<<
>>

Глобальные изменения и «Третий мир» в начале третьего тысячелетия

Развертывание закономерностей процесса воспроизводства в мировом масштабе — важный показатель общественного прогресса в целом, а этапы этого развертывания являются отображением этапов развития самого миро­вого хозяйства.

Объективную основу указанного процесса представляет ин­тернационализация хозяйственной жизни наций в ходе международного разделения труда. В этих условиях общие закономерности данного процесса,

которые проявлялись когда-то исключительно или преимущественно в рам­ках национальных хозяйств, а на международном уровне выступали лишь как сумма внутрихозяйственных процессов, сейчас все сильнее и шире на­чинают проявлять себя в интернациональном измерении.

В современных условиях ни одна страна не может развиваться успешно как полностью закрытая или полностью открытая хозяйственная система, т. е. ориентировать свою экономику исключительно на внутренний или внешний рынок. Поэтому рациональная стратегия развития может походить лишь из определенного соединения внутренних и внешних факторов, внут­рихозяйственного и международного разделения труда. В зависимости от конкретных условий места и времени мера этого соединения может быть разной. Но не может быть отброшен сам принцип такого соединения, так как его нарушение неизбежно ведет к приостановлению темпов роста и сни­жению уровня эффективности производства вследствие недоиспользования удобств внутрихозяйственного или международного разделения труда.

На нынешнем этапе развития человечества наиболее полное и комплекс­ное воплощения тенденции интернационализации производства и обмена между локальными хозяйственными комплексами, в ходе которых значитель­ные массивы продуктивных сил начинают функционировать в качестве дей­ствительно мировых продуктивных сил, нашла в процессах глобализации экономики.

Современная волна глобализации была обусловлена усилением интегра­ции финансовых рынков; стремительным распространением новых нау­коемких технологий и систем связи; распространением сфер деятельности транснациональных корпораций (ТНК), которые размещают производство в планетарных масштабах таким образом, чтобы добиваться его макси­мальной эффективности; отказом ТНК от «фордистской модели» организа­ции труда и их переходом к гибкой системе использования рабочей силы, удержанием своих позиций на новых рынках и адаптацией к изменениям в мировой экономике; возросшей вовлеченностью развивающихся стран в мировую торговлю, в мировой инвестиционный процесс и в международное разделение труда; существенным повышением взаимозависимости между странами; окончанием Холодной войны и распадом биполярной системы; эрозией модели «большого социального компромисса между работой и ка­питалом» в государствах Запада, исчезновением советской системы «капита­лизма без капиталов» и крахом «национально-популистско-модернистских» утопий в странах Третьего мира.

Главные идеологи нынешней глобализационной волны — сторонники неолиберальной философии — усматривают, в сущности, ее стратегическую цель в преодолении разрыва между интернационализацией процесса вос­производства и законами этой интернационализации. Дело в том, что ин­тернационализация процесса воспроизведения — это рост взаимопроникно­вения и взаимозависимости его фаз: производства, накопления и потребле­ния на базе международного разделения труда. Интернационализация же за­конов — более сложный и содержательно другой процесс, возможный лишь в рамках интегрированной экономики, которая предусматривает качествен­ную однородность не только продуктивных сил, но и производственных ОТ­

ношений, или, как минимум, подчинение формационного вызревания эко­номической периферии хозяйственным интересам мирового центра. То есть суть замысла, как представляется, заключается в распространении неолибе­ральной логики на внутрихозяйственные процессы стран периферии через мирохозяйственные связи.

Доминирующая сегодня на Западе неолиберальная идеология пропаган­дирует тезис о том, что глобальная экономическая интеграция, основанная на либерализации торговли, производства и финансовых потоков есть наи­лучший, наиболее естественный и универсальный путь экономического раз­вития, направленный на благо человечества. Согласно этой идеологии, устранение всех преград на пути свободного движения товаров, услуг и ка­питалов является обязательным и достаточным условием для достижения оптимального уровня ресурсообеспечения на всех мировых уровнях. Все страны, а в каждой стране — все социальные группы должны ощущать улуч­шение своего положения. Лишь свободный глобальный обмен может стать творцом занятости рабочей силы и повышения жизненного уровня населе­ния. Все формы протекционизма должны быть исключены. Будущее госу­дарств планеты связано с условием развития глобализации через общий сво­бодный обмен.

Для всех развивающихся стран, по мнению неолибералов, полное рас­крытие каждой из них перед внешним миром является обязательным усло­вием их прогресса и свидетельством готовности к быстрому процветанию наподобие государств Юго-Восточной Азии.

Для периферии отмена всех та­рифных и других барьеров рассматривается как главный залог ее дальнейше­го экономического роста, подобного росту «азиатских тигров», и, как утвер­ждают теоретики глобализации, Восток не имеет другого пути, как только подражать этому примеру, чтобы достичь беспрецедентного подъема и пол­ной занятости. Только рынок и единый рынок, согласно замыслу идеологов современной глобализации, способен обеспечить всеобщее процетание, а все, что противоречит становлению нового мирового порядка — должно ли­бо игнорироваться, либо устраняться.

Таково новое экономическое кредо, утверждающееся в мире. В соответ­ствии с этими ориентирами корректируют свою идеологию, структуру и по­литику в едином стратегическом направлении и основные международные экономические институты, которые в современных условиях стремятся соз­дать глобальную систему свободного движения капиталов, всячески поддер­живать рыночную экономику и жестко ограничивать вмешательство госу­дарства в хозяйственную сферу *.

Существует немало свидетельств благотворного влияния глобализации на мировое развитие, на основании которых утверждается якобы феномен формирования мировой экономики особого типа, содействующей соци­ально-экономическому подъему развивающихся стран, их быстрой модер-

1См.: Allais М.La Crise mondiale d’aujourd’hui. — Paris, 1999; Thomas C. Where is the Third world now? // Review of international studies — Cambridge, 1999. — Vol. 25, Special is­sue. - P. 229-230.

низации, увеличению роли государств Третьего мира в мирохозяйственных связях.

Однако общие изменения показателей структуры производства и эк­спорта стран Третьего мира состоялись под влиянием трансформаций не­большой группы периферийных государств, в то время как подавляющее большинство других развивающихся стран продолжает оставаться сырьевым придатком «Севера». Так, если 103 из 111 периферийных государств на ко­нец 60-х гг. были экспортерами сырья, то на 2001 г. лишь 27 из 111 успешно трансформировались в экспортеров, главным образом, промышленной про­дукции, в то время как 76 продолжали оставаться экспортерами сырья.

Бо­лее того, даже в лоне «промышленной группы» доминирующую роль сыгра­ли Китай, Республика Корея, Малайзия, Сингапур, Таиланд, Тайвань и Гонконг, на которые в 2000 г. приходилось 62 % промышленного экспорта «Третьего мира», в то время, как для государств Ближнего и Среднего Восто­ка этот показатель составлял 11%, для стран Африки — 3 % и для государств Латинской Америки — 17 %.

Тенденция к мифологизации прогресса развивающихся стран методом объединения их экономических показателей с индикаторами роста не­большой группы процветающих полупериферийных государств наблюдается и по другим направлениям. Например, общая позиция относительно увели­чения их доли в мировой торговле за последнее десятилетие была во многом «извлечена» благодаря реальным достижениям в этой сфере Китая, Мекси­ки, Гонконга, Тайваня и Республики Кореи.

Аналогичной оказывается ситуация и с прямыми иностранными инвес­тициями (ПИИ). Получателями 75 % капиталовложений, направляемых в Третий мир до 2000 г., были лишь 12 государств Юго-Восточной Азии и Ла­тинской Америки, в то время как на 140 из 166 развивающихся стран реаль­но приходилось меньше 5 % ПИИ.[261]Т. е. «запрогрессированный», благодаря введению статистики о капиталовложении в небольшой группе периферий­ных стран, усредненный показатель роста ПИИ в Третьем мире, так сказать, распыляет картину.

Не стал исключением и «вектор индустриального прогресса» развиваю­щихся стран. Синтез соответствующих показателей Китая, Малайзии, Син­гапура, Таиланда, Тайваня, Гонконга и Республики Кореи, которые умень­шили свою зависимость от продукции первичного сектора с 50 % в начале 70-х гг. до менее чем 15 % к концу 90-х гг., с индикаторами индустриализа­ции прочего Третьего мира, хотя и поднял «общий вектор», не смог изменить реалий. В Африке, например, доля сырья в структуре экспорта к концу 90-х гг. сохранялась на уровне 80 %, в странах Ближнего и Среднего Восто­ка — на уровне 75 %.

Впечатление, что статистика о благотворном влиянии глобализации на мирохозяйственные процессы существует, так сказать, «независимо» от ре­ального состояния дел в странах Третьего мира, еще более усиливается при рассмотрении экономического положения государств афро-арабского мега­региона.

Например, в 22 арабских государствах с населением в 280 миллионов че­ловек производится всего 2 % ВВП планеты.

Их экономический вес (сум­марный ВВП — 531 млрд долл, в год) равняется экономическому весу Кана­ды (в 9 раз менее населенной, чем арабский мир), или наполовину меньше экономического веса Италии (хотя в Италии в 5 раз меньшее население).

Без учета нефти и газа экономический потенциал арабского мира сов­сем незначителен. В 2000 г. он экспортировал (без учета указанных показа­телей) товаров на сумму 80 млрд долл., что эквивалентно экспортному по­тенциалу Малайзии или Швейцарии. Но с учетом энергоносителей арабские государства продали за границу товаров на сумму 330 млрд долл., т. е. сто­лько же, сколько и Франция, которая имеет в пять раз меньшее количество рабочих рук.

Настораживающим фактором в указанной группе стран стало падение доходов их жителей, в расчете на душу населения, до уровня 1980 г. И если степень распространения нищеты (измеренная долей граждан с доходами меньше 1 доллара в день) здесь ниже, чем в других регионах Третьего мира, то, как считает журнал «Economist», лишь благодаря традиционной благо­творительности, присущей арабскому стилю жизни. Вместе с тем, бедность в арабских странах распространена чрезвычайно широко. Один из пяти ара­бов имеет доход меньше 2 долларов на день. Такое состояние дел сложилось вследствие того, что за последние 20 лет прирост доходов на душу населения (0,5 % в год) в арабских странах был наиболее низким в мире (за исключе­нием региона Субсахарской Африки). Если нынешняя тенденция их эволю­ции сохранится, арабам понадобится по крайней мере 140 лет, чтобы удво­ить свой доход, в то время как другим регионам планеты для этого потре­буется чуть более, чем 10 лет.

Печальной действительностью является и высокий уровень безработи­цы в арабском мире, который, в зависимости от страны, колеблется от 15 % до 30 % трудоспособного населения (и это без учета женщин, 2/3 которых исключены из сферы занятости). По мысли зарубежных экспертов, акцен­тировавших внимание на высоких темпах прироста арабского населения — 3,5 % в год — прирост ВВП в арабских странах должен составлять не менее 5 % в год лишь для предотвращения дальнейшего распространения безрабо­тицы.

Однако в реальной действительности динамика развития этой группы государств далека от желаемой. Средний прирост их совокупного ВВП за прошлое десятилетие не превышал 1 % в год, что в перспективе может угро­жать арабскому миру серьезными экономическими и социальными потрясе­ниями ’.

Еще менее ощутимы положительные результаты глобализации в регионе Субсахарской Африки. К началу XXI в. валовой продукт этого региона, с на­селением около 630 млн человек, был в 8 раз ниже, чем в среднем в мире. А удельный вес африканской экономики в мировом хозяйстве сократился с 3,6 % в 1950 г. до 2,2 % в 2002 г., тогда как товарный экспорт деградировал за те же годы с 7,1 % до 2,3 % от мировых показателей. Значительной пробле­мой продолжает здесь оставаться деиндустриализация экономики, вклад ко­торой в глобальное промышленное производство сократился за последние 10 лет с 2 % до 1 %.

Из 49 беднейших стран планеты 32 находятся в Субсахарской Африке. Масштабы обнищания населения в этой части мира просто подавляют свои­ми размерами: доля жителей субконтинента, которые существуют на сумму менее 1 доллара в день, выросла с 56 % к концу 70-х гг. до 65 % в конце 90-х гг.

Среди причин экономических трудностей африканских стран нужно от­метить зависимость большинства из них от экспорта одного товара. В усло­виях интеграции в мировое хозяйство, эти страны несут большие потери от колебаний конъюнктуры на мировых рынках. Так, в 1998—2000 гг. потери в выручке от экспорта в размере 34—32 % испытали Уганда, Бурунди, Эфио­пия; 28—20 % — Мали, Руанда, Буркина Фасо, Замбия, Судан, Чад, Гана; 20—10 % — Мадагаскар, Танзания, Бенин, Того, Кот-Дивуар.

В том, что касается прямых иностранных инвестиций, то за 1980— 2000 гг. их общий объем составлял 150 млрд долл. Однако, не смотря на та­кое впечатляющее число, доля Африки в общемировых инвестициях сокра­тилась за указанный период с 5,3 % до 2,3 %. При этом преобладающая часть иностранных капиталовложений направлялась в первичный сектор афри­канской экономики. На девять стран-экспортеров нефти в 90-х гг. приходи­лось 75 % ПИИ, поступавших на континент. Самый низкий процент рас­пределения мировых капиталовложений соединяется на африканских тер­риториях с самой высокой в мире рентабельностью инвестиций, которая к концу 90-х гг. была здесь в четыре раза выше, чем в развитых государствах, вдвое превышала аналогичный показатель в Азии, на 2/3 превосходила по­казатель в Латинской Америке и была, в общем, в 2,5 раза больше, чем в ми­ре в целом *.

Причиной тяжелого социально-экономического положения африкан­ских стран стало много факторов, связанных с их географическим располо­жением и особенностями внутреннего развития. Авторитетный американ­ский экономист Дж. Сакс выделяет, например, среди них «проклятие тропи­ков» — трудный для жизни человека климат, ухудшение здоровья значи­тельной части населения, сложные погодные условия, недостаток осадков, расширение засушливых территорий, низкое качество почв и т. п. С другой стороны, директор исследовательской группы по проблемам развития при Мировом Банке (МБ) П. Коллиер и директор центра исследования эконо­мики Африки при Оксфордском университете Я. Ганнинг подчеркивают значение политических, демографических и исторических факторов, среди которых авторитарные традиции, коррупция и бюрократизм, колониальное

наследство, политическая раздробленность континента, узость рынков, зна­чительное участие государства в экономической жизни [262].

Рост цен на нефть в 1973—1974 гг. и в 1979 г., ухудшение условий между­народной торговли для Африки, неэффективное внутреннее управление хо­зяйством вызвали здесь в начале 80-х гг. затяжной кризис и резкое увеличе­ние внешней задолженности. Первоначальные стратегии развития оказались дискредитированными. Реакцией на текущее состояние дел стала позиция международных финансовых институтов, в соответствии с которой афри­канским странам был вынесен вердикт: постколониальная политика их ли­деров противоречит «свободной рыночной политике».

В 90-х гг. международные финансовые институты разрабатывают для Африки программы структурных реформ. Западные доноры поддерживают новые подходы международных финансовых учреждений. Падение влияния марксистской идеологии блокирует в странах континента возможность кри­тики «слева» на согласие правящих кругов реализовать планы структурной перестройки. В результате — последние 20 лет превратились в период упадка и обнищания народов Субсахарской Африки. Из-за нехватки инвестиций и влияния глобализационных процессов крестьянское товарное производство и промышленность региона оказались в состоянии глубокого кризиса. Дли­тельное время международные финансовые институты игнорировали крити­ку в свой адрес, ссылаясь на то, что африканские государства реализовали структурные реформы или в неполном объеме, или несвоевременно.

Однако, как отмечают в общем исследовании специалисты-африканис­ты Д. Брайсон из Голландии и Л. Банк из Южно-Африканской Республики, к концу 90-х гг. противоречия и недостатки осуществлявшихся под давле­нием Мирового банка и Международного валютного фонда преобразований в странах Африки становятся настолько аномальными, что их уже невоз­можно было игнорировать [263]. Международные учреждения предприняли по­пытку изменить идеологию и политику. Это, в частности, прослеживается в докладах Мирового банка — «Voices of the poor», — Washington, World Bank, 2000, и «Can Africa claim the 21 century», — Washington, World Bank, 2000 — и сводится к трем главным положениям: 1) борьба с бедностью провозгла­шается одним из ведущих приоритетов; 2) признается, что политика либера­лизации в Субсахарской Африке вызвала ухудшение ее позиций на мировом рынке; 3) принимается постмодернистская ориентация, допускающая мно­говариантность развития без определенной цели. Отдельно признается, что мировой рынок, вопреки ожиданиям, оказался одним из «внешних шоков», вызвав экономический регресс и подорвав конкурентоспособность сельско­го хозяйства и промышленности Африки.

Двадцатилетний эксперимент с неолиберальной рыночной экономикой на африканских территориях, наложил, как кажется, глубокий отпечаток на сознание политических элит африканских стран. Характеризуя сдвиг в ми­

ровосприятии этих элит, произошедший под влиянием «внешних шоков» и их последствий для африканских экономик, профессор Центра африкан­ских исследований при Калифорнийском университете Дж. Мойо отмечал, что «современные африканские глобалисты — это [последователи] непос­тоянной моды, чьи идеологические истоки находятся, скорее, в Америке, чем в Африке. Поэтому они неустанно теряют доверие и будут неизбежно ощущать давление со стороны новых националистов, которые рассматри­вают глобалистов как агентов иностранного влияния...» [264].

Таким образом, современный глобализационный феномен проявил, по мере его распространения, важные недостатки и противоречия на уровне эк­зогенных процессов и качественных признаков, идеологии, практической политики и соответствия достигнутых результатов запланированным целям. На их фоне тезисы неолиберальных идеологов относительно благ глобализа­ции выглядят, скорее, как реформаторская апологетика, стремление выдать желаемое за действительное.

Сам факт детального очерчивания теоретиками глобализации ее преи­муществ уже является конъюнктурным по своей сути. Дело в том, что глоба­лизация не начиналась как международный теоретический проект и вообще не была целостной интеллектуальной конструкцией, в связи с чем ее кон­цептуальные параметры представляются довольно сомнительными. Реаль­ная эволюция мировой системы никогда не направлялась никакими глоба­льными или локальными формами «мышления развития» или «политики развития». В современной истории человечества секторы экономики, наро­ды и регионы периодически сменяют друг друга в роли лидера социального и технического прогресса. Смена лидера происходит после продолжитель­ного кризиса в системе, в ходе острой конкуренции за лидерство и гегемо­нию. Центральное доминирующее ядро в процессе развития цивилизации двигалось, как это подметил ещё Г.В. Гегель, по земному шару в западном направлении, пока, в конце концов, роль ведущей силы не перешла к севе­роатлантическому региону во главе со США, которые стали бороться за ут­верждение своего привилегированного положения в международном разде­лении труда и власти.

Глобализация не является, к тому же, и инициативным продуктом сог­ласованной международной деятельности развитых мировых государств, поскольку нынешняя глобализационная волна была инициирована не ими, а рыночными силами, в то время как сами рынки в последнее десятилетие развивались скорее, чем контролирующие и регулирующие их функции го­сударства. В этом заключается еще одно противоречие современного этапа глобализации, когда согласование и апелляция относительно ее стратегии генерируются в мир-системном ядре на государственном уровне, а главным звеном планетарной экономической интеграции (т. е. глобализационной практики) выступают транснациональные корпорации и международные финансовые круги.

Особенность сложившейся ситуации заключается и в том, что неолибе­ральная логика международных рыночных сил не признает политэкономи- ческих категорий, вследствие чего государство, как единый возможный ав­торитетный агент в «переговорном процессе» с этими силами даже гипоте­тически не имеет возможности «войти» в этот процесс.

Проблематичность достижения согласованных действий по вопросу о путях продвижения глобализации усиливается еще и в связи с тем обстоятель­ством, что сама перспектива адресного обращения к наиболее динамичному компоненту современной экономической системы — финансовому капита­лу — невозможна ввиду деперсонифицированности и космополитичности адресата, географической абстрактности его предпринимательских интере­сов и специфики бизнеса в сфере профессиональной деятельности.

Как отмечал по этому поводу профессор Калифорнийского университе­та М. Кастельс, не существует «глобального капиталистического класса, а есть лишь глобальная капиталистическая логика. Капитал перемещается между акциями, а не между странами. 97 % мировой торговли состоит из финансовых соглашений и только 3 % приходится на соглашения с товара­ми и услугами. Для финансовых потоков страна не имеет значения, глав­ное — это надежность валюты» ’. Вот почему теоретические начертания мысленных преимуществ неолиберальной глобализации не только вызы­вают скепсис, но и воспринимаются как попытки растворить содержатель­ную сторону ее важнейших признаков в популистских абстракциях.

Будучи многомерным, полиформным и плюралистическим явлением, глобализация не распознается пока что из позиции обособления ее естес­твенных закономерностей от приписываемых, не прогнозируется с точки зрения определения перспектив возвратности ее процессов и цикличности распространения ее волн.

О том, что распространение глобализации в 90-х гг. только усилило преимущества стран «центра», свидетельствует, например, тот факт, что в 2001 г. зарубежные филиалы американских корпораций «возвратили» в США 134 млрд долл, прибылей по сравнению с 58 млрд долл, в 1990 г. Дис­баланс интересов проявляется и в распространении на развивающиеся стра­ны законов и норм экономического функционирования, которые развитые государства считают для себя необязательными. Так, требование к странам Третьего мира о снижении таможенных барьеров согласовывается у разви­тых государств с практикой поддержки высокого таможенного уровня отно­сительно экспорта товаров из стран Третьего мира, благодаря чему эти стра­ны теряют ежегодно до 700 млрд долл, экспортной выручки; требования к развивающимся странам ликвидировать протекционизм сосуществуют у них с мощной протекционистской защитой собственного производителя: еже­годно им предоставляется около 360 млрд долл, на поддержку аграрного сек­тора национальных экономик и 450 млрд долл, на поддержку промышлен­ности.

Фактором углубления неравномерности развития стала и кредитная по­литика западных государств. За последние 20 лет страны «Юга» выплатили «Северу» по долговым обязательствам 3 трлн 450 млрд долл., или сумму, ко­торая в 6 раз превышала начальный уровень долгов. Но долг «Юга» этим не был исчерпан и представляет сегодня свыше 2 трлн долл., из-за того, что на­числения из обслуживания долгов, прописанные странам периферии в 80-е гг., были в 4 раза выше нормы, принятой в расчетах между государства­ми Запада [265].

То есть на современном этапе развития глобализационного процесса общее состояние дел видится таким образом, что эволюционные черты гло­бализации выводятся из доминирующей в США неолиберальной экономи­ческой модели, что и приводит к подмене универсальных закономерностей глобализации западными императивами. А это, в свою очередь, искажает гло­бализационный процесс в такой мере, что он из средства структурно-функ­циональной гармонизации и прогресса превращается в систему распростра­нения отсталости и убожества большинства стран и народов планеты.

Продолжает углубляться разрыв в уровнях доходов между богатыми и бедными странами и народами. Если в 1960 г. доходы 20 % богатейшего на­селения планеты превышали доходы 20 % беднейшего населения в 30 раз, то сегодня — уже в 82 раза. При этом, на первую категорию приходится 86 % мирового ВВП, 68 % прямых иностранных инвестиций и 82 % мирового эк­спорта, в то время как на вторую — 1 % мирового ВВП, экспорта и прямых иностранных инвестиций. Прибыль 300 богатейших людей планеты превы­шает доходы двух миллиардов беднейшего населения, тогда как обнищание и голод продолжают расползаться по ойкумене.

Тезис неолибералов о благотворности открытия рынков и преимущес­твах глобального движения капиталов и рабочей силы продолжает остава­ться корректным только относительно богатых стран. Сопоставление общих потоков ресурсов с «Севера» на «Юг» (включая все виды двусторонней и многосторонней помощи, гранты, торговые кредиты, частные прямые ин­вестиции и банковские займы) с обратными финансовыми потоками с «Юга» на «Север» только в рамках обслуживания долгов свидетельствует о том, что отрицательное сальдо в ущерб «Юга» и в пользу «Севера» равнялось 43 «планам Маршалла», которые «Север» выкачал, начиная с 1982 г., из стран Третьего мира.

Прямым следствием такой политики, собственно, и стала как деграда­ция среднегодового дохода на душу населения в 141 периферийной стране на 0,8 % за последние 30 лет, так и увеличение за тот же период численности беднейших стран планеты с 25 до 49.

Нужно особенно отметить, что частые ссылки адептов неолиберализма на успехи экономического развития «азиатских тигров» (Сингапур, Гон­конг, Тайвань, Южная Корея, Таиланд) и «драконов» (КНР, Индонезия, Индия) как образцов для подражания не только дефектны и конъюнктурны,

но и не отвечают действительному состоянию дел. Успех азиатских «новых индустриальных стран» (НИС) был во многом обеспечен местным капита­лом, который поддерживало государство, которое, собственно, и сыграло решающую роль в достижении экономического прогресса этих стран. Оно стимулировало инвестиции местных фирм в национальную экономику, сконцентрировало необходимые ресурсы на развитии стратегически важных областей промышленности, защитило местный капитал от иностранной конкуренции с помощью субсидий, контроля над импортом и т. п.

Проводя политику «дозированного либерализма», именно государство добилось здесь хозяйственного прогресса за счет увеличения, прежде всего, внутреннего спроса, который обеспечивал прирост ВВП за прошлые десяти­летия, в частности, в Таиланде — на 84—86 %, в Индонезии — на 90—91 %, в Индии и КНР — на 94—96 %. Такой успех был также результатом жестокой регламентации внутренних экономических свобод, по мировому рейтингу которых, например, Южная Корея и сейчас находится на 38 месте, Таи­ланд — на 56, Индия — на 73, Индонезия — на 77 и КНР — на 101.

Нынешние же подходы неолибералов к проблемам развития заклю­чаются в прямо противоположной оценке роли государства в этом процессе. Если в моделях развития НИС государству принадлежала главная роль, то неолиберальная модель предусматривает резкое ослабление роли государ­ства в хозяйственном развитии и поощрение частного предпринимательства как основного мотора экономического прогресса.

Главный недостаток неолибералов в их освещении опыта хозяйственно­го развития государств Юго-Восточной Азии заключается в том, что в своих работах они разъединяют и потом произвольно компонуют в новом соеди­нении количественные и качественные характеристики разных явлений, т. е. мифологизируют собственные абстракции, претендуя на концептуали­зацию реальности. В более широком плане следствием такого подхода и яв­ляется профанация современного глобализационного феномена, когда объ­ективная потребность человечества в планетарной хозяйственной интегра­ции, в гармонизации экономического развития, в интенсификации обмена передовыми идеями и новейшими технологиями — т. е. потребность в рас­ширении границ социальной вселенной — органически связывается с ирра­циональной основой, на которой реализуется эта потребность, а именно, теорией и практикой неолиберализма.

Даже наиболее общие результаты продвижения неолиберальной модели на планетарном уровне свидетельствуют, что свободные рынки не приведут ни к экономической конвергенции, ни к всеобщему процветанию.

Среднегодовой прирост мирового валового продукта продолжает сокра­щаться с 5 % в шестидесятых до 3,6 % в семидесятых и 2,8 % в восьмидеся­тых и девяностых годах. Мировые потоки иностранной валюты, которые достигли 2 трлн долл, в день, на 98 % являются спекулятивными. Продажи ТНК за пределами стран базирования на 20—30 % превышают их экспорт. С международным бизнесом связан относительно немногочисленный пласт наемных работников — около 30 % глобальной рабочей силы — тогда как большинство активной рабочей силы исключено из процесса глобализации и формирует широкий социальный пласт бедняков-маргиналов. Средняя

цена труда в развивающихся странах в 70 раз ниже, чем в развитых государ­ствах, а реальная средняя зарплата в странах периферии с начала 80-х гг. уменьшилась более, чем на 60 % l.

Да и сам процесс упомянутого планетарного продвижения, в плане вос­приятия неолиберальной философии народами разных стран, продолжает оставаться чрезвычайно условным явлением в результате существования значительных культурно-исторических расхождений между социумами раз­витых и периферийных государств. Так, если в силу специфических условий эволюции американского общества, согласно исследованиям Г. Бекера и Ф. Фукуямы, здесь сформировалась социальная среда с чрезвычайно высо­ким общенациональным духом предпринимательства — до 80 % мотивов индивидуального поведения граждан подчинены поискам прибыли — то в большинстве стран Третьего мира картина совсем другая. Для африканского и арабо-исламского регионов, где количество неграмотных колеблется в пределах 40—70 %, где доминирует общинная и клановая, а не индивидуаль­ная психология, где уважение к родоплеменным традициям и соблюдению норм шариата всегда будет доминировать над стимулами поиска доходов, а посещение мечети всегда будет важнее посещения биржи — сама идея абсо­лютизации духа предпринимательства неприемлема.

Таким образом, стратегия внедрения политики структурной перестрой­ки ведет к экономическому геноциду периферии, осуществляемому путем сознательного манипулирования рыночными механизмами, которые, в свою очередь, превратились в орудие наказания за поведение, не подчиняю­щееся императиву обеспечения максимальной прибыли. Реализация прог­рамм макроэкономических преобразований оказывает содействие интерна­ционализации неолиберальной политики под прямым контролем МБ— МВФ, которые представляют финансовые и политические интересы разви­тых мировых государств. Эта новая форма господства — «рыночный коло­ниализм» — подчиняет народы и правительства влиянию мир-системного ядра через виртуальную «игру рыночных сил». Одновременно она просто опровергает высший смысл глобализации как стадиально определенного всемирно-исторического феномена.

Как кажется, объективное идеологическое и политическое корректиро­вание глобализационных процессов может не только стать средством вытес­нения из них неолиберальной «логики призрачности», но и преобразование их в орудие, с помощью которого человечество овладеет экономической сре­дой и усовершенствует ее.

Еще совсем недавно, около 20 лет тому назад, человечество консолиди­ровалось вокруг таких задач, как экономический рост, эволюция занятости, удовлетворение основных потребностей человека, сокращение в мире бед­ности, справедливое распределение планетарных материальных благ. Одна­ко с переходом функций разработки стратегии развития от национальных

См.: Chossudovski М.The globalisation of poverty: impacts of IMF and World bank re­form. — London, 1997. — P. 38; Finance and development. — Washington, 2001. — Vol. 38, № 2. - P. 34-37.

правительств к международным финансовым институтам и распростране­нием неолиберальной идеологии внимание мирового сообщества было пе­реключено на урегулирование внешней задолженности стран, программы стабилизации экономики, структурные изменения, либерализацию и т. п. — в сущности, в ущерб всему тому, что раньше понималось под развитием. То есть отрицательный синтез неолиберальной идеологии с глобализацион­ным проектом привел к обесцениванию глобализационного феномена и подмене целей развития.

Таким образом, экономическая деградация большинства стран перифе­рии, хищническое использование их ресурсов, усиление в них социального напряжения — все это является закономерным следствием деятельности международных рыночных сил в условиях неолиберальной глобализации. В условиях глобальной неолиберальной экономики международные рыноч­ные силы, в случае бесконтрольного функционирования, могут самым су­щественным образом сократить (если не уничтожить) среду своего сущест­вования.

В заключение следует отметить, что сохранение доминирующей роли неолиберальной идеологии может иметь фатальные последствия не только для глобализационного процесса, но и для развития современной цивилиза­ции в целом. По емкому определению российского историка А.И. Фурсова, в августе—декабре 1991 г. кончилась эпоха революций, начатая в июле 1789 г. во Франции. Под сладкие звуки антикоммунистической свирели Ло­вец крыс — капитализм — завершил вывод масс из Истории. «Свобода, ра­венство, братство» — лозунги, которые свыше 200 лет освящали социальные преобразования, противостоя рынку и социальному неравенству, — словно бы растворились сами по себе. Реальность и господствующая идеология впервые за последние 150—200 лет совпали в условиях исчезновения анти- капиталистической идеологии 1.

Драматизм сложившейся ситуации заключается, прежде всего, в том, что при всем богатстве опыта и идейно-теоретических достояний Западной цивилизации, ею была выбрана идеология, наименее приспособленная к восприятию планетарным сообществом. Круг замкнулся. И его «размыка­ние» именно в идеологическом звене является необходимым условием дальнейшего поиска путей общечеловеческого общественного прогресса.

<< | >>
Источник: ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ СТРУКТУРА СОВРЕМЕННОГО МИРА. В 3-х томах. ЦИВИЛИЗАЦИИ ВОСТОКА В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ. КНИГА II. КИТАЙСКО-ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ МИР И АФРИКАНСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ ОБЩНОСТЬ. ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ И УРОКИ ДЛЯ УКРАИНЫ. Под редакцией академика НАН Украины Ю. Н. ПАХОМОВА и доктора философских наук, профессора Ю. В. ПАВЛЕНКО. ПРОЕКТ. «НАУКОВА КНИГА» КИЕВ НАУКОВА ДУМКА 2008. 2008

Еще по теме Глобальные изменения и «Третий мир» в начале третьего тысячелетия:

  1. Южная сирия в начале I тысячелетия до н. э
  2. Племена Закавказья в начале I тысячелетия до н. э
  3. Культуры бронзового века в начале II тысячелетия до н. э
  4. Политическая карта Шумера в начале III тысячелетия до н. э
  5. 28. Россия в начале XX в. Революция 1905-1907 гг. Изменения в политической жизни страны после революции.
  6. 63. Изменение во внешней политике России в начале 21в. Место России на международной арене
  7. Лекция 12 КУШАНСКОЕ ЦАРСТВО. ИНДИЯ В НАЧАЛЕ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ Н. Э.1
  8. Ю.А. Волков. ИСТОРИЯ (КУРС 1) ЮНИТА 2. РОССИЯ И МИР В НАЧАЛЕ-СЕРЕДИНЕ XX ВЕКА. МОСКВА 2011, 2011
  9. Императоры третьего столетия
  10. Лекция 1 ОБЩИЕ ЧЕРТЫ ТРЕТЬЕГО ПЕРИОДА ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ