ЭТНОЛОГИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС

А теперь, прежде чем прослеживать ход событий дальше, следует ответить на вопрос: какой смысл в перечислении беско­нечных убийств и насилий, измен и предательств, расправ над беззащитными и бегств от умеющих сражаться? Ведь за весь окровавленный IV век картина событий становилась все более безотрадной, и все описанные нами исторические пер­соны погибли, «не бросивши векам ни мысли плодовитой, ни гением начатого труда».

Стоит, и даже очень, ибо мрачные столетия в истории столь же закономерны, как и расцветы культур, и золотые осени цивилизаций. Иногда это болезни роста, иногда — тяжелые спазмы кризисов, а иногда — противоестественные совмещения разнородных элементов. Именно последнее на­блюдаем мы, не случайно назвав при описании исходного положения процесса «варварские державы» на рубеже Китая и Великой степи этнокультурными химерами. Пока они на­ходились в латентном состоянии, необходимость уживаться друг с другом стимулировала силы сцепления, но как только они выходили на широкую историческую арену, как только военный успех соединял в одно целое еще большее число раз­нородных этнических элементов, система разваливалась как бы от собственной тяжести, принося гибель в первую очередь инициатору объединения. Так, попытка хуннских шаньюев

объединить под властью империи Лю-Хань (304-328) хун- нов, кулов и китайцев вызвала заговор Цзинь Чжуна и граж­данскую войну, ознаменованную расправами Ши Лэ и Ши Ху. Империя Чжао стала жертвой принятого в семью Ши китайца Жань Миня, провозгласившего геноцид. Фу Цзянь пытался милостью и щедростью купить сердца побежденных противников — его предали и убили. Муюн Чуй хотел до­биться свободы своего народа, но, как только он умер, его родственники предпочли убийство друг друга обороне от вра­га... и государство развалилось на две части. Хунны, найдя у тибетской империи Младшая Цинь защиту от табгачей, улу­чили момент, чтобы покинуть приютивших их друзей.

И наконец относительно небольшое тангутское княжество Младшая Лян распалось на сяньбийскую, хуннскую и китай­скую части, ставшие суверенными государствами. Даже победо­носное табгачское ханство, став империей Северная Вэй, поте­ряло все степи, из которых пришли в Китай их предки, и с трудом завоеванный Ордос, удержав только отнятые у мую- нов земли в Хэбэе и Шаньси, да и то потому, что эти терри­тории у них в этот момент некому было оспаривать.

Все это было так, но разве эта дифференциация не есть след направленного процесса? Ведь дробление империй было не случайным! Оно шло по строго соблюдавшемуся этниче­скому принципу. Племена, заброшенные исторической судьбой в чужую страну, неуклонно, хотя и стихийно, обособлялись друг от друга. Они не могли жить в химерных системах и добивались взаимоизоляции, жертвуя жизнью своей и чужой. К 410 г. в бассейне Хуанхэ и в предгорьях Наньшаня оказа­лись десять³⁰ небольших и слабых племенных держав, делив­ших между собой господство над китайским населением, мно­гочисленным, но, увы, неспособным добиться свободы. Та же картина была в Южном Китае, где северные аристократы- пришельцы боролись с южными, а даосы вели крестьян на засевших в городах чиновных конфуцианцев. И ведь что ин­тересно: каждая этническая группа находила в себе силы для самообороны от более сильного противника. Исключение со­ставили только тангуты, которые пали первыми в 394 г., но это исключение подтверждает правило. Как мы увидим, за тангутами последовали все остальные.

На первый взгляд может показаться странным, что, мно­го останавливаясь на этническом и менее подробно на куль­турном моментах, мы почти не касались социальной эволю­ции. Но и это не случайно. Для того чтобы общество могло заметно эволюционировать, нужно время, большее, чем жизнь одного поколения, а все державы IV века оказались мотыль­ками. Соратники основателей держав Лю-Хань, Старшая и Младшая Чжао, Великая Цинь, Младшая Цинь и Младшая Янь, не говоря о малых княжествах, в лучшем случае успева­ли умереть естественной смертью, оставив в наследство де­тям (даже не внукам) более или менее мучительную агонию. Поэтому все без исключения ограничивались тем, что для собственного употребления пытались сохранить остатки ро­довых традиций, а для покоренного населения использовали китайскую систему бюрократического управления, а китай­цев в качестве чиновников.

Надо сказать, что аналогичный процесс с перестановкой слагаемых шел и в Южном Китае. Там господами были китайцы, а местное население, принадлежавшее к тибето-бирманской, тайской и даже малайской (юе) группам, — подчиненными, но это не мешало им смешиваться. В результате древний ханьский этнос раздвоился, с тем чтобы дать начало североки­тайскому и южнокитайскому этносам. Этот процесс занял еще более ста лет, и поэтому мы не будем забегать вперед, отметив только, что в событиях V века расхождение начало давать себя чувствовать.

Итак, отсутствие анализа эволюции общественных отноше­ний в IV веке не есть плод нашего невнимания к предмету, а следствие того факта, что мы наблюдаем не единый социаль­ный процесс, а серию оборванных процессов, не связанных между собой генетически.

Тем не менее рассматривать описываемую здесь эпопею как цепь случайностей уж вовсе неверно. Как было показано выше, стержнем антагонистических противоречий оказался

этнический принцип, но он же связывал все население до­лины Хуанхэ и предгорий Наньшаня в один комплекс, кото­рый можно определить как суперэтнос. По существу это была древняя степная культура восточной Евразии, сдвинутая на юг временной аридизацией климата. Раньше в Великой сте­пи эта культура была тоже полиэтнична, но до II века она была политически организована хуннами, а затем втянула в свою орбиту земли Северного Китая. Там племена набрали силу, вследствие чего державы ослабли. Этот тезис кажется парадоксальным, но рассмотрим общий механизм процесса.

Уподобим мощь политической системы (государства, орды, племенного союза) скорости движения физического тела. Из­вестно, что скорость зависит не только от приложения тех или иных сил, но и от их направлений (векторов). Поэтому приложение многих сил (в нашем случае — десяти), направ­ленных в разные стороны, ведет к взаимопогашению, а сле­довательно, замедлению движения.

При натуральном хозяйстве и кочевом быте сила системы определяется числом верных и храбрых воинов. Как мы виде­ли, с верностью дело обстояло плохо. Никто не хотел добросовестно сражаться за чужого государя, а когда его к тому вынуждали, предавал и дезертировал. Сложение десяти государств было кульминацией этого процесса, ибо дальше делиться было некуда. Теперь выступила на первое место храб­рость; должен был пойти процесс интеграции за счет уничто­жения храбрых противников и подчинения вялых, предпочи­тавших покорность гибели. Так оно и пошло — это мы уви­дим ниже.

Итак, мы работали недаром, так как путем кропотливого сопоставления, казалось бы, неважных и случайных событий уловили закономерность варианта исторического становления и этногенеза. Более того, уясненный на частном случае ме­ханизм этногенеза в зоне этнического контакта, очевидно, имеет место в аналогичных ситуациях, каковые за историче­

ское время, т.е. около пяти тысяч лет, встречаются неодно­кратно. Поэтому имеет смысл проследить ход событий даль­ше, до их естественного завершения, даже утрудив себя за­поминанием непривычных географических названий и труд­ных имен³’.