<<
>>

ГЛАВА III Сновидения

Мир опыта, взятый в целом, представляется первобытному мента- иитету не так, как нам. У него не только несколько иные рамки, поскольку время, пространство и причинность представляются (а глав­ное - чувствуются) иначе, но и сведения о них более сложны и в определенном смысле более богаты.

К тем, которые первобытным людям, как и нам, доставляет видимый мир, к совокупности воспри­нимаемых чувствами реальностей добавляются, или, скорее, смеши­ваются с ними, сведения от постоянно и всюду присутствующих мис­тических сил, и именно эти сведения — гораздо более важные. Как получить их, как вызвать, если их появление задерживается, как их интерпретировать, как классифицировать? Вот сколько действий, которые должен совершить ум первобытных людей, чьи коллектив­ные представления показывают нам невероятную сложность этих дей­ствий, и мы видим тогда, что интеллектуальное оцепенение, нелюбоз- нательность, безразличие, которые отмечали столь многие наблюда­тели в первобытных обществах, почти всегда скорее кажущиеся, чем реальные. Как только проявляется действие мистических сил, эти с толь крепко спящие умы пробуждаются, и тогда эти люди больше не иезразличны и не апатичны; они предстают перед вами внимательны­ми, терпеливыми и даже изобретательными и тонкими.

Без сомнения, путь, которым они следуют, не ведет, подобно на­шему, к формированию понятий и научному знанию, перед которым і открывается необозримый простор и который способен идти все даль­ни4 и дальше. Очень скоро этот путь либо достигает своей цели, либо ни к чему не приводит. Кроме того, большинство коллективных пред­ставлений, занимающих ум первобытного человека, носят очень ярко выраженный эмоциональный характер, а установленные между ними нред-связи весьма часто по своей природе прелогичны и непроница­емы для опыта.

Для такого ума прежде всего важно уловить действие мистических сил, которыми первобытные люди чувствуют себя окруженными.

Эти силы по самой своей природе невидимы и невоспринимаемы: они обнаруживаются только через более или менее явные, более или менее значимые, более или менее частые проявления. Следовательно, их надо научиться распознавать, воспринимать и понимать. Как мы уже видели, все, что появляется необычного, неожиданного, выдаю­щегося, поражающего и непредвиденного, трактуется как проявление оккультных сил. Однако есть и другие, более непосредственные — и особенно более регулярные — проявления, посредством которых эти силы дают знать о том, что произойдет, и, так сказать, предупреждают об этом индивида или социальную группу. К такого рода проявлени­ям относятся сновидения, а также плохие или добрые предзнаменова­ния. Когда эти проявления не случаются сами собой, первобытный менталитет старается их вызвать, изобретает способы их получить (вызванные сны, гадания, ордалии и т.п.). Таким образом он добыва­ет многочисленные данные, находящие себе место в рамках его опыта и немало способствующие тому, что часто этот опыт приводит нас в замешательство.

I

Мы знаем, что для первобытного менталитета мир видимый и мир невидимый составляют одно целое, и следовательно, то, что мы назы­ваем чувственной реальностью, постоянно сообщается с мистически­ми силами. Но нигде, вероятно, эта связь не осуществляется столь прямо и полно, как в сновидениях, когда человек переходит из одного мира в другой, не замечая этого. Таково, в самом деле, обычное представление первобытных людей о сне. На короткое время «душа»1 покидает свое тело. Иногда она уходит очень далеко и беседует с духами или умершими. В момент пробуждения она возвращается, чтобы занять свое место в теле. Если в это время колдовство или какой-нибудь нечаянный случай мешают ей вернуться в тело, то сле­дует опасаться болезни и скорой смерти. В других случаях душу, пока она спит, приходят навестить духи мертвых или же иные силы.

Таким образом, сон доставляет первобытным людям сведения, которые для них значат столько же, если не больше, чем то, что воспринимается наяву.

Для того, чтобы получить эти данные, а также и другие, у них нет необходимости в «естественной философии», которую приписывает им Тэйлор и его школа. Их не вводит в заблуж-

∕μtιικe и грубая иллюзия психологического плана: они прекрасно уме­ют отличать сон от впечатлений бодрствования и знают, что сны им 111 ятся только тогда, когда они спят. Но они ничуть не удивляются гому, что сновидения устанавливают прямой контакт с ними тех сил, которые не позволяют ни видеть, ни дотронуться до себя. Они удив­им ІОТСЯ этой своей способности ничуть не больше, чем тому, что они могут видеть и слышать. Конечно, эта способность не реализуется по желанию и постоянно, подобно тому, как функционируют органы чувств. Но разве не естественно то, что мистические силы всегда сами решают: позволить или нет контакт с ними? Впрочем, сновидения — не настолько редкий факт, чтобы контрастировать с обыденным опы- гом. Во многих низших обществах, в которых снам придают самое иолыпое значение, люди каждое утро расспрашивают друг друга о і коих снах, рассказывают их и интерпретируют: между ними всегда найдется человек, которому сегодня приснился сон.

Гомеровский образ «сон — это брат смерти», без сомнения, идет очень издалека. Для первобытных людей он верен в буквальном смыс­ле. Как известно, недавно умерший, по их представлениям, продол­жает жить, только в новых условиях. Он не удаляется сразу же после смерти, а остается поблизости и продолжает воздействовать на свою социальную группу, которая чувствует его присутствие и не может оставить его без внимания. «Душа» его покинула тело, однако тело ос талось, и поскольку оно полностью не разложилось, то сопричаст­ность между недавно умершим и его группой разорвана лишь отчасти. Точно так же, когда человек видит сны, его душа отделена от его тела, и пока она не возвратится, он пребывает в состоянии, совершенно схожем с состоянием недавно скончавшихся. Иногда первобытные /поди выражают это представление совершенно поразительным язы­ком.

Так, в германской Западной Африке «видеть сны» (дрокуку) означает «быть наполовину мертвым». «Во сне душа отделяется от тела и уходит в страну сновидений, где, как считают, предметы можно видеть и одновременно обладать ими, однако удержать себя они не позволяют... Тем не менее эти тени считают реальными вещами. На­пример, если кто-то во сне увидел давно умершего человека, то он с ним действительно беседовал. Во сне видят реальные предметы, ви­дят события, которые воспринимаются как «действительные»; душа же, освободившись временно от тела, говорит и действует так же, как π ясным днем, когда она пребывает в теле. Единственная разница состоит вот в чем: во сне душа действует не в мире видимого, а в мире

невидимого»2. Пожалуй, лучше не скажешь о том, что оба мира в равной степени являются частями опыта первобытного человека.

Маори Новой Зеландии представляют сновидения таким же обра­зом: «Эта старая дама, — пишет Элдсон Бест, — сказала мне однажды: «Я охотно поверила бы в то, что умирающие в старости люди в реинге вновь обретают свою молодость, поскольку я минувшей ночью ходи­ла в реингу (то есть снился сон) и видела там Кириверу (недавно умершую старуху); она выглядела совсем молодой и очарователь­ной». Когда туземец говорит, что он был в реинге, это значит, что он видел сон. Один старик рассказывал мне: «Прошлой ночью я был в реинге и видел там своего старого и давно умершего друга. По его виду я смог понять, что завтра будет хорошая погода»3. То же отметил и Колензо: «Они верят в подлинность снов, и у них много их разновид­ностей, как хороших, так и плохих... Они убеждены в том, что сны — это воспоминания об увиденном в реинге (в невидимом мире, обители мертвых), куда отправляется душа в то время, пока спит тело»4.

Отметим, наконец, чтобы не продолжать перечисление, аналогич­ные верования у народов Северной Америки. «Руководить собой они позволяют в первую очередь снам, поскольку воображают, что ночью они непосредственно общаются с духами, наблюдающими за их по­вседневными занятиями»5.

Индейцы Новой Франции, придававшие такое важное значение снам, тоже не представляли их себе иначе. «Поскольку они не могут постичь, как действует душа во сне, когда она являет им облик удаленных или отсутствующих предметов, то они убеждают себя, что душа покидает тело, когда оно засыпает, что она сама идет к предметам туда, где они видели их, и что она возвра­щается в свое тело на исходе ночи, когда все сны рассеиваются»6.

Все, что увидено во сне, в принципе верно. Разве есть во всем этом для мало чувствительного к противоречию ума, которого не смущает присутствие одного предмета в одно и то же время в нескольких разных местах, какие-либо основания сомневаться в этих данных опыта больше, чем в других? Поскольку в первобытном менталитете утвердилось такое представление о сне и сновидении, поскольку нич­то не кажется ему более естественным, чем связь между миром види­мым и миром невидимым, то почему оно будет испытывать большее недоверие к тому, что видится во сне, чем к тому, что видят глаза? Из- за мистического происхождения явившихся во сне данных, которое делает их более ценными и более надежными, оно скорее в большей степени поверит именно им. Нет ничего, что внушало бы большую

уверенность, чем открывшееся во сне7. В Габоне «сон более доказате­лен, чем свидетельство»8.

Но разве нет бессвязных, абсурдных и явно невозможных снов? В первобытном менталитете принцип противоречия не оказывает тако­го влияния на связи между представлениями, какое он оказывает в пишем. Кроме того, первобытные люди испытывают доверие не ко веем снам подряд: одни сны достоверны, а другие — нет. Так, диери •’отличают то, что они рассматривают как видение, от простого сна. .’· Нот последний называется anuza,и его считают чистым воображени­ем...»9 Среди индейцев Новой Франции «те, кто обладает способнос­тью часто видеть сны, подчиняются не всем своих сновидениям без разбора: среди снов они признают ложные и истинные, причем после­дние, говорят они, случаются довольно редко»10.

С этой оговоркой первобытный человек не сомневается в правди­вости сновидений. То, что сон предвещает, произойдет, то, что сон диет возможность видеть, уже произошло. Вот только один-два при­мера, зафиксированных в австралийских обществах. «Если человеку приснилось, что в таком-то месте он найдет гнездо лебедя, он отправ­ляется туда и рассчитывает там найти его. Если ему снится, что с ним случится серьезное несчастье, например, что он смертельно ранен в сражении, и если впоследствии его ранили, то он говорит: «Я знал, что это случится, я видел это во сне». Если кто-то узнает от своего друга, что тот видел про него плохой сон, то это делает его несчаст­ным и больным на долгое время. Если собака во сне шевелится, это признак того, что ей снится, будто она охотится на кенгуру, и что іавгра она его добудет. Хозяин же настолько верит сну своей собаки, что завтра отправится с ней на охоту»11.

Туземцы не менее уверены и в тех случаях, когда речь идет о прошедшем событии или о чем-то, что случилось вдалеке. «Однажды я услышал среди хижин громкие стенания. Я пошел туда и нашел женщин в слезах, с намазанными черным лицами, рвущих на себе полосы. Среди них сидел старик с выражением отчаяния на лице. Я спросил, что все это значит, и узнал, что старик видел сон, будто кто- то в Типпинге бросил в огонь нгадхунги (колдовство, совершаемое с помощью остатков еды), чтобы погубить его... Несколько молодых людей уверяли меня, что старик на самом деле умрет, если только не пойти в Типпинг и не остановить колдовство. Итак, я отправил лю­дей, как они того желали. На следующий день посланцы мои возвра­тились, сообщив, что колдовства они не обнаружили. Сошлись на

том, что тут, видимо, произошла ошибка, и после этого старик опра­вился»12.

Аналогичные факты часто отмечались в самых удаленных друг от друга низших обществах. На Суматре один батак (район озера Тоба), не умея объяснить, как это белые люди способны предсказать солнеч­ные и лунные затмения, решил, что это открывается им во сне13. Один миссионер в Новой Зеландии сообщал в 1830 г., что «некие мужчина и женщина были недавно убиты по той причине, что они заколдовали нескольких умерших в последнее время человек. Другая женщина увидела во сне, что такая-то была причиной их смерти, и для туземцев этого сна было достаточно»14.

В Экваториальной Африке бывает, что путешествие, совершенное во сне, считается реальным путешествием. «Я возвратился к вождю и удивился, застав его сидящим снаружи своей хижины и одетым по- европейски. Он объяснил мне, что прошлой ночью видел сон, будто был в Португалии, Англии и некоторых других странах. Поэтому, проснувшись, он надел европейскую одежду и сказал своим поддан­ным, что он прибыл из страны белого человека. Все, кто пришел посмотреть на него, старые и молодые, должны были пожать ему руку и поздравить со счастливым возвращением»15. В Габоне человек, в отношении которого решено было провести ордалию и который не допускал и мысли, что результат испытания может быть неверным, признал, что мог совершить свое действие во сне. «Я слышал, как обвиненный таким способом человек сказал: “Я охотно возмещу ущерб, потому что я, в общем-то, вполне мог убить такого-то во время сна, однако, по совести говоря, я ничего об этом не знаю”»16.

II

Точно так же, как виденное во сне — это реальность, так и совер­шенные во сне действия влекут за собой ответственность совершив­шего их, и его могут призвать за них к ответу. Например, на Новой Гвинее «мужчина, которому приснилось, будто женщина делает ему любовное признание, верит, что это и на самом деле так и что эта женщина к нему действительно неравнодушна... У каи если мужчина совершает во сне проступок с женой своего друга, он подлежит нака­занию. В случае, если его. сон становится известным, он должен упла­тить штраф или, по крайней мере, его нужно как следует отругать»17.

Человек отвечает даже за те свои поступки, которые видел во сне другой человек. Можно представить себе, какие это порождает слож-

пости. Вот некоторые из числа наиболее любопытных примеров. «В Муке (Борнео) я повстречал Жанему... Он сообщил мне, что причина его появления здесь в том, что его дочь должна заплатить штраф в Нуле, поскольку ее муж видел во сне, будто она ему неверна. Жанема привел с собой дочь»18. Также на Борнео «некий человек, — рассказы­вает Грант, — пришел официально просить у меня защиты. Речь шла вот о чем: другой человек из той же деревни видел во сне, что мой проситель ударил копьем его тестя, который лежал больной дома. Убежденный в реальности своего сна, он угрожал моему просителю местью, если больной умрет. Поэтому пришедший ко мне с жалобой просил защиты, утверждая, что он не ударял больного и что если его душа и сделала это, пока он спал, то он об этом ничего не знал и не песет за это ответственности. По воле случая этого больного лечил как раз я сам»19.

Из этого рассказа следует, что обвиненный человек не отрицает начисто то действие, которое ему приписывают; по-видимому, он даже не ставит под сомнение реальность того, что обвиняющий его видел во сне. Он соглашается, что мог сделать во сне то, в чем его пЬвиняют, он лишь перекладывает ответственность за это на свою •>душу». Оба, и обвиняющий и обвиняемый, могут быть совершенно искренними. Они считают само собой разумеющимся, что появляю- щееся во сне — реально, как бы трудно ни было, на наш взгляд, согласовать это со всем их остальным опытом.

Самые показательные в этом отношении факты собраны миссио­нером Граббом среди ленгуа Большого Чако. «Один индеец, - пишет он, — видел во сне, что он ест зала (водяную птицу), а когда проснул­ся, услышал крик этих птиц на соседнем болоте. Утром он сообщил своим товарищам, что его маленький ребенок, находившийся вместе с матерью в другой деревне, в эту ночь почти не спал. (Они верят, что человек, у которого есть маленький ребенок, не должен есть эту пти­цу, иначе ребенок следующей ночью не уснет.) В приведенном случае очевидно, что ночью крики этих птиц вызвали у индейца сон, а по­скольку во сне он съел эту птицу, то он заключил, что его ребенок испытал на себе последствия его неосторожности»20. Этот индеец, следовательно, не видел различия между действием приснившимся и действием, совершенным днем, в состоянии бодрствования: в его гла­вах, обе формы опыта были равнозначны.

Случается, что первобытный человек во сне видит то, что должно (лучиться позже. Такие события одновременно и будущие, так как он предвидит их в будущем, и прошедшие, поскольку он видел их во сне;

будучи же таковыми, они для него уже произошли. Такое невозмож­но для ума, подобного нашему, который руководствуется прежде все­го принципом противоречия и четко представляет себе время в каче­стве ряда последовательных моментов, протекающих в однолиней­ном ряду. Каким образом одно и то же событие могло бы занимать в этом ряду два разных, удаленных друг от друга места и, таким обра­зом, принадлежать в одно и то же время и будущему, и прошедшему? Однако такая невозможность прелогический менталитет не шокиру­ет. Дело не в том, что он приспосабливается к самой грубой путанице, как это часто утверждают. Дело в том, что мир его опыта, более сложный, чем наш, допускает в качестве одновременно существую­щих данные, которые не могут сосуществовать в нашем времени и в нашем пространстве. Лишь так можно понять приведенные Граббом факты этого рода. «Индеец, — говорит он, — целиком верит своим снам и позволяет им руководить его действиями. Один туземец по имени Поит оказался под сильным впечатлением от своего сна, кото­рый он рассказал мне за несколько недель до того, как попытался меня убить. Ему приснилось, что он встретил меня на лесной опушке. Я обвинил его в том, что он украл принадлежащие мне вещи, и выст­релил в него из ружья. Он воспринял этот сон как верное уведомление о том, что произойдет. С точки зрения этого индейца, если он не мог иным путем избежать катастрофы, то у него не было иного выхода, как ответить мне пулей и сделать все возможное, чтобы поступить со мной так, как я поступил с ним в приснившемся ему сне»21.

Совершая попытку убийства, индеец не считает себя нападающей стороной, он лишь платит Граббу той же монетой. То, что он видел во сне, реально: следовательно, Грабб первым напал на него, а индеец, отвечая, находится в состоянии законной обороны. Считает ли он виденное во сне прошедшим или будущим? Определенно, будущим, потому что Грабб пока еще не выстрелил и не попал в него. Но от этого произошедшее не стало менее реальным, и оно оправдывает его ответные действия22.

Еще сложнее будет объяснить следующий факт, если не учитывать, что опыт индейцев находится в менее жестких рамках, чем наш, и потому содержит одновременно такие данные, которые, по нашему представлению, должны были бы обязательно исключать друг друга. «Этот человек прибыл в мою деревню из места, находящегося почти в 150 милях. Он потребовал у меня возмещения за тыквы, которые я недавно украл в его огороде. Сильно удивленный, я сказал ему, что уже давно нахожусь далеко от его огорода, и потому совершенно

невозможно, чтобы я украл его тыквы. Сначала я счел это шуткой, но і коро заметил, что этот человек был совершенно серьезен. Быть об­виненным в воровстве индейцем — это было для меня внове. На мои возражения он ответил, что охотно допускает, что я не брал его тыкв. Когда он мне это сказал, я наконец-то все понял. Если бы я не видел, что он совершенно убежден, я бы разозлился; тут же я, напротив, почувствовал себя глубоко заинтересованным. Из дальнейшего рас- I каза я узнал, что он видел во сне, будто как-то ночью я был в его огороде, а он, спрятавшись за какие-то очень высокие растения, уви­дел, как я сорвал и унес три тыквы. Именно за них он и хотел заста­вить меня заплатить. «Хорошо, — сказал я ему, — но ведь вы только что признали, что я не брал их». Он снова согласился со мной, однако гут же добавил: «Если бы вы были там, вы бы их взяли». Таким оЬразом, он дал понять, что поступок моей души (которую, как он полагал, он встретил у себя в огороде) он рассматривал как действи­тельно желаемый мною и что, окажись я, во плоти, там на самом деле, и сделал бы это»23.

Этот спор проливает свет на мыслительные операции индейца. Грабб полагает, что он совершенно ясно показал индейцу невозмож­ность считать свой сон реальностью, и объясняет себе упорство ин­дейца тем, что приписывает ему веру, будто намерения души равно­значны действиям. Однако в то же время он признает, что индеец упорно утверждает, будто встретил эту душу в своем огороде. Дей­ствительно, индеец не сомневается, что самого Грабба он не видел. Когда Грабб замечает ему, что находился в это время в 150 милях от него, индеец с этим соглашается, но логической несовместимости птіх двух утверждений недостаточно, чтобы заставить его отказаться от утверждения, основанного на сне, и он придерживается обоих ( разу. Вместе с тем он прежде всего доверяет утверждению, основан­ному на том, что он видел во сне собственными глазами. Он предпо­читает допустить то, что схоласты называли многоприсутствием од­ного существа, чем сомневаться в том, что является для него несом­ненным. В этом заключено необходимое следствие природы его опы­та, которое, помимо реальностей, называемых нами объективными, (одержит бесконечное количество других, принадлежащих невиди­мому миру. Ни наше время, ни наше пространство, ни наши логичес­кие принципы здесь уже не являются достаточными. Это — одно из оснований, которые заставляют рассматривать этот менталитет как оірелогический».

Пример многоприсутствия, скрыто допускаемого индейцем, о ко­тором пишет Грабб, отнюдь не единичен. Во многих низших обще­ствах таким же образом представляют себе многоприсутствие недав­но умершего, который, к глубочайшему недоумению европейских наблюдателей, одновременно обитает и в могиле, в которой нашло пристанище его тело, и посещает жилище, в котором он жил. Это противоречие не ощущается, и обычно бывает недостаточно просто указать на него, чтобы его устранить.

III

В более развитых обществах Южной Африки постоянно присут­ствует навязчивая идея о колдовстве. С другой стороны, люди нахо­дятся в постоянном контакте с мертвыми, как с теми, о которых воспоминание еще живо, так и с массой уже неразличимых между собой «предков», и потому естественно, что сны служат для поддер­жания этих связей и что они полезны также и в деле обнаружения колдунов. Действительно, это было отмечено многими наблюдателя­ми. Сон обнаруживает происки тайного врага. У кафров «незадолго до смерти Гайки этот вождь послал вестника к старухе, когда-то од­ной из своих наложниц, а теперь жившей в миссии, с тем чтобы сообщить ей, что он видел ее во сне прошлой ночью и желает видеть ее в своем краале. Она ответила отказом... На следующий день три вождя явились к Чалмерсу и, попросив его о приватной встрече, сообщили ему тихим голосом, что женщина, которую они пришли требовать, заколдовала вождя с помощью козьей шерсти, завернутой в старое тряпье»24. «Человек видит во сне, что его жизни угрожает тот, кого он всегда считал своим настоящим другом. Просыпаясь, он гово­рит: «Вот что странно: человек, никогда не опускающийся до подло­сти, хочет заставить меня умереть. Я ничего не понимаю, но, видимо, это правда, поскольку «сны никогда не лгут». И, несмотря на увере­ния друга в своей невиновности, он тотчас же прекращает с ним видеться»25. Коллевэй сообщает об очень схожем явлении, стараясь поточнее передать речь туземцев. «Иногда какой-нибудь человек дей­ствует с тайным намерением сделать другому зло; тот об этом не знает и даже не подозревает замыслившего, поскольку тот является его другом. Но вот во сне он слышит голос: «Такой-то лишь прикидыва­ется твоим другом. Разве ты не видишь, что он убьет тебя? Что, по- твоему, сидит у него в голове, когда он говорит тебе то-то и то-то

(намек на разговоры, которые он вел)?» — и он вспоминает об этом и восклицает: «Да, точно, такой-то ненавидит меня по этой причине». II он начинает избегать и остерегаться его. И если его друг говорит ему: «Такой-то, ты меня теперь избегаешь. В чем дело? Что за причи­на разделила нас?» — он отвечает очень уклончиво...»26

Туземец не колеблется, выбирая между дружбой и сновидением. Пн удивлен, но не сомневается. Сон — откровение, явившееся из невидимого мира. Пренебречь им было бы безумием. Мелкие афри­канские вожди всегда пользуются к своей выгоде этими предупрежде­ниями. «Если Касембе дважды или трижды видит во сне одного чело­века, он велит его убить, потому что этот человек угрожает его жизни колдовскими действиями»27. Колдун, разоблаченный сновидением, немедленно предается смерти.

Из многочисленных записей Коллевэя следует, что эти раскрыва­ющие опасность сны исходят от мертвых. «Если, когда вы спите, вам спится, будто вас преследует зверь, который хочет вас убить, то, проснувшись, вы удивляетесь и говорите: «Как получилось, что мне приснился преследующий меня дикий зверь?» И если утром вы от­правляетесь на охоту..., то идете, зная, что над вами нависла опас­ность. Вы знаете, что итонго явил вам зверя, чтобы предупредить: гели вы не будете осторожны, то умрете. Если вы идете на охоту, нудьте внимательны. Может быть, вы и не пойдете на нее...»28 В другом месте сказано еще более определенно: «Чернокожие уверенно утверждают, что аматонго (мн. ч. от итонго) существуют и помогают нм. Когда они говорят, что аматонго помогают им, они говорят так не го слов колдунов, а основываясь на том, что видят. Например, когда пни спят, появляется какой-нибудь покойник и говорит одному из них: «Ты, такой-то, было бы хорошо, чтобы в деревне было сделано то то». Этим самым он предупреждает его: что-то произойдет»29.

Само собой разумеется, что не все сны одинаково легко интерпре­тировать и что кафры, как и все народы, которые выверяют свои действия по снам, вынуждены различать сны плохие и хорошие, сны достоверные и сны обманчивые. «Люди говорят, что летние сны прав­дивы, но они не говорят, что они правдивы всегда; они говорят, что пе шие сны обычно не обманывают. Но они говорят, что зима — это плохо, она вызывает неясные представления, то есть зимой много непонятных снов...

Сон, который считают посланным итонго, это сон, приносящий послание от мертвых, которые спрашивают, почему не делают то или другое. К примеру, если у чернокожих случается обильный урожай,

то глава деревни иногда слышит во сне: «Как так получается, что вы не платите благодарностью за то, что вам дали столько пищи?» Про­снувшись, он отлично знает, на какую пищу ему намекали во сне... И он немедленно велит своим людям приготовить пива, так как он собирается принести жертву (предкам)»30. Следовательно, здесь пе­ред нами тип правдивого сна: это требование мертвых, ждущих платы за оказанную услугу. Их требование кажется таким же естественным, как и форма, в которой оно предъявлено. Это случай повседневной жизни, такой же, как и требование долга кредитором. Единственное различие состоит в том, что кредитор является днем, а итонго — от себя лично или от имени предков — говорит посредством сновидения ночью.

Часто бывает, что в то время, как все усилия миссионеров убедить туземца принять христианство остаются тщетными, сон убеждает его мгновенно, особенно если этот сон повторяется неоднократно. У ба- суто, например: «Что же играет главную роль в обращении мосуто в христианство? Ведущая роль принадлежит сновидению... Чтобы по­будить его, необходимо нечто чрезвычайное, чудесное вмешатель­ство (в его мысли), поражающее его воображение... Если вы спросите у язычника, слышавшего евангельские проповеди, когда же он при­мет христианство, он вам ответит попросту: когда мне скажет бог»31. «Очень любопытно видеть здесь множество людей, которые связыва­ют свое обращение со сновидением. Если не все, то большинство наших миссионеров подтвердили бы это наблюдение. Сновидение играет большую роль в начатках религиозной жизни чернокожих. Недавно Мондэн сообщил мне об одном видении, которое вызвало обращение в христианство некоего мальгашского колдуна. Очень много такого рода фактов в Лесото; сотни христиан этой страны услышали первый зов сознания в форме сновидения»32.

«Август, местный мочуан, рассказал мне, что еще четыре года назад господь позвал его, чтобы обратить в христианскую веру, но он не услышал его голоса. Я думал, что под гласом господним он подра­зумевал евангельское слово, но он имел в виду сон, в котором он увидел яркий свет и услышал голос, говоривший: тебе нужно принять христианство! Через несколько дней после рассказа этот туземец сно­ва увидел сон — и обращение свершилось»33. Точно так же вождь секоате говорит миссионеру: «Уже долгое время мне снятся сны, и в снах я вижу миссионеров. Пусть же они придут, и я отнесусь к ним так, как я отнесся к бурам»34. Меренски, как и доктор Вангеманн, отмечает, что зачастую лишь сновидения способны победить колеба-

и и я туземцев. «Часто сны были тем средством, которое принуждало колеблющихся язычников к решению... У тех, кто ищет и не решается, п и сны случаются с такой регулярностью, что однажды в конце урока

I Іодумо спросил нас в присутствии других наставляемых, чем следует иььяснить, что он еще не видел снов, ведь он искренне старался и много молился. Содержание этих снов нам часто кажется малознача­щим, однако у туземцев иное мнение, и эти сновидения часто вызыва­ют у них долго сохраняющиеся впечатления»35. Размышление и бес­покойство Подумо знаменательны. Если господу угодно его обраще­ние, то почему же он не сообщает об этом? А если бы он хотел это і казать, то разве не стал бы он говорить с Подумо во время сна, как ∣ ro делают аматонго?

В Экваториальной Африке сны имеют точно такое же значение. Приведем лишь один пример: «Азанде (Верхнее Конго) верят, что мертвые ночью дают знать живым о своих желаниях. Сны для них — ио реальность, и они убеждены в том, что когда они во сне видят покойного родственника, то они встречаются с его духом и во время • гой встречи покойник дает советы, выражает свое удовлетворение н/ні недовольство, сообщает о своих запросах и желаниях. Может (пучиться, что умерший таким способом потребует раба для ухода за і о(к)й. В этом случае советуются с бенгетом, и когда оракул предска-

II л вает несчастья, если люди не пойдут навстречу желаниям мертвого, н» какому-нибудь рабу ломают руки и ноги и кладут на могилу, где он умирает от страданий и голода.

В том случае, когда нет возможности принести в жертву раба, то -глним же способом умерщвляют вдову ПОКОЙНОГО»36.

IV

Влияние сновидений на повседневную жизнь в низших обществах нигде не освещено лучше, чем в «Сообщениях иезуитов» из Новой Франции. И не потому, что они поставили перед собой задачу описать II/ні изучить это влияние. Если они говорят о нем, то потому, что оно постоянно перед ними предстает, потому, что они сталкиваются с ним повсюду, потому, что для успеха деятельности миссионеров сны ин- д( · і і цев являются либо самым труднопреодолимым препятствием, либо наиболее ценной помощью; наконец, потому, что иезуиты не устают удивляться тому, что сны заставляют делать индейцев. «Сновиде­ние — это оракул, с которым все эти народы советуются и которого і пушают, это пророк, предсказывающий им будущее, Кассандра, пре­

дупреждающая о грозящих им несчастьях, всегдашний врач, когда они болеют, Эскулап и Гален всей страны: это самый безусловный владыка, который у них есть. Если вождь говорит одно, а сон - другое, то пусть вождь хоть лопнет от крика, но люди будут повино­ваться прежде всего сновидению. Он — их Меркурий в походах, уп­равляющий в семьях; сновидение часто главенствует на их советах; торговлей, рыбной ловлей и охотой, как правило, занимаются с его согласия, да и то едва ли не для того только, чтобы его исполнить. Для них нет ничего столь ценного, чего бы они охотно не лишились на основании какого-нибудь сна... По существу, сон — главный бог гуро­нов»37.

«Ирокезы, — сообщает другой священник, — собственно говоря, знают лишь одно божество, а именно — сновидение; они подчиняются ему и следуют всем его повелениям с величайшей точностью. Чонно- туаны привержены ему намного больше, чем другие. Их религия в этом отношении вызывает недоумение: что бы им во сне ни показа­лось, они считают себя безусловно обязанными выполнить все это как можно скорее. Другие народы довольствуются тем, что исполня­ют лишь самые значительные из своих снов, но этот же, который считается живущим более религиозной жизнью, чем его соседи, счел бы себя виновным в большом преступлении, если бы не исполнил хотя бы одного. Этот народ думает лишь об этом; здесь ни о чем ином не беседуют; все хижины их полны снами»38.

Невозможно, видимо, сильнее и экспрессивнее передать постоян­ное вмешательство невидимых сил в поведение и жизнь индейцев и преобладание мистических элементов опыта над другими. Сновиде­ние — способ, которым эти элементы проявляются. Эти откровения не только принимаются индейцами так же просто, как и чувственные данные; они, кроме того, представляют собой объект религиозного поклонения. Из-под пера иезуитов, когда они пишут о сновидениях, без конца появляются такие слова, как божества, бог, оракул, рели­гия. Речь идет не только о полученных во сне дружеских советах, указаниях, внушениях и услужливых предостережениях: почти всегда это — приказания. Ничто не сможет помешать индейцу подчиниться им. «Если им ночью приснилось, что они должны убить какого-ни­будь француза, то берегись тогда первый же встреченный ими в ук­ромном месте...»39

«Они умерли бы, если бы не исполнили велений своих снов. В этом отношении наши жизни зависят от снов какого-нибудь дикаря, по-

і кольку, если бы им приснилось, что им надо убить нас, они бы пОязательно нас убили, если бы смогли»40.

І Іочему же индейцу столь настоятельно необходимо подчиниться іому, что приказано ему сновидением или, точнее, чтобы он, едва проснувшись, исполнил то, что он делал во сне? Этот вопрос неоднок­ратно возникал перед отцами-иезуитами. Они отвечали на него всегда одинаково: для индейца это вопрос жизни и смерти. Если то, что он у к и дел во сне, не реализовано, индеец умрет, причем не только тогда, когда сон требует каких-то действий лично от него, но и в том случае, π ли он оказался простым зрителем в своем сне, в котором действова- /III другие лица. В этом случае требуется, чтобы сон исполнили они. каким бы странным и дорогостоящим ни оказалось требование сна, им не остается ничего иного, как подчиниться ему. Не дать человеку mm, что ему приснилось, было бы жестокостью и разновидностью уішйства, поскольку такой отказ мог бы довести его до смерти. Отсю­да следует, что есть такие люди, которые должны раздать все, что имеют, без надежды на возмещение, поскольку что бы они ни отдава- /III, им никогда ничего не вернут, если только им самим не приснится і пн или они не притворятся, будто он им приснился. Однако в боль­шинстве своем они слишком совестливы, чтобы пользоваться при­гін ірством, которое, по их мнению, стало бы причиной всяческих несчастий. Вместе с тем, находятся и такие, которые переступают через эту совестливость и обогащаются благодаря простому обма­ну...»41 Если индейцы действительно испытывали те чувства, о кото­рых пишут иезуиты, то такой обман должен был быть чрезвычайно редким. «Это — божество дикарей, к которому они испытывают не меньшее почтение, чем мы к самым святым вещам. Все приснившееся им должно быть исполнено, в противном случае видевший сон навле­чет па себя ненависть всех своих родственников и почувствует на себе последствия их гнева»42.

Можно было бы подумать, что эта столь настоятельная потреб- IIIшть исполнить виденное во сне — особенность, присущая только индейцам Новой Франции. В действительности же ее обнаруживают и в других обществах, весьма далеких друг от друга, и причина ее 1.1 /южена в самом менталитете этих обществ. Баротсе Южной Африки ••верят в сны; часто можно видеть женщину, пришедшую попросить треть проса, поскольку ей приснилось, что она заболеет, если такой- гп человек не даст ей горсти зерен»43.

11а Камчатке «если кто-либо хочет добиться расположения моло- цпй девушки, то ему достаточно лишь рассказать, будто ему присни­

лось, что он его получил; тогда она считает, что отказать ему в этом расположении будет большим грехом, потому что это может стоить ей жизни. Кому-то понадобится кукланда или барка, или какой-либо иной предмет, который он из-за своей бедности не может приобрести; ему нужно лишь сказать: сегодня мне приснился сон, что я спал в кукланде такого-то или такого-то. Тотчас же этот другой дарит ее ему, говоря так: «Возьми ее, она больше не моя» — так как он твердо верит, что если он ее ему не даст, это будет стоить ему жизни»44.

Здесь в случае «неисполнения» сна умрет не тот, кто видел сон, как это считают индейцы Северной Америки, а тот, кого видели во сне. Однако это различие, каким бы важным оно ни было с других точек зрения, не мешает тому, чтобы как в одном, так и в другом случае необходимость «исполнить сон» проявлялась с одним и тем же импе­ративным характером. Нечто похожее встречается сегодня у курдов Малой Азии. «Они убеждают себя, что если их душа чиста (а это именно так, когда они ложатся спать после предписанных Кораном вечерней молитвы и омовения), то она вступает с райскими ангелами в столь тесную связь, что оказывается как бы в небесном блаженстве, и тогда она знает все, что ей необходимо, посредством снов, посыла­емых ей Аллахом в знак дружбы или же в отместку, если их душа пребывает во грехе. Проснувшись, они не сомневаются, что их душа действительно видела то, что ей явилось во сне. Они действуют в соответствии с этой прочной и слепой убежденностью, что превраща­ет их в настоящих злодеев и страшный бич для страны. Если они увидели во сне что-то такое, чего они домогаются и ищут, они не успокоятся до тех пор, пока всеми правдами и неправдами не станут обладателями этой вещи. Если им приснилось какое-то живое суще­ство, предмет или имущество, принадлежащее другому (особенно хри­стианину), то они не дадут себе передышки, пока не станут его вла­дельцами, даже если для удовлетворения этой своей пагубной амби­ции им придется применить силу оружия, пойти на убийство или грабеж. Если они увидели во сне врага или христианина (которого всегда рассматривают как враждебного их религии), они должны при первой же возможности лишить его жизни или разграбить его имуще­ство. Для этих одержимых сны, следовательно, почти всегда стано­вятся определяющим мотивом их преступлений и обманов»45.

Различие социальных условий у курдов и индейцев вполне объяс­няет, каким образом то, что индейцы делают из чистой дружбы, у курдов становится частой причиной преступлений и убийств. Однако и при этом различии проявляется аналогия в обязанностях, и эта

<< | >>
Источник: Люсьен Леви-Брюль. Первобытный менталитет. — Перевод с фран­цузского Е.Калыцикова. — СПб.,2002. — 400 с.. 2002

Еще по теме ГЛАВА III Сновидения:

  1. Глава III
  2. Глава III • РЕМЕСЛО
  3. Глава III ЭТРУССКОЕ ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО
  4. ГЛАВА III. ДРЕВНИЙ ВАВИЛОН
  5. Глава III АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ
  6. Глава 3. Государства Азии и Европы в I–III вв. н. э
  7. Глава 5 Азиаты и Египет в III - первой половине II тыс. до н. э.
  8. Глава 2. Государства Азии и Европы в III веке н. э
  9. Глава III. Войско Хатти. Стратегия и тактика*
  10. ГЛАВА III ПЕРВОБЫТНАЯ ОБЩИНА ЭПОХИ МАТРИАРХАТА
  11. Глава III ПОНТ. ПОСПОР. РИМ. ПАРФИЯ