Глобалистика и цивилизационный подход
Всякая отрасль научного знания, если подходить к ней с позиций норм науковедения, конституируется при наличии объекта, единого предмета, его включенности в общую картину мира, определенных философских оснований и единого метода.
Разумеется, что с таких позиций науки о глобальном мире едва ли могут претендовать на статус «нормальных». В нынешнем состоянии они предстают как междисциплинарная область, которая, по мнению М. А. Мешкова, «по характеру ближе к такой разновидности научного знания, которая складывается исторически, не обладая системной целостностью», подобно эволюции биологии по С. В. Мейсону [640][641].В русле теоретической культурологии Р. Робертсон предложил понимать под объектом глобалистики некое «глобальное условие человеческого существования» (Global Human Condition), которое видится им в виде некой структуры, не сводимой ни к социальным, ни к этническим, ни к политическим или каким-либо другим отношениям, но рассматривавшейся как в плане бытия, так и в плане сознания. Он акцентировал на роли осознания человечеством процессов глобализации, начало которых выносилось далеко за пределы XX ст.
Глобализация в своем наиболее общем — рамочном — виде предстает как растущая системная взаимосвязанность человечества, выражающаяся в компрессии времени и пространства. Это процесс, формирующий человечество в его всеобщих качествах через связи всех видов и порядков [642]. Можно сказать, что объектом глобалистики является планетарная реальность обще
человеческого мира — целостность, а предметом — процесс становления целостности миробытия человека и структура этого миробытия.
Мироцелостность, по Р. Робертсону, выступает как некое «глобальное обстоятельство», или как «условие существования человечества», и одновременно — как «важнейшая структура» современности, обладающая некоей базовой формой, причем именно эта форма и определяет то, как идет глобализация, или то, как мир становится единым.
Сохраняя валлер- стайновское представление о глобальном мире как системе, он полагает, что этот уровень организации еще не достигнут и глобализация лишь ведет к системности.Он различает развертывание процесса глобализации (мондиализации) и становление структуры глобальности, что позволяет рассматривать различные исторические траектории становления глобальности и разные конфигурации, которые обретает глобальность-структура. Последняя включает самые различные единицы, в том числе государства, общества, межгосударственные системы, цивилизации, индивиды и человечество в целом. Особенно важны признание индивида непосредственной составной частью глобальной структуры и характеристика национальной государственности как возникающей в ходе мондиализации, как момент исторического развертывания этого процесса. Тем самым преодолеваются одновременно и взгляд на нацию-государство как на производную от мировой системы, и противоположный тезис о его первичности по отношению к ней.
Можно определить мироцелостность как органическую совокупность взаимосвязанных и взаимообуславливающих форм социального бытия человека (социальных и биосоциальных групп, наций-государств, мир-империй, мир-экономик, цивилизаций и человечества в целом). Скорее всего мироцелостность не является простым порождением XX века, а должна была периодически заявлять о себе и ранее. Как отмечает Н. А. Косолапов, «единый и целостный мир — качество не только мира, но и наличествующих в нем цивилизаций, признак их духовной и/или материальной экстравертности» [643]. Он является результатом процессов интернационализации, который может проявляться в различные исторические эпохи.
Мироцелостность исследуется в мироведении как социальная реальность. В истолковании строения реальности в философии сложилось два подхода — монизм (Парменид, Спиноза) и плюрализм (Лейбниц). Монизм представляет реальность как сплошное, слитное целое, а ее многообразие оказывается в его рамках обманчивой видимостью, но даже такой взгляд означает невозможность категорического отрицания множественности культурноцивилизационных форм.
Напротив, плюрализм раздробляет реальность на бесконечное множество самостоятельных, обособленных, замкнутых носителей («монад»). Замкнутая в себе «монада» (цивилизация, государство, этнос и т. п.), однако, не может знать ничего, кроме себя самой, поэтому, как показал С. Л. Франк, «должна была бы отождествлять себя со вселенским бытием, то есть мыслить последнее как безусловное единство» l. Отсюда неизбежность идеи «предустановленной гармонии» монад, которая по сути означает признание некоего всеобъемлющего и всенаправляюшего единства многого. Вне единства мира оказывается тем самым невозможным существование многообразия культур. Оно немыслимо хотя бы потому, что оно есть многообразие самобытных культурных единиц, которые конституирует именно начало единства.
Противоречия между двумя подходами преодолеваются на основе анализа мироцелостности как социальной реальности, которая, следуя пониманию реальности С. Л. Франком, есть «антиномистическое единство противоположного или, по другой формулировке, всегда есть нечто большее, чем она сама»[644][645]. Российский философ полагал, что «единство реальности, объем- ля все, возвышается и над противоположностью между единством и многообразием; оно есть единство единства и многообразия» [646]. Важное методологическое значение имеет в этой связи вывод С. Л. Франка о том, что объективная действительность (отличаемая им от реальности) есть «реальность, отчужденная от нас в качестве объекта мысли», «рационализированная, то есть логически кристаллизированная часть реальности» [647]. Познание реальности объемлет и пронизывает поэтому как бытие субъекта, так и бытие объекта. То, что мы понимаем под социальной реальностью, С. Л. Франк рассматривает как мир общения, противоположный миру природы как «объективной действительности» мир истории, представляющий собой сверхиндивидуальный аспект духовной жизни каждого человека. Социальная реальность предстает таким образом как пространство-время диалога цивилизаций, культур, других субъектов исторического бытия-сотворчества, в основе которого лежит нерасторжимое единство «этого» и «иного».
В конце 80-х — начале 90-х годов в атмосфере «деидеологизации» возникли ожидания того, что экономика сможет играть ту роль, которую на протяжении столетия играла в жизни мирового сообщества политика. Однако последнее десятилетие показало, что речь идет об обратных процессах. Сегодня экономика меняет свое внутреннее содержание, начиная проявлять себя не только как способ хозяйствования, но и как доминирующая система управления обществом, становясь политикой и даже идеологией эпохи, новой властной системой координат. Мировой рыночный тоталитаризм, согласно которому люди не действуют, а осуществляют законы мирового рынка (вынуждающие, в частности, минимизировать социальное государство и демократию), выдавая себя за неполитический, действует в высшей степени политически.
В этом смысле «экономизация политики» (по ставшему модным выражению Э. Шеварднадзе) на деле означает политизацию экономики. Более того, в условиях прогнозируемых продовольственных (около 2030 года) и экологических кризисов, перенаселения и обнищания огромных масс насе
ления Юга, усиления демографического давления с Юга на Север, роста безработицы и бедности в западных странах, усиление влияния политики на экономику сохранится. В свою очередь, традиционная геополитика все более наполняется геоэкономическим содержанием, а геоэкономика тем самым трансформируется в способ геостратегического оперирования. Можно прямо утверждать: возрастание роли экономики связано с тем, что экономика становится политикой. Более того, экономика становится стратегией. Экономика превращается в постсовременную форму войны. Грань между экономикой и войной как «продолжением политики иными средствами» в постсовременном мире исчезает.
«Секретом полишинеля» являются масштабные операции против национальных валют, целых государств и региональных экономических пространств, начиная от спланированной атаки группы Дж. Сороса на фунт стерлингов до планов геоэкономической агрессии против СССР путем целенаправленного понижения цен на нефтяном рынке, разрабатывавшихся администрацией Р.
Рейгана. Наиболее масштабные геоэкономические стратегии зачастую вообще остаются вне поля зрения. К ним относятся основные режимы функционирования мировой экономики, ее финансово-правовой контекст. Применение же собственно силы все чаще приобретает избирательный характер. Эффективность геоэкономических технологий была продемонстрирована миру в 80—90-е годы в форме искусно организованного сырьевого бума, вызванного форсированным, едва ли не демпинговым экспортом природных ресурсов, возросшим, в частности, в результате реализации программ структурной адаптации национальных экономик стран Юга к глобальному североцентричному организму. Драматичное снижение цен на сырье, расширение диапазона «ножниц цен», по сути, отменило императив технологического скачка, что привело к свертыванию ряда инновационных проектов, например, в области ресурсосберегающих технологий.Политика выходит на передний план всегда, когда появляются вызовы принятым, предустановленным правилам и когда подвергается сомнению сам характер связей, образующих сообщество. Она предполагает выявление смысла существования сообщества, определение интересов его участников, установление правил их взаимодействия и обеспечение их взаимопонимания.
Возрастание значения политики, политизация социальных и экономических отношений определяется, с одной стороны, растущей ограниченностью используемых человечеством ресурсов, что создает глобальную проблему обеспечения возможностей функционирования и развития социумов, и с другой — тем, что политика, будучи особым типом творческой активности по созданию нематериальных связей, становится основой социальной интеграции глобального мира в условиях его постэкономической трансформации.
Политосфера включает в себя не только собственно политические отношения, связанные с приобретением, удержанием и использованием власти, но и объекты политического воздействия — экономические, социальные, духовные интересы. По К. Шмитту, политическое «может черпать свою силу в самых разных областях человеческой жизни, в ее религиозных, экономических, моральных и иных противоречиях; оно характеризует не какую-то собственную предметную сферу, а лишь степень объединения либо разъеди
нения людей» 1.
Из такого понимания политического вытекает, что противоречия и конфликты в человеческом обществе нельзя раз и навсегда разграничивать на политические и неполитические. В процессе политизации их прежде неполитические разновидности обретают политическую окраску и наоборот. Этот вывод имеет первостепенное значение для конституирования мироведения как науки. Сложившись в пространстве междисциплинарной сферы глобалистских исследований, мироведение с необходимостью должно приобрести черты политической науки.Может возникнуть представление, что за пределами данного определения политического остаются его институциональные аспекты. Это представляется не вполне оправданным, так как политизация неизбежно приобретает характер институционализации, поскольку предполагает процесс формирования устойчивых типов и форм политической практики — политических институтов, посредством которых организуется политическая жизнь, обеспечивается устойчивость политических связей и отношений в рамках политической организации общества.
Политическое является сущностью такого социального института, как государство, выступающего в качестве политического общества. Но политическое не ограничено исключительно государством: возможна и имеет место политизация негосударственных институтов, что проявляется прежде всего в их противопоставлении себя государству в качестве противника, врага. Однако, если учитывать, что государство является политическим институтом лишь за счет требования к гражданам о передаче государственной власти безусловного права на различение друга и врага, то кризис лояльности граждан государству не может не отразиться на способности государственной власти реализовывать решения по поводу объявления дружбы и вражды. Тем самым возникают предпосылки для деполитизации социальных отношений, а значит — для растворения начал организованного порядка в глобальном мире.
Всякое конкретное противостояние является политическим в той степени, в какой оно приближается к разграничению по принципу «друг — враг». Как отмечает Г. Фигал, «политическое, в понимании К. Шмитта, это не нацеленность на силовое противоборство само по себе, равно как и не стремление его избежать. Скорее оно характеризует их тесную взаимосвязь, порождающую некое единство. “Политическое” — не состояние общего мира либо гражданской или международной войны. Скорее это мир в состоянии ясного осознания всех угрожающих ему опасностей — это в такой же степени сохранение мира, как и борьба за него»[648][649]. Такая интерпретация политического дает основания говорить о том, что мироцелостность как объект мироведения есть политический феномен. В пользу ее определения как политического сообщества свидетельствует и то, что мироцелостность предполагает наличие общих интересов и механизмов решения общих проблем. Кроме того, формирование политического сообщества является результатом интегра
ционного процесса. Утрата политической природы мироцелостности угрожает не просто нарушением ее интеграционного качества, но и глобальной социальной катастрофой.
«Употребление слова “политика” не просто констатирует факт. В огромной степени оно его создает», — отмечает Ж.-М. Денкэн \ По его словам, «факт считается политическим, когда для воздействия на него имеется поле маневра. В этом случае противоположные мнения и различные интересы могут проявляться и вызывать дебаты или политический конфликт» [650][651]. Специфическое употребление термина «политика» подразумевает тем самым все явления, в отношении которых существует альтернатива действия и возможность выбора. Центральная проблема политики — это проблема выбора, и в контексте предметного поля мироведения она предстает как проблема свободного выбора для субъектов мирового развития, как проблема альтернативности, в конечном счете — как вопрос о том, будет миро целостность плю- риверсумом или универсумом. В этом смысле мироведение является не только аналитической, но и прогностической наукой.
Политологическое измерение мироведения обращает внимание на формирование нового глобального механизма принятия решений, с принципиально более сложным потоком информации, новым составом участников и совершенно новым раскладом обязанностей и ответственности. В этом заключается сущность процесса мондиализации, формирующего облик мироцелостности как социальной реальности.
Сегодня решения, принимаемые мировым коллективным инвестором, имеют определяющее значение для экономической и социально-политической ситуации во многих странах. Вместе с тем процедура принятия решений не обеспечивает равного участия субъектов мировой политики, она лишена прозрачности, открытости, а экспоненциальный рост объема перерабатываемой информации приводит к неизбежному превращению избыточной информации в сложную иерархическую структуру. Тем самым под вопросом оказываются привычные представления о национальной государственности, народном суверенитете, представительстве интересов и демократической процедуре. Эти политологические проблемы оказываются в центре внимания мироведения.
Тезис К. Шмитта о том, что «политический мир есть плюриверсум, а не универсум», обретает праксеологическое значение в ситуации, когда глобализация превращается в инструмент униполяризации мироцелостности, нивелирующий ее плюралистическую, а значит— политическую— природу. Тем самым мироведение как политическая наука призвано выполнить важную аксеологическую функцию — предотвратить тотальную войну, сохранить политосферу как пространство мира. В этом смысле мироведение является не только теоретической, но и прикладной наукой, призванной предложить стратегические альтернативы для свободного выбора, то есть для политического действия.
Мироцелостность обладает собственной логикой, структурными и деятельностными принципами и поэтому несводима ни к экономике, ни к культуре, ни к международным отношениям или мировой политике. Наряду с онтологическим уровнем она выступает одновременно и на уровне сознания. Погруженность в сознание является отличительным признаком любой социальной системы, в том числе мировой. Сознание не только воздействует на практику, но и благодаря механизму интерпретации реальности является посредником в том влиянии, которое оказывают среда и социальные структуры. Раскрываясь онтологически в процессе глобализации и в структуре мироцелостности, на уровне сознания оно реализуется в форме глобального, или планетарного, сознания, причем оно вовсе не означает выработку единого образа мира. Это представление может служить основой для раскрытия предмета мироведения как новой интегральной социально-политической науки. Он раскрывается в трех измерениях: политический «срез» планетарного сознания как формы общественного сознания; процесс становления и развития мироцелостности, раскрывающийся в сопряженных процессах глобализации и мондиализации; политическое бытие мироцелостности, реализующееся в мироустройстве и миропорядке.
Такое понимание выводит нас на интерпретацию мирового развития как «сложной, раскручивающейся во времени, физическом и социальном пространстве спирали, «рога изобилия», нижний конец которого жестко фиксирован в прошлом, верхний же открыт и совершает вместе со всей спиралью широкие колебательные движения в рамках реально доступных человеку и видимых им альтернатив»[652]. Такая система, предложенная Н. А. Косолаповым, включает сложные подсистемы — государства, регионы, иные образования, меняющиеся в процессе и под влиянием мирового развития. Процессы таких перемен обладают отчетливо выраженным циклическим характером. Следствием их является становление пульсирующего, живого, все более целостного мирового сообщества, с развитием которого индивидуальность составляющих его частей не только не утрачивается, но и становится все более выраженной.
Этот подход к осмыслению мирового развития способствует пониманию характера взаимодействия в его ходе между отдельными частями и измерениями, в частности социокультурным и политическим. Любые существующие модели взаимодействия расположены во времени, но время никогда не бывает нейтральной количественной шкалой для измерения человеческого опыта. Во взаимодействии обшеств, культур нет единого для всех пространства-времени, и это рождает один из драматических парадоксов хронополитики: чем более медленную временную ритмику имеет общество, тем выше вероятность того, что его традиционное политическое пространство станет сокращаться под влиянием вторжения более динамичных культур. Социокультурное время отражает ритмы коллективных действий в каждом обществе, политическое время — ритмы политической жизни.
Точки отсчета для измерения социокультурного и политического времени в каждом обществе выбираются среди событий, социальная значимость которых зависит от национальных традиций и обычаев. Если вектор социокультурного времени складывается из суммы социокультурных ориентаций всех слоев и групп общества, то вектор политического времени зависит преимущественно от поколения, господствующего на политической сцене. Следовательно, направление политического времени может достаточно часто меняться, не совпадая с социокультурной традицией, и такая ситуация часто возникает в модернизирующихся странах. Общество в целом может иметь ретроспективную направленность, отдавая предпочтение повторяемости, сходству и порядку, а вектор политического времени — перспективную, ориентируя на изменения, новизну и прогресс.
В результате наступает ситуация драматического напряжения, намечается болезненный разрыв, способный спровоцировать гражданскую войну. Поэтому политический класс должен чутко прислушиваться к ритмам национальной культуры, чтобы не нарушить тонкой гармонии социума. Искусство политики как раз и состоит в том, чтобы заставить социокультурные традиции служить политическим целям. В культуре существуют парадоксы, когда на крутом повороте развития неожиданно самое архаичное оказывается самым перспективным. Арабская пословица гласит: на крутом повороте хромой верблюд оказывается первым.
В таком контексте первостепенное значение приобретает ответ на те острые вопросы, которые приносит мондиализация: означает ли мондиа- лизация усиление однородности или разнородности мироцелостности, является ли она альтернативной или безальтернативной, имеет она исторические прецеденты или является беспрецедентной, наконец, каков смысл нынешней, кризисной фазы мондиализации? Парадигмальный кризис выразился в неспособности геополитики ответить на следующие принципиальные вызовы:
• победа Запада в холодной войне открыла эру глобальной экспансии западной модели демократии (т. н. «третья волна демократизации»), обернувшейся неототалитарным реваншем. Геополитика не смогла предложить адекватных рецептов от этой планетарной болезни;
• неототалитарное наступление шло «вслед» всплеску этнических на- ционализмов и сопровождалось разрушением «больших пространств» — крупных полиэтнических государств имперского типа, которые всегда выступали главными субъектами геополитики, формировали геополитическую структуру современного мира. Геополитика так и не смогла по сути объяснить «парад суверенитетов», передачу США части морской акватории в Беринговом проливе, невнятную политическую позицию в отношении японских притязаний на Курилы и в отношении расширения НАТО на Восток;
• неототалитарный вызов актуализировал проблему сочетания универсальной (глобальной), региональной (цивилизационной) и государственной (национальной) безопасности. Если «национально-государственный уровень достаточно ясно связан с реальными национальными интересами госу
дарства как геополитического субъекта»1, то подход к глобальной безопасности с позиций национальных интересов оказался далеко не адекватен, что показала практика реализации концепций «устойчивого развития» и «глобального американского лидерства». К осмыслению проблем глобальной безопасности с позиций интересов человечества как ее субъекта геополитика оказалась не подготовленной. Она не смогла и определить место цивилизационной безопасности по отношению к глобальной и национальной.
Доминирующим в процессе становления методологии современного целостного мироведения стал цивилизационный подход, представляющий возможность моделировать мир как живую динамическую систему взаимодействия самодостаточных и саморазвивающихся социокультурных систем — цивилизаций. Цивилизация есть система детерминации общественной жизнедеятельности через духовное производство, то есть культуру в ее социально значимых функциях. Статус цивилизации определяется степенью универсализации утвердившихся в обществе духовных принципов бытия. Единство мировой истории предстает как сосуществование цивилизаций в пространстве и во времени, в их взаимосвязи и взаимодействии. С позиций цивилизационного подхода, как указывает Ю. В. Павленко, «на первый план выдвигается проблема осмысления движения человечества к дискретному (прежде всего в цивилизационном, но также и других — этническом, государственно-политическом и пр. отношениях) единству, к формированию глобальной, всемирной макроцивилизационной системы».
В условиях кризиса прежних теоретико-методологических моделей приверженцы цивилизационного подхода в большей степени ориентировались на компаративные исследования, предполагающие сопоставление конкретного материала в разных социокультурных системах. Хотя ориентация на получение сравнительной дисциплинарной картины и дала возможность в той или иной степени преодолеть западоцентристский редукционизм, все же ограниченность такого подхода заключается в том, что он представляет возможность дать лишь описание специфики отдельных компонентов социокультурных образований и не дает возможности выявить их системную целостность. Компаративистика во многом лишается своего значения, если она не опирается на общую теорию мировой цивилизационной системы и процесса ее развития.
В рамках цивилизационного подхода цивилизация предстает как народ или группа народов, в своей истории переживающих или уже переживших фазу империи, которая воспринимает себя на правах воплощения всеблагого Мирового Града и в силу этого готова диктовать свои стандарты всей ойкумене. Цивилизация не охватывает в равной степени различные слои общества или территории, существует деление на более или менее цивилизованные слои, на центр и периферию, а некоторые образования имеют тенденцию к выпадению из цивилизационных рамок. Кроме того, если раньше [653][654]
принадлежность к определенной цивилизации была лишь вопросом отличия, родового пятна, то ныне это уже вопрос сути, центральное звено мировоззрения. Вместе с тем в современных условиях происходит не только взаимодействие цивилизаций, но и ослабление и размывание сложившихся цивилизационных структур без адекватной замены их новыми.
В этой ситуации задачи новой науки оказываются гораздо шире тех возможностей, которыми обладает цивилизационный подход. Они связаны не просто с осмыслением логики мирового развития как цивилизационного процесса, но и с отысканием политических закономерностей и тенденций развития мироиелостности. Это вызвано, с одной стороны, нарастанием управляемости и контролируемости цивилизационного процесса, а с другой — превращением цивилизационных факторов, проявляющихся лишь через ряд опосредующих звеньев, в политические детерминанты мирового развития, которые проявляются непосредственно.
Политика всегда имеет в качестве определяющих характеристик конфликт и консенсус, поэтому в условиях «столкновения цивилизаций» и интенсивного поиска альтернатив такому развитию мирового цивилизационного процесса потребность в модификации цивилизационного подхода определяется необходимостью отыскания функционального оптимума в структуре и процессе развития мироцелостности, формируемой взаимодействием цивилизаций.
Назревшее совершенствование теоретико-методологического инструментария представляется возможным посредством выработки нового, политико-цивилизационного подхода, дающего возможность учитывать всю совокупность факторов, определяющих мировое развитие, раскрывать его сущностные черты на том или ином конкретном этапе и одновременно быть инструментом выработки практических политических решений. Этот подход предполагает рассмотрение тенденций и перспектив мирового развития не просто сквозь призму его цивилизационного измерения, но и в контексте открывающихся политических альтернатив. Его выдвижение связано с растущей политизацией как доминантой современного мирового развития, и соответственно — с поиском ответов на вопросы о политическом смысле происходящих изменений и о политических технологиях управления цивилизационными процессами.
В его основе должно лежать общефилософское представление о специфике общественной формы движения, которая является единством объективного содержания и субъективной деятельности людей. «Самое важное — выработать свой взгляд на мир, сформулировать свои собственные мегатенденции, которые помогут вам в вашей деятельности, в претворении в жизнь ваших идеалов, вашим взаимоотношениям с людьми и вкладу в общее дело» [655].
Политико-цивилизационный подход основывается на признании многовариантности и плюралистичное™ мирового развития, вплоть до диаметрально противоположной направленности. Он исходит из противопоказанное™ современному научному сознанию линеарного видения общественно
го развития. Этот подход связан с возведением проблемы выбора на принципиально новую ступень. Важность данного подхода определяется повышением вероятности стратегических неожиданностей в условиях многовариантности мирового развития.
Суть политико-цивилизационного подхода заключается в том, что каждый элемент мироустройства, каждое конкретное состояние мирового развития необходимо рассматривать как фрагмент мироцел остности, в которой процессы взаимозависимости определяют воздействие изменений каждого ее сегмента на характер цивилизационного процесса как в мире в целом, так и в рамках отдельных сообществ, что делает необходимым выявление политического смысла цивилизационных изменений в мире. Он акцентирует внимание на поиске угроз цивилизационной безопасности человеческих сообществ в глобальном мире, на необходимости выявления цивилизационных интересов и создании стратегии и политических механизмов их реализации.
Потребность в таком подходе все более остро ощущается. Все большее внимание уделяется осмыслению противоречий, патологических явлений и побочных эффектов мирового развития. Т. Лоуи, например, считает, что «тщательное исследование патологических, антидемократических стратегии и тактики растущего капитализма может внести значительный вклад в политическую науку». Американский ученый имеет в виду необходимость «изучать то, как корпорации реализуют свое право на участие в институтах демократии, в т. ч. использование этого права для подрыва демократических институтов — главным образом за счет применения стратегии и тактики дискредитации политики» [656]. Обращают на себя внимание и процессы распада в условиях кризиса цивилизации Модерна вековых политических и цивилизационных структур и образование новых. Конфликты между ними становятся неизбежными.
С позиций политико-цивилизационного подхода процесс мирового развития является саморазвертыванием потенциала формирующейся мировой цивилизации, содержащей в себе альтернативные, вплоть до взаимоисключающих, векторы развития человечества. Конкретные состояния этого процесса определяются не только закономерностями исторической динамики мирового цивилизационного процесса, не только изменениями в конфигурации соотношения сил между субъектами цивилизационного развития, но и соотношением их этических парадигм, задающих параметры политического выбора.
Основными методологическими принципами политико-цивилизационного подхода являются:
1) принцип целостности — целое больше суммы его частей, а их поведение и содержание создаются и формируются структурами, встроенными в саму систему; каждое целое является частью еще большего целого и равным образом содержит в себе меньшие целые, на деятельность которых оно оказывает структурные, ритмические влияния. Каждое целое имеет своим основанием самость как экзистенциальное выражение принципа целостности
(на планетарном уровне эта самость воплощается в планетарном общественном сознании).
Принцип целостности предполагает обращение к новому, космоцентричному методу восприятия, понимания глобального мира, способному стать новым планетарным антиэнтропийным фактором и уберечь человечество от экологической и нравственной катастроф;
2) принцип плюральное™ — целостность мира, человечества не сводится к некой единой «сущности» или к сумме многих «сущностей», а выступает как совокупность взаимосоотносимых сущностей, и именно в этом смысле глобальность плюральна;
3) принцип симфоничности мирового развития — обнаружение индивидуальности личности и персоналистского характера мирового развития как следствия специфического проявления в ней сверхиндивидуальной целостности. Здесь обращаемся к «философии Всеединства»: «Если уничтожить это высшее, индивидууму нечего будет по-особому выражать и не в чем себя осуществлять, т. е. его совсем не будет. Напротив, чем богаче по содержанию это «высшее», тем богаче и полнее индивидуальное существование. Однако вне «индивидуальных» своих проявлений, вне свободных индивидуумов и иначе как вне свободного их единства, высшего нет; и оно может осуществляться только через индивидуумов и в индивидуумах. Поэтому нельзя его понимать как отвлеченное от индивидуумов нечто, которое бы стесняло их свободу и предопределяло их действия; и потому же можно сказать, что «высшее» само себя осуществляет в свободных актах каждого индивидуума» *;
4) принцип глокализации — глобальный мир как целостность есть единство всего индивидуального, составляющего и выражающего мировое единство, и одновременно множество индивидуальных форм проявления глобальной мироцелостности. Поэтому для его существования и развития необходимо как выражение его множества, то есть сферы локальных, индивидуальных форм бытия, так и выражение его единства, то есть их взаимной связанности, согласованности. Глокализация, таким образом, есть, пользуясь выражением Л. П. Карсавина, «единство, необходимо выражающееся во множестве» [657][658]и одновременно множество локальных форм, выступающих как единство, части которого есть специфические выражения целостности; глокализация представляет собой также процесс адаптации глобальной экономики и культуры к локальным условиям и местаым традициям;
5) принцип системносте мирового развития, дающий возможность моделировать структуры интерпретируемой сущности, иерархии политических, экономических, информационных, культурных связей в рамках мировой целостности. В соответствии с ним мировое сообщество представляет собой единую систему со своими особыми системообразующими характеристиками, структурными составляющими и функциями, устойчивыми связями, зависимостями и отношениями;
6) принцип предельности прогресса — обнаружение и обозначение глобальных «пределов роста», требующее смены самой парадигмы развития со
временной технической цивилизации и форм ее отношений с природой. В частности, речь идет о том, что в конце XX века объемы потребления человеком многих жизненно важных ресурсов и уровень загрязнения окружающей среды уже превысили физически допустимые нормы, темпы амортизации капитала начинают превышать темпы роста капиталовложений, основные фонды пополняются с запозданием, особенно в долговременных инфраструктурах, процентное соотношение всех видов долга к ежегодному реальному объему производства растет, обостряются конфликты вокруг источников инвестиций и способов уничтожения отходов, социальная солидарность идет на убыль, процветает накопительство, усиливаются имущественное расслоение и поляризация общества;
7) формирование новой научной картины мира, определяемой через такие понятия, как нелинейность, неопределенность, бифуркация, стохастич- ность, дискретность пространства-времени. Нелинейность — это порог, за которым поведение системы резко меняется. Наличие «порогов» усугубляет последствия запаздывания обратной связи в формирующейся глобальной системе «население — экономика — среда», что делает глобальные процессы малоуправляемыми, неопределенными, стохастичными.
Бифуркация — это раздвоение течения тех или иных процессов, достигших определенной критической величины, после которой однозначная зависимость между прошлым и будущим состояниями системы теряется. Принцип дискретности пространства-времени означает, что в точках бифуркации образуются предпосылки для качественно новых состояний, дающих качественно иное будущее. Это предполагает, что механические экстраполяции имеющихся тенденций некорректны и не могут служить основанием для долгосрочного прогноза.
Так, например, новые формы коммуникаций чаще всего являются инструментами контроля и гомогенизации, однако их характер, децентрализация сетей СМИ делают их пригодными к использованию для достижения совершенно разных целей. Базирующаяся на системе Интернет «электронная демократия», допустим, может использоваться для привлечения самых широких слоев населения к процессу принятия решений;
8) принцип Ле Шателье, согласно которому внешнее воздействие, выводящее систему из положения равновесия, вызывает в ней такие процессы, которые стремятся ослабить результат воздействия и вернуть систему в состояние равновесия. В определенных условиях эти побочные явления могут иметь определяющее значение. Принцип Ле Шателье особенно полезен при анализе быстрых изменений в обществе, когда он дает возможность с единой точки зрения охватить определенную совокупность процессов;
9) принцип учета немарковских процессов (процессов с памятью), предусматривающий, что любое общество развивается на основе памяти о прошлом, непосредственно влияющей на выбор пути развития, что обуславливает неидентичность путей развития каждой цивилизации. Разрыв с памятью, традициями постепенно ведет к неустойчивости и деградации системы. Если марковские процессы локальны во времени и это дает возможность, зная состояние системы в какой-либо момент времени, в принципе определить вероятностную картину поведения системы в будущем, которая не ме
няется от добавочных сведений о предшествующих событиях, то немарковские процессы учитывают эти добавочные сведения и по своей природе нелокальны во времени. Нелокальность означает, что немарковская система живет одновременно в прошлом, настоящем и будущем. Немарковские процессы описывают изменения структур, в частности возникновение структурных ритмов, обусловленных характером изменения систем, определяемым зависимостью от прошлого;
10) отказ от инструментальной рациональности, ориентированной на жесткие преобразовательно-наступательные технологии, и развитие «мягких», детализированных и тонких технологий интерпретации в глобальном диалоге культур. Речь идет о том, чтобы научиться глубоко понимать и тонко интерпретировать сложный полифонический контекст политического диалога, участники которого придерживаются разных культурных традиций. Искусство политики в глобальном диалоге цивилизаций — это искусство прорыва в ценностное измерение «другой» культуры, где политику необходима особая понимающая методология — методология интерпретации, главным кредо которой является постулат первичности политической культуры по отношению ко всем детерминациям мира политики (институтам, системам и процессам).
Именно политическая культура как совокупность норм, традиций, убеждений, идеалов задает определенную ценностную программу развития политических процессов и институтов, определяет их основные векторы развития. Для человека политического понимать партнера другой культуры — значит переноситься в другое социокультурное измерение, а для этого необходимо преодолеть искушение аристотелевской логики, основанной на законе исключенного третьего: истина или ложь, добро или зло. В традициях незападных политических культур не принято ставить партнера перед подобным жестким однозначным выбором.
Президент Ирана аятолла М. Хаттами характеризует современное положение как «хаос культурно-цивилизационных образов и форм», единственным выходом из этого состояния он считает «диалог, обмен мнениями и опытом и взаимопонимание в различных областях культуры и цивилизации». Он представляет его в двух формах: в форме воздействия аргументов различных культур и цивилизаций друг на друга в процессе истории (оно в основном зависит от социально-географических условий и исторических событий), а также в форме диалога между такими представителями культур и цивилизаций, как ученые, деятели искусств и философы (диалог тем самым становится «деятельностью, основанной на познании и решении, которая не зависит от исторических и географических факторов»). Фундамент для диалога, по мнению иранского президента, а также видного философа и богослова, следует искать в политических и общественных сферах [659].
Важность политического диалога цивилизаций определяется тем, что на протяжении последних трех столетий происходило не взаимодействие, а нарастающее «взламывание» их социокультурных систем регуляции механиз-
мами финансового, торгового, хозяйственного воздействия, а ныне — и технотронными средствами, с целью «приватизации» накопленного достояния в пользу «новых господ».
Диалог не может быть простым. Еще сложнее подготовиться к тому, чтобы слушать другого и воспринимать его. А. Вендт считает, что «основным определяющим фактором общественной жизни является то, как один актор определяет свою сущность по отношению к “другому”». По его словам, подчас характеристика «другого» является единственной изменяемой актерами переменной l.
Возникает вопрос: как преодолеть искушение поспешно интерпретировать другой политический мир в рамках своей картины мира? Ф. Шле- йермахер различает в качестве причин неправильного понимания «другого» пристрастность и поспешность. Он обращает внимание на предрассудки, основанные на пристрастности, и мгновенные ошибочные суждения, вызванные поспешностью. Чтобы избежать этого, политик с самого начала должен поставить перед собой вопрос: как выйти из сферы собственных пред- мнений? Тот, кто стремится понять другую политическую традицию, должен быть готов к открытости, стремиться осознать иное, то есть помнить о своей собственной предвзятости.
Согласно определению А. Ничифоро, «цивилизация — это совокупность способов бытия и способов деятельности группы людей, выражающихся в: 1) материальной жизни; 2) интеллектуальной жизни; 3) моральной жизни; 4) политической и социальной организации рассматриваемой группы» [660][661].
Цивилизация в определенном смысле представляет собой качественную специфику крупномасштабного общества, с присущим ему своеобразием социальной и духовной жизни, его базовыми ценностями и регулирующими принципами жизнестроения, то есть самобытностью, формируемой опытом исторического развития и становящейся основой его самосознания и установления отличий от других обществ. Самобытность, выражая нечто общее, сущностное для данного общества при внутренних различиях, означает выражение единства личности и коллектива, стремления к устойчивости, интеграции и гармонизации.
Обладая этими чертами, цивилизация привносит плюрализм в мировой исторический процесс, отчасти совпадая с мировыми религиями как целостными системами социокультурной регуляции. Собственно, именно в самобытности как жизненном ядре культуры сегодня усматривается один из движущих принципов истории, благодаря которому осуществляется самостоятельное развитие обществ. В основе цивилизации как завершенной попытки наднациональной культуры лежат универсальные ценности, выраженные в мировых религиях, системах морали, права, искусства, которые сочетаются с комплексом практических и духовных знаний и разработанными символическими системами, способствующими преодолению локальной замкнутости.
Цивилизация является интегрированной социокультурной общностью, хотя степень интеграции составных частей цивилизации может быть различной, изменяясь с течением времени. Основой цивилизации является система верований, вырастающая из традиции и нацеленная на устроение общества. Именно в духовных принципах проявляется сущность цивилизации, а посредством распространения духовных достижений осуществляется ее распространение в пространстве и во времени. Глубинный механизм цивилизации заключается в признании и постоянном поддержании устоявшихся ценностей. Любые изменения должны быть приведены в соответствие с устоявшимися традициями; те же нововведения, которые эти традиции игнорируют, вероятнее всего будут отвергнуты.
Цивилизацию пронизывает общий стиль, оказывая воздействие на составляющие ее разнородные элементы. Включая множество культур и языков, цивилизация всегда сохраняет определенные рамки, в которых можно выявить ее собственное содержание, отличное от содержания других цивилизаций. Составные части цивилизации взаимодействуют друг с другом, при этом в случае наличия в ней нескольких государств они в большей степени связаны между собой, чем с государствами других цивилизаций.
Огромный адаптивно-ассимиляционный потенциал цивилизаций, их влияние на обширные, дифференцированные в этнокультурном отношении территории, собственная культурная пластичность в сочетании с устойчивостью к внешним воздействиям дают возможность рассматривать их как «становой хребет» и одновременно — как эффективный механизм пространственно-временного социокультурного взаимодействия. Поэтому для противодействия цивилизационному контрнаступлению Запада традиционным цивилизациям Востока нужна, по словам Ю. В. Яковца, «объединяющая цивилизационная идея», а также «более последовательное осознание и отстаивание социокультурной самобытности» *.
Политическая культура каждой цивилизации — это космос символических форм, для интерпретации которых требуется определенный стиль исследования. Здесь требуется совершенно другая аналитика — понимающая. Понять поступок партнера — значит увидеть его в горизонте возможного выбора — непредопределенным, адресующимся к свободе человека как к единственному источнику. После того, как мы оценили многовариантность поведения в данных обстоятельствах, нам предстоит оценить выбор партнера, понять внутренние мотивы его свободного предпочтения.
Целое следует понимать, исходя из частного, а частное — исходя из целого: отдельные явления и процессы политического мира можно интерпретировать лишь в общем контексте политической картины цивилизации. По словам X. Гадамера, «соответствие всех частей целому суть критерий правильности понимания» [662][663]. Здесь мы сталкиваемся с проблемой герменевтического круга, который в политике может быть представлен в виде дихотомии
политические интересы — политические ценности: прагматичный политик, концентрирующийся на переговорах исключительно на интересах и забывающий о ценностях и традициях другой цивилизации, вскоре после подписания договора с изумлением узнает, что его партнеры интерпретируют подписанный договор совсем в другом смысле, о котором он и не подозревал. Если политический диалог остается на уровне интересов, он бесплоден: это грубый торг, который не сближает, а разъединяет.
Ценности всегда скрыты в процессе диалога, в то время как переговоры ориентируют на решение проблем, которые нуждаются в обсуждении. Ценности воспроизводятся через непрямую коммуникацию. Очевидно, что столкновение ценностей блокирует процесс коммуникации культур, так как против ценностей чужой культуры возразить нечего, их можно либо добровольно признать, либо проигнорировать. Конфликт ценностей двух культур в определенном смысле есть конфликт разных способов мышления, разных картин мира, разных логик. Поэтому вначале общение цивилизаций происходит через пропасть непонимания. О. Надлер предлагает модель разрешения конфликта ценностей с позиций разрабатываемого им эпистемологического подхода и метод диалога метафор, который способствует расширению рациональности в ее классическом смысле. Метафора — это прием сравнения, когда слово или выражение употребляются по аналогии, по сходству, по ассоциации. Ценностный конфликт двух цивилизаций может быть выражен посредством соперничающих метафор, но через диалог метафор они могут достичь взаимного обогащения, устранить многие заградительные барьеры, препятствующие коммуникации.
В контексте диалога культур данная проблема перерастает в актуальность самореализации каждой политической культуры в едином политическом пространстве современного мира. «Тот, чья идентичность поставлена под вопрос, должен осознать, что инаковость — это зеркало его уверенности в себе», — пишет Дж. Рюзен В политическом диалоге «другой» становится посредником в процессе самореализации. Обращаясь к «другому», мы видим себя через него, мы видим себя его глазами, сквозь призму другой политической практики и другого опыта.
Каждая из цивилизаций должна реабилитировать опыт других культур не только как равноправный, но и как расширяющий горизонт собственного бытия. Диалог культур является важным, если не единственным средством познания себя, своей собственной культурно-цивилизационной основы. Как говорит М. Хаттами, «нам нужно как бы отойти на несколько шагов от себя самих, заглянуть за горизонт, а потом с позиций отстранения от своей земли, своей родины, своей души глубже понять свою культуру» [664][665].
Гуманистический диалогизм обогащает партнеров, поскольку он утверждает другого не для обозначения границ своих возможностей, а для их расширения. Такая презумпция позволяет каждой цивилизации преодолеть
свой социокультурный эгоцентризм. Другая цивилизация становится интересной и ценной именно благодаря своим особенностям и отличиям, через них она обращается к нам и говорит с нами. Об этом герменевтическом парадоксе писал X. Гадамер: «Если мы хотим понять, мы пытаемся даже усилить его аргументы» 1.
«Одним из сложнейших горных перевалов на пути диалога между культурами и цивилизациями» М. Хаттами назвал попытку диалога между двумя сторонами, одна из которых использует полностью секуляризованный язык, отрицающий все метафизическое, любой умозрительный религиозный опыт и веру в неизведанное, а другая применяет язык, «верный священным и духовным основам жизни человека». В этом смысле понятна фраза Усаммы бен Ладена о том, что разворачивающийся конфликт — это не конфликт Востока и Запада, ислама и христианства, а конфликт верующих и неверных. Такой конфликт приобретает глобальный и одновременно эсхатологический смысл, принципиально затрудняющий саму возможность диалога между двумя сторонами. Однако М. Хаттами все же не считает такой диалог невозможным, так как «человек больше и шире своего языка» [666][667].
По мнению профессора Тегеранского университета Д. Шайегана, в прошлом имел место плодотворный диалог между цивилизациями, в результате которого происходило создание великих культур Запада и Востока. Однако вызов Нового времени принципиально отличается от взаимодействия культур в прошлом, так как речь идет о тотальном противостоянии исходных принципов организации социального и индивидуального бытия. Утверждение западной цивилизации в качестве универсальной лишает остальные культуры какой-либо этической или эстетической ценности, сводя их к «местному колориту». В такой ситуации синтез культур невозможен, так как привносимые ценности диаметрально противоположны местным, они нацелены не на гармонизацию отношений в обществе или отношений человека с природой, а на голый практицизм, ведут к безжалостной эксплуатации и подрыву условий человеческого существования. Этот процесс означает разрыв с накопленным наследием, отказ от самих себя и как следствие — культурно-историческую амнезию [668].
Характер глобальных процессов современности в контексте диалога цивилизаций диктует необходимость концептуального переосмысления и переформулирования парадигм исследования безопасности, однако здесь по- прежнему доминируют «силовые» подходы, недооценивается негативная роль транснациональных и субнациональных факторов как источников конфликтности.
Очевидно, что условия для диалога как эффективного пути поиска ответа могут быть созданы лишь при условии осмысления всей масштабности
вызова. Поэтому именно с позиций политико-цивилизационного подхода становится очевидной противоположность процессов глобализации и мон- диализации, раскрывается сущность процесса мондиализации как антици- вилизационного, инволюционного процесса, превращающегося в основную политическую проблему современного мирового развития.
Еще по теме Глобалистика и цивилизационный подход:
- 2) Формационный и цивилизационный подход изучения истории. Славянофильство, западничество и евразийство.
- ВАРИАНТЫ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ОБЪЯСНЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА. ФОРМАЦИОННЫЙ И ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ПОДХОДЫ В ИСТОРИЧЕСКОМ ПОЗНАНИИ.
- 2. Подходы к изучению истории, её принципы, методы и связь с другими науками.
- 1. Курс «Отечественная история». Предмет, задачи, методологические подходы в изучении.
- 1. Предмет исторической науки. Методологические подходы к изучению истории
- 5. Исторический процесс образования древнерусского государства: объективные причины и научные подходы.
- 5. Принятие христианства как выбор цивилизационного пути развития.
- РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ ПРИ ПЕТРЕ I. ОСНОВНЫЕ РЕФОРМЫ ПЕТРОВСКОЙ ЭПОХИ И ИХ ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ ОРИЕНТАЦИЯ.
- КОЧЕВАЯ АЛЬТЕРНАТИВА СОЦИАЛЬНОЙ ЭВОЛЮЦИИ Москва 2002 Серия “Цивилизационное измерение” Том 6, 2002
- Цивилизационные модели современности и их исторические корни / Ю. Н. Пахомов, С. Б. Крымский, Ю. В. Павленко и др. Под ред. Ю.Н. Пахомова. — Киев: Наук, думка,2002. — 632 с., 2002
- Цивилизационное сознание и историческое знание : проблемы взаимодействия / И.Н. Ионов ; [отв. ред. Л.П. Репина]; Ин-т всеобщ, истории РАН. - М. : Наука,2007. - 499 с., 2007
- 58. Россия в начале XXI века. Какова ваша точка зрения на место нынешней России в цивилизационном процессе? По какому пути должна идти Россия сегодня? Каковы ценностные ориентиры развития современной России?
- ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ СТРУКТУРА СОВРЕМЕННОГО МИРА В 3-х томах. Том I. ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ СОВРЕМЕННОСТИ. Под редакцией академика НАН Украины Ю. Н. ПАХОМОВА и доктора философских наук Ю. В. ПАВЛЕНКО. ПРОЕКТ «НАУКОВА КНИГА» КИЕВ НАУКОВА ДУМКА 2006, 2006
- 59. Место Российской Федерации в современном мировом сообществе. Назовите геополитический характер вызовов, с которым столкнулась Россия на рубеже XX-XXI вв. Какие достижения и просчеты России в области внешней политики Вы могли бы отметить?
- 9. Характер современных дискуссий о российской революции