ХУННО-КИТАЙСКАЯ ВОЙНА Ill-Il ВЕКОВ ДО Н.Э.

Обычно принято считать, что пограничные столкнове­ния китайцев и их кочевых соседей — хуннов протекали в форме разбойничьих набегов варваров на культурные земле­дельческие области.

Однако путь аналогий нередко приводит к искажению исто­рической действительности.

Прежде всего хуннов нельзя ставить в один ряд с перечис­ленными кочевыми и бродячими народами. Об этом говорят их высокая материальная культура и сложная социальная органи­зация. Но самое основное — ход событий, четко прослеживае­мый с III века до н.э. Он не только опровергает самую возмож­ность предположения о беспорядочной пограничной войне, но дает возможность установить истинные причины трехвеко­вой борьбы империи Хань и державы Хунну.

Ряд возможных причин следует отбросить сразу. C обеих сторон не было стремления к территориальным захватам: ки­тайцам не нужны были хуннские степи, где они не могли заниматься земледелием, а хуннам — орошенные долины, так как там было неудобно пасти скот. Оба народа, несмотря на глубокие различия в культуре, были на достаточно высо­кой степени развития, чтобы наладить торговый обмен про­дуктами, и уж конечно, неприемлема точка зрения, припи­сывающая хуннам специфическую прирожденную свирепость. В самом деле, войны хуннов с северными, восточными и западными соседями крайне редки, а с Китаем они воевали трижды. Первая исследуемая здесь война принесла победу

хуннам, вторая (133—90 гг.) кончилась вничью и третья (I—II века) повлекла за собой уничтожение державы Хунну. Ис­точник по рассматриваемому вопросу только одни — «Исто­рические записки Сыма Цяня» (переведенные на русский язык Н. Бичуриным). Несмотря на то что изложение захватываю­ще интересно и принадлежит перу гениального историка, в литературе вопроса не достигнуто должной степени прибли­жения к исторической действительности.

Поэтому имеет смысл обратиться непосредственно к источ­нику. При тщательном исследовании вполне возможно восста­новить ход событий с достаточной полнотой.

Граница между китайскими и степными княжествами про­ходила по линии Великой стены. Хунны владели склонами хребта Иньшань, который был их военной и экономической базой. Значение этой территории весьма полно и вместе с тем лаконично изложено в ретроспективном разделе доклада чиновника Хэу Ина: «Сии горы привольны лесом и травою, изобилуют птицею и зверем. Модэ-шаньюй, утвердившись в сих горах, заготовлял луки и стрелы и отсюда производил набеги. Это был зверинец его... От Шамо на север... земли ровные, лесов и травы мало, но более глубокие пески... Когда хунны предпринимают произвести набеги, то мало имеют скрыт­ных мест для убежища. От укрепленной границы на юг лежат глубокие горные долины, трудные для подхода. Погранич­ные старики говорят, что хунны после потери хребта Инь­шань не могут без слез пройти его»⁶.

Разъединенные китайские княжества эпохи Борющихся царств не могли выбить хуннов из этой позиции, но объеди­ненный Китай легко справился с этой задачей. В 214 г. до н.э. полководец Мын Тянь занял Ордос, отогнал хуннов на

север от Иныпаня⁷ и закончил строительство Великой сте­ны, что рассматривалось китайскими военными специалис­тами той эпохи как преступное недомыслие: «Цинь Ши-хуан- ди, не перенося и малейшего стыда, не дорожа силами наро­да, сбил Долгую стену на протяжении 10 000 ли.

А в Китае военная тирания, установленная Цинь Ши- хуанди, восстановила все слои китайского населения против династии. Как только борьба придворных клик, вспыхнув­шая сразу после смерти императора-завоевателя, ослабила режим, по всей стране прокатилась волна восстаний. Сопро­тивление правительственных войск было сломлено, столица сожжена, но вслед за этим последовала гражданская война между победителями.

За время гражданской войны Китай потерял все захвачен­ные территории. В 205 г. до н.э. хунны вернули себе склоны

Иньшаня и завоевали Ордос, населенный в то время кочевы­ми племенами лоуфань и баянь. По-видимому, тогда же, в 205 г., или, может быть, в следующем, 204 г., Модэ-шань- юй проник в горную страну вокруг озера Кукунор, где ему добровольно подчиняились кочевые тибетские племена кя- HOB¹⁰.

В 203—202 гг. до н.э. Модэ вел войну на северной грани­це, где подчинил племя хуньюй, родственное хуннам, узюй- юэши-кипчаков, динлинское племя, обитавшее на север от Алтая, их восточных соседей — динлинов, живших на север­ных склонах Саян от верхнего Енисея до Ангары, гигунь- кыргызов, занимавших территорию в Северо-Западной Мон­голии, около озера Хиргис-Нур¹¹, и неизвестный народ цай- ли. Обеспечив свой тыл, Модэ снова обратил внимание на Китай. В 202 г. гражданская война в Китае закончилась по­бедой Лю Бана, основателя династии Хань, принявшего ти­тул Гао-ди. Но страна еще не оправилась от разрухи, и в это время с севера хлынули хунны. Они осадили крепость Май, и комендант ее, князь Хань Синь, вынужден был сдаться. По китайским представлениям, сдача была равносильна из­мене и означала переход в подданство победителя. Никакие обстоятельства не извиняют сдавшегося, так как предполага­ется, что он мог покончить самоубийством, а раз этого не сделал, значит изменил долгу. Поэтому для князя Хань Синя все пути отступления были отрезаны, и он стал верно слу­жить новому господину. Хунны успешно двигались на юг и, перейдя хребет Гоучжу, подошли зимой 200 г. к столице Север­ного Шаньси городу Цзиньянь (совр. Тайюань). Гао-ди лич­но повел войска против них, но из-за сильных морозов по­чти треть ратников обморозила руки и не могла натягивать тетиву с достаточной силой. Модэ применил хитроумный прием: притворным отступлением он завлек лучшие китайские части в засаду и окружил авангард китайской армии вместе с самим императором в деревне Байдын, недалеко от города Пинчэн. Общая цифра китайской армии определялась в 320 тысяч. В

это число входила вся войсковая обслуга, составлявшая в вос­точных армиях от половины до четырех пятых личного соста­ва. Численность войска хуннов (400 тысяч) явно преувели­чена.

Семь дней окруженное китайское войско без пищи и сна выдерживало беспрестанные нападения хуннов. Наконец ки­тайский лазутчик добрался до жены Модэ и сумел подкупить ее. Она стала советовать мужу помириться с Гао-ди, так как на завоеванных китайских землях хунны все равно не смогут жить. Это соображение, а в еще большей степени подозрение в неверности князя Хань Синя, не приславшего своевременно обещанного подкрепления, заставили Модэ отказаться от по­беды, и он приказал открыть проход войскам Гао-ди. Китай­ские войска прошли через открытый проход с натянутыми и обращенными в сторону хуннов луками и соединились с глав­ными силами, а Модэ повернул назад. Этот поход хуннов — один из крупнейших, тем не менее хунны очень незначи­тельно продвинулись в глубь Китая. Вся кампания разверну­лась в Шаньси: города Май и Пинчэн лежали в 90 и 40 км от границы, а Цзиньянь — в 250 км. Под Пинчэном, у деревни Байдин¹², сосредоточились все военные действия, и вся ар­мия хуннов должна была располагаться в горной котловине (30x40 км). Даже если считать, что у хуннов не было завод­ных лошадей, на каждого всадника приходилось 30 кв.м. Абсурдность очевидна: если бы войско хуннов насчитывало 400 тысяч, то это было бы не поле боя, а Ходынское поле. Очевидно, Сыма Цянь преувеличил хуннские силы в десять — двадцать раз. Если предположить, что силы Модэ равнялись 20—40 тысячам всадников, станет понятно, почему он искал мира, ведь огромная китайская армия, растянувшаяся почти на 600 км, даже при полной потере авангарда была сильнее войска Модэ. Однако положение Гао-ди тоже было острым: с ним была окружена его личная охрана, основная опора его только что установившейся власти. Если бы хунны ее истре­били, то в тылу у них смело могли провозгласить иную ди­настию, так как претендентов на власть в Китае в то время было много.

Гао-ди, видя бессмысленность дальнейшей войны, от­правил посла заключить договор «мира и родства», что «не­сколько приостановило Модэ»¹³.

Война продолжалась. Хань Синь и его сторонники опусто­шали северные области Китая. В 197 г. до н.э. восстал началь­ник войск уделов Чжао и Дай Ченхи и перешел на сторону хуннов. Китайское войско под предводительством Фань Кхуая после двухлетней войны подавило мятеж, но не решилось выступить за границу, так как вспыхнул новый мятеж в княжест­ве Янь (на территории области Хэбей). Вождь повстанцев Jly Гуань перешел к хуннам, их набегам подверглись и восточ­ные области Китая. Измены военачальников были столь час­ты, что стали привычным явлением. Измученный неудачами Гао-ди умер в 195 г. до н.э. За малолетством наследника ре­гентшей стали императрица-мать Гао-хэу. Развал империи при ней еще более усилился. В 192 г. Модэ предложил императ­рице вступить с ним в брак. По его понятиям, это означало, что китайская империя должна пойти в приданое за супру­гой, и он надеялся таким образом приобрести весь Китай. Императрица так разгневалась, что хотела казнить послов и возобновить войну, но ее уговорили не обижаться на дикаря, и Модэ был послан вежливый отказ, мотивированный пре­старелым возрастом императрицы. Вопреки опасениям ки­тайских министров хуннский владыка удовлетворился отве­том и не обрушил на истощенный и обессиленный смутами Китай свои войска.

Минуло восемь лет, но страх перед хуннами еще не про­шел. «...Β песнях пели: “Под городом Пин Пьхин-чен (Пин- чэн. — Л.Г.) подлинно было горько: семь дней не имели пищи, не могли натягивать лука”»¹⁴. Молодая неокрепшая империя не могла еще отразить внешнего врага, и тем не менее Модэ не начал войны. Причиной тому было отнюдь не его миро­любие. На западной границе не прекращалась упорная война с юэчжами, подробности которой в наших источниках не от­

ражены. Насколько легко дались Модэ победы над дунху и саяно-алтайскими племенами, настолько тяжелой оказалась борьба с западными кочевниками. Модэ, не желая распы­лять силы, оставил в покое Китай. Таким образом, он дал время Ханьской династии оправиться и укрепиться. Прави­тельство императрицы-регентши расправилось с непокорив- шимися пограничными воеводами, большая часть которых погибла в борьбе. Наиболее упорные бежали в Северо-Запад­ную Корею, где основали государство Чосон. Насколько важно было для хуннов сберечь силы, видно из следующего факта. В 177 г. один из пограничных хуннских князей напал на Китай и начал разорять границу. Император Сяо Ван-ди мо­билизовал 85 тысяч конницы и колесницы для отражения врага, но хунны ушли за границу. Сяо Ван-ди собирался перенести войну в Степь, но восстание воеводы Син Гюя заставило его отказаться от немедленного выступления. Прежде чем наме­рения китайцев выяснились, от хуннов прибыло посольство с извинениями и сообщило, что провинившийся князь был убран с границы и послан на запад. Там он искупил свою вину победой над юэчжами. Из письма хуннского шаньюя мы узнаем, что лишь в 177 г. до н.э. хуннским войскам, стянутым со всей страны, удалось разбить юэчжей. Китай­ский двор, учитывая силу хуннов, принял посольство с из­винениями и в 174 г. до н.э. установил с ними мирные вза­имоотношения. По договору 174 г. Хуннская держава была признана равной с Китайской империей и государи именова­ли друг друга братьями. Это был беспримерный успех для хуннов: до сих пор ни один варварский князь не мечтал рав­няться с китайским императором. Модэ умер в том же 174 г., достигнув такого величия, о котором в начале жизни не смел и помышлять.

Обратимся к анализу описанных событий. Как мы уже видели, война со стороны хуннов велась не путем разбойни­чьих нападений мелких шаек, а организованными действия­ми хуннских войск. Исследователя не должно обманывать то, что тактика хуннов была основана на предельной мобильно­сти войск: нестратегические задачи решались путем изнуре­ния противника не менее радикально, чем путем боя. Да и

при колоссальном численном перевесе китайцев мелкие от­ряды не могли бы достичь никаких успехов.

Ясны и политические цели Модэ-шаньюя. Во-первых, он считал необходимым установить «естественную границу», и эта цель была достигнута. Затем, растущие потребности его окру­жения вынуждали его добиваться получения из земледельческого Китая тех продуктов, которых не могла дать его родина. Эти продукты высылалась в виде подарков. Наконец ему был необ­ходим престиж, чтобы воздействовать на своих степных под­данных, и этого Модэ добился: император назвал его «бра­том». Получив все, что было ему нужно, он со спокойной совестью заключил мир. Но Модэ не учел того, что не толь­ко его родственники, но и все хунны захотели наряжаться в шелка и полотно и лакомиться китайским печеньем. C их на­стойчивым желанием были вынуждены считаться сын и внук Модэ-шаньюя — Лаошань- и Гюньчень-шаньюи.

«Основать империю, сидя на коне, можно, но управлять ею с коня нельзя», — сказал однажды Елюй-Чуцай, прави­тель эпохи Чингисхана. Эти слова полностью относятся к го­сударству Модэ-шаньюя. Это понимал основатель Хуннской империи. Не имея среди своих соратников образованных лю­дей, он к концу своего правления стал широко пользоваться услугами китайских перебежчиков, составлявших для него дип­ломатические послания к китайскому двору. Лаошань-шань- юй следовал по отцовскому пути, и когда евнух Юе, насиль­но посланный к нему в составе посольства из Китая, захотел перейти на сторону шаньюя, он был принят и обласкан. «...Юе научил шаньюевых приближенных... обложить податью на­род, скот и имущество»¹⁵. Это знаменовало огромный пере­ворот во внутренних отношениях хуннского общества. Нало­ги, поступавшие шаньюю и его приближенным (а все они были его родственники), выделили шаньюев род из числа прочих и дали ему большую власть.

Прямым следствием этого было принятие шаньюем титу­ла «Рожденный небом и землею, поставленный солнцем и луною. Хуннуский Великий шаньюй»¹⁶. Тут мы уже видим, что шаньюй основывал власть на «божественном авторите­те», а не на воле народа, который, по его мысли, должен

повиноваться. Новые прерогативы шаньюя столь противоре­чили старому порядку, что, казалось бы, народные массы должны были возмутиться и воспротивиться, но этого не произошло. Наоборот, власть шаньюев пользовалась непре­рекаемым авторитетом. Хунны не даром уступили свою древ­нюю свободу. Они получили за нее такую цену, которая, видимо, удовлетворила их. Значительная часть доходов от добычи и дани с покоренных племен оставалась в руках вои­нов, и хуннские женщины сменили овчины на шелковые платья. Наряду с кумысом и сыром хунны полюбили вино, хлеб и китайские лакомства.

Проницательный Юе, искренне преданный новому господи­ну, указывал на опасность таких перемен. «Численность хун- нов, — говорил он Лаошань-шаньюю, — не может сравниться с населенностью одной китайской области, но они потому сильны, что имеют одеяние и пищу отличные (своеобраз­ные. — Л.Г.) и не зависят в этом от Китая. Ныне, Шаньюй, ты изменяешь обычаи и любишь китайские вещи. Если Ки­тай употребит только 1/10 своих вещей (на подкуп. — Л.Г.). то [все] до единого хунны будут на стороне Дома Хань... Полу­чив от Китая шелковые и бумажные ткани, дерите одежды из них, бегая по колючим растениям, и тем показывайте, что такое одеяние прочностью не дойдет до шерстяного и кожано­го одеяния. Получив от Китая съестное, не употребляйте его и тем показывайте, что вы сыр и молоко предпочитаете им»¹⁷.

Программа Юе была невыполнима. Но последствия измене­ния быта сказались через 50—75 лет, а пока все, казалось, обстояло благополучно. Так как большая часть продуктов, столь приятных хуннам, находилась в Китае, то вполне есте­ственно возникло стремление увеличить приток их. При Модэ и Лаошане они притекали тонкой струйкой в виде «подарков» шаньюю, который сам должен был делиться со своими под­данными. Для того чтобы избежать необходимого дележа, шаньюй попытались установить правильную меновую торгов­лю с Китаем, но встретили резкое противодействие китай­ского правительства.

Дом Хань установил внутри Китая систему налогового обло­жения, которая должна была выкачать у населения весь избыток

продуктов, чтобы на эти средства содержать большое вой­ско. Вполне понятно, что сосредоточение внешней торговли в руках государства было необходимо, так как оно давало требуемые доходы и позволяло регулировать цены. От этого страдало, во-первых, китайское податное население, а во- вторых, хунны, получавшие при этой системе значительно меньше тканей и хлеба. И тем и другим хотелось наладить прямой обмен, но тогда доходы ушли бы из казны китайско­го правительства, которому пришлось бы конкурировать с собственными подданными. Это противоречие не могло раз­решиться без войны, и она не заставила себя ждать.

Покончив с юэчжами и развязав себе руки, Лаошань- шаньюй со 140 тысячами конницы¹⁸ вторгся в 166 г. до н.э. в Северо-Западный Китай, «захватил великое множество на­рода, скота и имущества» и сжег летний дворец императора. Конные разъезды хуннов шныряли в 40 километрах от столи­цы Чанъаня. Император собрал до тысячи колесниц, 100 тысяч конницы и три вспомогательных корпуса, но пока войска готовились к выступлению, хунны ушли со всей добычей, не потеряв ни одного человека¹⁹. После этого в течение четырех лет хунны повторяли набеги и разорили все пограничные об­ласти; особенно пострадал Ляодун. Основной удар был на­несен с запада, из недавно завоеванных хуннами земель, и через области, населенные некитайцами. Военные действия развернулись в Бэйди (Восточное Ганьсу), стране «икюйских жунов», покоренных лишь в III веке до н.э.²⁰ Напрашивается мысль, что хунны смогли вторгнуться в центр Китая с помо­щью местного населения. Сам по себе поход не принес хун- нам больших успехов, но он оттянул всю китайскую конницу на запад и позволил им из-за Иньшаня разграбить всю вос­точную границу. Наконец в 162 г. до н.э. император Сяо Ван-ди обратился к Лаошань-шаньюю с просьбой о мире; шаньюй послал с ответом данху (невысокий чин), что яви­лось пренебрежением. Данху привез китайскому императору в подарок двух лошадей, о качестве которых китайский лето­писец не упоминает. Несмотря на это, Сяо Ван-ди счел за благо не обижаться, принял дар и заключил мир. Для Китая этот мир был тяжелым и позорным: Китай и Хунну признава­

лись двумя равными государствами, причем Китай «из сочувствия к холодному климату своего соседа обязывался ежегодно от­правлять на север к хуннскому шаньюю известное количество проса и белого риса, парчи, шелка, хлопчатки и разных дру­гих вещей»²¹. Это была попросту дань. Перебежчики, со­гласно договору, не возвращались, но новые переходы воз­бранялись под страхом смертной казни. Договор показывает несомненный перевес Хунну над Китаем, но о свободной торговле в нем не говорится ни слова.

Лаошань-шаньюй умер в 161 г. до н.э., оставив своему сыну Гюньченю неразрешенную проблему торговли с Кита­ем. Гюньчень четыре года поддерживал мир, но, ничего не добившись, в 158 г. до н.э. возобновил войну. Два хуннских отряда, по 30 тысяч каждый (?!), ворвались в Китай с севера и с запада и, опустошив пограничные районы, ушли. По­граничная огненная сигнализация своевременно известила о начале набега, но быстро мобилизовать армию китайское пра­вительство не сумело, и когда китайские войска подошли к границе, хунны были уже далеко в степи. В 157 г. Сяо Ван- ди умер, и на престол вступил Сяо Цзинь-ди (156 г.). Меж­дуцарствие сопровождалось борьбой партий. Побежденных ожи­дала расправа, и они, восстав, обратились за помощью к хуннам. Однако новое правительство справилось с внутрен­ними затруднениями. В 154 г. восстание было подавлено, так как хунны его не поддержали. За это они получили то, к чему стремились: по договору 152 г. были открыты погра­ничные рынки для свободного обмена, и сверх того шаньюю была отправлена большая дань и китайская царевна в жены.

152 г. до н.э. был кульминационным периодом хуннско- го могущества и началом двадцатилетнего мира, нарушенно­го в 133 г. императором У-ди. Последний начал новую вой­ну, продолжавшуюся до 90 г. до н.э. и окончившуюся лишь обоюдным истощением сил. Но специфика этой войны со­вершенно иная, и поэтому она должна быть рассмотрена особо.

Вернемся к первоначальному тезису. Если бы хунны были просто степные грабители, то, добившись таких успехов, они ни за что не прекратили бы войну и набеги. На самом деле наблюдалось совершенно иное: как только была решена проблема

менового обмена, война прекратилась, и для обеих держав наступил период экономического роста. Установившееся по­ложение устраивало хуннов и широкие слои китайского на­рода, но отнюдь не устраивало императорское правительство династии Хань.

На основании всего изложенного можно сделать общий вывод: не хуннское «варварство», а отрыв правящей верхуш­ки Ханьской империи от народа и его интересов стимулиро­вал кровавые войны, закончившиеся разгромом хуннского народа и падением династии Хань.