Общественные отношения и организация общества

Социально-экономические отношения. Для производственной деятельности людей раннепервобытной общины был характерен вы- •сокий уровень коллективизма. Индивидуально или небольшой груп­пой было невозможно ни убить примитивным оружием мамонта, шерстистого носорога или другое крупное животное, ни загнать к -обрыву стадо лошадей или других животных среднего размера и сра­зу убить много особей.

В мезолите охота на отдельных некрупных животных индивиду­

ально или небольшой группой охотников приобрела заметное значе­ние в хозяйстве. Такое положение сохранялось и в неолите. Но это не означало прекращения загонных охот с участием большого числа людей. Как свидетельствуют данные этнографии, еще несколько сто­летий назад, а в некоторых районах до XX в., крупные загонные охо­ты широко практиковались племенами охотников и собирателей раз­личных регионов земного шара: нганасанами Сибирского Севера, аме­риканскими эскимосами, индейцами южноамериканского Чако, буш­менами Южной Африки. В таких охотах принимали участие или од­на, или несколько соседских общин. Били животных мужчины, а роль загонщиков, например у американских эскимосов, выполняли жен­щины и дети ¹⁹⁷.

Широкая кооперация труда была непременным условием при мно­гих видах рыбной ловли, которая, как отмечалось выше, приобрела большое значение в хозяйстве раннепервобытной общины со времени мезолита. Из археологических данных известно, что в эту эпоху в Ев­ропе для ловли рыбы применялись различные ловушки. Из этногра­фии известно, что лов рыбы с помощью плетеных ловушек или отра­вы был общинным делом, скажем, для амазонских индейцев или мно­гих индейских и эскимосских племен Канадского Севера ¹⁹⁸.

Коллективные охоты, ловля рыбы с участием всей общины — муж­чин, женщин, детей не исключали индивидуальных форм промысло­вой деятельности.

По-видимому, первоначально вся добыча, полученная в результате как коллективной, так и индивидуальной охоты и рыболовства, по­треблялась совместно всеми членами общины. Такая форма потреб­ления существовала очень длительный исторический период, и в районах со скудными природными ресурсами дожила у некоторых племен охотников и собирателей до XX в. Так, у эскимосов-уткухик- ялингмиут, одного из территориальных подразделений нетсиликов_г по словам К. Расмуссена, «люди стойбища жили летом и зимой в со­стоянии столь ярко выраженного коммунизма, что не было даже ни­каких особых охотничьих долей. Все трапезы совершались совместна, как только было убито какое-либо животное, хотя мужчины всегда ели отдельно от женщин» ²⁰⁰. У полярных эскимосов Гренландии пи­ща также не только была общей собственностью, но и потреблялась, как правило, совместно²⁰¹. Эта древнейшая форма распределения пи­щи сохранилась почти до наших дней только у тех групп эскимосов, чья производственная деятельность была наименее эффективной из-

за скудости пищевых ресурсов района, примитивности орудий или со­четания обоих этих факторов.

В некоторых случаях обычай совместного потребления пищи со­хранялся у племен, сочетавших присваивающее с примитивным про­изводящим хозяйством, и это, как считает Ю. И. Семенов, «позволяет привлекать для реконструкции начальной формы производственных отношений материалы по народам не только с присваивающим, но и производящим хозяством» ²⁰².

Исторически более поздним представляется порядок, когда пища потреблялась совместно всей общиной лишь при особых обстоятель­ствах (в случае голода), в обычное же время добыча распределя­лась между всеми членами общины посредством системы охотничьих долей. Такому распределению подлежала добыча и от коллективной, и от индивидуальной охоты и рыбной ловли, и свою долю наряду с другими членами общины получали лица, не участвовавшие в про­изводственной деятельности: старики, инвалиды и т. д. На этом этапе развития форм собственности и распределения, как и на предшест­вовавшем ему, охотничья добыча еще не стала собственностью охот­ника или группы охотников, что нашло отражение в сознании.

fy собственно нетсиликов человек, отправляясь на промысел, ни­когда не говорил: «Я пошел за тюленем», а говорил вместо этого: «Пошел попытаться достать охотничью долю» ²⁰⁴. Доля самого охот­ника у нетсиликов была настолько мала, что зачастую было выгод­нее получить долю от чужой добычи, чем убить зверя самому. Фак­тически даже при индивидуальной охоте охотник добывал мясо не только для своей семьи, но для всего стойбища. Его труд был части­цей общественного труда членов его общины.

У коряков Дальнего Востока в конце XIX в. мясо добытых тю­леней делилось между всеми жителями поселка, в том числе и теми, кто по болезни или иным причинам не участвовал в охоте ²⁰⁵.

Сходные нормы распределения охотничьей добычи зафиксирова­ны не только у охотников Севера, но и в охотничьих племенах дру­гих областей земного шара.

Например, у ягуа восточного Перу при коллективной общинной охоте на пекари, оленей, тапиров, если убито много животных, каж­дый охотник получает по одному животному. Если добыча не столь велика, то она делится по числу едоков в каждой парной семье об­щины.

У сиуси Колумбии охотник, убивший в результате индивидуаль­ной охоты тапира, пекари, оленя или любое другое крупное живот­ное, отдает свою добычу старейшине, который делит ее между жи­вущими в общинном жилище парными семьями ²⁰⁷.

Формы распределения охотничьей добычи, учитывающие в пер­вую очередь потребность всех членов общины в пище, а не степень их участия в охоте, зафиксированы этнографами у многих племен Америки, Австралии, Африки и других регионов ²⁰¾

По сравнению с обязательным разделом всей добычи от коллек­тивной и индивидуальной охоты и рыбной ловли между всеми жите­лями селения, членами одной общины более поздними являются нормы, согласно которым такому обязательному разделу подлежала лишь продукция коллективной охоты, а добыча от индивидуальной охоты лишь частично шла в раздел, или когда добыча даже от кол­лективной охоты делилась прежде всего между присутствующими и лишь в особых случаях — между всеми членами общины.

, У разных племен земного шара существует много различных норм частичного раздела добычи. Стадиально их, видимо, можно· объединить в одну группу форм собственности и распределения, в третий этап развития этих форм. Так, у эскимосов Аляски, где про­изводительные силы и производственные отношения достигли более* высокого уровня, чем у эскимосов Канады, благодаря более благо­приятной экологической обстановке, а также развитому обмену о высшими рыболовами и охотниками северо-западного побережья Америки (тлинкитами, хайда, цимшиан) и чукчами нормы распре­деления дальше ушли от первобытного равенства, чем, скажем, у нетсиликов Канады: даже зимой, когда ощущалась нехватка пищи, только половина тюленя делилась на доли, а другая оставалась до­бывшему его охотнику.

С развитием форм собственности и распределения начинается и экономическое выделение в общине отдельных ДОМОХОЗЯЙСТВ. Напри­мер» У чугачей Аляски обитатели дома обычно и охотились и ели вместе и, за исключением случаев голода, не делили свою добычу с Другими домохозяйствами общины. И у некоторых других групп американских эскимосов пойманный тюлень обычно делился между членами домохозяйства, состоявшего из родителей с женатыми^

сыновьями или замужними дочерьми, и только при нехватке пищи добычу делили между всеми общинниками²¹¹. Экономическое выде­ление домохозяйств в пределах общины — характерное явление для ранних земледельцев, и думается, что и у охотников оно знаменует собой переход от ранне- к позднепервобытной общине.

Формой распределения, расшатывавшей общинную собственность на пищу, являлся и практиковавшийся .некоторыми племенами Аме­риканского Севера порядок, согласно которому родители решали, что их сыновья, став взрослыми, дэ тех пор, пока они будут жить в од­ном стойбище и, следовательно, принадлежать к одной общине, бу­дут давать друг другу определенные части убитых ими тюленей. И отцы мальчиков, заключив такое соглашение, сразу же начинали давать друг другу обусловленные части добычи. Так возникали дли­тельные внутриобщинные межсемейные экономические связи.

Весьма не просто соотнести этапы в развитии форм собственно­сти на пищу с этапами развития первобытной общины. Думается, что без особого риска ошибиться можно считать совместное потреб­ление пищи характерной чертой раннепервобытных общин верхнего палеолита, а для некоторых этнографических групп, живших в экст­ремальных условиях,— также мезолита и даже раннего неолита. Не вызывает большого сомнения и то, что наиболее поздний из рассмот­ренных порядков распределения пищи, когда оно совершалось в ос­новном в пределах домохозяйства, а не всей общины, появляется на этапе перехода от ранне- к позднепервобытной общине, т. е. у тех групп охотников, собирателей и рыболовов, которых можно отнести к типу высших охотников, собирателей и рыболовов или считать приближающимися к этому типу. Различные же формы распреде­ления продукции охоты и рыболовства посредством охотничьих до­лей, сначала от коллективного и индивидуального, позднее — только от коллективного промысла, скорее всего отражают постепенное вы­зревание в раннепервобытной общине производственных отношений, присущих ее наследнику — позднепервобытной общине высших охотников и собирателей и ранних земледельцев.

Кроме пищи, у людей верхнего палеолита и мезолита были и другие объекты собственности. В литературе часто встречается ут­верждение, что главным объектом собственности в эпоху раннепер­вобытной общины была промысловая территория с ее природными ресурсами. В обоснование его делаются ссылки как на территори­альность зоологических объединений у животных, в частности обезь­ян, с одной стороны, так и на наличие собственности на территорию

у этнографических групп охотников, собирателей и рыболовов но­вого времени — с другой ²¹³.

И тот, и другой аргументы, на наш взгляд, далеко не бесспор­ны. У животных территориальность может наличествовать или от­сутствовать в зависимости от вида животного и, по-видимому, так­же конкретной экологической обстановки. Например, территориаль­ность есть у волков, но ее нет у гиеновых собак. У антропоидов — горилл, шимпанзе — зоны, осваиваемые отдельными стадами, нередко перекрывают друг друга. Известны также случаи, когда не­сколько стад шимпанзе временно кормятся на одной территории. Поэтому нет оснований для иногда встречающихся в литературе ут­верждений, что территориальность — это биологическое свойство, унаследованное объединениями древнейших людей от зоологических объединений животных, а затем воспринятое коллективами охотни­ков и собирателей палеолита и неолита.

Но, может быть, собственность на территорию возникает как не­пременный элемент производственных отношений в ходе историче­ского развития обществ охотников, собирателей и рыболовов? Ста­новление собственности на угодья в этих обществах действительно происходит, но повсеместно собственность на землю возникает, ви­димо, лишь с переходом от присваивающего хозяйства к произво­дящему или хозяйству высших охотников и рыболовов, т. е. с пере­ходом от ранне- к позднепервобытной общине.

⅛ У многих этнографических групп низших охотников и собира­телей существовала собственность на промысловую территорию, пле­менная или общинная. Так обстояло дело, например, у всех или большей части племен аборигенов Австралии, у эскимосов Аляски и ряда других этнографических групп. Однако этнографии известны также охотники и собиратели различных регионов земного шара, у которых отсутствовали какие-либо формы собственности на осваи­ваемую территорию. По данным многих исследователей (К. Биркет- Смита, Э. Хокса, В. Тальбицера), которые дополняют и подтвержда­ют друг друга, никаких форм собственности на территорию не было у эскимосов Канадского севера, Лабрадора, Восточной Гренландии. По выражению К. Биркет-Смита, «промысловые угодья являются собственностью всех и никого, res nullius, на которые не может пре­тендовать даже племя». Промысловые угодья на суше и на море сво­бодны для всех. Не являются собственностью коллектива или отдель­ного человека также другие ценимые эскимосами природные ресур­сы: залежи мыльного камня, лес-плавник и т. д.²¹⁴Характерно, что собственности на территорию не было именно у канадских и восточ­ногренландских эскимосов, живших в областях с неблагоприятной экологической обстановкой, имевших значительно более низкие, чем у эскимосов Аляски, производительность труда и плотность населе­ния. Совсем в другой области земного шара — в Экваториальной Аф­рике из двух этнографических групп охотников (мбути и ик) собст­венность на территорию была отчетливо выражена у мбути, которые

имели более высокую производительность труда, чем ик, и осваивали в расчете на одного человека меньшую площадь²¹⁵. Не было собст­венности на территорию у хадза, охотников и собирателей Восточ­ной Африки ²¹⁶.

Нам думается, что для охотников и собирателей верхнего палео­лита и мезолита какие-либо формы _# собственности на территорию были менее характерны, чем для низших охотников и собирателей этнографической современности. В новое время эти группы сохра­нялись лишь в маргинальных областях ойкумены, по большей части испытывали территориальное давление со стороны европейских ко­лонизаторов или более развитых соседей (земледельцев, скотоводов, высших охотников) ліз числа коренного населения Африки, Амери­ки и других регионов/

В эпоху верхнего палеолита, а также в несколько меньшей ме­ре — мезолита картина была иной. При всем различии имеющихся для этих эпох оценок численности населения ни у кого не вызывает сомнения, что она была мала. На огромных пространствах жило лишь по несколько тысяч человек. Таким, по одной из оценок, было, например, население Австралии. За исключением некоторых обла­стей с ранним возникновением производящего хозяйства, общины охотников и собирателей не были оттеснены давлением своих бо­лее развитых и имевших большую плотность населения соседей.. На то, что общины верхнего палеолита осваивали очень большие пло­щади, указывают данные археологии. Например, мезинская верхне­палеолитическая община охотников на мамонта численностью около 50 человек осваивала 750 кв. км²¹⁷. Мезолитическая община Стар- Карр, состоявшая в среднем из 25 человек, зимой охотилась на пло­щади в 500 кв. км²¹⁸. Летом, ведя бродячий образ жизни, она, воз­можно, имела еще большие угодья.

(^ля оценки размеров промысловых угодий раннепервобытных об­щин мезолита и раннего неолита большое значение имеют этногра­фические материалы.

У канадских эскимосов плотность населения была в начале XX в. очень низкой — до 200 кв. миль на 1 человека. Заселенные терри­тории были разделены обширными незаселенными пространствами, и собственность на землю, как уже отмечалось, отсутствовала. У эс­кимосов Аляски плотность населения была в 5 раз больше (в зависи­мости от района) плотности населения канадских эскимосов. Более крупными были и общины²¹⁹. Промысловые угодья у них находи­лись в собственности племени в целом или входивших в его состав общин. В некоторых случаях появляются семейные охотничьи и ры­боловные участки ²²⁰. Как мы подробно увидим в пятой главе, плот­ность населения в верхнем палеолите и мезолите вообще была низ­кой. Кажется вероятным, что численность общин, особенно бродя­чих, и площадь используемых ими промысловых угодий были сопо­ставимы с тем, что известно для канадских эскимосов; как и послед­ние, они еще не имели собственности на землю.

Судя; по этнографическим данным, собственностью всей ранне­первобытной общины были различные сооружения для коллективной охоты или рыбной ловли. Так, у эскимосов собственностью общины были казенные изгороди, использовавшиеся при коллективной охо­те на оленя, запруды на реках для ловли рыбы. В постройке их при­нимала участие вся община, и использовались они также совместно всеми общинниками. Амазонские индейцы имели сходные порядки. Община у них совместно владела сложными охотничьими и рыболов­ными ловушками, большими лодками, с которых производился лов рыбы. В XVIII в., когда бушмены широко практиковали коллектив­ные охоты и строили с этой целью изгороди для загона животных, эти сооружения также, по-видимому, находились в собственности об­щины.

Число подобных примеров, относящихся к различным этнографи­ческим группам земного шара, можно было бы умножити.

В личном владении находились охотничье оружие и снасти ин­дивидуального пользования (силки и т. п.), малые лодки, одежда, домашняя утварь. Предметом владел тот, кто им пользовался. Охот­ничьим оружием — мужчины, сосудами для приготовления пищи и различными кухонными принадлежностями — женщины, игрушка­ми — дети. Такие порядки зафиксированы у эскимосов, амазонских индейцев, огнеземельцев, бушменов, словом, у этнографических групп самых различных областей земного шара.

\ У некоторых групп, например у канадских эскимосов, в начале XX в. сохранялся порядок, согласно которому предметы, которыми в данный момент не пользуется их владелец, не только можно, но и должно было одалживать по первой просьбе члена своей общины. У яноама Бразилии и Венесуэлы человек не мог владеть нескольки­ми однотипными предметами. Себе он мог оставить только один, а остальные обязан был раздать членам своей общины²²¹.

Большими жилыми постройками и общественными зданиями обычно владела вся община. Такой общинной собственностью были длинные дома западногренландских эскимосов, малоки яноама и других племен Амазоно-Оринокской области, мужские дома у самых различных этнографических групп. Малые жилища, в которых жила одна элементарная семья, у большинства племен нового времени на­ходились в собственности занимавших их семей. В то же время у по­лярных эскимосов односемейные зимние полуземлянки принадлежа­ли не отдельным семьям, а всей общине ²²². Поэтому одно и то же зимнее жилище в разные годы могли занимать разные семьи.

Вероятно, общинная собственность на односемейные долговре­менные жилища была отражением ограниченных технических воз­можностей строительства у полярных эскимосов, в связи с чем тре­бовалось участие всей или значительной части общины в сооруже­нии даже небольших по размерам долговременных построек. Законо­мерно предположить, что и малые долговременные жилища, из ко­торых нередко состояли поселки эпохи верхнего палеолита, были

I

собственностью общины, а не отдельной семьи, в равной степени как собственностью общины были большие многоочажные жилища^ Для начальных этапов развития раннепервобытной общины бы­ла характерна неразвитость наследования имущества. Оружие, укра­шения и другие предметы, находившиеся в личной собственности покойного, погребались вместе с ним или оставлялись сверху на могиле. Так, в погребениях верхнепалеолитической стоянки Сунгирь найдены наконечники копий. Распространенность подобного обы­чая подтверждается этнографическими данными, относящимися к наиболее отсталым группам охотников. Например, еще в XIX в. у нетсиликов на могиле оставляли все личное имущество умершего.

( Более поздним является порядок, зафиксированный у ряда групп канадских эскимосов, когда на могиле оставляли не настоящее ору­жие и другие вещи в хорошем состоянии, а их модели или сломан­ные, негодные для дальнейшего использования вещи. У медных эс­кимосов наиболее ценные вещи, оставленные на могиле, через неко­торое время забирались родственниками покойного ²²³. Отсутствие со­ответствующих археологических данных не позволяет ответить на вопрос, с какого времени личное имущество стало наследоваться, а не изыматься из обращения со смертью владельца. Исходя из этно­графических аналогов, можно лишь предполагать, что наследование личного имущества возникает еще на этапе раннепервобытной общи­ны охотников, собирателей и рыболовов./

Видимо, еще в верхнем палеолите довольно широко практиковал­ся межобщинный обмен. Археологическим свидетельством его слу­жат находки кавказского обсидиана на Тельманской стоянке в Ко­стенках и еще дальше от Кавказа — на Печоре на Крутой горе, на­ходки янтаря в Мезине, Чултове II, Добраничевке и на многих других стоянках Русской равнины. В Мезине, в 600 км от Черного моря, было найдено ожерелье из черноморских раковин, а на верх­непалеолитических стоянках, в XIX в. открытых Германии и Фран­ции, обнаружены раковины с берегов Средиземного моря ²²⁴.

I Судя по этнографическим данным, межобщинный обмен осущест­влялся в форме дарообмена и не позднее конца верхнего палеолита возникли длинные цепочки дарообмена, соединявшие общины, жив­шие далеко друг от друга. Такие цепочки связывали, например, мно­гие племена Австралии. В результате морские раковины с северо- восточного побережья Австралии доходили до ее южного побе­режья^²⁵.

Первоначально основным предметом обмена скорее всего было пртйродное-оырье. С мезолита или с раннего неолита в обмен вклю­чаются также изделия, в производстве которых было особенно ис­кусно то или другое племя. Обмен на этом этапе способствует под­держанию межобщинных и межплеменных связей. Он сопровожда­ется и тесно переплетается с межобщинными (межплеменными) празднествами и обрядами. Можно предполагать, что на поздних эта­пах развития раннепервобытной и в начальный период позднеперво­

бытной общины межобщинный и межплеменной обмен осуществлял­ся примерно так же, как у австралийцев или у индейцев верховьев р. Шингу в Бразилии! В Австралии существовала специализация от­дельных племен на изготовлении различных изделий: оружия, ору­дий труда, утвари, украшений. Например, варрамунга делали не только для себя, но и для обмена щиты, урабунна — сумки из рас­тительных волокон и т. д. ²²⁶. Сходные порядки зафиксированы у охотников и собирателей Колумбии (маку), а также у находивших­ся на начальном этапе позднепервобытной общины индейцев вер­ховьев р. Шингу в Бразилии.

У всех них основой межобщинного обмена, бывшего чаще всего од­новременно и межплеменным, являлась специализация отдельных племен на производстве определенных изделий или на добыче како­го-то сырья и продуктов. Так, каменные топоры делали только тру- маи и суйя> поскольку только на их территории имелось пригодное для производства эГих орудий сырье. Камайюра изготовляли лучшие луки, а трумаи — лучшие стрелы к ним. Мехинаку делали лучшие флейты, нахуква были особенно искусны в изготовлении тыквенных сосудов, а также украшений из раковин и орехов. Только трумаи и мехинаку добывали соль, извлекая ее из золы бамбука и водяных лилий. Соответственно при межплеменном обмене трумаи вымени­вали свои топоры на луки камайюра, нахуква за нужные им изделия других племен давали тыквенные сосуды и украшения и т. д. и т. п.

При обмене не использовался какой-либо всеобщий эквивалент, но, по утверждению некоторых исследователей, количество труда, затраченное на производство предмета, все же учитывалось при об­мене, хотя при определении стоимости предмета первенствовал не этот фактор, а разнообразные причины, определявшие потребитель­скую стоимость предмета на данный момент. Обмен мог совершать­ся как отдельными лицами, так и целой общиной. В первом случае гость, приехавший в чужую общину, делал подарок человеку, в жи­лище которого он остановился, а перед отъездом получал ответный подарок. Во втором случае целая община отправлялась в соседнее селение и там перед общинной хижиной выкладывала привезенные ею изделия и продукты. Жители селения делали то же самое. После завершения обмена устраивались празднества, танцы, пир ²²⁷.

Пропорции, в которых «обменивался один предмет на другой, не фиксировались или, вернее, не были постоянными». Один и тот же предмет в одном случае мог быть обменен на один бумеранг, а в дру­гом — на шесть бумерангов. Это было связано с тем, что потреби­тельская стоимость предметов для лиц, вступающих в обмен, часто менялась в зависимости от самых различных причин. Отсюда А. М. Румянцев делает вывод, что «в обмен вступают не два продук­та, а их хаотическая масса, меняющаяся по своему потребитель­скому содержанию с обеих обменивающихся сторон. Это основная характеристика возникающих межобщинных экономических свя­зей» ²²⁸.

В отличие от межобщинного внутриобщинный обмен, как отме­чал уже К. Маркс, не практиковался в начальный период развития первобытной общины, т. е. в эпоху раннепервобытной общины ²²⁹. Для него не было экономической основы. Люди могли свободно и без какой-либо компенсации пользоваться оружием и другими предме­тами, изготовленными любым членом своей общины. Не требовалось компенсации и в том случае, если одолженная вещь была сломана в процессе пользования ею. Скорее всего внутриобщинный обмен возникает лишь с развитием собственности и наследования на эта­пе перехода от ранне- к позднепервобытной общине./

Община — род — племя. Во второй главе уже рассматривались некоторые аспекты общественной организации раннеродового обще­ства. По-видимому, общественные отношения, сложившиеся в начале верхнего палеолита, сохранялись большую часть этой эпохи. Изме­нения начинаются в конце ее и продолжаются в мезолите. Так, вы­теснение общинных жилищ маленькими хижинами и различными видами временных укрытий, имевшее место в конце верхнего палео­лита в приледниковой зоне Евразии, по-видимому, отражает опре­деленные сдвиги в социальной организации в этот период, в част­ности в соотношении общины и семьи. На эти изменения неодно­кратно обращалось внимание в литературе. Если в более ранний период верхнего палеолита в Восточной Европе, как писал А. Н. Ро­гачев, возможно, существовали «устойчивые» поселения деревнями, то позднее, в конце верхнего палеолита, постоянные жилища с мощ­ным культурным слоем, свидетельствующим о длительном обитании коллективов людей в одном месте, исчезли, а «их место заняли вре­менные сезонные стойбища по берегам рек, содержащие очень тон­кий культурный слой без остатков крупных ям, землянок и соору­жений из костей» ²³⁰.

Стоянки с малыми жилищами конца верхнего палеолита в Вос­точной Европе и Северной Азии исследовались многими археолога­ми, например И. Г. Шовкоплясом на Украине, Η. Н. Диковым на Камчатке, И. Г. Шовкопляс вскрыл на Добранической стоянке че­тыре хозяйственно-бытовых комплекса. Каждый состоял из неболь­шого наземного жилища, округлого в плане, диаметром 4 м, произ­водственного центра с обломками камня (кости) и изделий из них, очагов и ям-хранилищ с костями животных. Эти комплексы стояли обособленно на расстоянии более 20 м один от другого. По мнению И. Г. Шовкопляса, каждый из этих комплексов был местом обита­ния и хозяйственной жизни небольшой (парной) семьи, входившей в состав родовой общины, населявшей стоянку в целом²³¹.

Η. Н. Диков, анализируя Ушковскую стоянку на Камчатке, пи­сал, что уменьшение размеров жилищ к концу верхнего палеолита, возможно, вызвано кризисом хозяйства в приледниковой зоне в свя­зи с вымиранием крупных толстокожих и возрастающей ролью охо­ты на более мелких животных и рыболовства и что, вероятно, селе­ния из маленьких жилищ этого периода свидетельствуют о выделе­

нии в составе рода (точнее, родовой общины.— Л. Ф.) мелких се­мейных и производственных ячеек ²³².

Такие предположения высказывались не только Η. Н. Диковым и не только в отношении приледниковой зоны Сибири и Дальнего Востока, но и в отношении Восточной Европы. В Восточной Евро­пе лишь охота на мамонта обеспечивала коллективам первобытных охотников возможность круглогодичной оседлости в больших жили­щах или деревнях из маленьких жилищ. Охота на мамонта давала этим общинам, по подсчетам палеозоологов, в шесть раз больше мя­са, чем охота на остальных животных, вместе взятых²³³. Видимо, с конца верхнего палеолита в результате уменьшения количества зве­ря охотничьи коллективы стали временно (сезонно) распадаться на мелкие семейные производственные группы, сочетающие охоту с со­бирательством ²³⁴.

В результате крупная родовая община расщепилась на мелкие бродячие коллективы, которые в поисках пищи вынуждены были систематически передвигаться, собираясь вместе лишь несколько раз в году. В этих условиях род в значительной степени утерял хозяйст­венные функции и сохранился преимущественно как брачно-регули- рующее и надстроечное объединение. Жизнь мелкими группами род­ственников, иногда, вероятно (как это имело место у охотников и собирателей нового времени), делившимися даже на парные семьи, привела к значительному укреплению экономической роли послед­ней.

Ликвидация оседлости и жизнь мелкими родственными группа­ми, когда члены одного рода подолгу не встречались друг с другом, естественно, вела к ослаблению родовых связей, к объединению в со­ставе одной общины тех групп людей из разных родов, которые коче­вали по соседству друг с другом. Так, вероятно, в Европе и Сибири возникали дисперснородовые общины, в которых родовые связи уже не совпадали в основном с территориальными, а пересекались с ни­ми, давая в сумме картину, подобную той, которую этнографы на­блюдали у аборигенов Австралии. По-видимому, все это способство­вало нарушению прежней унилинейной материнской филиации и возникновению в зависимости от конкретных обстоятельств (которые надо исследовать в каждом отдельном случае) общин билинейных, с двойной филиацией, а также отцовскородовых. Эти процессы про­должались и в мезолите.

Локальные группы с однородовым ядром сменяются во многих племенах охотников и собирателей аморфными территориальными объединениями, включающими членов нескольких родов. На протя­жении года состав таких объединений в зависимости от хозяйствен­ных и иных потребностей часто меняется. Такие аморфные объеди­нения описаны, например, М. Меггитом у валбири. Дж. Бердселл на австралийском же материале показал механизм и динамику превра­щения сравнительно устойчивых общин прошлого в аморфные мно­городовые группы новейшего времени ²³⁵.

Компактнородовые общины были утрачены далеко не всеми пле­менами охотников и собирателей. Так, у индейцев она (селькнам) в начале 20-х годов XX в. ядро каждой общины образовывал один отцовский род. В состав селькнам входили 39 локализованных родов, членство в которых, включая права на родовую собственность, явля­лось пожизненным, счет родства велся по отцовской линии, все чле­ны рода признавали свое происхождение от общего мифического предка, строго соблюдалась родовая экзогамия и т. д. Таким образом, очевидно, что перед нами никак не билинейная община, а ранний отцовский род ²³⁶. Каждый из этих родов составлял ядро общины с числом членов от 40 до 120 человек. В связи с потребностями соби­рательского и охотничьего хозяйства родовая община в повседнев­ной жизни делилась на несколько маленьких хозяйственных групп, передвигавшихся в пределах родовой территории. Состав таких мел­ких групп часто менялся в зависимости от производственных потреб­ностей, но все эти изменения совершались в границах патрилиней­ной родовой структуры. Парные семьи, хотя и выделялись в составе родовой общины, но не обладали ни экономической, ни социальной самостоятельностью ²³⁷. Каждый род имел своего старейшину. Его звание не наследственно.

Итак, судя по этнографическим данным, можно предположить, что мезолитические охотники саванн и памп Южной Америки обра­зовывали племена, состоящие из родовых общин. И в целом пред­ставляется ошибочным широко распространенное представление о типичности для охотников и собирателей билинейной дородовой об­щины. Материалы об индейцах она Америки подтверждают точку зрения многих советских исследователей о раннем возникновении ро­довой общины, которая иногда до новейшего времени оставалась материнской, например у веддов.

Лесные ведды делились на 10 общин «варуге». Каждая из них имела свою территорию. В границах ее все члены варуге имели рав­ные права на охотничьи земли, рыболовные угодья, места произра­стания съедобных растений, естественные укрытия — гроты и пе­щеры.

У лесных веддов существовали матрилинейность и матрилокаль- ность. Кросс-кузенный брак считался идеальной формой брака, а орто-кузенный осуждался как кровосмешение. Практиковались ле­вират и сорорат. И брак и развод не сопровождались какими-либо сложными церемониями. Женщина в браке пользовалась равными правами с мужчиной ²³⁸.

Иными словами, у лесных веддов сохранялись многие черты, присущие материнскому роду. И судя по различению в терминоло­гии родства параллельных и кросс-кузенов, по взгляду на встречаю­щиеся теперь иногда орто-кузенные браки как на кровосмеситель­ные, у веддов в прошлом существовала родовая экзогамия.

В XX в. этот обычай уже не соблюдался. Каждая варуге, не­сколько веков назад, видимо, являвшаяся родовой общиной, пред-

ставляла в XX в. объединение, самостоятельное во всех отношениях, и связи между отдельными родовыми группами стали незначи­тельны.

Не исключено, на наш взгляд, что когда-то группы варуге обра­зовывали общности более высокого порядка — племена. Их исчезно­вение, а также нарушение экзогамии могли быть связаны с выхо­дом большей части веддов из лесов и переходом к сельскому хозяй­ству п поселению деревнями, уже не связанными с прежними родо­выми делениями ²³⁹. Думается, прав археолог П. Дериянагала, счи­тающий, что вариации, выявляющиеся при сравнении синхронных археологических материалов из разных пещер, отражают племенное деление веддов и могут ассоциироваться с племенными названиями, известными из исторических источников ²⁴⁰.

У веддов, оставшихся в лесах, вся варуге редко собирается вме­сте. Обычно ее члены и живут, и охотятся маленькими коллектива­ми по 2—5 семей в каждом. Эти коллективы ведут подвижный образ жизни, периодически в соответствии с сезонами охоты и собира­тельства переходя из одного грота в другой, а в засушливое время года передвигаясь по берегам лесных рек и ночуя в шалашах или просто под кроной деревьев.

В то же время многие отсталые охотники и собиратели ко вре­мени, когда они были исследованы учеными, не имели родовой ор­ганизации. Так обстояло дело у американских эскимосов, северных атапасков, алгонкинов, бушменов, хадза и т. п. У них были только более или менее аморфные территориальные общины. Несколько та­ких общин образовывали племя. Последнее выступало как* этниче­ская общность, но не имело органов управления. Характерными при­мерами аморфных общин я^вляются общины бушменов кунг и гви.

Наиболее важная социальная единица общества бушменов — ло­кальная группа. Это автономный коллектив, в целом ответственный за действия своих членов по отношению к соседним локальным груп­пам. Локальной группой руководят наиболее искусные охотники и старики. Локальные группы (общины) северо-западных племен бушменов (хейкум, кунги др.) имели, по данным И. Шаперы, наслед­ственных вождей. По подсчетам первых европейских исследовате­лей, численность общины достигала 100—150 человек. Позднее она значительно сократилась и чаще всего колебалась от 30 до 60 чело­век. По-видимому, члены общины по большей части связаны между собой отношениями родства. По крайней мере у кунг Анголы члены общины почти всегда состоят, в родстве между собой. Так же ^обсто- ит дело у бушменов пустыни Намиб. Как отмечает И. Шапера, обыч­но кунг вступали в брак вне своей общины. Преобладал патрило- кальный брак²⁴¹. Нам кажется с учетом вышесказанного, что в прош­лом у бушменов была родовая организация, хотя надо признать, что этот вопрос остается не вполне ясным ввиду отсутствия данных.

Каждая локальная группа осваивает определенную территорию. В ее пределах она им^ет права на водные источники, заросли орехов

мангетти и другие ресурсы. На этой же территории обычно ведется и охота. У ряда племен раненое животное можно преследовать и на землях соседних локальных групп своего племени, но за это им нада отдать часть добычи.

Большую часть года локальная группа не функционирует как единое целое, а разделяется на подгруппы из одной или нескольких семей каждая ²⁴².

Еще более аморфна, чем у кунг и хейкум, община бушменов гви. X. Танака обращает внимание на неустойчивость состава общины гви, на непостоянство ее размера. Их община может включать от одной до двадцати элементарных семей. Это зависит от обилия или, наоборот, нехватка пищи на данной территории, желания устроить коллективную охоту или отсутствия такого и ряда других факторов. Раз в несколько дней или в несколько недель община переселяется на новое место. Это обычно сопровождается изменениями в ее со­ставе. И в этом отношении гви напоминают хадза. Родовая органи­зация у гви отсутствует. Система родства у них классификационная, но не унилинейная ²⁴³.

Нам думается, что преобладание у кунг и, видимо, у большинства бушменов гви растительной пищи, сбор которой не требовал коор­динации и кооперации усилий коллектива, могло способствовать аморфности и неустойчивости социальной организации этих этно- · графических групп.

В последние десятилетия работами многих советских и зарубеж­ных специалистов было доказано, что аморфным территориальным общинам эскимосов, индейцев Американского Севера и амазонских лесов, равно как и многих других народов, предшествовали родовые общины ²⁴⁴. Выше мы уже высказывали предположение, что ослаб­ление родовой организации, утрата родом многих его функций мог­ли происходить еще с конца верхнего палеолита — начала мезоли­та и продолжаться позднее в результате изменения экологической обстановки. На первый план в этом случае выступали разные виды территориальных общин, на которые проецировались многие функ­ции рода. Подобные общины существовали, например, у канадских эскимосов.

Они жили общинами, каждая из которых осваивала определен­ную территорию. Такая община насчитывала в среднем около 100 че­ловек. Ее члены были связаны узами родства, разнообразными фор­мами соседских взаимоотношений, включавших раздел добычи, об­щие обряды, песенные соревнования и т. д. У иглуликов и некото­рых других эскимосов во главе общины стоял старейшина. Зимой каждая община образовывала одно стойбище на морских льдах, и ее члены занимались охотой на тюленей через продушины. Совмест­ная жизнь общины длилась до пяти месяцев в год. На остальное время община расщеплялась на несколько охотничьих групп, насчи­тывавших каждая от 5 до 50 человек и состоявших из больших или иногда малых семей ²⁴⁵.

Из-за отсутствия этнографических аналогов трудно сказать что- либо определенное о сложении племенной общности на протяжении эпохи верхнего палеолита. Судя по увеличению за этот период числа четко очерченных археологических культур, можно предполагать, что признаки племенной общности постепенно становились более ярко выраженными.

Складывающееся племя территориально, этнически и социально все определеннее выделялось из более широких этнокультурных об­разований (этнокультурных областей, по терминологии А. А. Фор­мозова) ²⁴⁶. Более единообразными и отличными от присущих со­седним племенам становятся племенная культура и язык, уменьша­ется число межплеменных браков, укрепляется племенная экономи­ческая общность. Вероятно, в эту же эпоху складываются племен­ные обряды, возникает племенное самосознание и, может быть, так­же самоназвание.

К мезолиту племя вполне оформляется как этническая общность, осли считать, что «этнос (в узком значении этого термина) может быть определен как исторически сложившаяся на определенной тер­ритории устойчивая совокупность людей, обладающих общими отно­сительно стабильными особенностями языка и культуры, а также осознанием своего единства и отличия от других подобных образо­ваний (самосознанием), фиксированным в самоназвании (этнони­ме)»²⁴⁷. Этому определению отвечали, например, две территориаль­ные группы индейцев она Огненной Земли [*]. Одна из них называла себя хауш (также манекенкн), а другая — селькнам. Хауш и сельк- нам говорили на родственных языках лингвистической семьи чон, различались они и по своей культуре. В то же время те и другие от­носились к одному хозяйственно-культурному типу пеших охотни­ков. Это, как и язык, сближало их с техуэльче — пешими охотника­ми пампы и отделяло от их соседей — морских охотников и собира­телей — яганов и алакалуфов ²⁴⁸.

Селькнам подразделялись на северных и южных. Между ними имелись довольно небольшие языковые (диалектальные) и культур­ные различия. Отношения между северными и южными селькнам ха­рактеризовались некоторой враждебностью.

Общая численность она к 80-м годам XIX в. составляла около 2000 человек. С вторжением на остров золотоискателей и овцеводов, безжалостно истреблявших индейцев, численность последних стала быстро уменьшаться. К 1910 г. их осталось 279 человек, к середи­не 20-х годов около 100 человек. Из них только один был хауш, а остальные — селькнам.

Нам думается, учитывая различия в самоназваниях, языке и культуре, что хауш и селькнам были отдельными, хотя и родствен­

ными между собой племенами. Северное и южное подразделения: селькнем, возможно, были двумя фратриями этого племени. Но не исключено, что они являлись просто территориальными подразделе­ниями племени седькнам.

У бушменов несколько соседних групп составляли племя числен­ностью до 500 человек? Каждое племя имело свое самоназвание. Ло­кальные группы, входящие в племя, говорили на одном языке. Пре­имущественно' между соплеменниками заключаются браки. В пери­од изобилия пищи все племя собирается вместе и устраиваются общеплеменные празднества, но в общем роль племени в социальной структуре бушменов, по крайней мере в XX в., была невелика. Оно выступало главным образом как этническая, а не социальная общ­ность. Племенной организации нет ²⁴⁹.

У эскимосов канадской Арктики пять-шесть общин, кочевавших в пределах вполне определенной территории, образовывали племя. Как правило, и заключение браков, и переход людей из одной общины ^в другую совершались только в своем племени. Все люди племени го­ворили на одном диалекте, имели общие обычаи, были связаны друг с другом кровным родством или по браку. И территориально и в са­мосознании они четко отличали себя от людей из соседних пле­мен ²⁵⁰.

Лишь немногие племена эпохи раннепервобытной общины име­ли общеплеменную организацию во главе с вождем (яруро).

Брак и семья. Ни археологические материалы, ни этнографиче­ские данные о характере брачно-семейных отношений в обществах охотников и собирателей нового и новейшего времени не дают одно­значного ответа на вопрос о том, как эти отношения возникли и эво­люционировали на протяжении каменного века. По этому вопросу есть много гпиогез. Как правило, их можно свести к двум основным.

Согласно одной из них, разделяемой в советской науке преиму­щественно археологами, еще в верхнем палеолите общины состоя­ли из малых семей, которые нередко жили в отдельных хижинах, со­ставлявших в сумме общинно-родовой поселок. Эти малые семьи бы­ли важными производственными ячейками, вне зависимости от того, жили ли они в односемейных жилищах или в большом жили­ще, где каждая семья имела свой очаг²⁵¹.

В пользу этой гипотезы обычно не приводятся какие-либо аргу­менты, кроме ссылки на наличие на верхнепалеолитических стоян­ках небольших одноочажных жилищ, на соответствие числа очагов и производственных мест, а также на будто бы существующее по­всюду в обществах охотников и морских зверобоев распределение добычи по малым семьям ²⁵². Сторонники подобной точки зрения сме­шивают два различных вопроса: о времени возникновения парного брака и элементарной семьи и о времени выделения ее в качестве в значительной мере самостоятельной экономической ячейки.

В сущности именно этот второй вопрос и является предметом дис­куссии. Сторонники второй точки зрения, признавая саму возмож­

ность сожительства брачными парами еще на ранних этапах верхне­го палеолита, считают в то же время, что эти брачные союзы были весьма неустойчивыми и не составляли самостоятельных экономи­ческих ячеек. Вероятным это кажется и нам. Как крайний вариант этой второй точки зрения существует идея о дислокальности брака верхнем палеолите (подробнее о ней говорилось в гл. II).

Судя по этнографическим данным, брачные союзы даже в позд­ний период раннепервобытной общины (в мезолите и раннем неоли­те) были очень непрочны. Например, у эскимосов было обычным, чтобы мужчина или женщина проходили за свою жизнь через шесть —· восемь браков. Особенно- непрочными и кратковременными были браки у молодых людей, еще не имеющих детей. Экономиче­ская самостоятельность такой семьи в пределах общины была весьма относительна.

Исходя из изложенных в предыдущем разделе гипотез о соци­ально-экономических отношениях и пх эволюции в эпоху раннепер­вобытной общины, закономерно предположить, что в верхнем палео­лите малая элементарная семья еще меньше выделялась экономиче­ски в составе общины, чем в мезолите и раннем неолите.

Ни у одной из отсталых этнографических групп новейшего вре­мени, будь то в Австралии, Американской Арктике или на Огнен­ной Земле, семья, состоящая из родителей и детей, не является ос­новной производственной ячейкой. Даже охотясь отдельно, семья за­частую опирается на помощь своей общины. Например, у эскимосов она имет право питаться из складов мяса, сделанных другими семь­ями. И чем неблагоприятнее среда, чем ненадежнее источники пи­щи, тем более необходимыми оказываются взаимопомощь членов об­щины и первобытный коллективизм потребления. Как справедливо отмечают Э. Вейер и Ж. Малори, без помощи коллектива семья не выдержала бы суровой борьбы за существование ²⁵³. Материалы об австралийцах, ведда, бушменах и других охотниках и собирателях подтверждают, что и у них можно говорить лишь об «относительной, условной, временной хозяйственной самостоятельности семьи» и что «малая семья всегда рассматривает себя как часть более крупного коллектива, с которым она постоянно связана многочисленными и прочными узами» ²⁵⁴.

Нам кажутся неубедительными взгляды С. Н. Бибикова, В. М. Массона, Г. П. Григорьева л некоторых других археологов, рассматривающих малые жилища как место обитания по сути дела самостоятельной или почти самостоятельной в хозяйственном отно­шении малой семьи. Широкое распространение в верхнем палеолите Европы и Сибири наряду с большими многоочажными жилищами селений из маленьких одноочажных жилищ (Добраничевка, Бу­реть и др.) — бесспорный факт, но далеко не бесспорно, что его мож­но считать доказательством большой экономической роли и самосто­ятельности малой семьи.

Выше мы пытались показать на основе этнографических данных,

что производство и потребление в раннепервобытных общинах не­только верхнего палеолита, но и мезолита было преимущественна общинным, а не посемейным. И характер социально-экономических отношений не менялся в зависимости от наличия или отсутствия семейных очагов и производственных мест, в зависимости от прожи­вания всей общины в одном большом или в нескольких маленьких жилищах, отдельных для каждой элементарной семьи.

На наш взгляд, и использование археологических данных о на­личии отдельных (семейных) очагов в больших жилищах, о совпа­дении числа летних очагов и производственных мест для доказатель­ства тезисов о малой семье как основной экономической ячейке об­щества, о посемейном распределении пищи и т. п. также неправомер­но прежде всего потому, что такие аргументы противоречат соот­ветствующим этнографическим данным.

Исследователям различных этнографических групп, сохранявших до недавнего времени первобытнообщинный уклад и родо-племенную организацию, известно, что наличие отдельных производственных мест у парных семей и посемейное приготовление пищи на отдель­ных очагах могут сочетаться с ее коллективным потреблением. При этом такой коллективизм в потреблении пищи имелся и там, где по­семейные очаги находились внутри общинного жилища, и там, где парные семьи готовили пищу на отдельных очагах, устроенных на открытом воздухе, и наконец, там, где парные семьи жили не в боль­шом общинном жилище, а в маленьких хижинах, образовывавших поселок данной общины.

У кубео Колумбии, рыболовов, охотников и примитивных земле­дельцев, в сдной хижине обычно живет вся родовая община, состоя­щая из 8—12 малых семей. Каждая парная семья имеет в этой хи­жине свое место и свой очаг, на котором готовят пищу. Но хотя пи­щу готовят врозь, едят ее совместно всей общиной, не считаясь с тем, кто что сготовил. Такой порядок соблюдается в отношении всей пищи, независимо от того, добыта ли она путем коллективной охоты и рыбной ловли или трудом отдельного мужчины или женщины на семейном огороде, индивидуальной охотой или рыбной ловлей.

Как только пища готова, женщины снимают ее со своих очагов и несут в центр хижины. Здесь собираются мужчины и мальчики. Они едят первыми. При этом хорошим тоном считается, чтобы каж­дый попробовал пищу, принесенную каждой женщиной. Во время этих трапез мужчины редко едят досыта. Они стремятся, чтобы оста­лось достаточно пищи для женщин, которые будут есть посДе них ²⁵⁵.

Некоторые родовые общины кубео живут не в одной большой хижине, а в нескольких малых односемейных, образующих одно се­ление. Это не нарушает экономических обязательств членов общины друг к другу. Следовательно, даже с возникновением примитивного земледелия, сочетаемого с охотой и рыбной ловлей, наличие семей­ных очагов и семейных хижин первоначально не препятствует реа­лизации уравнительного распределения пищи.

Поэтому в данном вопросе этнографический материал свидетель­ствует в пользу гипотезы П. И. Борисковского, согласно которой в верхнем палеолите «хозяйственно, экономически малые одноочаж­ные хижины не были чем-то противоположным друг другу, резко не различались», так что поселок из маленьких хижин составлял такое же хозяйственное целое, как и общинное жилище ²⁵⁶.

Ягуа восточного Перу до последних десятилетий жили в общин­ных жилищах. В каждом из них был родовой очаг, но по большей ча­сти парные семьи готовили пищу не на нем, а на устроенных вне дома семейных очагах. Это не препятствовало, как уже отмечалось выше, уравнительному потреблению мяса и других видов пищи ²⁵⁷.

У уитото Перу в начале века в каждой семье был свой очаг в об­щинном жилище, но, помимо этого, постоянно горел очаг старейши­ны, на котором стоял горшок с пищей, откуда могли брать еду все, кому это было нужно. Его пополняли все общинники, и в первую очередь неженатые мужчины ²⁵⁸. Парные семьи в верхнем палеоли­те и мезолите могли жить и в большой, и в маленьких хижинах, но в обоих случаях они составляли общину, которой был присущ кол­лективизм производства и потребления:

! Управление. Как отмечалось выше, уже в верхнем палеолите лю-^ч? диТгелилйсь и в больших общинных жилищах, и в поселках, состо­явших из жилищ меньшего размера. Очевидно, что совместное про­живание, производственная деятельность, регулирование брачных, обрядовых и многих других типов отношений членов раннепервобыт­ной общины требовали каких-то форм управления. Археологический материал лишь свидетельствует о наличии такого управления, так как без него были бы, в частности, невозможны коллективные охо­ты, широко практиковавшиеся еще в начальный период верхнего палеолита. В то же время по данным археологии невозможно уста­новить, как конкретно осуществлялось управление в раннепервобыт­ной общине. Ответ на этот вопрос могут дать только этнографиче­ские наблюдения общин охотников и собирателей.

По-видимому, для ранних форм управления характерно отсутст­вие формального лидерства и широкий учет желаний и мнений всех взрослых членов общины при принятии решений. Какие-либо фор­мы управления этно-социальными организмами более крупными, чем община (племенами), как правило, возникают не раньше периода, предшествовавшего переходу от ранне- к позднепервобытной об­щину

/Возможно, ранние формы управления в общинах охотников бы- ліг схожи с теми, которые бытовали сравнительно недавно, еще в начале нашего столетия, у нетсиликов, одной из самых консерватив­ных по своей культуре групп эскимосов Американской Арктики. Во главе их общин, являвшихся основными социально-экономическими единицами нетсиликов, обычно стоял старший из трудоспособных мужчин такого коллектива. Его называли «инхуматак» — «тот, кто думает» ²⁵⁹. Он назначал время и подавал сигнал для отправления

на коллективные охоты на оленей-карибу или лов рыбы, определял время и направление перекочевок и выбор места для нового стойби­ща. Но все эти решения инхуматак принимал после совета со всеми взрослыми охотниками общины, зачастую после длительных обсуж­дений, на которых все присутствующие свободно высказывали свое мнение. Старейшина стремился всегда добиться всеобщего согласия перед объявлением своего решения, старался не ранить чувство до-' стоинства и не нарушить планы отдельных людей своей общины. Наибольшее влияние старейшина имел на молодежь и близких род­ственников. Чем старше был человек, чем дальше было его родство со старейшиной, тем более самостоятельной была его.позиция, тем в большей степени старейшине приходилось считаться с его намере­ниями, чтобы не допустить раскола общины.

Влияние старейшин общин также было различным. Наибольшим оно было летом, когда общины жили порознь, наименьшим — зимой, когда несколько общин образовывали большие временные стойбища, занимаясь охотой на тюленей. В каждом из таких сезонных, сосед­ских по типу объединений было несколько старейшин, верховного’ же лидера стойбища, как правило, не было. Вопросы, общие для все­го стойбища, обычно согласовывались между старейшинами общин.

Между старейшинами общин имелись индивидуальные различия в степени влияния на общинников. Одни были более влиятельны, чем другие. Характерно также, что нередко не старейшина, а кто-ли­бо из членов общины проявлял инициативу в вопросах, затрагиваю­щих интересы всего коллектива. Например, один или несколько охотников спрашивали у старейшины, не стоит ли отправиться на охоту. Но нередки были и случаи, когда особенно трудные и опас­ные охоты, дальние перекочевки в поисках лучших охотничьих уго­дий и другие предприятия, требовавшие значительных усилий, со­вершались лишь в результате некоторого неформального давления старейшины на общинников, его умения убеждать, веры в его опыт.

В то время как старейшина координировал деятельность охот­ников, его жена контролировала распределение пищи между пар­ными семьями, входившими в общину. Охотники, особенно молодые, отдавали ей всю добычу, а она распределяла ее между отдельными семьями. Охотники старшего возраста, по крайней мере в XX в., со­блюдали эту норму не так строго. Они часто приносили свою добы­чу непосредственно своим женам. А уже те отдавали часть ее дру­гим семьям ²⁶⁰.

Сравнение форм управления у нетсиликов с соответствующими порядками у других групп охотников, рыболовов и собирателей вы­являет как много общих черт, так и некоторые различия. Так, в об­щинах яганов Огненной Земли не было даже таких неформальных лидеров, которые имелись у нетсиликов. Фактическое руководство повседневной жизнью общины осуществляли ее старшие по возра­сту члены²⁶¹. Лишь на время возрастных инициаций избирались временные руководители этих обрядов. У соседей яганов — алакалу-

фов и она — также неизвестны ни старейшины общин, ни вожди племен. Как и у нетсиликов, племя у этих этнографических групп индейцев не выступало как социальный организм, в управлении же внутриобщинной деятельностью ведущая роль принадлежала ста-' рикам и шаманам. Ни те, ни другие не обладали принудительной властью и выступали лишь как советчики, к чьему жизненному опы­ту и знаниям прислушивались остальные общинники ²⁶². У ботокудов Бразилии лидерами общин были шаманы ²⁶y

У некоторых племен охотников и собирателей имелись формаль­ные, нередко наследственные лидеры^Например, у яруро Венесуэлы лидерство в общине переходило по Материнской линии от мужчины к сыну его сестры. Каждая из матрилинейных фратрий, на которые делилось племя яруро, также имела своего вождя. Он всегда был шаманом. Вождь фратрии Пуана (Змея) был и вождем всего племе­ни. В отличие от старейшин общин основной функцией вождей фратрий было руководство не экономической деятельностью, а обря­довой жизнью членов своих фратрий, а также контроль за соблю­дением фратрией экзогамии. Замещение постов вождей-шаманов фратрий совершалось в идеале наследственно по материнской ли­нии. На практике замещение постов вождей, как, впрочем, и старей­шин, было наследственным лишь при наличии подходящего по каче­ствам наследственного кандидата. При отсутствии такового старей­шиной или вождем избирался человек, подходящий по своим каче­ствам, хотя бы он и не был сыном сестры своего предшественника ²⁶⁴.

Формальное лидерство, т. е. замещение этой должности по опре­деленным правилам, существовало и в большинстве племен абориге­нов Австралии. Старейшиной общины в одних племенах становился сын предшествующего лидера, в других — сын его сестры, т. е. долж­ность наследовалась по отцовской или по материнской линии. Долж­ность лидера могла замещаться и ненаследственно человеком, чья кандидатура была одобрена старшими мужчинами общины. Но при всех порядках замещения этой должности лидером мог стать только человек, обладавший определенными личными качествами: большим опытом, знанием социальных норм, волей.

По обычаю, полномочия главарей общин австралийцев были весь­ма ограниченными. Они могли принимать решения только с одобре­ния «совета» старших мужчин общины ²⁶⁵. В этом важнейшем отно­шении лидерство у австралийцев не отличалось принципиально от лидерства у охотников, рыболовов и собирателей других регионов- земного шара, например от лидерства у упоминавшихся выше нет­силиков или индейцев помо Калифорнии, где роль старейшин общин была «не более, чем увещевающей» ²⁶⁶.

У лесных индейцев Канадского Севера (алгонкинов и атапасков) лидер или лидеры общины (в общине их могло быть несколько) руководили ею, опираясь на единодушное согласие общинников. Ли­дер должен был учитывать их желания и нужды, добиваться реше­ний, которые одобрялись бы всеми в его коллективе ²⁶⁷. Бывали,.

правда, у тех же австралийцев властные лидеры, которым удавалось подчинить общинников своей воле. Однако в раннепервобытной об­щине такое положение хоть изредка и случалось, но оно было лишь нетипичным отклонением от действовавших социальных норм. Как правило, и наследственные, и ненаследственные лидеры выступали прежде всего как выразители воли коллектива, первые среди равных в кругу старших мужчин.

По-видимому, частым явлением было наличие нескольких нена­следственных (формальных или более обычно — неформальных) старейшин в одном селении. Как уже отмечалось, так было в зимних стойбищах нетсиликов, в общинах некоторых племен лесных охот­ников Канады. Характерен был такой порядок и для ряда племен Южной Америки, лишь недавно заимствовавших у своих соседей примитивное земледелие и, видимо, сохранивших в социальной ор­ганизации доземледельческие порядки. Так, в одном из селений кай- япо-горотире Бразилии было 5 старейшин, в селении индейцев ка- нелья 3 старейшины и т. д. Иногда один из старейшин селения пользовался большим влиянием, чем другие. Но в любом случае их влияние и власть, как и полномочия одного лидера, были ограниче­ны формальным или неформальным советом всех взрослых мужчин общины. Именно этот совет, а не старейшины был верховным руко­водителем общин индейцев канелья и кайяпо-горотире. Старейшины трудились наравне со всеми односельчанами и не имели никаких льгот при распределении пищи ²⁶⁸.

Думается, что старейшины получают различные привилегии цо сравнению с остальными общинниками, как правило, лишь с появ­лением избыточного продукта и переходом от ранне- к позднеперво­бытной общине. Представляется также вероятным, что степень фор­мализации управления общиной и время появления племенных вож­дей определяются не только социально-экономическим уровнем раз­вития общества, но и особенностями конкретной исторической об- •становки. Так, у племен, граничивших с этнически чуждыми враж­дебными группами, военные общеплеменные вожди могли появить­ся раньше, чем у племен, имевших мирные отношения с соседями. Например, у нетсиликов племенных вождей не было, а у эскимосов Лабрадора, враждовавших в прошлом со своими южными соседями- индейцами, в XVII в. были племенные вожди.

У чирикуа и гуахибо, очень примитивных по своей традицион­ной культуре охотников и собирателей венесуэльских льяносов, не было общеплеменных вождей. Племя у них никогда не выступало как единое целое. Но в таком качестве выступали подразделения племени, именовавшиеся в ранних испанских источниках «парсиа- лидад» (часть) и объединявшие каждое несколько общин. В колони­альную эпоху они совершали набеги на соседние земледельческие племена, возможно, потому, что лишились части охотничьих угодий. В этих набегах парсиалидад выступала под руководством военного вождя. В мирное время каждая община самостоятельно от других

занималась охотой, собирательством и распределяла пищу между своими членами. Руководителем всей деятельности общины в мирное время был ее старейшина ²⁶⁹.)

Социализация. По этнографическим данным, основной целью воспитания в первобытном обществе было развитие трудовых навы­ков, чувства коллективизма, безусловного подчинения интересов от­дельной личности интересам общины, рода и племени, ознакомление с обычаями и нормами поведения данного общества и их идеологи­ческим обоснованием в виде преданий и верований. У многих племен различных регионов основную роль в воспитании играли так назы­ваемые возрастны^инициации. Они представляли собой серию труд­ных и нередко мучительных испытаний (например, выбиванйе"*зу- бов), которые должны были выдержать подростки для того, чтобы стать полноправными членами родового общества.

Инициации юношей и девушек устраивались отдельно и разли­чались между собой. В XIX в. многие племена инициировали толь­ко юношей. По-видимому, это объясняется тем, что в это время ма­теринский род сохранился в большинстве случаев лишь в виде пере­житков и мужчины играли доминирующую роль в общественной жизни родовых обществ. Поэтому об инициации юношей этнография располагает большими сведениями, чем об инициации девушек.

У различных племен инициация длилась от нескольких недель до нескольких лет. Этот период инициируемые обычно жили изоли­рованно от женщин и детей. Они должны были воздерживаться от определенных видов пищи, не могли участвовать в празднествах и соблюдали много других запретов.

У она, яганов, аборигенов Австралии и многих других племен юношам во время инициации поручались различные трудные рабо­ты. Старики-сородичи рассказывали инициируемым юношам об их правах и обязанностях в роде и племени, знакомили их с мифами о происхождении рода. Обучением девушек во время инициации за­нимались старые женщины. Обычно инициации заканчивались боль­шим празднеством — обрядовым посвящением всех прошедших ини­циацию во взрослые члены рода.

Вместе с тем этнографии известно немало племен охотников и собирателей, у которых процесс социализации совершался без каких- либо возрастных испытаний и периодов интенсивного обучения, ка­кими являлись инициации. Так, у эскимосов-нетсилик Канады, тра­диционная культура которых в первые десятилетия XX в., т. е. ког­да она была впервые изучена этнографами, являлась одной из самых консервативных среди эскимосских культур, воспитание детей и под­ростков не сопровождалось возрастными инициациями. Мальчики и девочки до 4—6 лет воспитывались одинаково. Родители много игра­ли с ними, делали изо льда или кости различные игрушки. После· указанного возраста мальчики в большей степени воспитывались от­цом, а девочки — матерью. Мужчины начинали готовить своих сы­новей к роли охотников. Изготовляли для них миниатюрное оружие,.

силки для ловли птиц, санки и другие предметы материальной куль­туры. Играя, мальчики имитировали позы и движения взрослых охотников и погонщиков собак. Обычно все это мальчики делали по своей инициативе, а не по указаниям взрослых мужчин ²⁷⁰.

В 10—11 лет мальчики становятся помощниками взрослых муж­чин. Они сопровождают их на охоту и рыбную ловлю, выполняя раз­личные сравнительно легкие, но необходимые работы. Отец обычно объясняет сыну, как сделать то или иное дело. Эти объяснения да­ются не вообще, а в связи с конкретной ситуацией. Подростки иногда предпринимают и самостоятельные охотничьи поездки, но только с одобрения своих отцов.

Дочери в основном воспитываются матерями. С 7—8 лет девочки начинают помогать по хозяйству матерям и старшим сестрам: носят воду, собирают мох. Став постарше, девочки носят в заплечных меш­ках своих парок младших братьев и сестер, выделывают кожу, шьют одежду. Примерно с 12 лет девочки обычно выполняют те же хозяй­ственные работы, что и взрослые женщины. Конечно, как и у дру­гих, народов, дети не только помогают своим родителям, но и мно­го играют с детьми своей возрастной группы.

Воспитание детей у нетсилпков, как и у других этнографических групп эскимосов, характеризуется (точнее — характеризовалось) от­сутствием запретов и физических наказаний. Был только один, но строгий запрет: дети не должны были брать пищу и есть без разре­шения матери. Еду детям должна была давать мать. Если детей уго­щали соседи по общине, полученное требовалось сначала принести своей матери и отдать ей, а уже затем получить у нее обратно. Так с раннего детства каждое новое поколение нетсиликов узнавало, что пищу нельзя забирать самим, что другие общинники должны при­нять участие в ее распределении, и это касается не только своей семьи, но и всей общины. Можно сказать, что усвоение определен­ных норм пользования пищей, наряду с приобретением трудовых на­выков, было важнейшим элементом социализации в традиционном обществе нетсиликов.

И у других племен охотников и собирателей разных областей земли приобретение подрастающим поколением трудовых навыков являлось первейшей задачей воспитания. Например, у яноама Вене­суэлы и Бразилии, чья охотничья культура, по единодушному мне­нию исследователей, не успела измениться под влиянием недавно заимствованного ими земледелия, отцы делают для своих сыновей маленькие луки, и мальчики в возрасте 5—7 лет охотятся сначала на мелких птиц, позднее на более крупных, чтобы стать в будущем хорошими охотниками.

Девочки 4—5 лет начинают помогать своим матерям носить хво­рост для костра и воду или нянчат младших братьев и сестер. В 7— ’8 лет девочек, как правило, выдают замуж за юношей 16—18 лет. Фактический брак начинается с наступлением менструаций, а до -тех пор такие замужние девочки продолжают жить в основном как

прежде: носят хворост, воду, помогают взрослым женщинам в при­готовлении нищи, в свободное время играют со своими сверстника­ми. Но есть одно существенное различие с жизнью до вступления в брак: социализация, начавшись в своей общине, после замужества продолжается в общине мужа. Теперь она включает в себя знаком­ство и усвоение многообразных социальных отношений, связываю­щих невестку с родителями и родными мужа и его общиной в целом. У мужа также появляются новые обязательства. Он должен отдавать часть своей охотничьей добычи родителям жены. Муж должен соб­людать и предписанные обычаем нормы поведения, в частности не разговаривать с матерью жены²⁷¹.

Значительным своеобразием отличается система воспитания у ягуа Перу и Колумбии. Младших детей в родовой общине ягуа вос­питывают прежде всего не ее взрослые члены, а дети старшего воз­раста. Как только ребенок начинает ходить, мать поручает его за­ботам остальных детей общины. В родовой общине ягуа дети состав­ляют отдельную группу, со своими заботами, радостями и печаля­ми. Старшие учат младших говорить, плавать, стрелять из игрушеч­ных сарбаканов, знакомя их со всем, что сами знают об окружающей природе. Взрослые не вмешиваются в игры детей. С 8—9 лет маль­чики, начинают сопровождать отца на охоту, а девочки начинают помогать матери по хозяйству. Так постепенно без каких-либо рез­ких переходов и обрядов посвящения дети становятся взрослыми ²⁷².

Таким образом, в процессе социализации подрастающего поколе­ния в обществах охотников и собирателей много общего. Это и ран­нее приобретение трудовых навыков, и усвоение социальных норм эпохи раннепервобытной общины. Имеющиеся же различия относят­ся прежде всего не к целям воспитания, а к средствам их достиже­ния. У одних племен есть возрастные инициации со специальным обучением и физическими испытаниями (австралийцы), у других подобных обрядов нет и обучение ведется не систематически, а в связи с конкретными ситуациями (нетсилики). У одних племен в роли воспитателей выступают взрослые, у других эта функция на начальном этапе социализации передоверяется старшим детям.

Думается, что была бы бесперспективной попытка выстроить из этих разнообразных приемов социализации стадиальный ряд, рас­пределить их по периодам развития раннепервобытной общины. На­пример, у бороро Бразилии есть инициации, а, скажем, у ягуа, нахо­дящихся на том же уровне социально-экономического развития и, более того, живущих в той же историко-этнографической области, инициаций нет. Видимо, наличие или отсутствие формализованного возрастного перехода (инициаций) связано соответственно с нали­чием пли отсутствием в племени формализованных возрастных групп, которые сами по себе вряд ли могут служить индикатором уровня социально-экономического развития раннепервобытной об­щины. Скорее они обязаны своим появлением конкретным особен­ностям исторического развития данного этноса.

⁸ История первобытного общества

На наш взгляд, гораздо более существенным для характеристики методов социализации в раннепервобытной общине, чем наличие или отсутствие инициаций, является такая общая черта этих методов, как отсутствие физических наказаний, уважение к личности ребен­ка и подростка, учет его желаний. Это в равной степени свойствен­но воспитанию как у эскимосов, у которых нет возрастных инициа­ций, так и австралийцев, с их разработанной системой посвятитель­ных обрядов в возрастные группы.

^I Борисковский П. И. Древнейшее прошлое человечества. Л., 1979, с. 16— 17.

^{3 2}Ларичева И. П. Палеоиндейские культуры Северной Америки. Проблема взаи­моотношений древних культур Старого и Нового Света. Новосибирск, 1976, с. 53, 57; Кабо В. Р. Происхождение и ранняя история аборигенов Австра­лии. М., 1969, с. 71—72, 398—399; Формозов А. А. Проблемы этнокультурной истории каменного века на территории европейской части СССР. М., 1977, с. 14; Канивец В. И. Палеолит крайнего северо-востока Европы. М., 1976.

³История Сибири, т. 1. Л., 1968, с. 70.

⁴ Григорьев Г. П. Начало верхнего палеолита и происхождение Homo sapi­ens в Европе и на Ближнем Востоке. М.; Л., 1968, с. 146; Бадер Н. О. Исто­рико-культурные области верхнепалеолитического и мезолитического вре­мени в Восточном Средиземноморье. Автореферат канд. дисс. М., 1965, с. 11—20; Любин В. П. Нижний палеолит.— В кн.: Каменный век на террито­рии СССР. М., 1970, с. 34; Замятнин С. Н. О возникновении локальных раз­личий в культуре палеолитического периода.— В кн.: Происхождение чело­века и древнее расселение человечества. М., 1951, с. 89—152; Формозов А. А. Проблемы этнокультурной истории..., с. 6, 30, 31.

⁶ Коробков И. И. Палеолит Восточного Средиземноморья.— В кн.: Палеолит Ближнего и Среднего Востока. Л., 1978, с 183; Григорьев Г. П. Палеолит Аф­рики.— В кн.: Возникновение человеческого общества. Палеолит Африки. Л., 1977, с. 57 и др.

^βСеменов С. А. Первобытная техника. М.; Л., 1957, с. 80, 231—233; Бори­сковский П. И. Древнейшее прошлое человечества, с. 180; В ord F. Typologie du paleolithique ancien et moyen. Bordeux, 1961.

⁷ Пидопличко И. Г. Влияние человека на развитие фауны в плейстоцене и го­лоцене.— Труды VII МКАЭН, т. V. М., 1970; Верещагин Н. К. Основные чер­ты освоения животного мира первобытным человеком на территории СССР.— Там же. В своей позднейшей работе Верещагин занял более осторожную по­зицию в вопросе о причинах вымирания мамонтов. Он полагает теперь, что этот процесс стал результатом комплексного действия ряда факторов: из­менений климата и ландшафта, интенсивной охоты, и многое еще не ясно. См.: Верещагин Н. К. Почему вымерли мамонты. М., 1979, с. 178—183.

⁸ Martin Р.Paleolithic hunters and faunal extinction.— In: IX Intern. Congr. of Anthr. and Ethn. Sciences, Chicago, 1973, p. 36; см. также: Pleistocene Extinctions. The Search for a Cause. New Haven, 1967.

^8a Pleistocene Extinctions...; Snow D. The American Indians. Their archaeology and prehistory. L., 1976, p. 24.

⁹ Gill E. The problem of extinction with special reference to Australian marsu­pials.— Evolution (Chicago), 1955, v. 9, N 1.

¹⁰ Формозов А. А. Проблемы этнокультурной истории..., с. 18—19.

^II Schaller G., Lowther G. The relevance of carnivore behavior to the study of early Hominids.— Southwestern Journal of Anthropology, 1969, v. 25, N 4.

12 Григорьев Г. ∏.Палеолит Африки, с. 192.

13 См.: Кабо В. Р. Происхождени? и ранняя история..., с. 179—182; см. также: Он же. Тасманийцы и тасманийская проблема. М., 1975, с. 29.

14 Семенов С. А. Первобытная техника, с. 234. j

15 Бадер Н. О. Мезолит.— В кн.: Каменный век на территории СССР. М., 1970, с. 90.

ιβ Семенов С. А. Первобытная техника, с. 234.

і? См., например: ЛІассон В. М. Экономика и социальный строй древних об­ществ. Л., 1976, с. 29; Кабо В. Р. Теоретические проблемы реконструкции первобытности.— В кн.: Этнография как источник реконструкции истории первобытного общества. М., 1979, с. 102.

is Birket-Smith К.The Caribou Eskimos. V. 1—2. Copenhagen, 1929.

w Birch E, Caribou Eskimo origins: An old problem reconsidered.— ArA, 1978, v. XV, N 1, p. 25—28; Dumond D. The Eskimos and Aleuts. L., 1977, p. 140, 147.

20 Кабо В. P.Тасманийцы..., с. 67, 74—75, 81—82, 109, 181—182 и др.

si Крюков М. В. Этнографические факты как источник изучения первобытности: проблема критериев стадиальной глубины.— В кн.: Этнография как источник реконструкции истории первобытного общества. М., 1979, с. 49.

22 Sarasin Р. und F. Ergebnisse Naturwissenschaftlicher Forschungen auf Ceylon: Bd. 3. Die Veddas von Ceylon. Bd. 4. Die Steinzeit auf Ceylon. Wiesbaden,

M908; Seligman C. and B, The Veddas. Cambridge, 1911.

23 Борисковский ∏. И. Древний каменный век Южной и Юго-Восточной Азии. *Л., 1971, с. 120—121.

24 Allchin В.The stone-tipped arrow. Late stone-age hunters of the tropical Old World. L., 1966, p. 139.

25 Борисковский ∏. И. Древний каменный век..., с. 120—121; Allchin В.The stone-tipped arrow, p. 139.

^2β HSAI, v. 1, 3, 4; Hodge W. The First Americans. Then and now. N. Y., 1981; Balikci A. The Netsilik Eskimo. N. Y., 1970.

²⁷ Першиц А. И. Этнография как источник первобытноисторических реконст­рукций.— В кн.: Этнография как источник реконструкции истории перво­бытного общества. М., 1979, с. 33—34.

²⁸ Forbis R. The Paleoamericans.- In: Prehispanic America. L., 1974, р. 13; Lanning E., Hammel E. Early lithic industries of Western South America.— AAn, 1961, v. 27, N 2, p. 147; Cooper J. The Ona.— HSAI, v. 1, p. 108, 110 and oth.

²⁹ Bird J. The Alacaluf.- HSAI, v. 1, p. 58—63; Cooper J. The Yahgan.- Ibid., p. 84.

⁸⁰ Bird J. The Alacaluf, p. 58.

⁸¹ Fagan B. People of the Earth. An introduction to world prehistory. Boston, 1977, p. 157.

⁸² Metraux A. The Botocudo.- HSAI, v. 1; Idem. The hunting and gathering tribes of the Rio Negro Basin.— HSAI, v. 3.

⁸³ HSAI, v. 2, p. 445—468.

⁸⁴ Marshall L. The Kung of Nyae Nyae. L., 1976; Lee K. The Kung Bushmen of Botswana.— In: Hunters and Gatherers Today. N. Y., 1972, p. 326—368.

^8δ Allchin B. The stone-tipped arrow, p. 13, 31; Jellen J., Harpending H. Hun­ter-gatherer populations and archaeological inference.— WA, 1971, v. 3, N 7, p. 244—253; Allchin B. The stone-tipped arrow, p. 13.

^3β Fagan B. People of the Earth, p. 170.

³⁷ Silberbauer G. Report to the government of Bechuanaland on the Bushman survey. Gaberones, 1965. Цит. no: AAn, 1966, v. 68, N 4, p. 1040—1042.

³⁸ Tanaka J. Social structure of the Bushmen.— Proc, of the VIIIth Intern. Congr. of Anthr. and Ethn. Sciences, 1968, v. III, Tokyo, 1970, p. 295—296.

³⁹ Allchin B. The stone-tipped arrow, p. 22.

⁴⁰ Ibid., p. 16.

⁴¹ Верещагин H. К. Охоты первобытного человека и вымирание плейстоценовых млекопитающих в СССР.— В кн.: Материалы по фаунам антропогена СССР. Л., 1971, с. 207, 208; Нидопличко И. Г. Амвросиевская палеолитическая сто­янка и ее особенности.— КСИ А, 1953, вып. 2, с. 65—67; Он же, Позднепа­леолитическое жилище из костей мамонта на Украине. Киев, 1969, с. 150.

⁴² Борисковский П. И. Древнейшее прошлое человечества, с. 174—177.

8*

⁴³ Семенов С, П. Первобытная техника, с. 233.

⁴⁴ Формозов А. А. Проблемы этнокультурной истории..., с. 11, 15, 40, 81, 94, 98, 130, 131.

⁴⁶ Ефименко Π. П. Переднеазиатские элементы в памятниках позднего палео­лита Северного Причерноморья.— СА, 1960, № 4, с. 24; Борисковский П. И Проблема развития позднепалеолитической культуры степной области.— Труды VII МКАЭН, т. V, 1970, с. 429; Степанов В. П. Природная среда и зо­нальность первобытного хозяйства в эпоху верхнего палеолита на терри­тории СССР.— В кн.: Первобытный человек, его материальная культура и природная среда в плейстоцене и голоцене. М., 1973, с. 34—36; Гвоздо- вер М. Д. О культурной принадлежности позднепалеолитических памятни­ков Нижнего Дона.— В А, 1967, вып. 27, с. 82—101; Формозов А. А. Пробле­мы этнокультурной истории..., с. 57.

⁴⁶ Черныш А. П. Ранний и средний палеолит Приднестровья. М., 1965, с. 36— 48, 89, 123—124; Une cabane acheuleenne dans la Grotte du Lazaret (Nice). P., 1969; Lumley H. Cultural evolution in France...— In: After the Australo- pithecines. Hague, 1975, p. 745, 769, 770; Bourdier F. Prehistoire de France· P., 1967, p. 216-217.

⁴⁷ Борисковский ∏. И. Древнейшее прошлое человечества, с. 190.

⁴⁸ Там же. _t

⁴⁹ Там же.

⁶⁰ Рогачев А. Н. Палеолитические жилища и поселения в Восточной Европе.— Труды VII МКАЭН, т. V, М., 1970, с. 432—438; Ефименко Г. П. Значение женщины в ориньякскую эпоху.— Изв. ГАИМК, 1931, т. XI, вып. 3—4.

⁶¹ Черныш А. П. Ранний и средний палеолит Приднестровья; Он же. Палеолит и мезолит Приднестровья (карты и каталог местонахождений). М., 1973; Бори­сковский П. И. Древнейшее прошлое человечества, с. 36—48, 123—124.

⁶² Ефименко Π. П. Первобытное общество. Киев. 1953, с. 635—636; Формо­зов А. А. Проблемы этнокультурной истории..., с. 17—18.

⁶³ Формозов А. А. Проблемы этнокультурной истории...., с. 19—20, Абрамо­ва 3. А. Палеолитическое искусство на территории СССР.— М.; Л., 1962, табл. XXXVI, XXXVII; Breul H., Saint-Perier В.Le Poissons, le batraciens et les reptiles dans Γart guaternaire.- Archives de ΓInstitute de Paleontologie Humaine, memoir 2, P., 1927.

⁶⁴ Монгайт А. Л. Археология Западной Европы. Каменный век, M., 1973, с. 176—178.

⁶⁶ Там же, с. 178; Равдоникас В. И. История первобытного общества, т. 1. Л., 1939, с. 274.

^6β Barriere С.Le civilisations tardenoisiennes en Europe Occidentale. Bordeaux — Paris, 1956.

⁶⁷ Монгайт А. Л. Археология Западной Европы..., с. 185.

⁶⁸ Бадер Н. О. Мезолит, с. 98.

⁶⁹ Clark G. The stone age hunters. L., 1967, p. 96.

^β0 Clark G. Excavation at Star Carr: an early mesolithic site at Seamer near Scar­borough. Yorkshire, Cambridge, 1971.

⁶¹ Семенов Ю. И. О материнском роде и оседлости в позднем палеолите.— СЭ, 1973, № 4, с. 57.

⁶² Монгайт А, Л. Археология Западной Европы..., с. 187.

^β3 Clark G. Excavation at Star Carr...

^β4Бадер H. О. Мезолит, с. 94—98.

^βδТам же, с. 92—94.

^ββСм., например: Формозов А. А. О времени и исторических условиях сложения племенной организации.— СА, 1957, № 1, с. 19—21; Монгайт А. Л. Архео­логия Западной Европы, с. 176; Бадер Н. О. Мезолит, с. 91.

⁶⁷ Leroi-Gourhan Λ., Bailloud G., Chavaillon J,, Laming Emperaire A. La Prehi- storie. P., 1968, р. 144.

⁶⁸ Борисковский П. И. Древний каменный век..., с. 113—114. В недавнее время к ней прибавилась стоянка Шугноу (см. ниже); Окладников А. П.Верхнє-

палеолитическое и мезолитическое время.— В кн.: Средняя Азия в эпоху кам­ня и бронзы: М.; Л., 1966, с. 54; Ранов В. А. Основные черты периодизации палеолита Средней Азии.— В кн.: Палеоэкология древнего человека. М., 1977, с. 214.

6θ Окладников А. П. Верхнепалеолитическое и мезолитическое время, с. 51 — 52.

⁷⁰ Борисковский П. И. Древний каменный век..., с. ИЗ—114.

⁷¹ Ранов В. А. Шугноу — многослойная палеолитическая стоянка в верховьях

р. Яхсу (раскопки 1969—1970 гг.).— В кн.: Археол. работы в Таджикистане в 1970 г. Душанбе, 1973, вып. 10; Он же. Палеолит переднеазиатских наго­рий.— В кн.: Палеолит Ближнего и Среднего Востока. Л., 1978, с. 232.

⁷² Ранов В. А. Основные черты..., с.‘214.

⁷³ Окладниксв А. П. Верхнепалеолитическое и мезолитическое время, с. 54— 56.

⁷⁴ Там же, с. 56—59.

⁷⁵ Мамедов Э. Д., Батулин С. Г. Палеогидрогеологическая обстановка и древ­нее расселение человека в пустынях Средней Азии.— В кн.: Палеоэкология древнего человека. М., 1977, с. 227.

⁷⁶ Бадер Н. О. Мезолит, с. 95—96.

⁷⁷ Там же, с. 96; Окладников А. П. Верхнепалеолитическое и мезолитическое время, с. 68; Ранов В. А. Каменный век Таджикистана. Душанбе, 1965.

⁷⁸ Коробков И. И. Палеолит Восточного Средиземноморья, с. 180—182; Hours F. Remarques sur Γutilisation de listes types pour Γetude du paleolithique superieur et de Γepipaleolithique du Levant.— Paleorient, 1974, t. 2, N 1; Hours F., Copeland L., Aurenche O. Les industries paleolithiques du Proche-Orient, es- sai de correlations.— L’Antropologie, 1973, t. 77, N 3-4 p. 263—280.

⁷⁹ Коробков И. И. Палеолит Восточного Средиземноморья, с. 181, 184; Мас­сон В. М. Экономика..., с. 116, 136—137; Шнирелъман В. А. Проблема про­исхождения натуфийской культуры (обзор литературы).— СА, 1975, № 4; Bar-Josef О.The Ері-Paleolithic in Palestine and Sinai.— In: Problems in Prehistory: North Africa and the Levant. Dasllas, 1975.

⁸⁰ Шнирелъман В. А. Происхождение скотоводства (культурно-историческая проблема). M., 1980, с. 53—60.

⁸¹ Ранов В. А. Палеолит переднеазиатских нагорий, с. 240—241.

⁸² См., например: Vinogradov А. В.The Mesolithic of Afganistan.-Abstracts of XI Congress of the International Union for,Quartery Research (INQUA), v. III. M., 1983, p. 279; Mepnepm H. Я., Мунчаев P. M.Проблемы происхож­дения производящих форм экономики.— Вестник АН СССР, 1979, № 10,

с. 113-115.

⁸³ Murty М.Blade and burin industries near Renigunta.- Proc, of the Prehi4. Soc. for 1968, v. 34.

⁸⁴ Борисковский ∏. И. Некоторые проблемы палеолита Южной и Юго-Восточ­ной Азии. М., 1973, с. 12—13.

^8δ Murty М. L. К.A late pleistocene cave site in Southern India.— PAPhS, 1974, v. 118; Murty M. L. K.₁ Thimma Reddy K. The significance of lithic finds in the cave area of Kurnool.- AP, 1976, v. 18, N 2.

^8βБорисковский17. Я. Некоторые проблемы..., с. 11—12.

⁸⁷ Борисковский П. И. Древний каменный век..., с. ИЗ—114; 163—164; Палео­лит Ближнего и Среднего Востока, с. 233.

⁸⁸ Radjana Ray. Ecology of blade-bladelet elements in India — Union Interna- cional de Ciencias Prehistoricas у Proto-historicas. X Congreso. Comision XI. Cultura у medio Ambiente del Hombre Fosil en Asia. Mexico, 1981, p. 204.

⁸⁹ Allchin B. The Indian stone age sequence.— J RAI, 1963, v. 93, pt 2; Sanka- lia H. D. The prehistory and protohistory of India and Pakistan. 2nd ed. Po­ona, 1974; Radjana Ruj. Ecology..., p. 206—214.

⁹ Борисковский ∏. И. Древний каменный век..., с. 116—121.

⁹¹ Maglio V.Pleistocene faunal evolution in Africa and Eurasia.— In: After the Australopithecines, p. 462; Allchin B. The late stone age of Ceylon.—

JRAI, 1958, v. 88, N 2; Misra V.Mesolithic phase in the prehistory of India. — In: Indian Prehistory s. 1., 1964, p. 60—61.

Семенов С. А. Развитие техники в каменном веке. Л., 1968, с. 187; Steward J. Causal factors and processes in the pre-farming societies.— In: Man the Hunter. Chicago, 1968, p. 328; Allchin B. The stone-tipped arrow..., p. 49; HSAI, v. 1, 3.

Борисковский ∏. И, Древний каменный век..., с. 8—11. Там же, с. 155—159.

Нгуен Кхак Ши. Культура шонви и ее место в каменном веке Юго-Восточной Азии.— СА, 1982, № 3.

Борисковский П. И. Первобытное прошлое Вьетнама. Л., 1966, с. 74—76, и ДР.

Семенов С. А. К вопросу о некоторых орудиях каменного века Юго-Восточ­ной Азии.— В кн: Борисковский П. И. Первобытное прошлое Вьетнама, с. 169-170.

Борисковский П. И. Первобытное прошлое Вьетнама, с. 76—82, 93—94. Gorman Ch. Hoabinhian: a pebble-tool complex with early plant associations in Southeast Asia.— Science, 1969, v. 163, X® 3868.

Борисковский ∏. И. Древний каменный век..., с. 167—168; Кучера С. Китай­ская археология 1965—1974 гг.: Палеолит — эпоха инь. Находки и пробле­мы. М., 1977, с. 16.

Борисковский П. И. Древний каменный век..., с. 168.

Крюков М.В., Софронов М. В. Чебоксаров Η. Н. Древние китайцы. Проблемы этногенеза. М., 1978, с. 53.

Деревянко А. П. Каменный век Северной, Восточной, Центральной Азии. Новосибирск, 1975, с. 188.

Там же.

Васильевский Р. С. Древние культуры Тихоокеанского Севера. Новосибирск, 1973, с. 149—150; Чард Ч._ч Морлан Р. Абсолютная хронология каменного ве­ка в Японии.— В кн.: Сибирь и ее соседи в древности. Новосибирск, 1970, с. 109-138.

Ларичев В. Е. Палеолит и мезолит Японии (краткий очерк).— В кн.: Сибирь и ее соседи в древности, с. 96—99.

Hawa Е.The continuity of поп-ceramic to ceramic cultures in Japan.— Ar A, 1964, v. 2, N 2; Kotani J. Upper pleistocene and holocene conditions in Japan.— ArA, 1969, v. 5, N 2; Fagan B. People of the Earth, p. 122—123.

Окладников A. ∏.Поселение каменного века на горе Хере-Уул (Восточная Монголия) и докерамические культуры Японии.— В кн.: Историко-филологи­ческие исследования (сб. статей памяти акад. Н. И. Конрада). М., 1974; Он же. Древнее поселение на р. Тадуши у дер. Устиновки и проблема даль­невосточного мезолита.— В кн.: Четвертичный период Сибири. М., 1966, с. 195—214; Васильевский Р. С. Древние культуры Тихоокеанского Севера, с. 40—41 и др.

Васильевский Р. Древние культуры..., с. 44; Он же. Древние культуры Тихо­океанского Севера (история, адаптация и эволюция приморских культур). Автореф. докт. дисс. Новосибирск, 1974, с. 15.

Ларичев В. Е. Палеолит и мезолит Японии, с. 107 и др.

Деревянко А. П. Каменный век..., с. 184—190.

История Сибири, т. 1, с. 72—75.

Деревянко А. П. Приамурье в древности. Новосибирск, 1971, с. 25—28, 32. История Сибири, т. 1, с. 39—44.

Герасимов Μ. М. Палеолитическая стоянка Мальта (раскопки 1956— 1957 гг.).— СЭ, 1958, № 3, с. 52; История Сибири, т. 1, с. 44.

Абрамова 3. А. Палеолит Енисея. Афонтовская культура. Новосибирск, 1979; Она же. Палеолит Енисея. Кокоревская культура. Новосибирск, 1979. Окладников А. П. Палеолитические жилища в Бурети (по раскопкам 1936— 1940 гг.).— КСИИМК, 1941, вып. 10, с. 16—31.

Герасимов Μ. М. Палеолитическая стоянка Мальта..., с. 32—37, 46—51.

но Формозов А. А. К характеристике палеолитического поселения Мальта.— СА, 1976, № 2, с. 205-210.

¹²⁰ Окладников А. П. Палеолитическая статуэтка из Бурети. М.; Л., 1941, с. 104-108.

¹²¹ Окладников А. П. Палеолитические жилища в Бурети; Он же. Палеолитиче­ская статуэтка из Бурети, с. 104; История Сибири, т. 1, с. 46—48.

¹²² Абрамова 3. А. Палеолит Енисея. Афонтовская культура, с. 98—104; Она же. Палеолит- Енисея. Кокоревская культура, с. 162—166 и др.; История Си­бири, т. 1, с. 66.

¹²³ История Сибири, т. 1, с. 68.

¹²⁴ Диков Η. Н. Археологические памятники Камчатки, Чукотки и Верхней Ко­лымы. М., 1977, с. 43—52; Он же. Древние культуры Северо-Восточной Азии. М., 1979, с. 31, 286.

¹²⁵ Мочанов Ю. А. Древнейшие этапы заселения человеком Северо-Восточной Азии. Новосибирск, 1977, с. 233—240.

¹²⁶ Цейтлин С. М. Схема геологической периодизации палеолита Северной Азии.— В кн.: Соотношение древних культур Сибири с культурами сопре­дельных территорий. Новосибирск, 1975, с. 34; Абрамова 3. А. К вопросу о возрасте алданского палеолита.— СА, 1979, № 4, с. 5—14; Деревянко А. П. Каменный век..., с. 196; Диков Η. Н. Древние культуры Северо-Восточной Азии, с. 18—19.

¹²⁷ Диков Η. Н. Древние культуры Камчатки и Чукотки. Автореф. докт. дисс. Новосибирск, 1971, с. 15; Он же. Древние культуры Северо-Восточной Азии, с. 51—53.

¹²⁸ Диков Η. Н. Археологические памятники..., с. 47—50; Он же. Древние куль­туры Северо-Восточной Азии, с. 31—33.

¹²⁹ Диков Η. Н. Археологические памятники..., с. 52—60.

¹³⁰ Диков Η. Н. Палеолитическое жилище на камчатской стоянке Ушки IV.— В кн.: Сибирь и ее соседи в древности. Новосибирск, 1970, с. 41.

¹³¹ Там же; Он же. Древние культуры Северо-Восточной Азии, с. 54—57.

¹³² Диков Η. Н. Древние культуры Камчатки и Чукотки, с. 16—17.

¹³³ Диков Η. Н. Археологические памятники..., с. 213—225; Он же. Древние культуры Северо-Восточной Азии, с. 90—99.

¹³⁴ Диков Η. Н. Древние культуры Северо-Восточной Азии, с. 280—281.

¹³⁵ Ларичева И. П. Палеоиндейские культуры Северной Америки, с. 196.

¹³⁶ Там же, с 72—78.

¹³⁷ О сомнениях по этому поводу см.: Willey R. An introduction to American ar­chaeology, v. 1. North and Middle America. Englwood Cliffs, 1966, p. 29—33.

¹³⁸ Bryan A. Early man in America and late pleistocene chronology of Western Canada and Alaska.— CA, 1969, v. 10, N 1, p. 1—10.

¹³⁹ Warnica J. New discoveries at the Clovis site.— AA, 1966, v. 31, pt I, N 3, p. 349; Haury E., Sayles E., Wasley W. The Lehner mammoth site, southeas­tern Arizona.— AAn, 1959, v. 25, N 1, p. 2—30.

¹⁴⁰ Warnica J. New discoveries..., p. 352; Haury E. Artifacts with mammoth re­mains, Naco, Arizona.— AAn, 1953, v. 14, N 1, p. 3—4.

¹⁴¹ Macgowan K., Hester J. Early man in the New World. N. Y., 1962, p. 153.

¹⁴² Ibid.

¹⁴³ Ларичева И. ∏.Палеоиндейские культуры Северной Америки, с. 188—191.

¹⁴⁴ Там же, с. 133.

¹⁴⁵ Dumond D. The Eskimos and Aleuts.

¹⁴⁶ Окладников A. ∏., Васильевский P. С. По Аляске и Алеутским островам. Но­восибирск, 1976, с. 100—101.

¹⁴⁷ Griffin J. A discussion of prehistoric similarities and connections between the Arctic and temperate zones of North America.— In: Prehistoric cultural rela­tions between the arctic and temperate zones of North America. Toronto, 1962, p. 162.

¹⁴⁸ Василъевский P. С. Древние культуры Тихоокеанского Севера, с. 47, 48, 209; McCartney A., Turner J. Stratigraphy of the Anangula unifacial core and bla­

de site.— ArA, 1966, v. 3, N 2, p. 38; Laughlin W. Eskimos and Aleuts.— Scie­nce, 1963, v. 142, N 3593, p. 634.

¹⁴⁹ Окладников A. ∏., Васильевский P. С. По Аляске и Алеутским островам, с. 108; Laughlin W. Contemporary problems in the anthropology of Southern Alaska.— Science in Alaska. Washington, 1952, p. 76—77.

¹⁵⁰ Forbis R. The Paleoamericans, p. 19—21.

¹⁵¹ Snow D. The American Indians. Their archaeology and prehistory. L., 1976, ' p. 33-34.

¹⁵² Tolstoy P. Mesoamerica.— In: Prehispanic America. L., 1974, p. 34.

¹⁵³ Forbis R. The Paleoamericans, p. 24.

¹⁵⁴ Lanning E. Western South America.— In: Prehispanic America, p. 67; Idem. Eastern South America.— Ibid., p. 101, 107—108 and oth.

¹⁶⁵ Forbis, R. The Paleoamericans, p. 13.

^15β Ibid., p. 17.

¹⁵⁷ Ibid., p. 19—20.

¹⁵⁸ Fagan В. People of the Earth, p. 157.

¹⁵⁹ См., например: Григорьев Г. ∏.Палеолит Африки, с. 54—57; Кларк Дж, Доисторическая Африка. М., 1970, с. 9, 123, 139 и др.

¹⁶⁰ Klein R. Problems in the study of the Middle Stone Age of South Africa.— So­uth African Archaeological Bulletin. Cape Town, 1970, v. 25; Radiocarbon, 1967, N 9.

¹⁶¹ Кларк Д. Доисторическая Африка, с. 178.

¹⁶² Григорьев Г. П. Палеолит Африки, с. 189.

¹⁶³ Кларк Д. Доисторическая Африка, с. 167.

¹⁶⁴ Григорьев Г. Ц. Палеолит Африки, с. 120.

¹⁶⁵ Там же, с. 60; Кларк Дж. Доисторическая Африка, с. 8, 118, 143, 151—152. ^lββКларк Дж. Доисторическая Африка, с. 153; Fagan В.People of the Earth, p.

129.

¹⁶⁷ McBurney C. The Stone· Age in North Africa. Harmondsworth, 1960.

¹⁶⁸ Григорьев Г. ∏.Палеолит Африки, с. 129; Кларк Дж. Доисторическая Афри­ка, с. 8; Fagan В.People of the Earth, p. 129; Smith Ph. The late paleolithic of Northeast Africa in the light of recent research.— AAn, 1966, v. 68, pt 2, N 2, p. 345.

¹⁶⁹ Григорьев Г. ∏.Палеолит Африки, с. 129—131.

¹⁷⁰ Tixier J. Typologie de ΓEpipaleolithique de Maghreb.— Memoires du Centre de Recherches Archaeologiques, Prehistoriques et Anthropologiques. P., 1963.

¹⁷¹ Wenke R. Patterns in prehistory. Mankind’s first three million years. N. Y., Oxford, 1980, p. 207—208.

¹⁷² ∏pu∂o T.Кроманьонский человек. Пер. с англ. M., 1979, с. 43—45.

¹⁷³ АлиманА. Доисторическая Африка. М., 1960, с. 336.

¹⁷⁴ Кларк Дж. Доисторическая Африка, с. 168—171.

¹⁷⁵ Там же.

¹⁷⁶ Там же, с. 173.

¹⁷⁷ Раздел написан в основном по материалам монографий: Кабо В. Р. Проис­хождение и ранняя история аборигенов Австралии; Он же. Тасманийцы и тасманийская проблема.

^177αКабо В. Р. Происхождение и ранняя история. . ., с. 340.

¹⁷⁸ Mulvaney D. The Pleistocene occupation of Australia.— IX Congres des Scien­ces prehistoriques. Nice, 1976, Collogue 18; Larnach S. The origin of the Aust­ralian aboriginal.— Archaeology and Physical Anthropology in Oceania, 1974, v. IX, N 3.

¹⁷⁹ Bowdler S.Pleistocene date for man in Tasmania.— Nature, 1974, v. 252, N 5485, p. 697—698.

¹⁸⁰ Wormington M. Ancient man in North America, Denver, 1957, p. 55.

¹⁸¹ Romain R., Nougier L. Cerne d’appel du magdalenien final des Pyrenees.— Quarter, 1968, Bd. 19. Цит. по: Борисковский ∏. И. Древнейшее прошлое человечества, с. 186.

¹⁸² Замятнин С. Н. Некоторые вопросы изучения хозяйства в эпоху палеолита. —ПИПО, с. 97-98.

їв³Hayden В.Research and development in the stone age: Technological transi­tions among hunter-gatherers.— CA, 1981, v. 22, N 5, p. 519—548.

i84 Tanner N. On becoming human. N. Y., 1980; Omnivorous Primates. N. Y., 1981; Woman>the Gatherer. New Haven; L., 1980; Lee R. The Kung San. Men, women and work in a foragin society. N. Y., 1978.

les Lee R, What hunters do for a living, or how to make out on scarce resources. —MH, p. 39—40.

i8β Tanaka J. Social structure of the Bushmen, p. 295—316.

187 Silberbauer G. Report. . ., p. 1040—1042.

188 iee R. What hunters do for a living, p. 42—48.

189 Woodburn J. An introduction to Hadza ecology.— MH, p. 49—55; Lee R. What hunters do for a living, p. 42.

ιθθ Cooper J. Analytical and critical bibliography of the tribes of tierra del Fuego and adjacent territory. Washington, 1917, p. 195—217; Cooper J. The Yahgan, p. 83—84.

191 Североамериканские индейцы. Пер. с англ. M., 1978, с. 296; Beckerτnann S. More on Amazon cultural ecology.— CA, v. 21, N 4, p. 541.

192 Kirchhoff P. Food-gathering tribes of the Venezuelan llanos.—HSAI, v. 4, p. 446-451.

193 Petrullo P. The Yaruros of the Capanaparo River, Venezuela.— BBAE, 1939, N 123, p. 161—290.

194 Kirchhoff P. Food-gathering tribes, p. 456—467.

195 Holmberg A. Nomads of the long bow: the Siriono of Eastern Bolivia. Washing­ton, 1950; Whiffen Th. The North-West Amazons. L., 1915.

196 FejosP. Ethnography of the Yagua. N. Y., 1943; HSAI, v. 3, p. 10—12.

і®⁷Попов А. А. Нганасаны. M., JI., 1948, c. 31—36; Расмуссен К. Великий сан­ный путь. М., 1958, с. 62—63; Birket-Smith К.The Eskimos. L., 1959, р. 86— 87; Allchin В.The stone-tipped arrow.

¹⁹⁸ ФайнбергЛ. А. Индейцы Бразилии. M., 1975, с. 9.

¹⁹⁹ Семенов Ю. И. Об изначальной форме первобытных социально-экономиче­ских отношений.— СЭ, 1977, № 2, с. 17.

²⁰⁰ Rasmussen К.The Netsilik Eskimos. Copenhagen, 1931, р. 482.

²⁰¹ Kroeber A. The Eskimo of Smith Sound. N. Y., 1900, p. 301.

²⁰² Семенов Ю. И. Об изначальной форме. . ., с. 18.

²⁰³ Goldman J. Tribes of the Vaupes-Caqueta region.— HSAI, v. 3, p. 781, 783; Idem. The Cubeo. Urbana, 1963; Koch-Griinberg Th. Zwei Jahre unter den In- dianern. Reisen in Nordwest Brazilien 1903—1950. B., 1909—1910, Bd. I, S. 106-251.

²⁰⁴ Rasmussen K. The Netsilik Eskimos, p. 163; Idem. Intellectual culture of the Copper Eskimos. Copenhagen, 1932, p. 105—107; Thalbitzer W. The Ammas- salik Eskimo. Social customs and mutual aid. Copenhagen, 1941, p. 645—646.

²⁰⁶ Народы Сибири. M., 1956, с. 442.

²⁰⁶ FejosP. Ethnography. . ., p. 41—42, 79, 86.

²⁰⁷ Koch-Griinberg Th. Zwei Jahre. . ., S. 106, 251.

²⁰⁸ Одну из недавних сводок данных по этому вопросу см., например, в статье: Семенов Ю. И. Об изначальной форме. . ., с. 15—28.

²⁰⁹ Народы Сибири, с. 964; Rasmussen К.The Alaskan Eskimos. Copenhagen, 1952, p. 121-122.

²¹⁰ Общественный строй у народов Северной Сибири. М., 1970, с. 93.

²¹¹ Birket-Smith К.The Chugach Eskimo. Kopenhavn, 1953, р. 96; Boas F. The Central Eskimo. Washington, 1888, p. 582.

²¹² Rasmussen K. The Netsilik Eskimos, p. 164.

²*³Першиц А. И.Развитие форм собственности в первобытном обществе как основа периодизации его истории.— ПИПО, с. 156—157, 171—172; Румян­цев А. М. Возникновение и развитие первобытного способа производства. Присваивающее хозяйство. М., 1981, с. 102, 103 и др.; МН, р. 100—102, 156, 157.

²¹⁴ Першиц А. И. Развитие форм собственности; Birket-SmithС. The Eskimos, р. 145; Idem. The Caribou Eskimos, v.I, p. 261, 262; Hawkes E. The Labrador

Eskimo. Ottawa, 1916, р. 25; Thalbitzer W. The Ammassalik Eskimo. . ., p. 638.

²¹⁵ Turnbull C. The importance of flux in two hunting societies.— MH, p. 132—137.

²¹⁶ Woodburn J. Stability and flexibility in Hadza residential groupings.— MH,

р. 103.

²¹⁷ Массон В. M.Экономика. . ., с. 31.

²¹⁸ Там же; Butzer К.Environment and archaeology. Chicago, 1964, p. 415—416.

²¹⁹ Rasmussen К.The Netsilik Eskimos, p. 141, 473—477; Idem. Intellectual, culture of the Copper Eskimos, p. 70, 76—85; Weyer E. The Eskimos. Hamden, 1962, p. 109—110.

>²° Birket-Smith K. The Chugach Eskimo, p. 96; Nelson E. The Eskimo about Bering Strait. Washington, 1899, p. 307.

²²¹ Файнберг Л. А. Индейцы Бразилии, с. 74; Lowie R. Property among the tropical forest and marginal tribes.—HSAI, v. V, p. 356—360; Birket-Smith K. The Eskimo, p. 146.

²²² Kroeber A. The Eskimo of Smith Sound, p. 301; Giffen N. The roles of men and women in Eskimo culture. Chicago, 1930, p. 40.

²²³ Файнберг Л. А. Общественный строй эскимосов и алеутов. M., 1964, с. 126— 127.

²²⁴ Формозов А. А. Проблемы этнокультурной истории. . с. 31; Громов В. И. Палеонтологическое и археологическое обоснование стратиграфии конти­нентальных отложений четвертичного периода на территории СССР. М., 1948,

с. 279; Шовкопляс И. Г. Мезинская стоянка. Киев, 1965, с. 286; Herskovits М. Economic anthropology. N. Y., 1952, р. 196—197.

²²⁶ McCarthy F. Trade in aboriginal Australia and trade relationships with Torres Strait, New Guinea and Malaya.— Oceania, 1939, v. 9, N 4; v. 10, N 1—2; Thomson D. Economic structure and the ceremonial exchange cycle in Arnhem Land. Melbourne, 1949, p. 106.

²²⁶ Бутинов H. А. Разделение труда в первобытном обществе.— ПИПО, с. 117.

²²⁷ Oberg К.Indian tribes of Northern Mato Grosso, Brazil. Washington, 1953, p. 42, 59, 72, 73; Steinen K. Unter den Naturvδlkern Zentral Brasiliens. B., 1894, S. 333; Schmidt M. lndianerstudien in Zentralbrasilien. B., 1905, p. 431, 432, 439; Allen P. Indians of Southeastern Colombia.— Geographical Review, 1947, v. XXXVII, N 4, p. 567-582.

²²⁸ Румянцев A. M.Возникновение и развитие. . ., с. 230—231.

²²⁹ Маркс К. К критике политической экономии.— Маркс Я., Энгельс Ф. Соч.,

т. 13, с. 37.

²³⁰ Рогачев А. Н. Палеолитические жилища. . ., с. 437; Борисковский П. И. Палеолитические жилища на территории СССР и этнографические параллели к ним. М., 1956, с. 13.

²³¹ Шовкопляс И. Г. Исследование Добраничевской стоянки и некоторые вопро­сы социальной организации в позднепалеолитическую эпоху— В кн.: Тезисы докладов, посвященных итогам полевых археологических исследований в 1970 г. в СССР. Тбилиси, 1971, с. 7—8.,

²³² Диков Η. Н. Палеолитическое жилище. . ., с. 41; Он же. Древние культуры Камчатки и Чукотки, с. 16.

²³³ Бибиков С. Н. Некоторые аспекты палеоэкономического моделирования палеолита.— СА, 1969, № 4, с. 15.

²³⁴ Там же, с. 22.

²³⁵ Meggitt М.Desert people: A study of the Walbiri aborigines of Central Austra­lia, Melbourne, 1962; Birdsell J. Local groups composition among the Austra­lian aborigines.— CA, 1970, v. 11, N 2.

^23β Baer G., Schmitz C. On the social organization of the Ona (Selk’nam). P., 1965; Gusinde M. Die Selk’nam. Mδdling bei Wien, 1931, S. 324, 416, 419, 421, 426, 428.

²³⁷ Cooper J. The Ona, p. 107—125.

²³⁸ Кочнев В. И. Шри Ланка. Этническая история и социально-экономические отношения до начала XX в. М.; 1976, с. 276—277; Allchin В.The stone-tip­ped arrow, р. 126, 139; Seligman С. В.The Veddas. Cambridge, 1911.

²³⁹ Кочнев В. И. Шри Ланка, с. 16.

²⁴⁰ Deriyanagala Р. Stone age Ceylon. — Journal of the Royal Asiatic Society (Ceylon Branch), 1953, v. 3, pt. 2.

²⁴¹ Schaper a I. The Khoisan peoples of South Africa. Bushmen and Hottentots. L., 1930, p. 76-86, 105, 115.

²⁴² ibid., p. 76—77, 156—157; Allchin B. The stone-tipped arrow, p. 16—17.

²⁴³ Tanaka J. Social structure of the Bushmen, p. 295—296.

²⁴⁴ Сводки материалов по этому вопросу и соответствующие ссылки на литера­туру по отдельным народам см., например: Аверкиева Ю. П. Индейцы Север­ной Америки. М., 1974; Семенов Ю,И. Эволюция экономики раннего перво­бытного общества.— В кн.: Исследования по общей этнографии. М., 1979; ФайнбергЛ. А. Возникновение и развитие родового строя.— В кн.: Первобыт­ное общество. М., 1975.

²⁴⁵ Damas D. Eskimo communities then and now.— In: People of Light and Dark. Ottawa, 1966, p. 115—116.

²⁴⁶ Формозов А. А. Проблемы этнокультурной истории. . ., с. 32.

²⁴⁷ Современные этнические процессы в СССР. М., 1975, с. 11.

²⁴⁸ Cooper J. The Ona, р. 108 and oth.

²⁴⁹ Schapera J. The Khoisan peoples. . ., p. 76; Allchin В. The stone-tipped arrow,

р. 16-17.

²⁵⁰ Файнберг Л. А. Общественный строй эскимосов и алеутов, с. 142—145; Da­mas D. Eskimo communities. . ., р. 116.

²⁶¹Массон В. М. Экономика. . ., с. 116; Бибиков С. Н. Некоторые аспекты. . .,

с. 9—13; Григорьев Г. П. Восстановление общественного строя палеолити­ческих охотников и собирателей.— ОСР, с. 12.

^2δ2Бибиков С. Н. Некоторые аспекты, с. 13—15.

^2δ3 Weyer Е.The Eskimos. Hamden, 1962, р. 142—143; Malaurie J. The Eski­mos.— Realities, 1966, N 185, p. 45.

^2δ4Кабо В. P.Первобытная община охотников и собирателей (по австралийским материалам).— ПИ ДО, с. 239—240.

^2δδ Goldman J. Tribes of the Vaupes-Caqueta region, p. 781, 783; Idem. The Cubeo.

²⁵⁶Борисковский ∏. И. Древнейшее прошлое человечества, с. 192.

^2δ7 FejosP. Ethnography. . ., р. 30—32, 41—42, 59, 79, 86,

^2δ8 Whiffen Th. The North-West Amazons, p. 136.

^2δ9 BalikciA. The Netsilik Eskimo. Garden City, 1970, p. 116—119.

²⁶⁰ Ibid.

²⁶¹ Cooper J. The Yahgan, p. 94.

^2β2 Cooper J. The Ona, p. 117; Bird J. The Alacaluf, p. 71.

²⁶³ MetrauxA. The Botocudo, p. 536.

²⁶⁴ Kirchhoff P. Food-gathering tribes. . ., p. 460—461.

^26δАртемова О. Ю. Личность и нормы поведения в обществе аборигенов Авст­ралии. Автореф. канд. дис. М., 1981, с. 14, 20—21.

²⁶⁶ Североамериканские индейцы, с. 296

²⁶⁷ Там же, с. 394—395.

²⁶⁸ Lowie R. Social and political organization of the tropical forest and marginal tribes.— HSAI, v. 5, p. 342—343.

²⁶⁹ Kirchhoff P. Food-gathering tribes..., p. 453.

²⁷⁰ BalikciA. The Netsilik Eskimo.

Becher H. Yanonami. Neue wissenschaftliche Erkenntnisse iiber die alteste

²⁷¹ Bevolkerungsgruppe Amazoniens. Gottingen, 1962, S. 17—19.

²⁷² Fefos P. Ethnography. . .