие-либо твердые
временные вехи». Первые 12 пунктов вошли в список даней в 1054 г. Далее произошло присоединение земель голяди. Но произошло это не в 1058 г., как полагал, опираясь на летопись, А. Н. Насонов, а в первые десятилетия XII столетия. Поскольку голядь археологически еще не обнаружена, то вывод этот сделан на том основании, что соседнее с голядью вятичское население выросло именно в начале XII в. и в это время привлекло внимание смоленских князей. А раз так, продолжает дальше мысль Л. В. Алексеев, то пункты, перечисленные до пунктов, находящихся в землях вятичей и голяди и после первых 12 пунктов,- т. е. Борницы, Витрин, Жидчичи, Басея, Мирятичи, присоединены после 1054 г., но до начала XII в. или во второй половине XI в. Следующая временная веха, которую считает возможным выделить Л. В. Алексеев, это 1116 г. Именно в этом году Вячеслав Смоленский занял Копысь, а после этого она впервые упоминается лишь в Уставной грамоте Ростислава. Есть еще две временные вехи. Во-первых, 1127 г., выделенный чисто логическим путем: если захват Кричева и Пропойска был действительно осуществлен Ростиславом или даже Мстиславом, то произойти это могло скорее всего в 1127 г., когда черниговские Ольговичи были утеснены. Во-вторых, 1134 г., когда была внесена суздале-залесская дань в Смоленский устав.[798][799]
Мы потому подробно остановились на изложении концепции .Л. В. Алексеева, что она положена в основу принципиально важных выводов о «феодализации» Смоленской земли. Но присмотримся к построениям автора внимательнее.
Прежде всего замечаем, что его схема не выдерживает критики в одном из своих основных звеньев. Имеется в виду этап освоения восточной территории. Локализацию пунктов, расположенных здесь (Добрятино, Доброчков, Бобровницы), ,Л. В. Алексеев произвел вслед за П. В. Голубовским,34 Кроме указаных трех тут локализованы еще Путтин, Беницы и Иско- на. Однако современные исследователи В. В. Седов и В. А. Кучкин показали искусственность приемов П. В. Голубовского при определении восточной части Смоленской земли.[800] Действительно, Добрятин П. В. Голубовский, а вслед за ним Л. В. Алексеев видят в селе Добрятнне, которое стояло на правом берегу
р. Пахры. Но село это возникло только во второй половине XIV в. А в первой половине того столетия упоминается вместо
с. Добрятино — Добрятинская борть. В, А, Кучкин приходит к справедливому выводу о том, что «поросшие густыми лесами
берега р. Пахры начали осваиваться не 8 XII, а в XIV в.».[801]Кучкин отмечает и сомнительность локализации Доброчкова, который идентифицировался с позднейшим селом Добриной на р. Истье, а также Бобровниц, за которые П. В. Голубовский принимал Бобровникн XIX в. Боровского уезда.[802] Единственным основанием для локализации Доброчкова и Бобровниц было их совместное упоминание с Добрятиным в Уставной грамоте. Из предложенных локализаций, по мнению В. А. Кучкина, бесспорной может быть признана только одна — Искона, которая лежала, очевидно, по р. Исконе, левому притоку р. Москвы в ее верхнем течении.[803] Но ведь Искона упомянута в грамоте лишь на 32 месте.[804] Значит, все рассуждения о третьем этапе «феодализации», а также определение времени этого этапа не имеют под собой прочной основы. А следовательно, неправомерно выделение и второго этапа, которое базируется на логическом построении: «после» первого, но «до» третьего. Неубедительно и выделение дат 1116 и 1127. Так, Л. В. Алексеев уверенно пишет о том, что в 1136 г. еще не было Мстиславля и Рос- тиславля.[805] Вывод этот делается, видимо, лишь на том основании, что ни тот ни другой не упомянуты в грамоте Ростислава, так как ни собственные раскопки Алексеева, ни письменные источники им же цитируемые в другой части его книги не дают материала для такого вывода.[806]Л. В. Алексеев в данном случае забывает, что список даней грамоты Ростислава не направлен на то, чтобы отразить все пункты, находившиеся в сфере влияния Смоленска. Здесь перечислены лишь те пункты, доходы от которых получал теперь епископ.
Итак, внимательное рассмотрение пунктов, перечисленных в грамоте Ростислава,[807] не позволяет согласиться с построениями Л. В. Алексеева.
Определенная закономерность в размещении пунктов, упоминаемых в документе, есть. Обращает на себя внимание то, что подавляющее количество пунктов, платящих дань, являются периферией по отношению к Смоленску и располагаются на значительном расстоянии от него. Полагаем, что Уставная грамота отразила процесс освоения городской общиной Смоленска территории земли. Перед нами уникальный источник, довольно подробно рисующий картину складывания города-государства
Мы коренным образом расходимся с Л. В. Алексеевым в понимании движущих сил формирования территориальных образований, называвшихся в древнерусский период волостями или землями. В работе, посвященной Полоцкой земле, Л. В. Алексеев (вслед за А. Н. Насоновым) связывал расширение территории земли с появлением «местного феодального класса, в интересах которого было создать аппарат принуждения, распространяя его действие на значительные территориальные объединения, и бороться за расширение своей областной территории».84 В Смоленской земле главная роль отводится княжеской колонизации. Но уже на полоцком материале мы видели, что у самых истоков формирования волостной системы стоит городская община. С позиции, на которой стоят Л. В. Алексеев и А. Н. Насонов, весьма трудно объяснить заинтересованность всей полоцкой городской общины в судьбах волости. В полной мере это относится и к Смоленской земле: ведь данями, как и другими пожалованиями, распоряжается городская община Смоленска.[808][809][810] В этой связи не вызывает удивления тот факт, что жители Смоленска освобождали себя от некоторых платежей.[811]Действительно, ни в Уставной грамоте, ни в грамоте о пого- родьи и почестьи Смоленск не упомянут. Насонов резонно замечал, что из грамоты Ростислава явствует следующее: «..смоленское „погородие” собиралось не с самих смолян, а с „области”».[812]
Итак, учитывая все сказанное, а также нефеодальный характер дани,88 еще раз подчеркиваем, что в грамоте Ростислава
запечатлен процесс складывания волости, города-государства. Грамота рисует нам сложную и интересную картину образования волости. В зависимости от Смоленска находятся поселения разных стадий социального развития. Среди них можно выделить города с прилежащими к ним волостями, погосты, которые можно считать предшественниками будущих городов. Обращают на себя внимание пункты с патронимическими названиями. Это, видимо, племенные поселения.
Грамота Ростислава содержит сведения о ближайшей округе Смоленска, о тех землях, которые и легли в основу формирования Смоленской волости. С согласия смоленского веча Ростислав наделил епископию селами Дросенским и Ясенским, где сидели изгои, сеножатями и озерами. Все эти земли и воды представляли собственность смоленской городской общины и лежали в той смоленской «области» в узком смысле этого слова, которая раньше всего стала тянуть к городу. Весьма красноречивы отдельные фразеологические обороты смоленской уставной грамоты: «...и озера Нимикорская и с сеножатьми, и уезд княж, и на Сверковых луках сеножати, и уезд княж,..»[813][814] Что следует понимать под выражением «уезд княж»? Нам кажется, что его можно толковать как «въезд княж».[815] Если наше тол
кование верно, то это проливает дополнительный свет как на характер земельных отношений в тот период, так и на структуру земельной собственности в формирующейся Смоленской ВОЛОС’ ти. Здесь мы имеем, по сути дела, древнерусский вариант ager publicus. Князь «въезжает» в сеножати и озера, иначе — только пользуется ими,[816] Свое право въезда он и передает вновь учрежденной епископии. Собственником же угодий является смоленская городская община,
В середине и во второй половине XII в, понятия «Смоленская волость», «Смоленская земля», начинают постоянно фигурировать в летописи,[817] Данный факт, по нашему мнению, указывает на завершение в Смоленске становления города-государства. Термин «Смоленская земля» помимо территориального смысла приобретает социальное содержание, обозначая Смоленскую волостную общину, наделенную действенной политической силой, в чем убеждаемся на примере Святослава Всеволодовича, который «имел тяжу» с князьями Рюриком, Давыдом и «Смоленьскою землею»,[818] Л, В, Алексеев по поводу «тяжи» Святослава со Смоленской землей справедливо говорил, что Земля эта «была самостоятельной силой, с которой необходимо было считаться, как и с князем».[819]
Любопытные изменения происходят и в содержании термина «смолняне», обозначавшего сперва жителей главного города и нередко — волости. Теперь слово «смолняне» отождествляется также с понятием «страна», что подчеркивает суверенный характер смоленской общины, конституировавшейся в город- государство, Так, в 1224 г, накануне битвы с татарами к «острову Варяжскому» прибыла «вся земля Половецкая и Черниговцем приехавшим и Кияном и Смолняном [и] инем странам»,[820]
Источники позволяют проследить дальнейшую историю Смоленской волости. Это отразил интересный документ из смоленского комплекса — так называемая грамота «О погородьи
и почестьи».105 [821] Здесь видим развивающуюся систему пригородов, на которые из Смоленска как религиозного центра распространяется власть епископа и смоленской городской общины. Замечаем в источниках и начальные стадии процесса, идущего почти параллельно названным, — процесса дробления, разложения города-государства на новые, более мелкие образования. В грамоте Ростислава в начале списка даней стоят Вер- жавляне Великие, а их центр — Вержавск—расположен в конце списка. Видимо, он приписан позднее. Тут мы наблюдаем формирование «микроволости». Вержавляне Великие — девять погостов, которые платят большую дань (1000 гривен). Очевидно, дань сначала выплачивалась прямо в Смоленск. Постепенно Вержавск объединяет погосты (погосты — скорее всего центры общин) вокруг себя, в него начинает «сходиться» дань, образуется союз общин во главе с торгово-ремесленной и земледельческо-землевладельческой общиной главного города. Подобная картина вырисовывается и в «Путтинском куске» грамоты Ростислава.[822] По такому пути, собственно, шли все погосты, существование которых отразилось в грамоте. Все они начинали стягивать небольшие волости и проявлять тенденции к превращению в города. Другое дело, что далеко не во всех случаях эта тенденция была реализована. Грамота «О погородьи и почестьи» рисует нам возникновение таких центров, К их числу относится Ельня, возникающая на территории одного из малых племен кривичей.[823]® Такими же центрами, возникшими среди малых племен радимичей, были Мстиславль и Рости- славль.[824][825][826] Однако, в отличие от Полоцкой земли, в Смоленской не видно активных попыток полного отделения пригородов от главного города. Откололся от «материнской» волости в доли- товский период только Торопец. Уже в грамоте Ростислава он обозначен центром значительной округи. Впоследствии Торопец стал самостоятельной волостью, в городе сложилась своя княжеская династия. Торопецкая волость часто появляется на страницах летописи.116 Естественно, что всем сказанным далеко не исчерпаны возможности смоленского комплекса грамот для реконструкции формирования волостной системы в Смоленской земле. Наша задача — наметить лишь путь для работы в данном направлении. В заключение необходимо ответить на весьма сложный вопрос: чем объяснить различие темпов в развитии одного и того же процесса в двух соседних землях — Полоцкой и Смоленской? Вопрос этот тем более интересен, что сейчас есть основания говорить о единстве смоленско-полоцких кривичей. Данные археологии, языкознания, письменные источники не позволяют обнаружить какой-либо этнографический рубеж между Смоленской и Полоцкой землями XI—XIV вв.111 Такое различие в развитии города-государства в Полоцке и Смоленске объясняется рядом причин. Попытаемся выделить ведущую, главную (и здесь важное значение имеют наблюдения Л. В. Алексеева), Изучение заселенности Полоцкой земли показало, что население здесь размещалось гнездами. Насчитывается десять таких скоплений, восемь из которых были кривичскими, а два—дреговичскими, причем семь кривичских скоплений более или менее равновелики, в то время как восьмое (Полоцко-Ушанское) по площади, по количеству памятников превышает их вдвое или даже втрое.'[827] Иным был характер заселенности Смоленской земли. Здесь было всего три крупнейших скоплений древнего населения. Л. В. Алексеев отмечает, что характер заселенности Полоцкой и Смоленской земель, несомненно, зависел, как от географических причин, так и от заселенности страны аборигенами. Это, без сомнения, так. Но нужно учитывать еще один фактор. Такой характер заселенности, по нашему мнению, отразил также племенную структуру обитавших на этих территориях кривичей. Племенной союз полоцких кривичей имел почти полную десятичную структуру, и, естественно, что еще в родо-племенной период власть наиболее сильного племени, средоточием которого позднее стал- Полоцк, распространилась на другие племена союза. Не во всем можно согласиться с А. Е. Пресняковым, который утверждал, что «городские волости-земли явились на развалинах племенного быта, не из него выросли, а его разрушали»,[828] Столь резкой дискретности в развитии не было, традиции более раннего периода частично переносились и на городские волости-земли XI столетия. Только этим можно объяснить появление полоцкой волости уже в первой половине XI в. Не выглядит загадочным и то, что в племенах полоцкого племенного союза раньше, чем где бы то ни было, сформировались свои центры, вокруг которых впоследствии сложились волости, небольшие города-государства. Немало этому способствовали географические условия. Исследование Л. В. Алексеева показало, что заселенные участки были островами в море леса.[829] Еще М. К- Любавский верно подметил, что в литературе часто рассуждают о тех различиях, которые возникали в греческих городах-государствах под влиянием природных условий, имея в виду, что греческие города-государства были разделены горными перевалами, находились в горных долинах. Но ведь лесные массивы и болотные трясины также могли составлять порой непреодолимое препятствие для поддержания отношений.[830] Иной была структура племенного союза смоленских кривичей. Кривичских скоплений здесь всего три: в одном из них и возник сам Смоленск, а центром другого стал Торопец, как мы видели, единственный .пригород Смоленска, получивший полную самостоятельность. Смоленская волость складывалась гораздо дольше и труднее, чем Полоцкая, В нее вошло много некривичских земель, большую роль в ее росте играл естественный прирост населения. На протяжении всего долитовского периода Смоленск— мощный урбанистический центр, один из крупнейших городов Руси — оставался центром притяжения для всех различных и по-разному вошедших в состав волости поселений, что столь ярко отразилось в грамоте Ростислава Мстиславича. Итак, на примере еще одного из регионов Древней Руси — земель смоленско-полоцких кривичей, мы попытались проследить за процессом образования территории городских волостей городов-государств, выявить сходство и различия в этом интереснейшем процессе, который определял социально-политическую историю Руси XI—XII вв,, включая, разумеется, и Киевскую землю. 3.
Еще по теме Становление города-государства в Полоцкой и Смоленской землях:
- Становление города-государства в Новгородской земле
- Становление города-государства в Киевской земле
- ГОРОДСКАЯ ПЛОЩАДЬ ГОРОДОВ В ФРАКИЙСКИХ ЗЕМЛЯХ 1 ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЙ И РИМСКИЙ ПЕРИОДЫ
- СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ РАННЕКЛАССОВЫХ ОБЩЕСТВ (город и государство). Под редакцией Г. Л. Курбатова, Э. Д. Фролова, И. Я. Фроянова. Издательство Ленинградского университета, 1986г., 1986
- ИЗ ПРЕДЫСТОРИИ ДРЕВНЕРУССКИХ ГОРОДОВ-ГОСУДАРСТВ. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ РОЛЬ ГОРОДОВ НА РУСИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ IX-X вв.
- Проблема становления Ольвии как города и полиса относится к числу важнейших и еще не решенных в науке вопросов.
- А. Ю. Дворниченко ГОРОДСКАЯ ОБЩИНА И КНЯЗЬ В ДРЕВНЕМ СМОЛЕНСКЕ
- 5) Объединение русских земель вокруг Москвы и становление единого Российского государства в ХIV–XV вв. (5)
- Возникновение городов-государств в Греции
- Часть I. Становление римской империи. Развитие государств Европы и Азии
- ОБЪЕДИНЕНИЕ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ ВОКРУГ МОСКВЫ И СТАНОВЛЕНИЕ ЕДИНОГО РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА.
- Древнейшие города и государства
- ГОРОД И ГОСУДАРСТВО В ВИЗАНТИИ VII—IX вв.
- Тема III СТАНОВЛЕНИЕ РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА В XIV -НАЧАЛЕ XVI в.
- ГЛАВА III ПИРЕНЕЙСКИЙ ПОЛУОСТРОВ В ЭПОХУ СТАНОВЛЕНИЯ РАННЕКЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА И ГОСУДАРСТВА
- Древнейшие города-государства на территории Финикии
- К ПРОБЛЕМЕ ГОРОДА И ГОСУДАРСТВА В РАННЕКЛАССОВОМ 11 ФЕОДАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ
- Управление: город‑государство и деревня