Транскультурная парадигма планетарного сознания
До XX века планетарное сознание существовало и развивалось в борьбе космополитически-универсалистской, цивилизационно-плюралистической и мессианской парадигм, и лишь в XX веке оно вышло за эти рамки.
Возникшая на волне транснационализма транскультурная парадигма планетарного сознания стала тем вторым историческим вызовом, который «планетарный человек» бросил «человеку этническому». Оказалось, что перспектива экспансии транскультурного планетарного пространства еще более опасна для человеческого общества, нежели традиционный «безродный космополитизм».Транскультурная парадигма планетарного сознания, являющаяся продуктом нынешней эпохи транснационализации, содержит в качестве своего ядра следующие постулаты:
• человечество движется от анархического плюрализма к единству в процессе стирания культурных, социальных, политических, этических и др. барьеров;
• государствоцентристская модель социально-политической организации человечества неуклонно разрушается, уступая место сетевым, транснациональным формам социально-политического взаимодействия;
• результатом общепланетарных процессов в социокультурной сфере является формирование в мировом масштабе национальных культур глобального транскультурного пространства, неуклонно расширяющегося и отодвигающего на периферию традиционные модели культуры.
Транскультурализм предложил человеку не выбор между национальной (цивилизационной) и общечеловеческой идентичностью, а возможность мозаического сочетания в рамках «мировой культуры» собственных культур
ных традиций с элементами культурного достояния других народов. В основе этой возможности — экстраполяция рыночных механизмов и ценностей в пространство культуры через посредство глобальной коммуникационной сети.
Вообще понятие «сеть» раскрывает сущность морфологии проектируемого общества, построенного на принципах транскультурализма.
Идея сети как гибкой системы ситуативных связей представляет возможность охватить вариативность и мобильность современного мира. Обнаруживается серия аналогий между принципами работы Интернета и принципами построения социальной сети. Во-первых, подобно тому, как сетевая архитектоника Интернета не может быть контролирована из одного центра, так и в общественной иерархии можно обнаружить тенденцию к управленческой полицентри- чности. Во-вторых, глобальная компьютерная сеть является базовой моделью для изображения новой общественной морфологии, техническим средством функционирования сетевых структур и средой существования многих сетей, образующей мир виртуальных сообществ, который все более чаще и ощутимее вмешивается в реальный мир. В то же время понятие сети не дает возможности зафиксировать, описать и определить новую социальную структуру, поскольку «любая попытка кристаллизации позиций в сети как культурного кода в конкретном времени и пространстве обрекает сеть на устаревание» l. Тем самым либо общество постепенно приближается к состоянию хаоса с отсутствием любой структуры, либо само понятие сети не является адекватным средством выражения логики построения этого общества.В становлении транскультурализма важную роль сыграло преодоление барьера между разновидностями информации — звуком, текстом и изображением, приведшее к их интеграции. Ослабление доминантной роли письменной коммуникации имело следствием размывание жесткой структуры классической культуры, или «мозаизацию» сознания. В современном обществе, в особенности с появлением мультимедиа, решающая роль в формировании знаний принадлежит не системе образования, а СМИ. В результате, по словам А. Моля, «человек открывает окружающий его мир по законам случая, в процессе проб и ошибок» [729][730]. Мозаичность картины мира ведет к разрушению системной структуры человеческих знаний.
По сути, транскультурализм воспроизводит идею «невидимой руки рынка», о которой в свое время писал А.
Смит, по мановению которой из хаоса разнонаправленных интересов и действий индивидов возникает некий порядок. Возвращение к таким представлениям проявилось в идее Ф. Хайека о наличии неподдаюшейся восприятию структуры, паттерна, спонтанно создающего рыночный порядок и стимулирующего культурную эволюцию. Чикагскую школу либертаризма, обосновавшую необходимость освобождения рынка как социал-дарвинистского механизма «естественного отбора» от каких бы то ни было ограничений, можно рассматривать как идеологическую апологетику транскультурализма.
Стало возможным быть утром православным, на работе — «прагматиком», в перерыве — «эпикурейцем», по дороге домой приобщиться к кришнаизму, а во время досуга выбирать между «духовными упражнениями» Игнатия Лойолы и «сайентологией» Рона Хаббарда. То же касается не только отдельных людей, но и целых обществ (Турция, Япония, Гонконг, Сингапур), в жизни которых эклектически смешались черты их традиционных культур со всеми удобствами Манхэттэна. Больше того, сложился определенный комплекс общечеловеческих правовых ценностей, институционализированных в форме т. н. неотчуждаемых прав человека в международноправовых актах универсального характера. Для защиты этих прав стало возможным обратиться в соответсвующие международные организации, игнорирующие специфику цивилизационного преломления этих общечеловеческих ценностей.
Конечно, «миграция мыслей» и взаимодействие культур и цивилизаций, как и миграция перелетных птиц, — естественные процессы, продолжающиеся на протяжении всей истории, но лишь теперь они приобрели хаотический, необратимо-энтропийный характер. Обращают на себя внимание утрата субстанциальности, господство заурядности, торжество поверхностного и безразличного, при этом «основным моментом становится бесконечная мимикрия», о чем говорил еще К. Ясперс *.
Транскультурная парадигма оказалась весьма удобной для огромного числа интеллектуалов и широких масс. Ее восприняли и многие нестандартно мыслящие деятели науки и культуры.
Так, Н. Н. Моисеев утверждал, что «мир идет к рациональному обществу, в котором при всем многоцветии культур, необходимом для обеспечения будущего, утвердится единство без национальных границ, национальных правительств и конфронтаций» [731][732]. Реально же за этим скрывается принятие простого перенесения важнейших атрибутов Запада на остальной мир и его перелицовки на псевдорациональ- ных началах по образцу и подобию Запада.Транскультурализм складывается в контексте общих цивилизационных процессов, определяемых как переход от Модерна к Постмодерну. Понятие postmodernity возникло в связи со стремлением подчеркнуть отличие нового социального порядка от «современного», указать на противоречие между contemporary и modem. Определяя в качестве эпохи modernity период, начавшийся в последней четверти XV века, исследователи фактически отождествляли его с эпохой зарождения и развития в западных странах капиталистического производства. По мнению А. Тойнби, К. Райта Миллса, П. Дракера и других ученых, уже с начала послевоенного периода в развитии индустриальных стран появились тенденции, позволяющие говорить о формировании нового порядка (post-modem order).
В рамках данной теории modernity воспринимается как эпоха, отрицающая саму идею общества, разрушающая и замещающая ее идеей постоянного социального изменения, а история modernity представляет собой историю медленного, но непрерывного нарастания разрыва между личностью, обще
ством и природой. Напротив, postmodernity определяется как эпоха, характеризующаяся ростом культурного и социального многообразия и отходом как от ранее господствовавшей унифицированности, так и в ряде случаев от принципов чистой экономической целесообразности.
Постмодернисты акцентируют внимание на становлении новой личности и ее месте в современном обществе, они переносят акцент с понятия «мы», определяющего черты индустриального общества (при всем присущем ему индивидуализме), на понятие «я». Постмодернисты считают, что в эпоху postmodernity преодолевается феномен отчуждения, трансформируются мотивы и стимулы деятельности человека, возникают новые ценностные ориентиры и нормы поведения.
Однако, по мнению большинства постмодернистов, нарождающееся новое общество отчасти сохраняет черты прежнего, оставаясь «дезорганизованным» или «умирающим» капитализмом.В целом, несмотря на недоопределенность термина, постмодерн можно понимать как общую философскую, мировоззренческую и социально-историческую ситуацию эпохи. Еще в 1992 году Дж. Несбитт определил десять новых глобальных тенденций: переход от индустриального общества к информационному, от развитой техники к высоким технологиям, от национальной экономики к мировой, от краткосрочных задач к долговременным, от централизации к децентрализации, от институциональной помощи к самопомощи, от представительной демократии к непосредственной, от иерархии к сетям, от Севера к Югу, от альтернативного выбора «или-или» к многообразию выбора l. Это описание предугадало глобализацию, но, кроме того, оно, по сути, обозначило основную коллизию между ее модерновыми корнями и постмодерновой направленностью.
Влияние транскультурализма проявляется и в концепции М. А. Пешкова. В его интерпретации глобалистика позволяет объяснить сдвиг к отношениям деполяризующегося неравенства, которые «складываются по оси, как бы разворачивающей вертикальное пространство в пространство горизонтальное, где уже нет места иерархии. Появляется множество центров и периферий, центров на периферии, посреднических звеньев и пр.» \ Он указывает на то, что «размывание структурных оснований отношений неравенства, вертикального (пространственного) и синхронного (временного) членений означает и подрыв основ субъект-объектного отношения, присущего человечеству и имеющему ныне вид отношений Север — Юг».
Теософское измерение мирового пространства в транскультурализме возвращает планетарное сознание в мифологический мир Хаоса. Хаос является начальной категорией мифологии и начальным состоянием мифологической Вселенной. За ним стоят и бездна, и пустота, и океан, и бесконечное пространство, и мгла и т. д. В архаичных мифологиях (австралийских, африканских, сибирских) образ первичного Хаоса неразрывно связан с водой.
Вода выступает в качестве первоначала у Фалеса и Гомера. Библия также [733][734]говорит о том, что дух Божий первоначально носился над безбрежными водами.
Хаос — это тьма, зияющая темная бездна. Натурфилософский смысл Хаоса состоит в том, что он есть бесконечное пространство. Напротив, Космос характеризует зенит мифологии и является ее завершающей категорией, а в древнейших мифологических представлениях вообще отсутствует идея мира как единого целого и относительная упорядоченность связана лишь с родовой территорией.
Для транскультурализма характерно восприятие глобального мира как пространства-времени, характеризующегося хаотическим поведением экономических систем, культур, этносов, индивидов, наступлением «нового мирового беспорядка», который воспринимается как нормальное состояние. На первый план в научном познании выходит синергетика, превращающаяся в новое мировидение, в инструмент меж- и наддисциплинарного познания. В ее рамках возникает такое научное направление, как хаосология, предмет которой находится на стыке с философской проблематикой случайности и необходимости («детерминистский хаос»). Синергетика постулирует вывод о хаосе как о «сложной и непредсказуемой форме порядка» l.
Хаосологию М. А. Чешков рассматривает в контексте формирования постнауки, возникающей с переходом к некоему новому типу знания, в котором собственно научное знание в силу необходимости неразрывно соединяется со знанием ненаучным и вненаучным [735][736]. Число работ в области теории хаоса в последние два десятилетия непрерывно растет. Основные положения можно сформулировать следующим образом:
• хаос возникает по мере того, как с усилением колебаний система достигает порога устойчивости и входит в область сильных флуктуаций;
• в состоянии неравновесности возникают точки бифуркации, задающие возможность разнонаправленного движения, при этом выбор вектора решает только случайность (в интерпретации И. Пригожина; его оппоненты считают, что и в точках бифуркации возможен не любой путь эволюции, но лишь определенный спектр векторов);
• совокупность колебаний и бифуркаций придает системе различные ритмы и режимы работы так, что система как бы находится одновременно во всех возможных состояниях;
• непрерывное возникновение ряда точек бифуркации (или каскада бифуркаций) создает последовательность в необратимой эволюции системы и ведет к ее переходу из состояния, где «все решает случайность», к детерминированному поведению, при этом через смену режимов хаоса система упорядочивается [737].
Симптомы деструктивного хаоса обнаруживаются в тех угрозах, которые реально стоят перед социальным универсумом, — угрозе ядерной катастрофы, международном терроризме, торговле оружием и наркотиками, возник
новении специфических социальных образований типа «обществ пустоты». Предпосылки «хаоса несводимых вероятностей», когда возникают неожиданные (эмерджентные) пути развития, усматриваются в возрождении классических цивилизаций Востока и их универсальном культурном и научном значении, рождении различных примордиальных образований, базирующихся на этнических, родовых, локальных идентичностях и т. д.
«Сознание Глобальной смуты» М. А. Чешков связывает с процессами, сопоставимыми с эпохой «осевого времени», когда действовал целый конгломерат социальных, культурных, этнических, религиозных, территориальных движений. Это «Великое возвращение» он рассматривает в контексте исчерпания социальной истории и ее восполнения формами, ранее подавляемыми мировой = западной историей 1, то есть в таком виде — цивилизацией Модерна. В то же время эта эпоха бифуркации связана с более масштабными процессами, нежели кризис Модерна. В русле концепции постэкономической революции В. Л. Иноземцева ее можно связывать с кризисом более масштабной экономической общественной формации.
Сегодня геософские представления транскультурализма возвращают человека в состояние первобытного Хаоса, порождая те же сильные чувственные и эмоциональные элементы — мрак, бездну и т. п. Их можно рассматривать как проявление антитезы холистского миросознания — миросознания фрагментарного, в пределах которого целостность объекта или отрицается, или подвергается сомнению. Если холизм характерен для космополитического универсализма, то фрагментальность является атрибутом транскультурной парадигмы планетарного сознания.
Еще Р. Генон обратил внимание на то, что «время в некотором смысле истощает пространство через воздействие силы сжатия, которую оно представляет и которая стремится все больше и больше сократить пространственное расширение, которому она противостоит» [738][739]. Это ускорение стало очевидным в нашу эпоху, когда время сжимает, поглощает не только пространство, но и самого себя, открывая перспективу Конца Мира, когда «времени больше не будет».
Но после того, как «время остановится», все существующее сможет существовать лишь в абсолютной одновременности, то есть можно сказать, что «время превращается в пространство». «Переворачивание» осуществляется тем самым в конечном счете против времени, в пользу пространства. На формуле «опространствливания времени» базируется новая специальная дисциплина — хронография. Она восприняла представления о множественности социального времени (событийное, конъюнктурное, структурное), развернутые в исторических исследованиях Ф. Броделя.
Под влиянием «ситуации постмодерна» в философии, науке, литературе и искусстве происходит отказ от попыток систематизации мира, который, как оказалось, не умещается ни в какие теоретические схемы. Возникает мышление вне традиционных понятийных оппозиций (объект — субъект, целое — часть, внутреннее — внешнее, реальное — воображаемое, разруше
ние — созидание), не оперирующее какими-либо устойчивыми целостностями (Восток — Запад, мужское — женское). Постмодернистский дискурс приводит к распаду категории субъекта как центра системы представлений. Место категорий «субъективности», «интенциональности» занимают безличные «потоки желания» и имперсональные «скорости».
Постмодернизм ориентирует человека на жизнь в новой, им созданной бесприродной технической среде, в виртуальной реальности, в которой, общаясь только через экран компьютера и электронные СМИ, человек имеет дело лишь с информацией, а не с реальными предметами. Виртуальная реальность создается внешним по отношению к ней объектом, наделена собственным пространством, индивидуальным временем, своеобразными законами существования, имеет активную коммуникацию с другими системами, в том числе с той, которая ее породила. Таким образом, техника из средства деятельности превращается в субстанцию, а информация становится средой обитания. Компьютерные сети Интернета, представляющие возможность миллионам людей общаться, не видя, не слыша и не зная друг друга, открыли путь к созданию электронных личностей. Это ведет к роботизации человека, тем более — если учитывать реальную перспективу клонирования людей.
Темпы технико-технологических изменений привели к отрыву сформировавшегося за время длительной эволюции сознания людей и их биологической основы от современного уровня техники. Все большее число людей уже не справляется с нагрузками, диктуемыми жизнью, не может приспособиться к окружающему миру, поскольку существуют критические параметры адаптации к изменившимся условиям. Стремительные изменения в пространстве культуры под влиянием техники порождают постчеловеческую цивилизацию — сложное, многомерное, искусственное пространство, созданное самим человеком, но функционирующее и развивающееся независимо от него, по своим собственным автономным законам.
В ней мир техники перестает быть ценностно нейтральным и подопечным человеку, поскольку во всех прогнозах интеллектуализации ЭВМ речь идет о передаче технике центров принятия решений. В условиях, когда сила техники приобретает онтологическую самостоятельность и собственную рациональность, это становится опасным прежде всего для самого человека. Необходимость технического прогресса обосновывается теперь самим прогрессом: «все равно не остановишь». Даже этапы сокращения вооружений необходимы в первую очередь для того, чтобы выйти в их производстве на новые технологические уровни.
Природа и культура, уставшие от экспансии Абсолютной Техники, требуют реабилитации старых, вытесненных и подавленных форм организации пространства, основанных на принципах стабильности, порядка и традиции. Подлинная «война миров» развернулась не между землянами и инопланетянами, а как борьба технократов и гуманитариев, борьба искусственного и естественного. Сталкиваются две парадигмы организации пространства культуры — силовая, агрессивно-наступательная, и гармоничная, коэволю- ционная. Противостояние Востока и Запада сегодня становится противостоянием естественного и искусственного, технического и духовного, утилитарного и нравственного.
Если в постиндустриальном обществе XXI века целью человеческой активности станет не прикладная польза, не промышленный утилитаризм, а полнота духовного самовыражения, то обязательно будут затребованы такие факторы духовного порядка, которые выходят за рамки одномерной рациональности. И это неизбежно связано с реабилитацией восточных принципов восприятия культурного пространства, в котором художественный гений довлеет над гением конструктивистским. Для восстановления социокультурной восприимчивости к скрытым гармониям природного пространства требуются укрощение раскрепощенной техники, утверждение приоритета природной гармонии над волюнтаристскими импровизациями, то есть переход к совершенно иному принципу организации культурного пространства, переход от иконографии Моря к иконографии Суши.
Транскультурализм отмечен кризисом исторического сознания, когда опыт прошлого оказывается представленным в произвольных констелляциях, не находящихся в сущностных связях с прошлым и будущим. Человеческое существование детемпорализируется, разрушается идея непрерывности и преемственности времени и истории. Человеческая жизнь утрачивает смысл.
Траектория процесса подчиняется строгим закономерностям лишь до определенного момента реального времени, за пределами которого нормальное время заканчивается. В новейшей физике, исследующей сильно неравновесные состояния и хаотические системы, есть технический термин «время Ляпунова», обозначающий тот период, когда некий процесс выходит за пределы точной или даже вероятностной предсказуемости и вступает в хаотический режим. Это время течет необратимо, а следовательно, состоит не из раз и навсегда заданной траектории в четырехмерном пространстве, а из «событий», то есть совершенно непредсказуемых и немотивированных движений. Однако это не период полного беспорядка, а некое промежуточное состояние между вполне структурированной системой и полным отсутствием системы. Хаос имеет свою парадоксальную структуру, а следовательно, «время Ляпунова» подлежит определенному парадоксальному измерению.
В сфере социально-политических процессов также на определенном этапе нарастания энтропии наступает «время Ляпунова», в котором общество начинает вести себя непредсказуемо, хаотически. С точки зрения синергетики, «изменяется общий характер мирового развития — традиционная формационная логика уступает место альтернативной логике, для которой характерны многовариантность, специфическая колебательность процессов и др.» [740]. Формационная логика как бы замыкается на самое себя и снимается более сложным самоорганизующимся процессом. В науке ответом на это становится многомерная логика и методология.
Лингвистический поворот в философии связан с формированием антропософского «среза» транскультурализма. Он обозначил тенденцию распада образа исторической реальности до уровня атомизированного индивида, вступающего в частные отношения с другими индивидами. Жизнь языка сложна и переменчива, он представляет переплетение множества дискурсов,
связанных с частными отношениями людей. «Иное» как условие диалога, существования, самоидентификации стали видеть не в других социальных группах, с которыми общество может себя соотносить, а в других индивидах.
Происходит распад представлений о принадлежности к собственной цивилизации, а это мешает увидеть и оценить реальность существования других цивилизаций. Такой подход ведет к отказу от цивилизационной теории и переходу к микроистории. Классик постмодернизма Ж.-Ф. Лиотар прямо провозгласил конец больших нарративов (историй обществ) и призвал сделать из каждой индивидуальной жизни самостоятельный нарратив. Отменялись всякий универсальный язык и универсальная рациональность, вместо которых утверждалось существование лишь различных «языковых игр».
Идеалом социального взаимодействия стало перемешивание этносов и рас при условии приверженности людей либеральной демократии и рынку. По словам И. Н. Ионова, «глобализм «побратался» с индивидуализмом. Этот союз подкреплялся политическими лозунгами «гражданской нации» и «конституционного патриотизма» (в противовес этнической нации и государственному патриотизму)» ’. Как следствие — на практике человечество стало не субъектом развития, а объектом глобального управления, и концепция «открытого общества» служит теперь в качестве обоснования допустимости «гуманитарных интервенций» и ограничения национального суверенитета ради соблюдения прав человека. В этом смысле транскультурализм смыкается по своим политическим последствиям с цивилизационным универсализмом.
Вызов транскультурализма диктует необходимость адекватного ответа, и осознание этой необходимости становится все более реальным. Оно требует поиска путей трансформации современного планетарного сознания. К этому приходят как ученые, так и общественные, политические, религиозные деятели и движения. Так, современная культурология вместо принятия концепции «открытого общества», в котором индивиды-атомы беспрепятственно перемещаются из одной группы в другую, меняя свою идентичность, как перчатки, настаивает на жизненной необходимости устойчивой идентичности. Она сделала вывод о жизненной необходимости выстраивания такой картины мира, в которой данному сообществу отводится незаменимая роль в мире.
Римско-католическая церковь в ряде папских энциклик в конце 80-х—90-х годов сформулировала свое видение будущего мирового порядка как построенного на принципах социальной справедливости, равенства всех народов при уважении их естественных различий. В XI энциклике папы Иоанна Павла II «Евангелие жизни» (март 1995 г.) современная цивилизация подверглась интенсивной и суровой критике как колыбель специфической «культуры смерти». Государства западного мира, констатирует папа Римский, «изменили своим демократическим принципам и движутся к тоталитаризму, а демократия стала всего лишь мифом и прикрытием безнравственности» [741][742].
К схожим выводам пришел со своей стороны известный и влиятельный финансист Дж. Сорос, отмечавший в 1997 году, что «бесконтрольный капитализм и распространение рыночных отношений на все сферы жизни ставят под угрозу будущее нашего открытого и демократического общества. Сегодня главный враг открытого общества — уже не коммунистическая, а капиталистическая угроза» 1.
Иранский президент М. Хаттами видит выход в диалоге культур и цивилизаций об «основах жизни». Отсутствие такого диалога может привести к тому, что «люди с культурной точки зрения окажутся в состоянии полной неприкаянности: они не смогут находиться в комфортной обстановке своей родной культуры, но и не найдут себе места на широком поле мировой культуры с ее открытыми горизонтами» [743][744].
Вызовы транскультурализма являются лишь частью сложного комплекса проблем, вызванных кризисом цивилизации Модерна. Именно он решающим образом воздействует на состояние планетарного сознания нашей эпохи. На первый взгляд может показаться, что транскультурализм представляет собой способ органического синтеза космополитизма и цивилизационного плюрализма, но практика его самоосуществления показывает, что на деле транскультурализм есть тип «искривленного» сознания.
Признавая и санкционируя возможность «наложения» поверх слоя автохтонных культурных традиций и образов жизни слоя транскультурных миграций ценностей и моделей поведения, данная парадигма сознания способствует складыванию эклектичной культурной мозаики, не менее разрушительно действующей на цивилизационно-культурные системы, нежели космополитизм.
Еще по теме Транскультурная парадигма планетарного сознания:
- Цивилизационное сознание и историческое знание : проблемы взаимодействия / И.Н. Ионов ; [отв. ред. Л.П. Репина]; Ин-т всеобщ, истории РАН. - М. : Наука,2007. - 499 с., 2007
- 1. История, как наука. Историческое знание и познание.
- 1. Предмет и задачи вузовского курса Отечественной истории.
- § 3. Примитивные формы идеологии.
- Бромлей Ю.В.. История первобытного общества. Эпоха классообразования. Том 3. М.: Наука,1988.— 568 с., 1988
- Причины поражения,итоги,уроки первой революции в России.
- О вытянутых погребениях как культурно-специфическом признаке КТК
- ПІСЛЯМОВА
- (1) Предмет, методы и функции исторической науки.
- 29) Основные политические силы и их взгляды на перестройку. Какие цели «архитектуры перестройки» ставили перед собой в реформировании политической системы СССР? Совпали ли эти цели с результатами политической реформы? Аргументируйте свой ответ.
- Возникновение научных знаний
- Развитие мышления неандертальца
- Представления о человеке и его месте в мифологической картине мира. Понятие «души»
- Основные виды и типы источников по Отечественной истории.
- 80-е годы. Необходимость перестройки всех сфер общественной жизни.
- Либеральное и консервативное направления в российском общественном движении второй половины XIX в.
- Идея самодержавия
- ГЛАВА X. КУЛЬТУРА ДРЕВНЕГО ЕГИПТА