<<
>>

СТРАНА «РУСЬ»

История первого восточнославянского госу­дарства является актуальной темой исследова­ний на протяжении длительного времени. Но если в предыдущие периоды основной акцент делался на доказательство того, что общество Восточной Европы в средневековую эпоху ни в чем не отличалось от общества Европы За­падной, то сейчас эта проблематика все чаще используется для утверждения исключительного права того или иного современного восточно­славянского народа на тысячелетнее наследие, а также для обоснования теории цивилизацион­ного раздела Европы по «линии Хаттингтона».

Следует напомнить, что «Киевская Русь», как и «Древняя Русь» или же «Русь — Украина», явля­ются кабинетными терминами. Ведь современ­ники называли это государственное образование «Русь», «Русская земля». Первое из вышеупомяну­тых наименований появилось в результате раз­работки сначала книжниками XVI в., а позжеН. Карамзиным, С. Соловьевым, В. Ключевским и многими другими историками Российской империи концепции о генеалогической непре­рывности на протяжении длительного времени правящего в Москве княжеского рода. Одновре­менно с обоснованием этой концепции появи­лись и термины «Киевская Русь», «Владимирская Русь», «Московская Русь» — по названиям центров концентрации в то или иное время всей полноты власти. Этого же взгляда придерживается и боль­шинство современных российских исследовате­лей, да и не только они.

В последнее время предпринимаются попыт­ки снова скоррелировать исторические собы­тия конца 1 -го тыс. н. э.: город Ладога на далеком восточнославянском Севере объявляется пер­вой столицей Руси; позже эта миссия переходит к Новгороду Великому, а лишь затем — к Киеву. Но здесь ради справедливости следует отметить, что на такие «ура-патриотические» позиции перешли не все российские исследователи. Они отмечают, что упомянутый небольшой город правильнее рассматривать лишь как первую резиденцию представителей княжеской динас­тии Рюриковичей (Кирпичников, 2001, с.

36; Кузьмин, Волковицкий, 2003, с. 29).

Сегодня существует более полутора десят­ков гипотез о происхождении Руси. Кроме наи­более известных — варяжской и норманнской, можно назвать готскую и подобную ей геруль- скую, кельтскую, полабско-поморскую, прусс­ко-литовскую, росскую и русанскую, волжскую, русскую, греческую, латинскую, ревксинальско- роксоланскую, карельскую и др. (Етимологічний словник. 1985; Паранин, 1990; Пріцак, 1997; Древняя Русь. 1999; Станг, 2000; и др.).

Говоря о киевском периоде истории восточ­нославянской средневековой цивилизации, от­метим, что территория Среднего Поднепровья действительно являлась центром Руси. Поэтому о Киеве все же и дальше следует говорить как об основном урбанистическом центре в данном европейском регионе. Это зафиксировал еще князь Олег по прозвищу Вещий, который в 882 г., уничтожив старую династию Киевичей, объеди­нил северные и южные территории восточно­славянского расселения и обозначил упомяну­тый город как «мать городов русских» (Полное собрание русских летописей, 1962, столб. 6).

Кроме этого летописного известия многочис­ленные сообщения в разных списках локализуют собственно Русь в исторически-географическом отношении именно на юге восточнославянс­кого феодального государства. Это касается не только южных летописных сводов, но и новго­родских, где Приладожье да и вся Новгородщи- на всегда именуется как «вся Новгородская об­ласть». Такое же постоянство в терминологии прослеживается в отношении названия «Русь» в ее среднеднепровском географическом обозна­чении. Сюда из Новгорода Великого приходили епископы, князья и посадники для решения своих проблем и вопросов, получения власти, координа­ции действий и т.п. Это подтверждают следующие сообщения: в 1132 г. «Въ се же лето ходи Всеволодъ в Русь Переяславлю» (то есть из Новгорода Вели­кого в Переяславль-Русский — сейчас Переяслав- Хмельницкий); в 1132 г. «Въ то же лето, на зиму, иде в Русь архиепископъ Нифонтъ съ лучшими мужи и заста кыяны съ церниговьци стояце про- тиву собе, и множество вои»; в 1142 г.

«Епископъ и купце и слы новгородьскыя не пущаху из Руси» (то есть из Киева); в 1149 г. «Иде архиепископъ новгородскыи Нифонтъ въ Русь», а также много­численные иные случаи (Новгородская первая летопись. 1950, с. 22, 24, 26, 28).

Если говорить о Северо-Востоке восточносла­вянского мира, то представление о Суздальской земле (позже — Великое княжество Владимир­ское) как «Залесской земле» сложилось в древ­нерусское время в южнорусских землях. Разде­ляли это представление, судя по всему, жители Русской земли в первоначальном смысле слова, то есть Киева, Переяславля-Русского и Чернигова с подвластными им владениями, а также обита­тели Смоленской земли. Это был именно взгляд извне — на далекие земли, отдаленные густым лесом, который занимал большие пространства где-то в земле вятичей на Оке. Проехать сквозь нее даже во второй половине ХІ в. было, как сле­дует из известных слов Владимира Мономаха, делом нелегким (Журавель, 2006, с. 66).

Византийский император Константин Баг­рянородный обозначает Среднее Поднепровье как ядро государства. В Х в. он указывал на се­верные районы восточнославянской ойкумены как на «Внешнюю Русь», откуда корабли идут к центру, то есть на среднеднепровский юг:

Золотая монета князя Владимира Святославича и наконечник ножен меча скандинавского типа. Киев, с. Шестовица на р. Десне

«.приходящие из внешней Росии в Констинти- нополь моноксилы являются одни из Немогар- да (то есть Новгорода. — АМ), в котором сидел Сфендослав (то есть Святослав. — АМ.), сын Ингора (то есть Игоря. — А.М.), архонта Росии, а другие — из крепости Милиниски (то есть Смоленска. — А.М.), из Телиуци (то есть Любеча. — А.М.), Чернигоги (то есть Чернигова. — А.М.) и из Вусеграда (то есть Вышгорода). Итак все они спускаются рекою Днепр

Древнерусские дружинники. Реконструкция П.Л. Корниенко

и сходятся в крепости Киоава (то есть Киева.

— АМ.)» (Багрянородный, 1991, с. 45). Упомянутый император одновременно описал маршрут знаме­нитого пути «из варяг в греки» — основной торго­вой артерии Восточной Европы, которая связывала балтийский и черноморский миры. Но в связи с тем, что с более развитого юга поступало гораздо больше разнообразных товаров, было бы правиль­нее именовать этот путь «из грек в варяги».

Более поздние названия Малая и Большая Рос­сия непосредственно относятся к вышеупомяну­той ситуации территориального определения разных регионов восточнославянского мира. Ведь термины Maior и Minor в средневековых источниках использовались не для обозначения размеров или площадей (большие — малень­кие), а для политико-административного раз­граничения частей той или иной страны. Малая часть — это метрополия, а большая — террито­рия расселения определенного народа (Агеева, 1990, с. 141). Лишь в более поздние времена приведенная выше семантика слов измениласьи термины начали использоваться в противопо­ложном значении.

Рассматривая само появление названия «Русь», следует отметить, что информации по этому по­воду явно недостаточно. Среднее Поднепровье является не единственным местом, в котором отдельные источники локализуют террито­рию проживания русов. Другие места известны в Прибалтике (остров Рюген) и Подунавье (Ру- зара марка и Рутенская марка), в Тюрингии и Саксонии (Рейнланд), в Прикаспии и Северной Африке (русская колония). Возможно, конеч­но, что в результате каких-то событий единый народ рассеялся по всему свету. Но до нашего времени никто это не сумел доказать. Выводы, построенные на близком звучании названий, по нашему мнению, недостаточно убедительны.

Впервые название «Русь» встречается в арабо­язычной литературе и принадлежит среднеази­атскому ученому IX в. аль-Хорезми. В своем гео­графическом сочинении «Книга картин земли», написанном между 836 и 847 гг., он упоминает р. Друс (Данапрос — Днепр), которая берет на­чало с Русской горы (Джабал-Рус). Ибн-Хордад- бех, который написал в 80-е гг.

ІХ в. «Книгу пу­тей и стран», отмечал: «Если говорить о купцах ал-Рус, то это одна из разновидностей славян». А в сочинении неизвестного автора ІХ в. «Худуд- ал-Алам» имеется сообщение, что «страна русов находится между горою печенегов на востоке, рекою Рутою на юге и славянами на западе. Царя их зовут хакан Русов».

-МА

Среди аргументов, которые использовались для подтверждения северного происхождения названия «Русь», постоянно присутствует сви­детельство Вертинской хроники епископа Пру- денция 838—839 гг. о посольстве русов. Когда эти послы прибыли в Константинополь — столицу Византийской империи, они назвались пред­ставителями народа «Рос» (RHOS), посланными хаканом (CHACANUS) «с целью дружбы». Позже они в составе посольства византийского им­ператора Феофила прибыли в столицу франк­ского королевства Ингельхейм, где их принял император Людовик Влагочестивый. А в ходе беседы выяснилось, что они собственно не русы, а шведы (свеоны).

Для многих это сообщение послов являет­ся непосредственным аргументом в пользу се­верного происхождения названия «Русь». Но этот вывод может иметь и противоположное значение — ведь тождественность варягов и русов отрицается собственно варягами. Они действительно не были русами, но пребывали у них на службе и в данном случае справедли­во выступали как их представители. Несколько позже, во времена правления Олега и Игоря, шведы входили в состав посольств русов в Конс­тантинополь, но их этническое происхождение не может иметь непосредственного отношения к характеристике нового государства, от имени которого они выступали.

«Но независимо от происхождения в период восточнославянской политической и культур­ной консолидации название «Русь» было тож­дественно названию «славяне». Чтобы согла­ситься с этим, достаточно посмотреть, в каком понимании летопись употребляет выражения «Русские грады», «мы от рода Русского», «Русин» и др.

Несомненно, что уже в ІХ—Х вв. бывшие межплеменные восточнославянские союзы —поляне, древляне, северяне, кривичи, волыняне, дреговичи, уличи, дулебы, словены и другие — соединились в большую общность, которая по­лучила название «рода Русского», «Руси» (Толоч- ко, 1996, с. 35).

Но появление названия и процесс формиро­вания центральной части страны со стольным градом — разные вещи. Поэтому следует здесь процитировать мнение одного известного ис­торика: «Чрезвычайно характерным является отношение Святослава (князя киевского. — А.М.) к отдельным землям, которые входили в со­став его государства: когда новгородцы пришли просить себе князя, то Святослав с презрением спросил: «А бы пошел кто к вам?»

Как известно, более поздние князья дорожи­ли этим большим центром и всячески пытались закрепить его за собой» (Юшков, 1992, с. 52).

Это наблюдение ученого, работавшего в се­редине ХХ в., можно подтвердить и текстами первых русско-византийских договоров Х в., в которых киевская государственная верхушка указала на наиболее важное значение для нее в то время определенных градов и окружающих их земель. Так, в договоре 907 г. князь Олег тре­бует дани: «.первое на Киевъ, также на Черни- говъ, и на Переяславъ, и на Полътескъ, и на Рос- товъ, и на Любечь, и на прочая городы. По ием бо городомъ седяху князя подь Ольгом суще». А в договоре 945 г. уже князь Игорь требует мате­риального содержания в столице Византийской империи Константинополе для своих купцов и послов, которые приходят туда «.первое от града Киева, и пакы ис Чернигова, и ис Пере­яславля, и прочии городы» (Полное собрание русских летописей, 1962, столб. 22, 37).

Как видим, ни Ладога, ни Новгород Великий, ни Изборск, ни Велоозеро — основные центры Северной Руси — в названных международных документах не упомянуты. Они, вероятно, отно­сились тогда к «прочим градам», то есть менее важным с точки зрения государей Руси Х в.

Объяснение вышеназванным бесспорным ис­торическим фактам о значении разных восточ­ноевропейских регионов в процессе формиро­вания первого восточнославянского государства уже ранее было представлено: «.Обильный ма­териал разнородных источников убеждает нас в том, что восточнославянская государственность

Древний Киев. Вид со стороны Днепра. Реконструкция А.И. Кутового и В.А. Розенберга

вызревала на юге, в богатой и плодородной лесо­степной полосе Среднего Поднепровья. Здесь, за тысячи лет до Киевской Руси, было известно зем­леделие. Темп исторического развития здесь, на юге, был значительно более быстрым, чем на да­леком лесном и болотистом севере с его тощими песчаными почвами. На юге, на месте будущего ядра Киевской Руси, за тысячу лет до основания Киева сложились «царства» земледельцев-борис- фенитов, в которых следует видеть праславян; в «трояновы века» (I—IV века н.э.) здесь возроди­лось экспортное земледелие, приведшее к очень высокому уровню социального развития.

Смоленский, полоцкий, новгородский, рос­товский север такого богатого наследства не получили и развивались несравненно медлен­нее. Даже в ХІІ в., когда юг и север во многом уже уравнялись, лесные соседи все еще получали у южан иронические характеристики «зверинь- ского» образа жизни северных лесных племен.

При анализе неясных и порою противоречи­вых исторических источников историк обязан исходить из аксиомы неравномерности исто­рического развития, которая в нашем случае проявляется четко и контрастно. Мы обяза­ны отнестись с большой подозрительностью и недоверием к тем источникам, которые будет преподносить нам Север как место зарождения русской государственности, и должны будем вы­яснить причины такой явной тенденциозности» (Рыбаков, 1984, с. 39).

С процессом становления Киевской Руси тес­но связан процесс формирования ее территори­ального пространства. Необходимо напомнить, что «под государственной территорией нужно понимать территорию, представляющую собой собственность организованного в государство эксплуататорского класса, который с помощью своих органов власти устанавливает на данной территории свое административное деление, подчиняет ее население общим публично-пра­вовым нормам, принуждает его к содержанию государственного аппарата, натуральным по­

винностям и военной службе. Так может быть охарактеризована, в частности, и территория феодального государства, причем не только в момент своего появления, но и в течение дли­тельного периода последующей эволюции. Ко­нечно, дальнейшее развитие государственной территории существенно отличается от ее гене­зиса. Однако отличия эти не носят принципи­ального характера» (Кучкин, 1984, с. 6). Иными словами: «...государственная территория про- изростала путем распостранения дани и суда» (Насонов, 1951, с. 217).

В письменных источниках термин «Русская земля» мог обозначать и этническую общность, и совокупность владений Рюриковичей, а иног­да даже и войско. Но в большинстве случаев этот термин обозначал именно землю, определенное пространство, территориальное ядро начальной Руси (Древнейшие государства. 1995, с. 39).

Говорить о какой-либо целостности государ­ства во времена Аскольда и Дира, Олега (который и устранил двух первых) преждевременно. Сама ее территория несколько напоминает восьмер­ку и состоит из двух половинок — «Внешней» и «Внутренней» Руси, что стыкуются на Верхнем Днепре. Во времена правления Игоря, Ольги и Святослава ситуация менялась быстро. Тогда были укреплены основы общества, а само поня­тие великокняжеского рода уже начало означать лишь семью великого князя киевского и его ближайших родственников. В третьей четверти Х в. Русь в территориальном отношении вы­росла наиболее всего в своей истории, а упомя­нутый князь-воин даже планировал перенести столицу государства:

«Не любо мне в Киеве жити. Хочю жити в Пе- реяславци на Дунаи, бо то есть средина земли моеи. Ведь там все добро сходится: из Грек — по­волоки, золото, вино и овощи разные, а ис Чеховъ и Угровъ — серебро и кони, ис Руси же — скора, и воск, и медъ, и челядь», — отмечает летописец.

Политика восточнославянских правителей предыдущих поколений получила логическое завершение во времена княжения Владимира Святославича, который, по определению лето­писца, с 980 г. «начал княжити в Киеве один». В конце Х в. в целом закончился процесс форми­рования Киевской державы, границы которой проходили: в верховьях Оки и Волги на востоке;Сулы, Северского Донца, Роси — на юго-востоке и юге; Днестра, Прута, Западного Буга, Двины и Немана, а также Карпат — на западе; через Чуд­ское озеро, Финский залив, Ладожское и Онеж­ское озера — на севере. В сфере политического влияния Руси оставались также отдельные райо­ны в Крыму и Приазовье.

Во времена правления этого князя и его не менее известного сына Ярослава Мудрого границы страны начали стабилизироваться и в основном совпадать с этническими рубежа­ми расселения восточных славян (хотя в их пре­делы попадали и некоторые земли, заселенные представителями иных народов). Западная ори­ентация в политике оформила Киевскую Русь как полностью европейское государство. Но все же полная стабилизация границ произошла уже после Ярослава.

Во времена правления этого князя начала широко использоваться «Русская правда» — свод правовых норм, отдельные статьи которого определяли штрафы за убийства, унижения, регламентировали состояние изгоев — новых жителей городов, которые разорвали отноше­ния со своими сельскими общинами. Конеч­но, закон в первую очередь защищал жизнь и честь высших прослоек общества. Этот юри-

дический кодекс, несмотря на его изначальную новгородскую приуроченность, имел важное общерусское значение, отображал жизненный уклад древнерусского города вообще и сохра­нял свою юридическую силу на протяжении нескольких столетий. Вообще, годы княжения Ярослава Мудрого (1019—1054) стали периодом перманентного подъема Руси и ее столицы. Не случайно неизвестный автор, который оставил в центральном нефе Софийского собора в Киеве сообщение о смерти Ярослава Мудрого, назвал его «царем». Во времена его великого княжения Киевская Русь обосновалась на одном из цент­ральных мест в системе европейских полити­ческих взаимоотношений. Расширение поли­тических контактов, несомненно, определялось потребностями экономических связей, в первую очередь со странами Западной и Центральной Европы.

Политику отца сначала продолжали его сы­новья, а затем внуки и правнуки. После смерти в 1132 г. сына Владимира Мономаха Мстислава Великого объединительные тенденции на Руси еще определенное время доминировали, но в связи с дальнейшим развитием отдельных зе­мель-княжеств начался их постепенный отход от Киева (Моця, 2001, с. 42—50).

Характеризируя политическое устройство и социально-экономические отношения, весь древнерусский период развития восточных сла­вян следует разделить на два этапа: раннефео­дальной монархии (ІХ—ХІІ вв.) и феодальной раздробленности (ХІІ—ХІІІ вв.). На первом из них основные импульсы руководства осуществ­лялись из государственной столицы — Киева, а на втором эффективно развивались центры удельных княжеств, что было типичным и для других европейских стран.

Важную роль на начальном этапе развития феодализма на Руси играли военные походы за пределы ее территории. Вследствие этого правящие структры имели значительные блага, а сама молодая держава подымала свой престиж на международной арене. Заинтересованность в получении прибыли в результате межгосудар­ственных военных конфликтов, а также внешних торговых операций составляла наихарактер­нейшую черту политики государей конца ІХ — первой половины Х в. В то же время центральнаяказна начала пополняться поступлениями из внутренних районов страны. Далее эта тенден­ция усиливалась, а сам процесс феодализации «добавил обороты».

В социально-политической сфере взаимоот­ношения разных групп элитарной верхушки раз­вивались в диалектической связи двух основ — государственной и родовой. Верхних ступе­ней социальной иерархии желали достичь как представители старой племенной верхушки, так и безродные, но полностью преданные велико­му князю и его окружению выходцы из разных земель и народов. Среди них кроме аборигенов находились и скандинавы, номады причерно­морских степей, хазары, финно-угры и др.

В результате этого процесса сформировалась социальная прослойка, известная в летописных источниках как «дружина». Этот институт не был специфичным для какого-то народа или реги­она, а представлял собой общеисторическое явление. К нему относились не только взрослые мужчины, которые все же составляли его основу и представляли его социальную характеристику, но и представители обоих полов и всех воз­растных групп. В широком понимании дружи­на включала обязанных нести службу киевских вассалов и имела четыре основные черты — функциональную, экономическую, организа­ционную, идеологическую. Она разделялась на определенные группы, в основном на старшую и младшую. Первая из них состояла из пред­ставителей военно-феодальной аристократии, которые часто именовались «боярами», «луч­шими мужами», а вторая — из рядовых про­фессиональных воинов («отроков», «децких», «пасынков»).

Следующая эпоха феодальной раздроблен­ности характеризовалась углублением процес­са феодализации земель, усовершенствованием производства в городе и деревне. На южнорус­ских территориях были сформированы пять земель-княжеств: Киевское, Чернигово-Север- ское, Переяславльское, Волынское и Галицкое. В дальнейшем процесс дробления продолжал­ся, а поэтому появлялись более мелкие наделы. Хотя это было не одностороннее движение. В конце ХІІ в. Галичина и Волынь объединились и в результате появилось Галицко-Волынское княжество.

Крещение Владимира Святославича в Корсуне на берегу Черного моря. Миниатюра из Радзивилловской летописи

Князья — основатели местных династий, ук­репившись в отдельных землях, вошли в тесный контакт с земским боярством, крупной земель­ной знатью, которая была весьма заинтересован­ной в стабильном и мирном функционировании своих вотчин. Но со временем между оседлыми князьями и местным родовым боярством возни­кали серьезные противоречия, которые могли перерастать и в вооруженное противостояние. Поэтому в борьбе с сепаратистскими тенденци­ями со стороны великого боярства князья снова вынуждены были опираться на постоянную во­енную дружину, которая размещалась уже около столицы каждого из княжеств и всегда была готова выступить в поход против врага своего сюзерена. Так в ХІІ в. в каждой земле начала формироваться низшая прослойка феодалов — мелкое дворянство, состоявшее из княжеских дружинников, слуг, административного персо­нала вотчин.

На разных восточнославянских территориях в то или иное время преобладали монархические или республиканские феодальные тенденции, получали перевес центробежные или центро­стремительные силы, укрепляли свое положе­ние или теряли его отдельные княжеские семьи. И только Киевская земля так и не выделилась в наследственную вотчину какой-либо ветви Рюриковичей, не оформилась в отдельное неза­висимое княжество. Вплоть до трагических со­бытий 40-х гг. ХІІІ в. (времени нашествия Батыя), она являлась собственностью великокняжеского стола и даже общединастическим наследием всего великокняжеского рода (Толочко, 1987, с. 208-233).

Поэтому весь период существования первого государства восточных славян, вероятно, не­обходимо обозначать как киеворусский. А вла­димирский и московский, которые относятся к более позднему времени и которые уже упо­минались выше, нужно относить к истории эт­нических великороссов. На южнорусских, позже украинских землях дальнейшая историческая периодизация должна рассматриваться по сво­им специфическим параметрам.

Сущность древнерусского феодализма со­стояла в государственной принадлежности зе­

мельных владений, которые распределялись великим князем или же властелином отдельной летописной земли, но не просто как частным владельцем, а как носителем государственных символов. Права владельца — как великого князя киевского, так и князей удельных земель — со­ответствовали владению определенным столом. Такой «государственный» феодализм характе- ризируется владением землей, которое вытека­ло непосредственно из отношений господства. Происхождение определяло и существенные элементы феодальных отношений, среди кото­рых кроме вышеупомянутого имеются еще два. Первый из них — доминирование «волости» как формы землевладения, близкой по своей сути к бенифициальной, и подчиненное значение «вотчины», близкой по своей сути к западно­европейскому аллоду. Второй элемент — гос­подство централизированно-рентной системы эксплуатации «волости» князьями при наличии и «вотчинной» — в домениальных владениях. В отличие от полной, отчужденной собствен­ности, которая была характерна для феодальной Западной Европы, в Восточной Европе на пер­вом месте находилась собственность условная,временная. Главной в древнерусских взглядах на сущность государственной власти была идея, что субъектом власти вместе с тесно связанной с ней земельной собственностью являлся не один какой-то правитель начиная с великого князя киевского, а весь княжеский род Рюри­ковичей, по отношению к которому отдельный его представитель выступал в роли временного владельца определенной территории (Толочко, 1992, с. 77, 160, 174).

Но все это вовсе не свидетельствует об от­сталости социально-экономического развития населения Восточно-Европейского региона. Ведь существует и достаточно обоснованное мнение, что западноевропейская модель феодализма была очень конкретным (возможно, даже уни­кальным) вариантом в истории, а не собственно этапом. Да и некоторые факты говорят о том, что до ХІІІ в. восточная модель развития общества опережала по качественным показателям запад­ноевропейский мир в экономическом отноше­нии, а города Византии и Руси в лучшую сторону отличались от Парижа и Лондона, имели много общего с урбанистическими центрами Востока (Большаков, 1984; Толочко, 1989; Куза, 1989).

*j⅛∙ -м r⅛

p5 j⅛∙4⅛**

Такие утверждения логично обосновываются даже географическим расположением средне­вековых обществ Черноморско-Средиземномор­ского бассейна, центром которого в те време­на являлась Византийская империя. Вследствие этого общие черты древнерусского феодализма можно искать не только на Балканах, но и на юге, в частности в средневековом Египте (Литаврин, 1989, с. 11-35; Семенова, 1982, с. 100-110).

Конечно, это было не просто отражением процессов в зоне контактов цивилизаций Запада и Востока по условной линии «Трех К» (Киев — Константинополь — Каир), а конкретными про­явлениями общеисторических закономерностей. В отличие от тех же Египта и Византии, где за­фиксирована этническая обособленность пра­вящих прослоек общества (в Египте) или частая смена династий (в Византии), на Руси с самого начала у власти находились только Рюриковичи, представители которых достаточно быстро были ассимилированы славянами. Следует напомнить в этой связи хотя бы имена первых князей: Олег и Игорь — в своей основе скандинавские (Хельгу и Ингвар) имена, а уже в третьем поколении Свя­тослав — чисто славянское имя.

В отличие от западноевропейских феодалов всех рангов, которые в преобладающем боль­шинстве, получив свои владения, оставались там навсегда и передавали их своим потомкам (этот процесс повторялся из поколения в поколение), древнерусские князья со времен раннефеодаль­ной монархии постоянно находились в движе­нии, не жалея сил и энергии для перемещения и получения более политически и экономичес­ки выгодного стола.

При этом властелины отдельных земель-кня­жеств, стараясь захватить новые владения, пыта­лись оставить за собой и старые. Для западноев­ропейских феодальных владений и их хозяев, которые находились в статичном состоянии, была бы абсолютно нетипичной ситуация, за­фиксированная в Ипатьевской летописи под 1135 г.: «Юрьи испроси оу брата своего Яропол- ка Переяславль, а Ярополку дасть Суждаль, и Рос- товъ и прочюю волость свою но не всю» (Пол­ное собрание русских летописей, 1962, столб. 295). Вместе с князем на новые места обитания переходила и его многочисленная свита, что в свою очередь способствовало контактам меж-

Амулет-змеевик Владимира Мономаха

ду представителями отдельных элитных групп на разных территориях.

Специфика древнерусского феодализма приводила и к отличиям в формировании по­селенческих структур Киевской Руси. Станов­ление городских форм жизни не происходило по единой социологической схеме — эти про­цессы были многогранными и разнообразными. Условно можно выделить три основных пути градообразования: торгово-ремесленный, об­щинно-феодальный, а также феодальный, или государственный. «Первый путь оказался факти­чески тупиковым, поскольку обусловливался не столько внутренними, сколько внешними при­чинами. Торгово-ремесленные центры пришли в упадок и прекратили свое существование в кон­цеХ — начале ХІ в. в связи с прекращением функ­ционирования трансъевропейской торгово-эко­номической общности. Общинно-феодальный и феодальный (государственный) пути образова­ния городов являлись естественной эволюцией новых социальных форм жизни, возникших из потребностей развития самого восточнославян­ского общества. Города становились центрами древнерусской государственности, изначальны­ми функциями которых были: административно­политическая, редистрибутивная (концентрация и перераспределение прибавочного продукта),

а также культовая. Для земледельческой округи древнерусский город — это естественное средо­точие, он был рожден этой округой и без нее не мыслился» (Толочко, 1989, с. 233).

С точки зрения процитированного исследова­теля, тесные административно-политические и хозяйственные связи восточноевропейских го­родов с сельской округой создали определенную специфику в их социально-экономической жиз­ни. Ремесло и торговля, которые в целом были достаточно развитыми, не составляли основу раз­вития восточноевропейских городов — ведь при­бавочный продукт этих отраслей хозяйства был сравнительно небольшим в общем экономичес­ком балансе древнерусского общества. Поэтому города в первую очередь развивались за счет при­бавочного продукта, который создавался в сель­скохозяйственном секторе экономики и на кото­рый они имели право вследствие значительной концентрации в них социальных прослоек, вла­девших земельными угодьями.

Иногда древнерусский город называют кол­лективным замком, где проживали наиболее могущественные феодалы округи или более обширной территории. Кстати, само понятие восточноевропейского феодального замка на

Памятник крестителю Руси Владимиру в Киеве

сегодня еще окончательно не выработано. Но накопленные материалы все же позволяют в общих чертах охарактеризировать этот тип населенных пунктов.

Социологически замок — это феодальное поселение его хозяина (иными словами — ре­зиденция), которое обычно было укреплено и являлось центром вотчинных владений. Поня­тию замка (от польск. zamek) в древнерусских летописях частично соответствовали термины «градъ» и «дворъ». Резиденции были рассчита­ны на проживание самого феодала с семьей, его челяди, представителей вотчинной адми­нистрации, дружинников, населения, которое обрабатывало землю местного вельможи и пос­тоянно находилось на феодальном дворище. К характерным чертам планирования замков обычно относят жилища самого феодала и его окружения, разные производственные и хозяй­ственные постройки. Сама площадь резиденции достигала чаще всего 1 га. Этим она отличалась от размеров укрепленных частей большинства малых городов древнерусского времени, кото­рые имели размеры не менее 2-2,5 га. Сами же замки были приспособлены к защите незначи­тельным количеством воинов. Этот факт имел аналогии и в Западной Европе — там гарни­зон крупного замка состоял приблизительно из 100 человек, а замки средних размеров оборо­нялись 25-50 воинами.

Около каждого из замков находилось по не­скольку открытых поселений. Вероятно, в них и проживали лично зависимые от конкретно­го хозяина крестьяне. Такая структура «гнез­да» поселений (укрепленного и нескольких неукрепленных) археологически отображала феодальную вотчину, детально не описанную в письменных источниках. Но на многих пло­щадках замков не было выявлено постоянных, стационарных жилищ самих феодалов. Особен­но это касается наиболее крупных по размерам замков, которые, конечно, принадлежали наи­более авторитетным магнатам. Этот на первый взгляд парадоксальный факт можно вполне вра­зумительно объяснить вышеприведенной харак­теристикой восточноевропейского города как коллективного замка. Урбанистический центр в первую очередь являлся центром сельскохо­зяйственной округи и поэтому с повышением

Древнерусское селище под Каневом на Днепре. Реконструкция ВА Перташенко и В.К. Козюбы

социального статуса конкретного представи­теля феодального страта (по-иному — класса) он предпочитал больше времени пребывать в городе и контролировать ситуацию, а не пос­тоянно проживать в своей вотчине. Ведь там его хозяйством занималась верная администрация (Моця, 2000, с. 22-36).

Основная масса населения феодальной поры проживала не в городах или замках, а в сельских поселениях. Ведь даже в XVI-XVIII вв. мир пред­ставлял собой все еще большую крестьянскую страну, где от 80 до 90% людей существовало за счет обработки земли (Бродель, 1986, с. 60). Крестьянство в широком понимании охватыва­ло всех мелких сельских производителей, кото­рые занимались индивидуальным хозяйством собственными силами и своим инвентарем и для которых трудовая деятельность была наи­более важной функцией. Именно в результате крестьянского труда развивалось сельскохо­зяйственное производство — крестьяне сдела­ли наибольший вклад в усовершенствование инструментов для обработки земли (рала, плуга и т.д.), вывели новые сорта зерновых и техничных культур, новые породы скота. Весьма успешно развивались разнообразные ремесла, что такжеоказывало влияние на весь социально-экономи­ческий потенциал общества того времени.

Село упоминается уже в первых договорах Руси с византийцами и во вступительной части Повести временных лет во время описания жиз­ни восточных славян. Но эти сведения весьма фрагментарны. Поэтому основную информа­цию дают археологические материалы, которые позволяют отмечать, что формирование древ­нерусской сельской поселенческой структуры прослеживается начиная с ІХ-Х вв. Часто новые селища возникали на площадках более ранних. Уже в Х-ХІ вв. началось формирование усадеб в сельской местности, что получило новый им­пульс в ХІІ в. на всей территории южнорусских земель и свидетельствует об экономическом укреплении малой (парной) семьи, хотя в неко­торых случаях большая семья (также по объек­тивным причинам) продолжала существовать. Тенденции развития частной собственности фиксируются и в появлении таких категорий, как замки и ключи (то есть собственность на­чинают охранять). Еще один интересный факт:

на протяжении многих десятилетий затухание жизни на многих сельских поселениях в ХІІІ в. объяснялось исключительно негативным влия­нием монголо-татарского нашествия в 40-е гг. этого столетия (даже там, где захватчиков и не было). На этот процесс оказывал влияние и экологический фактор: вследствие истощения земли жители многих сел просто вынуждены были переселяться на новые площадки.

Сейчас уже можно говорить о паритетных отношениях между городом и деревней в древ­нерусское время; об определенной специали­зации и хозяйственных возможностях жителей отдельных поселков в зависимости от эколо­гической специфики в зонах их размещения; о высоком уровне развития сельского ремесла, которое во многих отношениях не уступало городскому; об особенностях идеологических представлений в мировосприятии широких на­родных мас (Село Київської Русі, 2003).

Возвращаясь к уже упомянутой российской исторической концепции о перенесении центра страны из Днепра на Волгу (Киевская — Вла­димирская Русь), следует отметить, что в этойтеории достаточно важными являются события 1169 г., когда силами Андрея Боголюбского древ­няя столица державы была взята и разграблена. Но сам владимиро-суздальский князь не возгляв- лял войска и вообще оставался дома. Проведение операции он поручил своему сыну Мстиславу. Тогда в походе на Киев «...принимали участие не только, и даже не столько, суздальские силы, сколько южнорусские. Подобные акции по отно­шению к древней столице Руси предпринимали и другие князья, в частности Всеволод Ольго- вич, Роман Мстиславич и Рюрик Ростиславич, которые занимали черниговский, волынский и киевский столы. Это была борьба за власть, за старшинство среди древнерусских князей, пред­ставителей одной страны и единой древнерус­скойнародности» (Толочко, 1980, с. 178).

Но прежде чем перейти к рассмотрению весь­ма спорного вопроса о существовании этой древнерусской народности (особенно на эта­пе феодальной раздробленности), следует ос­тановиться на некоторых теоретических раз­работках, которые имеют прямое отношение к данной теме.

В частности, изучение человеческих общнос­тей в последние десятилетия базируется на от­носительно неплохо разработанной теории эволюции этнических процессов разного уров­ня. Сформулировано, например, такое понятие, как «этникос», то есть этнос в узком значении этого термина. Под ним понимается историчес­ки сформированная на конкретной территории устойчивая общность людей, которая имела об­щие, относительно стабильные особенности культуры (включая язык) и психики, а также осознание своего единства и отличия от иных подобных образований (самосознание), что фиксируется в самоназвании (этнониме). Сре­ди компактных этнических образований осо­бенное место занимают те, которые связаны с так называемыми социальными организмами, под которыми понимают отдельные террито­риально-политические (или же потестарные) общности. Они составляли самостоятельные макроединицы общественного развития. Обра­зования, которые возникают при этом, — так на­зываемые этносоциальные организмы, создают благоприятные условия для стойкости этноса и его возрождения.

Бой русов под предводительством князя Мстислава Изяславича с половцами. Миниатюра из Радзивилловской летописи

Оба понятия тесно связаны с понятием «на­родность». Народности в докапиталистических формациях существовали в рамках социальных организмов. Процесс формирования новых общ­ностей был сложным и противоречивым в свя­зи с иерархическим строением политической структуры и острым противостоянием носи­телей центробежных и центростремительных тенденций.

Факторами, которые влияли на процесс по­явления новых этнических объединений, были усиление межплеменных контактов в связи с увеличением народонаселения, наличием раннеклассовых государств, миграции. Важ­ным является и наблюдение, что этническое самосознание, которое культивировалось в ос­новном среди представителей господствующих прослоек общества, не оставалось неизменным во времени. Так, представление об общности происхождения, которое выступало в роли од­ного из главных компонентов самоопределения различных этнических объединений на опреде­ленных этапах развития народности, отходит на второй план. На первое место стало выходить представление об общности культуры (Бромлей, 1981, с. 24; Он же, 1983, с. 267, 287-288; Он же, 1987, с. 22).

Славянские и половецкие женские украшения

Последнее утверждение является весьма важным именно в контексте рассматриваемо­го нами вопроса. В современных разработках все чаще речь идет о необходимости изучения двух культур в социально стратифицирован­ном обществе. Начало этого процесса относят к периоду разложения первобытного строя — к этапу так называемого вождества, когда уже существует имущественное неравенство, но еще отсутствует легализированный аппарат принуждения, который подвластен социальной верхушке. С выделением единого эгалитарного общества, с одной стороны, богатых («вели­ких», «лучших», «сильных») людей или мужей, а с другой — бедных общинников, которые иногда не имели возможности даже прокормить себя и своих родственников и поэтому попадали в зависимость от новых богатых, началось и становление двух полярных субкультур в еди­ной культуре этноса.

Далее эти процессы эволюционировали. На протяжении восходящей (прогрессивной) стадии развития того или иного социально стратифицированного общества (в частности,

феодального) культура социальной верхушки являлась передовой, интегрирующей. Начиная с первых веков существования Руси эти две культуры сформировались в четко выраженные явления, которые в науке получили наименова­ния дружинной и народной культур. Для иных этнических образований исследователи ис­пользовали термины официозной, элитарной, городской культур, а также сельской культуры, хотя в целом существа вопроса это не меняет (Рыбаков, 1970, с. 24, 33; Шнирельман, 1985, с. 64-65, 108-109; Гуревич, 1991, с. 28).

Возвращаясь к древнерусской проблемати­ке, а конкретнее — к проблеме о существовании народности, общей для всех восточных славян, напомним еще раз о достаточно интенсивном передвижении отдельных княжеских семей и их окружения со стола на стол, между которыми мог­ли быть сотни и тысячи километров расстояния. В соперничестве за лучшие грады и веси в отдель­ные коалиции могли вступать князья со своими военными дружинами разных регионов, а гео­графическое расположение их земель при этом не имело никакого значения во имя достижения желанных целей. Особенно это было характер­ным для эпохи феодальной раздробленности.

Интенсивные микромиграционные процес­сы, особенно в верхних прослойках общества, происходили и ранее — во времена ранне­феодальной монархии, что было связано со становлением и укреплением верховной госу­дарственной власти над племенными террито­риями и проникновением туда представителей великокняжеского управленческого аппарата. Также зафиксировано переселение отдельными князьями, в частности Владимиром Святослави­чем, «лучших мужей» из северных районов вос­точнославянской ойкумены на юг для охраны государственных границ от кочевников в конце 1-го — начале 2-го тыс. н.э. Да и «открытость дверей» в великокняжеских военных формиро­ваниях для профессионалов из разных земель и народов способствовала отмиранию старого узкоплеменного обособления.

Также следует напомнить, что в феодальном обществе мировосприятие было религиозным. Поэтому на высшем уровне этнической иерар­хии в основу этнического самосознания закла­дывался и этнический критерий, который про­являлся на протяжении длительного времени. Он легко становился этноконфессионным по своему характеру. В конкретной восточноевро­пейской ситуации вследствие развития самого общества по законам феодальной формации, и, в частности, в связи с появлением социальной иерархической «лестницы», которая формиро­валась по принципу сюзерен — вассал (наверху всегда находилась определенная личность), по­явилась потребность в монотеизме. И им стало византийское православие, которое проникло на Русь по Днепру и через Карпаты, а в 988 г. стало официальной государственной религией восточных славян.

Этому событию предшествовали поиски аль­тернативы традиционному языческому много­божию. Летописи указывают на то, что князь Владимир Святославич знакомился с постулата­ми ислама, иудаизма, христианства в западном и восточном вариантах. После детального изу­чения всех религиозных систем, оценки конк­ретной политической ситуации и целого ряда дипломатических мероприятий князь, а за ним и вся Русь приняли христианское вероучение в его восточном варианте — православие. Вслед­ствие этой акции огромного исторического зна­чения Киевская Русь вошла в круг европейских христианских стран.

После принятия православия политическое влияние великого князя киевского весьма воз­росло. Брак с византийской принцессой Анной сделал Владимира фактически равным импера­тору. Случилось это, конечно, не по доброй воле константинопольского двора, который катего­рически отвергал подобные мезальянсы, а под влиянием древнерусского правителя. Для это­го ему пришлось осуществить поход на крым­ский Херсон (летописный Корсунь), где после военной операции и произошли торжествен­ные события — крещение князя и его венчание с Анной. Позже произошло крещение киевлян и жителей разных мест и регионов.

В христианском вероучении был накоплен богатый общественный опыт Византийской империи. Киевский правитель вполне ощущал свою решающую роль в деле реорганизации всей системы религиозного учения. Как вид­но из диалога князя с греческим «философом», ему, несомненно, было известно о подчинении

«Мстиславова корчага». Надпись на византийской амфоре

Церкви интересам светской власти в Византии. Важно указать на то, что в понимании варвар­ских вождей той эпохи византийская модель христианства связывалась прежде всего с пред­ставлениями о первенстве светской власти. Эта важная деталь сыграла, возможно, решающую роль во введении на Руси христианства по ви­зантийскому обычаю. Эта модель наиболее отве­чала политическому устройству Киевской Руси.

Церковь существенно расширила границы княжеской власти, сотворив идеальный образ христианского властелина и связанную с ним систему взглядов на прерогативы монарха, пути и методы осуществления им властных функций. Развивая восточно-христианскую концепцию верховной власти, Церковь способствовала ут­верждению в древнерусском обществе новой политической морали. Ее деятельность пози­тивно повлияла на развитие общественной мыс­ли, древнерусскую письменность, литературу и культуру в целом (Моця, Ричка, 1996, с. 61, 77).

Одним из основных «локомотивов» цер­ковной политики на Руси были кроме высших иерархов деяния монастырей, среди кото­рых особо следует выделить Киево-Печерскуюлавру. Этот монастырь, исходя из его особен­ного в отношении княжеской администрации статуса, имел определенную самостоятельность в обустройстве церковной иерархии и органи­зации страны. Во-первых, это нашло проявление в реализации широкой и длительной кадровой программы, которая обеспечивала интересы древнерусского духовенства. Наиболее четко эту программу, которая выполнялась практически от игуменства в Лавре Феодосия (1061-1074), обозначил в начале ХІІІ в. епископ Владимир­ский и Суздальский Симон в своем «Послании к Поликарпу, черноризцу печерскому» (оно вош­ло в Киево-Печерский Патерик). Епископ, быв­ший печерский монах, сетуя на гордыню своего побратима, писал: «Не в том достоинство, брат, чтобы славили нас все, но чтобы правильно вести житие свое и чистым его содержать. Поэтому-то, брат, с Печерского монастыря пречистой Бого­матери много епископов поставлено было, как от Христа, Бога нашего, у весь мир были посланы Апостолы, и как светила светлые, осветили они всю Русскую землю святым Крещением».

Наивысшим послушанием, верностью Духу и смирением печерские монахи заслужили ис­полнение различных должностей в церковных институциях всей Руси. Достижению успехов

в выполнении возложенных на них обязаннос­тей способствовали непосредственные контак­ты с княжескими администрациями. А в случае неудачи обитель гарантировала монаху возвра­щение в свое лоно, конечно, при условии сми­рения. Послушников Печерского монастыря, которые стали епископами на протяжении вто­рой половины ХІ-ХІІ вв., по мнению епископа Симона, было «около пятидесяти». Некоторые из них получили божественное отличие в пре­делах своих епископатов: Никола и Ефрем — в Переяславле-Русском, Феоктист — в Черни­гове, Лука — в Белгороде Киевском, Марин — в Юрьеве на Роси, Стефан — во Владимир-Волын- ском, Никола — в Полоцке, Лука, Герман, Никита и Нифонт — в Новгороде Великом, Леонтий, Аврамий и Исайя — в Ростове, Ефрем — в Суздале. В канонизированом списке Печерских святых, уложенном митрополитом Петром Могилой в 1643 г., святых отцов печерских 118 человек (Зоценко, 2002, с. 91-92).

Но, конечно, на начальном этапе утверждения христианских идей не все неофиты моментально становились искренними сторонниками новойверы — это случилось намного позже, после гло­бальной катастрофы ХІІІ в., когда гибель княжеств под ударами монголо-татар начала рассматри­ваться как божья кара за грехи земные. Известно много реальные фактов о деяниях искренних язычников первых веков 2-го тыс. н.э. Это было связано не только с консервативным воспри­ятием окружающего мира многими русами, но и с самим древним вероучением. Анализ источни­ков тех времен позволяет утверждать: языческая система мировидения представляла собой слож­ный комплекс обрядов и идей, которые отобража­ли богатый духовный дохристианский мир.

Не следует также забывать и о многочислен­ном отряде «двоеверцев», среди которых преоб­ладали представители нижних социальных сло­ев. К самому понятию «двоеверия» могут быть отнесены следующие явления:

• одновременное обращение к христиан­ским и нехристианским надприродным персо­нажам, а также иные формы смешения разно­родных религиозных элементов;

К.В. Лебедев. «Крещение киевлян»

• использование христианами элементов языческой обрядности и фразеологии;

• присвоение персонажам христианской ми­фологии качеств языческих низших и высших божеств;

• обращение к языческим персонажам и мо­тивам в христианской среде.

С церковной точки зрения к двоеверию от­носятся не только синкретизм христианства и восточнославянского язычества, но и смеше­ние с христианством элементов иных религий (Чернецов, 1993, с. 73-75).

Возвращаясь к проблеме двух культур в об­ществе Киевской Руси, следует указать на то, что все имевшиеся факты единения относятся именно к носителям элитарной культуры, ко­торые и ощущали это единство в обществе тех времен. Вряд ли возможно хоть как-то доказать принадлежность Владимира Святославича или Ярослава Мудрого к российской или украин­ской средневековой правящей верхушке — оба начинали править на восточнославянском севе­ре, в Новгороде Великом, а придя на киевский стол, совершили главные свои деяния в укреп­лении Руси. А их отец и дед Святослав Игоревич, поправив какое-то время в северной и южной резиденциях, вообще возжелал перенести центр своего государства из Среднего Поднепровья. Практика совершенно нормальная для времен формирования раннефеодальных империй, ког­да внешняя экспансия являлась одним из глав­ных признаков становления государства.

Ситуация в этом отношении усложнилась в более позднее время. Вот лишь несколько примеров: Владимир Мономах занимал ростов­ский, смоленский, владимир-волынский, сно­ва смоленский, черниговский, переяславский и только затем киевский столы; его сын Мстислав Великий занимал новгородский, ростовский, смоленский, снова новгородский, белгород­ский, киевский княжеские столы. Показатель­ной является и судьба другого сына Владимира Мономаха Юрия Долгорукого — он был князем ростово-суздальским четыре раза, переяслав­ским дважды, городецко-ростовским однаж­ды, киевским трижды. В столице Руси все трое и похоронены. При этом нельзя забывать, что князья перемещались по стране вместе со своим окружением, дружиной и челядью.

В то же время широкие народные массы в интеграционных процессах принимали учас­тие еще очень слабо. Поэтому даже трудно пред­ставить себе высокое осознание единства для крестьян-смердов, проживавших, к примеру, под Галичем и Курском, не говоря уже о жителях сель­ской местности на Волыни или Новгородщине. Их «миры» были более конкретными и занимали намного меньшие пространства. Это в первую очередь обусловливалось системой контактов в конце 1 -го — начале 2-го тыс. н.э. для преоблада­ющего большинства населения. Поэтому следует согласиться с мыслью о том, что в средневековые времена (особенно на первом этапе этого исто­рического периода) значительная часть населе­ния была с современной научной точки зрения безэтничной (Козлов, 1969, с. 62-64).

Принятие гипотезы, что древнерусская эт­ническая общность существовала на уровне носителей элитарной культуры и весьма слабо воспринималась рядовым населением, в первую очередь преобладавшим количественно сель­ским людом, позволяет более логично реконст­руировать механизм дальнейшего появления на исторической арене россиян, украинцев и белорусов. Гипотеза также объясняет отсутст­вие попыток этнической интеграции всего вос­точнославянского массива уже в послемонголь- ское время, когда Древнерусское государство погибло. Тезис же о крепких и всесторонних связях по горизонтали и вертикали в ІХ-ХІІІ вв. и в более позднее время не позволяет обоснован­но указать причины, которые привели к такому быстрому разделению восточных славян на три ветви и формированию современных народов.

Поэтому, учитывая нынешнее «перетягивание каната» в вопросе о древнерусском наследии, стоит процитировать М.С. Грушевского, который еще в начале ХХ в. писал: «Да, мы старая Киев­ская Русь, но вместе с тем мы украинский народ, особый народ, со своим особым языком, исто­рией, письменностью и культурой. Вы Велико­россы... но мы совсем отдельно от вас пережили наше украинское время, которое наложило свою последнюю печать на нашу жизнь: возрождение XVI века, казаччину, большие народные восста­ния XVII века, развитие украинского народоправ- ления, казаческого демократизма» (Грушевський, 1991, с. 112).

Киево-Печерская лавра (современный вид)

Эта мысль должна учитываться и в совре­менных разработках новых исторических кон­цепций. Главными в этом направлении должны стать, с нашей точки зрения, несколько основ­ных положений, в том числе:

• «Русская земля» в узком значении этого тер­мина, то есть территория Среднего Поднепро- вья, являлась центром страны, которую мы сей­час называем «Киевская Русь»;

• южнорусские земли развивались более быстрыми темпами в сравнении с другими ре­гионами восточнославянской ойкумены вследст­вие своего географического расположения (в первую очередь), богатства природных ресур­сов и демографического потенциала;

• князья из династии Рюриковичей и их фео­дальное окружение являлись основным объ­единительным фактором на Руси, а народные массы в этом процессе тогда играли еще очень пассивную роль;

• говорить о россиянах, украинцах и бело­русах для ІХ-ХІІІ вв. еще рано — они себя ими не ощущали, именуясь «русами», «русинами», «русичами».

Поэтому передавать древнерусское наследие только одному из современных восточнославян­ских народов, которые в целом сформировались и ощутили себя в нынешних наименованиях в более позднее время, некорректно с научной точки зрения. Если же оставаться на позици­ях неизменности в процессах формирования и развития этносов, то весьма актуальная исто­рическая проблема, которая имеет важное зна­чение и для сегодняшних межгосударственных отношений, вместо своего разрешения перехо­дит в разряд бесперспективных.

4.4.

<< | >>
Источник: Цивилизации: теория, история, диалог, будущее Т. IV: Истоки и вершины восточнославянской цивилизации / Б.Н. Кузык, Ю.В. Яковец; Авт. предисл. Е.Н. Носов. — М.: Институт экономических стратегий,2008. — 520 с.. 2008

Еще по теме СТРАНА «РУСЬ»:

  1. (4) Русь и Орда: проблемы взаимовлияния. Дискуссии о влиянии ига на Русь.
  2. Русь под игом
  3. 7) Удельная Русь.
  4. 16: Особенности политического развития ключевых стран на рубеже 20-21 вв. Назовите спектр политических сил, который сложился в последние десятилетия в западном обществе. Почему, на ваш взгляд, в ряде стран на место левых приходят неоконсервативные силы? Обоснуйте свое видение проблемы.
  5. ПОЛИТИЧЕСКАЯ РАЗДРОБЛЕННОСТЬ НА РУСИ. РУСЬ УДЕЛЬНАЯ.
  6. 2. Русские земли во времена феодальной раздробленности. Русь удельная ХП-ХП1 в.в.
  7. 5 Московская Русь в XVI в. Иван IV (Грозный)
  8. 4. Киевская Русь – раннефеодальное государство XI-XI вв.
  9. Происхождение и значение названия «Русь». Этническая принадлежность первых русских князей.
  10. 6) Московская Русь в эпоху Ивана Грозного. (6)
  11. 2 Древняя Русь IX – начале XII вв.: экономическое, социальное и политическое развитие. Историография проблемы.
  12. Основные этнокультурные центры удельной Руси: Галицко-Волынская Русь.
  13. 5. Русь в удельный период. Основные типы социально – политического устройства русских земель.
  14. Русь и соседние народы в IX-XII вв. Степные кочевники.
  15. Русь после смерти Ярослава Мудрого. Княжеские междоусобицы в 70-90 гг. XI в.