<<
>>

Предисловие

Книга 3. Майяни «Этруски начинают говорить*’ несо­мненно одна из самых интересных книг по этрускологии среди большой литературы, появившейся за вторую поло­вину XX века. Она вносит весьма серьезный вклад в науку именно тем, что на очень широком лингвистическом мате­риале демонстрирует связь этрусского языка с утраченным иллирийским, на котором говорило древнее население се­веро-западной части Балканского полуострова.

Живым хра­нителем этого языка в какой-то степени является ныне, по общему признанию, один лишь албанский язык. В сходстве его словаря и некоторых грамматических форм с элемента­ми языка древних этрусков мы убеждаемся при чтении кни­ги Майяни.

Многочисленные неудачные сопоставления этрусского языка с самыми разнообразными древними и новыми язы­ками убедили было этрускологов в тщетности попыток по­знания этрусского языка посредством установления анало­гий между ним и каким-либо другим, отдельно взятым, жи­вым или мертвым языком. Вместо этого (этимологическо­го) был разработан так называемый комбинаторный метод, предполагавший проникновение в смысл этрусской пись­менности на основе всех имеющихся данных о духовной и материальной культуре этрусков, а также данных, касаю­щихся каждой отдельной надписи (учет ее предполагаемо­го содержания, назначения предмета, на котором она начер­тана, смысла сопровождающих надпись изображений, если таковые имеются, и т.д.). Этот метод дал существенные ре­зультаты и позволил расшифровать многие короткие тексты (больше всего — эпитафии). Были выяснены многие лич-

,В настоящем издании — «По следам этрусков* (фодеч. prctawnO.

ные имена, термины родства, власти, социальных состоя­ний. некоторые числительные из первого десятка, о кото­рых. впрочем, до сих пор еще идет спор[2][3].

Полученный таким образом небольшой этрусский сло­варь позволил обратить внимание на сходство некоторых этрусских слов с древнегреческими, латинскими и умбр­скими словами.

Эти наблюдения, во-первых, связали этрус­ский язык с древнеиталийской культурной средой, а во-вто­рых, поставили вопрос о его индоевропейской принадлеж­ности. Сторонников мнения об индоевропейском характе­ре этрусского языка постепенно становится среди этруско- логов все больше и больше'.

Майяни подтвердил эти предположения, установив со­ответствие многих этрусских слов словарю албанского язы­ка. Правда, он не первый указал на подобные параллели. На них обращали внимание и раньше, и он сам называет име­на своих предшественников. Успех же Майяни основан прежде всего на том, что он проделал эти сопоставления гораздо систематичней и глубже, собрав обширный матери­ал, исключающий случайный характер сходства отдельных слов в этих языках и заставляющий говорить серьезно об оп­ределенном родстве двух названных языков и о несостоя­тельности мнения, утверждавшего невозможность установ­ления родства этрусского языка с каким-либо другим.

Майяни по своей основной специальности лингвист-во­стоковед, изучавший древние семитические и индоевропей­ские языки на переднеазиатской, и в частности на мало- азийской, почве. Некоторые хеттско-этрусские параллели натолкнули его на поиски в иллирийской языковой среде и сделали его этрускологом. Хотя он считает себя дилетан­том в этрускологии, книга его содержит не только лингвистический материал, но способствует пониманию различных и до этого темных вопросов, связанных с рсли-

гией, бытом, наукой и хозяйственной деятельностью этрус­ков. Она интересна не только лингвисту, но и историку, и искусствоведу.

* [4] *

Происхождение культуры этрусков, как и происхожде­ние самого народа, до сих пор вызывает в науке большие споры. Это связано отчасти с противоречивостью античной традиции относительно прародины этрусков, или, как на­зывали их греки, тирренов, отчасти же с самим характером этрусской культуры, сильно пропитанной греческими и во­сточными (сиро-египетскими) элементами.

Уже древние спорили о том, откуда взялись этруски. Их поражали и особенности этрусского языка, и то обстоятель­ство, что о тирренах (или тирсенах) было известно не толь­ко в Италии, но и в бассейне Эгейского моря.

О тирренах (которых греки отождествляли с пеласгами, т.е. с догрече- ским населением Эгейского бассейна) ходили рахтичные легенды. Одну из них пересказывал в V в. до н.э. Геродот, сообщавший, что тиррены переселились в Италию из Ли­лии под предводительством царя Тиррена, от которого и по­лучили свое имя (I, 94). Писатели более поздние — Диони­сий Галикарнасский, Тит Ливий и др. — опровергали Геро­дота на том основании, что между лидийцами и этрусками нет ничего обшего ни в языке, ни в нравах4, а Тит Ливий указывал на родство этрусков с альпийскими ретами как в языке, так и в физических признаках и в быту5.

Из-за наличия бесспорных восточных черт в этрусской культуре, ввиду загадочности их языка, в котором находи­ли нечто общее с языками малоазийскими и кавказскими, многие современные ученые встали на защиту версии Геро­дота. Для ее обоснования собирали факты из области линг-

внешки м археологии, в результате чего в руках многих ав­торов. в том числе и под пером нашего знаменитого исто­рика древней Италии В.И. Модестова, наука об этрусках превратилась в сумму фактов, подтверждающих Геродото­ву легенду о переселении этрусков в Италию из Малой Азии[5]. Указывалось на то. что этруски привезли оттуда свою духовную культуру, пропитанную халдейской мудростью, свои религиозные обряды, в их числе и обряд погребения — трупоположение, тогда как «италики» были приверженца­ми обряда трупосожжения и т.п. Археологи доказывали, что этрусская архитектура, в частности знаменитые камерные гробницы со сводчатыми потолками, равно как и вообще техника свода и арки, вывезена из Малой Азии, откуда яко­бы происходят и этрусское ювелирное искусство и искус­ство торевтики, как и имеющая хеттские черты этрусская скульптура, тесно связанная с ионийской художественной техникой, вазовая живопись и т.п.7 Лингвисты указывали на сходство этрусского алфавита с лидийским и на совпадения из области этимологии этрусского и западномалоазийских языков. Указывалось, наконец, и на то, что найденная в 80-х годах прошлого столетия на о.

Лемносе знаменитая надгроб­ная стела с изображением воина с копьем и с непонятной (негреческой) надписью является продуктом тирренской письменности и искусства; это служило наиболее веским доказательством происхождения этрусков из восточной ча­сти Эгейского бассейна*.

Против этих лингвистических и археологических теорий не переставали раздаваться протесты, исходившие из сре­ды наиболее видных историков древности и античной куль­туры, подходивших к вопросу о происхождении этрусков C более общих позиций и высказывавших, на наш взгляд, со­вершенно правильные соображения о том, что, как бы ни относиться к рассказу Геродота о переселении тирренов,

этим отнюдь не решается вопрос о происхождении этрус­ской культуры, представляющей собой весьма сложное об­разование, со многими составляющими, которую невоз­можно было перевезти с места на место, ибо она при всех условиях является продуктом развития, а не механическо­го заимствования9.

Отмечалось также, что северо-западное побережье Малой Азии в ту эпоху, когда должно было произойти легендарное переселение этрусков (X-VIII вв. до н.э. — по различным хронологическим схемам), не обладало элементами той «вос­точной» культуры, какие особенно выделяли этрусков из числа их италийских соседей, а было в культурном отноше­нии во многом родственно сравнительно невысоко развито­му фракийско-македонскому побережью и балкано-дунай­ским культурным центрам эпохи раннего железа10.

Хотя усилия целых поколений ученых, работавших над расшифровкой этрусских надписей, в отношении познания этрусской грамматики до сих пор не привели к сколько-ни­будь ощутимым результатам, сравнительное изучение этрус­ского языка и этрусской культуры в кругу средиземномор­ских, и прежде всего непосредственно с ней соседящих италийских, культур дает возможность несколько иначе взглянуть теперь на историю этрусской цивилизации и эт­русского искусства. Изучение этрусского языка в свете ис­тории средиземноморских языков позволило некоторым лингвистам осмыслить этрусский язык как звено в цепи языкового развития Западного Средиземноморья и объяс­нить его долго остававшиеся необъяснимыми отличия от других италийских диалектов соображениями историческо­го характера.

Сходство грамматических форм этрусского языка с древнеиберийскими (баскскими) и азианическими (малоазийскими) древними языковыми формами объясня­

ется, может быть, тем, что этрусский, язык сохранил связь с более древним языковым слоем Средиземноморья — именно тем, который охватывал огромную территорию от Пиренейского полуострова до Кавказа. Следы этого древ­нейшего лингвистического слоя, относящегося к весьма отдаленному, вероятней всего еще к неолитическому пери­оду, сохранились лишь в наиболее культурно-застойных местах Пиренеев и Кавказа. Гораздо более тесную и живую связь можно проследить между этрусским языком и древ­ними диалектами Эгейского бассейна, сохранившими свои следы в греческой топонимике (окончания наименований поселений, гор и т.п. на assos и inthos) и отчасти в эпигра­фике. Именно на этом сходстве этрусского языка с догре- ческим (ахейско-тирренским) языковым слоем Эгейского бассейна и основывается в конечном счете легендарная тра­диция о родстве тирренов-пеласгов и о тирренских мигра­циях из Эгейского бассейна (или с побережья Малой Азии) в Италию.

Чрезвычайно сушественно и сходство между этрусским языком и языками ближайших соседей этрусков — латинян и умбров. Близость эта отмечалась уже давно; ее прослежи­вали по некоторым политическим терминам, терминам род­ства и по совпадению многих местных и родовых этрусских, латинских, рутульских и других италийских имен. Отмеча­ется сходство и с греческим (или, точнее, с тем же догречес- ко-ахейским языком) в числительных и в некоторых терми­нах родства. Нельзя, в частности, не отметить, что наимено­вания древнеэтрусских магистратур (самое слово magister со­держится, вероятно, в этрусской надписи mastr suplu — ла­тинское magister subuionum и в этрусском имени собствен­ном Macstma — латинизированное Mastama), таких, как ZiIaO и mam, звучат в латинских эдилах и умбрских маронах. Эт­русское имя клузинского царя Порсенны не без основания сопоставляется с этрусским же purθ, parχis, а его в свою оче­редь сравнивают с латинским praetor — умбрским perso (один) и звучащим, быть может, также в латинском, но эт­русского происхождения, слове persona.

Целый ряд имен эт­

русских божеств находит более или менее близкое соответ­ствие в именах латинских или иных италийских божеств.

Лингвистическая карта древней Италии определилась достаточно отчетливо после того как были собраны и опуб­ликованы надписи, составленные на различных бытовавших в ней диалектах11. Картина, представляемая ею, в существен­ных чертах сводится к следующему: от италийского севера (Валь Камоника) и до Внутренней Сицилии (Чентурипа) прослеживаются памятники, близко родственные латинско­му языку. Северо-восток Италии представляют немногочис­ленные памятники умбрского диалекта, из которых важней­шими являются знаменитые, но далеко еще недостаточно изученные Игувийские таблицы; значительную часть сред- [6]

ней Италии, включая Самний и вплоть до Кампании, — памятники близких умбрскому сабелльских диалектов (са­бинского, самнитского и др.). Наконец, юго-западная Ита­лия дает много документов осских диалектов, распростра­няющихся к северу почти до границ Лания. Все названные диалекты в той или иной степени родственны между собой и принадлежат к индоевропейской языковой семье, а до­исторические носители их давно уже получили в науке на­именование «италиков». Хорошо известно также, что в раз­личных местах Италии — на севере (в Реции, Лигурии, Истрии), в средней Италии (в Этрурии, Пицене и Кампа­нии), на юге (Саллентинский полуостров) есть эпиграфи­ческие документы, написанные на непонятных языках, как будто ничего общего не имеющих с перечисленными выше диалектами, родственными латинскому языку. В отношении некоторых из них более или менее определенно отрицает­ся и принадлежность их к числу индоевропейских языков. Высказанные на этот счет в науке противоречивые сужде­ния основываются отчасти на недостаточности и фрагмен­тарности соответствующих текстов и неизученное™ их грамматической структуры, а с другой стороны — ввиду на­личия в них отдельных слов несомненно индоевропейской принадлежности. Наличие их в чужеродной, по-видимому, среде может объясняться заимствованиями, тем более что соответствующие памятники (например, ретийские, пицен- скис и этрусские надписи) относятся уже ко времени ши­рокого господства в Италии индоевропейских языков.

Так или иначе эти неизвестные диалекты общепринято приписывать господствовавшим на Апеннинском полуост­рове до прихода «италиков» носителям до- или протоиндо­европейских языков. Стало быть, то положение, которое воссоздает карта древнеиталийских диалектов, составленная на основании распространения надписей, относящихся в подавляющем большинстве еще к I тысячелетию до н.э., можно объяснить, лишь допустив миграции, т.е. переселе­ние «италиков» из заальпийских областей (или с балкан­ского Придунавья). Подобные представления господствуют

в науке уже свыше І00 лет. Некоторые исследователи под­крепляют их археологическими данными: прослеживающие­ся в Италии начиная с эпохи развитой бронзы два обряда погребения представляют как бы два различных религиоз­ных уклада, подчеркивающих этнические различия их но­сителей и соответствующих тому культурно-историческому состоянию, которое вырисовывается из данных лингвисти­ческой карты. Трупосожжение, как явление более позднее, считается обрядовым новшеством, характерным именно для индоевропейцев. На основании этих данных П. Кретчмер[7], Дж. Буонамичи[8], А. Тромбетти[9][10], В. Бертольди13 и другие установили наличие двух языковых напластований в Ита­лии: древнейшего «средиземноморского», или протоиндо­европейского, к которому они относили лигурийский, ретийский, этрусский, лепонтийский и другие альпийские и апеннинские диалекты, чьи письменные памятники об­наруживают неиндоевропейские черты, и позднейшего — «италийского», включавшего в себя латинский язык и все более или менее родственные ему италийские диалекты ин­доевропейского происхождения. В отношении «средизем­номорских» диалектов были произведены попытки установ­ления их родства с древнеиберийским (баскским) и древ- немалоазийскими языками. В этом направлении дальше всего пошел Н. Я. Марр, отнесший этрусский язык к яфе­тическому языковому слою Средиземноморья, установив­ший связи этрусского языка с иберо-лигурийскими и мало- азийско-кавказскими языками и определивший его в каче­стве стадиально предшествующего латинскому и другим ин­доевропейским языкам Италии[11]. Необходимо сказать, что

у Mappa не было конкретного материала (как его явно не­достает еше и в настоящее время) для установления проч­ных вех языкового развития Италии во Il-I тысячелетиях до н.э. Стадиальные построения Марра основывались пре­имущественно на самых общих фонетических аналогиях и на некоторых отвлеченных соображениях. Схема его, при­менительно к лингвистической истории Италии, вследствие этого не имела необходимой исторической достоверности.

Однако современная лингвистика пользуется термином «доиталийский[12][13] в отношении древнеапеннинских диалек­тов, не обнаруживающих прямого родства с индоевропей­скими языками. Этим самым устанавливается известный ис­торический принцип в классификации италийских диалек­тов, хотя вопрос о времени проникновения в Италию ин­доевропейских языковых элементов не может считаться решенным сколько-нибудь окончательно ввиду того, что появление их в Италии связывается обычно с миграцией новых этнических и культурных составляющих, относимой ко времени распространения то культуры бронзы в Италии (Л. Пигорини17, Л. Патрони18и др.), то культуры железа (П. Дукати19, М. Паллоттино20 и др.). Некоторые исследо­ватели, связывающие проникновение индоевропейских языков в Италию с появлением носителей культуры желе­за, говорят о двух миграционных волнах «трупополагаю- ших» и «трупосжигаюших» италиков, из которых первые со­ответствуют умбро-сабеллам, а вторые — латинянам (Ф. Дун21, Дж. Девото22 и др.).

Принятие миграций в качестве единственного ключа к пониманию языковых трансформаций, происходивших в Италии в связи с ее индоевропеизацией на протяжении дли­тельного времени и в реальных условиях, быть может, до какой-то степени схожих с явлениями, имевшими место в эпоху переселения народов, мало что дает историку куль­туры, стремящемуся постичь закономерности, в пределах которых совершается языковое развитие. Миграционная те­ория не объясняет нам и той значительной пестроты, кото­рая характеризовала лингвистическую карту Италии сере­дины I тысячелетия до н.э. Кроме того, миграционная тео­рия неизбежно склоняется к интерпретации языковых пе­ремещений как явлений этническо-расовых. Серьезная же современная лингвистика самым резким образом отмеже­вывается от расовой теории, показывая, что ни культура, ни язык, ни даже антропологические данные не могут быть признаны расовыми признаками. Она объявляет антинауч­ными попытки установления расовой принадлежности по антропологическим расчетам, равно как и все способы определения расовой «чистоты», поскольку раса является нс конкретно этнографическим, а лишь обобщающим поняти­ем. Написанная недавно с указанных позиций книга аме­риканского историка италийских диалектов Э. Пальгрема[14]дает основательно почувствовать, насколько условно и од­носторонне представление об «италиках» как о среднеевро­пейских иммигрантах на Апеннинский полуостров, носи­телях индоевропейского языкового строя. Пальгрем пока­зывает, что культура этих племен органически связана с культурой предшествующего этапа италийской истории, но­сителями которой были представители средиземноморской расы, говорившие на неиндоевропейских языках[15].

C другой стороны, Пальгрем подчеркивает также и условность термина «доиндоевропейцы», принимаемого им

с большими оговорками, поскольку он не предполагает обя­зательной преемственности между доиндоевропейскими и индоевропейскими языками, а также не упускает из виду фактической одновременности представляющих их пись­менных памятников25. Демонстрируя процесс латинизации Италии и Галлии, осуществлявшейся через латинские коло­нии и римскую провинциальную администрацию, Пальгрем дает понять, что внедрение чужого языка и его влияние на языки местные не предполагает сколько-нибудь значитель­ного переселения носителей новой речи, а связано лишь с установлением их административно-политического и куль­турно-экономического господства26 — обстоятельство, весь­ма существенное для понимания процесса и нд оевропей за­йми[16][17] и на более ранних исторических стадиях.

Специально следует оговорить позицию современной исторической лингвистики в этрусском вопросе: признавая историческую вероятность переселения тирренов в Италию из Эгеиды, привнесения ими определенных культурных, эт­нических и языковых элементов в древнетосканскую куль­турно-племенную среду, тот же Пальгрем вместе с М. Пал- лоттино27 и многими другими исследователями считает эт­русский язык, в том виде как его представляют находимые в Тоскане, в Кампании и в Северной Италии надписи, все­цело продуктом италийского языкового развития. Что ка­сается проблемы происхождения этрусского языка, то, со­глашаясь со всеми, кто ищет его корни в до- и протоиндо­европейских языковых образованиях, названные ученые оговаривают, однако, значительную гипотетичность и фак­тическую малодоказательность подобного мнения. В его пользу, с их точки зрения, говорит вероятность родства эт­русского языка с тем тирренским языком, на котором ис­полнена надпись на знаменитой тирренской стеле из Ками-

нии на о. Лемносе[18]*, датируемая VIJ-Vl вв. до н.э., но свя­зываемая многими исследователями с языковыми явлени­ями, характерными для неиндоевропейских (или протоин­доевропейских) «пеласгических» элементов древней Эгеи- ды. Обычно при этом отмечается разнохарактерность этрус­ской эпиграфики и ее весьма широкий хронологический диапазон (от Vll в. до н.э. и до позднеэллинистической эпохи), позволяющий предполагать значительную внутрен­нюю эволюцию этрусского языка (или нескольких его диа­лектов).

Этрусским языком интересовались уже на заре лингви­стических знаний, когда считалось, что самым древним яв­ляется еврейский язык, а все остальные так или иначе про­исходят от него. Позднее этрусский язык сравнивали и свя­зывали со многими языками мира: финно-угорскими, кав­казскими, африканскими.

Этот этимологический метод (т.е. стремление расшиф­ровать этрусский язык с помощью другого близко родствен­ного ему и в то же время понятного языка) потерпел крах после многочисленных попыток, предпринимавшихся на­чиная с XVIII и вплоть до второй половины XIX в. Протест против этого метода и заявления о его несостоятельности стали раздаваться уже в прошлом столетии среди его же сто­ронников. Такие серьезные этрускологи-лингвисты, как В. Деекке и К. Паули в 70-е и 80-е годы прошлого столетия обратили внимание на то, что все реальные достижения в познании этрусского языка связаны не столько с паралле­лями, почерпнутыми из каких-либо других языков, сколь­ко с попытками проникнуть в смысл этрусских надписей, исходя из сравнения многих аналогичных этрусских текстов между собой, из учета назначения предметов, на которых

начертаны были эти надписи, смысла изображений, если надписи сопровождали таковые и т.п.

Уже этими учеными были выяснены не только некото­рые термины родства (clan — «сын», puia — «жена» и т.д.) и обозначения, связанные с погребальным культом (avil — «век. возраст». Iupu- «умер» и т.д.). но и некоторые политические (zilath, таги — высшие государственные или общественные должности) и социальные термины (Iautni — «вольноотпущенник», eιera — «клиент, плебей»). Идя этим путем, сначала В. Деекке. А. Торп. Ф. Рибеццо, а за ними и С. Мадзарино[19] выяснили значение еще более сложного эт­русского понятия — tular (означающего межу, границу) по нахождению его на этрусских межевых камнях и по сход­ству с умбрским Iuder (встречающимся в Игувийских таб­лицах. Vl а. 11) и с географическим наименованием Tuder (итальянское Todi) — пограничным пунктом между Умбри­ей и Этрурией. Подобный метод расшифровки этрусских надписей и установления значения этрусских слов получил наименование комбинаторного метода30. Его успехам этрус- кологня обязана всем, что стало известно в конце XIX и начале XX в. в области этрусского языка. Разумеется, его плодотворное применение стало возможно лишь после по­явления упомянутых выше изданий этрусских надписей. Однако большим недостатком этих изданий, с точки зрения возможностей применения комбинаторного метода (да и любого другого) в целях дальнейшей расшифровки этрус­ского языка, является отсутствие словарей-указателей к этим изданиям. Их отчасти заменяют указатели к избран­ным этрусским текстам, изданным Паллоттино и Штоль- тенбергом31. Создание же детальных словарей затрудняется еще в значительной степени тем, что во многих, и в част­ности древнейших, надписях отдельные слова не отделяют­ся друг от друга разделительными знаками (точками или черточками, применяющимися иногда в более поздних над­писях). Разные исследователи читают подобные надписи со­вершенно произвольно.

Как бы то ни было, применение комбинаторного мето­да помогло не только понять многие короткие тексты и установить бесспорное значение отдельных этрусских слов, но и сделать ряд выводов, касающихся этрусской грамма­тики. Формы родительного падежа, окончания множествен­ного числа, некоторые личные местоимения и глагольные формы (прошедшее время) не вызывают более споров у зт- рускологов. Однако ограниченность материала (стереотип­ность кратких вотивных или надгробных надписей) не по­зволяет расширить круг данных на базе одного лишь ком­бинаторного метода. Хотя поиски языков, родственных эт­русскому по структуре, дали негативный результат, все же нельзя отрицать сходства отдельных этрусских слов со сло­вами других италийских диалектов (латинского, умбрского и др.) и древнегреческого языка. В этрусском языке обна­ружены термины, общие с умбрскими, слова, сходные с гре­ческими, в первую очередь имена божеств, героев и других мифических персонажей. Исследовавшая эти имена Э. Фн- зель32 установила факт весьма раннего проникновения этих древнегреческих имен в этрусский обиход (,AλZξαv6ρoς — aleχsantre, elcste; Kλυταιμvτc∣στpα — Ciudumusda, Ciutmsta). наводящий на мысль о протогреческих и протоэтрусских контактах. То же следует сказать и об этрусско-латинских совпадениях, замененных В. Шульце33.

Таким образом, в начале нынешнего столетия в отноше­нии происхождения этрусского языка были отмечены не­

которые опорные пункты на италийской же почве и в гре­ческой языковой среде. Поскольку речь идет о явлениях до­статочно архаических, можно было бы сказать в общем, что эти опорные пункты обнаружены в рето-иллирийской сре­зе[20]. Это подтверждает не только историческая грамматика, но и североиталийская (лигурийско-ретийская), а также эгейская (лемносская) эпиграфика.

Один из наиболее проникновенных исследователей этрусского языка — А. Тромбетти35, изучив словарный со­став многих средиземноморских языков в поисках паралле­лей дія этрусского, установил родство этрусского, C одной стороны, с индоевропейскими языками, с другой — в еще более значительной степени — с иберийско-кавказскими, т.е. с древнесредиземноморской языковой средой, которая дает себя чувствовать прежде всего в топонимах с оконча­ниями на -Iba (Alba, Olba) и на ~issaи ~essa (Larissa, Turissa, Suessa). Особенно же характерно распространение имен, сходных с этрусским Tarchon — Tarquinius, многочисленные параллели которому дают Малая Азия и Пиренейский по­луостров*. Несмотря на то, что многие этрускологи и теперь еше продолжают настаивать на коренном отличии этрусско­го языка от индоевропейских (признавая, впрочем, некото­рые более поздние заимствования из них, в частности из ла­тинского и др.)37, все больше и больше ученых (начиная с В. Деекке, который сначала считал этрусский язык не индоевропейским, а позднее отказался от этого мнения, об­ратив внимание на то, что окончание имен женского рода на -д является специфически индоевропейским38) склоня­ется к индоевропейской принадлежности этрусского языка. В этом убеждают не только его словарный состав, но и грам­

матические формы, которые были поняты благодаря ком­бинаторному методу”.

Основываясь на опыте предшествующих исследовате­лей, учтя все удачи и неудачи этрускологической лингвис­тики. с небольшой, но очень четко и убедительно написан­ной книгой выступил А.И. Харсекин. Его книга посвящена теории и критике исследования этрусского языка и его письменных памятников. Автор установил факт образова­ния в мужском роде единственного числа на г и множе­ственного на /, что весьма подкрепляет мнение о индоев­ропейском строе этрусской грамматики.

В лексическом составе этрусского языка Харсекин об­наружил немало слов, поддающихся сопоставлению с древ­негреческими, подтвердив тем самым мнение ученых, на­стаивавших на родстве этрусского, италийских и греческо­го языков[21][22]. Раньше подобные совпадения отмечались пре­имущественно в области политических и культурных тер­минов, что проще всего было объяснить заимствованиями этрусков у соседей-италиков и у греков в результате много­векового взаимного общения. Харсекин же показал, что общ­ность между указанными языками простирается также на местоимения, числительные и глагольные формы и ее, сле­довательно, нельзя объяснить одним лишь культурным за­имствованием. Она предполагает значительно более глубо­кое родство между этими языками: этрусское mi ei («я есмь») соответствует греческому εlμ(; ever («дар») — греческому ħcφfpω; ein (предлог «в») — греческому £v; sura («муж», «су­пруг») — греческому συζ∂ω («жить вместе»); k!uti («слу­шай») — греческому κλυth и т.д. Харсекину удалось сделать несколько десятков таких весьма убедительных сопоставле­ний.

Их подкрепляет и предлагаемая вниманию читателя книга 3. Майяни, исследовавшего связи этрусского и албан­ского языков. Албанский язык, в основе один из архаичес­ких индоевропейских языков группы satem, давно уже при­влекался для изучения древнеиллирийских языковых эле­ментов. Паули и Рибеццо установили значительные соответ­ствия и даже родство между мессапийским, венето-япиг- ским, иллирийским и албанским языками. Следуя за эти­ми и другими учеными, угадывавшими большое значение иллирийских компонентов для определения характера эт- русскогоязыка, Майяни предпринял конкретные поиски в этом направлении.

Проведя большую работу по сличению и изучению мно­гих албано-этрусских фонетических и этимологических со­ответствий, он достиг весьма существенных успехов. Най­дя, например, что pava является аористной формой от ал­банского неправильного глагола shof («видеть»), он прочел

этрусскую надпись pavatarχies на бронзовом зеркале с изоб­ражением сиены гадания на печени (гаруспипии): «Таркви- ний увидел» (или «распознал»)[23]. Это чтение является при­мером плодотворного соединения комбинаторного и эти­мологического методов. Идя этим путем, Майяни провел более 300 этимологических сопоставлений между этрусски­ми и албанскими словами и приумножил наблюдения грам­матического характера над этрусским языком (установил аористный суффикс — va, личные местоимения и — «я», mei — «меня», аипе — «он», tna — «они», па — «мы» и др.). Разумеется, далеко не все его сопоставления бесспорны. Не­которые из них производят впечатление притянутых за во­лосы, другие, вероятно, окажутся случайными. Пока что дело не в этом. Существенно, что после весьма долгого блуждания в потемках и поисков, не дававших утешитель­ных результатов, наконец-то нащупан правильный путь, найдена та языковая среда, в которой следует производить дальнейшие изыскания с полной уверенностью в том, что они не окажутся напрасными.

Еще одним, и при этом весьма немаловажным, аргумен­том в пользу правильности найденного Харсекиным и Май­яни пути служат все более умножающиеся плодотворные сопоставления между языками этрусским и хеттским. Хетг- ский язык, подобно древнеалбанскому (иллирийскому), яв­ляется одним из древнейших языков группы satem. Уже Тромбетти установил между ним и этрусским языком неко­торые параллели, закономерность и исторический смысл которых подкреплялись легендами о малоазийском проис­

хождении этрусков. Значительно дальше в этом направле­нии пошел В. Георгиев[24], сопоставив ряд этрусских место­имений и глаголов с хеттскими. Этрусское mi — «я» Геор­гиев сопоставляет с хеттским ammuk (я. мне), этрусское macstrev ∕ mcstarna / латинское magistrates — с хеттским makk½ ∕ (*makkiδtaraδ) и многое другое.

Весьма любопытно еше и то. что среди албано-хеттских параллелей к этрусским словам немало таких, которые общи для целого ряда древнеславянских корней, что опять-таки характеризует иллирийскую языковую среду как родствен­ную протофрако-фригийской и протославянской.

Этрусский язык ныне перестает быть загадкой для ис­ториков-лингвистов. как этрусская культура давно уже пе­рестала быть загадкой для историков древнеиталийской культуры. При всех ее эгейских и сиро-пунических элемен­тах она принадлежит древнеиталийской среде и развилась на италийской почве. На италийской же почве сложился и этрусский язык, впитав в себя, при сохранении некоторых местных (так называемых средиземноморских) основ, ил- лиро-балканские языковые элементы, на основе которых сложился язык древнегреческий, питавшийся в значитель­ной степени за счет малоазийского культурного очага и раз­вивавшийся отчасти непосредственно на малоазийской поч­ве. Как протекали все эти процессы италийско-эгейско-ма- лоазийского взаимодействия, покажет дальнейшее изучение памятников крито-микенской и этрусской письменности.

Этрусский вопрос, равно как и вопрос о других «доин- доевропейских» языках древней Италии, является наиболее «чувствительным местом» новейшего италийского языко­знания, ибо в этих проблемах ввиду их сложности и значи­тельной неясности труднее всего удержаться на почве на­уки и не соскользнуть к беспочвенному теоретизированию. Поэтому надо быть крайне осторожным, говоря о чужерод­ности этрусского языка по отношению к «италийским» ди­

алектам и о степени его отличия от индоевропейских язы­ков. Этрусские написания известных из других источников имен зачастую весьма своеобразны и не всегда сразу позво­ляют догадываться об их истинном фонетическом значении. Иногда же они представляют собой лишь ассоциации и па­раллели к известным иноязычным именам. Так. этрусская богиня Turan (Афродита) лишь с некоторым трудом ассоци­ируется через f∣ τυpαw с представлением об эгейско-гречес­кой богине-владычице η ∏∂τvιa. Таких примеров немало. Принимая же во внимание еше и то обстоятельство, что более древние латинские тексты, не говоря уже об умбрских и оскских, также иногда весьма резко отличаются от клас­сических и представляют большие трудности для понима­ния, о грамматических различиях между отдельными дрсв- неиталийскими диалектами следует судить с особенной осторожностью.

В отношении «индоевропеизации* Италии, казалось бы, при современном состоянии археологического знания ис­торик может требовать от италийской лингвистики несколь­ко большего, чем она дает до сих пор. Распространенное мнение о многократном переселении носителей индоевро­пейской речи в Италию из-за Альп не привносит ничего су­щественно нового в разработку вопроса и в понимание язы­ковой чересполосицы, возникшей в Италии в первой поло­вине I тысячелетия до н.э. в результате ее «индоевропеиза­ции». Между тем, если сравнить лингвистическую карту древней Италии с ее археологической картой, пополненной открытиями недавних лет. мы увидим весьма отчетливое со­впадение между географией некрополей трупосжигаюшнх «италиков» — носителей культуры Вилланова и распростра­нением латинского и близко родственных ему диалектов. Распространение культуры трупосжигаюшнх некрополей пятнами по италийской территории соответствует до какой- то степени отмеченной выше языковой чересполосице. И объяснена она может быть достаточно правдоподобно тем способом расселения италийских (как. впрочем, и балкан­ских) племен в эпоху их бурного этногенеза, о котооом

мифическая традиция сохранила воспоминание под именем обряда «священной весны» (ver sacrum), связываемого этой традицией с древнейшей историей сабелльских племен. Но легенда об Энее и его поселении в Лавинии делает этот обряд в равной степени достоянием культуры древних ла­тинян. Выселяя свою молодую поросль под предводитель­ством племенного божества (в Италии в гой или иной ипо­стаси — Марса) на новые места, бурно размножавшиеся италийские племена, и в частности племена латинские, оставили эпиграфические следы в разных местах Апеннин­ского полуострова[25]. Мы видим, как диалекты, близко род­ственные латинскому, утвердились в различных пунктах Италии, от ее крайнего севера до отдаленного юга, где пе­реселенцы утвердили свою речь, свои религиозные обряды и свою материальную культуру. В некоторых случаях, на­пример в Южной Этрурии и на Саллентинском полуостро­ве (в области распространения надписей, исполненных с помощью греческого алфавита на мессапийском диалекте), они быстро ассимилировались местным коренным населе­нием. активно противопоставившим им свою культуру, и по крайней мере в письменности утратили свой язык. Но из более поздних латинских писателей[26] мы знаем, что неко­торые центры южной Этрурии, например Цере, практичес­ки оставались двуязычными.

Кроме того, внимательное изучение памятников этрус­ской эпиграфики (сколько-нибудь длинных текстов в ней ничтожно мало: текст, написанный на саване загребской мумии, текст на черепице из Санта-Мария ди Капуа, Пе- руджийский камень и еще два-три гораздо более кратких текста, остальные же почти все — вотивы, надгробия и т.п.) выявило большое количество имен этрусских божеств (око­ло 40); из них многие близки латинским и прочим италий­ским божествам, другие являются интерпретацией гречс-

CKIix имен, и лишь некоторые не находят себе ближайших параллелей в Италии, но нет ни одного, которое можно было бы связать с именами малоазийского пантеона. Изу­чение текста загребской мумии (который довольно долго и упорно считали переводом египетской Книги мертвых) по­казало, что он обнаруживает несомненные аналогии с древ­неримскими гимнами Арвальских братьев и с умбрскими ритуальными наставлениями Игувийских таблиц — обрядо­выми текстами религиозных коллегий, изложенными в сти­хах, по определенной, продиктованной культовой практи­кой, форме.

Существенно, что в загребском тексте встречаются эт­русские слова pruχs, prucuna, pruχum. связанные с гречес­ким πp∂χoυς (наименование сосуда) и huιsna, huIsne, соот­ветствующие, быть может, корню латинского глагола Haurire («черпать»). Таким образом, почти несомненно, что в опре­деленных местах загребского текста говорится о жертвенных возлияниях. В другом месте этого текста речь, видимо, идет о лектистернии (чрезвычайно популярном в древности ри­туальном действии в культах некоторых италийских бо­жеств, заимствованном из греческого обряда), о чем свиде­тельствует наличие слова craps, связываемого с умбрским grabovius (эпитет Юпитера в Игувийских таблицах) и с гре­ческим ?pdβατoς («ложе»).

Значение и влияние этрусской культуры на культуру древнего Лация нельзя переоценить. Мало того, что само название Roma, скорее всего, этрусского происхождения; есть все основания думать, что возникновение города в по­рядке синойкизма из отдельных и самостоятельных общин­ных поселений на Палатине, Эсквилине и Квирннале про­изошло лишь в эпоху и в результате этрусского владычества. Названия древнейших римских триб (титии, рамны и луце- ры) — этрусские. Следует полагать, что древнейшие рим­ские государственные установления, сословия, должности, важнейшие государственные и частноправовые нормы, счи­тающиеся исконно римскими, приняли этр)сские формы, как наиболее развитые и употребительные. Все. вплоть до

сравнительных мелочей: обычай триумфа после победы над врагом, со всеми его аксессуарами, тога, ликторские фас- цы[27]. курульные кресла[28], цирковые игры, театральные зре­лища — все это пришло к римлянам от этрусков или по крайней мере при их посредстве[29].

Влияние этрусской культуры распространялось не толь­ко на Рим. В эпоху ее наибольшего расцвета, «этрускиза- ции» подвергалась значительная часть Италии. А поэтому этрусская культура не может быть признана чем-то чужерод­ным для италийской почвы. «Этрускизация» Италии в VlI- VI вв. до н.э. была столь же закономерна, как и ее последу­ющая латинизация. Этрусская культура связана с опреде­ленной стадией исторического развития Италии, породив­шей культуру Рима и подготовившей ее широкое распро­странение и могущество.

В русском переводе книги 3. Майяни произведены не­которые сокращения, преимущественно за счет ее заклю­чительных разделов, в которых автор устанавливает связи древнеалбанского языка с кавказскими и другими древни­ми и новыми языками.

Л. А. Ельницкш

«Комбинаторный метол дал то немногое, что мої дать, и нужно при знаті», что он себя уже ис­черпал. Этимологический (сравнительный; ме­тод окружен недоверием лишь потому, что его применяли неправильно. А ведь для торжества истины недостаточно, чтобы применяемый ме­тод исследования казался нам единственно

правильным, — нужна еще счастливая интуи­ция. Впрочем, когда нужно открыть какую-то истину, хорош тот метод, который приводит

нас к цели*.

А. Тромбетти

<< | >>
Источник: З. Майяни. По СЛЕДАМ ЭТРУСКОВ. Москва - 2003. 2003

Еще по теме Предисловие:

  1. ПРЕДИСЛОВИЕ
  2. ПРЕДИСЛОВИЕ
  3. ПРЕДИСЛОВИЕ
  4. ПРЕДИСЛОВИЕ
  5. ПРЕДИСЛОВИЕ
  6. Предисловие
  7. ПРЕДИСЛОВИЕ
  8. ПРЕДИСЛОВИЕ
  9. ПРЕДИСЛОВИЕ
  10. ПРЕДИСЛОВИЕ
  11. Предисловие
  12. ПРЕДИСЛОВИЕ
  13. ПРЕДИСЛОВИЕ
  14. ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
  15. ОГЛАВЛЕНИЕ
  16. ПЕРЕВОДЫ ИСТОЧНИКОВ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В «ПРИЛОЖЕНИЯХ» ВДИ