ПОВОД ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЙ

Период истории, начавшийся в 304 г., закончился в 352 г. Этнос хуннских кулов, сначала обеспечивший победу своей аристократии, а затем расправившийся с ней, перестал существовать.

Но можно ли утверждать, что этот результат полувековой истории, равно ужасный для хуннов и китайцев, был предопре­делен расстановкой сил, предшествовавшей развороту собы­тий? Не была ли кем-то из вождей и полководцев допущена ошибка, из-за которой погибла целая ветвь хуннского народа и попали в неволю две трети народа китайского? Или просто сочетание случайных событий обрекло миллионы людей на бессмысленное кровопролитие²⁸, не допуская другого выхо­да? Тут место для разных мнений, и право исследователя обо­сновывать то, которое кажется ему истинным.

Вспомним беседу хуннского старейшины Лю Сюаня с вер­нувшимся в родное кочевье блестящим принцем Лю Юанем в 304 г. Оба считали, что воевать надо, но за что и против чего? Лю Юань хотел создать династию и создал ее, поссо­рившись с кочевниками и не помирившись с китайцами. C того момента, когда он вступил на свой путь, возврата, а следовательно и спасения, быть не могло. Тесное общение

столь непохожих по манере поведения этносов, как хунны и китайцы, создавало постоянную неуверенность в последствиях любых поступков и в том, как они будут восприняты, для каждого члена создавшегося общества.

Эта «непохожесть» проявлялась в мелочах, нюансах поведе­ния, но ведь вся жизнь человека, и судьба этноса, и даже в какой-то мере участь государства складываются из множества трудноуловимых моментов неосознанных реакций, называе­мых стереотипами поведения.

Уж как беспощадна была война между Ши Лэ и Лю Яо! Все сыновья последнего погибли. Но дочь Лю Яо, захвачен­ная в плен, не только не была убита, а стала любимой женой Ши Ху, ибо женщины в хуннских кочевьях были неприкос­новенны при самых жестоких распрях. Зато в китайских дворцах женщин бросали в тюрьмы на голодную смерть или замучива­ли пытками.

Таких примеров можно привести много, но смысл их в том, что сопряжение двух разных стереотипов этнического поведения создало совершенно нежизнеспособное общество- химеру. Поэтому ответственность за разорение Северного Китая и гибель южных хуннов следует возложить на Лю Юаня, ко­торый, увлекшись гуманистическими иллюзиями, не ведал, что творил.

Пожалуй, более прав был Лю Сюань, предлагавший вой­ти в союз с сяньбийцами, отвоевать у Китая нужную хуннам территорию и создать там подобие державы Хунну, какой она была до подчинения империи Хань. Именно по этому пути пошли хуннские князья Ордоса, оставшиеся после 350 г. последними представителями хуннской культуры, смертный час которой еще не пробил.

Но последними ли? Ведь сяньбийцы-муюны остались коче­вым народом, объединили вокруг себя родственных им юй- вэньских татабов, киданей и остатки дуаньских ухуаней. Ки­тайцев они привлекали с разбором, использовали их как спе­циалистов и отнюдь им не подчинялись. Захваченные земли с китайским населением были не слишком обширны и опус­тошены за время войн настолько, что внутри Китая на местах покинутых пашен образовались пастбища. Население муюн- ской империи Янь исчислялось всего в 2460 тысяч семейств³¹, т.е. составляло около 45% населения империи Цзинь перед ее гибелью. При этом значительная часть кочевого населения империи Янь жила в Маньчжурии и с китайцами общалась мало. Племена несли тяжелую военную службу, китайцы — не менее тяжелые трудовые повинности; принцы царствую­щего дома дрожали за свою жизнь, ибо Муюны злоупотреб­ляли братоубийством даже по тем временам. Короче говоря, и эта программа не принесла счастья народам, а симпатии масс имеют в политических интригах и военных столкновени­ях немалое значение.

Поэтому все обитатели Срединной равнины мечтали о пра­вительстве справедливом, твердом и благосклонном равно к китайцам и к инородцам. Как ни странно, и этот вариант нашел свое воплощение, хотя последствия его было невоз­можно предугадать.