<<
>>

Модернизация традиционной Японии и ее развитие в первой четверти XX в.

Япония была едва ли не единственной страной Востока, в чьем развитии период колониализма совпал не с состоянием общего, порой весьма острого внутреннего кризиса, а наоборот, с моментом бурного внутриполитического подъема, связанного с преодолением кризисных тенденций в ходе так назы­ваемой реставрации (фактически — революции) Мэйдзи и последовавшей затем серии важных конструктивных реформ.

В те самые десятилетия, когда в одних странах Востока на передний план вышла клерикальная реакция, в других одряхлевшие династии не были в состоянии дать должный отпор ко­лонизаторам, а в третьих политическая администрация, как и экономика, оказались под контролем иностранцев, японцы практически безо всякого заметного вмешательства извне, но с привлечением необходимых для быст­рой модернизации страны заимствований наращивали темпы экономичес­кого роста, модернизировали принципы и методы промышленного произ­водства, энергично и умело добивались необходимых для этого нововведе­ний в политических институтах, правовых нормах, в сфере гражданских свобод, образования, культуры и т.д. Причем все это происходило без радикальной ломки устоявшихся традиций, без болезненного отказа от привычного обра­за жизни, но на основе гармонического усвоения и логической трансформа­ции принципов и ценностей прошлого, благотворного синтеза своего и чу­жого, старого и нового. В этом отношении Япония оказалась уникальным феноменом Востока, и эту уникальность она продолжает демонстрировать в наши дни.

Загадка феномена Японии, ее радикальных преобразований сер. XIX — нач. XX вв.[65] еще далеко не разгадана, в том числе и самими японцами. Для понимания феномена японской модернизации прежде всего следует отказать­ся от привычных стереотипов, вовсе не объясняющих японский феномен. Одним из них является представление о том, что так называемая токугавская мануфактура в XVIII—XIX вв.

представляла собой нечто большее, нежели аналогичные явления в других странах, и что, возможно, именно это объяс­няет причины того, что в Японии сложилась система капитализма. Следует сразу же заметить, что принципиально токугавская мануфактура ничем не отличалась от цинской китайской, а кое в чем и явно уступала ей. Что же ка­сается частнопредпринимательской деятельности как таковой, то и она ни по масштабам, ни по роли в хозяйстве Японии ничем не отличалась от того, что имело место в то же время в цинском Китае. И если Япония в чем-то все же была не такой, как Китай, то об этом «чем-то» следует говорить специ­ально, его нужно вычленять и аналитически исследовать, ибо невооружен­ным глазом само по себе оно не так уж бросается в глаза. Итак, каким же был путь Японии после 1868 г.?

Как и Китай, Япония была «открыта» для колониальных держав в сере­дине позапрошлого века. Как и в цинском Китае, купечество Японии было слабым и политически бесправным, тогда как власть имущие (в Японии это были не чиновники-бюрократы, а самураи и князья во главе с сёгуном) не были заинтересованы в усилении связей с колониальными державами. В Японии, как и в Китае времен опиумных войн, насильственно навязанная стране иностранная торговля была экономически невыгодной, ибо выкачи­вала из страны драгоценный металл и вела к финансовому дисбалансу. Соб­ственно, все эти, равно как и многие другие, факторы предопределили ослаб­ление, а затем и падение режима сёгуната.

Разница в развитии между Китаем и Японией начинает сказываться и становиться заметной именно с этого момента. В Китае реакция традицион­ной структуры на перемены, вызванные вмешательством колониализма, вы­разилась в форме крестьянской войны тайпинов, а в Японии эквивалентом тайпинам стал революционный переворот 1868 г., приведший к переходу власти в руки 15-летнего императора Муцухито (Мэйдзи). Революционным этот переворот следует считать не столько по форме, сколько по результа­там, ибо вслед именно за этим важнейшим изменением в привычной для Японии традиционной структуре (император в истории Японии практичес­ки никогда не управлял делами страны; за него это делали сначала регенты, потом сёгуны) последовали все остальные, радикально изменившие облик страны.

Муцухито и действовавшие от его имени советники начали с того, что радикально реформировали систему социальных связей в стране. С целью ослабить и сделать невозможными в дальнейшем феодальные распри рефор­ма 1871 г. ликвидировала феодальные уделы и наследственные привилегии князей-даймё, а также подорвала социальную и экономическую базу саму- райства. Вся Япония была разделена на губернии и префектуры во главе с назначаемыми из центра чиновниками. Кадры чиновников, за неимением альтернативы, комплектовались из числа тех же князей и самураев, но те­перь это были уже не независимые аристократы или рыцари, но именно сто­ящие на службе у государства и получавшие за это жалованье из казны чинов­ники. Причем это были чиновники, сформировавшиеся как социальный слой практически заново, не имевшие ни опыта, ни корней, ни традиций и потому еще не погрязшие в коррупции, не научившиеся практике бюрокра­тических проволочек, взяточничеству и всему остальному, что неизбежно сопутствует бюрократической структуре и что, в частности, было традици­онной нормой в Китае. Конечно, связи и протекционизм при этом продол­жали сохраняться и играли свою роль, но это зло в условиях всеобщих пере­мен не было угрожающим для трансформирующегося общества.

Реформа официально отменила сословные различия. Хотя титулы и зва­ния сохранились, лишившиеся владений князья и самураи (те, что не стали чиновниками, в первую очередь) были в социальном плане приравнены ко всем остальным сословиям страны. В качестве средств существования им были назначены выплачивавшиеся из казны пенсии — практика не столь уж необычная для Японии, во всяком случае, для самураев. Важной составной частью первой серии социально-сословных преобразований стала реформа 1872 г., вводившая всеобщую воинскую повинность, которая была призвана окончательно подорвать позиции самураев, в лучшем случае теперь имев­ших основание претендовать на офицерские должности в регулярной армии.

Радикальный характер первой серии реформ очевиден.

Пришедшее к власти новое руководство во главе с императором решительно отказывалось от старых принципов, чреватых феодальной раздробленностью и междоусо­бицами, ведших к децентрализации и своеволию сильных и независимых, опиравшихся на собственные воинские формирования князей. Взамен этого создавалась стройная административно-бюрократическая система, основан­ная на равенстве сословий, на усилении роли казны и единой финансовой

системы страны, на подчиненных центру регулярных воинских подразделе­ниях. Значение всех упомянутых нововведений едва ли можно переоценить: впервые в истории Японии император и его правительство оказывались не одной из соперничающих политических сил, но единственной, полной и об­щепризнанной властью.

Серия реформ 1872—1873 гг. уделила внимание также перестройке сис­темы аграрных отношений, весьма радикальной по характеру. Земля, зако­нодательно признанная собственностью тех, кто ею реально владеет, была закреплена за крестьянами. Правда, при этом значительная часть мелких зе­млевладельцев теряла свои участки, и не будучи в силах выплатить выкуп за землю и налоги, переходила в разряд арендаторов и батраков либо переселя­лась в города. Но это в принципе не изменяло сути дела. Суть же сводилась к тому, что зажиточное крестьянство было освобождено от земельной ренты в пользу князей (собственно, именно за это князья и получили от казны свои крупные пенсии) и получило возможность за не столь уж тяжелый выкуп владеть своей землей и работать на рынок. Иногда эту реформу сопоставля­ют с прусским путем развития капитализма в сельском хозяйстве. Независи­мо от того, насколько это сопоставление справедливо, оно разумно в том смысле, что аграрная реформа внесла свой немалый вклад в становление японского капитализма, обеспечив хотя бы частично необходимый для это­го капитал (первоначальный капитал, японский вариант первоначального накопления).

Реформы открыли перед японским купеческим капиталом достаточно широкий простор для частнопредпринимательской деятельности, социаль­но и юридически защищенной и активно поощряемой властями.

В стране развернулось достаточно быстрое промышленное строительство. Расцветало банковское дело, чему способствовало решение правительства в 1876 г. ка­питализировать княжеские пенсии, заменив ежегодные выплаты единовре­менной компенсацией. Резко увеличившийся в результате этого акта банков­ский капитал не только обеспечил бывшим князьям их существование в бу­дущем, но и позволил превратить их в предпринимателей, по меньшей мере в рантье, что также содействовало первоначальному накоплению японского капитала.

И, наконец, еще одной принципиально важной акцией японского пра­вительства, направленной все в ту же сторону, было решение вначале взять на себя строительство наиболее крупных и экономически неэффективных промышленных предприятий (арсеналы, металлургические заводы, верфи и т. п.), а затем, согласно принятому в 1880 г. закону, за бесценок продать их в руки наиболее крупных и умело действовавших торгово-промышленных компаний, таких, как Мицуи, Мицубиси, Фурукава и др. Тем самым японс­кое правительство не только ясно продемонстрировало твердый курс на поддержку защищенного законом частного предпринимательства, но и из­бавило Японию как государство от невыносимого груза неэффективной ка­зенной промышленности, тяжесть которого всегда ощущали и ныне ощуща­ют подавляющее большинство развивающихся стран.

Реформы 70-х гг. XIX в. привели к энергичной трансформации японс­кого общества и пробудили к жизни новые социальные и экономические си­

лы, в свою очередь требовавшие для оптимизации условий своей деятельно­сти новых преобразований, на сей раз в сфере политической. С начала 80-х гг. в стране развернулось широкое движение за конституцию, в первых рядах которого шли оформлявшиеся в партийные группировки сторонники новых методов ведения хозяйства, т. е. частные предприниматели города и дерев­ни, вписавшиеся в новые условия существования вчерашние самураи, пер­вые поколения получивших европейское образование японских интеллиген­тов, частично и выходцы из высших слоев японского дворянства, из княжес­ких семей.

Движение за свободу и права народа (оно именовалось «минкэн-ундо») привело к обещанию правительства ввести в 1890 г. конституцию, для чего, в частности, в Европу и США была послана специальная миссия Ито, кото­рой следовало ознакомиться с соответствующими нормами, институтами и процедурами за рубежом и выбрать наиболее подходящие из них для Япо­нии. Ито остановился на прусском варианте Бисмарка, что было по-своему весьма логичным итогом поисков: быстро развивавшаяся усилиями Бисмар­ка полуфеодальная Пруссия в конце позапрошлого века действительно была по многим параметрам наиболее сопоставима с Японией.

В 1889 г. от имени императора был опубликован текст конституции. Со­здавалась конституционная монархия с большими правами императора, ко­торому по-прежнему принадлежала законодательная инициатива. Хотя пар­ламент контролировал финансы, он был лишен права создавать ответствен­ное перед ним правительство. Зато конституция официально провозглашала демократические свободы и гражданские права для всех граждан страны — условие, без которого успешное развитие капитализма в Японии было бы невозможным. Парламент был созван в 1890 г., причем правом избрания ни­жней и основной его палаты (верхняя была чем-то вроде палаты лордов) поль­зовались лишь некоторые из налогоплательщиков, вначале примерно 1 % населения страны. Первый японский парламент оказался достаточно само­стоятельным. Правительство несколько раз распускало его за строптивость, в частности, за отказ голосовать за те или иные расходы, особенно на воен­ные цели.

Провозглашение и реализация демократических прав и свобод открыва­ло путь для быстрого развития японского капитализма, развязывало руки молодой японской буржуазии. Но необычно быстрые для отсталой восточ­ной страны темпы ее социальной, экономической и политической транс­формации во многом оплачивались страданиями простых людей — крес­тьян, лишавшихся земли и шедших в города, рабочих, которых нещадно и порой бесконтрольно эксплуатировали. Но это было нормой для всех стран раннего капитализма — и рабочий день, длившийся 12—14 часов, и нищен­ские условия существования, и бесправие, и даже плетки надсмотрщиков и десятских.

Японию не миновала эта доля, хотя преимуществом ее было то, что она прошла этот путь довольно быстро, чему способствовали, в частности, ран­нее развитие рабочего движения, появление профсоюзов. Но главное, что сыграло свою роль, — это культивирование патерналистских традиций, стремление предпринимателей наладить прямой контакт со своими рабочи­

ми на началах гармонии труда и капитала. Вначале весьма слабые, эти попыт­ки в дальнейшем, с ростом уровня благосостояния страны и народа, стали реализовываться все успешнее, пока не достигли оптимального характера, каким отличаются взаимоотношения труда и капитала в Японии в наши дни. Ведь далеко не случайно бурно развивающаяся капиталистическая Япония вот уже на протяжении ряда десятилетий практически не знает мощ­ных забастовок, подобных тем, что время от времени сотрясали ведущие ка­питалистические страны Европы и Америки.

Уже на рубеже XIX—XX вв. сформировались основные черты и характер­ные особенности японского капитализма. Важно заметить, что с самого на­чала прошлого века это был сильный и сплоченный, динамично эволюцио­нирующий капитал, вполне способный конкурировать на международном рынке с крупнейшими капиталистическими странами. Японский капитал и созданная им промышленная база послужили прочной основой для всей по­литики Японии, особенно для ее внешней политики.

Хотя самураи после 1868 г. перестали быть ведущим сословием Японии, дух самурайства не исчез. Лишенные прежних прав и привилегий потомки вчерашних самураев культивировали свои воинские доблести и воспитыва­ли в соответствующем духе солдат регулярной армии. Разница была лишь в том, что если прежде дух и деятельность самураев реализовывались внутри страны, в междоусобных войнах и феодальных схватках, то теперь воинст­венность самураев оказалась направленной на внешний мир, на соседние с Японией страны и народы. Строительство сильной армии и особенно флота стало задачей номер один с первых же шагов новой японской администра­ции. И далеко не случайно государство на первых порах взяло в свои руки создание арсеналов и верфей — без них оно не сумело бы создать сильную армию.

Первым из агрессивных шагов внешней политики пореформенной Япо­нии стала борьба за японское влияние в Корее. В 1876 г. высадившийся в Корее японский экспедиционный корпус навязал этой стране неравноправ­ный договор, предоставлявший японцам ряд прав и привилегий. В 1885 г. по японо-китайскому соглашению Китай признал японские интересы и права в Корее практически равными своим (до того Корея официально считалась вассалом Китая). В итоге японо-китайской войны 1894—1895 гг. по Симо- носекскому договору Япония получила право владения островами Тайвань и Пэнхуледао и еще более укрепила свои экономические и политические по­зиции в Корее. Дело дошло до того, что в 1895 г. японские агенты убили ан­тияпонски настроенную корейскую королеву, а король был вынужден ис­кать убежища в русском посольстве.

Все эти военные и внешнеполитические успехи Японии привели к тому, что на рубеже XX в. она не только по экономическому потенциалу и харак­теру развития, но и по агрессивности своей политики стала одной из веду­щих империалистических держав в мире. Япония была, в частности, в числе тех восьми держав, чьи миссии организовали интервенцию в Китае в 1900 г. в связи с восстанием ихэтуаней. Япония в 1902 г. заключила выгодный для нее военный союз с Англией, что помогло ей усилить свои позиции на кон­тиненте и выступить в феврале 1904 г. против России.

Русско-японская война, завершившаяся бесславным поражением рус­ских войск, привела к тому, что Южная Маньчжурия и Корея превратились в протекторат Японии. Японский капитал мощным потоком устремился в эти районы, способствуя их экономическому развитию и превращая их в плац­дарм для дальнейшей агрессии на континенте, в основном против Китая.

В своем успешном продвижении по пути капитализма Япония полнос­тью воспользовалась всем тем, что может предоставить для такого развития демократизация европейско-американского образца. Однако она не отказа­лась и от многого из того, что восходит к ее собственным фундаментальным традициям и что тоже сыграло свою позитивную роль в ее успехах. То, что обошлось Китаю так дорого, Японией было достигнуто с завидной легкос­тью, причем оказалось для нее лишь неким стартовым уровнем, в довольно скором времени не просто превзойденным, но и оставленным далеко поза­ди. Япония — единственная из неевропейских стран, чье развитие уже к ру­бежу XIX—XX вв. позволило ей не просто сравняться с ведущими европей­скими державами, но и стать одной из наиболее влиятельных и успешно раз­вивающихся капиталистических стран мира. Так в чем же разгадка феноме­на Японии?

Конечно же, речь должна идти о сложном комплексе причин, об уни­кальном стечении благоприятных условий и обстоятельств, определивших успех Японии в те весьма неблагоприятные для развития неевропейского мира десятилетия активной экспансии европейских держав, которые озна­меновали собой колониальный раздел мира и насильственное втягивание внутренне не готовых к этому стран в жесткие сети мирового капиталисти­ческого хозяйства. Внешне, по сути своей, ситуация была в принципе оди­наковой для всех, хотя каждая из стран Востока переносила ее по-своему и имела собственную судьбу, как правило, весьма незавидную.

Япония, как и Китай, «открывалась» капиталистической Европой дваж­ды. Первый раз это было в XVI в. и сопровождалось знакомством с христи­анской (католической, преимущественно в ее иезуитской модификации) ре­лигиозной культурой и с достижениями европейской науки и техники того времени. Второй раз — после длительных веков «закрытия» страны и стро­гих официальных ограничений на сношения с Западом. Интенсивные кон­такты начались лишь в середине XIX в. Однако в отличие от Китая, изоля­ция Японии от европейского мира не сопровождалась высокомерным офи­циальным отторжением всего иноземного, демонстративным пренебреже­нием по отношению к нему. Напротив, японцы, привыкшие перенимать у других народов (прежде всего из Китая) все полезное и пригодное для собст­венного развития и не видившие в этом ничего для себя зазорного и унизи­тельного, активно продолжали следовать этому принципу и в период фор­мального закрытия страны от влияния со стороны Запада. В частности, зна­комство с достижениями европейской техники осуществлялись при посред­стве голландцев, прочно обосновавшихся в Индонезии и получивших право торговли в одном из японских портовых городов.

Можно, таким образом, сформулировать первое из благоприятных об­стоятельств, способствовавших появлению японского феномена. Это — ве­ками воспитанная склонность к активным полезным заимствованиям извне

при отсутствии столь характерного для Китая почитания собственной муд­рости и пренебрежения к представителям иных культур.

Важно и то, что островное положение Японии имело своим следствием особую роль торговли и мореплавания. Формально торговцы в Японии, как и в Китае, занимали приниженное положение: среди официально признан­ных сословий (самураи — крестьяне — ремесленники — торговцы) им при­надлежало последнее место. Но реально их статус был выше, чем в Китае, поскольку их поддерживали заинтересованные в развитии своих княжеств дайме, предоставлявшие им определенные льготы и заботившиеся о разви­тии морской торговли. Это способствовало возникновению в Японии уже в XVII в. богатых торговых домов, в том числе знаменитых впоследствии Ми­цуи и Сумитомо. Через посредство связей такого рода торговцев с внешним миром осуществлялись и контакты с европейцами, прежде всего с голланд­цами. Торговля и мореплавание японцев, имевшие — как и в случае с китай­цами в те же века и в том же регионе — характер частнопредприниматель­ской деятельности, опирались в своем развитии на активную поддержку со стороны власть имущих. А это не могло не сыграть определенной роли в укреплении формального и, главное, реального статуса торговцев в Стране восходящего солнца.

Итак, японские торговцы и покровительствовавшие им князья вели частнопредпринимательскую по характеру, активную внешнюю торговлю и заимствовали достижения западной (голландской) науки и техники. Пре­жде всего перенимались те из них, которые способствовали развитию все той же торгово-предпринимательской хозяйственно-экономической деятель­ности, включая плантационное хозяйство, горнодобывающие промыслы и металлургию, судостроение, изготовление оружия. Те же отрасли экономи­ки развивались и усилиями централизованной власти, сёгуната, т. е. были объектом внимания со стороны государства и являли собой неотъемлемую часть государственной экономики, хорошо известной в традиционной Японии, как и на всем Востоке. Однако существенная разница была в том, что, по сравнению с Китаем, государство в Японии было несколько иным, причем разница в конечном счете была в пользу частнопредприниматель­ского начала.

Как уже говорилось, в Японии по ряду причин не сформировалась граж­данско-бюрократическая система власти с соответствующим аппаратом чи­новников, который рекрутировался бы по китайской модели с помощью си­стемы экзаменов. Альтернативой здесь оказалась система военной власти в форме сёгуната, где функции чиновников исполняли в основном самураи, воины-рыцари с характерным для них кодексом воинской доблести и ры­царского долга (бусидо). Восходя по основным параметрам к китайской тра­диции (верность долгу и чести, преданность господину, почтение к старше­му, культ добропорядочности и готовность отдать жизнь во имя соблюдения священных принципов и норм поведения), кодекс самураев бусидо лишь внешне соответствовал требованиям конфуцианства. По сути же он уводил самураев в сторону выполнения ими военной и военно-феодальной функ­ции, что вполне соответствовало реалиям Японии, но кардинально отличало ее в этом смысле от Китая.

Практически это означает, что в Японии не сложилось всеобъемлющего государства с его тотальным контролем над населением — того самого госу­дарства, которое в Китае сковывало китайских торговцев и позволяло им раз­вертывать их возможности лишь там и тогда, где и когда сильной опеки го­сударства не ощущалось, т. е. вне Китая, в тех же странах южных морей. От­сутствие такого государства в Японии сыграло важную роль в успехах этой страны, особенно после реставрации Мэйдзи, когда молодое, буквально на глазах создававшееся государство во главе с императором не только не было обременено многовековыми традициями бюрократизма со всеми свойствен­ными ему пороками, включая косность и коррупцию, но напротив, было широко открыто для полезных заимствований. Именно эти заимствования, хлынувшие потоком в конце XIX в., во многом способствовали созданию го­сударственного аппарата на принципиально новых началах, включая евро­пейские принципы конституционной монархии,'гражданского общества, демократической процедуры и т. п.

Как уже говорилось, Япония в годы энергичного натиска колониализма оказалась в условиях национального подъема, быстрого роста и внутреннего развития, что выгодно отличало ее от подавляющего большинства других стран Востока, которые находились в эту пору в состоянии упадка, столь об­легчившего колонизаторам осуществление их цёлей. Если прибавить к это­му, что скудные природные ресурсы не делали в глазах колониальных дер­жав Японию привлекательной, то на поверхность выступит еще один важ­ный фактор, сыгравший свою роль в феномене Японии: эта страна в силу ряда причин оказалась как бы вне пристального внимания колонизаторов. Разумеется, со временем европейские государства приобрели свои позиции в экономике Японии, но не их усилиями здесь осуществлялся процесс энер­гичной внутренней трансформации традиционной структуры. Он осуществ­лялся усилиями молодого ориентировавшегося на европейские стандарты государства, проведшего ряд радикальных реформ, а также стараниями весь­ма подготовленных к упомянутой трансформации торгово-промышленных кругов, немалое место в ряду которых заняли и вчерашние дайме, и самураи.

Япония была для Востока действительно необычным государством. Не имевшее в прошлом собственных традиций и ориентированное на разрыв с этим прошлым (с системой сёгуната), японское! государство сознательно ориентировалось на иные стандарты, на заимствования с Запада. Это, в част­ности, проявилось в его отношениях с частнопредпринимательским секто­ром народного хозяйства. Если во всех без исключения странах Востока тра­диционное государство стремилось сосредоточить в,своих руках контроль над трансформирующейся экономикой, строить новые промышленные пред­приятия и вообще управлять хозяйством страны, то в Япойии дело обстояло совершенно иначе.

Распродажа государственных предприятий в руки частных фирм была важным сигналом, свидетельствующим о том, что японская империя вполне сознает преимущества и экономическую эффективность именно частнока­питалистической формы управления экономикой и что государство не толь­ко легко смирилось с потерей им контроля над бурно развивающейся эконо­микой страны, но даже и весьма удовлетворено этим процессом, готово ак­

тивно ему содействовать. Главными же функциями японского государства с конца XIX в. стали те, что характерны именно для государства западного ти­па — функции политические, т. е. осуществление политики, в которой заин­тересованы прежде всего господствующие классы и социальные слои новой Японии. И в этом пункте пора перейти к еще одному важному фактору, определившему не только феномен Японии как таковой, но и облик японс­кой империи, ее агрессивную политику в конце XIX — перв. пол. XX в.

Речь пойдет все о той же военной функции, о которой уже упоминалось в связи с оценкой статуса и позиций самураев в традиционной Японии. От­куда в Японии столь сильная и развитая военная традиция? Почему конфу­цианство именно в этом важнейшем для себя пункте — принципе строго централизованной бюрократической гражданской администрации — оказа­лось вынужденным отступить? Можно было бы представить дело таким об­разом, что здесь сыграл свою роль основной идейный соперник конфуциан­ства в Японии — буддизм, на протяжении ряда веков бывший официальной идеологией сёгуната. И в этом есть определенный резон, ибо хорошо извест­но, что буддизм в его специфически-японской форме дзэн-буддизма сыграл весьма существенную роль в воспитании поколений самураев, проходивших выучку в дзэнских монастырях с их суровой ориентацией на дисциплину и повиновение наставнику. Но если даже так, то нельзя отделаться от мысли, что сам буддизм, столь невоинственный по своей сути, по доктринальной основе, стал воинственным именно в условиях Японии. Почему же?

Видимо, здесь решающую роль сыграли исторические условия станов­ления Японии как государства, расчлененность страны на острова и посто­янная политическая вражда влиятельных сил при общей слабости власти центра. Как бы то ни было, но все это способствовало выходу на передний план военной функции в ее столь специфической для Японии военно-фео­дальной форме, во многом сходной с Китаем времен Чуньцю или со средне­вековьем в Европе. Принципы воинской доблести веками оттачивались, до­стигнув совершенства в виде упоминавшегося уже кодекса бусидо, свода норм поведения самурая (вплоть до известного харакири). Не исчезли они и после реставрации Мэйдзи.

Конечно, ликвидация сёгуната и реформы японской армии сыграли свою роль. Однако дух бусидо не ушел в прошлое. Напротив, с выходом на передний план находившейся до того в состоянии упадка национальной японской религии — синтоизма (вариант китайского даосизма) — с ее культом императора как потомка богини Аматэрасу воинский дух японцев как бы обрел новое содержание. Все воины страны, в том числе вчерашние самураи и их потомки, ставшие офицерским корпусом новой армии, долж­ны были быть готовы умереть во имя величия новой Японии и ее императо­ра. Отсюда — тот самый дух милитаризма, та откровенная агрессивность, которая стала проявляться во внешней политике Японии по мере развития экономической и, прежде всего, военно-экономической базы этой страны в конце прошлого века.

Десятилетие перед Первой мировой войной было периодом быстрого промышленного развития Японии. Вначале оно сопровождалось ростом ак­тивности рабочего движения и распространением социалистических идей в

Японии, созданием там социалистического движения во главе с Сен Катая­мой. Но перед войной это движение пошло на убыль, а вся страна была ох­вачена националистическим угаром, под знаком которого Япония стала ак­тивно действовать в годы войны.

Тонко рассчитав свои ходы, японцы выступили против позиций Герма­нии в Китае, потребовав от нее уступки ее владений на полуострове Шань­дун. Занятая военными действиями в Европе, Германия не могла противо­стоять натиску японцев, экспедиционный корпус которых в сентябре 1914 г. занял принадлежавшие Германии территории на этом полуострове. Вскоре после этого, как уже упоминалось, японцы предъявили Юань Шикаю свои «21 требование», значительную часть которых Китай был вынужден при­нять. И хотя после войны, в немалой мере из-за энергичных протестов в Ки­тае в ходе движения «четвертого мая», на Вашингтонской конференции 1921—1922 гг. Япония была вынуждена вернуть Китаю захваченные ею в 1914 г. территории, позиции японского капитала в Китае все укреплялись.

<< | >>
Источник: ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ СТРУКТУРА СОВРЕМЕННОГО МИРА. В 3-х томах. ЦИВИЛИЗАЦИИ ВОСТОКА В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ. КНИГА II. КИТАЙСКО-ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ МИР И АФРИКАНСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ ОБЩНОСТЬ. ГЛОБАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ И УРОКИ ДЛЯ УКРАИНЫ. Под редакцией академика НАН Украины Ю. Н. ПАХОМОВА и доктора философских наук, профессора Ю. В. ПАВЛЕНКО. ПРОЕКТ. «НАУКОВА КНИГА» КИЕВ НАУКОВА ДУМКА 2008. 2008

Еще по теме Модернизация традиционной Японии и ее развитие в первой четверти XX в.:

  1. 10 Модернизация России в первой четверти 18 веке.
  2. 22. Попытки модернизации государственного строя в России в первой половине XIX в. Сперанский М.М., Новосильцев Н.Н.
  3. 16. Народные движения в России в первой четверти ХVIII в.
  4. 22. Буржуазная модернизация России рубежа 19-20 века: сущность модернизации и ее российские особенности. Политика И. А. Вышнеградского – С. Ю. Витте.
  5. 15. Петровские преобразования в первой четверти ХVIII в.
  6. 23 Внутренняя политика в первой четверти 19 века.
  7. 17. Внешняя политика России в первой четверти ХVIII в.
  8. 23) Внутренняя политика России в первой четверти ХIХв.
  9. 12 Внешняя политика России в первой четверти 18 века.
  10. 9. Петр I и его преобразования в первой четверти XVIII века. (9)
  11. 12) Петровские преобразования в России в первой четверти ХVIII в.: содержание, итоги, последствия. (12)
  12. 25 Внешняя политика в первой четверти 19 века. Отечественная война 1812 года.
  13. 23. Военные реформы Петра I, их влияние на внешнюю политику России в первой четверти 18 века.
  14. Глава 5. Модернизация страны: реформы Петра Великого. Создание и развитие империи в XVIII в.
  15. 56. Послевоенное развитие страны 1945-1953. Обострение международных отношений и начало *Холодной войны*. Созд. социалист.лагеря и борьбы 2х систем. Четвертый пятилетний план восстановл. и развития экономики СССР, его итоги. Духовная жизнь советского общества. Продолжение полит.репрессий
  16. 33. Осн. направления внутр. и внешней политики Александрв3. Экномо. развитие России в 80-90гг. 19века. Курс на модернизацию промышленности. Рабочее движение и распространение марксизма в мск.
  17. 5) Характерные признаки восточной традиционной цивилизации.
  18. ТРАДИЦИОННОСТЬ Л СВОЕОБРАЗИЕ КОМПОЗИЦИОННЫХ РЕШЕНИЙ В АРХИТЕКТУРЕ ХЕРСОНЕСА ІУ-П вв. до н.э.