ПРЕДЫСТОРИЯ ХУННОВ

При изучении древнейшего периода истории хуннов неожиданное значение приобретает вопрос о древнем населе­нии Сибири и его ареале. Как будет показано ниже, хунны впервые упоминаются в китайской истории под 1764 г.

Во II тысячелетии до н.э. в Южной Сибири археологи различают две синхронные самостоятельные культуры: глаз- ковскую на востоке и андроновскую на западе. «На террито­рии Прибайкалья обитала группа родственных друг другу пле­мен, которые могли быть скорее всего предками современ­ных эвенков, эвенов или юкагиров. Культура их... была чрез­вычайно близка к культуре обитателей верховьев Амура и Северной Маньчжурии, а также Монголии, вплоть до Вели­кой китайской стены и Ордоса. Не исключено, следователь­но, что вся эта обширная область была заселена родственны­ми друг другу по культуре племенами охотников и рыболовов неолита и ранней бронзы... вероятно, говорившими на род­ственных друг другу племенных языках»¹. Позднее с южной частью этих племен — носителей глазковской культуры — столк­нулись и перемешались некоторые предки хуннов². Западную половину Южной Сибири и Казахстан до Урала занимала с 1700 по 1200 г. до н.э. андроновская культура. Носители

ее, принадлежавшие к белой расе, в XVIII веке до н.э. овла­дели Минусинской котловиной и чуть-чуть не сомкнулись C глазковцами на Енисее³. Андроновцы были земледельцами и оседлыми скотоводами⁴; из металлов они знали бронзу, в их могилах сохранились многочисленные изящно орнаментиро­ванные глиняные сосуды. Андроновская культура связана с западом. «Неоднократно отмечалось большое сходство андро- новских памятников со срубными нижневолжских, донских и донецких степей»⁵.

Выше мы уже говорили о динлинах, обитавших в «песча­ной стране Шасай», т.е. на окраине Гоби⁶. Они же населяли Сая но-Алтайское нагорье, Минусинскую котловину и Туву. Тип их «характеризуется следующими признаками: рост сред­ний, часто высокий, плотное и крепкое телосложение, про­долговатое лицо, цвет кожи белый с румянцем на щеках, белокурые волосы, нос, выдающийся вперед, прямой, час­то орлиный, светлые глаза»⁷. Эти выводы, построенные на основании письменных источников, нашли себе подтверж­дение и в археологии. Саяно-Алтай был родиной афанасьев­ской культуры, датирующейся приблизительно с 2000 г. до н.э. Антропологически афанасьевцы составляют особую расу. Они имели «резко выступающий нос, сравнительно низкое лицо, низкие глазницы, широкий лоб — все эти признаки гово­рят о принадлежности их к европейскому стволу. От совре­менных европейцев афанасьевцы отличаются, однако, зна­чительно более широким лицом. В этом отношении они сходны с верхне-палеолитическими черепами Западной Ев­ропы, т.е. с кроманьонским типом в широком смысле этого термина»⁸.

Наследниками афанасьевцев были племена тагарской куль­туры, дожившей до III века до н.э.⁹. Это заставляет думать, что афанасьевцы-динлины пронесли свою культуру через века, несмотря на нашествия иноплеменников.

Около 1200 г. в Минусинских степях андроновскую культуру вытеснила новая, карасукская, принесенная переселенцами с юга из Северного Китая¹⁰, с берегов Желтой реки. Впер­вые в Западную Сибирь проникает китайский стиль. Это не

просто заимствование. Вместе с новой культурой в могиль­никах появляется новый расовый тип — смесь монголоидов с европеоидами, причем европеоиды брахикранны, а монго­лоиды узколицы и принадлежат к «дальневосточной расе ази­атского ствола»¹¹. Такая раса сложилась в Северном Китае в эпоху Яншао. Внешне представители ее напоминают совре­менных узбеков, которые тоже являются продуктом смеше­ния европеоидного и монголоидного компонентов.

Напрашивается сопоставление этого загадочного брахи- кранного европеоидного элемента, пришедшего из Китая, с ди. Но наличие европеоидного элемента разных типов в Си­бири и Китае заставляет решать вопрос так: ди и динлины — народы европейского расового ствола, но различных расовых типов; сходные, но не идентичные¹³.

Г.Е. Грумм-Гржимайло, отождествлявший ди и динли- нов, отмечал: «Длинноголовая раса, населявшая Южную Сибирь в неолитическую эпоху, едва ли имела какую-либо генетиче­скую связь с племенами ди, т.е. динлинами (?), жившими, как мы знаем, с незапамятных времен в бассейне Желтой реки. Скорее в ней можно видеть расу, остатки которой и до настоящего времени сохранились на дальнем востоке Азии (айны. — Л.Г.)»¹⁴. Но динлинами китайцы считали именно эту длинноголовую расу, а Саянские горы называли «Дин- лин»¹⁵. Динлины исчезли с исторической арены в середине II века н.э., а дили — степная группа ди — вступили в нее в IV веке. И надо полагать, что енисейские кыргызы были связаны именно с аборигенами Сибири, динлинами, а не с пришлыми с юга ди. Южная ветвь динлинов, кочевавшая к югу от Саянских гор, перемешалась с предками хуннов, и не случайно китайцы внешним отличительным признаком хун­нов считали высокие носы. Когда Ши Минь приказал пере­бить всех хуннов до единого, в 350 г. «погибло много китай­цев с возвышенными носами»¹⁶.

Распространение племен в Срединной Азии около VII в. до н.э.

Итак, динлины были тем народом, с которым смеша­лись пришедшие с юга предки хуннов.

Китайская история сохранила описание жизни ху, пред­ков хуннов¹⁷, в доисторический период их жизни.

В древности, по-видимому, никакого государственного устройства у хуннов не было. Отдельные семьи кочевали по степи со стадами, состоявшими из лошадей, крупного и мелкого рогатого скота и в меньшей степени верблюдов и ослов.

Кочевой быт отнюдь не предполагал беспорядочного блуж­дания по степи. Кочевники передвигались весной на летов- ку, расположенную в горах, где пышная растительность альпийских лугов манила к себе людей и скот, а осенью спус­кались на ровные малоснежные степи, в которых скот всю зиму добывал себе подножный корм. Места летовок и зимо­вок у кочевников строго распределялись и составляли соб­ственность рода или семьи. Так было и у хуннов.

Однако необходимо отметить, что Сыма Цянь¹⁸, быть мо­жет, отнес в глубокую древность некоторые черты хуннского быта, привычные для него настолько, что он не представ­лял, чтобы могло быть иначе. Думается, что он преувеличил роль кочевого скотоводства в экономике ху, но отрицать пол­ностью скотоводство у степняков Внутренней Монголии эпо­хи неолита было бы неосновательно. Вопрос лишь в том, до какой степени это скотоводство было кочевым.

Наиболее важны для характеристики этого периода исто­рии хуннов следующие замечания: «Могущие владеть луком все поступают в латную (?!) конницу... каждый занимается воинскими упражнениями, чтобы производить набеги... Сильные едят жирное и лучшее; устаревшие питаются остатками после них. Молодых и крепких уважают, устаревших и слабых мало почитают... Обыкновенно называют друг друга именами; про­званий и проименований (родовых. — Л.Г.) не имеют»¹⁹.

Все это свидетельствует о каком-то ослаблении родовых связей, о господстве физической силы над обычаем и тради­

циями. Особенно важно, что в эпоху родового строя источ­ник отмечает отсутствие родовых прозваний, тогда как для поздней исторической эпохи он ясно констатирует полное тор­жество родовых взаимоотношений (см.

Но ослабление родовых связей должно было иметь свои причины тем более потому, что наряду с указанными явлени­ями мы наблюдаем институты и обычаи, бесспорно относящиеся к родовому строю. Например, формой брака была не парная семья, а многоженство, причем жены переходили в число прочего имущества по наследству: мачехи к сыну, невестки к брату, что характерно для патриархально-родового строя. Было бы неверно рассматривать это только как приниженное поло­жение женщины; часто форма брака гарантировала женщину от нищеты в случае вдовства, так как новый муж обязан был предоставить ей место у очага и долю в пище и не мог бросить ее на произвол судьбы. Все вместе указывает на какой-то прерванный исторический процесс, протекавший скорее всего еще тогда, когда хунны жили внутри Китая.

Сверим изложенное с данными археологии.

Шведской экспедицией 1927—1937 гг. во Внутренней Мон­голии открыта культура неолита, причем поздний этап ее дати­руется «временем около 2000 г., если не позже»²⁰. Эта куль­тура резко отличается от неолита Северного Китая, с «кото­рым она имела только известный контакт»²¹.

Вывод напрашивается сам. Неолитическая культура принад­лежала тем степным охотничьим племенам, к которым бежа­ли из Китая сначала разбитые ди, а потом их низвергнутые победители — сторонники династии Ся. Подтверждается ука­занный вывод тем, что «повсюду обнаруживается много ин­фильтраций северокитайской неолитической культуры». По­пытка реконструкции быта неолитического населения приво­дит к заключению, что это были охотники, рыболовы и со­биратели, жившие в постоянных поселениях вдоль рек и озер.

Итак, древние ху, принявшие в свою среду две волны изгнанников из Китая, по согласным указаниям нарратив­

ных и вещественных источников, были народом весьма примитивным, лишенным государственной организации и еще не имевшим даже потребности в ней. Заслуга их перед куль­турой лишь в том, что, освоив кочевое скотоводство, они сумели перебраться через пустыню — песчаное море Гоби, т.е. открыли Сибирь, как их современники-финикийцы, научившись плавать по морю, открыли Европу. Оба откры­тия были важны для судеб истории, и трудно сказать, какое из них более значительно. Так как археология подтверждает, насколько ей под силу, данные китайских хроник, мы долж­ны со вниманием отнестись и к той их части, которая по самой своей природе не может найти археологических под­тверждений, т.е. к описанию брачных обычаев и непочти­тельного отношения к старшим. Данные хроник говорят об отсутствии семейных традиций, а к этому может привести лишь резкое ухудшение условий жизни, когда все слабое об­речено на гибель. Бедность, постигшая предков хуннов, была такова, что все силы уходили на поддержание физического существования, и традиции умирали вместе со стариками.