АГОНИЯ

Радость по случаю убийства их защитника от внешних и внутренних врагов была преждевременна. Более того, она была бы непонятна, если бы мы не учитывали тех изменений, ко­торые, постепенно нарастая, изменяли психологию и сте­реотип поведения потомков табгачей и китаянок.

быт богатого города: базары, театр, кабачки с девицами, уютные дома и уверенность, что кто-то должен их оберегать и убла­жать. Неизбежным спутником такой самовлюбленной обы­вательщины всегда бывает самый близорукий эгоизм. Ни один из лоянцев не рискнул бы жизнью ради того самого импера­тора, который символизировал своей особой процветание и величие. У них даже атрофировалось воображение: они не могли себе представить, что есть некто, для кого долг и спра­ведливость дороже жизни. Но отсталые табгачи северной Шаньси воспринимали жизнь как цепь обязанностей — к роду, к вое­начальнику, к семье, даже к своему стаду или табуну. По­этому как только в Цзиньян прилетела весть об убийстве Эр- чжу Жуна, его брат Эрчжу Ши-лун поднял по тревоге всех имевшихся под рукой всадников, которых оказалось всего одна тысяча, и вступил в Лоян, разметав преградивших ему путь императорских гвардейцев. Он требовал выдачи тела брата, а заодно попытался схватить предателя-царя. Сожжение моста через Хуанхэ одним храбрым гвардейским офицером приос­тановило приток подкреплений к Эрчжу Ши-луну и задержа­ло пятый акт трагедии. Но когда северные всадники перепра­вились через Хуанхэ и подошли к столице, императорская гвардия разбежалась, покинув свои посты. Как заяц в сил­ки, попал Тоба Цзы-ю в железные оковы, а оттуда в шел­ковую петлю, перетянувшую его горло, в то время когда побе­дители грабили город и его обитателей.

Но заслуживают ли они сострадания? Вот пример поведе­ния, характерного для той эпохи. Советник плененного импе­ратора покинул его в беде, забрал золото и табун коней и скрылся у своего друга, за пределами опасности. Друг прикон­чил гостя и отослал его голову Эрчжу Ши-луну, а богатства оставил себе. Ночью призрак убитого явился к Эрчжу Ши- луну и пожаловался тому на потерю казны. Последний при­казал вернуть награбленное, а похитителя и гостеубийцу каз­нить со всей семьей¹³. Так говорит легенда, но откуда все- таки Эрчжу Ши-лун мог узнать о судьбе императорского иму­щества? Только из доносов соседей убийцы. Предательство в квадрате, даже в кубе! На что же могло надеяться столь раз­ложившееся общество?! Только на то, чтобы стать жертвой

военной диктатуры, которую осуществили члены сяньбий- ского рода Эрчжу и бывший советник убитого вождя китаец Гао Хуань. А царем они назначили принца Тоба Xya.

Но если основная масса населения молчала и терпела, то группа кочевников из Хэси, по-видимому, телесского племе­ни¹⁴, восстала и обрушилась на Северный Китай. Выступив­ший против них Эрчжу Дао (брат Эрчжу Жуна и Эрчжу Ши- луна) потерпел несколько поражений и вынужден был про­сить поддержки у Гао Хуаня, командовавшего в то время гар­низоном Цзиньчжоу. Гао Хуань разбил кочевников и выгнал их из пределов Китая, за что ему был пожалован титул прин­ца и область Гичжоу, ставшая базой его честолюбивых за­мыслов.

В 531 г. члены семьи Эрчжу сместили с престола Тоба Xya и возвели Тоба Гуна, который восемь лет считался глухо­немым. Сев на престол, он заговорил, и оказалось, что этот принц таким способом спасал свою жизнь в обстановке рос­кошного дворца. Но говорить ему пришлось недолго.

Гао Хуань не любил сяньбийцев вообще, а семью Эрчжу в особенности. Как только представилась возможность, он восстал, захватил город E и посадил там императором Тоба Лана, став при нем канцлером. Выступивший против него Эрчжу Дао был разбит. Вслед за тем в 532 г. Гао Хуань взял Лоян и низложил Тоба Гуна, а заодно и собственного прин­ца Тоба Лана, а возвел на престол Тоба Сю.

Последний энергичный принц фамилии Тоба, Сю, в безна­дежнейшим из положений сделал попытку спастись. В 534 г. он бежал от своего министра и сумел добраться до Шэньси, где правитель этой области Юйвэнь Тай принял императора и защитил его от погони. Гао Хуань не растерялся и посадил на престол другого принца, благо их было много. Женив его на своей дочери, Гао Хуань управлял страной как подобает военному диктатору. Последнее не могло прийтись по вкусу богатым помещикам еще не разоренного Шаньдуна¹⁵. Они сочли за благо последовать за своим императором в Шэньси,

где их поселили в уездах Гуаньчжун и Лунси. Там они пород­нились с местными китайскими землевладельцами, и так со­ставилась группа Гуаньлун, сказавшая свое слово в последу­ющую эпоху¹⁶. Но они ничего не сделали для несчастного Тоба Сю, которого Юйвэнь Тай отравил, чтобы заменить более сговорчивым принцем. Так в 534 г. северокитайская импе­рия распалась на Восточную и Западную Вэй, но обе уже были просто китайскими царствами. C кочевым элементом южнее Великой китайской стены было кончено.

Это не значит, конечно, что все сяньбийцы, хунны и тибетцы, пришедшие в III веке в долину реки Хуанхэ, по­гибли, не оставив потомства, хотя многие из них действи­тельно сложили головы. Этнос — не арифметическая сумма человечьего поголовья, а стройная динамическая система с оригинальным (в каждом отдельном случае) ритмом. Имен­но эти системы исчезли, когда в середине VI века в стране на время воцарился хаос. Разделение империи немедленно вы­звало войну между Востоком и Западом, а голод 536 г. унес около 80% населения в небытие¹⁷. Несчастное население дошло до людоедства.

Эти бедствия изменили лицо страны. В отличие от вой­ны голод убивает не наиболее, а наименее активную часть населения. Те, кто предавал своих вождей, и те, кто равно­душно смотрел на предательства или убийства, оказались предоставленными самим себе.

В те же жестокие годы получила смертельный удар южноки­тайская империя Лян. После смерти Гао Хуаня в 547 г. намест­ник Хэнани Xoy Цзин восстал против Восточной Вэй и пере­дался Юйвэнь Таю. Но через месяц он предал и его, предло­жив императору Лян, У-ди, покорность и совместное завое­вание Северного Китая. У-ди доверчиво принял хэнаньского владыку за патриота и поддержал его, но тот, потерпев пора­жение о северных войск, снова переменил фронт и напал на южную столицу — Цзянькан. После шестимесячной осады город пал и был отдан на разграбление солдатам. В 549 г. пепел Цзянькана прибавился к пеплу Лояна.

Xoy Цзин не смог установить в Южном Китае тот режим военной диктатуры, который привился на Севере, и в 552 г. погиб. Но это не принесло Китаю мира. Воевали все против всех: северяне против южан, принцы династии Лян друг про­тив друга, кидани и жужани против Китая, землевладельцы против восставших крестьян и т.д. К счастью, нам нет боль­ше необходимости прослеживать перипетии этих войн, так как они всецело относятся к истории Китая. Достаточно ска­зать, что в 557 г. бедный крестьянин Чэнь Ба-сянь, сделав­ший карьеру при подавлении крестьянского восстания в Ган- чжоу, низверг династию Лян и объявил себя императором династии Чэнь.

Из всех царств, действовавших в эпоху восточного Великого переселения народов, уцелел только Тогон, прикрытый за­снеженными хребтами Наньшаня и далекий от тех процессов этногенеза, которые привели к гибели кочевые народы, всту­пившие на землю Срединной равнины. Тогон превратился в изолят, когда на месте динамики развития возникает гомео- стасис, консервируются обычаи, экономика, прирост насе­ления, а история сводится к взаимоотношениям с соседями. А когда тех поблизости нет — можно жить долго.

Древний Китай погибал. Никто не был в состоянии вос­препятствовать идущему процессу, как нельзя остановить на­воднение или выветривание почв. Логика событий столь же неуклонна.

Двести тридцать лет война не утихала. Ради войн на народ были наложены двойные налоги. Податные слои, спасая жизнь и свободу, покидали разоренные дома и бродили по стране в поисках пропитания. Этим пользовались богатые семьи, умев­шие при сменах власти ценой предательств приобрести обширные земли. Они предлагали бродягам работать у них за половин­ный, сравнительно с казенным, оброк или служить при доме. Число бедняков, поступивших в услужение богачам, на­считывалось сотнями семей в одном богатом доме¹⁸.

Утечка налогоплательщиков вынуждала правителей перекла­дывать тяжесть налогов не оставшихся, что, в свою очередь, толкало тех на бегство. Правительство слабело и становилось добычей соседа или мятежника, а тогда катились головы бога­тых, имущество которых имело смысл конфисковать. Но на­грабленные богатства доставались хищным чиновникам, лени­вым, беспечным и невежественным, умевшим только рас­трачивать, но не созидать. И даже самые лучшие законы, в другое время составившие бы счастье людей, не могли спас­ти страну и народ от бедствий. Они просто не соблюдались и при всеобщих злоупотреблениях теряли силу. Чтобы найти выход, нужны были не законы, а люди — честные, предан­ные, мужественные и способные на самопожертвование, хотя бы ради иллюзий. И пока они не народились сразу в боль­шом числе, страна катилась в пропасть. Но они появились внезапно, и история началась заново.