ГИБЕЛЬ ЕДИНСТВА

Легкая победа над мятежным министром показала, что обе армии, созданные покойными шаньюями, не имеют равных себе соперников. Но слишком уж они разнились между со­бой, и ни та, ни другая не имели подлинных традиций.

Лю Яо, принц крови, пропитавшийся китайской культу­рой, нашел общий язык с хуннскими старейшинами; Ши Лэ, бывший атаман разбойников, оперся на беднейшую массу ку- лов и деклассированных китайцев, примыкавших к нему. Обе группы были одинаково чужды хуннскому родовому строю и враждебны китайской государственности, но еще более нетер­пимы друг к другу. Столкновение между ними было неизбежно.

В начале 319 г. Ши Лэ отправил к Лю Яо посла с поздравле­нием по случаю вступления на престол, а тот в ответ пожало­вал Ши Лэ титул «Царь Чжао». Но один из слуг посла шепнул Лю Яо, что его хозяин имеет задание разведать силу импера­торской армии. Та была в неважном состоянии: изнурена вне­запным походом и беспорядочным снабжением. Вспыльчи­вый Лю Яо поступил, как было принято в Китае: поверил доносу и казнил посла⁷.

Ши Лэ пришел в ярость и, по обычаю кочевников, по­рвал все сношения с Лю Яо. Только что восстановленное государство распалось для смертельной войны между бывши­ми соратниками.

Нет, нельзя сказать, что одна из сторон «окитаилась» больше, чем другая, но воздействие цивилизации на них было разным.

Новая хуннская держава называлась Младшая Чжао⁸. Она впитывала китайскую культуру, как губка. Сам Ши Лэ был

безграмотен, но уважал науку. Он покровительствовал конфуцианским философам, поэтам и основывал школы⁹. Но военные традиции, унаследованные от хуннов, он хра­нил свято, и это отвечало интересам народных масс кулов.

Лю Яо сделал своей столицей Чанъань. Там он разрушил китайский Храм предков и взамен соорудил хуннское святили­ще — курган, посвященный духам-покровителям почвы и рас­тительности, Небу и Земле, считая, что он подражает шань- юю Модэ¹⁰.

В 320 г. Лю Яо донесли, что двое придворных замысли­ли восстание и привлекли к участию в заговоре нескольких офицеров из «страны Ба», т.е. дисцев, или тангутов. Зачин­щиков казнили, а прочие, т.е. тангуты, были брошены в тюрьму. Лю Яо осудил на смерть и их, но Ю Цзы-юань, офицер дворцовой стражи, вмешался и сказал своему влады­ке, что, по закону, за соучастие смертной казни не полага­ется, и просил отменить несправедливый приговор. Лю Яо в гневе приказал арестовать непрошеного советчика и казнить пятьдесят арестованных, но тут за них вступились их сопле­менники. Область Ба восстала против произвола и была под­держана из-за границы тибетцами и табгачами. Количество восставших исчислялось, по слухам, в 300 тысяч человек. Конечно, цифра преувеличена, но так или иначе в столице было введено военное положение и ворота запирались даже днем.

Правдолюбец Ю Цзы-юань снова обратился к Лю Яо с увещаниями, на этот раз письменными. Лю Яо порвал пись­мо и велел казнить автора, но придворные хунны отказались выполнить приказ, ссылаясь на искренность придворного и его право давать советы царю.

И вот тут-то встает вопрос: какому царю? В Китае император был самодержцем, а в Хунну олигархия знатных родовичей ограничивала власть шаньюя”. Значит, хотя Лю Яо объявил

себя императором династии Чжао, для хуннского окружения он оставался шаньюем, и в праве на произвол ему было отка­зано. Под прямым давлением своих придворных Лю Яо не только освободил Ю Цзы-юаня, но и принял его совет объ­явить прощение и арестованным, и восставшим. Совет был мудр: все сразу разошлись по домам, кроме тибетцев и табга- чей. Но и тех удовлетворили деньгами, после чего поселили вокруг Чанъани в качестве вспомогательных войск¹².

Ши Лэ не был столь удачлив в первые годы своего самосто­ятельного правления. Ему портили жизнь завоеванные, но не покоренные юго-восточные провинции, где с 313 г. дей­ствовал талантливый китайский полководец Цзу Ти, бывший правитель области Юйчжоу. Стремясь вернуть потерянные Ки­таем земли и получив от Сыма Жуя немного продовольствия и тканей для обмундирования, Цзу Ти возглавил отряд доб­ровольцев и повел войну на свой страх и риск. Он хорошо обращался с населением, и войско его росло. В 317 г. Цзу Ти нанес в Хэнани поражение лучшему полководцу хуннов, Ши Ху, а в 319 г., воспользовавшись расколом в рядах ко­чевников, пошел в наступление на север. Но, на счастье Ши Лэ, цзиньский двор прислал сановника инспектировать действия полководца, и тот быстро довел Цзу Ти до разрыва сердца. На этом успехи китайского оружия и закончились (321 г.).

В этой жестокой войне Ши Лэ снова проявил великоду­шие, некогда привлекавшее на сторону хуннов симпатии подвластных им племен. Например, узнав, что Цзу Ти как истый китаец горюет о невозможности совершить обряд по­клонения предкам, похороненным на занятой хуннами тер­ритории, Ши Лэ лично посетил могилы, приказал их рес­таврировать и уведомил об этом своего противника. Когда один из китайских офицеров перешел к хуннам, Ши Лэ по­слал Цзу Ти его голову с пояснением, что он ничто так не ненавидит, как измену¹⁴. Но вместе с тем он несколько раз

проводил массовое истребление китайского населения в тех областях, которые в данный момент казались ему опасными или чем-либо подозрительными.

Короче говоря, Ши Лэ и Лю Яо были по характеру противо­положны друг другу, равно как и сторонники их — традици- оналисты-хунны и безродные кулы. Единство этих народов, создавшееся как реакция на китайский гнет, испарилось, и с 319 г. они из союзников превратились в злейших врагов, между которыми не могло быть компромисса.

Раскол среди хуннов спас Южный Китай, но там было также неблагополучно. В 322 г. племена ди на границе Шэньси и Сычуани, и без того неспокойные и мятежные, отложи­лись от Китая, основали царство Уду и встали в вассальные отношения к Лю Яо¹⁵, В Южном Китае с 322 до 324 г. полы­хал мятеж Ван Дуна¹⁶. Воспользовавшись возникшим заме­шательством, Ши Лэ овладел Цзинь-чжоу¹⁷.

В табгачском ханстве происходили очередные убийства ханов и возмущения народа, так что Китай лишился самого важного союзника, ставшего на какое-то время небоеспособ­ным. Сложилась выгодная для хуннов ситуация, но они использовали ее для внутренней войны.