<<
>>

УКРАИНСКАЯ ВЕРНОСТЬ «КУРСУ РЕФОРМ» КАК ЛУЧШИЙ СПОСОБ ДИСКРЕДИТАЦИИ И РЫНКА, И РЕФОРМ

Реформаторские неудачи в Украине давно уже стали притчей во языцех. При этом негативные последствия объясняются ссылками на медлительность и крайнюю непоследовательность реформ.

В общем-то, на поверхности все так и выглядит.

Но по сути дела все выг­лядит иначе. Дает себя знать известный парадокс познания: видимость и сущ­ность часто расходятся. Медлительность, а сейчас уже и просто отсутствие ре­форм, действительно налицо. Но начальные истоки такой медлительности иные, чем об этом говорят. Быстро делали как раз то, что должны были делать медленно.

Ведь известно было (и об этом президентам говорилось), что во всех даже по-настоящему преуспевших странах, имевших к тому же часто глубокие ры­ночные традиции, внешнеэкономическая открытость венчала, а не начинала реформы; что рационально и избирательно применяемый протекционизм ослаблялся и отменялся даже в странах послевоенной Западной Европы (не говоря уже о Востоке и Юго-Восточной Азии) лишь по мере того, как отечест­венная продукция становилась конкурентной.

Причем подобные протекционистские меры вполне укладывались в пра­вила ГАТТ/ВТО в части, разработанной именно для переходных и слабораз­витых экономик. Мы, однако, поспешно рубили себе пальцы даже в тех слу­чаях, когда другие всего лишь стригут себе ногти. Неоправданно поспешной была и наша провальная приватизация. Хотя, опять-таки, еще в рамках СССР высвечивался и в прессе, и на конференциях вопрос о том, что предпривати- зационная подготовка, имеющая ряд этапов, даже в таких странах, как Анг­лия, длилась 10—15 лет.

Можно назвать и другие меры, когда поспешность была неуместной и раз­рушительной (хаотическая ликвидация многих регулирующих и контролиру­ющих функций государства и т. д.). Но в то же время там, где меры должны быть первоочередными и по возможности быстродействующими, ничего не делалось вовсе или же делалось неоправданно медлительно.

Это касается и уже упомянутой специфической для Украины потребности предрыночной се­лективной расчистки индустриального пространства от всего ненужного и ар­хаичного, и адаптации функций государства к задачам создания рыночной среды и социально-рыночного трансформирования, и борьбы с несовмести­мой с экономическим ростом криминогенности, и формирования сильных институтов, и многого другого.

Анализ показывает, что и неуместная псевдореформаторская поспеш­ность, и неоправданная медлительность не были случайными. Спешно дела­лось то, что было выгодно клану и содействовало приобретению реформатор­ского имиджа; игнорировалось все тяжелое, лично невыгодное, неприятное, рискованное и не очень-то рапортоемкое.

Но, пожалуй, наиболее отрицательно на результатах сказывалось тупоод­нообразное, предельно догматическое следование инструкциям даже в случа­ях, когда (как и во всяком живом деле) от них по всем канонам того же моне­таризма надо было отступать. Ведь другие страны, в том числе даже реформи­

рующие экономику по МВФ, проявляли гибкость, самостоятельность, наход­чивость и тем самым с честью выходили из кризиса, наращивали потенциал, получая в итоге похвалу и от МВФ. Известно ведь, что победителей не судят. А побежденных «судят» даже тогда, когда они старались неукоснительно сле­довать всем предписаниям.

В основе порочного подхода к стилю (а не только к содержанию) реформ лежит, кроме выслуживания, непонимание самой природы функционирова­ния экономической системы. Властям и их компрадорской обслуге неведомо, что экономическое развитие не есть некая однонаправленность, что нельзя стремиться гнуть систему или отдельные экономические блоки все (или про­должительное) время в одну и ту же сторону.

Экономический организм как целостность, а равно и его структурные сос­тавляющие, пребывают в состоянии пульсирования. В нем (организме) зало­жены не механические начала, а скорей аналог начал квантовых. У пульсации имеется своя ритмика, свой маятниковый размах, который, в свою очередь, дифференцирован по иерархическим уровням.

Очевидно, что в такой ситуации важно заранее намечать вехи поворота в экономической политике, совершать адекватный маневр то ли в целом, то ли в рамках отдельных слагаемых экономической системы. Тут нельзя запазды­вать, не то что игнорировать потребность разворота в иную сторону вообще.

Известно, что именно длительное игнорирование в СССР фактора подав­ленной инфляции, а равно и движения маятника в сторону снижения предель­ной эффективности капитальных вложений, дало наиболее мощный импульс дискредитации и развалу советской экономики. Напомним, что всего лишь опоздание с включением механизмов торможения инвестиционного бума при­вело к развертыванию финансового кризиса в регионе Юго-Восточной Азии.

И еще один пример. Дефолта в России, по мнению одного из его «авто­ров» А.Чубайса, вполне можно было избежать, если бы за два—три месяца до 17 августа была осуществлена планомерно развертываемая, управляемая и компенсируемая противовесами девальвация. МВФ не позволил провести эту акцию, и в итоге вместо спасательной девальвации сработал разрушительный механизм девальвации-обвала.

Разворот экономической политики в ту или иную сторону определяется как исчерпанием эффекта действия определенных механизмов, так и потреб­ностью ускорить переход от одного состояния к другому.

Нашему народу крепко-накрепко внушили, что нет страшнее зверя на зе­мле, чем инфляция. И правда в этом есть, особенно для народа, пережившего сокрушительный удар со стороны властями спровоцированной небывало раз­рушительной гиперинфляции.

Но, во-первых, народ заведомо вводят в заблуждение, отождествляя опас­ность инфляции с опасностью гиперинфляции, не оговаривая того, что в эко­номике, как и в медицине, строго дозированный яд может быть лекарством. Причина этого подлога в том, что удушение инфляции «до победного конца» весьма выгодно импортерам в лице могущественных ТНК, представляющих (как и МВФ) прежде всего интересы наиболее экспансионистских сил Соеди­ненных Штатов.

А во-вторых, от наших граждан не случайно и тщательно утаивают, что чрезмерное усердие в борьбе с инфляцией (т.

е. перекос в сторону дефляции)

рождает свои негативные аспекты, которые могут превосходить по силе разру­шения инфляционное зло. Сошлемся на признанные в мире авторитеты, в ча­стности, на Дж.Кейнса, у которого читаем:

«Каждый процесс, безразлично, инфляционный или дефляционный, вле­чет за собой большой ущерб. Каждый оказывает влияние на распределение благ между различными классами; в этом (т. е. классовом — Ю.П.) отноше­нии влияние инфляции пагубнее. Но влияние этих процессов сказывается и на производстве, вызывая расширение или сокращение его: здесь уже дефля­ция является более вредной» [633].

Классик российской экономической науки А. Чупров, объясняя это, заме­чает:

«Дефляция вызывает народнохозяйственные и социальные потрясения не менее глубинные, нежели те, что порождаются инфляцией. Эти потрясения могут... в корне подорвать народное хозяйство» [634].

На этом направлении умеренная инфляция является, по Чупрову, полез­ной. Кейнс же, в свою очередь, упоминая об одной из позитивных сторон за­мены дефляции инфляцией, пишет о том, что «периоды повышения цен (т. е. инфляции. — Ю.П.) подогревают предпринимательский дух» [635].

Задача перенесения акцентов с одних инструментов на другие, в том чис­ле с дефляции на инфляцию и на стабилизирующую девальвацию, а равно с заведомо жестких монетарных рестрикций на пониженные процентные ставки и рост монетизации, неизбежно возникает в связи с необходимостью подталкивания экономики к оживлению и росту. И тут важно заранее, еще до начала оживления (иначе его можно, как у нас, не дождаться), менять па­радигму использования экономического инструментария. И это, в общем- то, естественно.

Нельзя, как в Украине, и год, и два, и три в преддверии ожидаемого ожив­ления с упорством гнуть ту самую многолетнюю линию, которая, напротив, предотвращает оживление и рост. Тем более, что линия эта, с ее установкой на монетарное удушье, уместна лишь на короткой временной дистанции, в условиях крайнего обострения финансово-денежной нестабильности.

В про­тивном случае, при догматизме и длительном монетаристском упрямстве, не­стабильность буквально самовоспроизводится, неся с собою деградацию и раз­рушения.

Конечно, в происходящем имелся и особый клановый интерес. Акцент на дефляцию, извлекая деньги из реального сектора, содействовал сосредоточе­нию средств в финансово-спекулятивном, прежде всего в банковском секто­ре, откуда мафиозным кланам их легче изымать и перегонять на заграничные счета. Но даже в этом случае рубился сук, на котором сидят обозначенные ин­тересанты. Ведь каждый крен в использовании монетарного инструментария кому-то реально выгоден лишь на коротком расстоянии.

Когда же дефляция, а с нею и так называемая монетарная «стабилизация» становятся для властных реформаторов «делом всей их жизни», бумеранг неи­збежно срабатывает в сторону благополучную, разрушая то, что, казалось бы,

тщательно выхаживалось. И разрушения, наносимые реальному сектору, в конце концов обесточивают и финансово-спекулятивную сферу, подрывая ранее преуспевавшие банки.

Феномен новоукраинского поведения состоит вовсе не в том, что власт­но-реформаторские структуры сами по себе не знали, где остановиться и как перевести стрелку на другое направление. Парадокс заключался не столько в невежестве (хотя и это было), сколько в догматически услужливом поведении, в так называемой верности курсу реформ, заданных монетаризмом. Именно по этой причине там, где нужно было бы грести то левым веслом, то правым, гребли одним лишь правым и загоняли страну в заколдованную спираль неук­лонно понижающегося уровня жизни большинства граждан. А вот когда стра­на упала глубоко в яму, то властям, что называется, стало не до реформ. На этом этапе идеологи-реформаторы, изжив самих себя до состояния невостре­бованное™, принимают позу оскорбленной невинности. А власти, отказав­шись от каких-либо реформ, пускают в ход грубое администрирование.

Последнее обстоятельство, однако, не ссорит их с МВФ и другими запад­ными хозяевами, поскольку верность вопросам интересов остается, а блеф и псевдореформаторская риторика продолжаются.

К тому же катастрофический сценарий реформирования Украины не так уж и противоречит интересам ТНК и солидарного с ними Запада.

Заметим, однако, что фиксация подобных фактов еще не дает ответа на вопрос, почему и вследствие каких догматов затягивается однобокое исполь­зование того или иного монетаристского инструментария. Что мешает найти в процессе применения, к примеру, стабилизационных мер ту временную гра­ницу, за которой вводились бы в строй механизмы иного воздействия, наце­ленные на оживление, рост и структурные преобразования?

Как оказалось, своевременному маневру препятствует и в этом случае прикладывание к нам все тех же реформаторских рецептов, рассчитанных на экономику слаборазвитых стран. В странах типа Боливии и даже Бразилии и Мексики результаты жесткой стабилизации, а с нею и селекции, выявляются довольно быстро. Жесткие монетарные ристрикции ускоренно выдавливают из экономики все лишнее, и она оказывается пригодной для зарубежной ин­вестиционной экспансии.

Тут-то и происходит, отчасти само собой, переключение монетарных ме­ханизмов со стабилизации на обслуживание экономического роста. Соответс­твенно с уменьшением инфляции снижаются процентные ставки, в экономи­ку идут кредиты, повышается рыночный спрос, хозяйственные артерии попо­лняются деньгами. Происходит оживление на фондовом рынке, поток инвес­тиций вводит экономику в фазу структурных перемен и в рост.

Конечно, все это, как отмечалось ранее, в конце концов оказывается не­стойким, лишенным высокотехнологического потенциала, оставляющим на­селение нищим из-за утечки барышей за рубежи страны. Но все же развитие происходит. Причем во многих странах, адаптивных для модели МВФ, подъе­му содействует приглушенная было (на стадии стабилизации) инфляция, под­час даже высокая.

И конечно же, рекордов, подобных нашему, по продолжительности и мас­штабам «стабилизационных» разрушений страны Латинской Америки не устанавливают.

В отличие от этих стран в Украине, по ранее названным причинам, инф­ляция не понижается, а переходит в опасные для экономики скрытые формы; процентные ставки, в том числе и из-за этого, остаются чрезмерно высокими; кредиты в реальный сектор, соответственно, невыгодными; инвестиции — не­востребованными, а сами инвесторы из-за растущего хаоса и произвола — ра­спуганными.

Ситуация, сложившаяся в Украине, не поддается объяснению с позиций догматов монетаризма. Необъяснимо хотя бы то, что понижение (формально исчисляемой, а для монетаристов — подлинной) инфляции не оборачивается здесь «положенным» снижением процентной ставки и выгодами от кредитов и вложения инвестиций.

Но для чиновников от МВФ, диктующих рекомендации (вспомним оцен­ки Дж. Стиглица), все выглядит предельно просто: если факты не втискиваю­тся в их схему, тем хуже для фактов. Отсюда — упреки в недостаточной реши­тельности и требования потуже затягивать монетаристскую удавку. По новому кругу запускается стабилизация, а значит, набор добивающих экономику и социальную сферу макроэкономических ристрикций. Задачи оживления, структурных сдвигов и роста отодвигаются снова, причем с еще меньшими шансами на благоприятные перемены в будущем.

Как видим, затянувшаяся, разрушительная и лишенная маневра стабили­зация лишь на первый взгляд выглядит оправданной. Оправдана она лишь в духе монетаристского догмата, согласно которому (и соответствующей зару­бежной практике) стабилизация в момент своего завершения сама подталки­вает экономику к росту. Подталкивает, создавая условия для резкого удешев­ления кредитов, а значит — насыщения экономики деньгами.

Но как же быть, если у нас подобная зависимость не работает? Согласно монетаризму МВФ, — дальше ждать, при этом гнуть систему в одну и ту же (стабилизационно-монетаристскую) сторону. Без шансов на выздоровление, зато по правилам.

Иное видится с позиций недогматических, учитывающих нетрадицион­ную (по меркам МВФ) мировую практику. Спасение здесь — в широком мак­роэкономическом маневре, внезапно прерывающем стабилизацию, «досроч­но» переводящем стрелку в направлении экономического роста.

Конечно, такой подход является рискованным, поскольку здесь нужно искусство, само собой при этом варианте ничто не получается. Искусство тре­буется и для выбора момента свершения маневра (когда инфляция уже не опасна), и для формирования системы рычагов, противовесов и стимулов, «проталкивающих» еще не дозревшие кредиты в реальный сектор, препятст­вующих утечке денег через финансовые спекуляции, создающих мотивации для инвесторов.

Позиция, изложенная в данном случае, используется не только в катаст­рофических, но и в относительно благоприятных ситуациях, когда стабилиза­ция может трансформироваться в рост на почве саморегулирования. Не слу­чайно Я. Корнай, один из мировых лидеров монетаризма, писал в отношении Венгрии:

«Экономический рост нужно стимулировать не тогда, когда для него сло­жатся более благоприятные условия и экономика стабилизируется, а прямо сейчас. Последовательность, выбранная (Ю.П. — по рекомендации МВФ)

правительством, — сначала стабилизация, затем рост, — неверна. Эти две за­дачи необходимо решать одновременно» [636].

От себя скажем: в Украине подобный подход необходим еше в большей степени. В ее убыточной, катастрофической экономике реальная финансо­во-денежная стабилизация вне встроенных в нее механизмов оживления и ро­ста сейчас просто невозможна. Само же задействование таких механизмов предполагает не тупооднообразное завинчивание гаек в одну и ту же сторону с последующим срывом резьбы, не бесконечное загребание одним веслом с во­звратом «на круги своя», а соответствующее ситуации макроэкономическое маневрирование, сопровождаемое применением различного (не только моне­таристского) инструментария.

Именно в этом, а не в общепринятом у нас ключе Украине следует осво­ить и по-своему реализовать реформаторские достижения Польши, Венгрии и других стран, применяющих ту же модель, что и мы.

Начнем с того, что Польша и другие Центрально-Восточноевропейские страны поначалу тоже (как мы до сих пор) следовали рекомендациям МВФ как единственно правильным. Но когда, как и мы, обожглись, то (в отличие от нас) тут же стали делать многое по-своему, вносить коррекцию в модель МВФ с учетом стартовых постсоциалистических условий и быстроменяющих- ся обстоятельств.

Вначале, хотя и весьма деликатно, руководство этих стран упрекали в отс­тупничестве, объясняя неудачи (как и в нашем случае) недостаточной либе­рально-монетаристской ретивостью. Г.Колодко, к примеру, вспоминает, как Дж. Сакс «пытался все свести к тому, что к его советам не прислушивались. «Но все дело в том, — пишет Г.Колодко, — что, к сожалению, к ним прислу­шивались в Польше в начале 90-х годов, что привело в свое время к глубокому кризису» [637]. Далее тот же Г.Колодко, а именно он был успешным реформато­ром Польши, объясняет причину отступничества от модели МВФ:

«Изначально Вашингтонский консенсус (напоминаю — речь о модели МВФ) был... ориентирован на экономики, уже являющиеся рыночными. По­этому страны, столкнувшиеся с проблемами переходного периода, никогда не находили в Вашингтонском консенсусе удовлетворительного ответа на свои самые злободневные вопросы... Подход оказался упрощенным, и все оказа­лось не так, как предполагалось»[638].

Легко представить, что если даже в изначально рыночно продвинутой Польше модель давала сбои, то тем более она была негодной для «нерыноч­ной» Украины. Впрочем, охать и ахать по поводу той же Польши, как это у нас происходит, все же вряд ли стоит. Реформы дали импульс росту и повы­шению жизненного уровня, но все это — далеко от западных и даже (по важ­ным для будущего параметрам) от дореформенных достижений. Наука везде в загоне, технологический прогресс противопоказан, т. е. это все же задворки Европы. Да и успехи роста далеки, к примеру, от восточно-азиатских.

Отход от монетаристских догматов в стане бывших наших «однолагерни- ков» (особенно в Чехии, затем уже в Польше) имел много аспектов, в том чис­

ле и подковерно-дипломатический. Руководство этих стран (не гоняясь, в от­личие от наших «отцов реформ», лишь за реформаторским имиджем и личной выгодой) очень скоро научилось (как хотел главный теоретик монетаризма М. Фридмен) «различать то, что люди говорят, от того, что они делают». Изу­чив мировой опыт, они поняли, что во всех неолиберально ориентированных странах (как, впрочем, и в бывшем СССР) никто не живет в системе, описан­ной в рекомендациях и в учебниках. Поняли, что нарушение рецептов вполне простительно, надо лишь не жалеть усилий на объяснения и, что еще важнее, идеологически выдерживать навязываемую МВФ либерально-монетаристс­кую риторику.

Примиренческое отношение к реформаторским вольностям для организа­ций типа МВФ и Всемирный банк — дело обычное. К примеру, Китай полу­чает от МВФ обильные кредиты, но руководству этих структур и в голову не приходит упрекнуть эту страну в игнорировании модели МВФ. Понукают только теми, кто сам этого захотел и, более того, сознательно и добровольно избрал путь чрезмерной (особенно долговой) зависимости.

Возвращаясь же к наиболее поучительным для нас (в силу нашей похоже­сти) сравнительно успешным (с отмеченными выше оговорками) реформам в Центрально-восточном регионе Европы, следует отметить, что реализовалась там не столько неолиберальная модель монетаризма, сколько концепция кон­вергенции. Именно в ключе этой концепции и в прямом противоречии с мо­делью МВФ в большинстве стран этого региона (особенно в Чехии и Польше) не снижалась, а сохранялась и в чем-то усиливалась роль государства [639].

В итоге в большинстве этих стран удалось избежать системного вакуума, когда уже нет плановой экономики и еще нет экономики рыночной. Были ус­пешно реализованы новаторские меры по поддержанию социальной сферы, по социальной защите населения и общей социальной ориентации экономи­ки. Это в свою очередь (особенно в Польше и на старте в Чехии) обеспечило реформаторским властям безоговорочную поддержку населения и энергичное участие миллионов в создании новых форм экономической жизни.

После шоковой терапии, отвергнутой и сразу же (в т. ч. и в Польше) прер­ванной, власти успешно развивающихся стран региона избегали радикаль­но-либеральных скачков, предпочитали (в полном соответствии с приро­дой рыночного реформирования) эволюционные изменения с основательной правовой проработкой каждого нововведения. В результате в Польше, Чехии, Венгрии было создано совершенно не предусмотренное моделью МВФ и не вписывающееся в реформаторский радикализм институциональное простран­ство. А без него рассчитывать на экономический рост не приходится.

Общие подходы, концептуальные основы, а равно и институционально­социальные достижения основывались в этих странах на гибком макроэконо­мическом маневре, причем не только в сугубо монетаристскую, но и в проти­воположную сторону, и на стремлении брать и использовать в качестве инст­рументария лишь то, что больше всего подходило для каждого случая

По этой причине, убедившись в пагубности шока, реформаторы данного региона в постшоковый период уже сами решали, что им на этом этапе делать. В соответствии с классическим учением о циклах, несмотря на наличие после

шока инфляции, в Польше и других государствах региона не пошли по пути применения одних только удушающе-стабилизационных мер, т. е. только же­стких монетаристских ристрикций.

Эти страны (Польша, Чехия особенно) избегали, к примеру, и совмеще­ния во времени методов снижения инфляции, и способов укрепления валю­ты, а равно остановки кредитования. Польша существенно выиграла от того, что после шока в 1991 г. глушение инфляции сочеталось со значительным ра­зовым девальвированием злотого и с последующей буквально ежедневной де­вальвацией по заранее намеченному графику. В итоге инфляцию удалось сни­зить, а значит, создать условия для кредитования и инвестирования без по­дрыва конкурентоспособности своего производства [640].

Сомнения нет, и в Украине, по крайней мере в 1994 г., после наступив­шей, еше более хрупкой, чем в Польше, стабилизации возможно было совер­шить аналогичный «антимонетаристский» маневр и дать импульс оживлению.

Наступившая в Польше в те годы стабилизация, пока еще очень хрупкая, позволила совершить следующий маневр, тоже не вполне укладывающийся в монетаристские схемы. Речь идет о том, что вместо рекомендованного МВФ сдерживания покупательного спроса до наступления оживления социал-де­мократ Г.Колодко, сменивший неолиберала Л.Бальцеровича, стал осторожно форсировать рост спроса и кредитную экспансию, что дало довольно мощный толчок развитию прежде всего малого бизнеса. Выход за рамки монетаризма состоял здесь и в том, что движение происходило не по знакомой нам узкой схеме: «сжатие денежной массы — рост бюджетного дефицита — уменьшение спроса — снижение инфляции» с превращением последней в скрытую и отла­женную — а в широких рамках: «накопление капитала — повышение спро­са — рост производства и занятости — рост бюджетных расходов — уменьше­ние бюджетного дефицита — снижение инфляции».

Произошедшая в итоге оптимизация денежного оборота позволила, вслед за исчерпанием потенциала малого бизнеса (и снова — вопреки монетариз­му), осуществить оживляющую промышленную политику, поддержав жизне­способные предприятия госсектора. В числе же сугубо монетаристских дости­жений отметим осуществление (хотя и неполное) реального банкротства не­конкурентоспособных предприятий. Однако, снова-таки вопреки рецептам МВФ, с приватизацией здесь не спешили, решили опираться не на приватиза­ционные, а на подлинно (без фальши) частные фирмы и компании [641][642].

Надо отметить, что и в упоминаемых странах, особенно в Чехии, обожг­лись на приватизации «по Чубайсу». Но Польша быстрее других учла ошибки. «Процесс быстрого и стихийного раздела был вовремя осознан и остановлен; приватизация введена в спокойное русло и подчинена эффективности.» Но и при этом негативном результате в ходе ваучерной приватизации в Польше граждане получали по $1000 (в расчете на человека).

Итоги перемен, особенно в Польше, сравнительно с нашими выглядят от­кровенным укором. Если в начале 90-х годов соотношение ВВП Польши и Украины составляло 3:5 (и, вспомним, товары везли от нас в Польшу), то в

конце 90-х — соответственно 5:3. Но есть и сугубо реформаторский урок, ко­торый наши банкроты-реформаторы выставляют извращенно. В Польше реа­лизованы (по словам Г.Колодко) идеи пост-Вашингтонского консенсуса, что само по себе абсолютно отрицает расхожие вымыслы о триумфе в этой стране модели МВФ [643].

Конечно, в Польше, Чехии, Венгрии и других странах Центрально-Восто­чной Европы все было проще. Там не было такого, как у нас, противоречия между разбалансированной, нерыночной и многоукладной материально-ве­щественной структурой, с одной стороны, и простейшими, на неразвитость рассчитанными денежно-финансовыми инструментами — с другой. Поэтому в пределах экономического пространства там шли более верные рыночные сигналы. Но это лишь свидетельствовало о большей важности для нас поиска подходов, не совпадающих (полностью) с монетаристскими.

Значение, конечно же, имело и другое, более благожелательное отноше­ние МВФ к упомянутым странам как стартово продвинутым и генетически (сравнительно с Украиной) западным. Не случайно же накануне реформ По­льше был списан внешний долг, составляющий 44 % ВВП [644]. Не меньшее зна­чение для баланса «сбережения — инвестиции» имела и масштабная скупка ликвидных предприятий Западом, в первую очередь германскими ТНК. Впрочем, это, особенно для жизненного уровня на перспективу, имеет и нега­тивные последствия.

Наряду с успехами (на нашем фоне), ряд стран Центрально-Восточной Европы терпел и неудачи, притом значительные. Но тут тоже была поучитель­ная для нас реформаторская символика. Как оказалось, беды в нередких слу­чаях обрушивались на ту или иную страну именно из-за «приверженности курсу безальтернативных реформ» (если использовать нам знакомую терми­нологию).

Так, пока в Чехии курс кроны, вопреки рецептам МВФ, был стабильно за­нижен, имел место нарастающий успех. Затем на почве реформаторского само­успокоения и зазнайства курс был завышен. И, как оценил это М. Берштам, профессор Стэнфордского университета, «рано или поздно спектакль должен был окончиться (ибо несильная страна не может без неприятностей иметь сильную валюту — Ю. П.): золотые одежды на сцене остались, а люди пере­оделись в простые платья и отправились в переполненных троллейбусах» [645].

Немалый конфуз, по причинам той же безотчетной приверженности мо­нетаризму, ждал и Румынию. Вначале, пока была практикуема к МВФ осмот­рительность, имели место немалые успехи. Так, за 1993—96 гг. рост составил 12%, безработица снизилась до 6 %, уровень жизни поднялся с 50 % в 1993 г. по отношению к 1992 г. до 70 % в 1996 г.

Но победившие правые под диктат МВФ открылись (не имея конкурент­ной по западным меркам продукции) всем мировым ветрам: по полной програ­мме провели либерализацию цен и валютного рынка, а также пошли на внеш­неэкономическую открытость. В итоге уже к 1997 г. промышленный спад сос­тавил (сравнительно с 1996 г.) 9 %, спрос упал на 8,5 %, строительство — на

22 %. В этих условиях спада и обесценивания иностранцы скупили недвижи­мость за бесценок. Правый кабинет Чорбеа вынужден был отойти от рекомен­даций МВФ, изменить курс, но многое было упущено, и коридор успеха сужен.

Могут сказать, что до последнего времени, т. е. до мирового финансового кризиса, страны Латинской Америки, использующие монетаристские при­емы, демонстрировали успехи. И с этим надо согласиться. Однако не следует упускать из виду, что подобные успехи достигнуты были после тридцатилет­ней реформаторской качки, в ходе которой то и дело следовали отходы от мо­дели МВФ в сторону других, чаще авторитарных инструментов, которые, дав экономике первоначальный импульс, со временем себя исчерпывали и снова сменялись монетаристскими.

Успехи же предкризисных лет (до 1998—1999 гг.) достигнуты были в реша­ющей степени на почве захвата местных рынков зарубежным капиталом, что не только отбрасывало на обочину национальный капитал, но и, главное, пре­граждало путь росту жизненного уровня народа как из-за утечки доходов за рубеж, так и из-за заинтересованности ТНК в дешевой рабочей силе. Нищен­ство и безработица — по-прежнему удел этих стран. А то, что кризис переки­нулся именно в Латинскую Америку, — свидетельство хрупкости реформ и неустойчивости успехов. И не случайно даже апостолы монетаризма М.Фрид­мен и Дж.Сакс обвиняют в данном случае во всем именно МВФ.

<< | >>
Источник: Цивилизационные модели современности и их исторические корни / Ю. Н. Пахомов, С. Б. Крымский, Ю. В. Пав­ленко и др. Под ред. Ю.Н. Пахомова. — Киев: Наук, дум­ка,2002. — 632 с.. 2002

Еще по теме УКРАИНСКАЯ ВЕРНОСТЬ «КУРСУ РЕФОРМ» КАК ЛУЧШИЙ СПОСОБ ДИСКРЕДИТАЦИИ И РЫНКА, И РЕФОРМ:

  1. 17. Буржуазные реформы 60-70 гг. : причины, основные реформы и их значение.
  2. 35) Реформы П.А. Столыпина. Направления, итоги и значение аграрной реформы. (4)
  3. 17. Военная реформа Петра I и реформы органов управления.
  4. 38. Содержание Указов Президента РФ «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» от 21.09.1993 г.; «О поддержке мер Правительства Москвы и Московского областного Совета Народных депутатов по реформе органов государственной власти и местного самоуправления в г. Москве и Московской области» от 24.10.1993 г.; «О реформе местного самоуправления в Российской Федерации» от 26.10.1993 г.
  5. Петровские реформы
  6. Либеральные реформы Александра II
  7. 49. Реформы Петра I.
  8. 37. Столыпинская аграрная реформа 1906-1911
  9. Реформы Петра I
  10. 29. «Великие реформы» 60-70 гг. XIX века
  11. 3. Реформы С.Ю. Витте и П.А Столыпина
  12. Реформы Клисфена