ВЕЛИКАЯ СТЕПЬ

Посредине Евразийского континента, от Уссури до Ду­ная, тянется Великая степь, окаймленная с севера сибир­ской тайгой, а с юга — горными хребтами. Эта географиче­ская зона делится на две части, не похожие друг на друга.

C точки зрения географии XIX века, эта степь — продолжение восточной степи, но на самом деле это не так, ибо при этом не учитывается характер движения воздушных масс², атмосфер­ные токи, несущие дождевые или снежные тучи. Циклоны C Атлантики доносят влагу до горного барьера, отделяющего восточную степь от западной. Над Монголией висит огром­ный антициклон, не пропускающий влажные западные вет­ры. Он прозрачен, и через него легко проходят солнечные лучи, раскаляющие поверхность земли. Поэтому зимой здесь выпадает мало снега, и травоядные животные могут разгре­бать его и добывать корм — сухую калорийную траву. Весной раскаленная почва размывает нижние слои воздуха, благода­ря чему в зазор вторгается влажный воздух из Сибири, а на юге — тихоокеанские муссоны. Этой влаги достаточно, что­бы степь зазеленела и обеспечила копытных кормом на весь год. А там, где сыт скот, процветают и люди. Именно в восточной степи создавались могучие державы хуннов, тю­рок, уйгуров и монголов.

А на западе степи снежный покров превышает 30 см и, хуже того, во время оттепелей образует очень прочный наст. В результате скот гибнет от бескормицы.

пастбища — джейляу, что делает молодежь, а старики заго­товляют на зиму сено. Даже половцы имели свои постоян­ные зимовки, то есть оседлые поселения, и потому находи­лись в зависимости от русских князей, ибо, лишенные сво­боды передвижения по степям, они не могли уклоняться от ударов регулярных войск. Вот почему в западной части Вели­кой степи сложился иной быт и иное общественное устрой­ство, нежели в восточной³.

Циклоны и муссоны иногда смещают свое направление и текут не по степи, а по лесной зоне континента, а иногда даже по полярной, то есть по тундре. Тогда узкая полоса каменистой пустыни Гоби и пустыня Бет-Пак-дала расширя­ются и оттесняют флору, а следовательно, и фауну на север, к Сибири, и на юг, к Китаю. Вслед за животными уходят и люди «в поисках воды и травы»⁴, и этнические контакты из плодотворных становятся трагичными. За последние две ты­сячи лет великая засуха постигала Великую степь трижды: во II—III веках, в X и XVI веке, и каждый раз степь пустела, а люди либо рассеивались, либо погибали. Но как только циклоны и муссоны возвращались на привычные пути, трава одевала раскаленную почву, животные кормились ею, а люди обре­тали снова привычный быт и изобилие.

Грандиозные стихийные бедствия не влияли ни на социаль­ное развитие, ни на культуру, ни на этногенез. Они воздейство­вали только на хозяйство, а через него — на уровень мощи кочевых держав, ибо те слабели в экономическом и военном отношении, но восстанавливались, как только условия жиз­ни приближались к оптимальным. Но это не означает, что в Великой степи не было никаких государственных перемен. Народы там развивались не менее бурно, чем в земледельче­ских районах Запада и Востока. Социальные сдвиги были, хоть и не похожие на европейские, но не менее значитель­ные, а этногенез шел по той же схеме, как и во всем мире. Кочевники Великой степи играли в истории и культуре чело­вечества не меньшую роль, чем европейцы и китайцы, егип­тяне и персы, ацтеки и инки. Только роль их была особой, оригинальной, как, впрочем, у каждого этноса.