Хозяйство и материальная культура ранних земледельцев-скотоводов и высших охотников-рыболовов-собирателей (Общие итоги)

Общества, относящиеся к ХКТ ранних земледельцев и скотово­дов, до недавнего времени сохранялись на Новой Гвинее и в отдель­ных районах Юго-Восточной Азии, Южной Азии, Африки и Амери­ки.

В разных местах земледелие возникло в разной природной и со­цио-культурной обстановке и имело дело с разными видами расте­ний. Не удивительно, что первичные системы земледелия могли от­личаться друг от друга. В некоторых местах древнейшее земледелие могло иметь богарный характер, т. е. посевы производились накану­не дождей. Иногда для повышения плодородия почвы траву и ку­старники на таких участках предварительно поджигали, что свой­ственно паловому земледелию ²⁰⁷. В других районах люди начали 11*

сажать растения во влажные почвы, расположенные поблизости от естественных водоемов (болот, озер и пр.). На этой основе возникло саево-ручьевое, или лиманное, земледелие, которое впоследствии привело к развитию целенаправленных ирригационных работ ²⁰⁸..

Как говорят археологические данные, посадка растений во влаж­ные болотистые почвы была широко распространена во многих пер­вичных земледельческих очагах.

Другой особенностью первичного земледелия были характерные для него смешанные посевы. Небольшие придомные огороды, плот­но засаженные самыми разнообразными растениями (зерповыми, зернобобовыми, клубнеплодами и пр.), до недавнего прошлого были широко известны у многих народов тропического пояса в Африке, Юго-Восточной Азии, на Новой Гвинее и в Америке²¹⁴. Этот способ сева имел целый ряд преимуществ: он положительно влиял на поч­ву, повышая ее плодородие, позволял максимально использовать зе­мельную площадь, допускал активную интродукцию новых растений и эксперименты с ними, гарантировал постоянный урожай, мало уяз­вимый от капризов погоды. Такие огороды отличались большой ста­бильностью и могли использоваться относительно долго.

Впоследствии с возрастанием роли земледельческой продукции наряду с придомными огородами возникла система более крупных долей, где выращивались только основные сельскохозяйственные культуры. В Амазонии такие поля получили название «чакра» и бы­ли связаны уже с подсечно-огневой системой. Они давали урожай, гораздо больший, чем придомные огороды, однако истощались гораз­до скорее (через 3—4 года), что требовало освоения все новых и новых земельных участков. Судя по этнографическим материалам из Юго-Восточной Азии, на таких полях также иногда практикова­ли смешанные посевы²¹⁵. В горах Новой Гвинеи до появления бата­та преобладали смешанные посадки таро, банана, сахарного трост­ника и т. д., а после его введения, когда батат стал основной пищей горных папуасов, в ряде областей получили преобладание монокуль­турные поля, засеянные бататом. На ту же линию эволюции указы­вают древнейшие палеоботанические находки из Передней Азии и Европы. Так, недавние исследования в Сипджарской долине пока­зали, что в VII (VI) тыс. до н. э. там производились смешанные по­севы разных видов пшеницы и ячменя и лишь в VI—V (V) тыс. до н. э. возникли их раздельные посадки на особых полях²¹⁶. Таким образом, тенденцию к раздельным посадкам следует связывать с со­вершенствованием методов земледелия на определенной стадии его развития.

В то же время и после распространения монокультурных посадок огороды со смешанным набором растений долго еще сохраняли важ­ное значение. Например, у энга Новой Гвинеи монокультурные поля снабжали население основной массой растительной пищи, а огороды со смешанными посадками служили престижно-ритуальным целям и располагались рядом с мужскими домами ²¹⁷.

До тех пор пока плотность населения была невелика, а свобод­ных земель было относительно много, земледелие имело экстенсив­ный характер и не наблюдалось сколько-нибудь серьезных попыток искусственно повышать плодородие почвы, продлевая тем самым срок использования поля. В этих условиях поля забрасывались на длительное время (до 10 и более лет). Однако с возрастанием осед­лости и увеличением плотности населения сроки залежи все более сокращались. Это потребовало совершенствования техники земле­делия и искусственного повышения плодородия почв. Некоторые ав­торы полагают, что именно в этих условиях в отдельных местах мо­тыга заменила палку-копалку, а еще позже сменилась более эффек­тивным плугом²¹⁸. В других областях совершенствование земледель­ческой техники могло принять иные формы. В горах Новой Гви­неи, например, формирование системы постоянных полей сопровож­далось возведением специальных грядок, развитием дренажных со­оружений и пр., при том что палка-копалка сохранила роль главного земледельческого орудия.

Различные системы земледелия, таким образом, требовали раз­ного набора орудий и технических приспособлений. Для зернового

и зернобобового земледелия были характерны палки-копалки, моты­ги, лопаты и топоры-тесла, для обработки зерна — каменные зерно­терки и куранты, песты и ступки, а для сбора урожая — жатвенные ножи и позже — серпы. Последние изготовлялись на большей части западной половины Старого Света с помощью вкладышевой техники, а в восточной его половине (Восточная и Юго-Восточная Азия) бы­ли представлены цельными орудиями сегментовидной или трапеци­евидной формы. Впрочем, первоначально урожай собирали руками без помощи искусственных орудий, по археологическим данным это известно, например, у ранненеолитических обитателей Молдавии (пос. Сороки), а по этнографическим — у ламет Лаоса. Зерновому земледелию повсюду сопутствовали приспособления для хранения зерна: ямы-хранилища или же наземные амбары разных типов.

Орудийный набор, связанный с культивацией клубнеплодов, от­личался большей бедностью.

В тех районах, где использование культурных растений предпо­лагало предварительное удаление из них токсичных веществ, как в случае с горьким маниоком у индейцев Южной Америки, был вы­работан своеобразный комплекс орудий для обработки растительной пищи. В северных районах Южной Америки в него входили дере­вянные терки, оснащенные каменными или растительными острия­ми, рукава или циновки, сделанные из растительных волокон, и ке­рамические противни, а в прошлом — заменявшие их каменные плитки. Все это было необходимо Для обезвреживания маниока и из­готовления из него лепешек и муки (фарина). В виде муки и лепе­шек маниок можно было долго хранить, брать с собой в путешествие и обменивать ²²⁰.

Скотоводство получило распространение в более узком регионе, чем земледелие, и на первых порах было тесно с ним связано. Для ран­него скотоводства было характерно содержание небольшого количе­ства в основном мелких животных (козьт, овцы, свиньи, морские свинки), но в некоторых регионах этот комплекс дополнялся и более крупными видами (крупный рогатый скот, гаял, балийский скот, буйвол, лама, альпака). На первых порах уход за скотом сводился к минимуму, и скот в основном находился на вольном выпасе. Позже с увеличением плотности полей и ростом размеров стада возникла необходимость охраны полей от домашних животных. Для этого, с одной стороны, стал осуществляться более постоянный надзор за полями, в некоторых случаях земледельческие участки начали окру­

жать изгородями.

Наряду с земледелием и скотоводством относительно большое значение продолжали сохранять охота, рыболовство и собиратель­ство. Так как домашних животных вначале было мало и специально на мясо их почти не убивали, главными источниками белковой пи­щи во многих районах служили охота и рыболовство. Последние иг­рали особенно высокую роль там, где скотоводства вовсе не было, например, в низменностях Южной Америки. Однако с развитием земледелия, которое отнимало много времени и энергии, охота про­изводилась все реже и реже, хотя потребность в мясе не только не уменьшилась, но напротив, возросла в связи с общим ростом насе­ления. В этой обстановке усилилось значение мяса как церемони­ально-ритуальной пищи. Возникла необходимость в совершенство­вании охотничьего оружия и методов и организации охоты. Для ран­неземледельческих обществ стали характерными коллективные пе­риодические охоты, устраивавшиеся для обеспечения мясом празд­ников или важных ритуалов.

Сходная картина наблюдалась и в рыболовстве с той лишь раз­ницей, что рыболовство более соответствовало земледельческому об­разу жизни, также способствуя оседлости. Поэтому в благоприятных для рыболовства районах оно несколько потеснило охоту как более эффективный способ получения белковой пищи.

Собирательство также служило важным дополнением к земле­делию, а в случае неурожая и голода было способно даже временно заменить его, что не раз отмечалось многими этнографами. Одним из важных направлений собирательства была добыча меда диких пчел, широко известная у ранних земледельцев Америки, Африки и некоторых других областей. В -отдельных случаях на этой осно­ве возникло примитивное пчеловодство. Оно до сих пор встречается у некоторых народов Африки (например, у маджангир), которые изготовляют деревянные улья и подвешивают их на деревьях. На­ряду с целым рядом культурных растений {ячмень, просо, рис, ма­ниок и др.) мед играл большую роль в производстве увеселительных напитков, применявшихся для социально-престижных целей у мно­гих народов мира.

Уровень жизни развитых охотников — рыболовов — собирателей также существенно отличался от той картины, которая была свой­ственна низшим охотникам и собирателям. Главными достижениями первых являлись более эффективные методы охоты п рыболовства, создание для них более совершенных орудий и применение разнооб­разных способов хранения пищевых запасов. Для добычи рыбы ис­

пользовались такие методы, как лучение с лодок или далеко выдви­нутых в воду специальных помостов, загоны больших косяков в спе­циальные запруды, глушение рыбы с помощью растительных ядов. На морских побережьях рыбу часто ловили сетями или гарпунили с лодок. Довольно широко были распространены и удочки с самыми разнообразными крючками. Охота на морского зверя (моржей, тю­леней и особенно китов) отличалась еще большей сложностью и тре­бовала особых навыков.

Для сухопутной охоты также применялись многочисленные хит­роумные сооружения и приспособления: ловушки, капканы, силки, сети, загоны и т. д. Во многих местах для загонных охот строились специальные изгороди из прутьев или камней, а сама охота часто проводилась с использованием огня. Так, паюте гнали антилоп на специальную площадку, окруженную забором или кучей камней, а потом ее поджигали. Некоторые калифорнийцы производили такие охоты осенью, поджигая обширные пространства степей и загоняя животных во влажную местность, где их поджидали притаившиеся охотники. В других местах (у папуасов, лопарей и т. д.) с помощью изгородей люди направляли обезумевших животных в ямы-ловуш­ки пли реки и озера, где их и добивали.

Развитие плетения позволило изготовлять разнообразные сети и силки, с помощью которых люди успешно охотились на птиц.

Полученные этими эффективными способами излишки мяса и рыбы заготавливались впрок. Их сушили, коптили, вялили и храни­ли в специальных ямах, каменных цистах или па помостах. Дикие растения обрабатывались самыми разнообразными способами и ча­стично также предназначались для хранения. Так, паюте и- кали­форнийцы делали лепешки из зерен и желудей, сушили ягоды, а ко­ренья и сосновые орешки запаковывали в кожаные мешки и держа­ли в больших ямах в зимних поселках. У некоторых калифорнийцев для желудей имелись особые деревянные амбары, мало чем отличав­шиеся от аналогичных сооружений, известных у земледельцев.

Универсальным видом транспорта в неолите являлись лодки, наиболее важными транспортными артериями служили водные пу­ти. В северных районах кое-где возник и санный транспорт, а ме­стами для передвижения люди использовали лыжи. Сани и воло­куши первоначально передвигались силами самих людей, и, видимо, лишь в позднем неолите для этого начали применять домашних животных.

Изменения в образе жизни нашли яркое отражение в характере, домостроительства. За отдельными исключениями, здесь отмечались следующие почти универсальные тенденции: 1) переход от охот­ничьих наземных шалашей к более прочным и долговременным зем­лянкам и полуземлянкам, а от них — к наземным домам (впрочем, среднее звено этой цепи в некоторых районах отсутствовало); 2) из­менение формы жилища от округлой к квадратной или прямоуголь­ной; 3) постепенное разрастание одпокамерных домов и превраще­

ние их в многокамерные. Первая тенденция была прямо порождена процессом оседания, т. е. укреплением связей с более узкой, чем раньше, территорией. Раннеземледельческий образ жизни основывал­ся на сезонном хозяйственном цикле, который, как и прежде, часто требовал перехода с места на место. Однако бродячие охотники и собиратели не возвращались на одно и то же место с той же регу­лярностью, как ранние земледельцы. Поэтому-у первых далеко не всегда встречались базовые поселки. Напротив, для ранних земле­дельцев и высших охотников — рыболовов — собирателей наличие базовых поселков стало закономерностью, хотя первоначально эти поселки и не являлись круглогодичными. Сюда люди возвращались регулярно в определенные сезоны года, для чего им и требовались более прочные и долговременные дома, чем легкие хижины, охотни­ков. Такими домами и служили чаще всего землянки и полуземлян­ки, но в отдельных случаях эти дома были представлены уже на­земными конструкциями.

Классическим примером базового поселка может служить посе­лок шавантов.

Сходные сезонные передвижения отмечались и у высших охотни- ков-рыболовов-собирателей. Например, прибрежные эскимосы зимой охотились на тюленей и жили в крупных общинных поселках, со­стоявших из прочных полуземлянок. Зато летом община распадалась на мелкие группы, которые уходили во внутренние районы, где жи­ли в легких хижинах из шкур и занимались сухопутной охотой.

Распространение прочных наземных домов, как правило, означа­ло еще большую степень оседлости, возникновение круглогодичных поселков. В этом случае по крайней мере часть общины (женщины, дети, старики) жила в поселке постоянно в течение всего года, хотя взрослые мужчины могли надолго уходить на охоту и т. д. Иногда, правда, и в этих условиях люди продолжали жить в землянках, как это отмечалось у чжурчжэней. Только начиная с этого этапа можно говорить об окончательном сложении земледельческого образа жиз­ни, невозможного в предшествовавший период, когда эффект земле­делия был весьма невысок из-за малой урожайности ранних видов культурных растений, небольших размеров огородов и примитивной земледельческой техники. Последнее заставляло людей надолго по­кидать поселки и заниматься различными видами присваивающего хозяйства. При этом они оставляли поля без надзора, и те довольно часто подвергались опустошительным набегам диких животных, птиц и насекомых, что еще больше понижало продуктивность при­митивного земледелия. Только в условиях прочной оседлости людям удалось организовать надлежащую охрану посевов.

Изменение формы жилища от круглой к прямоугольной тоже свидетельствовало о возрастании оседлости, так как квадратные и прямоугольные дома лучше соответствовали длительному обитанию на одном месте, позволяя со временем расширять площадь жилища за счет пристроек при росте населения. А это в свою очередь по­

рождало третью из указанных выше тенденций — переход от одно­камерных домов к многокамерным.

Правда, в отдельных случаях (энеолитические поселки Закав­казья, жилища неолита и энеолита в Северном Средиземноморье, постройки некоторых современных народов Африки и т. д.) на осед­лоземледельческих поселениях сохранялись круглые дома. Интерес­но, что в таких случаях хозяйственные постройки иногда получали прямоугольную форму (неолит Северной Сирии, энеолит Закавказья и т. д.). По-видимому, в отношении их функциональность оказывала более сильное воздействие, чем этническая традиция. Кроме того, па форму хозяйственных построек оказывали влияние прежде всего хо­зяйственные потребности, а на форму жилых домов — социальные факторы, которые, как известно, отличались большим консерва­тизмом.

Прямоугольные постройки имели перед круглыми и то преиму­щество, что они были более приспособлены для расширения не толь­ко по горизонтали, но и по вертикали. Не случайно многоэтажные дома за редкими исключениями имеют прямоугольную форму. Древ­нейшие двухэтажные дома известны в’ Юго-западном Иране в IX (VIII) тыс. до н. э. в Гандж Дарехе и в Иордании в VIII (VII) тыс. до н. э. в Бейде.

Связь между переходом от круглых к прямоугольным домам с развитием земледельческой оседлости прослеживается по этногра­фическим материалам у горных папуасов Новой Гвинеи. У наиболее отсталых этнических групп восточных областей и мужские, и жен­ские дома имеют круглую форму. Зато в более развитых централь­ных районах круглыми остаются лишь те постройки, которые имеют важное социальное, ритуальное значение (мужские и церемониаль­ные дома). В этих местах жилища женщин и детей чаще всего строятся в форме прямоугольника со скругленными углами. На фор­му дома влияет и наличие свиней, для которых либо в самом доме, либо в пристройке к нему устраиваются стойла. Однако у дани, ко­торые строят специальные прямоугольные свинарники, и мужские, и женские дома остаются круглыми.

У мелких групп папуасов предгорий, где мужские и церемони­альные дома неизвестны, в полном распоряжении мужчин находится один из отсеков жилого дома. И именно здесь распространены пря­моугольные многокомнатные жилища, где одна из комнат является табу для женщин и служит исключительно для организуемых муж­чинами ритуалов.

Если у большинства ранних земледельцев жилые дома имели не­большие размеры и являлись местом обитания либо женщин с деть­ми, либо небольших родственных групп, то в некоторых районах встречались и крупные общинные дома. Это было характерно, на­пример, для многих групп индейцев Южной Америки, обитавших к северу от Амазонки. Там повсюду встречались крупные круглые жилища пли дома со скругленными углами диаметром до 20 м и

площадью до 300 кв. м. В них располагались целые общины, дости­гавшие 100 человек и более. Внутри такие дома разделялись на от­секи-сегменты, в которых жили отдельные семейные пары. Еще в доколониальный период эти дома кое-где начали приобретать под­прямоугольную форму. В прошлом длинные общинные дома, разде­ленные на семейные отсеки, были широко известны у сеноев Ма­лаккского п-ова.

Крупные многокамерные прямоугольные общинные дома, извест­ные этнографам у индейцев-пуэбло, возникли, как, было показано выше, в ходе развития земледельческой оседлости. В раннеземле­дельческий период им предшествовали землянки, а потом — назем­ные однокомнатные жилища.

Облик раннеземледельческих поселков отличался большим раз­нообразием даже в пределах довольно узких регионов. Например, в центральных горах Новой Гвинеи отмечалось расселение хуторами, причем в каждом хуторе насчитывалось не более 10 домов. А к во­стоку встречались компактные поселки по 10—50 домов, нередко окруженные частоколом. Причиной существования компактных по­селков специалисты иногда называют военную угрозу. Она действи­тельно представлялась более существенной в восточных горах, чем в центральных, где социальная организация была более развитой и имелись механизмы, смягчавшие военную опасность. Кроме того, в ряде случаев с прекращением войн в восточных районах кое-где на месте компактных поселков также возникла хуторская система расселения ²²². Напротив, необычно крупные для Новой Гвинеи по­селки по несколько сотен жителей существовали именно в тех при­брежных районах, где в наибольшей степени были развиты войны и каннибализм. Правда, эти районы были необычайно богаты и пи­щевыми ресурсами — рыбой и саго. Та же закономерность наблю­далась у куаним па в Африке. В прошлом в интересах безопасности они селились более компактно и имели даже поселки, обнесенные частоколом, а теперь с прекращением войн живут хуторами ²²³. Вме­сте с тем хутора были известны некоторым ранним земледельцам Африки и в условиях продолжающихся войн. Так, логоли и многие другие бантуские народы Восточной Африки жили хуторами, не­смотря на постоянные войны. Это объяснялось интересами земледе­лия, для развития которого именно хуторская система давала наибо­лее благоприятные возможности. Она облегчала земледельческий труд, сводя к минимуму издержки, связанные с ежедневными пере­ходами из поселка на поле и обратно, а также создавала наиболее эффективную охрану полей.

Таким образом, на систему раннеземледельческого расселения влияли два основных фактора, приводившие к прямо противополож­ным результатам. Развитие военного дела и социальных отношений стимулировало создание компактных поселков, а развитие земледе­лия требовало хуторской системы расселения. Выход из этой дилем­мы люди часто находили b^zкомпромиссном решении. Во многих

районах Новой Гвинеи, помимо базовых поселков, имелись отдель­ные дома у полей, где периодически жили женщины, занимавшиеся здесь земледелием и разведением свиней. У некоторых групп энга в центральных горах даже отмечалась тенденция, по которой муж­чины жили в базовых поселках — местах церемоний и ритуалов,, а женщины — в отдельных домах у огородов ²²⁴. У тонга Юго-Восточ­ной Африки поселки также большую часть года оставались необи­таемыми, так как их население предпочитало жить в легких хижи­нах у полей, что позволяло заниматься земледелием с максималь­ным эффектом ²²⁵.

До недавнего времени отдельные авторы преувеличивали связь между передвижением населения с места на место и подвижными формами земледелия, в том числе подсечно-огневым. На самом деле связь эта оказывается не такой жесткой, как казалось до сих пор, и смену места поселения следует рассматривать как относительно независимую переменную по отношению к системе земледелия ²²⁶. С одной стороны, люди могли поколениями обитать на одном месте, используя для земледелия участки, примыкавшие со всех сторон к поселению, по очереди. С другой стороны, они меняли место посе­ления не только из-за истощения почв, но также и из-за трудностей прополки, в случаях частых болезней или смертей кого-либо из об­щинников, в целях строительства нового более прочного дома, при сокращении ресурсов окружающей дикой природы и т. д. Все это хорошо прослеживается по этнографическим материалам Амазонии и ряда других районов. Повсюду люди стремились, чтобы поля рас­полагались не далее 2—3 км от дома.

Внутренняя структура поселка ранних земледельцев почти по­всюду определялась строгим делением на мужскую и женскую сфе­ры, отражавшим принципы противопоставления родичей чужакам. Поселок довольно часто имел в плане круглую форму. По его пери­метру располагались дома, где жили женщины с детьми (женская сфера), а в центре находилась церемониальная площадка (мужская сфера). Правда, у добуанцев при внешне той же структуре посел­ка располагавшиеся на его периферии жилые дома рассматривались как семейная сфера, а центральная площадка, где помещался родовой могильник, считалась доменом рода. За исключением других анало­гичных случаев, центральная площадка обычно служила для соору­жения мужского дома, где спали холостяки или же вообще все муж- чипы п подростки, где мужчины устраивали собрания и церемонии и принимали гостей. Впрочем, в отдельных случаях (у некоторых народов же в Бразилии, у куаним па в Африке и т. д.) мужских до­мов не было и мужчины ночевали либо в женских домах, либо в лесу, либо в старых заброшенных постройках. У некоторых групп предгорных папуасов, не имевших специальных мужских домов, мужской сферой, как уже указывалось, считался один из отсеков жилого дома.

Разделение места обитания общины на мужскую и женскую сферы наблюдалось еще у низших охотников и собирателей. И у них юноши нередко ночевали в особых хижинах. Однако из-за бродячего образа жизни, общего более низкого уровня развития культуры здесь этим хижинам не придавалось того значения, как мужским до­мам в более оседлых и более развитых обществах. Только там можно говорить о возникновении института мужских домов в полном смыс­ле этого слова как средоточия социально-ритуальной жизни общины.

Особая ситуация встречалась у добуанцев, где мальчики-подрост­ки, не имея права спать в доме родителей, искали ночлег где-либо в другом месте: чаще — у девушек соседних поселков, реже — в хи­жинах вдовцов или разведенных мужчин. Вообще у добуанцев наблюдался своеобразный порядок: в поселке не было не только специального мужского дома, но и сколько-нибудь четко отграничен­ной мужской сферы. Таким образом, у них весь поселок принадле­жал материнско-родовому подразделению, и мужчины-свойственники чувствовали себя в нем весьма неуютно, хотя и жили в отдельных домах вместе со своими семьями.

Со временем, как это видно на примере наиболее развитых цент­ральных групп папуасов Новой Гвинеи, социальная роль мужских домов несколько понизилась, и основные церемонии и ритуалы на­чали устраивать в особых общинных домах.

В северных районах Южной Америки, где были распространены крупные общинные дома, мужские дома отсутствовали, но и там су­ществовало деление на мужскую и женскую сферы. Так, у кубео церемониальная площадка, располагавшаяся перед входом в дом, считалась доменом мужчин, а площадка для готовки пищи позади дома связывалась с женщинами.

Помимо жилых и общественных домов в поселках ранних земле­дельцев в разных регионах мира можно было встретить платформы для сушки зерна, амбары, сооружения для каких-либо особых работ, загоны для скота и т. д.

К сожалению, наши знания об одежде эпохи неолита остаются весьма скудными. Судя по петроглифам и росписям Чатал Гуюка (Анатолия), Сахары, Кобыстана (Азербайджан), Зараут Камара (Узбекистан), Индии и др., обыденная одежда в теплых краях была проста и часто сводилась к набедренным повязкам, юбочкам или передникам. О том же свидетельствуют глиняные фигурки-догу из Японии и ранние статуэтки Мезоамерики. Аналогичные выводы можно сделать и по этнографическим материалам: в ряде случаев (например, в пекоторых районах Новой Гвинеи) единственным ви­дом мужской одежды служил фаллокрипт, а местами (в Амазонии) мужчины носили набедренные повязки, а женщины оставались пол­ностью обнаженными. Иногда одежда варьировалась в зависимости от сезона: паюте носили зимой плащи из шкур, маленькие плетеные шапочки и мокасины, а летом ходили обнаженными. В Зараут Ка­

маре на древних рисунках также видны люди, одетые в плащи или накидки.

На неолитических росписях и статуэтках, как правило, представ­лена одежда из шкур животных. Это связано с ритуальным харак­тером изображений, чаще всего посвященных охотничьей символике. Многочисленный ткацкий инвентарь и рано окультуренные лен и хлопчатник свидетельствуют о столь же древнем использовании рас­тительных материалов. Впрочем, они лишь постепенно приходили на смену шкурам. Одежды некоторых рыболовов отличались особым своеобразием: в Приамурье и на Сахалине плащи, передники, сум­ки, обувь и пр. изготовляли из рыбьих шкур. В высоких широтах люди нуждались в более теплой одежде, и там ее изготовляли из оленьих, тюленьих или медвежьих шкур мехом внутрь. Например, эскимосская одежда состояла из глухой кухлянки с капюшоном, штанов, меховых чулок и сапог.

Гораздо большей пышностью отличалась церемониальная одежда, включавшая ожерелья, браслеты, повязки и другие украшения из раковин, клыков животных и перьев птиц, а также своеобразные головные уборы. Широко применялась окраска тела, а также та­туировка. В состав ритуальной одежды во многих местах входили специальные маски, хорошо известные не только по этнографиче­ским данным, но и по глиняным статуэткам и росписям Чатал Гуюка, Сахары, древних культур Северного Китая и Японии, Мезо­америки и пр. Местами в магических целях практиковалась дефор­мация тела: натуфийцы Палестины удаляли резцы, люди культуры дземон Японии также подпиливали или вырывали зубы.

Руководители общин иногда выделялись особыми одеяниями. По-видимому, именно такой персонаж изображен на росписи в Ин-итинен в Сахаре.

Костюм, украшения, окраска, татуировка и деформация тела — все это имело многообразные культурные функции: определяло роль человека в обществе, указывало на его экономическое положе­ние, подчеркивало половые признаки, играло магико-религиозную роль, свидетельствовало об этнической принадлежности и пр. Та­ким образом, сам внешний вид человека уже в неолите содержал значительную информацию ²²⁷.

7.