Глобальные изменения и «Третий мир» в начале третьего тысячелетия
Развертывание закономерностей процесса воспроизводства в мировом масштабе — важный показатель общественного прогресса в целом, а этапы этого развертывания являются отображением этапов развития самого мирового хозяйства.
Объективную основу указанного процесса представляет интернационализация хозяйственной жизни наций в ходе международного разделения труда. В этих условиях общие закономерности данного процесса,которые проявлялись когда-то исключительно или преимущественно в рамках национальных хозяйств, а на международном уровне выступали лишь как сумма внутрихозяйственных процессов, сейчас все сильнее и шире начинают проявлять себя в интернациональном измерении.
В современных условиях ни одна страна не может развиваться успешно как полностью закрытая или полностью открытая хозяйственная система, т. е. ориентировать свою экономику исключительно на внутренний или внешний рынок. Поэтому рациональная стратегия развития может походить лишь из определенного соединения внутренних и внешних факторов, внутрихозяйственного и международного разделения труда. В зависимости от конкретных условий места и времени мера этого соединения может быть разной. Но не может быть отброшен сам принцип такого соединения, так как его нарушение неизбежно ведет к приостановлению темпов роста и снижению уровня эффективности производства вследствие недоиспользования удобств внутрихозяйственного или международного разделения труда.
На нынешнем этапе развития человечества наиболее полное и комплексное воплощения тенденции интернационализации производства и обмена между локальными хозяйственными комплексами, в ходе которых значительные массивы продуктивных сил начинают функционировать в качестве действительно мировых продуктивных сил, нашла в процессах глобализации экономики.
Современная волна глобализации была обусловлена усилением интеграции финансовых рынков; стремительным распространением новых наукоемких технологий и систем связи; распространением сфер деятельности транснациональных корпораций (ТНК), которые размещают производство в планетарных масштабах таким образом, чтобы добиваться его максимальной эффективности; отказом ТНК от «фордистской модели» организации труда и их переходом к гибкой системе использования рабочей силы, удержанием своих позиций на новых рынках и адаптацией к изменениям в мировой экономике; возросшей вовлеченностью развивающихся стран в мировую торговлю, в мировой инвестиционный процесс и в международное разделение труда; существенным повышением взаимозависимости между странами; окончанием Холодной войны и распадом биполярной системы; эрозией модели «большого социального компромисса между работой и капиталом» в государствах Запада, исчезновением советской системы «капитализма без капиталов» и крахом «национально-популистско-модернистских» утопий в странах Третьего мира.
Главные идеологи нынешней глобализационной волны — сторонники неолиберальной философии — усматривают, в сущности, ее стратегическую цель в преодолении разрыва между интернационализацией процесса воспроизводства и законами этой интернационализации. Дело в том, что интернационализация процесса воспроизведения — это рост взаимопроникновения и взаимозависимости его фаз: производства, накопления и потребления на базе международного разделения труда. Интернационализация же законов — более сложный и содержательно другой процесс, возможный лишь в рамках интегрированной экономики, которая предусматривает качественную однородность не только продуктивных сил, но и производственных ОТ
ношений, или, как минимум, подчинение формационного вызревания экономической периферии хозяйственным интересам мирового центра. То есть суть замысла, как представляется, заключается в распространении неолиберальной логики на внутрихозяйственные процессы стран периферии через мирохозяйственные связи.
Доминирующая сегодня на Западе неолиберальная идеология пропагандирует тезис о том, что глобальная экономическая интеграция, основанная на либерализации торговли, производства и финансовых потоков есть наилучший, наиболее естественный и универсальный путь экономического развития, направленный на благо человечества. Согласно этой идеологии, устранение всех преград на пути свободного движения товаров, услуг и капиталов является обязательным и достаточным условием для достижения оптимального уровня ресурсообеспечения на всех мировых уровнях. Все страны, а в каждой стране — все социальные группы должны ощущать улучшение своего положения. Лишь свободный глобальный обмен может стать творцом занятости рабочей силы и повышения жизненного уровня населения. Все формы протекционизма должны быть исключены. Будущее государств планеты связано с условием развития глобализации через общий свободный обмен.
Для всех развивающихся стран, по мнению неолибералов, полное раскрытие каждой из них перед внешним миром является обязательным условием их прогресса и свидетельством готовности к быстрому процветанию наподобие государств Юго-Восточной Азии.
Для периферии отмена всех тарифных и других барьеров рассматривается как главный залог ее дальнейшего экономического роста, подобного росту «азиатских тигров», и, как утверждают теоретики глобализации, Восток не имеет другого пути, как только подражать этому примеру, чтобы достичь беспрецедентного подъема и полной занятости. Только рынок и единый рынок, согласно замыслу идеологов современной глобализации, способен обеспечить всеобщее процетание, а все, что противоречит становлению нового мирового порядка — должно либо игнорироваться, либо устраняться.Таково новое экономическое кредо, утверждающееся в мире. В соответствии с этими ориентирами корректируют свою идеологию, структуру и политику в едином стратегическом направлении и основные международные экономические институты, которые в современных условиях стремятся создать глобальную систему свободного движения капиталов, всячески поддерживать рыночную экономику и жестко ограничивать вмешательство государства в хозяйственную сферу *.
Существует немало свидетельств благотворного влияния глобализации на мировое развитие, на основании которых утверждается якобы феномен формирования мировой экономики особого типа, содействующей социально-экономическому подъему развивающихся стран, их быстрой модер-
1См.: Allais М.La Crise mondiale d’aujourd’hui. — Paris, 1999; Thomas C. Where is the Third world now? // Review of international studies — Cambridge, 1999. — Vol. 25, Special issue. - P. 229-230.
низации, увеличению роли государств Третьего мира в мирохозяйственных связях.
Однако общие изменения показателей структуры производства и экспорта стран Третьего мира состоялись под влиянием трансформаций небольшой группы периферийных государств, в то время как подавляющее большинство других развивающихся стран продолжает оставаться сырьевым придатком «Севера». Так, если 103 из 111 периферийных государств на конец 60-х гг. были экспортерами сырья, то на 2001 г. лишь 27 из 111 успешно трансформировались в экспортеров, главным образом, промышленной продукции, в то время как 76 продолжали оставаться экспортерами сырья.
Более того, даже в лоне «промышленной группы» доминирующую роль сыграли Китай, Республика Корея, Малайзия, Сингапур, Таиланд, Тайвань и Гонконг, на которые в 2000 г. приходилось 62 % промышленного экспорта «Третьего мира», в то время, как для государств Ближнего и Среднего Востока этот показатель составлял 11%, для стран Африки — 3 % и для государств Латинской Америки — 17 %.Тенденция к мифологизации прогресса развивающихся стран методом объединения их экономических показателей с индикаторами роста небольшой группы процветающих полупериферийных государств наблюдается и по другим направлениям. Например, общая позиция относительно увеличения их доли в мировой торговле за последнее десятилетие была во многом «извлечена» благодаря реальным достижениям в этой сфере Китая, Мексики, Гонконга, Тайваня и Республики Кореи.
Аналогичной оказывается ситуация и с прямыми иностранными инвестициями (ПИИ). Получателями 75 % капиталовложений, направляемых в Третий мир до 2000 г., были лишь 12 государств Юго-Восточной Азии и Латинской Америки, в то время как на 140 из 166 развивающихся стран реально приходилось меньше 5 % ПИИ.[261]Т. е. «запрогрессированный», благодаря введению статистики о капиталовложении в небольшой группе периферийных стран, усредненный показатель роста ПИИ в Третьем мире, так сказать, распыляет картину.
Не стал исключением и «вектор индустриального прогресса» развивающихся стран. Синтез соответствующих показателей Китая, Малайзии, Сингапура, Таиланда, Тайваня, Гонконга и Республики Кореи, которые уменьшили свою зависимость от продукции первичного сектора с 50 % в начале 70-х гг. до менее чем 15 % к концу 90-х гг., с индикаторами индустриализации прочего Третьего мира, хотя и поднял «общий вектор», не смог изменить реалий. В Африке, например, доля сырья в структуре экспорта к концу 90-х гг. сохранялась на уровне 80 %, в странах Ближнего и Среднего Востока — на уровне 75 %.
Впечатление, что статистика о благотворном влиянии глобализации на мирохозяйственные процессы существует, так сказать, «независимо» от реального состояния дел в странах Третьего мира, еще более усиливается при рассмотрении экономического положения государств афро-арабского мегарегиона.
Например, в 22 арабских государствах с населением в 280 миллионов человек производится всего 2 % ВВП планеты.
Их экономический вес (суммарный ВВП — 531 млрд долл, в год) равняется экономическому весу Канады (в 9 раз менее населенной, чем арабский мир), или наполовину меньше экономического веса Италии (хотя в Италии в 5 раз меньшее население).Без учета нефти и газа экономический потенциал арабского мира совсем незначителен. В 2000 г. он экспортировал (без учета указанных показателей) товаров на сумму 80 млрд долл., что эквивалентно экспортному потенциалу Малайзии или Швейцарии. Но с учетом энергоносителей арабские государства продали за границу товаров на сумму 330 млрд долл., т. е. столько же, сколько и Франция, которая имеет в пять раз меньшее количество рабочих рук.
Настораживающим фактором в указанной группе стран стало падение доходов их жителей, в расчете на душу населения, до уровня 1980 г. И если степень распространения нищеты (измеренная долей граждан с доходами меньше 1 доллара в день) здесь ниже, чем в других регионах Третьего мира, то, как считает журнал «Economist», лишь благодаря традиционной благотворительности, присущей арабскому стилю жизни. Вместе с тем, бедность в арабских странах распространена чрезвычайно широко. Один из пяти арабов имеет доход меньше 2 долларов на день. Такое состояние дел сложилось вследствие того, что за последние 20 лет прирост доходов на душу населения (0,5 % в год) в арабских странах был наиболее низким в мире (за исключением региона Субсахарской Африки). Если нынешняя тенденция их эволюции сохранится, арабам понадобится по крайней мере 140 лет, чтобы удвоить свой доход, в то время как другим регионам планеты для этого потребуется чуть более, чем 10 лет.
Печальной действительностью является и высокий уровень безработицы в арабском мире, который, в зависимости от страны, колеблется от 15 % до 30 % трудоспособного населения (и это без учета женщин, 2/3 которых исключены из сферы занятости). По мысли зарубежных экспертов, акцентировавших внимание на высоких темпах прироста арабского населения — 3,5 % в год — прирост ВВП в арабских странах должен составлять не менее 5 % в год лишь для предотвращения дальнейшего распространения безработицы.
Однако в реальной действительности динамика развития этой группы государств далека от желаемой. Средний прирост их совокупного ВВП за прошлое десятилетие не превышал 1 % в год, что в перспективе может угрожать арабскому миру серьезными экономическими и социальными потрясениями ’.Еще менее ощутимы положительные результаты глобализации в регионе Субсахарской Африки. К началу XXI в. валовой продукт этого региона, с населением около 630 млн человек, был в 8 раз ниже, чем в среднем в мире. А удельный вес африканской экономики в мировом хозяйстве сократился с 3,6 % в 1950 г. до 2,2 % в 2002 г., тогда как товарный экспорт деградировал за те же годы с 7,1 % до 2,3 % от мировых показателей. Значительной проблемой продолжает здесь оставаться деиндустриализация экономики, вклад которой в глобальное промышленное производство сократился за последние 10 лет с 2 % до 1 %.
Из 49 беднейших стран планеты 32 находятся в Субсахарской Африке. Масштабы обнищания населения в этой части мира просто подавляют своими размерами: доля жителей субконтинента, которые существуют на сумму менее 1 доллара в день, выросла с 56 % к концу 70-х гг. до 65 % в конце 90-х гг.
Среди причин экономических трудностей африканских стран нужно отметить зависимость большинства из них от экспорта одного товара. В условиях интеграции в мировое хозяйство, эти страны несут большие потери от колебаний конъюнктуры на мировых рынках. Так, в 1998—2000 гг. потери в выручке от экспорта в размере 34—32 % испытали Уганда, Бурунди, Эфиопия; 28—20 % — Мали, Руанда, Буркина Фасо, Замбия, Судан, Чад, Гана; 20—10 % — Мадагаскар, Танзания, Бенин, Того, Кот-Дивуар.
В том, что касается прямых иностранных инвестиций, то за 1980— 2000 гг. их общий объем составлял 150 млрд долл. Однако, не смотря на такое впечатляющее число, доля Африки в общемировых инвестициях сократилась за указанный период с 5,3 % до 2,3 %. При этом преобладающая часть иностранных капиталовложений направлялась в первичный сектор африканской экономики. На девять стран-экспортеров нефти в 90-х гг. приходилось 75 % ПИИ, поступавших на континент. Самый низкий процент распределения мировых капиталовложений соединяется на африканских территориях с самой высокой в мире рентабельностью инвестиций, которая к концу 90-х гг. была здесь в четыре раза выше, чем в развитых государствах, вдвое превышала аналогичный показатель в Азии, на 2/3 превосходила показатель в Латинской Америке и была, в общем, в 2,5 раза больше, чем в мире в целом *.
Причиной тяжелого социально-экономического положения африканских стран стало много факторов, связанных с их географическим расположением и особенностями внутреннего развития. Авторитетный американский экономист Дж. Сакс выделяет, например, среди них «проклятие тропиков» — трудный для жизни человека климат, ухудшение здоровья значительной части населения, сложные погодные условия, недостаток осадков, расширение засушливых территорий, низкое качество почв и т. п. С другой стороны, директор исследовательской группы по проблемам развития при Мировом Банке (МБ) П. Коллиер и директор центра исследования экономики Африки при Оксфордском университете Я. Ганнинг подчеркивают значение политических, демографических и исторических факторов, среди которых авторитарные традиции, коррупция и бюрократизм, колониальное
наследство, политическая раздробленность континента, узость рынков, значительное участие государства в экономической жизни [262].
Рост цен на нефть в 1973—1974 гг. и в 1979 г., ухудшение условий международной торговли для Африки, неэффективное внутреннее управление хозяйством вызвали здесь в начале 80-х гг. затяжной кризис и резкое увеличение внешней задолженности. Первоначальные стратегии развития оказались дискредитированными. Реакцией на текущее состояние дел стала позиция международных финансовых институтов, в соответствии с которой африканским странам был вынесен вердикт: постколониальная политика их лидеров противоречит «свободной рыночной политике».
В 90-х гг. международные финансовые институты разрабатывают для Африки программы структурных реформ. Западные доноры поддерживают новые подходы международных финансовых учреждений. Падение влияния марксистской идеологии блокирует в странах континента возможность критики «слева» на согласие правящих кругов реализовать планы структурной перестройки. В результате — последние 20 лет превратились в период упадка и обнищания народов Субсахарской Африки. Из-за нехватки инвестиций и влияния глобализационных процессов крестьянское товарное производство и промышленность региона оказались в состоянии глубокого кризиса. Длительное время международные финансовые институты игнорировали критику в свой адрес, ссылаясь на то, что африканские государства реализовали структурные реформы или в неполном объеме, или несвоевременно.
Однако, как отмечают в общем исследовании специалисты-африканисты Д. Брайсон из Голландии и Л. Банк из Южно-Африканской Республики, к концу 90-х гг. противоречия и недостатки осуществлявшихся под давлением Мирового банка и Международного валютного фонда преобразований в странах Африки становятся настолько аномальными, что их уже невозможно было игнорировать [263]. Международные учреждения предприняли попытку изменить идеологию и политику. Это, в частности, прослеживается в докладах Мирового банка — «Voices of the poor», — Washington, World Bank, 2000, и «Can Africa claim the 21 century», — Washington, World Bank, 2000 — и сводится к трем главным положениям: 1) борьба с бедностью провозглашается одним из ведущих приоритетов; 2) признается, что политика либерализации в Субсахарской Африке вызвала ухудшение ее позиций на мировом рынке; 3) принимается постмодернистская ориентация, допускающая многовариантность развития без определенной цели. Отдельно признается, что мировой рынок, вопреки ожиданиям, оказался одним из «внешних шоков», вызвав экономический регресс и подорвав конкурентоспособность сельского хозяйства и промышленности Африки.
Двадцатилетний эксперимент с неолиберальной рыночной экономикой на африканских территориях, наложил, как кажется, глубокий отпечаток на сознание политических элит африканских стран. Характеризуя сдвиг в ми
ровосприятии этих элит, произошедший под влиянием «внешних шоков» и их последствий для африканских экономик, профессор Центра африканских исследований при Калифорнийском университете Дж. Мойо отмечал, что «современные африканские глобалисты — это [последователи] непостоянной моды, чьи идеологические истоки находятся, скорее, в Америке, чем в Африке. Поэтому они неустанно теряют доверие и будут неизбежно ощущать давление со стороны новых националистов, которые рассматривают глобалистов как агентов иностранного влияния...» [264].
Таким образом, современный глобализационный феномен проявил, по мере его распространения, важные недостатки и противоречия на уровне экзогенных процессов и качественных признаков, идеологии, практической политики и соответствия достигнутых результатов запланированным целям. На их фоне тезисы неолиберальных идеологов относительно благ глобализации выглядят, скорее, как реформаторская апологетика, стремление выдать желаемое за действительное.
Сам факт детального очерчивания теоретиками глобализации ее преимуществ уже является конъюнктурным по своей сути. Дело в том, что глобализация не начиналась как международный теоретический проект и вообще не была целостной интеллектуальной конструкцией, в связи с чем ее концептуальные параметры представляются довольно сомнительными. Реальная эволюция мировой системы никогда не направлялась никакими глобальными или локальными формами «мышления развития» или «политики развития». В современной истории человечества секторы экономики, народы и регионы периодически сменяют друг друга в роли лидера социального и технического прогресса. Смена лидера происходит после продолжительного кризиса в системе, в ходе острой конкуренции за лидерство и гегемонию. Центральное доминирующее ядро в процессе развития цивилизации двигалось, как это подметил ещё Г.В. Гегель, по земному шару в западном направлении, пока, в конце концов, роль ведущей силы не перешла к североатлантическому региону во главе со США, которые стали бороться за утверждение своего привилегированного положения в международном разделении труда и власти.
Глобализация не является, к тому же, и инициативным продуктом согласованной международной деятельности развитых мировых государств, поскольку нынешняя глобализационная волна была инициирована не ими, а рыночными силами, в то время как сами рынки в последнее десятилетие развивались скорее, чем контролирующие и регулирующие их функции государства. В этом заключается еще одно противоречие современного этапа глобализации, когда согласование и апелляция относительно ее стратегии генерируются в мир-системном ядре на государственном уровне, а главным звеном планетарной экономической интеграции (т. е. глобализационной практики) выступают транснациональные корпорации и международные финансовые круги.
Особенность сложившейся ситуации заключается и в том, что неолиберальная логика международных рыночных сил не признает политэкономи- ческих категорий, вследствие чего государство, как единый возможный авторитетный агент в «переговорном процессе» с этими силами даже гипотетически не имеет возможности «войти» в этот процесс.
Проблематичность достижения согласованных действий по вопросу о путях продвижения глобализации усиливается еще и в связи с тем обстоятельством, что сама перспектива адресного обращения к наиболее динамичному компоненту современной экономической системы — финансовому капиталу — невозможна ввиду деперсонифицированности и космополитичности адресата, географической абстрактности его предпринимательских интересов и специфики бизнеса в сфере профессиональной деятельности.
Как отмечал по этому поводу профессор Калифорнийского университета М. Кастельс, не существует «глобального капиталистического класса, а есть лишь глобальная капиталистическая логика. Капитал перемещается между акциями, а не между странами. 97 % мировой торговли состоит из финансовых соглашений и только 3 % приходится на соглашения с товарами и услугами. Для финансовых потоков страна не имеет значения, главное — это надежность валюты» ’. Вот почему теоретические начертания мысленных преимуществ неолиберальной глобализации не только вызывают скепсис, но и воспринимаются как попытки растворить содержательную сторону ее важнейших признаков в популистских абстракциях.
Будучи многомерным, полиформным и плюралистическим явлением, глобализация не распознается пока что из позиции обособления ее естественных закономерностей от приписываемых, не прогнозируется с точки зрения определения перспектив возвратности ее процессов и цикличности распространения ее волн.
О том, что распространение глобализации в 90-х гг. только усилило преимущества стран «центра», свидетельствует, например, тот факт, что в 2001 г. зарубежные филиалы американских корпораций «возвратили» в США 134 млрд долл, прибылей по сравнению с 58 млрд долл, в 1990 г. Дисбаланс интересов проявляется и в распространении на развивающиеся страны законов и норм экономического функционирования, которые развитые государства считают для себя необязательными. Так, требование к странам Третьего мира о снижении таможенных барьеров согласовывается у развитых государств с практикой поддержки высокого таможенного уровня относительно экспорта товаров из стран Третьего мира, благодаря чему эти страны теряют ежегодно до 700 млрд долл, экспортной выручки; требования к развивающимся странам ликвидировать протекционизм сосуществуют у них с мощной протекционистской защитой собственного производителя: ежегодно им предоставляется около 360 млрд долл, на поддержку аграрного сектора национальных экономик и 450 млрд долл, на поддержку промышленности.
Фактором углубления неравномерности развития стала и кредитная политика западных государств. За последние 20 лет страны «Юга» выплатили «Северу» по долговым обязательствам 3 трлн 450 млрд долл., или сумму, которая в 6 раз превышала начальный уровень долгов. Но долг «Юга» этим не был исчерпан и представляет сегодня свыше 2 трлн долл., из-за того, что начисления из обслуживания долгов, прописанные странам периферии в 80-е гг., были в 4 раза выше нормы, принятой в расчетах между государствами Запада [265].
То есть на современном этапе развития глобализационного процесса общее состояние дел видится таким образом, что эволюционные черты глобализации выводятся из доминирующей в США неолиберальной экономической модели, что и приводит к подмене универсальных закономерностей глобализации западными императивами. А это, в свою очередь, искажает глобализационный процесс в такой мере, что он из средства структурно-функциональной гармонизации и прогресса превращается в систему распространения отсталости и убожества большинства стран и народов планеты.
Продолжает углубляться разрыв в уровнях доходов между богатыми и бедными странами и народами. Если в 1960 г. доходы 20 % богатейшего населения планеты превышали доходы 20 % беднейшего населения в 30 раз, то сегодня — уже в 82 раза. При этом, на первую категорию приходится 86 % мирового ВВП, 68 % прямых иностранных инвестиций и 82 % мирового экспорта, в то время как на вторую — 1 % мирового ВВП, экспорта и прямых иностранных инвестиций. Прибыль 300 богатейших людей планеты превышает доходы двух миллиардов беднейшего населения, тогда как обнищание и голод продолжают расползаться по ойкумене.
Тезис неолибералов о благотворности открытия рынков и преимуществах глобального движения капиталов и рабочей силы продолжает оставаться корректным только относительно богатых стран. Сопоставление общих потоков ресурсов с «Севера» на «Юг» (включая все виды двусторонней и многосторонней помощи, гранты, торговые кредиты, частные прямые инвестиции и банковские займы) с обратными финансовыми потоками с «Юга» на «Север» только в рамках обслуживания долгов свидетельствует о том, что отрицательное сальдо в ущерб «Юга» и в пользу «Севера» равнялось 43 «планам Маршалла», которые «Север» выкачал, начиная с 1982 г., из стран Третьего мира.
Прямым следствием такой политики, собственно, и стала как деградация среднегодового дохода на душу населения в 141 периферийной стране на 0,8 % за последние 30 лет, так и увеличение за тот же период численности беднейших стран планеты с 25 до 49.
Нужно особенно отметить, что частые ссылки адептов неолиберализма на успехи экономического развития «азиатских тигров» (Сингапур, Гонконг, Тайвань, Южная Корея, Таиланд) и «драконов» (КНР, Индонезия, Индия) как образцов для подражания не только дефектны и конъюнктурны,
но и не отвечают действительному состоянию дел. Успех азиатских «новых индустриальных стран» (НИС) был во многом обеспечен местным капиталом, который поддерживало государство, которое, собственно, и сыграло решающую роль в достижении экономического прогресса этих стран. Оно стимулировало инвестиции местных фирм в национальную экономику, сконцентрировало необходимые ресурсы на развитии стратегически важных областей промышленности, защитило местный капитал от иностранной конкуренции с помощью субсидий, контроля над импортом и т. п.
Проводя политику «дозированного либерализма», именно государство добилось здесь хозяйственного прогресса за счет увеличения, прежде всего, внутреннего спроса, который обеспечивал прирост ВВП за прошлые десятилетия, в частности, в Таиланде — на 84—86 %, в Индонезии — на 90—91 %, в Индии и КНР — на 94—96 %. Такой успех был также результатом жестокой регламентации внутренних экономических свобод, по мировому рейтингу которых, например, Южная Корея и сейчас находится на 38 месте, Таиланд — на 56, Индия — на 73, Индонезия — на 77 и КНР — на 101.
Нынешние же подходы неолибералов к проблемам развития заключаются в прямо противоположной оценке роли государства в этом процессе. Если в моделях развития НИС государству принадлежала главная роль, то неолиберальная модель предусматривает резкое ослабление роли государства в хозяйственном развитии и поощрение частного предпринимательства как основного мотора экономического прогресса.
Главный недостаток неолибералов в их освещении опыта хозяйственного развития государств Юго-Восточной Азии заключается в том, что в своих работах они разъединяют и потом произвольно компонуют в новом соединении количественные и качественные характеристики разных явлений, т. е. мифологизируют собственные абстракции, претендуя на концептуализацию реальности. В более широком плане следствием такого подхода и является профанация современного глобализационного феномена, когда объективная потребность человечества в планетарной хозяйственной интеграции, в гармонизации экономического развития, в интенсификации обмена передовыми идеями и новейшими технологиями — т. е. потребность в расширении границ социальной вселенной — органически связывается с иррациональной основой, на которой реализуется эта потребность, а именно, теорией и практикой неолиберализма.
Даже наиболее общие результаты продвижения неолиберальной модели на планетарном уровне свидетельствуют, что свободные рынки не приведут ни к экономической конвергенции, ни к всеобщему процветанию.
Среднегодовой прирост мирового валового продукта продолжает сокращаться с 5 % в шестидесятых до 3,6 % в семидесятых и 2,8 % в восьмидесятых и девяностых годах. Мировые потоки иностранной валюты, которые достигли 2 трлн долл, в день, на 98 % являются спекулятивными. Продажи ТНК за пределами стран базирования на 20—30 % превышают их экспорт. С международным бизнесом связан относительно немногочисленный пласт наемных работников — около 30 % глобальной рабочей силы — тогда как большинство активной рабочей силы исключено из процесса глобализации и формирует широкий социальный пласт бедняков-маргиналов. Средняя
цена труда в развивающихся странах в 70 раз ниже, чем в развитых государствах, а реальная средняя зарплата в странах периферии с начала 80-х гг. уменьшилась более, чем на 60 % l.
Да и сам процесс упомянутого планетарного продвижения, в плане восприятия неолиберальной философии народами разных стран, продолжает оставаться чрезвычайно условным явлением в результате существования значительных культурно-исторических расхождений между социумами развитых и периферийных государств. Так, если в силу специфических условий эволюции американского общества, согласно исследованиям Г. Бекера и Ф. Фукуямы, здесь сформировалась социальная среда с чрезвычайно высоким общенациональным духом предпринимательства — до 80 % мотивов индивидуального поведения граждан подчинены поискам прибыли — то в большинстве стран Третьего мира картина совсем другая. Для африканского и арабо-исламского регионов, где количество неграмотных колеблется в пределах 40—70 %, где доминирует общинная и клановая, а не индивидуальная психология, где уважение к родоплеменным традициям и соблюдению норм шариата всегда будет доминировать над стимулами поиска доходов, а посещение мечети всегда будет важнее посещения биржи — сама идея абсолютизации духа предпринимательства неприемлема.
Таким образом, стратегия внедрения политики структурной перестройки ведет к экономическому геноциду периферии, осуществляемому путем сознательного манипулирования рыночными механизмами, которые, в свою очередь, превратились в орудие наказания за поведение, не подчиняющееся императиву обеспечения максимальной прибыли. Реализация программ макроэкономических преобразований оказывает содействие интернационализации неолиберальной политики под прямым контролем МБ— МВФ, которые представляют финансовые и политические интересы развитых мировых государств. Эта новая форма господства — «рыночный колониализм» — подчиняет народы и правительства влиянию мир-системного ядра через виртуальную «игру рыночных сил». Одновременно она просто опровергает высший смысл глобализации как стадиально определенного всемирно-исторического феномена.
Как кажется, объективное идеологическое и политическое корректирование глобализационных процессов может не только стать средством вытеснения из них неолиберальной «логики призрачности», но и преобразование их в орудие, с помощью которого человечество овладеет экономической средой и усовершенствует ее.
Еще совсем недавно, около 20 лет тому назад, человечество консолидировалось вокруг таких задач, как экономический рост, эволюция занятости, удовлетворение основных потребностей человека, сокращение в мире бедности, справедливое распределение планетарных материальных благ. Однако с переходом функций разработки стратегии развития от национальных
См.: Chossudovski М.The globalisation of poverty: impacts of IMF and World bank reform. — London, 1997. — P. 38; Finance and development. — Washington, 2001. — Vol. 38, № 2. - P. 34-37.
правительств к международным финансовым институтам и распространением неолиберальной идеологии внимание мирового сообщества было переключено на урегулирование внешней задолженности стран, программы стабилизации экономики, структурные изменения, либерализацию и т. п. — в сущности, в ущерб всему тому, что раньше понималось под развитием. То есть отрицательный синтез неолиберальной идеологии с глобализационным проектом привел к обесцениванию глобализационного феномена и подмене целей развития.
Таким образом, экономическая деградация большинства стран периферии, хищническое использование их ресурсов, усиление в них социального напряжения — все это является закономерным следствием деятельности международных рыночных сил в условиях неолиберальной глобализации. В условиях глобальной неолиберальной экономики международные рыночные силы, в случае бесконтрольного функционирования, могут самым существенным образом сократить (если не уничтожить) среду своего существования.
В заключение следует отметить, что сохранение доминирующей роли неолиберальной идеологии может иметь фатальные последствия не только для глобализационного процесса, но и для развития современной цивилизации в целом. По емкому определению российского историка А.И. Фурсова, в августе—декабре 1991 г. кончилась эпоха революций, начатая в июле 1789 г. во Франции. Под сладкие звуки антикоммунистической свирели Ловец крыс — капитализм — завершил вывод масс из Истории. «Свобода, равенство, братство» — лозунги, которые свыше 200 лет освящали социальные преобразования, противостоя рынку и социальному неравенству, — словно бы растворились сами по себе. Реальность и господствующая идеология впервые за последние 150—200 лет совпали в условиях исчезновения анти- капиталистической идеологии 1.
Драматизм сложившейся ситуации заключается, прежде всего, в том, что при всем богатстве опыта и идейно-теоретических достояний Западной цивилизации, ею была выбрана идеология, наименее приспособленная к восприятию планетарным сообществом. Круг замкнулся. И его «размыкание» именно в идеологическом звене является необходимым условием дальнейшего поиска путей общечеловеческого общественного прогресса.
Еще по теме Глобальные изменения и «Третий мир» в начале третьего тысячелетия:
- Южная сирия в начале I тысячелетия до н. э
- Племена Закавказья в начале I тысячелетия до н. э
- Культуры бронзового века в начале II тысячелетия до н. э
- Политическая карта Шумера в начале III тысячелетия до н. э
- 28. Россия в начале XX в. Революция 1905-1907 гг. Изменения в политической жизни страны после революции.
- 63. Изменение во внешней политике России в начале 21в. Место России на международной арене
- Лекция 12 КУШАНСКОЕ ЦАРСТВО. ИНДИЯ В НАЧАЛЕ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ Н. Э.1
- Ю.А. Волков. ИСТОРИЯ (КУРС 1) ЮНИТА 2. РОССИЯ И МИР В НАЧАЛЕ-СЕРЕДИНЕ XX ВЕКА. МОСКВА 2011, 2011
- Императоры третьего столетия
- Лекция 1 ОБЩИЕ ЧЕРТЫ ТРЕТЬЕГО ПЕРИОДА ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ