<<
>>

Глава і Безразличие первобытного МЕНТАЛИТЕТА К ВЫЯВЛЕНИЮ ЕСТЕСТВЕННЫХ ПРИЧИН

I

Столкнувшись с тем, что его интересует, беспокоит или пугает, ум первобытного человека не следует тем же путем, что и наш, он немед­ленно направляется по другой дороге.

В нас присутствует постоянное чувство интеллектуальной уверен­ности; она столь прочна, что мы не представляем себе, что могло бы ее поколебать.

Ведь если даже предположить внезапное появление какого-нибудь совершенно загадочного явления, причины которого нам поначалу абсолютно неясны, мы все же уверены в том, что наше незнание лишь временное, что вызвавшие это явление причины су­ществуют и рано или поздно будут обнаружены. Таким образом, при­рода, в которой мы живем, так сказать, заранее интеллектуализирует- ся. Она есть порядок, всему есть причина, и наш разум судит о ней и движется в ней. В нашей повседневной деятельности, вплоть до ее самых мелких проявлений, присутствует полная и спокойная уверен­ность в неизменности законов природы.

Умонастроение же первобытного человека существенно иное. Ему природа, в которой он живет, представляется совсем в другом виде. Все предметы и существа в ней вовлечены в сеть мистических сопри­частностей и исключений, которые как раз и создают в природе связь и порядок. Следовательно, именно они и привлекают прежде всего внимание первобытного человека, и лишь на них его внимание оста­навливается. Если он заинтересован каким-нибудь явлением и если он не ограничивается, так сказать, пассивным и бездеятельным его

восприятием, он тут же, словно под воздействием некоего мыслитель­ного рефлекса, предположит какую-нибудь оккультную и невидимую силу, проявлением которой и стало данное явление.

«Каждый раз, когда случается что-то необычное, — говорит Нас­сау, — ум африканца считает это результатом колдовства. Не ища объяснения в том, что цивилизованные народы назвали бы есте­ственными причинами, его мысль немедленно обращается к сверхъе­стественному.

Действительно, сверхъестественное — это настолько постоянный фактор в его жизни, что он так же быстро и так же здраво объясняет им все происходящее, как и мы, когда мы обращаемся к известным нам природным силам»1. То же самое относительно «суе­верий бечуанов» замечает преподобный Джон Филип: «Когда тузем­цы пребывают в состоянии неведения (то есть, до того времени, как их просветили миссионеры), все то, что им неизвестно и окутано тайной (для объяснения которой недостаточно простого восприя­тия), является объектом суеверного почитания; естественные причи­ны им неизвестны, а их место занимает невидимое влияние»2.

К такому же заключению привело Турнвальда наблюдение за мыш­лением туземцев Соломоновых островов: «В лучшем случае они ни­когда не идут дальше простой регистрации фактов. Чего нет абсолют­но, в принципе, так это понимания глубокой причинной связи. Непо­нимание связи явлений — вот источник их страхов и суеверий»3.

Здесь необходимо отделить сообщаемый нам факт от примешан­ного к нему истолкования, как это нередко случается. Факт состоит в том, что первобытный человек, будь то африканец или же кто-то другой, совершенно не занимается поиском несамоочевидных при­чинных связей; он немедленно апеллирует к мистической силе. В то же время миссионеры или другие наблюдатели дают свое объяснение этому факту: если первобытный человек немедленно апеллирует к мистической силе, то это, по их мнению, происходит оттого, что он пренебрегает поиском причин. Однако почему он пренебрегает этим поиском? Объяснение должно быть прямо противоположным. Если первобытные люди не помышляют о поиске причинных связей, если тогда, когда они их замечают или им на них указывают, они все же считают их малозначащими, то это является следствием того опреде­ленно установленного факта, что их коллективные представления немедленно подразумевают действие мистических сил. Вследствие этого причинные связи, которые для нас являются самой основой природы, фундаментом ее реальности и стабильности, в их глазах выглядят весьма малозначащими.

«Однажды в дождливый день, —

пишет Бентли, — Уайтхед увидел, что один из его рабочих сидит на холодном ветру. Он посоветовал ему вернуться домой и сменить одеж­ду. Но человек ответил: «От холодного ветра не умирают, это не имеет значения: заболевают и умирают только из-за какого-нибудь колдуна»»4.

Почти в тех же выражениях пишет один миссионер в Новой Зелан­дии: «Ко мне пришел туземец, состояние которого вызывало серьезную тревогу; он простудился и совершенно о себе не заботился. Эти дикари ничуть не подозревают о причинах своих болезней. Они приписывают Атуа (духу) все, что заставляет их страдать. Человек, о котором идет речь, говорил, что в его теле сидит Атуа и пожирает его»5.

Все то, что мы называем причиной, все то, что объясняет нам происходящее, все это для направленного таким образом мышления, всецело занятого мистическими предассоциациями, — всего-навсего случай или, лучше сказать, орудие оккультных сил. Случай мог бы быть другим, орудие — иным, но событие все равно произошло бы. Для этого достаточно, чтобы начала действовать тайная сила, не бу­дучи остановленной более высокой силой того же рода.

II

Из множества имеющихся у нас примеров возьмем один из самых обычных. Повсюду в низших обществах смерть объясняют не есте­ственными, а иными причинами. Много раз было отмечено, что в случае смерти соплеменника люди ведут себя так, словно это проис­ходит впервые и они прежде этого никогда не видели. Возможно ли, спрашивает себя европеец, чтобы эти люди не ведали, что каждый человек рано или поздно неминуемо должен умереть? Однако перво­бытный человек никогда не смотрел на это под таким углом зрения. В его глазах причины, неизбежно ведущие к смерти человека через какое-то, не превышающее определенного предела, число лет, такие, как износ органов, старческое перерождение, угасание функций, не обязательно связаны со смертью. Есть же ведь дряхлые старики, ко­торые продолжают жить? И если в определенный момент наступила смерть, то это значит, что в дело вмешалась мистическая сила.

Впро­чем, и само старческое ослабление, и любая болезнь также не связаны с тем, что мы называем естественными причинами: их тоже нужно объяснять действием мистической силы. Короче говоря, если перво­бытный человек не уделяет никакого внимания естественным причи­нам смерти, то это объясняется тем, что он уже знает, почему она

наступила; поскольку же он знает это погему, то вопрос, как она наступает, его не интересует. Здесь мы встречаем нечто похожее на а priori,над которым опыт не властен.

Приведем несколько примеров, взятых в обществах, не затрону­тых еще влиянием белых. В Австралии (штат Виктория) «туземцы всегда приписывают смерть действию другого человека. Когда умира­ет туземец, будь он молод или стар, люди полагают, что ночью какой- то враг сделал ему надрез на боку и срезал жир с почек. Даже самых сообразительных из туземцев не удавалось убедить, что смерть есть всегда следствие естественных причин»6.

Ни на теле больного, ни на трупе после его смерти нет ни малейше­го следа этого надреза, однако австралийцы не видят в этом основа­ния сомневаться, что он был. Какое же нужно здесь еще доказатель­ство, кроме самой смерти? Разве случилась бы эта смерть, если бы кто-то не срезал с почек жир? Впрочем, верование это не несет в себе никакой идеи о присущей этому жиру физиологической роли. Речь идет лишь о мистическом действии, которое осуществляется с помо­щью воздействия на орган, являющийся объектом этого действия.

В.Э.Рот, которого цитирует Томас Петри, пишет о том же: «В первые годы европейской колонизации в округе Брисбен почти все болезни, хвори и недомогания приписывались воздействию кристал­ла кварца, которым обладал какой-нибудь знахарь (туррван). Этот кристалл давал его обладателю сверхъестественное могущество. Дух туррвана заставлял этот кристалл входить в тело жертвы, и ее мог вылечить только другой знахарь, который извлекал кристалл путем высасывания. Таким образом, знахарь мог на расстоянии наслать на кого-нибудь болезнь и, так сказать, обрегъ его»7.

«В окрестностях залива Принцессы Шарлотты все серьезные болезни — от малярии до сифилиса — приписывают действию некоего талисмана, представля­ющего собой заостренный кусок берцовой кости человека, закреп­ленный воском на тростниковом копье. Туземцы верят, что если бро­сить это копье в направлении намеченной жертвы, то древко останет­ся в руках колдуна, а кость пронесется по воздуху, проникнет в тело жертвы (рана при этом тут же затягивается, не оставляя шрама) и таким образом вызовет болезнь»8.

И вообще, когда умирает человек, это означает, что он был обре­чен {doomed)колдуном. «Жертва, чья участь решена, может, как обыч­но, отправиться на охоту; внезапно человек чувствует что-то у ступни или голени и видит, что его укусила змея. Странно, но эта особого рода змея моментально исчезает. Само же ее исчезновение дает ту­

земцу понять, что некий враг заколдовал его и смерть его неизбежна. Действительно, он и не помышляет о лечении. Он теряет присутствие духа и ложится, чтобы умереть»9. Таким образом, человека можно «обречь» на то, чтобы его поразила молния, убило упавшее дерево, ранила вонзившаяся в ногу колючка, заразила отвратительная бо­лезнь, пронзило копье. Не нужно обвинять змею, молнию, копье и т.д. в том, что произошло. Они лишь как бы завершают акт обрече­ния, который может быть совершен живыми людьми, при содействии духов мертвых или без такого содействия...»Враги — это либо покой­ники, либо духи природы»10.

О том же сообщают Спенсер и Гиллен: «Все болезни без исключе­ния, от самых легких до наиболее тяжелых, приписываются вредо­носному влиянию врага, имеющего обличье либо человека, либо духа»11. «Они могут себе представить, — говорит Хауитт, — смерть в результате несчастного случая, хотя почти всегда они приписывают результат того, что мы назвали бы несчастным случаем, действию вредоносной магии. Им хорошо знакома насильственная смерть, но даже когда она происходит у них на глазах, они, то есть люди обита­ющих в окрестностях Мэриборо (Квинсленд) племен, считают, что если воин убит ударом копья в одном из их ритуальных сражений, то это случилось потому, что он под воздействием вредоносной магии кого-то из своих же соплеменников потерял свою ловкость, необхо­димую, чтобы парировать или увернуться от удара копья.

Я сомнева­юсь, однако, чтобы где-нибудь в Австралии туземцы в своем изна­чальном состоянии предполагали, будто смерть возможна просто вследствие болезни. Совершенно определенно, что у курнаи такого представления нет»12. «Если человек убит в сражении или умер от ран, люди полагают, что он был заколдован»13. «Хотя часто случается, что людей нариньери кусают ядовитые змеи, у них нет против укусов никакого лекарства. Их суеверие заставляет считать эти несчастные случаи результатом колдовства»14.

Такое предрасположение ума свойственно не только австралийс­ким племенам. В очень похожих формах оно встречается в самых удаленных друг от друга низших обществах. В этих коллективных представлениях меняются только оккультные силы, которым припи­сывают болезни или смерть: виновником оказывается то колдун, то дух покойника, то силы, более или менее определенные или индиви­дуальные: от представляемых в самом смутном виде до вполне опре­деленного обожествления такой, к примеру, болезни, как оспа. Что остается похожим и, можно было бы сказать, одинаковым, так это предассоциация между болезнью и смертью, с одной стороны, и неви­

димой силой — с другой, а отсюда и то незначительное внимание, которое уделяется тому, что мы называем естественными причинами, даже тогда, когда они просто бросаются в глаза.

Я приведу только несколько красноречивых доказательств такой одинаковости.

«Туземцы, — пишет Чалмерс, — никогда не считают, что их болез­ни вызваны иными, нежели духовными, причинами и что смерть (за исключением убийства) происходит из-за чего-либо еще, кроме гнева духов. Когда в семью приходит болезнь, все члены этой семьи задают себе вопрос: «Что же это значит?» Если состояние больного не улуч­шается, они решают, что надо что-то сделать. Совершается приноше­ние; берут еду и кладут ее в священное место; затем эту пищу берут обратно и делят между друзьями больного. Если болезнь не прохо­дит, то к священному месту приводят свинью, закалывают ударом копья и предлагают ее духам»15. Так же поступают и в германской Новой Гвинее. «Как считают каи, никто не умирает естественной смертью...»16

У арауканцев «любая смерть, кроме той, что случилась на поле сражения, считалась результатом действия сверхъестественных при­чин или колдовства. Если кто-либо умирал вследствие несчастного случая, то туземцы предполагали, что это подстроили злые духи, хуекуву: это они испугали лошадь, чтобы она сбросила всадника, они оторвали камень, чтобы он упал и раздавил ничего не подозревавше­го прохожего, они внезапно ослепили человека, чтобы он упал в пропасть и т.п. В случае смерти от болезни туземцы предполагали колдовство или что умерший был отравлен»17. То же самое сообщает Грабб относительно индейцев Чако. «Они неизменно предполагают, что смерть — это результат непосредственного влияния килиихама (духов), действующих либо самостоятельно, в силу желания причи­нить зло, либо потому, что их вынудили к этому колдуны»18. Таково же и свидетельство Добрицхоффера об абипонах19. Аналогичные ве­рования можно встретить почти во всех низших обществах обеих Америк.

В Южной Африке мы встречаем точно то же, что было отмечено в Австралии. «Туземцы верят, что колдун обладает силой отдать (to give over,равнозначное to doom)отправившегося на охоту человека буйво­лу, слону или другому животному. Считается, что колдун может дать животному поручение погубить человека. Поэтому когда приходит известие, что такой-то человек погиб на охоте, его друзья говорят: «Это дело его врагов, он был «отдан» хищному зверю»20.

Совершенно четко эту мысль выражает Бентли. «Болезнь и смерть рассматриваются туземцами Конго как абсолютно ненормальные со­бытия. Их никоим образом не связывают с естественными причина­ми, они всегда — дело рук колдунов. Даже когда человек утонул, погиб на войне, разбился, упав с дерева, когда он нашел смерть в когтях хищника или был убит молнией — все это самым упорным и неразумным образом приписывается колдовству. Кто-то околдовал жертву, и виноват тот, кто это сделал»21.

В XVII веке такие же верования отметил в Лоанго Даппер. «Эти несчастные слепцы полагают, что человек не может умереть, если на него не подействуют мокизи, идолы его врага. Если кто-то, к примеру, упал в воду и утонул, они говорят, что его заколдовали; если кого-то разорвал волк или тигр, значит враг этого человека силой своих чар превратился в дикого зверя; если он упал с дерева, если его дом сгорел, если дожди длятся дольше, чем обычно, — все это делается колдовской силой мокизи какого-то злого человека. Напрасный труд — пытаться выбить у них из головы эту чушь; этим лишь навлечешь на себя их насмешки и презрение»22.

В Сьерра-Леоне «не существует смерти от несчастного случая или естественной смерти; болезнь или несчастный случай, т.е. непосред­ственные причины смерти, считаются результатом сверхъестествен­ного влияния. То туземцы воображают, будто смерть произошла в результате зловредного влияния человека, прибегшего к колдовству, то смерть вызвана духом-покровителем какого-то человека, против которого покойник сам совершал колдовские действия, однако в мо­мент их совершения был обнаружен и наказан. Причинами первого рода обычно объясняют болезнь и смерть вождей, других влиятель­ных людей и членов их семейств, а причинами второго рода — смерть людей низшего СОСЛОВИЯ»23.

Наконец, в немецкой Восточной Африке «для джагга не существу­ет естественной смерти. Болезнь и смерть — всегда дьявольское дело»24.

Закончим на этом перечисление одинаковых по характеру свиде­тельств: мы могли бы продолжать его без конца25.

III

Переход от болезни и смерти к просто несчастным случаям совер­шенно незаметен. Из приведенных выше фактов следует, что перво­бытные люди обычно не видят разницы между смертью от старости или болезни и смертью насильственной. Это происходит не потому,

•іто они неразумны до такой, по выражению Бентли, степени, что не замечают, как в одном случае больной более или менее медленно умирает в кругу своих и как в другом случае человек мгновенно погибает, например, в когтях льва или в результате удара копья. ()днако это различие для них не имеет значения, поскольку ни бо­лезнь в одном случае, ни свирепый хищник или удар копья в дру­гом — не есть истинные причины смерти: они просто орудия таин­ственной силы, которой понадобилась эта смерть и которая для дос­тижения своих целей вполне могла бы избрать иной инструмент. (Следовательно, случайна всякая смерть, даже смерть как результат Ьолезни. Говоря точнее, ни одна смерть не случайна, поскольку для первобытного менталитета не может быть никогда несчастного слу- ∙∣

<< | >>
Источник: Люсьен Леви-Брюль. Первобытный менталитет. — Перевод с фран­цузского Е.Калыцикова. — СПб.,2002. — 400 с.. 2002

Еще по теме Глава і Безразличие первобытного МЕНТАЛИТЕТА К ВЫЯВЛЕНИЮ ЕСТЕСТВЕННЫХ ПРИЧИН:

  1. Люсьен Леви-Брюль. Первобытный менталитет. — Перевод с фран­цузского Е.Калыцикова. — СПб.,2002. — 400 с., 2002
  2. РАЗВИТИЕ ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУК
  3. ГЛАВА II ПЕРВОБЫТНОЕ СТАДО
  4. Глава 1. Упадок первобытно общинного строя
  5. ГЛАВА III ПЕРВОБЫТНАЯ ОБЩИНА ЭПОХИ МАТРИАРХАТА
  6. Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес. Всеобщая и естественная история Индий (1557).
  7. Первобытная религия
  8. § 2. Источники первобытной истории.
  9. 44. Достижения и причины просчета экономической политики 1990-х годов. Укажите, в чем состояла противоречивость экономической политики в это время? Перечислите причины, которые привели экономику к этому состоянию.
  10. § 3. Периодизация истории первобытного общества.
  11. § 5. Возникновение первобытной родовой общины.
  12. История первобытного общества учеб, для студентов вузов по спец. «История»/В.П. Алексеев, А.И. Перший. — 6-е изд. — М., 2007— 350,[2] с.: ил., 2007
  13. Первобытные колумбы
  14. ПЕРВОБЫТНОЕ ОБЩЕСТВО
  15. 2.1. Периодизация, источники, историография истории первобытного общества
  16. Предания о первобытных временах
  17. ПРЕДАНИЯ О ПЕРВОБЫТНЫХ ВРЕМЕНАХ
  18. Миропонимание на грани первобытного и древнего обществ.
  19. Марков Г.Е.. Первобытное общество. Учебное пособие. / Г.Е. Марков — М.: Издательство исторического факультета Московского университета,2009. 210 с., 2009
  20. Лекция 2. ИСТОРИЯ ПЕРВОБЫТНОГО ОБЩЕСТВА