<<
>>

Глава IV Предзнаменования

I

Вслед за сновидениями, побуждающими первобытный менталитет к непосредственному общению с миром невидимого и потому состав­ляющими одну из главных частей его опыта, следуют предзнаменова­ния, также поставляющие ему сведения о действии мистических сил, чье присутствие оно чувствует повсюду.

Предзнаменования, таким образом, это случающиеся спонтанно откровения. Чаще всего перво- оытный человек интерпретирует их немедленно, не испытывая необ­ходимости размышлять над ними, благодаря установленным между его коллективными представлениями предсвязям. Такая-то птица слышна слева, такое-то животное перешло дорогу и т.д.: счастливое или несчастливое значение предзнаменования схватывается в то са­мое время, как замечен сам факт. И тогда, сообразно происшедшему, либо с еще большей решимостью продолжают начатое предприятие, либо отказываются от него. В этом первобытный человек лишь под­чиняется данным опыта, среди которых предзнаменования занимают первое место; это происходит примерно так же, как врач соотносит ( нои предписания с симптомами, свидетельствующими о состоянии пильного.

Наблюдение предзнаменований практиковалось в античных об­ществах и особенно в Римской республике, где оно являлось офици­альным институтом, а латинские авторы сделали его нам хорошо известным. Тем не менее мы совершили бы ошибку, заранее, без проверки, допустив, что то, что верно в отношении предзнаменова­ний в классической античности, так же обязательно справедливо и в отношении предзнаменований в низших обществах. Будет правиль­ным изучить сначала предзнаменования у первобытных людей так,

как если бы нам были неизвестны предзнаменования древних и те теории, которые они выводили из них. Возможно, что тогда анализ собранных среди первобытных людей фактов прольет иной свет и на предзнаменования в классических обществах и сделает их нам более понятными, а если в самом ходе этого исследования не будет сделано преждевременных сравнений, то оно окажется в результате лишь более плодотворным.

Итак, оставим в стороне, по крайней мере временно, предзнамено­вания греков и римлян и займемся теми, которые наблюдают перво­бытные люди. Для того, чтобы хорошо понять их и проникнуть в такое состояние ума, которое вызывает появление этих предзнамено­ваний, необходимо сделать два предварительных замечания.

1. Предзнаменования объявляют, например, что предприятие, ко­торое собираются осуществить, либо увенчается успехом, либо потер­пит неудачу; они же предупреждают о более или менее непосредствен­но угрожающей опасности, о которой люди не подозревают. В этом состоит их отличие от других откровений, которые постоянно и всю­ду воспринимает первобытное мышление. Известно: все, что необыч­но, это откровение. Любой внезапный случай — это откровение, по­скольку ничего не бывает случайного, и то, что хоть в малейшей степени выходит за рамки обычного, обнаруживает действие оккуль­тных сил. Однако откровения такого рода чаще всего касаются про­шлого. Они, например, дают знать, что против кого-то совершены магические действия, что были нарушены табу, что мертвые недо­вольны, поскольку их желаниями пренебрегли, и т.п. Таким образом, предзнаменования — это лишь один вид в роде, который состоит из множества других видов. Предзнаменования — это откровения, каса­ющиеся будущих событий. В качестве таковых они имеют первосте­пенную важность, потому что будущее еще полно случайностей, а знание прошлого, во мнении первобытных людей, чаще всего ценно лишь потому, что представляет интерес для настоящего или для буду­щего.

Но мы знаем, что время им не представляется совершенно так же, как и нам. Они не видят этой своего рода прямой линии, тянущейся в бесконечность перед их мысленным взором и всегда похожей на са­мое себя, на которой располагаются события, на которой предвиде­ние может их заранее разместить в однолинейной и необратимой последовательности, где они с необходимостью следуют одно за дру­гим. Для первобытного человека время не является, как для нас, чем-

то вроде интеллектуализированной интуиции, «порядком преемствен­ности».

Еще менее оно является однородным quantum. Оно скорее качественно ощущается, чем представляется. Если два события долж- II κι следовать одно за другим с определенным интервалом, то перво- оытный человек ясно видит второе как будущее по отношению к первому, но при этом он не четко различает отделяющие их друг от друга сроки, если только, чего на самом деле не бывает, эти сроки не представляют для него исключительного интереса.

Короче говоря, имеющее произойти событие, как правило, не по­мещается определенным образом на том или ином расстоянии на пинии будущего времени; и представляется, и чувствуется оно неясно, просто как долженствующее случиться1.

2. Эта мыслительная особенность у первобытных людей связана, как было видно, с их привычкой принимать во внимание причин­ность мистического типа. Если линия времени для них не протягива­ется, как для нас, в направлении будущего, если она, напротив, почти сразу же прерывается, то это объясняется тем, что она не поддержи­вается причинным рядом связанных друг с другом предшествующих и последующих членов. Первобытный менталитет не восходит и не спускается по цепочке условий, которые сами являются обусловлен­ными. Он, как и наш, обычно отталкивается от непосредственного чувственного данного, однако тут же покидает то, что мы называем объективной реальностью, для того, чтобы заняться обнаружением оккультной, мистической причины, невидимой силы, проявившейся путем некоего изменения чувственного данного. Часто даже бывает гак, что эта оккультная сила заранее указана ему через пред-связи между его представлениями. Неспособность представить себе регу­лярно упорядоченное будущее, безразличие к поиску рядов естествен­ных причин — это лишь два аспекта одного состояния ума.

Отсюда и первостепенная значимость и неотъемлемая функция предзнаменований в жизни первобытных народов. Чем могут быть предзнаменования для умов, привыкших, как наши, представлять себе незыблемый порядок природы, рассчитывать на этот порядок и ( читаться с ним, основывать на этом порядке свои надежды и опасе­ния? Простыми знаками, заранее открывающими то, к чему обяза­тельно приведет этот природный порядок в силу управляющего ряда­ми причин и следствий детерминизма.

Предположим, что эти знаки ІІЄ появляются или, если они появляются, то никто их не видит и не замечает: все равно ведь в событиях ничего не изменится — след­

ствия, конечно же, произойдут, поскольку для них существовали при­чины. Предзнаменования, следовательно, остаются для рядов при­родных явлений чем-то внешним. Однако поскольку эти ряды часто очень длинны и сложны, а наша способность рационального предви­дения весьма слаба, то мы охотно воображаем, будто какая-то друже­ственная нам сила приподнимает над будущим завесу и позволяет нам сразу же увидеть тот предел, которым завершится ряд. Это нечто вроде любезности, удовлетворяющей наше нетерпение знать. В самом же ходе вещей от этого не меняется ничего.

Однако такая концепция незыблемого мирового порядка не явля­ется основой для первобытного менталитета. Причинность, которая обычно ему представляется, иного типа. Следовательно, и предзнаме­нования будут для него иметь иное, чем для нас, значение. Будучи проявлениями мистических и оккультных сил, которые одни только и являются причинами, предзнаменования играют первостепенную роль в свершении того, о чем они объявляют. Открыть то, что про­изойдет, — не единственная их функция: того, что они открывают, без них бы не произошло. Поскольку будущее, которое предсказывают предзнаменования, воспринимается как ближайшее, как уже реаль­ность, то эти предзнаменования воспринимаются как определяющие это будущее и, одновременно, как являющие его. Здесь выступает закон сопричастия, и абстрактный анализ этого мыслительного про­цесса мог бы сделать его полностью понятным, лишь исказив его. Лучше дать возможность говорить фактам, рассматривая их в свете предшествующих замечаний.

II

Привычка наблюдать предзнаменования и сообразовываться с ними встречается во многих низших обществах, но нигде она, вероят­но, не развита до такой степени, как у даяков и большинства других туземцев на Борнео. Именно здесь мы находим самые подходящие условия для ее изучения. В нашем распоряжении многочисленные и обычно совпадающие свидетельства и среди них есть в высшей степе­ни ценные, например сообщения доктора Нивенгейса и Перхэма.

Перхэм хорошо показал признаваемую туземными племенами власть предзнаменований и приписываемую им силу. «Они твердо верят, что в них — основа любого успеха. У них бесконечное число историй, в которых рассказывается о неудачах, болезнях и смертях, случившихся в результате того, что люди имели неосторожность пре­

небречь предзнаменованиями. Можно попробовать сломать эту сис­тему рассуждениями, однако они считают, что совпадения, которые ини могут перечислить, являются категорическими доказательствами ∣,r истинности; случайное совпадение выглядит для них убедительнее, чем самое строгое рассуждение... Все случаи, когда событие сочтено подтверждающим предсказание, тщательно хранятся в памяти, тогда как те, в которых предзнаменования оказались ложными, быстро сбываются»2.

Такому отбору, происходящему, впрочем, бессознательно и совер­шенно искренне, способствует тот факт, что «эта система... очень і /южна и очень развита в деталях, содержит бесконечное количество неясностей для всех тех, кто не овладел в совершенстве этой наукой, и молодые люди вынуждены постоянно спрашивать у стариков, как надо действовать в тех случаях, когда неожиданно встречаются раз­ные и по виду противоречивые предзнаменования»3.

Здесь нет нужды заниматься изложением, хотя бы в общем виде, ной системы и развивающейся в ее рамках казуистики. Вероятно, нудст достаточно сказать, что предзнаменования на все случаи лич­ной или общественной жизни дают семь птиц и, кроме того, опреде­ленные животные, а именно: олень, лось, газель, броненосец, три пнда насекомых, ящерица, летучая мышь, питон, кобра и иногда так­те крыса. «Все эти животные различными способами могут давать предзнаменования, и их, следовательно, поскольку они обладают та­кой способностью, называют птицами (буронг): получить от них пред- I лазание называется бебуронг». Предзнаменования извлекаются из полета птиц, крика животных, направления, откуда они приходят или куда удаляются, и т.п. Как раз в этом проявляется самое поразитель­ное сходство с римской практикой.

Во многих свидетельствах отмечен тот факт, что если нет благо­приятных предзнаменований или они носят зловещий характер, то люди отказываются от какого-нибудь дела или даже прекращают его, если оно уже начато. Например, «кенья из Танах Путиха захотели использовать наше пребывание для того, чтобы сделать лодку. Одна­ко, войдя в лес (чтобы срубить дерево), они повстречали хисит (пти­цу), которая засвистела слева от них, и повернули назад. Через полча­са они вернулись и срубили дерево. Однако в момент его падения они пповь заметили неблагоприятный знак, оставили там свое дерево и отказались от строительства лодки»4.

В момент отправления в поход тоже нужны благоприятные пред­знаменования, а иначе от него воздерживаются. «Их отношение пока-

залось мне необъяснимым, но мне сразу же сообщили, что не может быть и речи о том, чтобы тронуться в путь, потому что одна из их птиц-предзнаменований, и как раз хисит, только что пропела над домом и даже проникла в него сквозь крышу. Это — один из самых зловещих для начала похода признаков, и, следовательно, сначала нужно было соблюсти четырехдневное мело нджахо (общее табу), а затем — снова наблюдать за птицами...»5

Чем более трудным и опасным является предприятие, тем больше нужда в благоприятных предзнаменованиях. «Мне сообщили, что многие деревни желали принять участие в походе, всего около 500 человек, однако надо было, чтобы каждая деревня отдельно вела свои наблюдения за птицами. Считалось, что для экспедиции такого рода нельзя было удовлетвориться менее чем десятью различными пред­знаменованиями. Но так как большинство туземцев постоянно встре­чало в этом ряду и плохие знаки, то им все время приходилось пово­рачивать назад»6.

Вердикт предзнаменований, таким образом, является суверенным не только потому, что они рассматриваются в качестве безошибоч­ных предсказаний. Причина здесь более глубокая: благоприятное предзнаменование — это и позитивная помощь, обойтись без которой невозможно. Оно не только предвестник, оно — гарантия успеха, причем гарантия необходимая, условие sine qua поп. Следовательно, недостаточно того, чтобы не появилось никаких зловещих предзна­менований, необходимо еще, чтобы случились предзнаменования бла­гоприятные. Если их нет — делать не станут ничего, даже если это бездействие гибельно. Так, в момент начала сева абсолютно необхо­димо услышать такую-то птицу справа, а такую-то — увидеть слева и т.п. Если бы речь шла только о том, чтобы узнать, хороший ли будет урожай, то можно было бы, за неимением лучшего, подчиниться необходимости работать с чувством неуверенности, особенно когда время торопит и сезон сева должен вот-вот завершиться. Однако работы не начнутся до тех пор, пока не будут получены обязательные для таких действий предзнаменования. Это означает, что появления птицы сами по себе обладают магической силой, обеспечивающей урожай в то самое время, как она предвещает его. Если же этих появлений не было, то не будет и урожая.

Свидетельство Перхэма на этот счет вполне определенно. «Иногда нужен месяц, чтобы получить все эти предсказания, которые должны внушить туземцам уверенность в результатах их труда. Но когда все они случились, у авгура, собирающего их, теперь оказывается некото­

рое количество веток или палок, равное числу птиц, которых он услышал. Эти ветки или палки он относит на выбранный им для возделывания участок и сажает в землю; затем он обращается с ко­роткой мольбой к птицам и к Пуланг-гана, срезает в джунглях своим парангом немного травы или веток и возвращается назад. Таким обра­зом, магическая сила птиц передана земле»7. Именно из-за наличия у ігі’ицмагической силы, необходимой, чтобы дать земле плодородие, /поди вынуждены ждать их соизволения, прежде чем начать ее обра­батывать.

Не менее показателен и следующий факт. «Когда собираются наве­стить больного, жаждут увидеть птиц справа; это предзнаменование обладает большей силой, чтобы принести здоровье. А для меня это повод, чтобы упомянуть еще о способе, которым объекту передается сила благоприятного предзнаменования. Когда даяк, отправившийся в путь, чтобы повидать больного друга, слышит благоприятствую­щую птицу, он садится и жует бетель, лист сириха, известь, табак и гамбир сначала для собственного удовольствия, а затем разжевывает еще немного и заворачивает в лист, чтобы отнести своему больному другу. Если только тот в состоянии проглотить принесенное, оно станет эффективной помощью в излечении: ведь разве эта смесь не содержит в себе голоса птицы, этого мистического эликсира жизни, появившегося из невидимого мира?»8 Итак, даяк, увидевший благо­приятное предзнаменование, приносит больному не только уверен­ность в том, что он вылечится, но в то же время и оказывает ему могущественную поддержку, заботливо собранную и идущую от мис­тической силы птицы. «Буронг малом — это насекомое, которое так называют потому, что обычно его слышат по ночам. Его особенно стремятся встретить на военной тропе, так как оно приносит уверен­ность и победу. Как и нендак среди птиц, оно считается постоянно благоприятствующим духом. Оно ценно и для земледелия. Один че­ловек довольно поздним вечером как-то услышал это насекомое на дереве, которое росло на его поле, и совершил ему подношение у подножия. Дерево с того времени стали считать священным. Его не срубили вместе с остальными, и человек этот был вознагражден хоро­шим урожаем»9.

В этом случае, конечно, насекомое рассматривается не как прино­сящий добрую новость посланец, но как сила, почти божество, чьим длительным расположением хотят заручиться. Дерево пощадили, потому что в силу определенного рода сопричастности на него пере­шло благотворное влияние сидевшего на нем насекомого. Дерево

пропиталось этим влиянием и, в свою очередь, пропитало им поле этого даяка.

«Когда они плывут по реке, кенья надеются увидеть исит (птицу, питающуюся пауками), которая должна пролететь слева направо, когда они сидят лицом к носу лодки. Как только это происходит, они разра­жаются криками: «О, исит слева от нас! Дай нам долгую жизнь, спо­собствуй нам в нашем предприятии, помоги найти то, что мы ищем, ослабь наших врагов!» Обычно они останавливают лодки, причали­вают к берегу, разводят небольшой огонь и говорят ему: «Скажи исит, чтобы она помогла нам». Каждый человек из отряда закурива­ет, с тем чтобы иметь свой собственный огонек, и шепчет хотя бы часть обычных заклинаний»10. Этот призыв — одновременно и мо­литва, и кенья, без всякого сомнения, обращают ее к самой птице.

Итак, не вызывает удивления то, что Перхэм говорит о культе птиц. «Цель этого культа та же, что и всех других обрядов: обеспе­чить хорошие урожаи, застраховать себя от несчастных случаев, паде­ний, болезней, одержать военную победу, получить выгоду от обме­нов и торговли, искусность в речах и ловкость во всех занятиях туземцев. Я говорю «культ птиц», так как от наблюдений за предзна­менованиями он поднимается до обращения к птицам с мольбой и почитания их. (Далее следует длинный отрывок из религиозного пес­нопения даяков.) Птицы здесь выступают вместе с даяками, управля­ют их жизнью и обеспечивают результат их работы: обращение с просьбой и подношение имеют целью добиться благосклонности птиц. Другой церемонией, в которой явно виден культ этих крылатых су­ществ, является праздник, описанный под названием мри буронг ма­кай («дать птицам поесть»), то есть совершить им подношение. Это второстепенный праздник в честь Сингаланг-Буронга и его зятьев, птиц-предзнаменований»11.

Последние же — это не наши обычные птицы. Даже если мы и понимаем, что они наделены мистической силой, то все равно это наше представление о них далеко не соответствует представлению даяков. В создаваемом нами образе мы неизбежно на первое место помещаем объективные черты. Мы прежде всего видим столь харак­терную форму тела этих существ, их крылья, клюв, их походку и полет и т.д., и уже к этому добавляем идею об их мистических каче­ствах. Однако в сознании даяка как раз эти качества, со значением которых не может сравниться ничто, заслоняют все остальное. В птице-предзнаменовании он видит прежде всего священное существо, мистическую силу, от которой зависит его судьба. Здесь мы встречаем

ту особую форму абстракции, которую я описал в другой работе12 и аналогов которой в нашем, сугубо концептуальном, мышлении не существует. «Эти птицы, — говорит Перхэм, — формы животной жиз­ни, в которых живет дух определенных невидимых высших существ и которые носят его имя. (Знаменательная черта: имя — не простое обозначение; идентичность имени создает реальную сопричастность, идентичность сущности.) Так что когда даяк слышит, например, пти­цу берагай, то это действительно голос Берагай, зятя Сингаланг Бу- ронга. Больше того, даяк усматривает в этом, что сам великий дух подает ему знак одобрения или хмурит брови и говорит “нет”»13.

Для разума, подобного нашему, птицы являются представителями невидимых существ, волю которых они дают знать, но сами отлича­ются от них; или же птицы — это сами невидимые существа, инкарни­рованные и становящиеся чувственно воспринимаемыми человеком. Два этих несовместимых между собой представления не могут оба одновременно быть истинными: нужно выбрать одно из них. Однако даяк не испытывает трудностей, принимая их оба сразу. В его пред­ставлениях они не исключают друг друга. Он тут же испытывает чув­ство некоторой сопричастности, которое отбрасывает на задний план логические требования. В этих обстоятельствах «быть» для него оз­начает «участвовать в той же сущности». Птицы суть вышние невиди­мые существа, подобному тому как бороро Бразилии суть арара.

III

В свете сказанного естественно, что в коллективных представле­ниях даяков священные птицы не только объявляют о событиях, но и творят их. Как представители невидимых существ они предсказыва­ют; будучи же самими этими существами, они действуют. Следова­тельно, им и адресуются обращения и молитвы, они и являются объек­тами культа. Этот факт, описанный, как это только что было видно, 11ерхэмом, был также отмечен Хоузом и Мак-Даугэллом у многих племен Борнео. Однако интерпретируют они его иначе. Они не счита­ют, как Перхэм, что в глазах туземцев птицы-предзнаменования дей­ствительно обладают мистическим могуществом, от которого зависят события. Свойственная птицам функция заключается якобы лишь в том, что они — вестники богов. Более же важная роль была им припи­сана лишь вследствие заблуждения и узурпации. «Привычка прибли­жать богов и общаться с ними через посредничество птиц-предзнаме- пований, видимо, в значительной степени объясняется тем, что сами

боги представляются очень смутно; те, кто отправляет их культ, не чувствуют себя находящимися в тесной и близкой связи с ними. Пти­цы-предзнаменования, видимо, представляют собой не только способ общения, но и, так сказать, экран, препятствующий людям видеть своих богов. Как и во многих аналогичных случаях, представители и посланники, которым доверены новости, приобретают в глазах наро­да безграничную значимость. Божество, заслоненное птицей-пред­знаменованием, рискует почти или вовсе потеряться из виду, и птица сама становится постепенно объектом культа, тем существом, к кото­рому обращаются с молитвами, которое раздает благодеяния, хотя на деле оно их лишь предсказывает или объявляет»14.

Хоуз и Мак-Даугэлл неоднократно возвращаются к этой мысли. «Нам кажется вероятным, — говорят они, — что у кенья ярче выраже­на уже отмеченная среди каян тенденция позволить птицам-предзна­менованиям занять в церемониях и молитвах столь видное место, что они затмили богов, посланниками которых являются... Именно так Бали Флаки (вид сокола) отодвинул на задний план и более или менее подменил собой бога войны, само имя которого оказалось забыто многими, если не всеми кенья»15.

Так же, впрочем, «хотя кенья обращаются к Бали Флаки, чтобы он руководил и помогал им во многих случаях, и ему выражают свою признательность, мы не думаем, что они представляют его себе так, как это делают другие племена; они рассматривают соколов скорее как посланцев и посредников между собой и Бали Пеньялонгом, ко­торым делегирована неясно определенная часть силы. Без сомнения, распространенное заблуждение приводит к тому, что они, как и мно­гие другие верующие, в какой-то мере забывают о верховном Суще­стве и обращают свои призывы и благодарственные молебны почти исключительно к его слугам, которые, имея конкретный облик, явля­ются объектами более доступных представлений. Кенья рассматрива­ют благоприятные предзнаменования как свершившиеся с целью обо­дрить их в действиях, а неблагоприятные — как дружеский совет воздержаться. Один очень рассудительный кенья сказал нам, что, по его мнению, соколы, которых Бали Пеньялонг посылал для предуп­реждения, в конце концов стали делать это сами и что иногда они по собственной инициативе, не будучи им посланы, дают кенья совет действовать или воздержаться»16.

Интерпретация, которую Хоуз и Мак-Даугэлл предлагают отме­ченному ими самими факту, является соблазнительной, а приводимая ими аналогия может с виду сделать ее правдоподобной. Действитель-

по, не однажды случалось, что какое-либо божество расплачивалось за свою отстраненность и оказывалось подмененным в рамках культа простыми посредниками, стоящими ближе к людям, более привыч­ными, более доступными их воображению. Но должны ли мы от этого общего замечания прийти к заключению, что похожая эволюция име­ла место у туземцев Борнео? Если на Борнео птицы-предзнаменова­ния поначалу были просто посланцами и посредниками, то Хоуз и Мак-Даугэлл хорошо объясняют, как они смогли стать такими сила­ми, к которым взывают и которым поклоняются ради них самих. Однако вопрос заключается именно в том, чтобы узнать, действи­тельно ли произошла такая трансформация и действительно ли на Ьорнео когда-нибудь понимали функцию птиц-предзнаменований иначе, чем ее понимают сегодня? Было ли когда-нибудь какое-либо свидетельство, которое ясно определяло бы их как простых послан­цев? Хоуз и Мак-Даугэлл этого не утверждают. Ничто из сообщения 11ерхэма тоже не дает основания так думать. Ни доктор Нивенгейс, ни другие наиболее заслуживающие доверия наблюдатели не говорят ничего подобного. Следовательно, такая интерпретация выглядит по крайней мере рискованной. Она была, как представляется, подсказа­на хорошо известной тенденцией находить в менталитете низших обществ такие процессы, которые свойственны нашему.

Наконец — и это тоже свидетельствует против гипотезы Хоуза и Мак-Даугэлла, — в великолепной грамматике языка даяков, состав­ленной Харделандом, мы видим, что предзнаменования рассматрива­ются в качестве личностей. «Для даяков дахьянг предзнаменования, являемые птицами, змеями и т.д., — это бити(личности). Они обита­ют в море облаков...»17 Они, следовательно, совпадают с теми «выш­ними невидимыми существами», о которых говорит Перхэм.

Когда речь идет о важном предприятии, необходимо получить, как это уже было видно, побольше предзнаменований, более значитель­ных самих по себе, исходящих от мистических сил более высокого ранга. Если такие предзнаменования не проявляются в достаточном количестве и в желаемом порядке, следует ли тогда отказываться от задуманного? Чтобы избежать такой крайности, туземцы Борнео пы­таются на эти силы воздействовать. Употребляемые в таком случае способы также, естественно, носят мистический характер.

Зачастую необходим целый ряд церемоний, обрядов, запретов. Например, у каянов, когда надо выбрать участок для обработки в этом году, «если в течение трех дней не наблюдалось мрачных пред­знаменований, это достаточно обнадеживает, чтобы перейти к следу­

ющей фазе, когда рубят большие деревья и обязывают всех живущих в доме принять участие в поиске необходимых еще предзнаменова­ний... Все семьи находятся в пределах большой веранды или в соб­ственных маленьких жилых помещениях и в течение целого дня си­дят, покуривая и беседуя. Ни одной живой душе не разрешается вый­ти или, самое большее, уйти далее берега реки; исключение составля­ют двое мужчин, выделяющихся тем, что они носят имя Лаки-Нихо·, их обязанностью является поиск сокола, называемого Нихо. В тече­ние всего времени, пока эти двое заняты поисками, никто не должен звать их истинными именами: любое нарушение этого правила, даже невольное, наказывается штрафом... В некоторых общинах эти муж­чины зачастую не возвращаются домой в течение всех трех дней, пока длятся поиски предзнаменований. В джунглях, неподалеку от какой- нибудь поляны, они строят себе маленькую хижину и дают знать, что она — пермантонг (табу), устанавливая рядом с ней два шеста, с которых через определенные интервалы снята кора, и т.д.»18

Выбор двух мужчин, специально назначаемых для поиска священ­ных птиц, меры предосторожности по отношению к ним, налагаемые на них запреты — все это очень напоминает обычные церемонии на Новой Гвинее (на реке Ванигела)19 с целью обеспечить успешную охоту на дюгоня. Аналогичность применяемых способов позволяет сделать заключение и об аналогичности преследуемых целей. Тузем­цы Новой Гвинеи считают, что таким образом они оказывают на дюгоней магическое воздействие, которое обязательно приведет их либо в сети, либо к лодкам, с которых они их загарпунят. Точно так же и кайаны верят, что они оказывают на соколов магическое дей­ствие, которое вызовет их появление и явит благоприятное предзна­менование, то есть содействие, без которого было бы бесполезно пытаться обрабатывать землю.

Одно из этих предзнаменований проявилось! Тотчас же туземец благодарит птицу, которая в его глазах не только глашатай, но и творец объявленного благодеяния. Обязанностью отблагодарить ту­земцы не пренебрегают никогда. «Едва лишь одно из этих благопри­ятных предзнаменований оказывается замеченным, как охотники разводят огонь; этот огонь доносит до птиц и других животных их благодарность за полученную милость»20. «Повернув за излучину реки, мы внезапно остановились. Пять лодок нашего авангарда пристали к берегу. На узкой полоске песка толпа очень возбужденных воинов занималась разведением огня и установкой шестов, с которых они снимали кору таким образом, чтобы вдоль всего шеста образовались

завитки: дело в том, что справа увидели птицу, несшую доброе пред­знаменование!.. Огонь, надежный курьер, чтобы донести до всеведу­щих птиц-предзнаменований послания людей, объявил птицам, что /поди очень признательны за их милость»21.

«В то утро мы увидели на нависшей над рекой ветке прекрасную птицу, которую туземцы называют буронг папу... Это одна из птиц, чье появление рассматривается даяками как благоприятное предзнаме­нование, особенно когда они отправляются в поход за головами. Но они всегда счастливы ее встретить, и мои даяки попросили меня позволить им остановиться на некоторое время в знак уважения; я охотно на это согласился. Они перестали грести и в течение несколь­ких минут оставались совершенно неподвижны, подняв весла в воз­дух, а потом снова радостно взялись за дело»22. Доктор Нивенгейс имел случай наблюдать то же: «Они услышали совсем рядом с нами, справа, призыв исит. Стало быть, птица предвещала им счастливое путешествие. Для соблюдения обычая надо было, чтобы Квинг Иран вышел из лодки и закурил»23. (Огонь несет птице выражение благо­дарности туземца.)

IV

Только что приведенные и истолкованные факты хорошо вскры­вают природу предзнаменований. Эти знаки, являемые птицами и другими существами, — не только указания, предупреждения, объяв­ления о том, что произойдет. Они в то же время и причины. Перво­бытный менталитет видит в этих птицах и животных мистические силы, от которых зависят предсказываемые ими события. Принадле­жит ли им целиком и полностью власть осуществить их? Или они — просто проводники их? Следует ли рассматривать их как носителей передачи, которые сами имеют часть власти и в то же время осуществ­ляют эту власть, которую представляют? Эти вопросы первобытный менталитет перед собой не ставит в столь четкой и ясной форме, и его ответы на них, если бы он и поставил их, не были бы всегда одинако­выми. Нет никаких оснований считать, что представления такого рода повсюду обязательно являются одинаковыми. В зависимости от степени развития общества, религиозных представлений, получен­ных им от соседних групп, от обществ завоеванных или завоевываю­щих, в нем будет более или менее преобладать представление об индивидуализированных божествах, а птицы или животные, являю­щие предзнаменования, будут более или менее ясно выступать как

слуги или посланники этих богов. На самом Борнео Хоуз и Мак- Даугэлл, а также доктор Нивенгейс отметили у разных племен разли­чия в этом отношении.

Не оспаривая эти вариации, являющиеся необходимыми следстви­ями различий в социальных структурах, заметим: чем больше в дан­ном низшем обществе виден собственный характер первобытного менталитета, тем яснее выражены в его предзнаменованиях те осо­бенности, которые мы констатировали ранее. Птицу или животное, которые их доставляют, призывают не просто как носителей доброй вести; их просят, их почитают, их благодарят как раздатчиков таких милостей, без которых невозможно обойтись и которых надо от них добиться. Предзнаменование для этого менталитета, следовательно, не просто знак, оно в то же время и причина. Или, лучше сказать, в таком положении этот менталитет не проводит различия между зна­ком и причиной. Возможно, он не имеет понятия о знаке, который был бы исключительно знаком; по крайней мере, реальности невиди­мого мира менее, чем что-либо иное, участвуют в формировании такого понятия. Без сомнения, некоторые первобытные люди вели­колепно умеют извлекать пользу из естественных знаков. Очень час­то, например, когда речь идет о том, чтобы обнаружить на земле даже едва различимые следы животного или определенного человека, или о предвидении погодных изменений и т.п., они поражают европейцев своей проницательностью. Однако в этих случаях речь идет о таких связях, которые сделались им привычными благодаря опыту, обуче­нию и повседневной полезности. Тут они используют часто «феноме­нальную» память и внимательность, тем более действенную, что у нее не много других объектов. Но как только речь заходит о признаках, объявляющих о присутствии мистических сил, ориентация их ума совершенно меняется. Знаки приобретают мистическое значение. «Причину» от «признака» отличить более невозможно. Предзнаме­нования — великолепный пример этого. Другими примерами являют­ся необычные факты, которые были исследованы раньше.

Какой же из этих двух элементов имеет для первобытного мента­литета преобладающее значение? Предзнаменование предсказывает и производит событие, птица — глашатай и творец его. Но птица пред­сказывает событие потому, что производит его? Или же, как это обычно считают, вероятно, она его производит, потому что предсказывает? В этом случае иллюзия является, видимо, результатом хорошо извест­ного закона психологии: когда господин слишком далек и недоступен воображению, тогда его исполнители, видимые и выступающие по­

средниками, получают те почести, которые первоначально были пред­назначены ему. Если мы будем руководствоваться нашим опытом, то наиболее естественным покажется именно такое предположение. Од­нако оно не кажется согласующимся с опытом первобытного мента­литета, для которого «предсказать» неотделимо от «совершить». По­мимо уже рассмотренных собственно предзнаменований, в нашем распоряжении есть и многочисленные другие свидетельства этого. Гак, у индейцев Новой Франции «относительно того, что мы предска­зываем им лунные и солнечные затмения, которых они очень боятся, существует представление, будто мы являемся их хозяевами, что нам известно все, что должно случиться, и что именно мы всем этим и распоряжаемся. И в таком убеждении они обращаются к нам, чтобы узнать, уродится ли у них хлеб, где находятся их враги и в каком количестве они придут»24. «На Камчатке туземцы благодарят трясо­гузок за весну и лето, так как верят, что эти птицы приносят их с собой»25. Эти трясогузки являются птицами-предзнаменованиями; им же приписывают силу «сделать» весну, о которой они объявляют. Все очень многочисленные факты этого рода легко интерпретируются, лишь только их связать с тем типом причинности, который привычен первобытному менталитету. Когда нет представления о связи ряда предшествующих и последующих событий, происходит моменталь­ный переход от мистической невидимой силы к ее видимым след­ствиям.

У индейцев нет никакого понятия об астрономических условиях, от которых зависит солнечное или лунное затмение, однако они зна­ют, что белые — это могущественные колдуны, силу которых опреде­лить невозможно: почему же их колдовство не может воздействовать также и на солнце, и на луну? Действительно, святые отцы точно предсказывают день и час затмения. Как же они смогли бы их пред­сказать, если бы сами их и не осуществляли? Чтобы понять предска­зание, являющееся простым знанием предстоящего факта, нужно об­ладать представлением о связи естественных причин, которые вызо­вут появление этого факта в определенном месте и в определенное время. Однако если такое представление совершенно отсутствует, то весьма трудно представить себе, что тот, кто может предсказать, — совсем не тот, кто совершает, исключая такие случаи, когда сама мистическая сила сделала бы признание о своих намерениях. Анало­гичный ход мыслей привел к обвинению в колдовстве и поставил под угрозу жизнь одной женщины в Южной Африке, которая очень умело ухаживала за больным и вылечила некую болезнь: из этого сделали

вывод, что она сама и навлекла ее. Каким образом она смогла бы так успешно ее прогнать, если бы сама и не навлекла ее? Как только речь идет о мистическом действии, «уметь» не отличается от «мочь», а условием «уметь» как раз и является «мочь».

Изложенная выше гипотеза Хоуза и Мак-Даугэлла была, следова­тельно, не просто беспочвенной: она ставит с ног на голову реальные отношения между вещами. Туземцы верят в то, что священные птицы совершают события не потому, что они объявляют о них; напротив, как это хорошо увидел Перхэм, туземцы верят, что птицы и осуществ­ляют успех или неудачу предприятия, и потому предсказания явля­ются безошибочным признаком того, что произойдет. Таким обра­зом, предзнаменования в одно и то же время — это и предсказания, и обещания, и гарантии. Им можно доверяться, потому что птицы и животные, явившие их, одновременно ими и показали и свое проро­ческое знание, и свою добрую волю и благосклонность. В обращен­ных к ним благодарственных действиях туземцы выражают свою при­знательность не только носителям доброй вести, но прежде всего — и главным образом — покровителям, обеспечивающим успех.

Таким образом, для первобытного менталитета предзнаменова­ние — это прежде всего причина, но поскольку оно — причина, то одновременно оно и признак. По мере того как ослабляются прису­щие этому менталитету особенности, в нем почти полностью переста­ет главенствовать мистический тип причинности, в нем слабее чув­ствуются качественно и заранее представляемые время и простран­ство и, наконец, внимание его все более обращается на объективные последовательности причин и следствий. Как неизбежное следствие — и предзнаменование в коллективных представлениях стремится соот­ветствовать этим изменениям. Оно все больше превращается в знак и все в меньшей степени остается причиной; в конце концов люди уже даже не понимают, как это оно могло бы быть причиной.

Между этими двумя крайними точками существует множество промежуточных. Предзнаменование постепенно утрачивает свое мо­гущество по мере того, как ум все больше склоняется к учету есте­ственных причин. Он все больше концентрируется на функции знака, посредством которого обнаруживается уже не действие мистической силы, а событие, к которому должна привести данная последователь­ность этих причин и их следствий. Тем не менее, одна мыслительная привычка вовсе не исчезает внезапно перед лицом новой, стремящей­ся подменить ее собою. Напротив, обе они довольно долго сосуще­ствуют рядом, причем несовместимость их не ощущается. Может даже

случиться, что прежняя привычка никогда не будет полностью вытес­нена новой. К примеру, наш крестьянин в общем хорошо, хотя и поверхностно, знает, от какой совокупности погодных, физических и химических условий зависит величина его урожая. И вместе с тем он в такой же мере продолжает верить, что он обязан урожаем также — и прежде всего — доброй воле и благосклонности мистических сил. без сомнения, он уже не представляет себе их действие как непосред­ственное, независимое от времени и пространства и особенно как единственно существующее. Однако он все еще приписывает им та­кую силу, которая приведет к задуманному ими результату связанные между собой естественные причины.

Таким вот образом предзнаменования продолжают сохранять свою ценность, хотя за ними более не признают их собственной причинно­сти. Они остаются знаками того, что произойдет. Если они уже и не совершают происходящего, то все еще о нем объявляют, а если они объявляют о нем, если они — достоверные посланцы, то они все еще пользуются частью того почитания, которое вызывается силами, на- мсфения и решения которых они делают известными. На этой стадии поиски и интерпретация предзнаменований сохраняют религиозный характер, но в дальнейшем это почитание превратится в суеверие. I lain сосед, сильно расстроенный тем, что сегодня утром увидел паука, потому что тот — «знак печали», не считает, что паук — это причина того несчастья, о котором он объявляет. Однако он сердится на него за то, что он объявляет о нем. В это сохраняющееся в душе чувство входит живучий остаток прежнего представления о предзнаменова­нии, когда оно было одновременно признаком и причиной, и «при­знаком» — потому что «причиной». Такого рода признаки постепен­но теряют свою причинность. Однако поскольку в действительности они продолжают существовать как признаки, то с ними по-прежнему связывают какой-то остаток их былого мистического могущества26.

<< | >>
Источник: Люсьен Леви-Брюль. Первобытный менталитет. — Перевод с фран­цузского Е.Калыцикова. — СПб.,2002. — 400 с.. 2002

Еще по теме Глава IV Предзнаменования:

  1. Глава 3 ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОРОТ
  2. Глава 2 ПАЛЕОЛИТИЧЕСКАЯ ДИКОСТЬ
  3. Глава IV. Дипломатия хеттской державы*
  4. Глава 9 УПРАВЛЕНИЕ ГОРОДОМ. ЦАРЬ
  5. Глава 9 ВЕЛИКАЯ СРЕДИЗЕМНОМОРСКАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ (Vlll-Vl BB. ДО Н. Э.)
  6. Глава 1
  7. Глава 2
  8. Глава 3
  9. Глава 4
  10. Глава 5
  11. Глава 6