<<
>>

Становление города-государства в Полоцкой и Смоленской землях

История Полоцка во многом схожа с историей Новгорода. Так же рано, как и в волховской столице, здесь обозначилось стремление избавиться от господства Киева. Судя по всему, Полоцк раньше Новгорода освободился от киевского засилья.

Уже появление на княжеском столе в Полоцке Рогволода, со­гласно предположению некоторых исследователей, свидетель­ствовало о нараставшей самостоятельности Полоцка.[726] По мне­нию А. Н. Насонова,- Владимир Святославич, «воздвигая отчи­ну» Рогнеды, учитывал настроение полочан.[727]Все это, конечно, гипотезы. Но на фоне новгородских событий начала XI в. и по­следующей истории Полоцка они выглядят вполне правдопо­добными.

Под 1021 годом имеем сведения о нападении Брячислава на Новгород,[728] Борьба полоцких князей с Новгородом в то время означала, по сути дела, борьбу с Киевом, поскольку подчинение Полоцка Киеву шло через Новгород.[729] Не случайно Ярослав немедленно пресекает набег Брячислава карательной экспеди­цией, завершившейся разгромом последнего на р. Судомири.[730]Брячислав в своей борьбе с Киевом опирался на растущие силы

полоцкой городской общины, что подтверждает Известная «Eymundar Saga», отразившая события того времени. Один из героев этой саги — Эймунд предлагает полоцкому князю свои услуги в борьбе с киевским властителем. Князь отвечает: «Дай­те мне срок посоветоваться с моими мужами, потому что они дают деньги, хотя выплачиваю их я».е Г В, Штыхов почерпнул отсюда сведения о боярском совете в Полоцке,[731][732][733] Но далее сага гласит о том, что полоцкий «конунг» собирает тинг «со своими мужами»,0 Этот факт мы можем рассматривать как свидетель­ство о вече, ибо тинг в системе социально-политических отно­шений скандинавов той поры — не совет знати, а народное со­брание, во многом подобное древнерусскому вечу.[734] Значит, го­родская община Полоцка к тому времени настолько окрепла, что без нее князь не мог принимать какое-либо важное ре­шение,

В событиях 1021 г.

привлекает внимание еще одна деталь, весьма существенная для нашего исследования. После заклю­чения мира с киевским князем Брячцслав получил право соби­рать доходы с городов Витебск и Усвят,[735] что указывает на процесс формирования полоцкой волости, которая уже в этот ранний период достигала значительных размеров. По верному наблюдению А. Н. Насонова, территория Полоцкой области «росла не без помощи военной силы».[736] Не последнюю роль сыграла тут заинтересованность городской общины в захвате од­ного из ответвлений знаменитого пути «из варяг в греки». Дан­ные летописей и на этот раз подтверждает сага, говорящая о том, что князь полоцкий правит Полоцком и всей той обла­стью, которая лежит подлеЛ2

Всеслав, оказавшийся на полоцком столе после смерти от­ца, продолжает политику своего предшественника. После корот­кого перерыва, во время которого полоцкие вой участвовали даже в общем походе на торков (1060 г.), он напал на Новго­род. И в 1067 г. войска Ярославичей подошли к Минску. Минск тогда, без всякого сомнения, входил в Полоцкую область.

Полоцк стремился покончить с зависимостью от поднепров- ских князей и киевской общины. Вот почему вполне резонно предположение Г В. Штыхова о том, что не без поддержки по­

лоцкого веча «выгна Всеслав Святополка из Полотьска».[737]По­лочанам, наверняка, не мог импонировать навязанный из Кие­ва князь. Борьба продолжалась, н теперь полочанам во главе с Всеславом пришлось столкнуться с таким виртуозом военно­го дела, каким был Владимир Мономах. Нет необходимости описывать перепитии этой борьбы. Для нас важно еще раз под­черкнуть, что без содействия полоцкого земства, кровно заин­тересованного в освобождении от киевского влияния, столь дол­гая борьба с могущественным южным властителем была бы не­возможна. О причастности к ней полоцкой земщины говорит сама ее ожесточенность. Так, напав на Минск, Владимир «изъ- ехахом город, и не оставихом у него ни челядина, ни скотины».[738]Подобное разорение свидетельствует лишь об одном: активном участии жителей Минска в военных предприятиях своего князя.

Пострадал от Мономаха и Друцк.13 Гоняясь за Всеславом, во­ины Владимира Мономаха опустошили полоцкую землю «до Лукомля и до Логожьска»13 Перед нами территория формирую­щейся полоцкой волости-земли.

Во второй половине XI в. складывается понятие Полоцкой волости, в результате чего на всех жителей земли переносится название главного города, что запечатлено в летописном расска­зе о чудесах в Полоцке, где всадники-невидимки «уязвляху лю­ди полотьскыя и его область. Тем и человеци глаголаху: яко навье-бьють полочаны. Се же знаменье поча быти от Дрьють- ска».[739] Как явствует из летописного текста, слово «полочане» покрывало не только население Полоцка, но и всей Полоцкой области, в том числе Друцка, откуда пошло «знамение».[740]

Формирование-Полоцкой волости за счет славянских земель к исходу XI в. в основном завершается. Дальнейшее ее расши­рение осуществляется теперь в неславянских землях Прибал­тики, Но уже с начала XII в. мы наблюдаем определенные про­явления распада только что сложившегося волостного един­ства. Усиливается общественно-политическая активность земства и одновременно начинается борьба главного города с при­городами, испытывающими тягу к самостоятельности. Новые веяния в истории Полоцкой волости обнаруживаются достаточ­но отчетливо в соперничестве Давида Всеславича и Глеба Все- славича. Сам факт Появления «удельных» князей — знак не столько роста княжеской семьи, сколько возросшей самостоя­тельности пригородов. «Удельные» князья выступают, несомнен­но, как выразители интересов местных городских общин. Внеш­не это выливалось в военные столкновения. Так, в 1104 г. Да­вид в коалиции с южнорусскими князьями нападает на Минск.[741]Устанавливается и различная внешнеполитическая ориентация местных князей: друцкие князья (Борисовичи) опирались на Мо­номаха и мономашичей, а минский князь и его сыновья — на Изяславичей, а потом на Ольговичей. Тем не менее борьба с югом продолжалась, хотя и в усложнившейся обстановке; ее вдохновителем на длительный срок стал Глеб Минский — представитель Минской волости, которая в то время уже отпоч­ковывалась от Полоцкой.

Налицо деятельное участие в этой борьбе земщины. Жители Друцка, например, действовали столь активно, что князь Ярополк Владимирович даже переселил их в свое княжество, где «сруби город Желъди дрьючаном».[742] Под 1117 годом В. Н. Татищев сообщает: «Глеб, минский князь, с по- лочаны паки начал воевать области Владимировых детей: ново­городскую и смоленскую. Владимир, хотя беспокойство сего кня­зя смирить, послал Мстислава сына с братиею и воевод с до­вольным войском и велел, как возможно, Глеба самого, поймав, привезти».[743] Если это известие расценивать как свидетельство о союзе минского князя с полочанами,[744]то надо признать, что Минская волость в рассматриваемое время еще не обособилась полностью от главного города Полоцка и как бы тяготела к нему.

Большую энергию в борьбе с киевскими князьями проявля­ют и другие пригороды Полоцкой земли: Изяславль, Логожск, Борисов, Друцк. Подтверждение тому находим в известиях о походе на эти города, организованном князем Мстиславом Владимировичем-в 1128 г. Конечно, здесь нельзя делать каких- либо однозначных выводов. Положение упомянутых пригородов вырисовывается как двойственное; с одной стороны, нападение на них говорит, безусловно, о возросшем их значении, с другой— об ответственности жителей этих пригородов за то, что проис­ходило в Полоцке. В последнем случае военные действия про­тив Изяславля, Логожска, Борисова и Друцка следует расце­нивать как своего рода давление киевского князя на Полоцк. Понятно, почему полочане в конечном счете «выгнаша Давыда и с сынъми и поимше Роговолода идоша к Мстиславу, просяще и собе князем».[745] Отсюда ясно, что Полоцкая волость была еще относительно единой, несмотря на зримые тенденции ее при­городов к обособлению. Консолидации Полоцкой земли, сдер­живанию центробежных сил способствовала напряженная борь­ба с южными князьями, приобретающая в конце 20 — начале 30-х годов особенно острый характер. Под ИЗО годом летописец

сообщает о высылке Мстиславом полоцких князей в Византию, которые, вероятно, нарушили заключенный в 1128 г, договор?1 Мстислав «поточи и Царюграду за неслушание их, а мужи свои посажа по городом их»?5 Правление киевских ставленников вряд ли могло понравиться населению Полоцкой волости.

Бу­дучи «калифами на час», они, без сомнения, стремились взять от своего правления все возможное.

Не удовлетворившись проведенной операцией, Мстислав стремился подорвать экономический потенциал земли, нанося удар по полоцким данникам?6 На фоне всех этих событий не выглядит случайным активное выступление горожан в 1132 г., когда полочане воспользовались уходом ставленника Киева Изя- слава, передавшего бразды правления своему брату Святополкуу изгнали последнего, посадив на княжеский стол другого князя?7

После этих событий Изяслав оказался в Минске, что, ве­роятно, произошло с ведома киевского князя Ярополка, а в 1134 г. мы видим его уже во Владимире Волынском. Впол­не допустимо предположение о том, что минчане последовали примеру старшего города и постарались восстановить свою не­зависимость. В условиях значительного еще влияния старшего города на пригороды такое было, конечно, возможно.

Однако влияние это час от часу слабело и сменялось столк­новениями пригородов со старшим городом, прервать которые теперь не могли и враждебные отношения с соседями. Яркая иллюстрация тому — события середины XII в.. В 1151 г. поло­чане «яша Рогъволода Борисовича князя своего и послаша к Меньску и ту и держаша у велице нужи, а Глебовича к собе уведоша»?8 Затем полочане «прислашася к Святославу Олго- вичу с любовью, яко имети отцем собе и ходити в послушанья его и на том целоваша хрест»?9Эти летописные известия сви­детельствуют о весьма значительной политической активности полоцкой общины, способной менять князей, держать их «у ве­лице нужи», сноситься с князьями других волостей и заключать с ними соглашения. Не исключено, что по договоренности с по­лочанами Святослав Ольгович взял к себе «в подручники» Рог- волода Борисовича, вызвавшего неудовольствие полоцкой общи­ны. Под 1159 годом Ипатьевская летопись сообщает: «Иде Рог- волод Борисович от Святослава от Олговича искать собе воло­сти, поем полк Святославль, заве не створиша ему милости ему братия его, вземше под ним волость его и жизнь его всю и при­ехав к Случьску и нача слатися ко Дрыочаном».

Перед нами текст, любопытный во многих отношениях. Прежде всего при-

и Ал ексеев Л. В. Полоцкая земля, с. S60.

’5 ПСРЛ, т. II, стб. 304.

16 См.: Алексеев Л. В. Полоцкая земля, с. 263.

27 ПСРЛ, т. I, стб. 302.

ївТам же, т. II, стб. 445.

29 Там же, стб. 445—446.

влекает внимание интерпретация летописцем произошедших со­бытий. Совершенно неожиданно для нас он выводит на аван­сцену «братию» Рогволода, лишившую якобы его волости. Но мы ведь знаем, что это дело рук не родичей князя, а полочан, т. е. общины главного города. Тут нам предоставляется случай убедиться в своеобразной манере подачи материала летописцем, который, вопреки фактам, изображает князей главными дейст­вующими лицами, затушевывая деятельность полочан. Правда, несколько ниже «списатель» возвращается к истинному поло­жению вещей, рассказывая о том, как полочане направили «в тайне» посольство к Рогволоду со словами: «Княже нашь, съгрешили есмь к Богу и к тобе, оже въстахом на тя без вины, и жизнь твою всю разграбихом и твоеа дружины, а самого емше выдахом тя Глебовичем на великую муку».[746]

Отсюда понятно, сколь опасно некритическое отношение к летописным записям, содержащим сведения о князьях, вы­ступающих в качестве вершителей политических судеб древне­русских земель XII в. Нельзя забывать, что здесь мы имеем явные издержки прокняжеского настроя летописцев, порождав­шего соответствующие искажения при передаче исторических событий.[747]

Изучаемые известия летописи имеют еще один содержатель­ный аспект,:характеризующий взаимоотношения полоцкой общи­ны и князя. Волость, где правил Рогволод, ассоциируется у лето­писца с понятием «жизнь». Это указывает на огромное, можно сказать, определяющее значение в княжеском бюджете плате­жей, собираемых с волощан, в данном эпизоде — обитателей По­лоцкой волости. Важно подчеркнуть: право сбора такого рода доходов дается князю общиной главного города, что являлось своеобразным вознаграждением правителю за осуществление им общественно полезных функций. Перед нами порядки, типич­ные для позднеродовой социальной структуры и обществ с не­завершенным процессом классообразования.

Заслуживает упоминания и такая деталь, как разграбление «жизни», т. е. имущества,[748] князя и его дружины. Под «раз­граблением» надо понимать конфискацию княжеского и дру-

ж и иного имущества, произведенную полоцкой общиной. Анало­гичные случаи имущественного изъятия у правителей, смещен­ных с должности городской общиной, мы уже наблюдали в дру­гих землях, в частности в Новгороде.[749] Это свидетельствует о сходстве политического развития Полоцкой и Новгородской волостей. Отметим также и то, что в Полоцке, как и в Новго­роде, община оказывается сильнее, чем князь с дружиной, по­скольку она в состоянии распорядиться ими по своему усмот­рению. Князь и дружина, следовательно, не могли противо­стоять вооруженным жителям Полоцка, представлявшим собой более мощную военную организацию, нежели дружинники, и, что особенно важно подчеркнуть, независимую от князя.

Сквозь летописное повествование просвечивают некоторые новые черты полоцкого пригорода Друцка. Ищущий «собе во­лости» князь Рогволод «нача слатися ко Дрьючаном. Дрьючане же ради быша ему и приездяче к нему вябяхут и к собе, ре­куче поеди, княже, не стряпай, ради есме тобе, аче ны ся и деть­ми бити за тя, а ради ся бьем за тя. И выехаша противу ему более 300 лодии (людии?) Дрыочан и Полочан и вниде в го­род с честью великою, и ради быша ему людие, а Глеба Рос- тиславича выгнаша и двор его разграбиша горожане и дружину его».[750] Как явствует из приведенного рассказа летописца, Рог­волод в своем стремлении утвердиться в Полоцкой волости опи­рался на поддержку населения Друцка, что, бесспорно, говорит о значительной самостоятельности этого полоцкого пригорода. Вместе с тем в Друцке встречаем какую-то группу полочан. Данное обстоятельство указывает на сохраняющиеся еще связи пригорода с главным городом. Но то были связи почти равно­правных партнеров. Прежнее господство Полоцка и неравно­правный статус Друцка канули в вечность. Дрючане без ведома полоцкой общины отворили ворога своего города Рогволоду, а Глеба Ростиславича «выгнаша», причем они разграбили двор князя Глеба и добро его дружинников, продемонстрировав тем самым превосходство в силе над этими, так сказать, кадровы­ми военными. Друцкая община, следовательно, выступает как вполне оформившийся социально-политический союз, обладаю­щий собственной и независимой от князя военной организацией.

Происшествия в Друцке всколыхнули массы полочан: «И мя- тежь бысть велик в городе в Полчанах, мнози бо хотяху Рогъ- волода, одва же останови людье Ростислав и одарив многыми дарми и води я к хресту».[751]Легко убедиться, сколь непрочным было положение князя в Полоцке, как зависел он от настроения горожан, перед которыми приходилось ему заискивать и всячески ублажать, чтобы расположить их к себе. Летописец сообщает о существе договора между Ростиславом и полочанами, под-

твержденном крестоцелованием: «На том бо целовали бяше хрест к нему, яко ты нам князь еси, и дай ны Бог с-тобою по­жити, извета никакого же до тебе доложити и до хрестного целования».[752] Соглашение, вероятно, было временным. Иначе трудно понять последнюю фразу: «...и до хрестного целования».

Восстановив пошатнувшиеся было свои отношения с полоц­кой общиной, князь Ростислав, видимо, не без согласия и участия полочан отправился в поход на Рогволода, обосновавшегося в Друцке. Благодаря помощи дрючан Рогволод устоял в бою. Враждовавшие князья примирились. Но Ростислав недолго оставался в Полоцке. Вскоре там началось всеобщее движение, направленное против него, в ходе которого полочане уже не грабили княжескую дружину, а попросту избивали. Ростислав соединился с остатками дружины «на Белчици и оттуда поиде полком к брату к Володареви Меньску и много зла створи во­лости Полотьскои воюя и скоты и челядью».[753] А полочане по­слали «по Рогъволода Дрьютьску, и вниде Рогъволод Полоть* ску месяца июля и седе на столе деда своего и отца своего с честью великою, и тако быша ради Полочане».[754] Здесь в ле­тописи бывший пригород Полоцка Минск мыслится вне По­лоцкой волости, что означает освобождение Минска из-под влас­ти главного города и обособление его в отдельную и самостоя­тельную волость. О том же говорит и поведение минчан, впус­тивших Ростислава, изгнанного полочанами, в свой город. Но Полоцк все еще цеплялся за старину, пытаясь вернуть утра­ченные позиции старшинства. В 1160 г. «ходи Рогъволод с Полт- ианы на Рославнаго Глебовича к Меньску». Шесть недель про­стоял Рогволод у стен Минска. Наконец, он «стцОри мир с Рос­тиславом по своей воли». Примечателен тот факт, что Рогволо- ду оказывал помощь киевский князь Ростислав Мстиславич- «Послал же бяше Ростислав ис Киева помочь Рогъволоду с Жирославом с Нажировичем Торкъ 600».[755] Этот факт, по нашему убеждению, красноречиво свидетельствует о том, что отношения Полоцка с Минском приобрели в значительной мере внешнеполитический характер. Перед нами, по существу, две самостоятельные волости, имеющие собственных князей, враж­дебных друг другу. Их враждебность—не только результат столкновения внутрикняжеских интересов, но и следствие проти­воречий между полоцкой и минской общинами. Вот почему не­обходимо с осторожностью относиться к тем известиям летопи­си, в которых военные конфликты, происходившие на Руси рас­сматриваемого времени, включая, разумеется, и Полоцкую волость, подаются как сугубо межняжеские распри. Под 1161 го­дом летописец, например, сообщает: «Ходи Рогъволод ко Мень-

ску на Ростиславнаго Глебовича и створи с ним мир и въвзра- тися въ свояси».[756] В 1160 г. князь Рогволод, как мы знаем, ходил против Ростислава Глебовича «к Меньску» вместе с по­лочанами. На сей же раз о полочанах летописец хранит молча­ние. Значит ли это, что они не принимали участия в походе? Конечно, нет. Ведь князь Ростислав опирался на минскую об­щину. Чтобы одолеть его или склонить к миру, надо было упра­виться и с минчанами, для чего сил одной княжеской дружины явно не хватало; Без помощи полочан поход на Минск едва ли мог состояться. Анализ источников показывает, что в межкня- жеской борьбе на Руси XII в. народное ополчение («.вой») фи­гурирует в подавляющей массе батальных сцен. И нередко по­беждал именно тот князь, за кем шло больше «воев».[757] Учас­тие «воев» в княжеских «которах» нельзя расценивать только в качестве поддержки, оказываемой населением того или иного города своим князьям, ибо в нем находила отражение межоб­щинная борьба, получившая широкое распространение в древ­нерусской жизни. Поэтому изучение межкняжеских конфликтов невозможно вести, отвлекаясь от соперничества и противобор­ства древнерусских . городских общин, городов-государств. На­рушая данный принцип, мы неизбежно придем к односторонним выводам, искажающим историческую реальность. Вот, кстати, летописный рассказ о походе в 1162 г. князя Рогволода во гла­ве полоцкой рати на Городец: «Приходи Рогьволод на Володаря с Полотьчаны к Городцю. Володарь же не да ему полку въ дне, но ночь выступи на нь из города с Литьвою. И много зла створися в ту ночь: онех избиша, а другыя руками изоимоша, множьство паче изъбьеных. Рогьволод же въбеже в Случьск и ту быв три днии иде в Дрьютеск, а Полотьску не сме ити, за- неже множьство погибе Полотчан, Полотчане же посадиша в Полотьски Василковича».[758] Очень трудно здесь указать, где кончается соперничество Рогволода с Володарем и начинается борьба полочан с городчанами, поскольку оба князя были тес­но связаны с общинами, которыми управляли. Особенно нагляд­но это видно на примере Рогволода, который, боясь ответствен­ности за большие потери в полоцком войске, не вернулся в По­лоцк, а укрылся в Друцке, где у него, как мы убедились ранее, имелись сторонники и доброхоты. Боязнь Рогволода полочан, а также посаженне ими на княжеский стол Всеслава Василь- ковича свидетельствуют лишь об одном: источником власти князя в Полоцке являлась местная городская община. Напом­ним, что подобные порядки мы уже наблюдали в Новгороде. История Полоцка, следовательно, не отличалась в принципиаль­ном плане от истории Новгорода.

Таким образом, в середине XII в. довольно явственно обозна­чились симптомы распада единой прежде Полоцкой земли на относительно самостоятельные городовые волости, иными сло­вами города-государства. Приведем еще ряд фактов, подтверж­дающих это наше наблюдение.

Разлад между частями Полоцкой земли заметен в невыра­зительном на первый взгляд сообщении летописи насчет учас­тия «кривских князей» в походе 1162 г. на Слуцк.[759] В. Е. Да­нилевич предположил, что в данном сообщении речь идет не о всех князьях Полоцкой области, а только о минских Глебо­вичах— северных' соседях слуцких князей.[760] В этом вопросе В. Е. Данилевича поддержал Л. В. Алексеев.[761] Вероятно, так оно и было. Ведь, скажем, Друцк, имевший давние связи со Слуцком, отнюдь не был заинтересован в походе против него.

Во второй половине XII в. происходит обособление Витеб­ской волости.[762] Показательно, что в известном договоре 1229 г. Смоленска с Ригою и Готским берегом она упоминается нарав­не с Полоцкой волостью: «Та же правда буде Русину (в Ризе) и Немчичю по Смоленьскои волости и по Полотьскои и по Витьбьскои».[763] Значительно ранее, видимо; в начале XII в., определилась Изяславско-Логожская волость, которая во вто­рой половине того же столетия разделяется надвое.[764] Со второй половины XII в. фигурирует в источниках Лукомльская во­лость.[765]

Яркой иллюстрацией совершающегося дробления Полоцкой земли может служить летописная запись о том, как в 1186 г. «на зиму иде на Полтеск Давыд Ростиславич из Смолиньска, а сын его Мстислав из Новагорода, из Ложьска Василко Воло- даревич, из Дреютьска Всеслав. И слышаша Полочане и зду- маша, рекуще: не можем мы стати противу Новгородцем и Смолняном, аще попустим их в землю свою, аще мир створим с ними, а много ны зла створять, попустят ны землю, идучи до нас, пойдем к ним на сумежье».[766] Цитированный текст не оставляет сомнений в том, что поход 1186 г. на Полоцк осу­ществлялся не столько силами княжеских дружин, сколько го­родских общин, в частности Новгорода и Смоленска. Этот вывод прямо следует из слов полочан: «Не можем мы стати противу Новгородцем и Смолняном». Вместе с Новгородом и Смоленском свои полки на Полоцк двинули Логожск и Друцк,

находившиеся некогда под властью полоцкой общины, а теперь оказавшиеся в стане ее врагов, — факт, свидетельствующий о сравнительно далеко зашедшем распаде Полоцкой земли на более мелкие волости, т. е. города-государства, образование которых сопровождалось напряженной борьбой пригородов со старшим городом. В ходе этой борьбы силы полоцкой общины слабели. Неудивительно, что пригороды порой торжествовали над Полоцком. Так, в 1167 г. минское войско разбило Всесла- ва полоцкого, и с помощью минского оружия на полоцком столе утвердился Володарь. И только витебской общине удалось про­тивостоять Володарю. Всеслав вновь вокняжился в Полоцке, направленный туда (и это очень важно отметить) витебским, князем Давыдом.[767] Для этих событий, как, впрочем, и для со­бытий 50-х годов, рассмотренных нами выше, характерно то, что пригороды навязывают главному городу своих претенден­тов на княжеский стол. Князь то из Друцка, то из Минска вос­седает на полоцком столе, а потерпев неудачу, возвращается а приютивший его пригород. Похоже, что пригород приобретает значение своеобразного плацдарма для утверждения того или иного князя в Полоцке. Причины такого явления открываются нам, с одной стороны, в ослаблении общины главного города, изнуренной конфликтами с общинами пригородов, с другой — в беспрецедентном (относительно остальной Руси) развитии самостоятельности пригородов в Полоцкой волости. Вместе с тем их стремление посадить своего князя на полоцкий стол говорит о сохраняющихся еще связях пригородов с главным городом. Однако характер этих связей во многом изменился. И мы можем рассматривать попытки пригородов навязать По­лоцку угодных себе князей как попытки возобладать над сво­ей, если уместно так выразиться, метрополией, ‘поменяться местами с полоцкой общиной, посягнуть на статус главного го­рода. Борьба с пригородами вынуждала полочан искать союз­ников в соседних землях, а это, в свою очередь, втягивало По­лоцк в междоусобия соседних городов-государств.[768]

Итак, мы проследили, насколько позволяют, разумеется, источники, как складывалась Полоцкая волость и как постепен­но происходил распад ее на более мелкие волости. Если поль­зоваться иными терминами, то необходимо говорить о форми­ровании города-государства в рамках первоначальной Полоц­кой волости и последующем раздроблении его на несколько городов-государств, центрами которых становились бывшие при­городы Полоцка. Обратимся теперь к Смоленской земле.

Начальные страницы истории Смоленска в значительной мере напоминают нам то, что известно о Новгороде и Полоцке.

Со времен Олега и Игоря город платил дань Киеву. К сбору дани, по мнению исследователей, сводилась роль сидевшего в Смоленске князя из Киева — Станислава?3 С разложением родо-племенных отношений и образованием территориальной социальной структуры в конце X—начале XI в. здесь зрели силы, способные противостоять господству поднепровской сто­лицы. Думаем, что именно с действием этих сил надо связы­вать появление в середине XI в. самостоятельного княжения в Смоленске. Правда, в 1060 г. Ярославичи разделили Смо­ленск, т. е. доходы с города, на три части.51 Смоленск, полага­ют историки, оказывал сопротивление.[769] Как бы там ни было, остановить развитие смоленской волостной общины было уже невозможно. Рост ее самостоятельности ощутил на себе князь Олег. В 1096 г. он «приде Смолиньску и не прияша его смол­няне».[770] Это отнюдь не первое свидетельство активности, скорее всего вечевой, жителей Смоленска. Летописец замечает: «Нов­городця бо изначала и Смольняне, и Кыяне, и Полочане, и вся власти яко на думу на веча сходятся...»[771][772][773] Летописное «изнача­ла» относится примерно к середине XI в.5’ В вечевой органи­зации и в преломлявшихся через вече отношениях городской общины с князьями наиболее полно отразилась социально-по­литическая активность смольнян в XI—XII вв. Так, в 1175 г. «смоляне выгнаша от себе Романовича Ярополка, а Ростисла- вича Мстислава вьведоша Смоленьску княжит [774]ь».[775] Следует согласиться с Л. В. Алексеевым в том, что события, подобные этому, имела в виду вдова покойного Романа Ростиславича, когда причитала: «Многия досады прия от Смолнян и не видя тя, господине, николи же противу ихъ злоу никоторого зла въздающа».[776] Надо, однако, иметь в виду, что, несмотря на та­кие отношения, после кончины Романа «плакашеся по нем вси Смолняне, поминающе добросердне его до себе».[777]В 1185 г. смоляне «створили» вече во время похода, который возглавлял князь Давыд: «Смолняне же почата вече деяти, рекуще; мы пошли до Киева, даже бы была рать билися быхом, нам ли иное рати искати, то не можем...» Не менее яркие события произошли в следующем, 1186, году, когда «въстань бысть Смо-

леньске промежи князьм Давыдом И СМОЛНЯНЫ, И МНОГО голов паде луцьших муж».[778] Современный исследователь Л. В. Алек­сеев справедливо видит крупную роль смоленского веча в из­вестиях летописи под 1190 годом.[779] Однажды Олег Святосла­вич, сообщая родичам о своей победе над смоленским князем Давыдом, заметил: «Сказывають ми и Смолняне изыимани, ажь братья ихъ не добре с Давыдом».[780] Здесь, вероятно, речь идет о политической активности населения Смоленска, нахо­дившей выражение в вечевой деятельности.[781] В 1138 г. смоль- няне «яша» князя Святослава Ольговича и заключили его под стражу.[782] Эта операция вряд ли была проведена без ведома веча. Характерны события 1159 г. Тогда Ростислава Смоленско­го союзные князья пригласили на Киевский стол. Ростислав же с ответом послал «Ивана Ручечника и Якуна от Смольнян мужа и от Новгородець» [783] И. Д. Беляев в свое время сделал на осно­вании этого известия вполне правомерный вывод: «Ростислав принимает киевский стол с согласия смольнян и новгородцев».[784]На вечевую практику смольнян намекает летопись под 1214 го­дом.[785] Вечевые формы политического быта жителей Смоленска отражены и в договорных грамотах Смоленска с его западными торговыми партнерами.[786]

Социально-политическая роль смоленского веча, смоленской городской общины ярко отразилась в грамоте Ростислава Мстиславича, который «приведох епископа Смоленску, здумав с лгодми своими...».[787] С санкции веча не только основывается епископия, но и передаются ей земли, зависимые люди и т. д. Указание на вече видел здесь уже П. В. Голубовский,[788] О вече по отношению к данному случаю писал А. А. Зимин.[789] В том же смысле интерпретирует Ростиславову грамоту и М, Н. Ти­хомиров.[790] Иного мнения придерживается Л. В. Алексеев. «,,Лю­

ди свои" — явно не вече, а ближайшие советники князя».[791]Считаем, что он неправ: речь в грамоте идет о вече. Л. В. Алек­сеев не учел данные так называемой «Похвалы князю Ростисла­ву», в которой говорится, что Ростислав «прииде первое в град Смоленск на княжение, н виде смолинскую церковь сущую под Переяславлем, и негодова, и здума с бояры своими и с людьми, и постави епископа к церкви святыя Богородицы...».[792] Тут тер­мин «люди» обозначает именно смоленскую городскую общину. Красноречива и концовка грамоты Ростислава: «Да сего не по- суживаи никто же по моих днех, ни князь, ни людие».[793] Здесь «людие» как потенциальные нарушители Устава поставлены вровень с князем.[794]

Таким образом, социально-политическая мобильность смоль- нян на протяжении XI—XII вв. постепенно нарастала, шло ста­новление общественно-политической структуры волостной об­щины, базировавшейся на территориальном принципе. Парал­лельно с этим шел процесс формирования Смоленской волости. Для реконструкции этого формирования у нас есть уникальный источник — комплекс грамот, связанных с учреждением еииско- пии в Смоленске.[795] Постараемся определить значение этих гра­мот, прежде всего грамоты Ростислава для изучения интере­сующего нас процесса. Гр амота подразделяется на шесть пунк­тов: 1) благословение; 2) объявление об учреждении епископии

с указанием на «повеление» отца князя и совещание «с людьми своими»; 3) перечень пожалований епископии, оканчивающийся заявлением: «...что же мога, то же даю»; 4) перечень судебных дел, которые относятся к юрисдикции епископа, и распоряже­ние об отказе в судебных пошлинах и денежных штрафах свет­ским претендентам на них: князю, посаднику, тиуну, иным «от мала до велика»; 5) оговорка о соразмерности количества де­сятины от даней, определенного в урожайный и мирный год; б) санкция, включающая запрет нарушения грамоты и за­клятье— угрозу страшным судом на том свете за ее нару­шение.[796]

Ученых давно уже привлекает список даней, из которых смоленскому епископу жаловалась десятина. Велик соблазн найти какую-либо закономерность в построении этого списка, а еще больше — связать его с формированием смоленской земли. Так, исследователь грамоты Ростислава Л. В. Алексеев пытается подразделить пункты, упомянутые в грамоте, на груп­пы, которые, по его мнению, осваивались княжеской данью в разное время. Таким способом он выделяет 4 этапа «феода­лизации» Смоленской земли. Сначала в середине XI в. были внесены в список, по мнению Л. В. Алексеева, первые 12 (Вер- жавляне Великие — Былев) пунктов, которые расположены в географической последовательности, «начиная с самого круп­ного дохода и кончая самым меньшим». Следующие наимено­вания (Бортницы — Мирятичи) были, согласно Алексееву, при­писаны «явно позднее», по мере упорядочения дани или в ре­зультате специальных военных экспедиций. После присоедине­ния Мирятичей княжеской данью была охвачена вся основная территория смоленских кривичей, и дальше дань могла рас­пространяться только на некривичские земли. К семнадцатому пункту податного перечня теперь приписываются еще три, рас­положенные в области Пахрьг и Нары, где жили вятичи: Доб- рятино, Доброчков, Бобровницы. Впрочем, в это время дань росла и внутри Смоленского княжества, где возникали новые центры обложения: Дедогостичи, Ження Великая и Солодов- ничи. Княжеские отряды проникают в земли радимичей, и там на Верхней Десне создают податные волости,[797] В области голяди возникли Путтино с подчиненным ему пунктом Беницы. «Последний этап феодализации Смоленской земли» начался, по мысли Л. В. Алексеева, «упорядочением дани на торговых коммуникациях как на Днепре (Копысь), так и в области радимичей (Прупой, Кречут — Пропойск и Кричев), на пути в Новгород (Лучин), в верховьях р. Болва- (Блеве), вятической р. Москва (Искона на притоке этой реки — Исконе)». Л. В. Алек­сеев старается проставить «на этой шкале какие-либо твердые

временные вехи». Первые 12 пунктов вошли в список даней в 1054 г. Далее произошло присоединение земель голяди. Но произошло это не в 1058 г., как полагал, опираясь на летопись, А. Н. Насонов, а в первые десятилетия XII столетия. Поскольку голядь археологически еще не обнаружена, то вывод этот сде­лан на том основании, что соседнее с голядью вятичское насе­ление выросло именно в начале XII в. и в это время привлек­ло внимание смоленских князей. А раз так, продолжает дальше мысль Л. В. Алексеев, то пункты, перечисленные до пунктов, находящихся в землях вятичей и голяди и после первых 12 пунк­тов,- т. е. Борницы, Витрин, Жидчичи, Басея, Мирятичи, при­соединены после 1054 г., но до начала XII в. или во второй половине XI в. Следующая временная веха, которую считает возможным выделить Л. В. Алексеев, это 1116 г. Именно в этом году Вячеслав Смоленский занял Копысь, а после этого она впервые упоминается лишь в Уставной грамоте Ростислава. Есть еще две временные вехи. Во-первых, 1127 г., выделенный чисто логическим путем: если захват Кричева и Пропойска был действительно осуществлен Ростиславом или даже Мстиславом, то произойти это могло скорее всего в 1127 г., когда чернигов­ские Ольговичи были утеснены. Во-вторых, 1134 г., когда была внесена суздале-залесская дань в Смоленский устав.[798][799]

Мы потому подробно остановились на изложении концепции .Л. В. Алексеева, что она положена в основу принципиально важных выводов о «феодализации» Смоленской земли. Но при­смотримся к построениям автора внимательнее.

Прежде всего замечаем, что его схема не выдерживает кри­тики в одном из своих основных звеньев. Имеется в виду этап освоения восточной территории. Локализацию пунктов, распо­ложенных здесь (Добрятино, Доброчков, Бобровницы), ,Л. В. Алексеев произвел вслед за П. В. Голубовским,34 Кроме указаных трех тут локализованы еще Путтин, Беницы и Иско- на. Однако современные исследователи В. В. Седов и В. А. Куч­кин показали искусственность приемов П. В. Голубовского при определении восточной части Смоленской земли.[800] Действитель­но, Добрятин П. В. Голубовский, а вслед за ним Л. В. Алек­сеев видят в селе Добрятнне, которое стояло на правом берегу

р. Пахры. Но село это возникло только во второй половине XIV в. А в первой половине того столетия упоминается вместо

с. Добрятино — Добрятинская борть. В, А, Кучкин приходит к справедливому выводу о том, что «поросшие густыми лесами

берега р. Пахры начали осваиваться не 8 XII, а в XIV в.».[801]Кучкин отмечает и сомнительность локализации Доброчкова, который идентифицировался с позднейшим селом Добриной на р. Истье, а также Бобровниц, за которые П. В. Голубовский принимал Бобровникн XIX в. Боровского уезда.[802] Единствен­ным основанием для локализации Доброчкова и Бобровниц было их совместное упоминание с Добрятиным в Уставной грамоте. Из предложенных локализаций, по мнению В. А. Кучкина, бес­спорной может быть признана только одна — Искона, которая лежала, очевидно, по р. Исконе, левому притоку р. Москвы в ее верхнем течении.[803] Но ведь Искона упомянута в грамоте лишь на 32 месте.[804] Значит, все рассуждения о третьем этапе «феодализации», а также определение времени этого этапа не имеют под собой прочной основы. А следовательно, неправо­мерно выделение и второго этапа, которое базируется на логи­ческом построении: «после» первого, но «до» третьего. Неубе­дительно и выделение дат 1116 и 1127. Так, Л. В. Алексеев уве­ренно пишет о том, что в 1136 г. еще не было Мстиславля и Рос- тиславля.[805] Вывод этот делается, видимо, лишь на том основа­нии, что ни тот ни другой не упомянуты в грамоте Ростислава, так как ни собственные раскопки Алексеева, ни письменные ис­точники им же цитируемые в другой части его книги не дают материала для такого вывода.[806]Л. В. Алексеев в данном слу­чае забывает, что список даней грамоты Ростислава не направ­лен на то, чтобы отразить все пункты, находившиеся в сфере влияния Смоленска. Здесь перечислены лишь те пункты, дохо­ды от которых получал теперь епископ.

Итак, внимательное рассмотрение пунктов, перечисленных в грамоте Ростислава,[807] не позволяет согласиться с построения­ми Л. В. Алексеева.

Определенная закономерность в размещении пунктов, упо­минаемых в документе, есть. Обращает на себя внимание то, что подавляющее количество пунктов, платящих дань, являются периферией по отношению к Смоленску и располагаются на значительном расстоянии от него. Полагаем, что Уставная гра­мота отразила процесс освоения городской общиной Смоленска территории земли. Перед нами уникальный источник, довольно подробно рисующий картину складывания города-государства

Мы коренным образом расходимся с Л. В. Алексеевым в понимании движущих сил формирования территориальных образований, называвшихся в древнерусский период волостями или землями. В работе, посвященной Полоцкой земле, Л. В. Алек­сеев (вслед за А. Н. Насоновым) связывал расширение терри­тории земли с появлением «местного феодального класса, в ин­тересах которого было создать аппарат принуждения, распро­страняя его действие на значительные территориальные объединения, и бороться за расширение своей областной терри­тории».84 В Смоленской земле главная роль отводится княже­ской колонизации. Но уже на полоцком материале мы видели, что у самых истоков формирования волостной системы стоит городская община. С позиции, на которой стоят Л. В. Алексеев и А. Н. Насонов, весьма трудно объяснить заинтересованность всей полоцкой городской общины в судьбах волости. В полной мере это относится и к Смоленской земле: ведь данями, как и другими пожалованиями, распоряжается городская община Смоленска.[808][809][810] В этой связи не вызывает удивления тот факт, что жители Смоленска освобождали себя от некоторых платежей.[811]Действительно, ни в Уставной грамоте, ни в грамоте о пого- родьи и почестьи Смоленск не упомянут. Насонов резонно за­мечал, что из грамоты Ростислава явствует следующее: «..смо­ленское „погородие” собиралось не с самих смолян, а с „об­ласти”».[812]

Итак, учитывая все сказанное, а также нефеодальный харак­тер дани,88 еще раз подчеркиваем, что в грамоте Ростислава

запечатлен процесс складывания волости, города-государства. Грамота рисует нам сложную и интересную картину образова­ния волости. В зависимости от Смоленска находятся поселе­ния разных стадий социального развития. Среди них можно выделить города с прилежащими к ним волостями, погосты, которые можно считать предшественниками будущих городов. Обращают на себя внимание пункты с патронимическими на­званиями. Это, видимо, племенные поселения.

Грамота Ростислава содержит сведения о ближайшей окру­ге Смоленска, о тех землях, которые и легли в основу формиро­вания Смоленской волости. С согласия смоленского веча Рости­слав наделил епископию селами Дросенским и Ясенским, где сидели изгои, сеножатями и озерами. Все эти земли и воды представляли собственность смоленской городской общины и ле­жали в той смоленской «области» в узком смысле этого слова, которая раньше всего стала тянуть к городу. Весьма красноре­чивы отдельные фразеологические обороты смоленской устав­ной грамоты: «...и озера Нимикорская и с сеножатьми, и уезд княж, и на Сверковых луках сеножати, и уезд княж,..»[813][814] Что следует понимать под выражением «уезд княж»? Нам кажется, что его можно толковать как «въезд княж».[815] Если наше тол­

кование верно, то это проливает дополнительный свет как на характер земельных отношений в тот период, так и на структуру земельной собственности в формирующейся Смоленской ВОЛОС’ ти. Здесь мы имеем, по сути дела, древнерусский вариант ager publicus. Князь «въезжает» в сеножати и озера, иначе — только пользуется ими,[816] Свое право въезда он и передает вновь уч­режденной епископии. Собственником же угодий является смо­ленская городская община,

В середине и во второй половине XII в, понятия «Смолен­ская волость», «Смоленская земля», начинают постоянно фи­гурировать в летописи,[817] Данный факт, по нашему мнению, ука­зывает на завершение в Смоленске становления города-государ­ства. Термин «Смоленская земля» помимо территориального смысла приобретает социальное содержание, обозначая Смолен­скую волостную общину, наделенную действенной политической силой, в чем убеждаемся на примере Святослава Всеволодови­ча, который «имел тяжу» с князьями Рюриком, Давыдом и «Смоленьскою землею»,[818] Л, В, Алексеев по поводу «тяжи» Святослава со Смоленской землей справедливо говорил, что Земля эта «была самостоятельной силой, с которой необходимо было считаться, как и с князем».[819]

Любопытные изменения происходят и в содержании терми­на «смолняне», обозначавшего сперва жителей главного города и нередко — волости. Теперь слово «смолняне» отождествляет­ся также с понятием «страна», что подчеркивает суверенный характер смоленской общины, конституировавшейся в город- государство, Так, в 1224 г, накануне битвы с татарами к «ост­рову Варяжскому» прибыла «вся земля Половецкая и Черни­говцем приехавшим и Кияном и Смолняном [и] инем стра­нам»,[820]

Источники позволяют проследить дальнейшую историю Смоленской волости. Это отразил интересный документ из смо­ленского комплекса — так называемая грамота «О погородьи

и почестьи».105 [821] Здесь видим развивающуюся систему пригоро­дов, на которые из Смоленска как религиозного центра распро­страняется власть епископа и смоленской городской общины.

Замечаем в источниках и начальные стадии процесса, иду­щего почти параллельно названным, — процесса дробления, раз­ложения города-государства на новые, более мелкие образова­ния. В грамоте Ростислава в начале списка даней стоят Вер- жавляне Великие, а их центр — Вержавск—расположен в конце списка. Видимо, он приписан позднее. Тут мы наблюдаем формирование «микроволости». Вержавляне Великие — девять погостов, которые платят большую дань (1000 гривен). Оче­видно, дань сначала выплачивалась прямо в Смоленск. Посте­пенно Вержавск объединяет погосты (погосты — скорее всего центры общин) вокруг себя, в него начинает «сходиться» дань, образуется союз общин во главе с торгово-ремесленной и зем­ледельческо-землевладельческой общиной главного города. Подобная картина вырисовывается и в «Путтинском куске» гра­моты Ростислава.[822] По такому пути, собственно, шли все по­госты, существование которых отразилось в грамоте. Все они начинали стягивать небольшие волости и проявлять тенденции к превращению в города. Другое дело, что далеко не во всех случаях эта тенденция была реализована. Грамота «О погородьи и почестьи» рисует нам возникновение таких центров, К их чис­лу относится Ельня, возникающая на территории одного из малых племен кривичей.[823]® Такими же центрами, возникшими среди малых племен радимичей, были Мстиславль и Рости- славль.[824][825][826] Однако, в отличие от Полоцкой земли, в Смоленской не видно активных попыток полного отделения пригородов от главного города. Откололся от «материнской» волости в доли- товский период только Торопец. Уже в грамоте Ростислава он обозначен центром значительной округи. Впоследствии Торопец стал самостоятельной волостью, в городе сложилась своя кня­жеская династия. Торопецкая волость часто появляется на страницах летописи.116

Естественно, что всем сказанным далеко не исчерпаны воз­можности смоленского комплекса грамот для реконструкции формирования волостной системы в Смоленской земле. Наша

задача — наметить лишь путь для работы в данном направлении.

В заключение необходимо ответить на весьма сложный во­прос: чем объяснить различие темпов в развитии одного и того же процесса в двух соседних землях — Полоцкой и Смоленской? Вопрос этот тем более интересен, что сейчас есть основания говорить о единстве смоленско-полоцких кривичей. Данные ар­хеологии, языкознания, письменные источники не позволяют обнаружить какой-либо этнографический рубеж между Смолен­ской и Полоцкой землями XI—XIV вв.111 Такое различие в раз­витии города-государства в Полоцке и Смоленске объясняется рядом причин. Попытаемся выделить ведущую, главную (и здесь важное значение имеют наблюдения Л. В. Алексеева), Изучение заселенности Полоцкой земли показало, что населе­ние здесь размещалось гнездами. Насчитывается десять таких скоплений, восемь из которых были кривичскими, а два—дре­говичскими, причем семь кривичских скоплений более или ме­нее равновелики, в то время как восьмое (Полоцко-Ушанское) по площади, по количеству памятников превышает их вдвое или даже втрое.'[827] Иным был характер заселенности Смолен­ской земли. Здесь было всего три крупнейших скоплений древ­него населения. Л. В. Алексеев отмечает, что характер заселен­ности Полоцкой и Смоленской земель, несомненно, зависел, как от географических причин, так и от заселенности страны або­ригенами. Это, без сомнения, так. Но нужно учитывать еще один фактор. Такой характер заселенности, по нашему мнению, от­разил также племенную структуру обитавших на этих терри­ториях кривичей. Племенной союз полоцких кривичей имел почти полную десятичную структуру, и, естественно, что еще в родо-племенной период власть наиболее сильного племени, средоточием которого позднее стал- Полоцк, распространилась на другие племена союза. Не во всем можно согласиться с А. Е. Пресняковым, который утверждал, что «городские во­лости-земли явились на развалинах племенного быта, не из него выросли, а его разрушали»,[828] Столь резкой дискретности в развитии не было, традиции более раннего периода частично переносились и на городские волости-земли XI столетия. Только этим можно объяснить появление полоцкой волости уже в пер­вой половине XI в. Не выглядит загадочным и то, что в пле­менах полоцкого племенного союза раньше, чем где бы то ни было, сформировались свои центры, вокруг которых впоследст­вии сложились волости, небольшие города-государства. Немало

этому способствовали географические условия. Исследование Л. В. Алексеева показало, что заселенные участки были остро­вами в море леса.[829] Еще М. К- Любавский верно подметил, что в литературе часто рассуждают о тех различиях, которые возникали в греческих городах-государствах под влиянием при­родных условий, имея в виду, что греческие города-государства были разделены горными перевалами, находились в горных долинах. Но ведь лесные массивы и болотные трясины также могли составлять порой непреодолимое препятствие для поддер­жания отношений.[830]

Иной была структура племенного союза смоленских криви­чей. Кривичских скоплений здесь всего три: в одном из них и возник сам Смоленск, а центром другого стал Торопец, как мы видели, единственный .пригород Смоленска, получивший полную самостоятельность. Смоленская волость складывалась гораздо дольше и труднее, чем Полоцкая, В нее вошло много некривичских земель, большую роль в ее росте играл естест­венный прирост населения. На протяжении всего долитовского периода Смоленск— мощный урбанистический центр, один из крупнейших городов Руси — оставался центром притяжения для всех различных и по-разному вошедших в состав волости поселений, что столь ярко отразилось в грамоте Ростислава Мстиславича.

Итак, на примере еще одного из регионов Древней Руси — земель смоленско-полоцких кривичей, мы попытались просле­дить за процессом образования территории городских волостей городов-государств, выявить сходство и различия в этом инте­реснейшем процессе, который определял социально-политиче­скую историю Руси XI—XII вв,, включая, разумеется, и Киев­скую землю.

3.

<< | >>
Источник: СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ РАННЕКЛАССОВЫХ ОБЩЕСТВ (город и государство). Под редакцией Г. Л. Курбатова, Э. Д. Фролова, И. Я. Фроянова. Издательство Ленинградского университета, 1986г.. 1986

Еще по теме Становление города-государства в Полоцкой и Смоленской землях:

  1. Становление города-государства в Новгородской земле
  2. Становление города-государства в Киевской земле
  3. ГОРОДСКАЯ ПЛОЩАДЬ ГОРОДОВ В ФРАКИЙСКИХ ЗЕМЛЯХ 1 ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЙ И РИМСКИЙ ПЕРИОДЫ
  4. СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ РАННЕКЛАССОВЫХ ОБЩЕСТВ (город и государство). Под редакцией Г. Л. Курбатова, Э. Д. Фролова, И. Я. Фроянова. Издательство Ленинградского университета, 1986г., 1986
  5. ИЗ ПРЕДЫСТОРИИ ДРЕВНЕРУССКИХ ГОРОДОВ-ГОСУДАРСТВ. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ РОЛЬ ГОРОДОВ НА РУСИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ IX-X вв.
  6. Проблема становления Ольвии как города и полиса относится к числу важнейших и еще не решенных в науке вопросов.
  7. А. Ю. Дворниченко ГОРОДСКАЯ ОБЩИНА И КНЯЗЬ В ДРЕВНЕМ СМОЛЕНСКЕ
  8. 5) Объединение русских земель вокруг Москвы и становление единого Российского государства в ХIV–XV вв. (5)
  9. Возникновение городов-государств в Греции
  10. Часть I. Становление римской империи. Развитие государств Европы и Азии
  11. ОБЪЕДИНЕНИЕ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ ВОКРУГ МОСКВЫ И СТАНОВЛЕНИЕ ЕДИНОГО РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА.
  12. Древнейшие города и государства
  13. ГОРОД И ГОСУДАРСТВО В ВИЗАНТИИ VII—IX вв.
  14. Тема III СТАНОВЛЕНИЕ РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА В XIV -НАЧАЛЕ XVI в.
  15. ГЛАВА III ПИРЕНЕЙСКИЙ ПОЛУОСТРОВ В ЭПОХУ СТАНОВЛЕНИЯ РАННЕКЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА И ГОСУДАРСТВА
  16. Древнейшие города-государства на территории Финикии
  17. К ПРОБЛЕМЕ ГОРОДА И ГОСУДАРСТВА В РАННЕКЛАССОВОМ 11 ФЕОДАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ
  18. Управление: город‑государство и деревня