<<
>>

ГЛАВА 15 КАРТВЕЛО-ИНДОЕВРОПЕЙСКИЙ АРЕАЛЬНЫЙ СОЮЗ

Картвело-индоевропейские контакты установлены по данным линг­вистики благодаря трудам Шмидта (1962), Мачавариани (1964), Гам­крелидзе и Иванова (1980, 1984) и ряда других исследователей.

Не вызывает сомнения ученых контакты отдельных индоевропейских диа­лектов с общекартвельским языком-основой. Процесс «индоевропи- зации» картвельского лингвистического типа, возможно, протекал в условиях тесного и длительного контакта между племенами, говорив­шими на картвельских и древнеевропейских диалектах, еще до разде­ления общекартвельского языка-основы на самостоятельные языки» (Мачавариани, 1964, с. 6).

Гамкрелидзе и Иванов (1980, с. 17; 1984, с. 880) указывают, что «передача в картвельских индоевропейских глоттализованпых в ряде форм звонкими согласными ... объясняется происхождением этих форм из определенного индоевропейского диалекта, уже озвончившего се­рию глоттализованных», что, по мнению Дьяконова (1982, с. 19) явля­ется процессом, параллельным сатемизации, т. е. процессом, когда об­щекартвельский вошел в контакт с каким-то древним индоевропейским диалектом, не затронутым процессом сатемизации, по, вероятно, в период, уже более поздний, чем период сатемизации. Эти данные не дают возможности утверждать общеиндоевропейский уровень контак­тов носителей древних и. е. языков и общекартвельского языка-осно- зы. К тому же и многие корреспонденции Гамкрелидзе и Иванова (1984, с. 878—880) сводятся к языкам, сохранившим какие-то призна­ки древнеевропейского, но не индоевропейского единства.

Датировка общекартвельского языка-основы III тыс. до н. э. также свидетельствует о том, что и. е. племена вступили в контакты с пра- картвелами уже после распада позднеиндоевропейского единства. Сна­чала существование общекартвельского языка-основы датировалось Климовым (1964, с. 80) концом III тыс. до н. э. Затем временные рам­ки для него были расширены Климовым и Алексеевым (1980, с.

167) на все III тыс. до н. э. даже с возможным заходом в IV тыс. до н. э. 258

Все это позволяет думать, что наиболее древние картвело-индоевро­пейские контакты могли происходить не ранее III тыс. до н. э., т. е. уже после распада общеиндоевропейского единства, но во время су­ществования пракартвельского языка-основы.

Распад пракартвельского языка, по данным глоттохронологии, да­тируется Климовым (1964) 19 в. до н. э. Гамкрелидзе, Иванов (1984, с. 881) соглашаются с этой датой, но обращают внимание на возмож­ность некоторого ее удревнения.

Асинхронность позднеиндоевропейского и общекартвельского прая­зыков в свете указанных фактов становится очевидной. Это обстоятель­ство и позволяет усомниться в контактах праиндоевропейцев с носи­телями общекартвельского языка. Гамкрелидзе и Иванов также не решаются определенно утверждать существование контактов индоев­ропейского праязыка с общекартвельским языком-основой: «...праиндо- европейский язык или во всяком случае его древние диалектные объ­единения контактировали с общекартвельским языком». Контакты пра- индоевропейского и общекартвельского языков нереальны и по той причине, что реконструируемый общеиндоевропейский язык не носит никаких следов взаимодействия с пракартвельским, в то время как общекартвельский тип подвергся сильной индоевропеизации.

Учитывая изложенные выше хронологические соображения о не­сколько более позднем возрасте общекартвельского по сравнению с позднеиндоевропейским праязыком, естественно предположить, что пракартвело-индоевропейские контакты осуществились в период после распада позднеиндоевропейской общности (в III тыс. до н. э.) между индоевропейскими племенами, отделившимися от индоевропейской общ­ности, и носителями пракартвельского языка. Отсутствие индоевро­пейского диалекта с явственными отпечатками контактов с пракарт­вельским языком свидетельствует, что осуществлявший контакты с пракартвельским языком индоевропейский диалект исчез, не оставив следа в письменной традиции. Для нас важно знать, к какой группе и.

е. языков он относился.

Заимствования из индоевропейских языков в пракартвельский вклю­чает около двух десятков корреспонденций в основном из языков древ­неевропейского лингвистического типа; две параллели связывают его с индоарийским и одна — с хеттским языками (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 877—880). Контакты пракартвельского происходили с диалек­том, выделившимся из древнеевропейского единства, которое, по мне­нию лингвистов, продолжало существовать и после распада общеиндо­европейской общности (Крае, 1957; Абаев, 1965). Трубачев (1985) под­черкивал, что после распада и. е. ядра древнеевропейская диалектная группа, из которой впоследствии развились славянский, балтийские, германский, иллирийский, кельтский, италийские языки, долгое время сохраняла свое единство.

Древнеевропейское лингвистическое единство — прямое продолже­ние позднеиндоевропейской общности в III тыс. до н. э. продолжало сохранять традиции последней. Древнеевропейские изоглоссы в индо­иранских языках позволяют доводить время существования древнеев­ропейского единства до середины III тыс. до н. э. (см. главу 7).

Картвело-индоевропейские встречи, исходя из диапазона существо­вания пракартвельского языка-основы в течение III тыс. до н. э. могли состояться в середине — второй половине III тыс. до н. э. после рас­пада индоевропейского единства. Контакты двух указанных языковых групп были глубокими и долгими, что позволяет предположить их мно­говековое сосуществование на соседних территориях в эпоху до рас­пада общекартвельского единства, т. е. до рубежа Ш/П тыс. до н. э. 17* 259

Следовательно, со времени выделения какой-то группы племен из древ­неевропейской общности не могло пройти более двух-трех веков. Данные лингвистики показывают, что за это время в языке не может произойти коренных перемен. Следует помнить, что основной словарь за 1000 лет меняется лишь на 14% своего состава, а, следовательно, в контакт с пракартвельским вступил не отдельный обособленный ин­доевропейский язык, а диалект древнеевропейского, сохранивший его основные черты и лингвистический тип.

Он и мог передать некоторые архаичные пережиточные общеиндоевропейские, точнее древпеевро- пейские черты пракартвельскому языку-основе. Этот диалект древне­европейского, безусловно, должен был носить следы длительного взаи­модействия с пракартвельским, так как не бывает длительных и тес­ных односторонних языковых контактов. Однако историческим судь­бам не было угодно зафиксировать его в письменной традиции или до­вести до наших дней.

Определение ареала контактов древнеевропейского и пракартвель- ского языков может внести значительные коррекции при локализации псзднеиндоевропейской прародины. Для решения этой задачи необхо­димо иметь представление об ареале общекартвельской прародины.

Локализация в Закавказье общекартвельской прародины по линг­вистическим данным общепринята (Климов, 1964; Дьяконов, 1982; Гамкрелидзе, Иванов, 1984). Это подтверждается и данными топони­мики (там же, с. 881). Их отсутствие исключает из зоны поисков пра- картвельской прародины территории, сколь-нибудь значительно уда­ленные к северу от Большого Кавказского хребта и к югу от Закав­казья. Кроме того, реконструируемое в общекартвельском языке наз­вание «осина» не позволяет помещать общекартвельскую прародину к югу от Закавказья (см. главу 3). В Восточном Закавказье фактичес­ки нет топонимов и гидронимов общекартвельского типа. На крайний запад Закавказья картвельские племена проникли после распада об­щекартвельского единства (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 881). При едином мнении о локализации пракартвельской прародины в Цент­ральном Закавказье одни ученые локализуют ее в «горных местностях западной и центральной части Малого Кавказа» (там же, с. 881), дру­гие— в северной части Закавказья, в частности в Кахетии» (Дьяконов, 1982, с. 18).

Археологический эквивалент пракартвельской общности при лока­лизации ее в Центральном Закавказье и частично в ее западной части при ограничении временным диапазоном в пределах III тыс. до п. э. однозначен, поскольку никакой другой культуры, кроме куро-аракской, в это время и в этом месте не существует (Кушнарева, 1970, с.

181 — 182; Мунчаев, 1975, с. 193). Лишь на рубеже III/II тыс. до н. э. куро- аракская культура сменилась выросшей на ее основе алазано-баден- ской культурой (Глонти, с. 81—83, рис. 2), генетически связанной с последующей триалетской.

Непрерывное культурное развитие в Центральном и частично За­падной Закавказье не только подтверждает мысль Джапаридзе (1976, с. 186) и Дьяконова (1982, с. 18) о пракартвельской атрибуции куро- аракской культуры, но и делает ее единственно возможной в указан­ном регионе. При этом вполне вероятно предположение Дьяконова о хурритоязычности куро-аракских племен в восточной части Закав­казья, поскольку поселения восточной части Закавказья, особенно северо-восточная группа, по Кушнаревой — Чубинишвили (1970, с. 77) значительно отличается о центрально-кавказской «характером построек и сложной системой очагов», а также керамикой (там же, с. 144). «Определенную специфику имеет посуда из группы поселений, 260

локализующихся в юго-восточных пределах куро-аракской культуры» (там же, с. 145).

Попытка Меликишвили (1965) придать куро-аракской культуре ин­доевропейскую атрибуцию не может быть признана состоятельной, по­скольку эта культура не имеет производных ни в Восточной, ни тем более в Западной Европе. По этой же причине не подходит и гипоте­за Гамкрелидзе и Иванова (1984, с. 897—894) о том, что часть куро- аракской культуры скрывает под своей вуалью определенную группу населения, только оторвавшуюся от индоевропейской общности, экви­валентом которой они считают более южную халафскую культуру. Ин­доевропейское влияние на население куро-аракской культуры они ви­дят в обнаружении в ее памятниках свидетельств знакомства с колес­ным транспортом, лошадью и появления в ее ареале нового курганно­го обряда п-огребения. Однако всех этих признаков нет в халафской культуре (Гамкрелидзе, Иванов, 1984, с. 891—892), а в куро-аракской культуре они появляются в памятниках развитой и поздней поры ее существования, а концентрируются, в основном, в северной части ареала этой культуры.

Семито-пракартвельские языковые контакты, по мысли тех же ав­торов, предполагают существование определенной «области на Ближ­нем Востоке, где могли происходить контакты семитских языков как с индоевропейской праязыковой системой, так и с системой южно-кав­казского (картвельского) праязыка» (там же, с. 880). По мнению Гамкрелидзе, Иванова индоевропейский, семитский и картвельский языки имеют «сходство вплоть до изоморфизма в схеме оформления языковых структур, что могло быть результатом длительного взаимо­действия этих языков в пределах определенного ареального единст­ва— союза языков» (там же, с. 871). Свой вывод авторы подтверж­дают наличием числительных и некоторых других слов, заимствован­ных из семитского в картвельский и, возможно, в индоевропейский (Гамкрелидзе, Иванов, W84, с. 878—879).

Работа Палтимайтиса (1984) «Пять важных картвело-балтийских и картвело-семитских схождений» позволяет уточнить уровень заимст­вований как «балто-индоевропейский, т. о. е. древнеевропейский — обще­картвельский». Некоторые из этих схождений свидетельствуют «о за­имствовании из балто-индоевропейского в картвельский, а также о картвельских заимствованиях из семитского» (там же, с. 79).

Влияние общекартвельского на семитский в целом не прослежива­ется. Следовательно, контакты пракартвельского должны быть проис­ходить с каким-то семитским диалектом и в стороне от основной мас­сы семитоязычного населения. Такие контакты не могли происходить, вопреки утверждению Гамкрелидзе и Иванова (1984, с. 880) на тер­ритории одной из областей Ближнего Востока. Ведь Центральное и Западное Закавказье — область распространения общекартвельского— и Северная Сирия, ближайшая к этому региону область семитоязыч­ного населения отделены друг от друга многими сотнями километров и высокими горными хребтами. Остается предположить, что эти кон­такты могли осуществляться в каком-нибудь районе общекартвельской прародины или на приграничных с ней территориях.

Единственной семитоязычной культурой на Кавказе является, по нашему мнению, майкопская (см. главу 14).

Майкопская культура — археологическое свидетельство пребывания семитоязычного населения в пределах и у границ общекартвельской прародины. Связи майкопской (семитоязычной) культуры с куро-арак­ской в настоящее время общепризнанны. Майкопские керамические комплексы обнаружены в нижних слоях куро-аракских поселений в

261

центральных районах Северного Закавказья (Глонти, 1987, с. 80—87); и в такой же стратиграфической ситуации в предгорной зоне Цент^ рального Предкавказья, где нами было установлено хронологическое следование позднекуроаракских подкурганных погребений вслед за майкопскими комплексами (Николаева, Сафронов, 1980, с. 18—80). В горных районах Центрального Предкавказья майкопские комплек­сы можно (судя по находке майкопского топора в куро-аракском комп­лексе из Кобанского ущелья) синхронизировать с куро-аракской куль­турой. В Куртатинском ущелье Северной Осетии майкопская культу­ра, вероятно, входила в непосредственные контакты с куро-аракской культурой. Фрагменты майкопской керамики обнаружены на куро- аракском памятнике, в пещерной стоянке грота Шау-Лагат (Мунчаев, 1975, с. 351). Обнаружение майкопской керамики в одном слое с куро- аракской керамикой на поселении Луговое (Чечено-Ингушская АССР) позволило Мунчаеву (там же, с. 351) уверенно провести частичную синхронизацию двух культур и установить их сильное взаимовлияние.

Таким образом, зона контактов семитоязычного (майкопского) на­селения и носителей общекартвельского языка-основы (куро-араксин- цев) устанавливается в тех же центральных районах Северного Закав­казья и Центрального Предкавказья, где были выявлены древнеевро­пейские инновации (курганы, повозки, сосуды на ножках и др.). Все это позволяет считать эти территории зоной контактов пракартвел с носителями диалектов древнеевропейского и древнесемитского языков.

Центрально-предкавказские памятники куро-аракской культуры за исключением открытого В. П. Любиным комплекса из грота Шау-Ла­гат в Куртатинском ущелье (урочище Фаскау) не были известны до наших раскопок в предгорной зоне Северной Осетии (Николаева, Саф­ронов, 1980, с. 18—80). Это открытие позволило автору отнести к фи­нальной поре куро-аракской культуры некоторые комплексы из Кабар­дино-Балкарии (Кабардинский парк, 2/1, 4/1), относимые ранее к так называемой «северо-кавказской культуре» (Сафронов, 1978, с. 73).

В совместной с Николаевой работе мы подробно описали куро-арак- ские комплексы из раскопанных нами курганов в Северной Осетии (там же) и обосновали это, подчеркнули на корреляционном графике огличия их от керамической традиции кубано-терской культуры (KTK), выделенной в том же сборнике Николаевой (1980, с. 97—119), показа­ли на данных стратиграфии чересполосное сосуществование куро-арак­ской культуры с кубано-терской культурой на ранних этапах ее суще­ствования, привели куро-аракские корреспонденции каждому керами­ческому типу в погребальных комплесах дзуарикаусских курганов, от­носимых нами к куро-аракской культуре (Николаева, Сафронов, 1980, с. 76, рис. 27). Куро-аракская атрибуция указанных комплексов не вызвала возражений у исследователей. Лишь Мунчаев, принявший без ссылок на авторов их дату дзуарикаусских курганов, а заодно и их вывод о хронологическом стыке с кубано-терскими (или северо-кав­казскими, по Марковину), мало корректно поучал авторов, что «рас­смотренные комплексы представляют хронологически довольно огра­ниченный период на грани эпох ранней и средней бронзы, когда здесь начала распространяться северо-кавказская культура» (Мунчаев, 1986, с. 38 сравнить: Николаева, Сафронов, 1980, с. 74), опять же вслед за нами указывая (там же, с. 74, рис. 27): «несмотря па заметные южные влияния, которые прослеживаются на керамике и металле этих памят­ников, последние отражают процесс культурного развития тех райо­нов, где в III тыс. до н. э. «столкнулись» и пришли во взаимодействие майкопская и куро-аракская культура» (Мунчаев, 1986, с. 38).

Не отрицая возможности «взаимодействия майкопской и куро-арак- ской культур» все же укажем, что в курганах Дзуарикау они разделя­ются стратиграфически кубано-терскими памятниками. Выделенные нами куро-аракские памятники в этих районах не связаны с майкоп­скими ни по керамике, пи по металлокомплексу, но сопоставляются с закавказскими поздне-куро-аракскими памятниками типа Сачхере и других и комплексно, и отдельными типами. Это позволяет однозначно определять для них куро-аракскую линию развития. Этот вывод не противоречит и мысли Мунчаева о синхронности наших погребений с алазано-баденской культурой, хотя не исторично пенять нам на неупо- минание этой культуры, если ее выделение (Гобеджишвили, 1980) и выход нашей статьи произошли одновременно в 1980 году.

Наше заключение об отнесении куро-аракских комплексов Дзуари­кау к финальному этапу ранней бронзы — РБ III, т. е. к 21 в. до н. э. не противоречит дате начала алазано-бедепской культуры, памятники которой зафиксированы в ряде центральных раойнов Северного За­кавказья. В это же время в Южной Осетии продолжается культура сачхерских курганов, относимых рядом авторов (Кушнарева, 1970, с. 62) к заключительному этапу куро-аракской культуры; в горах Се­верной Осетии эта культура продолжает свое развитие без видимых изменений. Это подтверждается не только нашими раскопками подкур­ганных куро-аракских памятников в Дзуарикау, но и исследованиями грунтовых куро-аракских могильников (Загли Барзонд I, II и нижне- кобанский могильник) и поселения в кобанском ущелье (Ростунов, 1985, с. 94—130). Керамика куро-аракских погребений в Загли Бар- зонд I, II почти идентична керамике выделенных нами куро-аракских комплексов в Дзуарикау, что делает излишними сомнения Мунчаева в куро-аракской их атрибуции. Не сомневается в куро-аракской атрибу­ции дзуарикаусских погребений и автор раскопок могильника Загли Барзонд, Ростунов, и приводит доказательства, дополнительно к при­веденным нами, выявляет в этом районе 31 погребальный комплекс куро-аракской культуры. Им (Ростунов, 1985) подробно разрабатыва­ется и расширяется число названных нами куро-аракских корреспон­денций для Дзуарикау в куро-аракских памятниках Сачхере (Никола­ева, Сафронов, 1980, с. 76, рис. 27: 1 и 1а), в верхних слоях поселения Амиранис-Гора (там же, с. 76, рис. 27: 2, 2а, 3, За) и Квацхелеби (там же, с. 76, рис. 27: 5, 5а и 6, 6a). В целом устанавливаемая Ростуновым ориентировка связи северо-кавказских памятников на куро-аракские Закавказья такая же, как и в нашей первой публикации Дзуарикау Из юго-западных памятников Грузии корреспонденции с центрально- предкавказскими имеются в основном на поселении и могильнике в Амиранис-Гора (Алалцихский район). Более северо-восточные терри­тории с памятниками Сачхере, Корети, Царцис-Гора, с одной стороны, вплотную примыкают к центрально-предкавказским, с другой стороны, они почти полностью смыкаются с ареалом северо-западной группы КАК (Кушнарева, Чубинишвили, 1970, с. 72—77), сконцентрированной в Шида-Картли и далее на юго-востоке с памятниками Кахетии. Эти памятники, существовавшие на протяжении всего III тыс. до н. э. со­ставляют близкую в территориальном (там же, 1970, рис. 20) и куль­турном отношении групп (там же, с. 77), а по хронологическим и линг­вистическим данным только и могут соответствовать пракартвельской общности.

Северная граница пракартвельской общности, по данным археоло­гии, должна определяться по наиболее северным памятникам куро- аракской культуры, зафиксированным на южной кромке предгорной зоны Центрального Предкавказья. Исходя из изложенных выше аргу- 263

ментов здесь должны были происходить контакты носителей карт­вельского языка-основы и диалекта древнеевропейского языка.

Контакты прикартвельских племен с носителями древнеевропейско­го диалекта могут быть выявлены, исходя из археологической ситуа­ции в предгорной зоне Центрального Предкавказья.

Если археологический эквивалент пракультуре картвелов известен (куро-аракская культура), то эквивалент культуре носителей древне­европейского диалекта требуется установить.

В Центральном Предкавказье в хронологических рамках сущест­вования пракартвельской общности известны только две археологиче­ские культуры, имевшие контакты с куро-аракской культурой: это май­копская и кубано-терская культура. Область контактов могла нахо­диться только в ареале пракартвельской общности и только на Север- HOxM Кавказе, оскольку в Закавказье все III тыс. до .нэ. существует однородная куро-аракская культура. Семитоязычная атрибуция май­копской культуры установлена нами в главе 14. Такшм образом, индо­европейская атрибуция кубано-терской культуры выводится при этих условиях однозначно.

В подтверждение данного расчета необходимо привести факты взаи­модействия куро-аракской и кубано-терской культуры. В Централь­ном Предкавказье, в Дзуарикау присутствуют «чистые» комплексы куро-аракской культуры (Дзуарикау 7/1—3 и ряд других — Николаева, Сафронов, 1980, рис. 16, 17), которые могут рассматриваться как эта­лонные при определении синкретичных комплексов, отражающих раз­ную степень взаимодействия с кубано-терской культурой. Типичными комплексами, свидетельствующими о контактах носителей КАК и KTK, являются Дзуарикау 1/15, 2/2, 2/6, 5/2, 9/1—3. В них сочетаются две керамические традиции и в составе комплекса, и в деталях оформле­ния сосудов.

Стратиграфия курганов Дзурикау показывает, что куро-аракская культура в ЦентральнОхМ Предкавказье появляется, когда майкопской культуры уже нет. Куро-аракский хронологический горизонт находит­ся между двумя горизонтами кубано-терской культуры (Николаева, 1981, с. 82). Это лишний раз доказывает, что единственным партнером для носителей куро-аракской культуры были носители кубано-терской культуры.

Решающие доказательства в пользу, древнеевропейской атрибуции кубано-терской культуры, а следовательно, локализации картвело-ин­доевропейских контактов связаны с обоснованием карпато-волынского происхождения кубано-терской культуры из культуры шаровидных ам­фор, проведенным Н. А. Николаевой (1980, с. 97—120).

Появление носителей древнеевропейского диалекта на Северном Кавказе связано с распадом древнеевропейской общности, которая по­мещалась на севере праиндоевропейского ареала, на территории сов­ременной Польши, Германии, Южной Скандинавии. Из праиндоевро- пейской культуры воронковидных кубков выделилось две культуры — культура шаровидных амфор и культура шнуровой керамики (КША и КШК). Образование КША относят к 28 в. до н. э. (Висляиский, 1970), что согласуется с общей ситуацией распада в начале III тыс. до н. э. позднеиндоевропейской общности.

Культура шаровидных амфор зародилась на периферии культуры воронковидных кубков Куявии. Первые перемещения ее проходили в западном и южном направлениях; носители культуры шаровидных ам­фор вошли в миграционный поток с индоариями (археологический эк­вивалент—кубано-днепровская культура с повозками, см. главу 12), возможно, с хеттами (культура новосвободненских дольменов) и дош­

ли до Кавказа уже к 23 в. до н. э. Причины этих миграций уже осве­щались выше: в основном, это глобальные изменения климата, возра­стание аридности, повышение роли скотоводства в хозяйстве индоев­ропейцев.

Вторая волна носителей КША, носителей древнеевропейского диа­лекта, на Северный Кавказ была связана с давлением другой произ­водной праиндоевропейской культуры KBK — культуры шнуровых ке­рамик. Этот поток был более однороден, составлен культурами, проис­ходящими из древнеевропейской общности—КША (как доминирующий компонент) без включения южных компонентов. Древнейшими памят­никами, оставленными переселенцами, являются Дзуарикау 1/19 и Скачки к/п в Пятигорье с топорами пост-новосвободненского типа, по которым устанавливается дата памятников. «Открытие самых ранних памятников кубано-терской культуры и обоснование неместных ее кор­ней позволяет говорить о миграционном пути появления KTK на Се­верном Кавказе» (Николаева, 1987, с. 15).

Сравнительно-типологический анализ керамического комплекса KTK и КША, проведенный Николаевой (1980, с. 108 и сл.) показал полное соответствие 40 разновидностей (типов) сосудов в двух коллек­циях. Приводимые Николаевой выборки сосудов представительны, со­ставляют более 20% (по количеству от объема коллекций) и почти 100% (от числа типов) (рис. 76 и 77, а также Николаева, 1980, рис. 3—6). В свете концепции индоевропейской прародины становятся по­нятны некоторые формы KTK такие, как чаша на ножке (рис. 77: 22), сосуды с выпуклинами (рис. 77: 15, 17) которые ведут свое происхож­дение от праиндоевропейских культур. «Вазы для фруктов» и выпук­лины— это черты пракультуры Лендьел. Кружки с ручкой, поднима­ющейся над плоскостью устья, в KTK и КША указывают на прафор- му в баденской культуре (рис. 37, 38). Однако эти аналогии, посколь­ку повторяются в КША, могут рассматриваться как общеиндоевро­пейские реалии и как свидетельство ареальных контактов КША (име­ется в виду баденская культура и общие с ней формы). В этом состо­ит «индоевропейский культурный феномен», когда форма сосуда почти в неизменном виде живет тысячелетия, что приводило и приводит в смущение исследователей при поисках западноевропейских аналогов восточноевропейским формам инвентаря.

Сравнительный анализ погребального обряда памятников KTK и КША (Николаева, 1980, с. 101, 102, табл. 1) показывает уникальное сходство по 22 признакам форм надмогильных и могильных конструк­ций, обряда положения погребенного.

Отсутствие собственного металлокомплекса на первых 2-х этапах KTK служит дополнительным подтверждением происхождения KTK от поздненеолитической культуры КША. Появление металлокомплек­са в KTK, начиная с 3-го этапа, послужило обоснованием говорить да­же о картвело-индоевропейском ареальном союзе, учитывая все выше­сказанное о связях KTK и куро-аракской культуры (Николаева, 1987, с. 14).

Наличие глубоких ареальных связей между куро-аракской культу­рой и KTK подтверждается рядом синкретических комплексов, содер­жащих черты двух культур. В традиции KTK куро-аракские черты со­храняются на протяжении нескольких веков (Николаева, 1981; Нико­лаева, Сафронов, 1981).

В традиции куро-аракской культуры они проявляются в курганах на северной границе ареала куро-аракской культуры, в сосудах на ножках, топорах кабардино-пятигорского типа (Дзуарикау 2/2) и по-

265

возок .в генетически связанной с куро-аракской — алазано-баденской культуре.

Глубокие связи пракартвельской κypo-apaκ⅛κoft культуры и KTK, носители которой принесли на Северный Кавказ культурные традиции древнеевропейской общности, подтверждают мнение Гамкрелидзе— Иванова о наличии ареального союза между пракартвелами и одним из диалектов индоевропейского, точнее древнеевропейского праязыка.

<< | >>
Источник: Сафронов В.А.. Индоевропейские прародины. Горький: Волго-Вятское кн. изд- во,1989.— 398 с., ил.. 1989

Еще по теме ГЛАВА 15 КАРТВЕЛО-ИНДОЕВРОПЕЙСКИЙ АРЕАЛЬНЫЙ СОЮЗ:

  1. ГЛАВА 12 СЕВЕРНОЕ И ВОСТОЧНОЕ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ В III ТЫС. ДО Н. Э. ИНДОАРИИ В АЗОВО-ЧЕРНОМОРСКИХ СТЕПЯХ. ВЫДЕЛЕНИЕ КУБАНО-ДНЕПРОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ. АРЕАЛЬНЫЕ СВЯЗИ КДК C ДЯ КИО И ДОЛЬМЕНАМИ НОВОСВОБОДНОЙ
  2. ГЛАВА 14 СЕМИТСКИЙ УЗЕЛ ИНДОЕВРОПЕЙСКОЙ ПРОБЛЕМЫ
  3. Г Л А В А 5 АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ КУЛЬТУРЫ V-IV ТЫС. ДО Н. Э. В ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ НИШЕ ИНДОЕВРОПЕЙСКОЙ ПРАРОДИНЫ. ИНДОЕВРОПЕЙСКАЯ АТРИБУЦИЯ БЛОКА КУЛЬТУР ВИНЧА —ЛЕНДЬЕЛ —KBK
  4. ГЛАВА 1 ПРОБЛЕМА ЛОКАЛИЗАЦИИ ИНДОЕВРОПЕЙСКОЙ ПРАРОДИНЫ В ИСТОРИОГРАФИИ
  5. Глава 15 ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ГОРОДАМИ. ВОЙНА. МИР. СОЮЗ БОГОВ
  6. Языковые семьи и Индоевропейская прародина
  7. РЕЦЕНЗИИ НА МОНОГРАФИЮ В. А. САФРОНОВА «ИНДОЕВРОПЕЙСКИЕ ПРАРОДИНЫ»
  8. Индоевропейские корни этрусков
  9. ЧАСТЬ I ЛОКАЛИЗАЦИЯ 3-х ИНДОЕВРОПЕЙСКИХ ПРАРОДИН
  10. Этнокультурные процессы на Северном Кавказе в контексте индоевропейской истории
  11. Делосский союз
  12. № 105. СОЮЗ СПАРТАНЦЕВ С ПЕРСАМИ
  13. ЧАСТЬ II РАСПАД ИНДОЕВРОПЕЙСКОЙ ОБЩНОСТИ И ВЕЛИКИЕ МИГРАЦИИ ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ В III ТЫС. ДО Н. Э.
  14. № 125. СОЮЗ МЕЖДУ АФИНАМИ И КЕРКИРОЙ
  15. № 124. ВТОРОЙ АФИНСКИЙ МОРСКОЙ СОЮЗ
  16. Распад индоевропейской языковой общности. Первые письменные известия о древнейшем населении Северного Причерноморья (киммерийцы, скифы, сарматы)