Предисловие
Книга 3. Майяни «Этруски начинают говорить*’ несомненно одна из самых интересных книг по этрускологии среди большой литературы, появившейся за вторую половину XX века. Она вносит весьма серьезный вклад в науку именно тем, что на очень широком лингвистическом материале демонстрирует связь этрусского языка с утраченным иллирийским, на котором говорило древнее население северо-западной части Балканского полуострова.
Живым хранителем этого языка в какой-то степени является ныне, по общему признанию, один лишь албанский язык. В сходстве его словаря и некоторых грамматических форм с элементами языка древних этрусков мы убеждаемся при чтении книги Майяни.Многочисленные неудачные сопоставления этрусского языка с самыми разнообразными древними и новыми языками убедили было этрускологов в тщетности попыток познания этрусского языка посредством установления аналогий между ним и каким-либо другим, отдельно взятым, живым или мертвым языком. Вместо этого (этимологического) был разработан так называемый комбинаторный метод, предполагавший проникновение в смысл этрусской письменности на основе всех имеющихся данных о духовной и материальной культуре этрусков, а также данных, касающихся каждой отдельной надписи (учет ее предполагаемого содержания, назначения предмета, на котором она начертана, смысла сопровождающих надпись изображений, если таковые имеются, и т.д.). Этот метод дал существенные результаты и позволил расшифровать многие короткие тексты (больше всего — эпитафии). Были выяснены многие лич-
,В настоящем издании — «По следам этрусков* (фодеч. prctawnO.
ные имена, термины родства, власти, социальных состояний. некоторые числительные из первого десятка, о которых. впрочем, до сих пор еще идет спор[2][3].
Полученный таким образом небольшой этрусский словарь позволил обратить внимание на сходство некоторых этрусских слов с древнегреческими, латинскими и умбрскими словами.
Эти наблюдения, во-первых, связали этрусский язык с древнеиталийской культурной средой, а во-вторых, поставили вопрос о его индоевропейской принадлежности. Сторонников мнения об индоевропейском характере этрусского языка постепенно становится среди этруско- логов все больше и больше'.Майяни подтвердил эти предположения, установив соответствие многих этрусских слов словарю албанского языка. Правда, он не первый указал на подобные параллели. На них обращали внимание и раньше, и он сам называет имена своих предшественников. Успех же Майяни основан прежде всего на том, что он проделал эти сопоставления гораздо систематичней и глубже, собрав обширный материал, исключающий случайный характер сходства отдельных слов в этих языках и заставляющий говорить серьезно об определенном родстве двух названных языков и о несостоятельности мнения, утверждавшего невозможность установления родства этрусского языка с каким-либо другим.
Майяни по своей основной специальности лингвист-востоковед, изучавший древние семитические и индоевропейские языки на переднеазиатской, и в частности на мало- азийской, почве. Некоторые хеттско-этрусские параллели натолкнули его на поиски в иллирийской языковой среде и сделали его этрускологом. Хотя он считает себя дилетантом в этрускологии, книга его содержит не только лингвистический материал, но способствует пониманию различных и до этого темных вопросов, связанных с рсли-
гией, бытом, наукой и хозяйственной деятельностью этрусков. Она интересна не только лингвисту, но и историку, и искусствоведу.
* [4] *
Происхождение культуры этрусков, как и происхождение самого народа, до сих пор вызывает в науке большие споры. Это связано отчасти с противоречивостью античной традиции относительно прародины этрусков, или, как называли их греки, тирренов, отчасти же с самим характером этрусской культуры, сильно пропитанной греческими и восточными (сиро-египетскими) элементами.
Уже древние спорили о том, откуда взялись этруски. Их поражали и особенности этрусского языка, и то обстоятельство, что о тирренах (или тирсенах) было известно не только в Италии, но и в бассейне Эгейского моря.
О тирренах (которых греки отождествляли с пеласгами, т.е. с догрече- ским населением Эгейского бассейна) ходили рахтичные легенды. Одну из них пересказывал в V в. до н.э. Геродот, сообщавший, что тиррены переселились в Италию из Лилии под предводительством царя Тиррена, от которого и получили свое имя (I, 94). Писатели более поздние — Дионисий Галикарнасский, Тит Ливий и др. — опровергали Геродота на том основании, что между лидийцами и этрусками нет ничего обшего ни в языке, ни в нравах4, а Тит Ливий указывал на родство этрусков с альпийскими ретами как в языке, так и в физических признаках и в быту5.Из-за наличия бесспорных восточных черт в этрусской культуре, ввиду загадочности их языка, в котором находили нечто общее с языками малоазийскими и кавказскими, многие современные ученые встали на защиту версии Геродота. Для ее обоснования собирали факты из области линг-
внешки м археологии, в результате чего в руках многих авторов. в том числе и под пером нашего знаменитого историка древней Италии В.И. Модестова, наука об этрусках превратилась в сумму фактов, подтверждающих Геродотову легенду о переселении этрусков в Италию из Малой Азии[5]. Указывалось на то. что этруски привезли оттуда свою духовную культуру, пропитанную халдейской мудростью, свои религиозные обряды, в их числе и обряд погребения — трупоположение, тогда как «италики» были приверженцами обряда трупосожжения и т.п. Археологи доказывали, что этрусская архитектура, в частности знаменитые камерные гробницы со сводчатыми потолками, равно как и вообще техника свода и арки, вывезена из Малой Азии, откуда якобы происходят и этрусское ювелирное искусство и искусство торевтики, как и имеющая хеттские черты этрусская скульптура, тесно связанная с ионийской художественной техникой, вазовая живопись и т.п.7 Лингвисты указывали на сходство этрусского алфавита с лидийским и на совпадения из области этимологии этрусского и западномалоазийских языков. Указывалось, наконец, и на то, что найденная в 80-х годах прошлого столетия на о.
Лемносе знаменитая надгробная стела с изображением воина с копьем и с непонятной (негреческой) надписью является продуктом тирренской письменности и искусства; это служило наиболее веским доказательством происхождения этрусков из восточной части Эгейского бассейна*.Против этих лингвистических и археологических теорий не переставали раздаваться протесты, исходившие из среды наиболее видных историков древности и античной культуры, подходивших к вопросу о происхождении этрусков C более общих позиций и высказывавших, на наш взгляд, совершенно правильные соображения о том, что, как бы ни относиться к рассказу Геродота о переселении тирренов,
этим отнюдь не решается вопрос о происхождении этрусской культуры, представляющей собой весьма сложное образование, со многими составляющими, которую невозможно было перевезти с места на место, ибо она при всех условиях является продуктом развития, а не механического заимствования9.
Отмечалось также, что северо-западное побережье Малой Азии в ту эпоху, когда должно было произойти легендарное переселение этрусков (X-VIII вв. до н.э. — по различным хронологическим схемам), не обладало элементами той «восточной» культуры, какие особенно выделяли этрусков из числа их италийских соседей, а было в культурном отношении во многом родственно сравнительно невысоко развитому фракийско-македонскому побережью и балкано-дунайским культурным центрам эпохи раннего железа10.
Хотя усилия целых поколений ученых, работавших над расшифровкой этрусских надписей, в отношении познания этрусской грамматики до сих пор не привели к сколько-нибудь ощутимым результатам, сравнительное изучение этрусского языка и этрусской культуры в кругу средиземноморских, и прежде всего непосредственно с ней соседящих италийских, культур дает возможность несколько иначе взглянуть теперь на историю этрусской цивилизации и этрусского искусства. Изучение этрусского языка в свете истории средиземноморских языков позволило некоторым лингвистам осмыслить этрусский язык как звено в цепи языкового развития Западного Средиземноморья и объяснить его долго остававшиеся необъяснимыми отличия от других италийских диалектов соображениями исторического характера.
Сходство грамматических форм этрусского языка с древнеиберийскими (баскскими) и азианическими (малоазийскими) древними языковыми формами объясняется, может быть, тем, что этрусский, язык сохранил связь с более древним языковым слоем Средиземноморья — именно тем, который охватывал огромную территорию от Пиренейского полуострова до Кавказа. Следы этого древнейшего лингвистического слоя, относящегося к весьма отдаленному, вероятней всего еще к неолитическому периоду, сохранились лишь в наиболее культурно-застойных местах Пиренеев и Кавказа. Гораздо более тесную и живую связь можно проследить между этрусским языком и древними диалектами Эгейского бассейна, сохранившими свои следы в греческой топонимике (окончания наименований поселений, гор и т.п. на assos и inthos) и отчасти в эпиграфике. Именно на этом сходстве этрусского языка с догре- ческим (ахейско-тирренским) языковым слоем Эгейского бассейна и основывается в конечном счете легендарная традиция о родстве тирренов-пеласгов и о тирренских миграциях из Эгейского бассейна (или с побережья Малой Азии) в Италию.
Чрезвычайно сушественно и сходство между этрусским языком и языками ближайших соседей этрусков — латинян и умбров. Близость эта отмечалась уже давно; ее прослеживали по некоторым политическим терминам, терминам родства и по совпадению многих местных и родовых этрусских, латинских, рутульских и других италийских имен. Отмечается сходство и с греческим (или, точнее, с тем же догречес- ко-ахейским языком) в числительных и в некоторых терминах родства. Нельзя, в частности, не отметить, что наименования древнеэтрусских магистратур (самое слово magister содержится, вероятно, в этрусской надписи mastr suplu — латинское magister subuionum и в этрусском имени собственном Macstma — латинизированное Mastama), таких, как ZiIaO и mam, звучат в латинских эдилах и умбрских маронах. Этрусское имя клузинского царя Порсенны не без основания сопоставляется с этрусским же purθ, parχis, а его в свою очередь сравнивают с латинским praetor — умбрским perso (один) и звучащим, быть может, также в латинском, но этрусского происхождения, слове persona.
Целый ряд имен этрусских божеств находит более или менее близкое соответствие в именах латинских или иных италийских божеств.
Лингвистическая карта древней Италии определилась достаточно отчетливо после того как были собраны и опубликованы надписи, составленные на различных бытовавших в ней диалектах11. Картина, представляемая ею, в существенных чертах сводится к следующему: от италийского севера (Валь Камоника) и до Внутренней Сицилии (Чентурипа) прослеживаются памятники, близко родственные латинскому языку. Северо-восток Италии представляют немногочисленные памятники умбрского диалекта, из которых важнейшими являются знаменитые, но далеко еще недостаточно изученные Игувийские таблицы; значительную часть сред- [6]
ней Италии, включая Самний и вплоть до Кампании, — памятники близких умбрскому сабелльских диалектов (сабинского, самнитского и др.). Наконец, юго-западная Италия дает много документов осских диалектов, распространяющихся к северу почти до границ Лания. Все названные диалекты в той или иной степени родственны между собой и принадлежат к индоевропейской языковой семье, а доисторические носители их давно уже получили в науке наименование «италиков». Хорошо известно также, что в различных местах Италии — на севере (в Реции, Лигурии, Истрии), в средней Италии (в Этрурии, Пицене и Кампании), на юге (Саллентинский полуостров) есть эпиграфические документы, написанные на непонятных языках, как будто ничего общего не имеющих с перечисленными выше диалектами, родственными латинскому языку. В отношении некоторых из них более или менее определенно отрицается и принадлежность их к числу индоевропейских языков. Высказанные на этот счет в науке противоречивые суждения основываются отчасти на недостаточности и фрагментарности соответствующих текстов и неизученное™ их грамматической структуры, а с другой стороны — ввиду наличия в них отдельных слов несомненно индоевропейской принадлежности. Наличие их в чужеродной, по-видимому, среде может объясняться заимствованиями, тем более что соответствующие памятники (например, ретийские, пицен- скис и этрусские надписи) относятся уже ко времени широкого господства в Италии индоевропейских языков.
Так или иначе эти неизвестные диалекты общепринято приписывать господствовавшим на Апеннинском полуострове до прихода «италиков» носителям до- или протоиндоевропейских языков. Стало быть, то положение, которое воссоздает карта древнеиталийских диалектов, составленная на основании распространения надписей, относящихся в подавляющем большинстве еще к I тысячелетию до н.э., можно объяснить, лишь допустив миграции, т.е. переселение «италиков» из заальпийских областей (или с балканского Придунавья). Подобные представления господствуют
в науке уже свыше І00 лет. Некоторые исследователи подкрепляют их археологическими данными: прослеживающиеся в Италии начиная с эпохи развитой бронзы два обряда погребения представляют как бы два различных религиозных уклада, подчеркивающих этнические различия их носителей и соответствующих тому культурно-историческому состоянию, которое вырисовывается из данных лингвистической карты. Трупосожжение, как явление более позднее, считается обрядовым новшеством, характерным именно для индоевропейцев. На основании этих данных П. Кретчмер[7], Дж. Буонамичи[8], А. Тромбетти[9][10], В. Бертольди13 и другие установили наличие двух языковых напластований в Италии: древнейшего «средиземноморского», или протоиндоевропейского, к которому они относили лигурийский, ретийский, этрусский, лепонтийский и другие альпийские и апеннинские диалекты, чьи письменные памятники обнаруживают неиндоевропейские черты, и позднейшего — «италийского», включавшего в себя латинский язык и все более или менее родственные ему италийские диалекты индоевропейского происхождения. В отношении «средиземноморских» диалектов были произведены попытки установления их родства с древнеиберийским (баскским) и древ- немалоазийскими языками. В этом направлении дальше всего пошел Н. Я. Марр, отнесший этрусский язык к яфетическому языковому слою Средиземноморья, установивший связи этрусского языка с иберо-лигурийскими и мало- азийско-кавказскими языками и определивший его в качестве стадиально предшествующего латинскому и другим индоевропейским языкам Италии[11]. Необходимо сказать, что
у Mappa не было конкретного материала (как его явно недостает еше и в настоящее время) для установления прочных вех языкового развития Италии во Il-I тысячелетиях до н.э. Стадиальные построения Марра основывались преимущественно на самых общих фонетических аналогиях и на некоторых отвлеченных соображениях. Схема его, применительно к лингвистической истории Италии, вследствие этого не имела необходимой исторической достоверности.
Однако современная лингвистика пользуется термином «доиталийский[12][13] в отношении древнеапеннинских диалектов, не обнаруживающих прямого родства с индоевропейскими языками. Этим самым устанавливается известный исторический принцип в классификации италийских диалектов, хотя вопрос о времени проникновения в Италию индоевропейских языковых элементов не может считаться решенным сколько-нибудь окончательно ввиду того, что появление их в Италии связывается обычно с миграцией новых этнических и культурных составляющих, относимой ко времени распространения то культуры бронзы в Италии (Л. Пигорини17, Л. Патрони18и др.), то культуры железа (П. Дукати19, М. Паллоттино20 и др.). Некоторые исследователи, связывающие проникновение индоевропейских языков в Италию с появлением носителей культуры железа, говорят о двух миграционных волнах «трупополагаю- ших» и «трупосжигаюших» италиков, из которых первые соответствуют умбро-сабеллам, а вторые — латинянам (Ф. Дун21, Дж. Девото22 и др.).
Принятие миграций в качестве единственного ключа к пониманию языковых трансформаций, происходивших в Италии в связи с ее индоевропеизацией на протяжении длительного времени и в реальных условиях, быть может, до какой-то степени схожих с явлениями, имевшими место в эпоху переселения народов, мало что дает историку культуры, стремящемуся постичь закономерности, в пределах которых совершается языковое развитие. Миграционная теория не объясняет нам и той значительной пестроты, которая характеризовала лингвистическую карту Италии середины I тысячелетия до н.э. Кроме того, миграционная теория неизбежно склоняется к интерпретации языковых перемещений как явлений этническо-расовых. Серьезная же современная лингвистика самым резким образом отмежевывается от расовой теории, показывая, что ни культура, ни язык, ни даже антропологические данные не могут быть признаны расовыми признаками. Она объявляет антинаучными попытки установления расовой принадлежности по антропологическим расчетам, равно как и все способы определения расовой «чистоты», поскольку раса является нс конкретно этнографическим, а лишь обобщающим понятием. Написанная недавно с указанных позиций книга американского историка италийских диалектов Э. Пальгрема[14]дает основательно почувствовать, насколько условно и односторонне представление об «италиках» как о среднеевропейских иммигрантах на Апеннинский полуостров, носителях индоевропейского языкового строя. Пальгрем показывает, что культура этих племен органически связана с культурой предшествующего этапа италийской истории, носителями которой были представители средиземноморской расы, говорившие на неиндоевропейских языках[15].
C другой стороны, Пальгрем подчеркивает также и условность термина «доиндоевропейцы», принимаемого им
с большими оговорками, поскольку он не предполагает обязательной преемственности между доиндоевропейскими и индоевропейскими языками, а также не упускает из виду фактической одновременности представляющих их письменных памятников25. Демонстрируя процесс латинизации Италии и Галлии, осуществлявшейся через латинские колонии и римскую провинциальную администрацию, Пальгрем дает понять, что внедрение чужого языка и его влияние на языки местные не предполагает сколько-нибудь значительного переселения носителей новой речи, а связано лишь с установлением их административно-политического и культурно-экономического господства26 — обстоятельство, весьма существенное для понимания процесса и нд оевропей займи[16][17] и на более ранних исторических стадиях.
Специально следует оговорить позицию современной исторической лингвистики в этрусском вопросе: признавая историческую вероятность переселения тирренов в Италию из Эгеиды, привнесения ими определенных культурных, этнических и языковых элементов в древнетосканскую культурно-племенную среду, тот же Пальгрем вместе с М. Пал- лоттино27 и многими другими исследователями считает этрусский язык, в том виде как его представляют находимые в Тоскане, в Кампании и в Северной Италии надписи, всецело продуктом италийского языкового развития. Что касается проблемы происхождения этрусского языка, то, соглашаясь со всеми, кто ищет его корни в до- и протоиндоевропейских языковых образованиях, названные ученые оговаривают, однако, значительную гипотетичность и фактическую малодоказательность подобного мнения. В его пользу, с их точки зрения, говорит вероятность родства этрусского языка с тем тирренским языком, на котором исполнена надпись на знаменитой тирренской стеле из Ками-
нии на о. Лемносе[18]*, датируемая VIJ-Vl вв. до н.э., но связываемая многими исследователями с языковыми явлениями, характерными для неиндоевропейских (или протоиндоевропейских) «пеласгических» элементов древней Эгеи- ды. Обычно при этом отмечается разнохарактерность этрусской эпиграфики и ее весьма широкий хронологический диапазон (от Vll в. до н.э. и до позднеэллинистической эпохи), позволяющий предполагать значительную внутреннюю эволюцию этрусского языка (или нескольких его диалектов).
Этрусским языком интересовались уже на заре лингвистических знаний, когда считалось, что самым древним является еврейский язык, а все остальные так или иначе происходят от него. Позднее этрусский язык сравнивали и связывали со многими языками мира: финно-угорскими, кавказскими, африканскими.
Этот этимологический метод (т.е. стремление расшифровать этрусский язык с помощью другого близко родственного ему и в то же время понятного языка) потерпел крах после многочисленных попыток, предпринимавшихся начиная с XVIII и вплоть до второй половины XIX в. Протест против этого метода и заявления о его несостоятельности стали раздаваться уже в прошлом столетии среди его же сторонников. Такие серьезные этрускологи-лингвисты, как В. Деекке и К. Паули в 70-е и 80-е годы прошлого столетия обратили внимание на то, что все реальные достижения в познании этрусского языка связаны не столько с параллелями, почерпнутыми из каких-либо других языков, сколько с попытками проникнуть в смысл этрусских надписей, исходя из сравнения многих аналогичных этрусских текстов между собой, из учета назначения предметов, на которых
начертаны были эти надписи, смысла изображений, если надписи сопровождали таковые и т.п.
Уже этими учеными были выяснены не только некоторые термины родства (clan — «сын», puia — «жена» и т.д.) и обозначения, связанные с погребальным культом (avil — «век. возраст». Iupu- «умер» и т.д.). но и некоторые политические (zilath, таги — высшие государственные или общественные должности) и социальные термины (Iautni — «вольноотпущенник», eιera — «клиент, плебей»). Идя этим путем, сначала В. Деекке. А. Торп. Ф. Рибеццо, а за ними и С. Мадзарино[19] выяснили значение еще более сложного этрусского понятия — tular (означающего межу, границу) по нахождению его на этрусских межевых камнях и по сходству с умбрским Iuder (встречающимся в Игувийских таблицах. Vl а. 11) и с географическим наименованием Tuder (итальянское Todi) — пограничным пунктом между Умбрией и Этрурией. Подобный метод расшифровки этрусских надписей и установления значения этрусских слов получил наименование комбинаторного метода30. Его успехам этрус- кологня обязана всем, что стало известно в конце XIX и начале XX в. в области этрусского языка. Разумеется, его плодотворное применение стало возможно лишь после появления упомянутых выше изданий этрусских надписей. Однако большим недостатком этих изданий, с точки зрения возможностей применения комбинаторного метода (да и любого другого) в целях дальнейшей расшифровки этрусского языка, является отсутствие словарей-указателей к этим изданиям. Их отчасти заменяют указатели к избранным этрусским текстам, изданным Паллоттино и Штоль- тенбергом31. Создание же детальных словарей затрудняется еще в значительной степени тем, что во многих, и в частности древнейших, надписях отдельные слова не отделяются друг от друга разделительными знаками (точками или черточками, применяющимися иногда в более поздних надписях). Разные исследователи читают подобные надписи совершенно произвольно.
Как бы то ни было, применение комбинаторного метода помогло не только понять многие короткие тексты и установить бесспорное значение отдельных этрусских слов, но и сделать ряд выводов, касающихся этрусской грамматики. Формы родительного падежа, окончания множественного числа, некоторые личные местоимения и глагольные формы (прошедшее время) не вызывают более споров у зт- рускологов. Однако ограниченность материала (стереотипность кратких вотивных или надгробных надписей) не позволяет расширить круг данных на базе одного лишь комбинаторного метода. Хотя поиски языков, родственных этрусскому по структуре, дали негативный результат, все же нельзя отрицать сходства отдельных этрусских слов со словами других италийских диалектов (латинского, умбрского и др.) и древнегреческого языка. В этрусском языке обнаружены термины, общие с умбрскими, слова, сходные с греческими, в первую очередь имена божеств, героев и других мифических персонажей. Исследовавшая эти имена Э. Фн- зель32 установила факт весьма раннего проникновения этих древнегреческих имен в этрусский обиход (,AλZξαv6ρoς — aleχsantre, elcste; Kλυταιμvτc∣στpα — Ciudumusda, Ciutmsta). наводящий на мысль о протогреческих и протоэтрусских контактах. То же следует сказать и об этрусско-латинских совпадениях, замененных В. Шульце33.
Таким образом, в начале нынешнего столетия в отношении происхождения этрусского языка были отмечены не
которые опорные пункты на италийской же почве и в греческой языковой среде. Поскольку речь идет о явлениях достаточно архаических, можно было бы сказать в общем, что эти опорные пункты обнаружены в рето-иллирийской срезе[20]. Это подтверждает не только историческая грамматика, но и североиталийская (лигурийско-ретийская), а также эгейская (лемносская) эпиграфика.
Один из наиболее проникновенных исследователей этрусского языка — А. Тромбетти35, изучив словарный состав многих средиземноморских языков в поисках параллелей дія этрусского, установил родство этрусского, C одной стороны, с индоевропейскими языками, с другой — в еще более значительной степени — с иберийско-кавказскими, т.е. с древнесредиземноморской языковой средой, которая дает себя чувствовать прежде всего в топонимах с окончаниями на -Iba (Alba, Olba) и на ~issaи ~essa (Larissa, Turissa, Suessa). Особенно же характерно распространение имен, сходных с этрусским Tarchon — Tarquinius, многочисленные параллели которому дают Малая Азия и Пиренейский полуостров*. Несмотря на то, что многие этрускологи и теперь еше продолжают настаивать на коренном отличии этрусского языка от индоевропейских (признавая, впрочем, некоторые более поздние заимствования из них, в частности из латинского и др.)37, все больше и больше ученых (начиная с В. Деекке, который сначала считал этрусский язык не индоевропейским, а позднее отказался от этого мнения, обратив внимание на то, что окончание имен женского рода на -д является специфически индоевропейским38) склоняется к индоевропейской принадлежности этрусского языка. В этом убеждают не только его словарный состав, но и грам
матические формы, которые были поняты благодаря комбинаторному методу”.
Основываясь на опыте предшествующих исследователей, учтя все удачи и неудачи этрускологической лингвистики. с небольшой, но очень четко и убедительно написанной книгой выступил А.И. Харсекин. Его книга посвящена теории и критике исследования этрусского языка и его письменных памятников. Автор установил факт образования в мужском роде единственного числа на г и множественного на /, что весьма подкрепляет мнение о индоевропейском строе этрусской грамматики.
В лексическом составе этрусского языка Харсекин обнаружил немало слов, поддающихся сопоставлению с древнегреческими, подтвердив тем самым мнение ученых, настаивавших на родстве этрусского, италийских и греческого языков[21][22]. Раньше подобные совпадения отмечались преимущественно в области политических и культурных терминов, что проще всего было объяснить заимствованиями этрусков у соседей-италиков и у греков в результате многовекового взаимного общения. Харсекин же показал, что общность между указанными языками простирается также на местоимения, числительные и глагольные формы и ее, следовательно, нельзя объяснить одним лишь культурным заимствованием. Она предполагает значительно более глубокое родство между этими языками: этрусское mi ei («я есмь») соответствует греческому εlμ(; ever («дар») — греческому ħcφfpω; ein (предлог «в») — греческому £v; sura («муж», «супруг») — греческому συζ∂ω («жить вместе»); k!uti («слушай») — греческому κλυth и т.д. Харсекину удалось сделать несколько десятков таких весьма убедительных сопоставлений.
Их подкрепляет и предлагаемая вниманию читателя книга 3. Майяни, исследовавшего связи этрусского и албанского языков. Албанский язык, в основе один из архаических индоевропейских языков группы satem, давно уже привлекался для изучения древнеиллирийских языковых элементов. Паули и Рибеццо установили значительные соответствия и даже родство между мессапийским, венето-япиг- ским, иллирийским и албанским языками. Следуя за этими и другими учеными, угадывавшими большое значение иллирийских компонентов для определения характера эт- русскогоязыка, Майяни предпринял конкретные поиски в этом направлении.
Проведя большую работу по сличению и изучению многих албано-этрусских фонетических и этимологических соответствий, он достиг весьма существенных успехов. Найдя, например, что pava является аористной формой от албанского неправильного глагола shof («видеть»), он прочел
этрусскую надпись pavatarχies на бронзовом зеркале с изображением сиены гадания на печени (гаруспипии): «Таркви- ний увидел» (или «распознал»)[23]. Это чтение является примером плодотворного соединения комбинаторного и этимологического методов. Идя этим путем, Майяни провел более 300 этимологических сопоставлений между этрусскими и албанскими словами и приумножил наблюдения грамматического характера над этрусским языком (установил аористный суффикс — va, личные местоимения и — «я», mei — «меня», аипе — «он», tna — «они», па — «мы» и др.). Разумеется, далеко не все его сопоставления бесспорны. Некоторые из них производят впечатление притянутых за волосы, другие, вероятно, окажутся случайными. Пока что дело не в этом. Существенно, что после весьма долгого блуждания в потемках и поисков, не дававших утешительных результатов, наконец-то нащупан правильный путь, найдена та языковая среда, в которой следует производить дальнейшие изыскания с полной уверенностью в том, что они не окажутся напрасными.
Еще одним, и при этом весьма немаловажным, аргументом в пользу правильности найденного Харсекиным и Майяни пути служат все более умножающиеся плодотворные сопоставления между языками этрусским и хеттским. Хетг- ский язык, подобно древнеалбанскому (иллирийскому), является одним из древнейших языков группы satem. Уже Тромбетти установил между ним и этрусским языком некоторые параллели, закономерность и исторический смысл которых подкреплялись легендами о малоазийском проис
хождении этрусков. Значительно дальше в этом направлении пошел В. Георгиев[24], сопоставив ряд этрусских местоимений и глаголов с хеттскими. Этрусское mi — «я» Георгиев сопоставляет с хеттским ammuk (я. мне), этрусское macstrev ∕ mcstarna / латинское magistrates — с хеттским makk½ ∕ (*makkiδtaraδ) и многое другое.
Весьма любопытно еше и то. что среди албано-хеттских параллелей к этрусским словам немало таких, которые общи для целого ряда древнеславянских корней, что опять-таки характеризует иллирийскую языковую среду как родственную протофрако-фригийской и протославянской.
Этрусский язык ныне перестает быть загадкой для историков-лингвистов. как этрусская культура давно уже перестала быть загадкой для историков древнеиталийской культуры. При всех ее эгейских и сиро-пунических элементах она принадлежит древнеиталийской среде и развилась на италийской почве. На италийской же почве сложился и этрусский язык, впитав в себя, при сохранении некоторых местных (так называемых средиземноморских) основ, ил- лиро-балканские языковые элементы, на основе которых сложился язык древнегреческий, питавшийся в значительной степени за счет малоазийского культурного очага и развивавшийся отчасти непосредственно на малоазийской почве. Как протекали все эти процессы италийско-эгейско-ма- лоазийского взаимодействия, покажет дальнейшее изучение памятников крито-микенской и этрусской письменности.
Этрусский вопрос, равно как и вопрос о других «доин- доевропейских» языках древней Италии, является наиболее «чувствительным местом» новейшего италийского языкознания, ибо в этих проблемах ввиду их сложности и значительной неясности труднее всего удержаться на почве науки и не соскользнуть к беспочвенному теоретизированию. Поэтому надо быть крайне осторожным, говоря о чужеродности этрусского языка по отношению к «италийским» ди
алектам и о степени его отличия от индоевропейских языков. Этрусские написания известных из других источников имен зачастую весьма своеобразны и не всегда сразу позволяют догадываться об их истинном фонетическом значении. Иногда же они представляют собой лишь ассоциации и параллели к известным иноязычным именам. Так. этрусская богиня Turan (Афродита) лишь с некоторым трудом ассоциируется через f∣ τυpαw с представлением об эгейско-греческой богине-владычице η ∏∂τvιa. Таких примеров немало. Принимая же во внимание еше и то обстоятельство, что более древние латинские тексты, не говоря уже об умбрских и оскских, также иногда весьма резко отличаются от классических и представляют большие трудности для понимания, о грамматических различиях между отдельными дрсв- неиталийскими диалектами следует судить с особенной осторожностью.
В отношении «индоевропеизации* Италии, казалось бы, при современном состоянии археологического знания историк может требовать от италийской лингвистики несколько большего, чем она дает до сих пор. Распространенное мнение о многократном переселении носителей индоевропейской речи в Италию из-за Альп не привносит ничего существенно нового в разработку вопроса и в понимание языковой чересполосицы, возникшей в Италии в первой половине I тысячелетия до н.э. в результате ее «индоевропеизации». Между тем, если сравнить лингвистическую карту древней Италии с ее археологической картой, пополненной открытиями недавних лет. мы увидим весьма отчетливое совпадение между географией некрополей трупосжигаюшнх «италиков» — носителей культуры Вилланова и распространением латинского и близко родственных ему диалектов. Распространение культуры трупосжигаюшнх некрополей пятнами по италийской территории соответствует до какой- то степени отмеченной выше языковой чересполосице. И объяснена она может быть достаточно правдоподобно тем способом расселения италийских (как. впрочем, и балканских) племен в эпоху их бурного этногенеза, о котооом
мифическая традиция сохранила воспоминание под именем обряда «священной весны» (ver sacrum), связываемого этой традицией с древнейшей историей сабелльских племен. Но легенда об Энее и его поселении в Лавинии делает этот обряд в равной степени достоянием культуры древних латинян. Выселяя свою молодую поросль под предводительством племенного божества (в Италии в гой или иной ипостаси — Марса) на новые места, бурно размножавшиеся италийские племена, и в частности племена латинские, оставили эпиграфические следы в разных местах Апеннинского полуострова[25]. Мы видим, как диалекты, близко родственные латинскому, утвердились в различных пунктах Италии, от ее крайнего севера до отдаленного юга, где переселенцы утвердили свою речь, свои религиозные обряды и свою материальную культуру. В некоторых случаях, например в Южной Этрурии и на Саллентинском полуострове (в области распространения надписей, исполненных с помощью греческого алфавита на мессапийском диалекте), они быстро ассимилировались местным коренным населением. активно противопоставившим им свою культуру, и по крайней мере в письменности утратили свой язык. Но из более поздних латинских писателей[26] мы знаем, что некоторые центры южной Этрурии, например Цере, практически оставались двуязычными.
Кроме того, внимательное изучение памятников этрусской эпиграфики (сколько-нибудь длинных текстов в ней ничтожно мало: текст, написанный на саване загребской мумии, текст на черепице из Санта-Мария ди Капуа, Пе- руджийский камень и еще два-три гораздо более кратких текста, остальные же почти все — вотивы, надгробия и т.п.) выявило большое количество имен этрусских божеств (около 40); из них многие близки латинским и прочим италийским божествам, другие являются интерпретацией гречс-
CKIix имен, и лишь некоторые не находят себе ближайших параллелей в Италии, но нет ни одного, которое можно было бы связать с именами малоазийского пантеона. Изучение текста загребской мумии (который довольно долго и упорно считали переводом египетской Книги мертвых) показало, что он обнаруживает несомненные аналогии с древнеримскими гимнами Арвальских братьев и с умбрскими ритуальными наставлениями Игувийских таблиц — обрядовыми текстами религиозных коллегий, изложенными в стихах, по определенной, продиктованной культовой практикой, форме.
Существенно, что в загребском тексте встречаются этрусские слова pruχs, prucuna, pruχum. связанные с греческим πp∂χoυς (наименование сосуда) и huιsna, huIsne, соответствующие, быть может, корню латинского глагола Haurire («черпать»). Таким образом, почти несомненно, что в определенных местах загребского текста говорится о жертвенных возлияниях. В другом месте этого текста речь, видимо, идет о лектистернии (чрезвычайно популярном в древности ритуальном действии в культах некоторых италийских божеств, заимствованном из греческого обряда), о чем свидетельствует наличие слова craps, связываемого с умбрским grabovius (эпитет Юпитера в Игувийских таблицах) и с греческим ?pdβατoς («ложе»).
Значение и влияние этрусской культуры на культуру древнего Лация нельзя переоценить. Мало того, что само название Roma, скорее всего, этрусского происхождения; есть все основания думать, что возникновение города в порядке синойкизма из отдельных и самостоятельных общинных поселений на Палатине, Эсквилине и Квирннале произошло лишь в эпоху и в результате этрусского владычества. Названия древнейших римских триб (титии, рамны и луце- ры) — этрусские. Следует полагать, что древнейшие римские государственные установления, сословия, должности, важнейшие государственные и частноправовые нормы, считающиеся исконно римскими, приняли этр)сские формы, как наиболее развитые и употребительные. Все. вплоть до
сравнительных мелочей: обычай триумфа после победы над врагом, со всеми его аксессуарами, тога, ликторские фас- цы[27]. курульные кресла[28], цирковые игры, театральные зрелища — все это пришло к римлянам от этрусков или по крайней мере при их посредстве[29].
Влияние этрусской культуры распространялось не только на Рим. В эпоху ее наибольшего расцвета, «этрускиза- ции» подвергалась значительная часть Италии. А поэтому этрусская культура не может быть признана чем-то чужеродным для италийской почвы. «Этрускизация» Италии в VlI- VI вв. до н.э. была столь же закономерна, как и ее последующая латинизация. Этрусская культура связана с определенной стадией исторического развития Италии, породившей культуру Рима и подготовившей ее широкое распространение и могущество.
В русском переводе книги 3. Майяни произведены некоторые сокращения, преимущественно за счет ее заключительных разделов, в которых автор устанавливает связи древнеалбанского языка с кавказскими и другими древними и новыми языками.
Л. А. Ельницкш
«Комбинаторный метол дал то немногое, что мої дать, и нужно при знаті», что он себя уже исчерпал. Этимологический (сравнительный; метод окружен недоверием лишь потому, что его применяли неправильно. А ведь для торжества истины недостаточно, чтобы применяемый метод исследования казался нам единственно
правильным, — нужна еще счастливая интуиция. Впрочем, когда нужно открыть какую-то истину, хорош тот метод, который приводит
нас к цели*.
А. Тромбетти
Еще по теме Предисловие:
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- Предисловие
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- Предисловие
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИЕ
- ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
- ОГЛАВЛЕНИЕ
- ПЕРЕВОДЫ ИСТОЧНИКОВ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В «ПРИЛОЖЕНИЯХ» ВДИ