<<
>>

Обмен и его особенности в предклассовых обществах

Предклассовый период, как было показано выше, характеризо­вался подъемом сельского хозяйства, увеличением плотности насе­ления и упрочением оседлого образа жизни многих земледель­ческих обществ.

Одновременно кое-где началась скотоводческая специализация, хотя эти скотоводы и не порвали еще с земледе­лием. Специфика отдельных культурно-хозяйственных типов была выражена достаточно ярко, а объем производства, связан­ного с ними, прогрессивно увеличивался. Все это уже само по себе обусловливало развитие обмена между группами, специали­зировавшимися в том или ином виде хозяйства. Известно много примеров такого обмена, существовавшего между земледельцами, скотоводами, рыболовами и охотниками.

Обмен в предклассовый период представлял собой весьма сложную картину, так как его характер сильно различался в за­висимости от его организации (личные связи или рынок), субъ­ектов обмена (родичи или неродичи, соплеменники или ино­племенники, общины или отдельные индивиды и пр.), объектов обмена (пища, сырье, ремесленные изделия), принадлежности обменивающихся сторон к тем или иным хозяйственно-культур­ным типам, целей обмена и т. п. Особенно обмен усилился с раз­витием ремесленного производства. Как писал Ф. Энгельс, «с разделением производства на две крупные основные отрасли, земледелие и ремесло, возникает производство непосредственно для обмена — товарное производство» 218α.

Не вдаваясь в излишние детали, приведем несколько приме­ров, свидетельствующих о многообразном характере обмена в из­учаемую эпоху. Одной из фундаментальных его предпосылок было разнообразие географических условий, усугубленное значи­тельно усилившейся специализацией отдельных групп. Выше уже отмечалось нарастающее разделение носителей производящего хозяйства на преимущественно земледельческие и преимущест­венно скотоводческие группы. С самого начала между ними возник интенсивный обмен сельскохозяйственной продукцией, значение которого еще более возросло с тех пор, как земледель­цы стали испытывать нужду в рабочем скоте и шерсти для тка­чества, а у все более специализировавшихся скотоводов возросла потребность в зерне и ремесленных изделиях.

Если одни группы отдавали предпочтение разведению скота, то другие при наличии особо благоприятных условий могли направить все силы на раз­витие рыболовства. Так, лабинза в Северо-Западном Заире с по­

мощью ряда технических усовершенствований добились высоких уловов, позволявших им не только обеспечивать рыбой себя и свои семьи, но и вести активный обмен с соседними земледель­цами. У баротсе (лози) Западной Замбии в зависимости от при­родной обстановки разные группы населения выращивали разные культурные растения, которые также служили предметом об­мена.

Вместе с тем в целом земледельцы, как правило, были способ­ны обеспечить себя пищей самостоятельно, и более важное зна­чение для них имел обмен ремесленными изделиями и сырьем для их производства. У тех же баротсе гончарством занимались прежде всего в речной долине, богатой подходящей глиной, а корзины и деревянную посуду изготовляли обитатели окраин­ных лесов. Кроме того, отдельные племена поставляли в обмен воск для починки деревянных изделий, металлические мотыги, топоры и копья, циновки, лодки-долбленки и т. д. А леле Заира в обмен на искусно выделанные ими ткани получали от соседей калебасы, керамику, железо, медь и растительные красители.

Носители производящего хозяйства вели также активный об­мен с охотниками, рыболовами и собирателями. Они поставляли им разные виды сельскохозяйственной продукции (зерно, скот и пр.) и ремесленные изделия (металлические, керамические, деревянные вещи и т. д.), получая взамен мясо диких животных, ягоды, мед, рыбу, древесину, целебные травы и т. д. Иногда этот обмен достигал таких масштабов, что большая часть материаль­ной культуры охотников и собирателей состояла из вещей ино­племенного происхождения, как это произошло у пигмеев мбути в Заире. Кое-где, получая от соседей железо, охотники и собира­тели учились сами обрабатывать его способом холодной ковки, что отмечено у хадзапи и пигмеев-бинга в Африке, пунанов Са­равака и т. д. В дальнейшем такие тесные отношения между охотниками-собирателями и земледельцами-скотоводами могли привести к превращению первых в особую ремесленную касту (кузнецы, кожевенники, плотники и пр.).

В качестве примеров таких каст назовем тумаль, йибир и мидган в Сомали, фуга в Юго-Западной Эфиопии, хаддад в Чаде.

Обмен пищей у высших охотников, рыболовов и собирателей имел свои специфические особенности. Так, у помо в Централь­ной Калифорнии каждая община в целом, как правило, сама обеспечивала себя пищей, но в силу географического положения некоторые виды пищевых ресурсов (определенные виды пресно­водной рыбы, лосось, желуди и пр.) она вынуждена была выме­нивать у соседей. Один-два раза в год обитатели внутренних районов отправлялись на побережье за дарами моря, а прибреж­ные жители время от времени уходили для обменных операций в глубь материка. Обменные пиры у помо устраивались особым образом, типичным для охотников и собирателей. Если общине

посчастливилось собрать высокий урожай желудей или добыть большой улов рыбы, она приглашала соседей для его дележа. При этом ожидалось, что соседи заплатят за гостеприимство со­ответствующим числом связок раковин, служивших здесь симво­лом богатства и высокого престижа и выполнявших роль своеоб­разного обменного эквивалента.

У индейцев северо-западного побережья Северной Америки обмен нередко имел иной характер. Здесь его вели не столько для получения пищевых ресурсов, сколько ради приобретения отдель­ных ремесленных изделий и сырья для производства (лодки, ци­новки, шкуры животных, медь и т. д.). Об интенсивном обмене, существовавшем в этих районах, свидетельствует распростране­ние особого торгового жаргона («чинук»).

Для получения ремесленных изделий в предклассовый период люди должны были обращаться к специалистам-мастерам, род­ственникам или неродственникам (соплеменникам или инопле­менникам). Как видно на примере леле Заира, мастера снабжали родственников продуктами своего труда в силу родственных обязательств за незначительную, чисто символическую плату. Так, за свое изделие мастер получал от родственников 1—2 куска материи, а от чужака — до 50—100 кусков. Это свидетельствует против уже упоминавшейся выше концепции «общинного ремес­ла».

В случае обмена между людьми, не состоявшими в родстве, на первый план выступали отношения партнерства, которые, как и прежде, являлись в предклассовый период характернейшей чер­той обмена. Наивысшей степени близости отношения партнерства достигали в побратимстве, связывающем людей узами псевдород­ства на всю жизнь. Чтобы стать побратимами, люди должны были совершить ряд особых обрядов. Например, у камба муж­чины, происходившие из разных родов, вначале обменивались да­рами (пивом, козами), а под конец полоскали горло из одного и того же сосуда и сосали кровь из порезов на руках друг у друга. С этих пор они обязаны были всю жизнь поддерживать друг дру­га и оказывать взаимную помощь, а их дети считали себя сиб- лингами. Несколько иной, но имевший те же последствия обряд осуществлялся между иноплеменниками, желавшими стать по- братимыми. Такие ^отношения имели особое значение в условиях участившегося межплеменного обмена, с одной стороны, и уси­лившихся военных столкновений, с другой.

Отношения партнерства позволяли вести обмен не только между отдельными людьми, время от времени навещавшими друг ДРУга, но и на крупных сборищах, которые посещались целыми общинами и племенными подразделениями, как это наблюдалось, например, на северо-западном побережье Северной Америки.

Вместе с тем, хотя и далеко не везде, в ряде ‘мест в пред­классовый период возникли примитивные рынки, где обмен вел­ся на иных условиях, вне зависимости от партнерства и каких бы

то ни было родственных обязательств. Такие рынки были извест­ны кое-где в Западной и Восточной Африке, куда в определенные дни недели со всей округи собирались люди, привозя на обмен зерно, скот и продукцию скотоводства, глиняные сосуды, железо, дрова, мед и т. д. Эти рынки возникали прежде всего на грани­цах разных географических зон или разных племен с особой хо­зяйственной специализацией. Здесь преобладал натуральный об­мен, часто не требовавший никаких обменных эквивалентов, хотя кое-где встречались такие эквиваленты с ограниченными функциями, о чем речь пойдет ниже.

Особый интерес представ­ляли рынки в металлургических районах, где люди вели обмен железной рудой, слитками металла, углем и т. д. В Восточной Африке на такие рынки сходилось до 4—5 тыс. человек.

Таким образом, тенденции, связанные с ведением самообеспе- чивающего хозяйства, продолжали в изучаемый период преобла­дать, и обмен пищей во многих местах играл еще второстепенную роль в жизнеобеспечивающей экономике, в особенности у земле­дельческого населения. Даже скот и сырье, способное служить для производства орудий труда, или сами эти орудия первона­чально часто использовались в обмене вовсе не для достижения каких-либо чисто утилитарных целей, а прежде всего из ритуаль­но-престижных соображений.

Ранее мы уже отмечали широкое распространение дарообме- на в эпоху позднеродовой общины 219. В тот период он был до­ступен всем общинникам и его основная роль заключалась в соз­дании и укреплении социальных связей, на которые можно было бы опереться в тяжелых жизненных ситуациях. Однако уже тогда преимущества от такой обменной сети постепенно начали получать в первую очередь лидеры, «большие люди», которые нередко прибирали к рукам организацию межобщинного и меж­племенного обмена или по крайней мере устанавливали над ним контроль. Расцвет этой системы и усиление ее престижного ас­пекта приходилось на предклассовый период, когда функция престижного обмена, выступавшего теперь, как правило, в фор­ме дальнего обмена сырьем или готовыми изделиями, несколько изменилась. Роль обмена как механизма установления социаль­ных связей, имевших теперь особое значение для социально-по- тестарной сферы, сохранилась. Однако наряду с этим особую самостоятельную ценность приобрели сами обмениваемые вещи: предметы роскоши, ритуальные изделия, символы статуса и т. д., постепенно приобретавшие функции сокровищ. Именно с созда­нием этих вещей, как мы пытались показать выше, в первую очередь и были связаны многие виды формировавшегося в ту пору ремесла.

В Европе такого рода обмен развивался еще в позднем неоли­те, и не случайно именно в ту эпоху отмечался расцвет крем­недобывающей промышленности.

Начиная с позднего неолита

кремень и другие виды сырья или готовые изделия распростра­нялись в Европе за сотни километров от мест своего залегания, причем чем далее, тем выше была их престижная ценность. Так, в мастерских Северной Ирландии, Шотландии, Уэльса и п-ова Корнуэлл изготовлялись особые церемониальные топоры, обмен которыми велся на всей территории Великобритании. В этой об­менной сети в ходу были и жадеитовые топоры, происходившие из Центральной Европы. Не меньшую ценность для поздненеоли­тических обитателей Великобритании представляли сосуды, из­готовленные из глины с п-ова Корнуэлл. Об особой церемониаль­ной и/или ритуальной роли этой керамики и кремневых топоров свидетельствует тот факт, что в процессе обмена они попадали в такие места, где имелись свои источники и кремня, и глины 220.

В Северной Европе в поздненеолитический период изготовля­лось множество кремневых топоров размерами от 15—20 до 50 см. Лишь более мелкие из них были приспособлены для рабо­ты, а самые крупные весом до 40 кг для этого, очевидно, не под­ходили. Интересно, что именно последние путешествовали на ог­ромные расстояния, обладая неутилитарной церемониальной функцией. Аналогичную роль в отличие от рабочих рубящих ору­дий играли так называемые «боевые топоры», широко распрост­раненные в самых разных культурах второй половины IV — пер­вой половины III (в III) тыс. до н. э. от Балкан до Польши. Во Франции шахты Граи-Пресиньи давали сырье для изготовле­ния ритуальных кинжалов, которые, как правило, использова­лись в качестве погребального инвентаря, причем в таких местах, где были свои неплохие месторождения кремня. Половина изве­стного числа этих кинжалов найдена в радиусе 300 км от шахт, 75% — в радиусе 350 км, а отдельные экземпляры удалось обна­ружить на расстоянии до 800 км.

Большой интерес в связи с поднятой темой представляют дан­ные о распространении рюгенского кремня в Северной Европе. В радиусе 200 км от рюгенских месторождений встречались толь­ко отходы от изготовления изделий из этого сырья, но самих изделий не было. В радиусе 200—400 км фиксировались находки кинжалов и топоров, а за пределами 400-километровой зоны встречались только топоры! Здесь, очевидно, речь идет об особен­ностях обмена церемониальными изделиями между разными группами населения.

Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что с помощью обмена люди стремились получить прежде всего какие-либо ред­кие вещи или труднодоступное сырье. При этом они преследова­ли явно не утилитарные цели, так как интересы пх хозяйства вполне могли удовлетворяться местными источниками сырья и местными изделиями. Если обмен таких пород камня, как базальт, трахит и жадеит, на кремень, осуществлявшийся в раннем неоли­те по Рейну между некоторыми территориями Бельгии и ФРГ,

можно объяснить хозяйственными целями, то для обмена обсиди­ана на кремень, установившегося в позднем неолите между Юж­ной Польшей, с одной стороны, и Северной Венгрией и Словаки­ей, с другой, требовались, очевидно, иные стимулы 22l.

О возрастании престижной ценности вещей, привезенных из­далека, говорят следующие факты. В энеолите из Северной Ита­лии на юг на расстояние до 650 км распространялись топоры из зеленого камня, причем чем дальше было расстояние, тем меньше были размеры изделий, зато росло их престижное значение, так как никаких следов работы на них не фиксировалось. В двух слу­чаях облик этих топоров был таков, будто их носили в качестве украшений. Зато во всех районах, куда эти топоры попадали, для хозяйственных надобностей население использовало обычные то­поры из местных пород камня. Аналогичная картина выявилась при изучении находок обсидиана, происходившего с островов Пальмарола и Липари (Южная Италия) и достигавшего Цент­ральной Италии. На обсидиановых пластинах, обнаруженных в наиболее удаленных районах, почти не фиксировалось следов ра­боты.

Помимо каменных орудий в качестве предмета высокой пре­стижной ценности в Италии с середины IV (конца IV) тыс. до н. э. широко использовалась импортная декоративная керами­ка, тогда как для домашних нужд люди повсюду изготавливали грубые лепные сосуды на месте. Обмен ценными сосудами велся не только между носителями разных культур в самой Италии, но даже между обитателями итальянского и восточного побережий Адриатического моря. О церемониальном назначении этой посуды говорит, в частности, тот факт, что в ней нельзя было держать жидкость, а при мытье ее узоры легко смывались 222.

Не менее поучительной представляется история обмена при­балтийским янтарем в позднепервобытный период. Начало ис­пользования янтаря для обмена в Дании датируется второй поло­виной IV —первой половиной III (III) тыс. до н. э., когда наря­ду с кремневыми топорами он функционировал здесь в сфере престижных отношений. Более ранние находки янтаря концент­рировались в Западной Дании, где располагались его месторож­дения, однако со временем его крупные скопления появились в мегалитических могилах Восточной Дании. Последнее свидетельст­вует о росте интереса к нему со стороны формировавшейся знати.

До середины III (начала II) тыс. до н. э. ареал янтарных на­ходок не выходил за пределы побережий Балтийского и Северно­го морей. Однако во второй половине III — начале II (первой половине II) тыс. до н. э. в престижно-социальной сфере здесь произошли существенные изменения, отразившиеся и на харак­тере обмена, рамки которого значительно расширились. Распрост­ранение янтаря в Южной Прибалтике прекратилось, зато он ши­

роко встречался в знатных погребениях Бретани, Южной Велико­британии, Франции, ФРГ, ГДР, Польши, Центральной Греции. А в Дании появилась бронза, сменившая янтарь в качестве пред­метов роскоши и показателя престижа. Вплоть до второй полови­ны I тыс. до н. э. именно ее, а не янтарь, клали в качестве погребального инвентаря в богатые могилы. Таким образом, влия­ние и внешние связи прибалтийской знати в течение второй по­ловины III—II (II) тыс. до н. э. значительно расширились, и благодаря им она могла взамен янтаря, мехов и других изделий получать с юга ценные металлические предметы 223.

Возникновение металлургии поначалу не привело к каким- либо принципиальным изменениям в характере поздненеолитиче­ского обмена. Металлические изделия лишь дополняли набор пре­стижных ценностей, а кое-где и сменили прежние символы стату­са и богатства. Так, наряду с каменными топорами или вместо них с территории Балкан по соседним районам вплоть до Юж­ной Польши и Молдавии во второй половине V — первой полови­ны IV (в IV) тыс. до н. э. стали широко распространяться мед­ные топоры 224.

С появлением металлургии произошли и некоторые изменения в темпах развития разных территорий. Крупные металлургиче­ские центры стремительно обогащались, что привело здесь к уско­рению процессов социальной и имущественной дифференциации. Об этом свидетельствует изучение богатейшего для своего време­ни варненского некрополя в Северо-Восточной Болгарии.

Правда, в некоторых районах металлические изделия далеко не сразу вытеснили традиционные престижные ценности. Напри­мер, если в энеолите кремневые и обсидиановые ритуальные из­делия распространялись по всей Италии, то металл из месторож­дений Центральной Италии не выходил за пределы ареала ради­усом 100—150 км.

Но в целом металлические изделия, как правило, служили для обмена на какие-либо редкие нужные вещи. Так, скотоводы нанди Кении на металлические вещи выменивали у охотников доробо мед и плетеные изделия; саката Конго использовали железные и медные вещи для обмена с соседями на соль и предметы роско­ши; хайя Танзании в XIX в. поставляли железо в раннеклассовые общества Буньоро, Буганду, Анколе в обмен на слоновую кость, а в предшествующее время аналогичным способом получали скот и соль; кузнецы чагга специально для обмена выковывали высококачественные наконечники копий и т. д.225 Все это при­водило к тому, что слитки и изделия из металла со временем начали использовать в качестве «первобытных денег».

Первоначально в качестве обменного эквивалента и для раз­ного рода выплат, в том числе брачного выкупа, у разных наро­дов использовались самые разнообразные вещи. Чаще всего, как отмечал уже Ф. Энгельс 228, таким эквивалентом служил скот,

причем в этом качестве он использовался кое-где даже у тех па­родов, которые уже знали и медь, и железо (например, козы у камба и кикуйю в Кении^ У других народов в той же функции могли применяться каменные топоры, раковины, бруски соли и т. д. Очень часто для разных обменов использовались разные эквиваленты. Например, у апатани Северо-Восточной Индии глав­ным обменным эквивалентом служил митхеи (гаял), наряду с ним в этом качестве использовались свиньи и другие домашние животные, тибетские бронзовые мечи и куски материи. Крупные земельные участки продавались здесь только за митхепов. Так, заливной рисоводческий участок размером 0,6-0,8 га стоил от 20 до 50 митхенов, рисовая терраса в 0,2 га — 10 митхепов и бо­лее, бамбуковая роща в зависимости от ее местоположения — 0,5 митхена. Но огород можно было купить за 1 свинью или 1 тибетский меч или 3—4 куска материи. Таким образом, жиз­ненно важные земельные участки продавались здесь только за митхенов, но для покупки менее ценных вещей можно было ис­пользовать и другие эквиваленты. То же наблюдалось у хайнань­ских ли, где земли и повозки оценивались только буйволами, а земледельческие орудия и ремесленные изделия — корзинами риса, хотя и здесь четких «цен» еще не сложилось 227.

В позднем неолите, энеолите и бронзовом веке «денежные эк­виваленты» разного облика встречались и в Европе. Например, в энеолите Болгарии эту функцию могли иметь раковины спон- дилуса, денталии, кардиум, бусы из кварца, охра, сосуды и т. д. В энеолитической Испании ту же роль могли играть морские раковины, которые встречались на расстоянии до 100 км от по­бережья, причем в Куэва-де-лос-Тойос был обнаружен горшок с этими раковинами на разной стадии обработки. В позднем неоли­те в Северной Европе в качестве «денег» могли использоваться каменные топоры и кинжалы, клады которых известны в Скан­динавии. В некоторых районах Центральной Европы ту же функ­цию могли играть бруски соли и т. д. Даже в раннеклассовых обществах раковины могли сохранить эту функцию, как это про­изошло в государстве Конго. Там женщины о. Луанда обязаны были собирать на побережье океана раковины нзимбу, которые учитывались особыми чиновниками и предоставлялись в моно­польное распоряжение царя.

Вместе с тем с появлением металла и изготовлением из него престижных изделий последние кое-где брали на себя роль «пер­вобытных денег». Для этого, например, могли служить нанизан­ные на шнуры медные бусины, обнаруженные в ареале культуры кортайо в Швейцарии. То же, возможно, относится к сделанным в Бретани втульчатым топорам, хорошо известным в кладах позднего бронзового века от Южной Франции до Дании и Ир­ландии 228. А в Великобритании в раннем железном веке для торговых сделок использовались железные пластины.

Металлические обменные эквиваленты, их функции и история возникновения довольно хорошо изучены сейчас в Центральной и Южной Африке. На юге Африки медеплавильное производство о ранней поры обслуживало престижную сферу культуры: метал­лические браслеты, бусы и слитки распространялись за сотни ки­лометров от мест своего изготовления. К рубежу I—II тыс. н. э. медные слитки приобрели стандартную форму и стали, видимо, регулярно использоваться в качестве обменного эквивалента и символа высокого статуса. Во всяком случае, в XIV—XV вв. и. э. они были уже хорошо известны во многих районах Замбии и встречались, в частности, в очень богатых могилах. Наряду с ними в качестве обменного эквивалента здесь в это время функ­ционировали деревянные стержни, обвитые медной проволокой стандартной длины. В недавнем прошлом крестовидные слитки меди широко применялись для обмена в Центральной Африке, причем кое-где у них уже имелась устойчивая цена. Так, в бога­том медыо районе Северо-Западной Замбии у ндембу за 100 кре­стов можно было купить 1 слоновый бивень, а за 150 — рабыню. При удалении от этого центра ценность крестов возрастала: у олемба за невесту отдавали 8 крестов, у куба бивень стоил 5 крестов, а у леле за 1 крест можно было купить раба. У сото Трансвааля обменным эквивалентом служили не только медные изделия, но и такой земледельческий инвентарь, как железные мотыги. При этом 30 медных стержней (марале) по ценности были приравнены к 55 железным мотыгам, или 1 слоновому бив­ню, или 8—10 головам крупного рогатого скота 229.

Кем и как осуществлялся обмен престижными ценностями в предклассовых обществах? Одно время В. Г. Чайлдом, а вслед за ним и некоторыми другими авторами развивалась гипотеза об очень раннем появлении специальных торговцев — едва ли не на заре бронзового века. Отдельные исследователи и сейчас склонны приписывать именно их деятельности рассмотренные выше при­меры дальнего обмена. В частности, с ними пытались связывать обмен янтарем, фаянсовыми бусами и другими престижными цен­ностями в Северной и Центральной Европе. Между тем новейшие данные как будто не подтверждают эту идею. В настоящее время удалось выявить ряд промежуточных центров, служивших пере­валочными пунктами в посредническом обмене. Время от времени пути обмена изменялись, и роль таких центров не была постоян­ной. Так, во второй четверти II (середине II) тыс. до н. э. знать Западной Дании импортировала много ценных изделий с юга ФРГ. При этом важную роль в посредническом обмене играли районы устья Эльбы и Шлезвиг-Гольштейна, откуда импортные вещи направлялиь не только в полуостровную Данию, но и в Зеландию. В конце II тыс. до н. э. более важный центр посред­нического обмена возник в Мекленбурге. Местная знать, взяв­шая под свой контроль обмен между югом и севером, основное

число импортных ценностей направляла теперь в Восточную Да­нию и Южную Швецию, причем на рубеже II—I тыс. до н. э. большую роль в этом обмене начали играть морские средства со­общения, связывающие Восточную Данию с устьем Одера 230. О том, что в ранний период обмена вещи курсировали на дальние расстояния при помощи многочисленных посредников, свидетель­ствует и отмеченный выше факт уменьшения веса и размера ри­туальных топоров в зависимости от расстояния.

Механизм оборота престижных ценностей хорошо виден на примере центральноамериканских вождеств, которые детально ис­следовала М. Хелмс231. Для повышения своего престижа и вла­сти вождям и знати там требовалось иметь много редких не­утилитарных вещей — золота, жемчуга, тканей и т. д. Главным средством их получения было участие в дальнем посредническом обмене, цепочки которого растягивались порой на многие сотни километров. Вожди, чьи территории располагались в стороне от основных артерий обмена, нередко вели войны, стремясь захватить их главные узлы. Другими способами улучшения своего положе­ния были династические браки, «партнерство» и т. д. Иногда для усиления притока редких импортных изделий вожди внутренних районов стимулировали расширение добычи каких-либо особых ресурсов, имевшихся на их территории. Например, из ряда внут­ренних районов в обмен на продукцию ремесла поступало сырое золото; вожди островов Панамского залива поставляли жемчуг, а на побережье Карета добывались красивые морские раковины. Некоторые группы специально для обмена производили гамаки и ткани, оружие и керамические изделия, а на тихоокеанском побережье люди занимались выпариванием соли. Из окраинных районов все эти предметы поступали в расположенные на глав­ных путях обмена вождества и там перераспределялись. Этот об­мен имел ярко выраженный престижный характер и преследовал прежде всего политические цели. Более вовлеченные в обмен вожди центральных районов сосредоточивали больше престижно­го богатства и были окружены наибольшим числом сторонников, а периферийные вожди попадали в ту или иную зависимость от первых.

Оценивая роль этого обмена, следует иметь в виду прежде все­го его глубокое престижное, символическое значение. Индейцы Центральной Америки верили в особую сверхъестественную силу, которой разные люди якобы наделялись в разной степени. Вели­чина этой силы внешне выражалась в таланте и способностях человека. В частности, успешное ведение обмена доказывало особое могущество вождя. И именно эту силу должны были изо­бражать и символизировать подлежавшие обмену редкие пре­стижные вещи: золотые украшения, полихромная керамика, рез­ные деревянные, костяные и каменные изделия, ткани с символи­ческими узорами и т. д.

Помимо посреднического обмена в Центральной Америке и, видимо, в других районах мира имелся и иной способ получения престижных вещей. Для получения специальных знаний юноши, претендовавшие на должность вождя, предпринимали далекие путешествия с целью обучения у прославленных вождей, причем чем дальше им приходилось путешествовать, тем больший вес в глазах населения имели добытые этим путем знания. За обучение юноши платили не только личным трудом, но и определенными ценностями: золотом, жемчугом, тканями и т. д. Со своей сторо­ны и учителя могли дарить способным ученикам особые украше­ния. В данном случае циркуляция престижных вещей между от­даленными районами отнюдь не являлась результатом деятельно­сти каких-либо специальных торговцев, а была побочным результатом престижно-социальных отношений.

Рассмотренный престижный обмен неизбежно вел к тому, что некоторые вещи, доступные прежде всем общинникам, со време­нем приобретали высокую символическую ценность и начинали скапливаться в руках вождей и знати. Этот процесс удалось де­тально проследить на примере обмена обсидианом в Передней Азии. Если в раннем неолите распространение обсидиана было подчинено закону нормального распределения, т. е. его количест­во в первобытных поселках прогрессивно убывало с удалением от мест его добычи, то в позднем неолите и энеолите картина резко изменилась. Теперь находки обсидиана концентрировались в ос­новном в крупных поселках, независимо от их расстояния от его источников, а в мелких поселках он встречался редко или вообще отсутствовал. Все это свидетельствует об исчезновении первобыт­ного равенства и о выделении вождеских центров, которые взяли под свой контроль обмен престижными изделиями 232. Явление того же рода фиксировалось на Балканах, где в богатых энеоли- тических могильниках было обнаружено огромное число раковин спондилус, происходивших из Эгеиды, хотя в последней эти на­ходки встречались много реже. То же самое отмечалось в бронзо­вом веке в Центральной и Северной Европе.

Таким образом, на протяжении значительной части предклас- сового периода обмен, в том числе и довольно сложный, произво­дился без участия каких-либо специальных торговцев. Встает во­прос, когда произошло их выделение из основной массы населе­ния. С этой точки зрения большое значение имеет изучение печатей, известных с глубокой первобытности. Керамические и каменные печати-штампы появились в Передней Азии еще в VIII—-VII (VII—VI) тыс. до н. э. (Телль-Абу-Хурейра, Джармо, Чатал-Гуюк, Ярым-Тепе I). На Балканах они ведут свою исто­рию также с неолита. В позднем неолите пуговицевидные печа­ти начали распространяться в Леванте, а с первой половины IV (второй половины IV) тыс. до н. э. печати-штампы широко ис­пользовались от Египта до Южной Туркмении. Всегда ли эти из­

делия играли роль знаков собственности? Очевидно, нет. По-ви­димому, правы те специалисты, которые связывают их первона­чальную функцию с ритуалом и магией и видят в древнейших из них амулеты-обереги. Видимо, именно поэтому наиболее ран­ние из этих изделий служили для нанесения узоров на тело, для украшения посуды, для нанесения орнаментов на ткани, кожа­ные и деревянные изделия и т. д. Косвенно на это указывает тот факт, что в Южной Туркмении и в Иране печати-штампы встречались прежде всего в могилах женщин-мастериц. Да и древнеегипетские вельможи еще в начале III тыс. до н. э. про­должали носить их в качестве амулетов 233.

Очевидно, об использовании этих печатей как знаков соб­ственности можно говорить лишь с той поры, когда их оттиски появились на каких-либо ценных вещах, предназначенных для обмена, и когда возникли пломбы-запоры на помещениях. Кар­тина становления и развития знаков собственности была деталь­но прослежена в Юго-Западном Иране, где в предклассовый пе­риод было известно два рода оттисков печатей на глине: плом­бы-запоры на глиняных сосудах, корзинах и дверях особых помещений, а также пломбы на посылках с товарами. Детальное изучение печатей и их оттисков помогло обнаружить и особенно­сти обмена в Сузиане начиная с середины V (конца V) тыс. до н. э. Было выяснено, что в самих Сузах, являвшихся круп­ным вождеским центром, встречались и печати, и их оттиски, а в окружающих маленьких поселках — только печати. Сопоставле­ние печатей и их оттисков показало, что посылки с продуктами направлялись только из мелких поселков в Сузы, а не наобо­рот234. В данном случае речь шла скорее всего о налаженной системе налогообложения, однако косвенно эти данные свидетель­ствуют также о становлении настоящей торговли.

И действительно, к первой половине IV (к второй половине IV) тыс. до н. э. относятся неопровержимые факты того, что об­менные отношения в Передней Азии уже переросли рамки при­митивного дарообмена. Именно в этот период здесь широко рас­пространились глиняные шары-«посылки», заполненные разно­образными миниатюрными глиняными изделиями, призванными фиксировать количество и качество посланных товаров. В настоя­щее время в Иране, Ираке, Израиле, Сирии и Саудовской Аравии известно уже более 300 таких шаров с метками торговцев, остав­ленными на их внешней поверхности с помощью специальных пе­чатей. Помимо торговых, эти шары могли выполнять и другие функции: с их помощью могли учитывать долги и налоги, фик­сировать продажу земельных участков и т. д. Не случайно та­кие шары встречались иногда в царских архивах 235. К периоду их бытования относится и появление семитского термина «тамка- ра» (торговец), который был со временем заимствован древней- шими шумерами.

К сожалению, мы еще плохо знаем образ жизни ранних тор­говцев. Неизвестно, в частности, в какой степени его определяла именно торговля и насколько она была оторвана от остальных за­нятий (земледелия, скотоводства, ремесла и т. д.). Однако в кон­це предклассовой эпохи торговцы, очевидно, представляли уже от­четливо выделившуюся прослойку, так как в начале III тыс. до н. э. целые общины месопотамских торговцев обитали уже в некоторых поселках Ирана (Годин-Тепе) и Северной Сирии (Телль-Брак). Интересно, что и в этот период они торговали главным образом предметами роскоши, обслуживая храмы, ца­рей и знать, не забывая при этом и своих выгод. Так постепен­но на закате предклассового общества вызревало третье, по сло­вам Ф. Энгельса 236, свойственное лишь цивилизации крупное общественное разделение труда.

В силу неравномерности общественного развития престижный обмен связывал не только общества равной экономической мощи, но и типологически несходные общества. В этом случае обмени­вавшиеся стороны могли преследовать совершенно разные цели. Однако итогом таких обменных отношений нередко было ускоре­ние развития более отсталого общества. Так, энеолитические группы Южной Испании еще во второй половине IV — первой половине III (III) тыс. до н. э. установили активные контакты с более отсталыми охотниками, рыболовами и собирателями Се­веро-Западной Африки. Они получали оттуда слоновую кость и скорлупу страусовых яиц, поставляя в обмен янтарь, агат, изящ­ные глиняные сосуды и другие редкие изделия. В результате в третьей четверти III (начале II) тыс. до н. э. на территории Ма­рокко началось социальное расслоение и появились богатые по­гребения. Аналогичные процессы ускоренного социального разви­тия в условиях интенсивного обмена наблюдались и в других районах Африки, контактировавших с раннеклассовыми общест­вами. При этом закономерности эволюции обмена там могли быть иными. В частности, в этих случаях иногда довольно райо начи­нали выделяться группы торговцев, а иногда торговлей начинали заниматься целые этносы, внутреннее развитие которых еще не создавало условий для сколько-нибудь существенной социально- экономической дифференциации 237.

<< | >>
Источник: Бромлей Ю.В.. История первобытного общества. Эпоха классообразования. Том 3. М.: Наука,1988.— 568 с.. 1988

Еще по теме Обмен и его особенности в предклассовых обществах:

  1. § 1. Апеннинский полуостров; его географические особенности.
  2. (12) Становление индустриального общества в России: общее и особенное.
  3. 26. Российский бонапартизм и его особенности. Реформы П. А. Столыпина.
  4. ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ. СОЦИАЛЬНО-КЛАССОВАЯ СТРУКТУРА РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА В КОНЦЕ 19-НАЧАЛЕ 20 ВЕКА.
  5. 9. Политическое объединение русских земель вокруг Москвы и его особенности. Причины возвышения Москвы.
  6. 46. Особенности политического развития в 2000-2011 гг. Выделите основные этапы, раскройте содержании е выражения «укрепление позиций государства в обществе. Насколько продвинулась реформа судебной системы в последние годы?
  7. 49.Черты развития российского федерализма в 2000-2011гг. Что представляет собой российский федерализм сегодня и каковы его особенности?
  8. 2. Образование и развитие Древнерусского гос-ва,его обществ. И полит. Строй. Первые князья Др.Руси, их внутренн. и внешн. Политика. Договоры Руси с Византией. Научн. Версии происхожд. Династии Рюриковичей
  9. 16: Особенности политического развития ключевых стран на рубеже 20-21 вв. Назовите спектр политических сил, который сложился в последние десятилетия в западном обществе. Почему, на ваш взгляд, в ряде стран на место левых приходят неоконсервативные силы? Обоснуйте свое видение проблемы.
  10. 40. Эволюция социальной структуры постсоветского общества. Приведите примеры социального расслоения российского общества. Назовите последствия этого расслоения. Охарактеризуйте основные социальные группы российского общества: элита, средний класс, бедные.
  11. 56. Послевоенное развитие страны 1945-1953. Обострение международных отношений и начало *Холодной войны*. Созд. социалист.лагеря и борьбы 2х систем. Четвертый пятилетний план восстановл. и развития экономики СССР, его итоги. Духовная жизнь советского общества. Продолжение полит.репрессий
  12. § 3. Царь Хаммураби, его управление и его законы.
  13. ТЯЖЕЛОЕ ВНЕШНЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ РИМА В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО НЕЗАВИСИМОСТИ (500—350 гг. до н. э.) ВОЕНИЗАЦИЯ ЕГО БЫТА И СТРОЯ