В.Г.АРДЗИНБА как учёный

Вячеслав Вс. Иванов

академик РАН

Владислав Григорьевич Ардзинба был человеком на редкость разносторонним. О каждой стороне его кипучей и плодотворной деятельности будет со временем сказано специалистами.

Когда почти 50 лет назад друживший со мной египтолог акад. М А.Коростовцев уговаривал меня согласиться стать руководителем молодого аспиранта, приехавшего в Инсти­тут востоковедения из Сухума, я никак не мог догадаться, сколько талантов скрыто в этом привлекательном и обходи­тельном юноше. Приехавшего не мог не поразить и не при­влечь сразу благожелательно встретивший его столичный арсенал культурных новшеств и развлечений. Не скрою, что чуть не повздорил с ним по этому поводу. Мне хотелось, чтобы Ардзинба приступил к занятиям немедленно. Я ре­шил, что начать надо с тогда изданной по-русски «Хетт- ской граматики» Фридриха и со списка основных знаков, нужных для чтения клинописи. Я назначил немыслимо

короткий срок для овладения этим. Слава Ардзинба спра­вился, показав, что может переплюнуть любые мировые ре­корды в нашей сфере занятий. Ещё удивительнее были темпы его овладения всеми основными западноевропей­скими языками и всей огромной специальной литературой о хеттах, к тому времени на этих языках накопившейся. Очень скоро я должен был говорить со Славой уже не как с учеником, а как с коллегой по науке, в некоторых отноше­ниях (например, в понимании редких логограмм клинописи) меня уже обгонявшего. Слава усвоил главные достижения созданной к тому времени науки о хеттской культуре и су­мел доходчиво изложить их в нескольких общедоступных статьях, переиздаваемых и в этом собрании его работ. Больше всего времени у него заняло чтение значительного числа хеттских текстов в клинописных оригиналах, с кото­рыми можно было знакомиться по автографиям, сделанным специалистами-хеттологами.

Их примечательной чертой мне представляется теоре­тическая ориентированность. Славу Ардзинба привлекала не просто возможность понимания хеттского клинописного текста. Он стремился понять, как соотнести то, что он узна­вал о хеттском обществе и его культуре, с выводами миро­вой востоковедческой и антропологической науки.

Едва ли не главным отличием докторской диссертации, а потом и основанной на ней монографической книги Ард­зинба от многих других исследований религии, верований и обрядов разных народов древности, средневековья и Ново­го времени было то, что большинство основных проблем, затрагиваемых в книге, решается с учётом всех особенно­стей локального материала страны и места, но прежде все­го — в соответствии с выводами культурной антропологии. Если сравнивать монографию В.Г.Ардзинба с одновременно выходившими работами других современных историков культуры, то ближе всего к его установке были труды по ис­

торической психологии, развернувшиеся в те же годы в нашей медиевистике в школе А.Я. Гуревича, испытавшего в своё время воздействие школы «Анналов» — Леруа Ладюри, Жака Ле Гоффа, Фернана Броделя и их коллег. Одним из наглядных примеров может служить исследование про­блем, связанных с ролью царя.

Ардзинба для освещения обычаев регулярных поездок хеттских царей, отправлявших по мере объезда страны об­ряды в определённых местах, использовал значительный сравнительный материал. Выводы его работы не только проливают свет на хеттские обычаи царских поездок. Он делал возможным решение более общей антропологиче­ской проблемы, касающейся исполнения священным царём его религиозной функции и её соотношения с другими его социальными проявлениями. В этой связи Ардзинба были рассмотрены космические аспекты кружных поездок, со­поставлявшихся в ритуалах с путём Солнца, и в особенно­сти существенное для социальной психологии понимание «плоти царя» в соотнесении с границами страны.

Аналогичное проникновение в исходные метафориче­ские сближения ритуальных действий с операциями, про­изводимыми во время исполнения определённых функций хозяйственного характера, отмечает изложенное в моно­графии толкование обрядов «запечатывания» и «отпеча­тывания».

Оригинальность предложенного в монографии Ардзин­ба понимания хеттских ритуалов зависит от принятой им общей идеи, которая позволила ему дать схему царского праздника в качестве модели, пригодной для разных кон­кретных её воплощений. Это понимание структуры царско­го праздника определялось воздействием на учёного Тарту­ско-московской школы семиотики. Это новое направление, сулившее существенное продвижение во многих областях гуманитарного знания, сложилось в советской науке о куль­туре и литературе в 1960-е— 1970-е годы прошлого (двадца­того) века. На молодого Ардзинба сильное влияние оказали

опубликованные в это время труды таких лидеров этого нового научного напрвления. как В.Н.Топоров (с которым Ардзинба поддерживал близкие отношения, в особенности тогда, когда тот много стал заниматься проблематикой хеттских обрядов и их индоевропейскими соответствиями, что отразилось и в разделе монографии Ардзинба, где речь идёт о текстах, посвящавшихся пчеле), Ю.М Лотман, чьи теоретические работы Ардзинба тщательно изучил. В отли­чие от многих хеттологов того времени, Ардзинба не хотел ограничиваться только детальным описанием всех подроб­ностей обряда. Его влекла идея выработки такой общей мо­дели описания обряда с участием царя, которая бы давала возможность раскрыть строение каждого конкретного обря­да. Главной задачей было описание структуры обряда в це­лом (этому полностью посвящена вся вторая глава моно­графии и многочисленные примыкающие к ней отдельные работы В.Г.Ардзинба). Одной из главных сторон Тартуско- московской семиотической школы было стремление к по­стижению знаковой природы целого текста. В работах Ардзинба этот подход применяется к проблеме структуры обряда, понимаемого как текст в семиотическом смысле.

го обряда). При подобном описании схемы царского празд­ника Ардзинба исходил из наличия ряда выделяемых им основных функций. Как принцип структурного описания функции и их набор были введены ещё в книге нашего вели­кого фольклориста В.Я Проппа о морфологии волшебной сказки. Ардзинба рассматривает вопрос о соотнесении функ­ций и о концентрации их в определённых местах ритуала.

Овладение фольклористической методикой исследова­ния функций характеризует наиболее детальную работу' Ардзинба о народной словесности — его исследование мо­тива рождения из камня в нартовском эпосе. Хотя статья на­чинается с полемики с Дюмезилем, мне именно эта ее часть представляется не столь важной и убедительной, как основное исследование, где Ардзинба тонко проанализировал основ­ные функции, выявляемые в этом нартовском мифе, и ис­следовал символику отдельных важных для его семантики предметов. Как сформулировал сам Ардзинба основной вы­вод исследования, «мотивы и элементы этого сюжета со­поставляются с мотивами и элементами других сюжетов эпоса. Это сравнение имеет целью показать значение сюже­та о рождении героя из камня и то, что этот сюжет, а также и некоторые другие, например сюжеты о добывании огня, о встрече с пахарем — ..полусухим-полусырым’¹, о борьбе с Тотрешем, по своей структуре однотипны, поскольку каж­дый сюжет представляет собой одну' из возможных реализа­ций основной темы: „потери (или отсутствия чего-либо) — обретения"⁴. „Потеря — обретение⁴" проявляется, в частно­сти, как „отсутствие дитя — обретение (зачатие)"⁴, как „господство холода, мрака— наступление тепла, исчезно­вение тьмы⁴", „сон — бодрствование"⁴, „временное отсутст­вие (путешествие) божества — возвращение его"⁴ и т.п. Свя­зующим звеном между „частями⁴" темы „потери — обре­тения⁴" является мотив пути героя. Описания пути и той „области⁴⁴, „страны⁴", куда направлены устремления героя, по­зволяют предположить, что речь идет об „ином⁴", „поту­стороннем⁴" мире.

Обретение реализуется в форме „брака⁴' или „борьбы⁴⁴, „игры⁴', „состязания'⁴. В результате этого акта исходная си­туация меняется на диаметрально противоположную. Такая смена имеет не профанический, а космогонический харак­тер». Соответственно изложение строится из четырёх глав­ных частей. «В первой дается описание комплекса устой­чивых мотивов, элементов сюжета о рождении из камня, которые рассматриваются не как изолированные явления, а как компоненты единого целого, структуры сюжета. Во второй части прослеживаются проявления этих мотивов и элементов в других сюжетах эпоса. В третьей с ними со­поставляются некоторые этнографические данные из тра­диций абхазо-адыгов. И, наконец, в четвёртой приводятся возможные параллели из хурритской и хаттской традиций к мотивам и элементам сюжета о рождении героя из кам­ня». Сопоставление явлений хеттской культуры с хаттской (предпожительно родственной абхазо-адыгской) отличало работы Ардзинба начиная уже с его кандидатской диссер­тации. Расширение горизонта сравнений путём включения хурритских параллелей отвечало открытиям тех лет. Ста­новилось все яснее значение хурритского воздействия в эпоху Нового царства. Из фольклорных тем, навеянных этими новыми открытиями, Ардзинба особенно заинтере­совался хурритским текстом об охотнике Кесси. В его не­большой статье, посвящённой этому древнему образцу охотничьего фольклора, Ардзинба детально рассматривает вопрос о вероятном отражении шаманистских представле­ний. Из конкретных наблюдений, сделанных в этой статье Ардзинба, обращает на себя внимание предложенное им опи­сание снов Кесси в сопоставлении с видениями у шаманов. К отчасти похожему выделению «снов-сообщений» у Кесси в недавней работе подошла Алиса Мутон — автор специ­альной работы о хеттских снах (Mouton 2004). Дальнейшее исследование этого мифа предполагает включение и аккад­ской версии, сохранившейся во фрагменте в египетском ар­хиве из Амарны: там упомянуты врата загробного мира.

Мне продолжает казаться, что особенно интересной парал­лелью в абхазском охотничьем эпосе является тема «неви- дения» — дичь становится видимой охотнику только когда он побывал на пире у Бога охоты Ажвейпша (упрощаю транскрипцию).

К статье Ардзинба о рождении из камня примыкает так­же отдельный этюд, посвящённый образу пастуха в том же мифе. Из других фольклористических тем, рассматривае­мых в перепечатываемых трудах Ардзинба, отмечу инте­ресное исследование о кузнеце в абхазском фольклоре (в то время, когда Ардзинба работал над этой темой, его интере­совала в целом и проблема металлов и особенно железа у абхазов, о чём и тогда, и позднее не раз писали историки материальной культуры и лингвисты). Наследие старшего поколения фольклористов оценивается в статье, написан­ной по-абхазски, где отмечены значимость замечательного исследователя Инал-ипа

Особый интерес в разборе отдельных функций в моно­графии о мифах и ритуалах представляет данное В.Г.Ард­зинба этнологическое объяснение функции «пить (опреде­лённое божество)», развивающее идею, давно высказанную Э.Форрером и представляющую значительный интерес для выявления типологии обряда причащения.

Описание царского обряда с единой точки зрения по­требовало детального рассмотрения всех входящих в него знаков, понимания их символического значения и оценки их роли в обряде. В тщательности рассмотрения символи­ческой функции каждого предмета, используемого в ритуа­ле, Ардзинба продолжает традицию таких оказавших на него влияние советских историков культуры старшего поколения, как О.М Фрейденберг Ее понимание роли предметов-сим­волов в обряде отзовётся в последовательном проведении аналогичного анализа символики хеттского ритуала у Ард­зинба. Эта сторона проведённого им исследования открыла перед учёным и возможности соотнесения раскрываемой им структуры предметов-символов в клинописных описа­

ниях обряда и соответствующих археологических находок и образцов хеттского искусства, привлекаемых к рассмот­рению в работе. В качестве одного из многочисленных примеров сошлёмся на предложенный Ардзинба в его кни­ге проницательный анализ деталей одежды разных участ­ников обряда

В третьей главе книги детально рассматриваются функ­ции отдельных помощников царя — придворных. Откры­тие, накопление и издание ряда текстов, не полностью бывших известными к моменту' написания монографии Ардзинба, вносит некоторые уточнения в характеристики отдельных функций (например, людей аланцу, по отноше­нию к которым, возможно, следует сохранить перевод на­звания «клоун, скоморох» и понимание всей категории как проявления смехового мира; ср. Иванов. 2013). Но общее понимание функций помощников (в духе концепции книги Хокарта «Kingsand councilors») и самого царя остаётся од­ним из несомненных достоинств исследования Ардзинба.

Из отдельных обрядов, рассмотренных Ардзинба, об­ращает на себя внимание дуалистическое состязание «лю­дей Хатти» и «людей Маса», особый характер которого в нашей науке был впервые отмечен великим исследовате­лем А.М.Золотарёвым, внёсшим немалый вклад в изучение дуализма в мировой науке (см. Иванов, 2010 с дальнейшей библиографией). По мере того как эта проблема приобрета­ла всё большее значение благодаря работам Р О Якобсона и К.Леви-Строса. всё яснее становилась важность ранних свидетельств дуальных состязаний такого типа. Эта часть работы Ардзинба несомненно будет учитываться в даль­нейших исследованиях дуализма. В том же плане значи­тельный интерес могут представить схемы соотнесения блага и зла как бинарного противопоставления (двоичной или дуальной оппозиции) в хеттских ритуалах. Соотнесе­ние определённых функций с правой или левой стороной изучено Ардзинба в специальном (третьем) параграфе третьей главы его монографии и представляет несомнен­

ный интерес для выявления бинарной оппозиции правый- левый в основной хеттской системе бинарных оппозиций. Указанные в книге и статьях Ардзинба данные позволят более определённо подойти к решению проблемы исконно­сти понимания оппозиции «правого» и «левого» как реаль­но используемой (а не просто метаязыковой, принадлежа­щей только к языку принятого нами условного описания, что предлагают принять некоторые противники структур­ного подхода к антропологии).

К числу важнейших общих проблем, рассмотренных Ардзинба, принадлежит консервативный характер соци­альной организации, делавшей возможным выявление черт такого архаического устройства коллектива, при котором культовые формы этой организации непосредственно свя­заны с внекультовыми. Сравнение текста диссертации и монографии с незаконченной рукописью о царях заставляет меня думать, что при издании КНИГИ Ардзинба сократил написанный до того раздел о теории дара великого социо­лога Мосса. Но в тексте книги остаются ссылки на те рабо­ты А.Я.Гуревича, где теория Мосса применена к явлениям культуры средних веков. А Ардзинба предпринял сходную попытку и по отношению к хеттскому обществу. Его весь­ма заинтересовала возможность ритуального понимания целого ряда форм социальных отношений между царём и его помощниками. С этой точки зрения большой интерес представляют выявленные в монографии Ардзинба соот­ношения ритуальной терминологии с титулатурой ДОЛЖ­НОСТНЫХ лиц

Одной из важнейших сторон хеттского общества и его культуры Ардзинба справедливо считал нераздельность мифа и ритуала, их частое слияние друг с другом. Ардзинба показывает, как у хеттов мифологическое повествование соотнесено с исполнением определённых обрядовых дейст­вий. Из текстов мифологического характера, детально изу­ченных в этой связи Ардзинба, следует особо отметить данный им анализ диалога Трона с Царём и исследование

трёхчастности Космоса и его отражения в Мировом Дереве, продолжающем привлекать внимание учёных (Топоров, 2010). Намеченное впервые в ряде публикаций Топорова и его соавторов противопоставление Змея и Бога, ему проти­вящегося, у индоевропейцев и ряда других древних наро­дов, Ардзинба было раскрыто на хеттском материале. Со ссылкой на немецкий текст статьи Топорова сходные идеи вскоре развил (в том числе и на хеттском материале) в спе­циально посвящённой этому монографии недавно скон­чавшийся видный индоевропеист Кальверт Уоткинс.

Ардзинба одним из первых применил намеченную к то­му времени общую теорию ритуала как знаковой системы к описанию избранных им для анализа царских ритуалов. Общие символы и стандартные операции, повторяющиеся в ритуалах, рассматриваются как главные семиотические элементы такой системы.

При рассмотрении избранных как главный предмет анализа в монографии Ардзинба сезонных праздников ис­следователь начинает с экологических и хозяйственных предпосылок, позволяющих выявить естественнонаучные и экономические пути изучения вопроса.

Из отдельных проблем, выявленных в труде Ардзинба и продолженных в важнейших достижениях науки послед­них лет, можно обратить особое внимание на роль шафрана (крокуса), её Ардзинба изучал на материале детально им проанализированного хетгского праздника Антахшум (на­званного по графическому обозначению имени этого рас­тения). Соответствующие свидетельства о роли шафрана в приблизительно синхронной крито-микенекой культуре выявлены в новом исследовании тех сторон этих текстов, которые до недавнего времени оставались не до конца по­нятными (Janke 2015).

В своей кандидатской диссертации, включённой в на­стоящее издание в виде автореферата, в монографическом исследовании мифа и ритуала и в ряде примыкающих к ним статей Ардзинба приходит к выводу о том, что выявляемые

ИМ у хеттского царя И царицы титулы И функции, а также большинства их советников и их функций, объясняется ис­торически влиянием на хеттов хатгского языка И культуры хаттов. Этот вывод изложен как в диссертации и в моногра­фии, так и в ряде статей, включаемых в настоящее издание, в частности, в исследовании о кружных объездах территории и о культе льва. Заключение о хаттском происхождении хеттских титулов и функций царствующих или правящих особ и их помощников в общей концепции Ардзинба свя­зывается также с гипотезой о родстве хаттского языка с аб­хазо-адыгскими, чему Ардзинба посвятил особую работу' еще в то время, когда не многие учёные над этим задумы­вались (часть указанных им грамматических параллелей до сих пор заслуживает внимания). Рассмотрим современное состояние двух этих проблем.

Вопрос первый. В какой степени хеттские термины и система в целом объясняется из хаттской? Затруднитель­ность окончательного признания (или полного отвержения) этой точки зрения определяется скудостью достоверных знаний о хаттском языке. В.Г.Ардзинба в большинстве по­добных случаев руководствовался установлением вероят­ного хаттского характера текста, упоминаемых божеств или личных имён. Несомненно, что в то время в Анатолии су­ществовали и другие языки и традиции, которые могли косвенно отразиться в хеттских табличках и повлиять на их изготовителей. Окончательное решение может зависеть от новых археологических открытий: в некоторых из недавно обнаруженных провинциальных хеттских центров найдены хаттские таблички. Увеличение их числа может способст­вовать уточнению границ хаттской культуры и её воздейст­вия на хеттскую

Второй вопрос. Соотношение хаттского с абхазо-адыг­ским. Согласно альтернативной точке зрения, на большом материале детально аргументированной в статье А.Касьяна (Kassian, 2009), хаттский входит в качестве отдельной ветви в обширную макросеть, к которой, согласно разысканиям

С.А.Старостина и его соавторов, принадлежат северо-кав­казские языки, баскский, енисейские, бурушаски, сино-тибет­ские языки Евразии и на-дене в Северной Америке (на Аляске и в Канаде) Если родство хаттского принимается в этом виде, то часть этимологий, связывающих его с северо-кав­казскими и с абхазо-адыгскими как их составной частью, может сохраниться, но будет переинтепретирована. В каче­стве примера рассмотрим хаттские и хеттские (из хаттско­го) титулы царя и царицы T(/L)abama- и Tawananna (этими титулами специально занимался Ардзинба начиная со сво­ей кандидатской диссертации). Согласно новой гипотезе А.Касьяна, они восходят к общесеверокавказскому обозна­чению высшей власти:

Северокавказск. *[cembi] (упрощаю кавказоведческую транскрипцию) «высшая власть» > хаттск. tafa-r-na‘прави- тель=царь’, Tawa-nanna«царствующая жена или вдова-мать царя» (Kassian, 2009, этимология 52, там же подробная по­лемика с предположением о заимствовании из лувийского).

Если предположить, что эти хеттские титулы имеют се­верокавказское происхождение, то все равно возникает во­прос о степени их фонетической и смысловой близости к хаттским. С этим связана и проблема конкретного источ­ника заимствования, при праязыковой датировке проник­новения слова в анатолийский оно не может иметь прямого отношения к предыстории хеттского царского двора (ср. Blaswiler, 2013). Поэтому приходится допустить и то пред­положение, которого придерживался Ардзинба. Дальней­шие работы по сравнению названных языков смогут дать ответ на эти пока остающиеся вопросы.

Из исследований, которые Ардзинба не имел возможно­сти довести до конца, в настоящее издание включено большое сочинение о хеттских царях. Сохранились лишь наброски историографического введения и список литерату­ры к нему'. Дальнейшие части существуют, хотя и в разной степени подготовленности к печати (что пришлось в спешке делать при подготовке нашего трёхтомника). Особенно со­

держательными представляются материалы глав IV («Дого­воры Хатти») и V («Цари, послы, писцы»). Ардзинба дал краткий, но весьма полезный очерк данных о каждом из со­хранившихся государственных договоров и клятв (особый жанр, им специально выделенный). Хотя с тех пор именно в этой области появилось несколько существенных работ и, кроме того, налажено исследование копий каждого доку­мента в Майнцском хеттологическом архиве, тем не менее труд Ардзинба заслуживает внимания не только историка науки. Ему удалось наметить общую структуру договора. Здесь можно усмотреть сходство с тем, как в соответствии с принципами Тартуско-московской семиотической школы Ардзинба подходил к изучению структуры ритуала. Ему удалось выделить основные части, которые характеризуют каждый из известных нам договоров. Эта работа вместе с его исследованием ритуалов намечает путь к такому хеттоло­гическому изучению текста, которое на первый план вы­двигает его общую структуру. Эта тщательно выполненная работа послужила основой для предпринятого Ардзинба анализа хеттской дипломатии. Как будущего государствен­ного деятеля его занимали функции государства как во время мира, так и во время войны. Последнее он изучает в главе, посвящённой анализу хеттского войска, его органи­зации и функционирования. Неожиданный личный поворот к попытке проникнуть в психологию отдельных историче­ских персонажей делает оригинальным построение главы V. В ней Ардзинба пробует поникнуть в лишь частично нам из­вестную внутреннюю жизнь одного из самых любопытных царей хеттского Нового Царства — Мурсили II В этой главе отчётливо сказалась отмеченная выше заинтересованность Ардзинба в идеях и методах исторической психологии.

Жизни и здоровья не хватило для выполнения постав­ленных перед самим собой задач. Мы постепенно будем всё внимательнее изучать дошедшие до нас наброски его выво­дов, которые были основаны на тщательном анализе слож­нейших текстов, для понимания которых Ардзинба сделал очень много.

Литература

Пеанов, Вяч. Вс. Дуальные структуры в антропологических сис­темах. М., 2010.

Пеанов, Вяч. Вс. От буквы и слога к иероглифу. М., 2013.

Топоров, В.Н. Мировое дерево. Универсальные знаковые ком­плексы. Тт. 1-2, М., 2010.

Blasweiler, Joost. Tabama/Labania of Hattusa a personal name. The interpretation of Tabama/Labama in the Hittite Kingdom https://www.academia.edu/2607653. 2013.

Janke, R. V. Mycenean units of measurement, liquid and by weight. Toronto. 2015.

Kassian, A. Hattie as a Sino-Caucasian language // Ugarit- Forschun- gen, 41, 2009, pp. 309^148.

Mouton, Alice. Messages from the gods: an aspect of Hittite dreams // The Oriental Institute of the University of Chicago. Notes and News, Winter 2004.