<<
>>

Кочевая альтернатива

Социальная эволюция кочевников скотоводов изучена хуже, чем общие аспекты социальной эволюции. В трудах зарубежных теоретиков модернизации и неоэволюционистов проблема эволюции кочевников-скотоводов не является широко

обсуждаемой.

В обобщающих эссе главное внимание уделено процессам роста аграрных культур и цивилизаций (Service 1962; 1975; Polanyi 1968; Adams 1975; Johnson and Earle 1987; Sanderson 1995 и др.). Редкие авторы включали кочевников в свои схемы культурной интеграции (Sahlins 1968; Lenski 1973; Hallpike 1986). Пожалуй, единственное исключение - книга Л. Крэдера (Krader 1968) о происхождении государства.

Большее внимание этой проблеме уделили марксистские антропологи в ходе так называемой дискуссии о "кочевом феодализме" (подробнее об этой дискуссии см.: Федоров- Давыдов 1973; Хазанов 1975; Марков 1976; 1998; Першиц 1976; Коган 1981; Халиль Исмаил 1983; Khazanov 1984; Попов 1986; Gellner 1988; Bonte 1990; Крадин 1992; Масанов 1995; Васютин 1998 и др.). Дискуссия прошла несколько этапов. До середины 1930-х годов были высказаны практически все основные точки зрения на природу кочевых обществ (от первобытнообщинной до развитой феодальной). После 1934 г. в советской науке утверждается так называемая теория "кочевого феодализма". Было выдвинуто несколько версий этой теории, но постепенно возобладало упрощенное сталинское понимание "степного феодализма". С середины 1950-х годов вновь предлагаются новые интерпретации феодализма у номадов, согласно которым главным средством производства в степных обществах являлся скот. В годы " оттепели" появились и другие точки зрения.

Постепенно сформировалась богатая палитра мнений об общественном строе кочевников скотоводов: одни ученые считали, что кочевники самостоятельно могли подниматься только до предгосударственного уровня развития, тогда как другие полагали, что наиболее крупные объединения степняков имели оформившийся раннегосударственный характер.

По мнению третьих, номады достигали стадии феодализма; четвертые же отстаивали тезис об особом, "номадном", способе производства.

В последнее десятилетие эта дискуссия продолжалась в основном в русскоязычной литературе (подробнее см.: Крадин 2001а; 2001 б). При этом в ней в той или иной степени нашли отражение все высказывавшиеся ранее точки зрения. Однако наиболее активными оказались попытки обосновать особый путь развития обществ кочевников-скотоводов. Предмет дискуссии сконцентрировался вокруг вопроса о том, что является основой специфичности номадизма:внутренняя природа скотоводства, являющаяся основой так называемого номадного способа производства или же особенности внешней адаптации кочевников к земледельческим "мир-империям". В то же время в условиях преодоления формационного монизма совершались попытки рассмотрения кочевничества с точки зрения цивилизационного подхода, проявилось стремление обосновать существование в истории особой "кочевой цивилизации".

Совершенно очевидно, что кочевники скотоводы создавали самые разнообразные по степени сложности формы политической организации. Наименее сложные из них можно обнаружить, например, у африканских нуэров. Это сегментарные деревенские и линиджные фракции, объединенные отношениями реального и фиктивного родства в рыхлые неструктурированные образования численностью до нескольких десятков тысяч человек. Такие объединения не имели никаких общих органов управления. Единственная политическая фигура - "вождь в леопардовой шкуре", выполняющий посреднические функции в случае возникновения конфликтов (Эванс-Причард 1985).

Более сложная племенная модель была характерна для многих кочевников скотоводов Северной Африки и Евразии (арабов, туарегов, пуштунов и др.). Их племена делились на роды (кланы), которые в свою очередь дробились на более мелкие родственные подразделения вплоть до небольших общин или домохозяйств. Власть вождей была невелика. В их обязанности могли входить организация военных походов и распределение добычи, руководство перекочевками, разрешение споров по поводу территорий, угона скота, нарушения обычаев, членовредительства и убийства.

Вожди не обладали иной возможностью воздействовать на соплеменников, кроме как силой убеждения, авторитетом

или, наконец, угрозами применения своих магических способностей. У одних номадов (белуджей, туарегов) вожди занимались отправлением всех функций, у других же существовало разделение на гражданских и военных вождей (арабы бедуины).

Следующая по степени сложности модель политической системы, вождество - стратифицированное общество, основанное на иерархии и неравном доступе к ресурсам (подробнее см. Service 1962; 1975; Carneiro 1981; Earle 1987; 1991; Крадин 1995; Redmond 1998; Beliaev et al. 2001). Политии такого рода описаны, в частности, в данной книге, в разделе А.А. Казанкова. Он отмечает у некоторых групп тсвана наличие вождеств с численностью населения несколько десятков тысяч человек во главе с наследственными вождями кгоси. Вождь олицетворял единство и благополучие социума, совершал важнейшие ритуалы. Ему подчинялись военные отряды, состоявшие из молодых воинов. В обществе существовало генеалогическое и возрастное неравенство, имущественная стратификация, основанная на количестве скота, патронажно-клиентные отношения саунного типа.

С точки зрения антропологических теорий социальной эволюции, ключевым является вопрос о том, могли ли кочевники создавать собственную государственность. В мировой науке имеется две наиболее популярные группы теорий, призванных объяснить процесс возникновения государства: "интегративная" и "конфликтная"(Fried 1967; Service 1975; Claessen and Skalnik 1978; 1981; Cohen and Service 1978; Haas 1982; Gailey and Patterson 1988; Павленко 1989 и др.). Однако ни с той, ни с другой точки зрения нельзя считать, что государственность была для кочевников внутренне необходимой. Все основные экономические процессы в скотоводческом обществе протекали в рамках отдельных домохозяйств. По этой причине необходимости в специализированном, бюрократическом, аппарате, занимающемся управленческо-редистрибутивной деятельностью, не было.

Все политические и социальные противоречия разрешались в рамках традиционных институтов. Сильное давление на кочевников могло привести к откочевке или к применению ответного насилия, поскольку каждый свободный номад был одновременно и воином (Lattimore 1940; Марков 1976; Irons 1979; Khazanov 1984; Fletcher 1986; Barfield 1992; Крадин 1992; Масанов 1995 и др.).

Нужда в объединении кочевников возникает только в случае войн за природные ресурсы, организации грабежей земледельцев или экспансии на их территорию, при установлении контроля над торговыми путями. В данной ситуации складывание сложной политической организации кочевников в форме "кочевых империй" есть одновременно и продукт внутренней интеграции, и следствие конфликта между номадами и земледельцами. Кочевники скотоводы выступали в данной ситуации как "класс-этнос" и специфическая, ксенократическая (от греч. "ксено" - наружу и "кратос" - власть) политическая система. Образно говоря, они представляли собой нечто вроде "надстройки" над оседло­земледельческим "базисом" (Крадин 1992; 1996; 2001 а; 2001б). С этой точки зрения создание "кочевых империй" - это частный случай популярной в свое время "завоевательной" теории политогенеза (Л.Гумплович, Ф.Оппенхаймер), согласно которой война и завоевание являются предпосылками для последующего закрепления неравенства и стратификации.

Все это предопределило двойственную природу "степных империй". Снаружи они выглядели как деспотические завоевательные государствоподобные общества, так как были созданы для изъятия прибавочного продукта у земледельцев. Но изнутри "кочевые империи" оставались основанными на племенных связях без установления налогообложения и эксплуатации скотоводов. В кочевых империях отсутствовал главный признак государственности согласно многим современным теориям политогенеза: если правитель вождества обладает лишь консенсуальной властью, то есть по сути авторитетом, то в государстве правительство может осуществлять легитимизированное насилие (Service 1975: 16, 296-307; Claessen and Skalnik 1978: 21-22, 630, 639-40 и др.).

Власть же правителя степного общества, как правило, основывалась не на возможности применения легитимного

насилия, а на его умении организовывать военные походы и перераспределять доходы от торговли, дани, и набегов на соседние страны.

Вне всякого сомнения, данную политическую систему нельзя считать государством. Однако это не свидетельствует о примитивности такой структуры управления. Сверхсложные общества - такие, которые В.Г. Чайлд называл "цивилизациями" - могли появляться без бюрократической организации управления. Глубокие исследования специалистов в области истории античности показывают, что греческий и римский полис также не могут считаться государством. Государственность с присущей ей бюрократией появляется здесь достаточно поздно - в эпоху эллинистических государств и Римской империи (Штаерман 1989; Берент 2000).

Некоторые разделы настоящей книги напрямую касаются данной проблемы. А.П. Медведев убедительно показывает различия между скотоводческими обществами восточноевропейских степей эпохи бронзы (Аркаим и Синташа) и периода раннего железного века (скифская культура), основываясь на таких археологических показателях, как типы и размеры поселений и жилищ, погребальный обряд и пространственная иерархия поселений и городищ. Автор противопоставляет данные общества как "ранжированные" и "стратифицированные". Он осторожно замечает, что в настоящее время невозможно ответить на вопрос, были ли разтличия между этими обществами обусловлены разными путями эволюции или они носили стадиальный характер. Однако ни в первом, ни во втором случае неправомерно говорить об особой "цивилизации кочевников".

С. А. Яценко демонстрирует, что тезис об отсталости сарматов по сравнению со скифами - это миф античной историографии. Археологические и письменные источники показывают наличие у сарматов многоступенчатой социальной стратификации, ого института царской власти, системы оседлых поселений и городских центров (городищ?), развитых международных отношений, использования для дипломатической переписки письменности земледельческих соседей.

К сожалению, имеющихся данных недостаточно для того, чтобы определенно судить, было ли это вождество или ранее государство, но в приводимых С.А. Яценко сведениях хорошо просматривается ксенократическая природа сарматского общества.

Для подобных социумов, более многочисленных и структурно развитых, чем сложные вождества, но в то же время не являющихся государствами (даже "зачаточными" ранними государствами), был предложен термин суперсложное вождество (Крадин 1992: 152; 2000; 2001а; 2001б; 2001в и др.). Этот термин был принят коллегами кочевниковедами (Трепавлов 1995; 2000; Скрынникова 1997; 2000; Марей 2000; см. также разделы С.А. Васютина и А.П. Медведева в этой книге), хотя первоначально четких логических критериев, отделяющих суперсложное вождество от сложного вождества и от раннего государства предложено не было.

В теориях социальной эволюции простые вождества представляются как группы общин, иерархически организованных под властью одного постоянного вождя (Carneiro 1981:45). Сложные же вождества - это иерархически организованные группы нескольких простых вождеств (Earle 1987; 1991; Крадин 1995 и др.). Однако суперсложное вождество - не механическая группа сложных вождеств. Отличия здесь имеют не количественный, а качественный характер. При простом объединении нескольких сложных вождеств в более крупные политии, последние редко оказываются способными справиться с сепаратизмом местных вождей. Принципиальным же отличием суперсложных вождеств является появление механизма наместников, которых верховный вождь посылал управлять региональными структурами. Это не сформировавшийся аппарат государственной власти, поскольку количество таких лиц невелико. Однако это важный структурный импульс к последующей политической интеграции (честь открытия данного механизма принадлежит

Р. Карнейро [2000]; в то же время, нам кажется, что в наиболее развитой форме он присущ скорее номадическим, нежели оседло-земледельческим обществам).

Таким образом, способом поддержания структурного единства "имперской конфедерации" кочевников был институт наместников. Административно-иерархическая структура степной империи включала несколько уровней. На высшем уровне держава делилась на две или три части - "левое" и "правое" крылья, либо "центр" и крылья. В свою очередь, "крылья" могли делиться на "подкрылья". На следующем уровне данные сегменты подразделялись на "тьмы" - военно-административные единицы, которые могли выставить примерно по 5-10 тыс. воинов. В этнополитическом плане данные единицы должны были примерно соответствовать племенным объединениям или сложным вождествам. Последние опять же делились на более мелкие социальные единицы - вождества и племена, родо­племенные и общинные структуры разной степени сложности, которые в военном отношении соответствовали "тысячам", "сотням" и "десяткам". Начиная с уровня сегментов порядка "тьмы" и выше, включавших несколько племенных образований, административный и военный контроль вверялся специальным наместникам из числа ближайших родственников правителя степной империи и лично преданных ему лиц. В немалой степени именно от этих наместников зависело, насколько метрополия будет иметь власть над племенами и вождествами, входившими в имперскую "конфедерацию" (Крадин 1996; 2000; 2001а и др.).

Суперсложное вождество в форме кочевых империй - это уже реальный прообраз раннего государства. Такие вождества имели сложную систему титулатуры вождей и функционеров, вели дипломатическую переписку с соседними странами, их главы заключали династические браки с правителями земледельческих государств и соседних кочевых империй. Для суперсложных вождеств были характерны зачатки урбанистического и монументального строительства, а иногда даже письменность. Соседями подобные кочевые общества воспринимались как самостоятельные субъекты международных отношений.

Могли ли суперсложные вождества создаваться оседло-земледельческими народами? Известно, что численность населения сложных вождеств измеряется, как правило, десятками тысяч человек и они, как правило, этнически гомогенны. Однако население полиэтничного суперсложного вождества составляет многие сотни тысяч человек и даже больше (кочевые империи Внутренней Азии - до 1-1,5 млн. чел.). Территория суперсложных вождеств кочевников была в десятки и сотни раз больше площади, необходимой для существования простых и сложных вождеств земледельцев. В то же время на территории, сопоставимой с размерами любой кочевой империи, могло бы проживать в несколько порядков раз больше земледельцев, которые вряд ли могли бы управляться негосударственными методами.

Управление таким большим пространством у кочевником облегчалось спецификой степных ландшафтов и наличием мобильных верховых животных. В то же время всеобщая вооруженность кочевников, обусловленная отчасти их дисперсным (рассеянным) расселением, их мобильность, экономическая автаркичность, воинственный образ жизни на протяжении длительного исторического периода, а также ряд иных факторов, мешали установлению стабильного контроля над скотоводческими племенами и отдельными номадами со стороны высших уровней власти кочевых обществ. Исходя из этого, можно предположить, что суперсложное вождество, если и не являлось формой политической организации, характерной исключительно для кочевников, то, во всяком случае, именно у номадов получило наибольшее распространение как в виде могущественных кочевых империй, так и в форме подобных им квазиимерских ксенократических политий меньшего размера.

Для суперсложных вождеств кочевников скотоводов характерны некоторые черты, которые не были присущи оседло-земледельческим вождествам и государствам (см., например, разделы А.М. Хазанова, Т. Барфилда, С.А. Васютина, Н.Н. Крадина, Г.Г. Пикова,

Т.Д. Скрынниковой, С.В. Дмитриева). К их числу следует отнести особый дуально-триадный (крылья, центр) принцип административного деления империи, тотальная пронизанность всех уровней политической иерархии родо-племенными отношениями, поголовное включение всех мужчин в число воинов, политику грабежа оседло-земледельческих обществ и др. Некоторые из перечисленных черт могут быть обнаружены не только в доиндустриальных кочевых империях, но и в ряде современных государств Азии, основные народы которых исторически являлись кочевниками. Все это позволяет сделать вывод об особой линии социальной эволюции, характерной для кочевников скотоводов.

<< | >>
Источник: КОЧЕВАЯ АЛЬТЕРНАТИВА СОЦИАЛЬНОЙ ЭВОЛЮЦИИ Москва 2002 Серия “Цивилизационное измерение” Том 6. 2002

Еще по теме Кочевая альтернатива:

  1. КОЧЕВЫЕ ТИБЕТЦЫ-КЯНЫ
  2. 35. Россия от февраля до октября 1917 г. Альтернативы развития страны.
  3. Развитие кочевого хозяйства в степях восточной Европы и Средней Азии
  4. ХУННУ И ФАЗА ПОДЪЕМА КОЧЕВОГО МИРА
  5. (21) Альтернативы общественно-экономического развития в 1917 году.
  6. Альтернативы общественного развития России после свержения монархии. Политическая борьба в стране весной – осенью 1917г. Победа Октябрьской революции.
  7. Этнокультурные процессы на Северном Кавказе в контексте индоевропейской истории
  8. КОЧЕВАЯ АЛЬТЕРНАТИВА СОЦИАЛЬНОЙ ЭВОЛЮЦИИ Москва 2002 Серия “Цивилизационное измерение” Том 6, 2002
  9. Племена Казахстана и Сибири в VI–I веках до нашей эры
  10. Развитие хозяйства и общественный строй
  11. Землевладение
  12. Ранняя история Средней Азии
  13. Глава 5 Азиаты и Египет в III - первой половине II тыс. до н. э.
  14. ПРОШЛОЕ
  15. I. китайский источник нзиньшу о гуннах
  16. БОРЬБА ВЭЙ ЦИНА C ХУННАМИ
  17. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
  18. 40. Приход большевиков к власти в Петрограде. Окт. револ. 1917г. 2всероссийский съезд Советов. Образов.новых высших органов власти Совета Народных Комиссаров и ВЦИК. Декларация прав трудящегося и эксплуатированного народа
  19. 7) Реформы Избранной Рады в середине 16в