§ 2. Восстание Спартака.

В таких условиях надвигающегося развала римская рабовладельческая республика испытала жесто­чайший удар от нового грандиозного восстания рабов, во главе со Спартаком, охватившего на этот раз всю Италию (73—71 гг.).

Древние писатели, сознавая всю силу и значение этого движе­ния, обычно называют его даже не «восстанием», а «войной с ра­бами» (bellum servile) или «войной со Спартаком», причем Евтро- пий пишет, что это была «война, пожалуй, столь же трудная, как и та, что возбудил Ганнибал». От подробного описания ее в «Историях» Саллюстия, писавшего всего через тридцать лет, к сожалению, дошли до нас лишь жалкие фрагменты. Основной же материал мы имеем из кратких сообщений Плутарха, включен­ных в биографию Красса (гл. 8—12) и Аппиана в его «Граждан­ских войнах» (I, 116—121), в общем не больше, чем Диодор дает о восстаниях рабов в Сицилии. К этому можно прибавить лишь несколько отрывочных фраз из сокращенных обзоров содержания 96-й и 97-й книг Тита Ливия, также из сочинений Флора, Евтропия, Орозия и других древних писателей. Нет ни одной

надписи, относящейся к этим событиям. Лишь недавно найденная в Помпеях фреска, как полагают, изображает Спартака верхом на коне во время его последнего боя с римлянами¹.

Восстание началось с заговора, как обычно начинались дви­жения рабов, но на этот раз восставшие были людьми, привыкшими владеть оружием: это были гладиаторы одной из гладиаторских школ в Капуе.

Но весьма обычное, повидимому, в те времена явление скоро разрослось в значительное локальное рабское движение, с которым не могли справиться местные полицейские силы. Благо­даря Союзнической войне ипоходам Суллы, Помпея, Лукулла, Ита­лия в это время была, как никогда раньше, переполнена рабами, причем пленными повстанцами—италиками, фракийцами, гала­тами, греками, захваченными после ожесточенной борьбы с римским насилием и сохранявшими, надо полагать, в значительной степени и свою непримиримую ненависть к Риму, и свой военный опыт, и умение владеть оружием. Таков был и сам предводитель бег­лецов Спартак, фракиец по происхождению. «Он раньше воевал с римлянами [в войсках Митридата?], попал в плен и был продан в рабство» (Аппиан, Гражданские войны, I, 116), «человек, не только отличавшийся выдающейся отвагой и физи­ческой силой, но по уму и мягкости своего характера более похо­дивший на эллина» (Плутарх, Красс, 8). Два другие вождя, Эномай и Крикс, были из воинственных и непокорных галлов, возможно, галатов, тоже выступавших на стороне Митридата во время его войны с Суллой. Подобные люди охотно и быстро при­мыкали к основному ядру восставших, и скоро у Спартака на Ве­зувии образовался большой отряд в 7 тыс. человек. Плутарх утверждает, что среди них были и женщины, между прочим, и жена Спартака, «его единоплеменница, пророчица, одержимая дионисовским вдохновением».

Следует учитывать также и понижение сопротивляемости сво­бодного населения Италии, и в особенности Кампании, разгром­ленной союзнической и гражданской войнами, сулланскими кон­фискациями, призывами рабов к свободе со стороны вождей вос­ставших италиков, а затем и популяров.

7. Восстания рабов во II — I в. до н. э

сельские рабочие, а также замечанию Саллюстия, что посланные против восставших римские отряды сражались неохотно: некото­рые «бежали, и никто, несмотря на строгий приказ, не возвращался под знамена, остальные же постыднейшим образом отказывались от службы» («История», III, 67,1). Движение, таким образом, стало приобретать весьма широкий характер, и Спартаку удавалось не раз наносить чувствительные удары и даже разбивать высланные против него ополчения местной милиции под командой присланных из Рима преторов Клодия, Вариния и их легатов. Один из послед­них, Коссиний, был даже убит. У преторов же восставшие захва­тывали их лагери, ликторов и даже личных коней, так как захо­дили внезапно в тыл римским отрядам и пускались на всякие воен­ные хитрости (например, ставили чучела на своих стоянках, а сами незаметно спускались с отвесных скал по сплетенным из вино­градных лоз лестницам и тому подобное).

Но особенно разрослось движение, когда из Кампании Спар­так со своим уже значительным войском перешел на юг Италии, в скотоводческие районы Лукании и Бруттия, где к нему массами стали примыкать многочисленные здесь рабы- пастухи, «воинственные и быстроногие люди» (Аппиан). Здесь у него уже образовалась целая армия, численность которой Ап­пиан определяет в 70 тыс. человек. Вся обширная область от Метапонта на Тарентском заливе и до Консенции, в центре Брут­тия, оказалась в руках восставших. Именно к этому периоду вос­стания следует отнести сообщение Аппиана, что город Фурии стал главным сборным местом восставших, где они вели широкие приготовления к дальнейшей борьбе: «Спартак занял горы вокруг Фурий и самый город.

Пользуясь бессилием и беспечностью римского сулланского правительства, Спартак, повидимому, целый 73 г. готовился к даль­нейшей борьбе. Армию свою он не только вооружал, но и старался дисциплинировать. Саллюстий с удивлением отмечает, что Спар­так (по его выражению, великий «своими силами тела и души») действовал при этом преимущественно средствами убеждения, а не методами свирепой и бездушной римской военной дисциплины.

Саллюстий, например, описывает, как тревожили Спартака допускаемые восставшими рабами кровавые эксцессы при взятии различных селений. В этом отношении как бы возрождаются традиции Афиниона «щадить страну, как народное достояние». На этой почве возникали большие разногласия и даже раздоры между вождями, и, по словам того же Саллюстия, «рабы были близки к междоусобной войне из-за плана действий». «Крикс и единоплемен­ные с ним галлы и германцы», для которых военный грабеж представлял со­бой и на родине вид обычной хозяйственной деятельности (например, у свевов,

по описанию Цезаря), даже отделились от общей массы и организовали от­дельный лагерь в Апулии, близ горы Гаргана. Здесь они были окружены и уничтожены римскими войсками консула Л. Геллия Попликолы в 72 г.

Спартак же к этому времени был настолько силен, что борьба с ним, по выражению Плутарха, обратилась для Рима «в одну из труднейших и величайших войн» («Красс», 9). Римскому прави­тельству пришлось двинуть против него все свои наличные военные силы — войска обоих консулов 72 г. — Л. Геллия Попликолы и Гн. Корнелия Лентула, но их попытка «окружить Спартака большими силами» закончилась полным поражением: в руки вос­ставших попала даже часть обоза римлян.

Древние авторы, пытаясь разгадать планы Спартака, припи­сывают ему намерения своеобразного массового вооруженного бегства из Италии. «Спартак стал уже великой и грозной силой», — пишет Плутарх, вполне справедливо оценивая военную мощь восставших. «Но, — продолжает он, явно переходя к догад­кам, — как здравомыслящий человек (!) Спартак ясно понимал (!), что ему все же не сломить могущества римлян, и повел свое войско к Альпам, рассчитывая перейти через горы и, таким об­разом, дать каждому возможность вернуться домой: иным во Фра­кию, другим в Галлию». («Красс», 9). А затем они высказывают еще более произвольное предположение, что, достигнув почти уже цели — Альпийских перевалов, Спартак внезапно «переменил план». «Принеся в жертву павшему Криксу 300 пленных римлян, Спартак с 120 000 пехоты поспешно двинулся на Рим. Он прика­зал сжечь весь лишний обоз, перебить всех пленных, перерезать вьючный скот, чтобы идти налегке. Перебежчиков, во множестве приходивших к нему, Спартак больще не принимал» (Аппиан, Гражданские войны, I, 117).

Современные историки, принимая всерьез явно произвольные домыслы древних, теряются в дальнейших догадках относительно такого странного и изменчивого поведения знаменитого «вождя ан­тичного пролетариата» (Маркс). Одни вдруг открывают, что Спар­так утратил власть над своей армией, желавшей продолжать гра­бить Италию, другие утверждают, что помешал разлив реки По, как будто нельзя было несколько обождать, или что, разбив столько римских регулярных войск, Спартак испугался сопротивления

разбросанных и разрозненных крестьянских селений Цизальпин­ской Галлии.

Несомненно правильнее будет не придавать значения произ­вольным домыслам Плутарха и признать, что план Спартака был един с самого начала и был направлен к осуще­ствлению плана всего тогдашнего революционного движе­ния: разгромить и уничтожить город Рим как главный центр рабовладения, как виновника всех безмерных бед того времени. И вполне естественно, что приступить к прямому осуществлению этого плана Спартак как «великий полководец» мог не сразу, а только скопив большие силы (в 120 тыс. повстанцев), овладев, как Ганнибал, всей южной и восточной частью Апеннинского полуострова, создав себе продовольственную базу и защищенный тыл в Цизальпинской Галлии. Тем и велико было значение вос­стания Спартака, что впервые от разных видов побегов или обороны на небольших территориях, как в Сицилии, революционные массы «античного пролетариата» — т. е. рабов — перешли в прямое наступление на главный центр своего угнетения и эксплуатации.

Рим был охвачен паникой, и во главе всех вооруженных сил с диктаторскими полномочиями, с подчинением ему остатков обоих консульских армий был поставлен последний из наличных в то время в Риме главных сподвижников Суллы, герой защиты Рима в 82 г. и битвы у его Коллинских ворот — М. Лициний Красс. Как крупнейший римский рабовладелец он особенно кровно был заинтересован в победе над восставшими рабами. Множество добро­вольцев-рабовладельцев стало под его знамена, и, в условиях край­ней опасности, в армии его решено было восстановить забытые бесчеловечные дисциплинарные меры глубокой старины: в отсту­павших или поколебавшихся частях производить децимации, т. е. казнь каждого десятого солдата по жребию. Так, один раз Красс приказал казнить сразу 500человек; Аппиан говорит даже о 4 тыс. казненных. Из Фракии срочно вызвали армию М. Лукулла, из Испании — Помпея.

С крупными силами, собранными со всей Италии, Красс прегра­дил Спартаку на границе Пиценума путь на Рим: повиди­мому, Спартак двигался по Фламиниевой дороге. Крассу удалось не допустить Спартака к Риму, но его попытка окружить восстав­ших окончилась неудачей: два посланных в обход легиона во главе с легатом Муммием были разбиты наголову, и только часть солдат спаслась бегством, побросав оружие. Спартак, однако, не остав­лял своего плана нападения на Рим. Он смело двинулся не на

север, к Альпам, а вновь на юг за новыми резервами — на этот раз из обильной рабами Сицилии. Об этом так рассказывает Плу­тарх: «Спартак отступил через Луканпю и вышел к морю. Встре­тив в [Мессинском] проливе киликийских пиратов, он решил пере­браться с их помощью в Сицилию, высадить на остров.2 тыс. чело­век [агитаторов] ненова разжечьвосстаниесици- лийских рабов, затухшее было незадолго перед тем; до­статочно было искры, чтобы оно вспыхнуло с новой силой» (П л у- тарх, Красс, 10). Основные же его силы были расположены на Регийском полуострове, крайней нижней части Бруттия, и он спокойно смотрел, как Красс старался его запереть на этой опас­ной позиции, «вырыв глубокий ров от моря и до моря, а вдоль всего рва выведя стену, поражающую своей высотой и прочностью» (там же). Когда же выяснилось, что на восстание в Сицилии рассчитывать нельзя, так как пираты изменили и не подали дого­воренных кораблей, а рабы в Сицилии оказались настолько тер­роризированными установленным там режимом (см. стр. 578), что не подымались сами, Спартак в бурную и снежную декабрьскую ночь прорвал осадные сооружения Красса и сам оказался у него в тылу. «Красс испугался, как бы Спартак не вздумал двинуться прямо на Рим», так как теперь дорога на Рим опять оказалась от­крытой.

Однако к этому времени подошли уже вызванные из Фракии и Испании римские войска. Поэтому Спартак сперва бросился на высаживавшиеся в Брундизии отряды М. Лукулла, пока они еще не успели полностью сосредоточиться и развернуться. Но Брундизии, главный военный порт Рима на Ионийском море, имел слишком мощные укрепления, чтобы их можно было взять штурмом. Тогда Спартак повернул вновь на Красса и стал ис­кать решающего боя с ним. Незадолго до этого армия Спартака была ослаблена отделением от нее новой группы недовольных с Гаем Ганпиком (видимо, италиком по происхождению) и Кастом во главе, которая вся была уничтожена в количестве более 12 тыс. человек напавшим на нее с крупными силами Крассом. Послед­нее сражение Спартака с Крассом произошло где-то в северной Лукании. «Это была грандиозная битва, —повествует Аппиан, — чрезвычайно ожесточенная вследствие отчаяния, охва­тившего такое большое количество людей. Спартак был ранен в бедро дротиком; опустившись на колено и выставив вперед щит, он отбивался от нападавших, пока не пал вместе с большим числом окружавших его. Остальное его войско, находясь в полном бес­порядке [после гибели вождя], было изрублено. Говорят, что число убитых [рабов] и установить нельзя, римлян пало около 1000 че­ловек. Тело Спартака не было найдено» («Гражданские войны», I, 120).

не будет нуждаться и в своем. С этими словами оп устремился на самого Красса и убыл двух столкнувшихся с ним центурионов. Наконец, покинутый своими соратниками, окруженный врагами, он пал под их ударами, не отсту­пая ни на шаг и сражаясь до конца» («Красс», II).

В рассказах даже античных писателей сквозит глубокое ува­жение к этому вождю восставших рабов, сделавшемуся героем на­родной легенды. Его имя стало, с другой стороны, грозным призра­ком для всего рабовладельческого мира, и с этого времени он с тре­петом постоянно ожидал новой «спартаковщины». Можно сказать, что восстание Спартака нанесло страшный удар всему рабовладель­ческому строю и было началом его кризиса. Действительно, Спар­так погиб, остатки его армии, долго укрывавшиеся в горах юга Италии, были постепенно выловлены и истреблены: G тыс. пленных рабов сам Красс распял вдоль всего пути из Капуи в Рим; пробившиеся к северу отряды были уничтожены Помпеем, похва­лявшимся, что он уничтожил «самый корень войны». Но дело Спартака, потерпев поражение тактическое, победило морально, и если такие писатели-рабовладельцы, как Плутарх и Аппиан, жившие уже во II в. н. э., с значительной симпатией относятся к личности Спартака, то это потому, что они уже считали, что тот прежний способ эксплуатации невольников, который существо­вал во времена Красса, недопустим и опасен. Они были вырази­телями настроений новых поколений рабовладельческого мира, которые уже находили, что рабский труд вообще нерентабелен, и начинали переходить к иным видам эксплуатации трудящихся. Перелом в этих взглядах на рабство становится особенно заметен со времени восстания Спартака, и в этом великое историческое значение знаменитого движения рабов 73—71 гг.