<<
>>

Концептуальный строй анализа переходного процесса

Переход к XXI веку демонстрирует еще невиданную по масштабам, глу­бине и фундаментальности трансформацию мировых исторических процес­сов и макроцивилизационных образований. Кажется, что формационное постоянство социальных систем теряется навсегда.

Такое формационное не­постоянство встречалось и в предшествующие эпохи мировой истории. Но сейчас оно оказалось вписанным в переход к III тысячелетию и сопровожда­лось беспрецедентным взрывом социальной энергии и воли к изменениям.

Уже нельзя говорить просто об отдельных научных революциях (свя­занных с атомной энергетикой, выходом в Космос, компьютеризацией, но­выми производственными материалами и т. п.). Революция имеет начало и конец в границах определенного отрезка времени. Но сейчас мы не видим конца и края революционным изменениям в познании и практике. Здесь уже речь идет о коренном перевороте в производственных (если иметь в ви­ду не только материальное, а и духовное производство) возможностях чело­вечества в начале III тысячелетия. Будущее все больше подпадает под логику технической рациональности, логику перманентных преобразований, кото­рые вытекают из природы техносферы. Ритмика инноваций стала условием стабилизации производства и образа жизни.

Общественное бытие охватывает обвальный поток информации, порож­дающей калейдоскоп впечатлений динамического мира, сознание текучести его предметной сферы и его телеэкранных образов. Происходит информа­ционно-электронная «дематериализация» предметно-чувствительного мира, замещение его подвижной иллюзорностью шоу-бытия, астральными телами телевидения и кинематографии, компьютерной графики и показателями шкал приборов; изменяется предметность и объектов потребления: значите­льная их часть оборачивается к человеку не столько своим естественным функционированием, сколько социальными качествами, так как они высту­пают символами престижа и моды.

Возникает целая промышленность прес­тижного потребления.

Это возрастающее замещение «твердой» надежности естественных тел «блипами» экранных эффектов, клипов, эфирных трансляций отвечает «размытым» переходным ситуациям общественного бытия, его нормативной неотрегулированности, быстрому изменению соотношения успеха и пора­жения, динамизации потребностей, императива непрестанных новаций, мо­бильности и спонтанности событий настоящего.

Ведь ускорение трансформаций социальных структур, коллизии между минувшим и грядущим, информационно-электронная «дематериализация» многих аспектов предметно-чувствительной сферы ведут к проблематиза- ции человеческого бытия, ненадежности и незащищенности, формирова­нию идеологии переходности, маргинальности общественного существова­ния. Тем самым на передний план современности выдвигается в глобальном масштабе проблема переходных процессов. И определяется эта глобальность не просто сменой тысячелетий, а трансформацией типов цивилизаций, ран­гов культуры и самого исторического бытия, сопровождающего его.

В современной истории речь идет о переходе от индустриальной к постиндустриальной цивилизации (так называемого информационного, или информационального общества), от биполярного к системному миру с мир-системным ядром (развитые страны) и их периферийным окружением, от капиталистических и постсоциалистических обществ к цивилизации со­циально-ориентированного рынка и общей для всех стран либеральной де­мократии, от обычных культур к метакультуре.

Обвальное нарастание инноваций в современном мире не только актуа­лизирует вопрос освещения динамики бытия, но и определяет необходи­мость его концептуализации, разработки понятийного аппарата его исследо­вания. Ситуация требует введения более детальной концептуальной сетки раскрытия феномена динамизма, когда понятие «развитие» дифференцируе­тся рядом дополнительных представлений. Среди них и выделяется концепт «переходный процесс», что становится важным звеном методологического анализа феномена изменения, преобразования и трансформации систем, особенно в социальном мире.

При концептуализации явлений динамизма определим сначала исход­ные понятия «процесс» и «развитие». Под процессом мы будем понимать всякое превращение во времени, которое характеризуется в предикатах сос­тояния и изменения. Разновидностями процесса выступают прежде всего движение (то есть изменение как таковое), становление (взаимодействие

бытия и небытия при возникновении определенных состояний), развитие (самодвижение), прогресс (поступательное развитие, ориентированное на достижение большего совершенства в иерархии возможных форм совершен­ства), морфогенез (то есть переструктурирование систем) и переходный про­цесс, который имеет свою разветвленную концептуальную сетку.

Базовой в этом разнообразии понятий является категория «развитие», хотя ее содержание пока что не может претендовать на точное, неопровер­жимое определение. Целесообразным представляется такое понимание дан­ной категории. Развитие — это прежде всего внутренне детерминированный процесс качественного преобразования определенных объектов (вещей, сос­тояний, событий, явлений, идеальных ценностей и т. п.) вплоть до перехода в иной статус их существования (инобытие); процесс, который характеризу­ется кумулятивностью (способностью обогащаться за счет впитывания пере­работанного содержания предшествующих фаз процесса), нарастанием сте­пеней свободы и индивидуализации его (процесса) элементов, а также рас­ширением дифференциации самого предмета изменений соответственно его включению в более универсальные связи целого (тотальности).

Разумеется, такой процесс не может распространяться на все и всякое бытие, так как тогда все существующее было бы втянуто в процесс обогаще­ния и усовершенствования с тенденцией к высочайшим кульминациям (омега-пунктов в терминологии П. Тейяра де Шардена) совершенства. А это предусматривало бы введение какой-либо «causa finalis» или даже признание космологического доказательства бытия Бога.

Развитие присуще локальным участкам Вселенной, ее конкретным об­разованиям.

Против универсализации категории развития выступают адеп­ты философии постмодернизма, которые противопоставляют ей идею трансгрессии, обоснованную М. Фуко [859]. Она отличается от развития неопре­деленностью, спонтанностью, нефиксированностью результата, который размывается под давлением стремительных событий. Трансгрессия характе­ризуется отсутствием прогрессивного сдвига изменений (аналогией здесь могут быть новинки моды в жизни и культуре), ориентацией на отрицание, на логическую негацию, на обратные волны событий. Здесь действует обра­щенность к преодолению границ, динамике действия и стихии текучести. И хотя трансгрессия не является разновидностью переходного процесса, она указывает на области нестабильности на сломе, которые могут быть предме­том специального анализа, в широкой сфере методологии переходности.

Переходный процесс — это те преобразования, изменения или транс­формации, которые генетически связывают (как минимум) два состояния стабильности системы, одно из которых является исходным, а второе — ре­зультативным, конечным или целевым (при социальных изменениях). Он характеризуется: а) вариативностью: разнообразием путей, форм, моделей и проявлений продвижения к состоянию стабильности; б) структурной напря­женностью или даже расшатыванием исходных структур (пределом чего мо­жет быть хаос); в) оппозициями неорганизованного и упорядоченного мате­риала, стихийности и программируемости изменений, а соответственно со­

циальной сфере переходов — мерой легитимности и нелигитимности про­цессов; г) «кентавроподобностью» образований переходного процесса; воз­никновением явлений, которые соединяют черты противоположных тенден­ций, аспектов, требований.

Примером последнего может быть переход от региональных цивилиза­ций к современной планетарной макроцивилизации, характеризующейся креолизацией западных (рыночно-либеральных, сциентистско-инноваци­онных) и восточных (духовно-религиозных и традиционно-центристских) ценностей. Проявлением этого выступает так называемый «конфуцианский капитализм» на Востоке или смешанная, государственно-рыночная эконо­мика стран СНГ, ориентированная на присоединение к западному миру.

В природе типичным переходным, смешанным объектом является обезьяно­человек как звено антропогенеза или феномен «волна-частичка» в измери­тельных процессах перехода от представлений микро- к образам макромира.

Важной особенностью переходного процесса, как и развития вообще, является наличие в нем сквозных элементов, объединяющих прошлое, на­стоящее и будущее процесса. Еще со времен Г. В. Гегеля утвердилась мысль, что развитие идет по спирали. Но ведь в центре этой спирали нет дырки. Раз­витие всегда накручивается вокруг сквозных, фундаментальных структур, ценностей, тем. В культуре, например, сквозной является триада: Истина — Добро — Красота. В каждую эпоху история определяет различные содержа­ния этих ценностей, но тематически они не сходят с арены культурных про­цессов. Физика в истории естествознания постоянно сохраняла свою важ­нейшую программу — динамику, которая при всех переходах от физики Аристотеля к Ньютону и дальше — к квантово-релятивистским представле­ниям — всегда определялась изучением закономерностей распределения ве­щества в пространстве. Всю всемирную историю пронизывает оппозиция Запада и Востока, общечеловеческие этические ценности, структуры так на­зываемых «первичных коллективов» — семьи, общин, землячеств, этносов. С экономической стороны сквозными для всех преобразований хозяйствен­ной деятельности с осевого времени являются структуры товарно-денежных отношений.

Указанные сквозные структуры и формы являются архетипами. Это та­кие образования, которые при всех исторических вариациях своего содержа­ния очерчивают перспективы развития и поэтому характеризуются как цен­ности, которые не только предшествуют теперешним фазам того ли иного процесса, но и определяют его будущее [860]. Значимость архетипов в особенности заметна в трансформациях национальных феноменов и в культурном развитии.

Учет архетипов объясняет и такое явление переходных процессов в со­циальной сфере, которое некоторые исследователи называют «социальным полем» трансформации.

Так, чешский ученый П. Штомпка характеризует социальное поле как среду, включающую нормы, ценности, идеалы, импе­ративы, артикуляции, легитимизацию и переформулирование идей, крис­таллизацию, утверждение и перегруппировку возможностей, распределение

и приведение в порядок социальных иерархий l. Однако такая среда будет очень аморфным образованием, если не вводить архетипическое ядро ука­занных ценностей. Отношение к архетипам может быть (конечно, одним среди прочих) показателем формы переходных процессов. Так, сохранение всего фонда архетипов определенного социального поля того или иного процесса (при соответствующем изменении его содержательного наполне­ния) характеризует эволюционную форму развертывания переходных про­цессов. А минимизация или даже уничтожение архетипов фонда развития оказывается признаком катастрофической формы процесса.

Разумеется, катастрофическая форма не определяется только негацией архетипов. Это более сложное явление. Мы употребляем термин «катастро­фическая форма» перехода, не отождествляя ее целиком с феноменом ката­строфы как таковой, так как ставим рядом с нею и революцию. Различие ме­жду этими двумя разновидностями катастрофической формы перехода сос­тоит в том, что катастрофа всегда обозначает регресс, разрыв истории, патоло­гическую мутацию переходного процесса, а революция, при всей своей обваль­ной природе, может открывать определенную прогрессивную перспективу [861][862].

В естественном процессе эволюции видов примером такой катастрофы была массовая гибель динозавров. В цивилизационном процессе катастро­фической была гибель Крито-Микенской цивилизации вследствие геологи­ческих потрясений и военных поражений. В истории Киевской Руси настоя­щей катастрофой было монголо-татарское нашествие. Не менее катастро­фическими были чума и продовольственный кризис в Европе XIV ст.

Вообще катастрофическая форма переходного процесса отмечается предельно сокращенной фазой промежуточных событий, взрывными изме­нениями, развалом нормальной регуляции и саморегуляции процесса и включением (в лучшем случае) новых ракурсов причинно-следственного взаимодействия. При таком переходе нарушается в процессе преобразова­ний оптимальное соотношение благоустроенного и хаотичного аспектов в пользу последнего. А в социальных преобразованиях это нарушение касает­ся еще равновесия между легитимными и нелегитимными, программиро­ванными и непрограммированными, стихийными и сознательными аспек­тами переходного процесса. При этом линия отклонения от оптимальности в соотношении указанных аспектов всегда в катастрофических переходах является неопределенной.

Как феномен аномалии или патологии катастрофичность в переходном процессе оказывается явлением невероятным. Действительно, всякая боль­шая революция, как доказано историей, сначала кажется невероятной. Но если она (вследствие неожиданных пусковых факторов) начинается, то по­являются источники самосозидания стихийных событий, которые быстро разваливают стабильность системы и расширяют вероятность катастрофиче­ских процессов. Иначе говоря, в катастрофических переходах действует свое­го рода конус вероятностей, который очерчивает вибрацию вокруг нуля ве­

роятности начала процесса и расширения масштабов вероятностей по мере продвижения к финалу.

Альтернативой катастрофического перехода является эволюционная форма переходного процесса, которая предусматривает поэтапные измене­ния системы при постепенном распространении этих изменений на всю сферу функционального и структурного уровня ее существования. Поэтап­ность эволюционного перехода может определить разные фазы проявления преобразований или относительно элементов системы, или на уровне струк­тур и функций, или их совместного изменения, но непременно постепенно.

Эти разные проявления эволюционного перехода заполняют с класси­фикационной стороны промежуточную зону между категорией движения и пониманием развития. К ним принадлежат такие явления:

Метаморфоза — круговорот форм процесса типа «Товар — Деньги — То­вар» или биологических образований от кокона к гусенице и мотыльку и снова к кокону.

Вариация — продвижение процесса за счет изменения периферийных элементов при сохранении основного содержания. Примером здесь может быть идея Лакатоса, считающего, что переход между теоретическими систе­мами в науке определяется научно-исследовательскими программами, кото­рые защищают вариативным полем гипотез главное, «жесткое» ядро поло­жений исходной фундаментальной теории. В биологической эволюции пе­реходные процессы осуществляются (если брать типичный пример) за счет вариативного изменения особей популяции.

Трансформация — важная структурная переработка систем, которая (вы­ходя за границы простой перегруппировки ее элементов) превращает путем изменения связей, отношений, опосредствований (или даже условий детер­минации) организацию и функции исходного формообразования. Транс­формация является типичным переходным процессом в области знания, культуры, социальной эволюции.

Характерным примером трансформации в сфере переходов теоретичес­ких систем знания выступает принцип перманентности. Он раскрывает формирование цепей преобразований одной теории в другую на базе устано­вления общих для всего множества теоретических систем закономерностей. Эти закономерности определяют сохранение некоторых типичных свойств, присущих всем теориям на протяжении всей цепи их преобразований. Поэ­тому каждая следующая теория лишь обогащает предшествующую. В резуль­тате эти теории структурируются в направлении последовательного обобще­ния, так что каждая следующая система включает предшествующую при со­хранении обратного перехода, когда предшествующая теоретическая систе­ма определяется как частичный случай следующей. Такая перманентность преобразований имеет, например, место при переходе от арифметики нату­ральных чисел к арифметике дробовых чисел и от нее — к арифметике ирра­циональных — и дальше — к арифметике комплексных чисел. Принцип перманентности реализуется и на переходе от двузначной к трехзначной и так далее — к n-значной логике.

В более распространенном варианте логический аспект эпистемической трансформации осуществляется в предпосылке введения принципов запрета

(типа невозможности «вечного двигателя» или движения со скоростью, ко­торая превышает скорость света). Эти принципы составляют правила дейст­вия, которые определяют сферу возможного и невозможного. Такое опреде­ление позволяет сравнивать новые предметные области, которые исследую­тся, с хорошо известными с целью выявления условий переноса алгоритмов преобразования с одной теоретической системы на другую. Эти переносы алгоритмов преобразования и характеризуют особый случай трансформаци­онного перехода от одной теории к другой. Так, алгоритм «поиска в конеч­ном лабиринте», который возник в алгебре, был потом перенесен в сферу логики, с последующим применением в структурной лингвистике. А из нее указанный алгоритм был перенесен на теорию генетического кода. Во всех этих случаях были установлены трансформационные переходы между соот­ветствующими теориями [863].

Важным фактором логической трансформации теории является форма­лизация, которая, преобразуя структуру исходной теории (за счет изменения ее аксиоматического базиса), расширяет предметное поле ее применения. Такая формализация теоретических основ Ньютоновой физики на уровне аналитической механики позволила создать Лангранжевы методы анализа теории электрических контуров и через Гамильтонов формализм получить эвристические средства разработки квантовой механики.

Верхним уровнем формализации теоретических систем является превра­щение их в логико-алгоритмические теории с управляющей функцией отно­сительно содержательно-предметных теорий. Здесь обнаруживается важная черта любого трансформационного переходного процесса. Он предусматри­вает фактор управления или программирования, хотя и может происходить в стихийном варианте. Относительно общественного бытия, в том случае, ко­гда управление является неотъемлемой частью социальной трансформации, он получает статус реформы.

Примером такой управляемой трансформации может быть реформиро­вание постсоциалистического общества в направлении западноевропейской парадигмы развития. В ее нормальном варианте это реформирование преду­сматривает не конфронтацию социальных программ (присущих социализ­му) и рыночной стихии стоимостной регуляции, а объединение этих факто­ров в форме переходной и смешанной социально-рыночной экономики. Последняя и объединяет социальное управление со стороны государства с рыночной саморегуляцией экономических процессов.

Важное значение в трансформационных процессах социального рефор­мирования приобретает установление оптимального соотношения роста и стабильности. Проблема здесь, как показал Ю. Н. Пахомов, состоит в том, что, в частности, планетарная стабилизация может отвлекаться от своей ос­новы — экономического роста — и превращаться в самодовлеющий фактор. А это ведет к неплатежам, безработице, падению спроса, подрыву экономи­ки и массовому притоку импорта, то есть к экономическому разрушению. Ведь стабильность не должна превращаться в статичность. На Западе иногда специально выводят экономическую систему из равновесия с целью прово­

цирования новых процессов. Вообще стабилизация не должна предшество­вать росту в процессах социального реформирования.

Социальная трансформация в современном мире должна отвечать усло­вию соединения государственного управления экономикой со свободным движением капитала на основе рыночной саморегуляции l. Здесь действуют глобальные закономерности трансформации планетарной макроцивилиза­ции, в которой, по выражению Дж. Гелбрайта, «социализм» больших корпо­раций дополняется свободным предпринимательством мелких фирм. Тем самым стихийный аспект трансформационного процесса не отрицает необхо­димости государственного управления. В Японии, например, в 80-х годах прошлого века государство регулировало более чем 10 000 позиций в области ценообразования, импорта, положения основного капитала и т. п.

Дело в том, что социальная трансформация имеет вариативную приро­ду, создает проблемное поле множества вариантов, иногда противоречащих друг другу. Тут необходим отбор, селекция вариантов, тем более, что транс­формационный процесс связан с социальным экспериментированием и конструированием. Поэтому управление социальными преобразованиями выступает необходимым компонентом трансформационных актов.

Одним из путей управляемой социальной трансформации (то есть процес­са реформ) является метод параллельного переноса в актах взаимодействия традиционного (предшествующего или, условно говоря, «старого») опыта и нововведений, то есть инновационного, «-нового» опыта. Это взаимодейст­вие означает, что предшествующее («старое», традиционное) не уничтожает­ся, а преобразуется параллельно введению инноваций. А они разворачивают­ся при постоянном сравнении с успехами или неудачами реформирования старого порядка и переносе благоприятных результатов с одного порядка (реформуемого старого) на второй порядок реализации нового.

Вообще, не все то, что предшествует новому (и якобы является старым), подлежит преодолению или пересмотру. Ведь в процессах развития появля­ются сквозные элементы, которые, хотя и идут от прошлого, но очерчивают контуры будущего. Есть, в частности, сквозные ценности цивилизации, ко­торые определяют самую цивилизованность определенных социальных сис­тем. К ним принадлежат гражданский аспект функционирования государст­ва в его организующем социум позитиве, товарно-денежные отношения, об­щечеловеческая этика, права человека, религия, национальная культура и т. п. Всестороннее использование этих ценностей в трансформации постсо­циалистических стран является не возвращением к капитализму, а прогрес­сом в направлении современной планетарной макроцивилизации.

Соответственно надо указать и на проверенные, надежные, стабильные общественные явления, которые не подлежат переоценке в силу своей освя- щенности всемирной историей. К ним, например, относятся стоимостное саморегулирование экономики, государственная поддержка больших соци­альных или технических программ, частная инициатива и деловая самодея­

тельность людей, идеи равенства, свободы, братства и солидарности. В куль- турно-эпистемическом отношении такие освященные историей явления имеют достоинство классики, классического наследия, то есть приобретают статус идеала.

Интересно в этом контексте свидетельство выдающегося физика П. Эренфеста, близко общавшегося с выдающимися реформаторами совре­менного естествознания — А. Эйнштейном, Н. Бором, В. Гейзенбергом. На вопрос — чем отличаются эти творцы новой физики от обычных ученых — он ответил: «...их можно назвать консерваторами, так заботливо они относи­лись к классическим объяснениям, к каждому кирпичику здания классичес­кой физики» ,. Это и есть наилучшее понимание трансформационного про­цесса, когда преобразование старого идет не методом его внешнего уничто­жения, а путем логического, внутреннего выхода из него на основе необхо­димости, открытой благодаря предшествующему опыту.

Итак, трансформационный процесс включает и уничтожение, и перера­ботку старого, и его адекватное воспроизведение, и гибридизацию старого и нового, то есть смешанную форму. Трансформационное движение является многовариантным. Это не только движение к новому, но и модернизация старого и традиционализация инноваций, пробуждение нужного прошлого, освобождение его от черт древности и уничтожение неоправданных форм настоящего или утопических извращений того, что считают будущим. «Социальные изменения, — по формулировке П. Штомпки, — обнаружива­ют слияние множественных процессов с разными векторами, которые час­тично расходятся, частично сближаются, частично усиливают или уничто­жают один другого» [864][865].

В трансформационном процессе всегда есть возможность обратного движения от нового к старому и не только в отрицательной форме его кон­сервации, но и в положительном проявлении его модернизации. Так, в сов­ременной макроцивилизации трансформация социальных систем в направ­лении вестернизации (парадигмации западного общества) вызовет обратный процесс исламизации с ее фундаментализмом, консервативными идеалами; происходит и модернизация традиционного, о чем свидетельствует уже упо­мянутый феномен конфуцианского капитализма: его усилия вписать в тра­диционные ценности Востока современную рыночную экономику.

Наглядным примером модернизации предшествующего опыта был НЭП в социальной истории СССР и принцип соответствия в сфере транс­формации научных теорий. Принцип соответствия исходит из того, что у новой теории, которая формируется, должны быть «классические двойни­ки», то есть аналоги некоторых положений старой теории. Последние и надо использовать в полной мере для того, чтобы путем их коррекции и уточне­ния (если они будут при трансформации теоретических систем давать не­определенные результаты) получить формулы новой теории.

Как показал В. Гейзенберг, принцип соответствия является методом наи­большей аналогии между старым и новым знанием, которое создается в ре­зультате экстраполяции классических представлений на неклассическую об­ласть. Но поскольку старые представления не могут быть полностью адекват­ными новой области, строят искусственные, даже фиктивные объекты моде­льного типа, на которых эти представления исполняются за пределами ста­рой теории. А потом ведут поиск частичного совпадения некоторых черт указанных модельных объектов с эмпирическим материалом новой теории. В той мере, в какой это совпадение осуществляется, развивают отдельные положения новой теории и устанавливают логические границы применения старых представлений.

Итак, переходный процесс с необходимостью включает искусственные, фиктивные объекты. И это особенность не только эпистемических, но и со­циальных трансформаций. Поскольку переходный процесс происходит меж­ду двумя состояниями стабильности, которые, будто два берега, очерчивают поток преобразований, то переход от одного «берега» на другой требует определенных ориентиров. А они определяются не только реальными собы­тиями, но и мечтами, идеалами, надеждами и даже иллюзиями.

Человек не может ориентироваться по звездам, которые падают. Поэто­му создает миф про недвижимые звездные ориентиры Неба. Здесь реаль­ность переплетается с ожиданиями. Переходный процесс включает вирту­альную реальность всего того, что не осуществлено, но является желатель­ным. Так, в начале формирования США как государства, как пишет амери­канский историк Д. Буртин, — «Америка порождала многообразие надежд, поскольку была привлекательным объектом иллюзий. Карта Америки состо­яла из незаполненных пространств, которые еще нужно было заполнить. Но там, где не хватало реальных фактов, возникали мифы» 1.

Это переплетение реальности и иллюзий, в частности в утопической форме, подчеркивает и другой американский исследователь Л. Мамфорд. «Мы никогда не достигнем полюса, на который указывает стрелка компа­са, — пишет он. — Точно таким же образом мы, несомненно, никогда не бу­дем жить в утопии. Но если бы не существовало намагниченной иглы, мы едва ли сумели бы путешествовать. Нет оснований думать, что мы расправим­ся с утопией, утверждая, что она существует только на бумаге» [866][867].

И дело здесь не только в том, что всякое бытие — это коллаж реальности с утопией (иначе реальность была бы весьма угрожающей). Дело в том, что в социальном бытии (и это является одним из парадоксов социологии) из мы­сленных ситуаций вытекают реальные следствия, о чем, например, свидете­льствуют биржевые паники, вызванные слухами и т. п.

Этот феномен объединения реального и иллюзорного или утопического достаточно выразительно раскрывается в социальных трансформациях. В самой реальности переходного процесса, как свидетельствует опыт реформ в постсоциалистических странах, возникают фиктивные объекты типа инфля­

ционных банкнотов, иллюзий трастовых обещаний, фирм-химер и т. п. Объективируются разные иллюзии — от утопий технократичного процвета­ния до гипертрофии национальных ожиданий и мифологизации прошлого.

Ведь переходный процесс характеризуется наличием, кроме нормаль­ных, распространенных в той или другой области феноменов, специфичес­ких разновидностей объектов, к которым принадлежат не только смешан­ные (объединяющие противоположные черты), «кентавроподобные» пред­метные образования, но и иллюзорные, фиктивные или искусственные объекты. В соответствии с такой специфической предметной областью пере­ходного процесса существует, как мы видели, широкая концептуальная сет­ка теоретической репрезентации этого процесса. К ней принадлежат поня­тия «изменение», «преобразование», «становление», «развитие», «катастро­фа», «метаморфоза», «вариация», «трансформация», «реформы», «револю­ция» и т. п. Это и дает основание для выделения феномена «переходный процесс» в самостоятельный предмет методологического исследования.

<< | >>
Источник: ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ СТРУКТУРА СОВРЕМЕННОГО МИРА В 3-х томах. Том I. ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ СОВРЕМЕННОСТИ. Под редакцией академика НАН Украины Ю. Н. ПАХОМОВА и доктора философских наук Ю. В. ПАВЛЕНКО. ПРОЕКТ «НАУКОВА КНИГА» КИЕВ НАУКОВА ДУМКА 2006. 2006

Еще по теме Концептуальный строй анализа переходного процесса:

  1. / переходный период.
  2. РОЛЬ ПОРТРЕТНОЙ ХАРАКТЕРИСТИКИ В СОЗДАНИИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА У СВЕТОНИЯ (НА ПРИМЕРЕ АНАЛИЗА "ЖИЗНИ ХП ЦЕЗАРЕЙ1)
  3. 9) Процессы, характеризующие изменения в современном международном экономическом пространстве. Приведите примеры интеграционных процессов в мире.
  4. Некоторые особенности переходного периода
  5. II переходный период и гиксосское завоевание.
  6. Конец среднего царства (II-й Переходный период)
  7. Состояние экономики и новые черты общественно-экономических отношений в переходный период
  8. ГЛ AB А 8 ПОРТРЕТ ПРАИНДОЕВРОПЕЙСКОГО ОБЩЕСТВА ПО ДАННЫМ ЛИНГВИСТИКИ И АРХЕОЛОГИИ (СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ КУЛЬТУРНО-ХОЗЯЙСТВЕННОГО ТИПА ПОЗДНЕИНДОЕВРОПЕЙСКОЙ ОБЩНОСТИ И КУЛЬТУР ВИНЧА, ЛЕНДЬЕЛ И КУЛЬТУРЫ ВОРОНКОВИДНЫХ КУБКОВ)
  9. ПРОЦЕССЫ ФОРМИРОВАНИЯ МАЛЫХ ПЕРИФЕРИЙНЫХ ЭТНОСОВ В ИТАЛИИ
  10. ЗНАЧЕНИЕ ГУННСКИХ ЗАВОЕВАНИИ В ИСТОРИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ
  11. Основные концепции исторического процесса
  12. Структура общества. Процесс расслоения
  13. § 1. Процесс становления человека.
  14. IILl. Этносоциальные процессы на Пиренейском полуострове в III—II тыс. до н.э.
  15. Хозяйство и общественный строй
  16. § 3. Государственный строй Спарты
  17. § 3. Хозяйственный строй Сеннаара в эпоху раздробленности.
  18. Этнокультурные процессы на Северном Кавказе в контексте индоевропейской истории
  19. Общественный строй Индской цивилизации.