<<
>>

ПРИЛОЖЕНИЯ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

I. Примечания и дополнения к основному тексту

1 (К с 48, абзацу 1)

Скорее всего, к идее превращения первоначального че­ловеческого объединения вследствие обуздания зоологиче­ского индивидуализма в прочный коллектив В И.Ленин пришел в результате знакомства с работами Μ М Ковалевс­кого, рассмотренными во втором разделе второй главы В И Ленин, который в 1890 г начал готовиться, а в 1891 г экстерном блестяще сдал государственные экзамены при Санкт-Петербургском университете по курсу юридического факультета, не мог не быть знакомым с трудом Μ М Кова­левского „Первобытное право“ (Вып 1 — 2 Μ , 1886) — единственной тогда в русской литературе общетеоретиче­ской работе в области знания, носившей в то время название юридической этнографии В этом труде еще нет словосоче­тания „первобытное человеческое стадо11Μ М Ковалевский стал пользоваться им позднее, во всяком случае, не позже 1905 г , когда вышло первое издание его книги „Родовой быт в его настоящем, недавнем и отдаленном прошлом11 (СПб, 1905, с 188) и тем самым на несколько лет раньше В И Ленина Возможно, что Μ М Ковалевский вообще пер­вый употребил это словосочетание в русской научной лите­ратуре Но в отличие от В И.Ленина, он говорил об обузда­нии не вообще зоологического индивидуализма, а лишь по­лового инстинкта, и о приходе на смену первобытному чело­веческому стаду не первобытной коммуны, а рода

2 (К с 96, абзацу 1)

Идея раздельного существования совершенно самостоя­тельных мужских и женских коллективов, развитая С П Толстовым, была значительно раньше в достаточно чет­кой форме выражена в романе крупнейшего российского этнографа В Г Богораза-Тана „Жертвы дракона Роман из жизни первобытного человечества (эпохи позднего палеоли­та)11, опубликованного в 1909 г в 9— 12 номерах журнала „Современный мир11 Сам автор не осмелился высказать эту идею в своих научных работах, но в послесловии к роману

он подчеркнул, что нарисованные им картины первобытной жизни, включая „разделение полов, весенние пляски и брач­ные оргии", имеют под собой прочную фактическую основу.

„Я, — писал ученый, — ничего не сочинял, я только комби­нировал" (Тан-Богораз В.
Жертвы дракона //Жертвы драко­на. Сб. М., 1993, с.601 —602). На раздельное проживание супругов у целого ряда народов обратил внимание М.О.Кос­вен, назвавший это явление дизлокальным (дислокальным) браком Но он рассматривал такого рода поселение супругов (именно супругов, а не просто половых партнеров) как позд­нее явление (Косвен М.О Матриархат // Революция права 1929 №6; Он же. Материнский род и материнское право //На боевом посту. М., 1930; Он же. Вновь открытая форма брака //Сообщ. Гос. Академии истории материальной куль­туры. 1932. №3/4).

3 (Кс. 157, абзацу 1)

Утверждение значительной части специалистов о том, что у части узконосых обезьян и всех антропоидов спарива­ние возможно в любое время менструального цикла, кроме периода менструаций, оказалось неверным. Такое явление имело место лишь у обезьян, живущих в неволе. В отличие от менструального цикла у человека, аналогичный цикл у обезьян, длящийся обычно более 30 суток, включает в себя период течки (эструса) продолжительностью от 3 — 4 суток (у горных горилл) до 19 (у павианов), И как показывают ис­следования, проведенные в течение последних 30 — 40 лет, спаривание у обезьян в естественных условиях происходит только во время эструса. Поэтому базировавшийся на ста­рых данных вывод о гаремной семье как безусловном объе­динении, долженствующем существовать у всех высших обезьян, является ошибочным,

4 (К с. 162, абзацу 1)

В естественных условиях гаремные семьи не существо­вали ни у гиббонов, ни у орангутанов, ни у горилл, ни у шимпанзе. Они наблюдались у этих обезьян лишь в услови­ях неволи. Как свидетельствуют новые исследования, гарем и гаремная семья — сравнительно редкое явление в мире обезьян.

5 (К с 180, абзацу 1)

К настоящему у шимпанзе при детальном исследовании их жизни в естественных условиях обнаружены многочис­ленные примеры не только манипулирования различного рода природными объектами, но и использования их в каче­стве орудий.

Многообразное применение имели листья. Ими шим­панзе вытирали кровь и грязь с тела, выжимали мозг из че­репов убитых павианов.

Листья использовались в качестве губок, с помощью которых доставали воду, скопившуюся в дуплах деревьев (Лавик-Гудолл Дж. ван. В тени человека, М., 1974, с.172 j—173; Goodall Continuities between Chim­panzee and Human Behaviour //Human Origins. Menlo Park, 1976. p.83; Sugiyama Y. Observations on the Population Dy­namics and Behavior of Wild Chimpanzees at Bossou, Guinea //Primates. 1981. Vol.22, №4, p.440; Suzuki A. The Origin of Hominid Hunting: A Primatological Perspective //Sociology and Psychology of Primates. The Hague, Paris, 1975, p.216). Шим­панзе нередко пользовались палками и ветками. Палки, на­пример, они совали в дупла деревьев, проверяя их содержи­мое, в муравейники, а затем поедали набежавших муравьев. При помощи травинок и тонких веток шимпанзе выуживали термитов из термитников. При этом с используемых ветвей срывались листья, сдиралась кора, наконец, они могли быть разломлены и расщеплены. Делалось это при помощи как передних лап, так и зубов. В некоюрых случаях животное вначале подбирало и приспосабливало палку, а затем, держа ее в передних лапах или зубах, направлялось к муравейнику или термитнику. Применение палок для выуживания терми­тов и муравьев наблюдалось у шимпанзе различных рай­онов: национальный парк Гомбе, горы Махале, Касакати (все —-Танзания), Кот-д’Ивуар, Сенегал, Гвинея, Экваториальная Гвинея (Лавик-Гудолл Дж. ван. Указ, раб., с. 172; Брюер С. Шимпанзе горы Ассерик. М., 1982, с. 202 — 203; Goodall J. Op. cit, р.83; Jones G., Pi J.S. Sticks Used by Chimpanzees in Rio Muni, West Africa //Nature. 1969. Vol.233. №5201, McBeathN.M., McGrew W.C.Tool Used by Wild Chimpanzees to Obtain Termites at Mt. Assirik, Senegal: Influence of Habitat //Journal of Human Evolution (далее — JHE). 1982. Vol.11.

№1; NishidaT. The Ant-gathering Behaviour by the Use of Tools among Wild Chimpanzees of Mahali Mountains ∕∕JHE. 1973. Vol.2. №5. Struchsaker T.T. and Hunkeler P. Evidence of Tool-Using by Chimpanzees in the Ivory Coast //Folia Prima- tologica.

1971. Vol.15. № 3—4; SugiyamaY. and Koman J. Tool-Using and Tool-Making Behaviour in Wild Chimpanzees at Bossou, Guinea //Primates. 1979. Vol.20. 4; Suzuki A, On the Insect-Eating Habits among Wild Chimpanzees Living in the Savanna Woodland of Western Tanzania //Primates. 1966. Vol.7. № 4). Ветвями с листьями шимпанзе отпугивали насекомых (Goodall J. Op. cit, p.83).

Еще в середине прошлого века исследователями были зафиксированы факты использования шимпанзе камней для разбивания орехоподобных плодов, Эти сведения подтвер­ждены современными наблюдателями. Использование кам­ней для разбивания орехов было отмечено у шимпанзе в Ли­берии (Beatty Н.А. Note on the Behavior of Chimpanzees //Journal of Mammalogy. 1951. Vol.32. № 1.), Сьерра-Леоне (Kortlandt A. The Use of Stone Tools by Wild-Living Chimpan­zees and the Earliest Hominids ∕∕JHE. 1986. Vo). 15. № 2), Сене­гале (Брюер С. Указ раб., с.244). Шимпанзе Кот-д'Ивуара помещали орехи на обнаженные корни деревьев, а затем разбивали их камнями или палками (Struchsaker Т.Т. and Hunke)er Р. Op. cit.) У шимпанзе Гвинеи были обнаружены специальные места, где они из года в год и даже из поколе­ния в поколение раскалывали пальмовые орехи. В каждом из таких исследованных мест находился большой камень, на котором разбивали орехи. На этом камне или вблизи него лежал другой, весом чаще всего 700 — 800 гр., используе­мый для раскалывания. В центре плоской поверхности кам­ня-платформы была ямка глубиной 0,5 и диаметром 3 — 4 см, образовавшаяся в результате повторения операций. Обезьяна клала орех в углубление, затем, поднимая второй камень на высоту 5 — 10 см., наносила удары. Каждое такое место было усыпано разбитой скорлупой (Sugiyama У. Ор. cit. Sugiyama Y. and Koman J. Op. cit.).

У различных групп обезьян отмечены случаи, когда жи­вотные бросали камни, палки, пучки растений в павианов, леопардов и людей (Лавик-Гудолл Дж. ван. Указ, раб., с. 150

— 151; Брюер С. Указ, раб., с.74, 262; Kortlandt A. and Koon М. Protohominid Behavior in Primates ∕∕Simposia of the Zoological Society of London.

London; 1963; Lancaster J.B. Primate Behavior and the Emergence of Human Culture. New York, 1975, p.52; Sugiyama Y. and KomanJ. Op. cit, p.516 — 616; Suzuki A. The Origin of Hominid Hunting... p.2I6).

6 (К с.182, абзацу 1)

К настоящему наукой накоплен огромный материал об охоте павианов и шимпанзе на мелких животных и поедании ими мяса. Особую ценность представляют данные о распре­делении мяса внутри объединений этих обезьян. (См.: Ла- вик-ГудоллД. ван. В тени человека. М.,1974; Брюер С. Шимпанзе горы Ассерик. М., 1982, с.77 — 79, 87 —-88, 118 — 119; Goodall J. Chimpanzees of Gombe Streem Reserve //Primate Behaviour. New York, 1965; Kawabe M. One Ob­served Case of Hunting Behaviour of Wild Chimpanzees living in Savanna Woodland of Western Tanzana //Primates. 1966. Vol.7, №3; Teleki G. The Predatory Behaviour of Wild Chim­panzees. Lewisburg, 1973; Harding R.S. Meat-Eating in Hunting in Baboons //Sociology and Psyhology of Primates. The Hague. Paris, 1975; Suzuki A. The Origin of Hominid Hunting //Ibid.; NishidaT., L,eharaS. and Nyundo R. Predatory Behaviour among Wild Chimpanzees of Mahali Mountains //Primates, 1979. Vol.20, №1; Kawanaka K. Further Studies on Predation among Wild Chimpanzees of Mahali Mountains //Primates. 1982. Vol.23, №3 и мн. др.).

7 (К с. 187, абзацу 3)

Стычки, несомненно, имели место в стаде предлюдей. И существуют серьезные основания думать, что в основе их лежал половой инстинкт. Но причина конфликтов не в су­ществовании гаремов. Таких объединений не было у антро­поидов, и сейчас нет оснований считать, что они существо­вали у предлюдей. Корень конфликтов в стаде предлюдей — монополизация доминирующими самцами самок, находя­щихся в состоянии эструса. (См.: Семенов Ю.И. На заре че­ловеческой истории. М., 1989. с.69 — 77). В условиях, когда самок в объединении мало и в то же время в нем существует жесткая иерархия, единственным способом смягчить сопер­ничество самцов было пребывание в состоянии сексуальной

восприимчивости по возможности большего числа самок.

А это требует исчезновения эструса. И у человека эструс дей­ствительно не существует. Женщина в отличие от самки обезьяны способна к спариванию в любое время менстру­ального цикла, исключая лишь незначительный по времени период менструального кровотечения.

8 (К с. 237, абзацу 3)

Первой социальной нормой был запрет не создавать га­ремы (таковых в стаде предлюдей не было), а отстранять ко­го бы то ни было от охотничьей добычи, от мяса. Обуздание зоологического индивидуализма началось с подавления не полового, а пищевого инстинкта.

9 (Кс. 375, абзацу 1)

Дополнительная литература по указанным народам: Дмитриев Н. Из быта и нравов жителей Вольной Сванетии //С6. материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 22. Тифлис, 1897, с. 167; Landtman G. The Kiwai Papuans of British New Guinea. London, 1927, p.250 — 251; Spencer F. The North Alaskan Eskimo. Washington, 1959, p.333, 355; Weyer E.M. The Eskimos: Their Environment and Folkways. Hamden, 1962, p. 140.

Существование охотничьих половых табу были зафик­сированы также у леле Африки, куна Центральной Америки, санпойл Северной Америки, лакхеров Северо-Восточной Индии и маори Новой Зеландии (Дуглас М. Чистота и опас­ность: Анализ представлений об осквернении и табу. М„ 2000, с.224; Forde C.S. A Comparative Study of Human Repro­duction. Yale, 1945, p.29; Firth R. Primitive Economics of New Zealand Maori. London, 1929, p. 140). Появились новые данные о бытовании пережитков охотничьих и рыболовных половых табу у русских. В Заонежье все сборы на охоту мужчина выполнял самостоятельно, не позволяя женщине прикасаться к оружию и запасам провизии. В течение всей путины мужчинам полагалось воздерживаться от контактов с женщинами, чтобы не навлечь неудачу на всю артель (Логинов К.К Материальная культура и производственная бытовая магия русских Заонежья (конец XIX — начало XX в.). СПб., 1993, с.41 — 42, 49).

10 (К с 378, абзацу 1)

У деле Африки также считалось, что половые отноше­ния несут в себе опасность, причем не для сексуальных партнеров, а для живущих рядом с ними слабых и больных людей. Любой, кто недавно вступал в половое сношение, должен держаться подальше от больных, ибо иначе их бо­лезнь усилится. Для новорожденных же контакт с такими людьми смертелен (Дуглас М. Чистота и опасность. М., 2000, с.223).

11 (К с. 381, абзацу 1.)

Дополнительная литература по названным народам: Armstrong W.E.Rossel Island. An Ethnological Study. Cam­bridge, 1928, p.20; Maranda P. Marquisian Social Structure: An Ethnohistorical Contribution //Ethnohistory. 1966. Vol.2. № 4, p.335; Roscoe J. The Baganda. An Account of their Native Cus­toms and Beliefs. London, I9II, p.38I, 394; Swanton R. Social Organisation and Social Usages of the Indians of the Creek Con­federacy. Washington, 1928, p.412; Tessmann G. Die Pangwe. Berlin, 1913, S.58.

Половые табу, связанные с указанными областями дея­тельности были, обнаружены также у гагаузов, ораонов Чхо- та Нагпур (Индия), тораджей Центрального Сулавеси, на Гавайских островах, у микронезийцев о. Ифалук (Каролин­ские острова, Микронезия), меланезийцев о. Бука и о. Буген­виль, папуасов хаген, араваков Южной Америки, берберов Марокко и свази Южной Африки. (Бейтс М. и Эббот Д. Ост­ров Ифалук. М., 1967, с.45; Фрезер Дж. Золотая ветвь. Дополнительный том. Исследование магии и религии. М., 1998, с.157; Blackwood В. Both Sides of Buka Passage. Oxford, 1935, p.129; Green L.S. and Beckwich. Hawaia∏ Household Customs ∕∕AA. 1928. Vol. 30. № 17, p.3; Gitlow A.L Economics of the Mount Hagen Tribes. New York, 1947, p.38; Kuper H. An African Aristocracy. Rank among Swazi. London, 1965, p. 143); Rouse I. Arawak //Handbook of South American Indians. Ed. by J. N. Steward. Vol.4. The Circum-Carribean Tribes. Washington, 1948, p.531; Roy S.C. The Oraons of Chota Nagpur. Ranchi, 1915, p. 142; Westermark E. The Moorish Conception of Holiness (Baraka). Helsingsfors, 1916, p.129).

J2 (К с.387, абзацам 2 и 3)

В книге часть ссылок была дана из вторых рук. Приво­жу первоисточники: Летописец Переяславля Суздальского //Временник Имп. Моск, о-ва истории и древностей Россий­ских. Книга 9. М., 1851, с.З— 4; Описание российских и словенских рукописей Румянцевского Музеума, составлен­ное А. Востоковым. СПб., 1848, с.321; Стоглав. СПб., 1863, с. 141; Челобитная старца Григория иконописца 1651 года царю Алексею Михайловичу с просьбой искоренить различ­ные недостатки, пороки и суеверия, особенно процветавшие среди духовенства и народа г. Вязьмы //Каптерев Н. Патри­арх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. Вып. 1. Время патриарха Иосафа. М., 1887, с. 172.

Помимо указанных работ, описание оргиастических праздников на Руси содержится в рассказе итальянского пу­тешественника XVI в.—тосканца Лактанция Рокколини (см.: Веселовский А.Н, Несколько географических и этно­графических сведений о древней России из рассказов италь­янцев //Записки Имп. Рус. Геогр. о-ва по отделению этно­графии (в дальнейшем — ЗИРГООЭ). Т.2. СПб., 1869, с.743). Продолжали существовать подобного рода праздники в кре­стьянском мире России в XVIII в. и даже в XIX в. К ним в первую очередь относятся празднества в честь Ярилы, быто­вание которых отмечено в Тверской, Владимирской, Яро­славской, Костромской, Воронежской, Рязанской, Тамбов­ской, Казанской губерниях, а также в Белоруссии. Сходные праздники были зафиксированы и на Украине (Ефименко П. О Яриле, языческом божестве древних славян. М., 1868, с.8 — 10; Н.М. [Мендельсон H.J Из наблюдений в Зарайском уезде Рязанской губернии //ЭО, [899, №1 —2; Померанце­ва Э.В. Ярилки //СЭ, 1975, №3; Фамицин А.С. Божества древних славян, Вып. 1. СПб., 1884, с.220 — 234). Сборища, на которых допускалась свобода общения полов, практико­вались в Мезенском уезде Архангельской губернии (Макси­мове.В. Год на Севере. М., 1890,с.596), в верховьях р. Вет­луги в Вятской губернии. Вот описание ветлужанских обы­чаев: „Во время братчины в Хорошевской волости совокуп­ляются в близких отношениях родства: сноха с деверем, свекром, близкие родственники. Бывали такие случаи с род-

ними — братья с сестрами (все женатые) и грехом не счита- ли“ (см.: Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни рус­ской общины XIX — начала XX века. М., 1900, с.227 — 228). Нетрудно заметить поразительное сходство между этой вятской братчиной и описанным в третьем разделе десятой главы книги оргиастическим праздником на о.Вити-Леву. И в том и в другом случае полностью снимались все существо­вавшие в обществе в обычное время ограничения в отноше­ниях между полами: на Вити-Леву нормы индивидуального брака и акойтное (агамное, экзогамное) табу, в Хорошевской волости — индивидуально-брачное регулирование и запрет инцеста. В Приуралье оргиастические праздники продолжа­ли бытовать до самых последних десятилетий XX в. (Гер- генредер И. Русский эротический сказ. Бендеры, 1993, с.З — 13).

J3 (К с.408, абзацу 1)

К эпохе ранних палеоантропов относятся данные, сви­детельствующие о каком-то обособлении мужчин и женщин в хозяйственной и иных сферах. Дж.Д.Кларк на основе ана­лиза археологического материала высказал предположение, что где-то с конца минделя произошли изменения в структу­ре человеческой группы. Если раньше она всегда выступала как целое, то теперь появились признаки временного разде­ления составляющих ее компонентов: или юных и взрослых, или мужчин и женщин (Clark J. D. Acheulean Occupation Sites in the Middle East and Africa: A Study in Cultural Variability ∕∕AA. 1966. Vol. 68. № 2. Pt 2, p.226).

По данным археологии, в среднем и позднем ашеле воз­никли охотничьи лагеря, в которых обитали лишь мужчины, причем иногда в течение целого сезона. Примером может послужить Цонская пещера в Южной Осетии (Любин В.П. Нижний палеолит //Каменный век на территории СССР //МИА. № 166. М., 1970, с.36 — 40). Жилище ранних палео­антропов в гроте Лазаре (Франция) состояло из двух поло­вин (Lumley H., Pillar В. et Pillar F. L’habitat et les activities de l'homme du Lazaret ∕∕Une cabane acheuleenne la grotte du' Laza­ret. Paris, 1969, p.214 — 215, 222 — 223). Напрашивается во­прос: не была ли одна из них местом обитания женско- детской, а другая — мужской группы? Многие археологи

полагают, что если не в позднем ашеле, то во всяком случае в позднем мустье уже существовало разделение труда между мужчинами и женщинами.

Признаки пространственного обособления мужской и женско-детской групп еще более отчетливо, чем раньше, проявляются на стадии поздних палеоантропов. Француз­скими археологами в низовьях реки Дюране было обнаруже­но около 10 постоянных жилищ, разбросанных на террито­рии в 50 га. Они относятся к Вюрму I. По мнению Ф.Бурдье, их особенности не позволяют думать, что здесь жили пары с потомством. Он считает, что скорее всего здесь было место, где происходили контакты группы охотников с женщинами и детьми (Boudier F. Prehistoire de France. Paris, 1967, p.215 — 216). Из двух половин состояло не только жилище ранних палеоантропов в гроте Лазаре, но и жилище поздних палео­антропов в стоянке Молодова V (Черныш А.П. Ранний и средний палеолит Приднестровья. М., 1965, с.36 — 46, 88 — 89, 121). Логично предположить, что эти половины были местами обитания: одна — женско-детской, вторая— муж­ской групп.

14 (К с 464, абзацу 1)

Моральные табу были иллюзорным осознанием реаль­ной силы, которая угрожала человеческому существованию. Но это отнюдь не означает, что они представляли собой ре­лигиозное явление. Как уже отмечалось, понятия иллюзии и религии далеко не совпадают. Всякая религия есть иллюзор­ное отражение мира, но не всякое иллюзорное отражение мира есть религия. Религия есть иллюзия особого рода. В ней существующие реальные силы отражаются не просто в иллюзорной форме. Специфика религиозной иллюзии за­ключается в том, что в ней силы, которые существуют ре­ально, т.е. силы естественные, приобретают облик сил, кото­рых в действительности нет, сил сверхъестественных. В этом смысле всякая религия, включая магию, предполагает расщепление существующего на естественное и сверхъесте­ственное. В моральных табу реальные силы, хотя отража­лись и в иллюзорной форме, но не принимали форму несу­ществующих сил. Здесь не имело место расщепление суще­ствующего. (Подробнее об этом см.: Семенов Ю.И. Введе­

ние во всемирную историю, Вып. 1, Проблема и понятийный аппарат. Возникновение человеческого общества. М., 1997. с.171 — 172.)

15 (К с 488, абзацу 1)

К числу позднемустьерских захоронений относятся также: Мустье II, Ла Кина V, Рок де Марсаль, гроз Волка в Арси-Сюр-Кюр (V, VI, VII) Регурду 1 (все — Франция), За­гальная VI а, б, в (Крым); Джебел-Кафзех 111,VI, VII, VIII, ЇХ, X, XI, XV, Вади-Эль-Амуд, Мугарет-Эль-Кебара 1, И, III (все — Палестина) (Смирнов Ю.А. Мустьерские погребения Евразии. М., 1991, с.227 — 323). В мустьерских слоях пеще­ры Комб-Греналь (Франция) была обнаружена могильная яма (Bordes F. A Tale of Two Caves. New York, 1972, p. 134 — 137).

В высшей степени интересная находка была сделана в Монте-Чирчео в гроте Гуаттари (Италия). Эта пещера со­стояла из нескольких камер. Главное ее помещение было явно приспособлено для жилья. В частности, с целью защи­ты от сырости пол его был выстлан камнями. Но внимание исследователей больше всего привлекло не оно, а одна из внутренних камер пещеры, в которой люди, по-видимому, никогда не жили. В центре этой полукруглой камеры лежал основанием вверх череп типичного неандеріальца. Он при­надлежал мужчине в возрасте примерно 45 лег. Череп был обложен кругом из камней. На черепе имелись следы двух повреждений. Одно из них, в правой височной области, было причинено ударами какого-то орудия. Оно свидетельствует об убийстве, носившем, по мнению некоторых исследовате­лей, ритуальный характер. После того как человек был убит и обезглавлен, отверстие в основании черепа было искусст­венно расширено. Все это было проделано вне камеры, ибо в ней не обнаружено ни костей скелета, ни обломков основа­ния черепа (Blanc А.С. Some Evidence for the Ideologies of Early Man ∕∕SLEM, p. 124— 128). He подлежит сомнению, что после всех рассмотренных выше действий череп челове­ка был намеренно положен в центре пещеры и столь же на­меренно окружен камнями. Поэтому большинство ис­следователей считают, что в данном случае имело место ри­туальное захоронение.

16. (К с 516, абзацу 2 и примечанию 1)

В свете сказанного в примечании 14, положение о том. что осознание негативного воздействия умирающих и мерт­вых, а также позитивного влияния чеснока и лука носило магический, а тем самым и религиозный характер, является ошибочным. Не просто с иллюзией, а с религиозной иллю­зией мы сталкиваемся только тогда, когда трупам стала при­писываться сила, которой они в реальности не обладали, на­пример, способность выходить из могил и вредить живым. (Подробнее об этом см.: Семенов Ю.И. Введение во всемир­ную историю. Вып.1. Проблема и понятийный аппарат. Воз­никновение человеческого общества. М., 1997, с.171 — 172.)

17 (К с.530, абзацу 1)

В настоящее время картину можно дополнить новыми находками. В пещере Ле Фюртэн (Франция) шесть черепов медведя лежали на известняковых плитах и еще два находи­лись поблизости. На плите возле северо-западной стены ле­жала масса длинных костей конечностей того же животного (Coles . M., Higgs .S. The Archaeology of Early Man. London. 1969, p.220). В одном месте пещеры Регурду (Франция) ог­ромная каменная плита площадью 3 кв. м. закрывала яму, где находилось большое количество медвежьих костей. В другом — каменная плита также закрывала яму, содержав­шую череп и различные кости бурого медведя. В третьем — в куче камней было обнаружено вместилище — что-то вроде ящика с костями и черепом бурого медведя (Bonifai Е. La Grotte du Regourdou (Montignac, Dordogne) ∕∕L,Anthropologie. 1964 T.68. № 1 — 2, p.58 — 60).

В верхней пещере Цуцхватской пещерной системы (Грузия) находилось шесть целых черепов медведей. Один из них лежал в центре пещеры, остальные — вдоль стен: три справа и два слева. Черепа были прикрыты целыми костями конечностей медведя и известняковыми обломками специ­ально подобранной продолговатой формы. Похоже, что пер­воначально черепа были положены в специально вырытые ямы. Пещера не была жилым помещением. У входа в нее находилось искусственное заграждение (Маруашвили Л.И. Цуцхватская пещерная система и культовое помещение оби-

тавших в ней мустьерцев ∕∕Tp. Зоолог, ин-та АН ССР. 1980. Т.93, с.53 — 59).

18 (К с. 531, абзацу 1)

Близкую аналогию представляет детское погребение в пещере Джебел-Кафзех (Палестина). Ребенок в возрасте примерно 13 лет лежал на спине. На скрещенные на груди руки были бережно положены рога лани (Палеолит Ближне­го и Среднего Востока. Л„ 1978, с.72; Bar-losef 0. Prehistory of the Levant //Annual Review of Anthropology. 1980. Vol. 9, p.l 13).

19 (K c.567, абзацу 3)

О замкнутости коллективов палеоантропов свидетельст­вуют последние данные археологии.

Не вызывает сомнения, что стоянки второй половины позднего археолита подразделяются на множество групп, для каждой из которых характерен определенный набор ка­менных орудий. Одни археологи говорят о наличии в позд­нем мустье различных археологических культур, другие предпочитают писать о локальных вариантах или просто о вариантах каменной индустрии.

Частой, если не вообще характерной для позднего му­стье, является ситуация, когда в одном и том же районе бок о бок существуют стоянки, относящиеся к разным археологи­ческим культурам. Так, например, в районе Дордони-Вьенна во Франции сосуществовали такие выделенные Ф. Бордом культуры, как мустье с ашельской традицией, типичное му­стье, зубчатое мустье и, наконец, два варианта шарантского мустье: мустье типа Ла Кина и мустье типа Ла Феррасси (Bordes F. The Old Stone Age. New York, Toronto, 1977, p 101 — 102; Григорьев Т.П. Начало верхнего палеолита и проис­хождение Homo sapiens. Л., 1968, с.88 — 89). И хотя коллек­тивы, относящиеся к разным археологическим культурам, жили вперемежку на одной ограниченной территории в те­чение десятков тысяч лет, никаких влияний их друг на друга не обнаруживается. Это свидетельствует об отсутствии меж­ду ними сколько-нибудь регулярных контактов, об их замк­нутости, изоляции друг от друга (Bordes F. Op. cit, р. 144 — 145; Borde F. and Sonneville-Bordes D. Variability in Palaeo­

lithic Assemblage //World Archaeology. 1970. Vol.2. № I, p.65 — 72; Григорьев Γ.Π. Указ, соч., с. 145, 184).

Такая же картина наблюдалась и в других районах, в ча­стности, на Кавказе. „Если обобщить и представить в глав­ных чертах, — писал В.П.Любин (Мустьерские культуры Кавказа. М. 1977, с, 197), — то можно сказать, что мустьер­ские индустрии и культуры этой области развивались по трем линиям, существовавшим параллельно, без сколько- нибудь заметного, как это представляется сейчас, взаимо­действия. Это линии развития мустье типичного, мустье зубчатого, мустье шарантского облика, корни которых ухо­дят в местные ашельские индустрии".

Если праобщины поздних палеоантропов уже были замкнутыми, изолированными коллективами, то ясно, что процесс их замыкания в себе, процесс их изоляции друг от друга начался раньше — на стадии ранних палеоантропов. Это предположение также находит подтверждение в данных археологии. А.Люмлей, указавший на существование во Франции, начиная с рисса, четырех археологических куль­тур: ашельской, тейякской, эвеноской и премустьерской, подчеркнул, что, хотя люди, являвшиеся носителями этих культур, и жили бок о бок многие десятки тысяч лет, прак­тически они не знали друг о друге. Взаимное влияние, если и имело место, то крайне редко (Lumley Н. de. Cultural Evolu­tion in France in its Palaeoecological Setting During the Middle Pleistocene //After the Australopithecines. The Hague, 1975, p.797 — 799).

20 (K c. 604, абзацу 4)

Для восстановления первоначального значения обычая йаусы сейчас можно привлечь материал, о котором раньше нельзя было в печати сказать ни слова. С тех пор, как в сис­теме советского ГУЛАГа мужчины и женщины были изоли­рованы друг от друга, в женских зонах время от времени происходили нападения групп женщин на зазевавшихся над­зирателей и охранников. И судя по описаниям очевидцев, эти нападения чуть ли не до деталей совпадали с йаусой. Не­трудно понять, что они представляли собой необычайно бурное, неудержимое, принимавшее самые дикие формы, проявление полового инстинкта, который долгое время в

силу существующих в зоне условий не мог получить удовле­творения.

21 (К с. 607, абзацу 3)

Пережитки былых оргиастических нападений мужчин на женщин нередко сохранялись в виде элементов посвяти­тельных и брачных обрядов. В четвертом разделе 10 главы книги был описан обычай племен Центральной Австралии и Квинсленда, состоявший в том, что группа мужчин ловила (обязательно вдали от стойбища) и затаскивала в чащу де­вушку, достигшую брачного возраста. Ее дефлорировали, а затем все мужчины поочередно овладевали ею. После этого она считалась взрослой и могла вступить в брак.

У ватавета Восточной Африки жених должен был овла­деть невестой силой, в чем ему помогали четыре друга, ко­торые получали к ней доступ в течение пяти дней свадебно­го празднества (French-Sheldon. Customs among the Natives of East Africa from Teita to Kelimegalia ∕∕JA1. 1892. Vol.21, №4, p.365). У ватеита того же региона невеста была обязана пря­таться от жениха, который вместе с четырьмя друзьями ло­вил ее. Поймав ее, все они вступали с ней в половое обще­ние (Thompson J. Through Masai Land. London, 1885, p.51). Сходный обычай был зафиксирован у курнаи Австралии (Fi- son L. and Howitt A.W. Camiloroi and Kurnai. Melbourne etc., 1880, p.202.).

В подобного рода ритуальных действиях — исток т.н. насамонийского обычая, состоявшего в том, что в конце свадьбы все присутствовавшие на ней друзья жениха овла­девали невестой и лишь после них получал к ней доступ же­них. Как было показано в четвертом разделе десятой главы книги, этот обычай имел самое широкое распространение, а пережитки его до самого последнего времени сохранялись и у народов Европы. Так, например, у некоторых групп укра­инцев, когда в ходе свадьбы жених оказывался не в состоя­нии совершить половой акт с невестой, это обязан был сде­лать дружка или почетный боярин (Смирнов А. Очерки се­мейных отношений по обычному праву русского народа. Вып.1. М., 1878, с.51 — 56; Кистяковский А.Ф. К вопросу о цензуре нравов у народа //ЗИРГООЭ. т.8. 1878, с. 169 — 170, 190).

У ряда народов, в частности, у коряков, жених должен был напасть на невесту, которая согласно обычаю же должна была защищаться. Готовясь к схватке, невеста обвязывала себя ремнями. Жених развязывал ремни или разрезал их но­жом, срывал с невесты одежды и дотрагивался до ее генита­лий. Этот жест символизировал половой акт. После этого невеста считалась женой, прекращала сопротивление и вела теперь уже мужа в свою спальную палатку (Jochelson W. The Koryak. Part II. Material Culture and Social Organization //The Jesup North Pacific Expedition. Memoir of the American Mu­seum of Natural History. Vol.VI. Part II. Leiden, New York. 1908, p.741 —742). Точно такой же обычай существовал у ительменов (камчадалов), но только у них совокупление не обязательно происходило сразу после „хватания" (Краше­нинников С. Описание земли Камчатки. Т.2. СПб., 1994., с.121 —122, 183; Полонский А. Курилы //ЗИРГООЭ. Т.4. СПб., 1871, с.380 — 382). И в том и в другом случае на по­мощь невесте могли придти подруги, которые нередко при этом жестоко избивали жениха. Во втором разделе 16 главы книги была приведена сводка материалов и литературы о существовавших у большого числа народов свадебных обря­дах, которые включали в себя ритуальное нападение жениха и сопровождавших его мужчин на невесту и ее подруг и об­рядовое сопротивление женской стороны, выражавшееся, в частности, и в избиении нападавших. К приведенным мате­риалам можно добавить много новых.

В значительно смягченной форме обычай нападения жениха на невесту существовал у арабов Синая. Невеста скрывалась в горах, где ее захватывал жених с помощью двух друзей. Общественное мнение требовало от невесты, чтобы она активно защищалась. Но после подавления сопро­тивления невесты, жених и его друзья ограничивались лишь тем, что доставляли ее в шатер ее отца и силой водворяли на женскую его половину. А затем начинались последующие свадебные церемонии (ГеннепА. ван. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М., 1999, с.115 — 116).

Пережитки оргиастических нападений мужчин можно обнаружить не только в женских, но и в мужских посвяти­тельных обрядах. У кикуйю Восточной Африки юноши во

время инициаций для того, чтобы перейти в разряд взрослых мужчин, должны были совершить церемониальное изнаси­лование женщины, обязательно принадлежавшей не просто к другой деревне, но, по возможности, к другому народу. С этой целью юноши, объединенные в группы, бродили в по­исках подходящего объекта по местностям, далеким от их родного селения. После исполнения этого акта юноши де­монстративно отбрасывали эмблемы, свидетельствовавшие об их принадлежности к разряду неофитов. У некоторых групп этого народа реальное изнасилование иногда заменя­лось имитацией насилия (Lambert Н.Е. Kikuyu Social and Po­litical Institutions. London etc., 1965, p.53 — 54)

У многих народов Африки юноши во время инициаций жили вне деревни в лесу, где строили себе жилище. У бу- шонго в это время ни одна женщина не могла их видеть. Ес­ли юноши замечали женщину, они затаскивали ее в лагерь и насиловали (VansinaJ. Initiation Rites of Bushong //Africa. 1955. Vol.25. №2, p.[38— 142). Существование и права, и обязанности юношей совершать в период инициаций наси­лие над женщинами зафиксировано у коса Южной Африки и народов Сенегала (Maclean J. Compendium of Kafir Law and Customs... Mount Coke, 1858; p.98, 101; Reade W. Savage Af­rica... London, 1863, p. I52.). Неограниченной половой сво­бодой пользовались во время инициаций юноши у племен Юго-Восточной Австралии (Howitt A.W. The Native Tribes of South-East Australia. London, 1904, p.233, 256)

Так как в конце эпохи праобщества женщины жили oι- дельно от мужчин своей праобщины, то мужчины других праобщин могли нападать и нападали на жилища или груп­пы жилищ, в которых обитали женщины.

Пережитки такого рода нападений зафиксированы у за­падных мандари Африки. У них юноши во время инициаций после периода пребывания в изолированных жилищах со­вершали путешествия по территориям соседних племен. Главная цель при этом состояла в выявлении домов девушек и планировании нападений на них. Когда они обнаруживали девушку, то окружали ее и забирали у нее украшения. Если она отказывалась их отдать, юноши издевались над ней и доводили до слез. Но до реального изнасилования дело

обычно не доходило (Buxton J.B. Initiation and Beed-Sets in Western Mandari //Studies in Social Anthropology. Ed. by J.H.M. Beattie and R.G. Lienchardt. Oxford, 1975, p.319 — 320).

Сходные обычаи существовали у русских крестьян XIX в. Обычным явлением в русской деревне были вечерин­ки. Организаторами их были девушки, собиравшиеся в опре­деленном жилище, которое на время становилось своеобраз­ным девичьим домом. Вслед за девушками на вечеринки яв­лялись парни. И в некоторых местах России приход парней на вечеринки носил крайне своеобразный характер. Вот кар­тина, типичная для Елатомского уезда Тамбовской губернии. „Тихо собираются они (парни — Ю.С.) кругом избы (где уже находятся девушки — Ю.С.) и разом врываются потом через двери и окна; тушат свечи и бросаются кто на кого по­пало. Писк девушек заглушается хохотом ребят; затем все оканчивается миром; обиженный пол вознаграждается скуд­ными гостинцами. Девушки садятся за донца, но постоянные объятья и прижимания мешают работе. Завязывается ссора: обе стороны вступают в состязание и обычные победители- ребята утаскивают каждый свою жертву: кто на полати, кто на двор, кто в сенцы. Игры, — подчеркивает информатор, — повторяю, носят характер дикий: в основе их лежит чувство полового общения и чувство это обнаруживается в каждом слове, в каждом движении молодых людей" (Звонков В. Со­временный брак и свадьба среди крестьян Тамбовской гу­бернии, Елатомского уезда //ИОЛЕА. T.6I. М., 1889, с.25 — 26).

В Новгородском уезде одноименной губернии, „когда крестьянские девушки, в числе 5 —6, в банях осенью треп­лют и чешут лен, тогда парни молодые артелями ходят по баням, пугают девушек, бросая камни или палки в окна бань, разламывают двери или кровлю бани и, взойдя в нее, производят шум, буянство и нередко драку" (Зеленин Д.К. Описание рукописей Ученого архива Императорского Рус­ского географического общества. Вып.2. Пг., 1915, с.854). В Хотеновской волости Кирилловского уезда Новгородской губернии, когда девушки собирались на „биседу" (вечерин­ку) в бане, приходили ребята „позубоскалить", а если можно

и „попугать девок“. Особенно большой переполох подни­мался, когда нечаянно или благодаря хитрости парней гасла лучина и в бане воцарялась темнота (Новожилов А. Дере­венские „биседы"!ΓλHC. 1909. Вып.1, с.64). В Данковском уезде Рязанской губернии вечеринка иногда завершалась буйным разгулом парней, которые били окна, посуду, гро­мили горницу, причем нередко доставалось и хозяйке дома (Семенова-Тян-Шанская О.П. Жизнь „Ивана" //ЗИРГООЭ. Т.39. СПб., 1914, с.37 — 39).

В местностях по среднему течению Северной Двины (Архангельская губерния) в летнюю пору девушки ездили доить коров на островные пастбища, где и оставались ноче­вать в избушках. В каждой из них были девушки только од­ной деревни. Ночью туда приезжали парни из соседних де­ревень. „Они пугали девушек, разбойничали, выламывали крышу и двери, хлестали их прутьями, после чего катались по лежащим на полу девушкам „от стены к стене", и все раз­бивались на пары". Все это имело специальное название — „красование" (Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. М., 1988, с.236, 256).

У нивхов Дальнего Востока, когда женщины группами отправлялись на несколько дней за ягодами и сараной в мес­та, очень отдаленные от селений, на них совершали нападе­ния ватаги юношей. Если женщины оказывали сопротивле­ние, молодые люди не останавливались перед насилием. Все это обозначалось специальным словосочетанием, которое в переводе на русский язык означает „за женщинами охотить­ся" (Штернберг Л.Я. Социальная организация гиляков //Штернберг Л.Я. Семья и род у народов Северо-Восточной Азии. Л., 1933, с.125).

У кубео Южной Америки на траурную церемонию при­бывало много гостей из разных селений Для первого ее эта­па было характерно строгое ритуальное разделение мужчин и женщин. А затем следовало нападение мужчин на женщин с имитацией изнасилования. Вслед за ритуальным изнасило­ванием следовали реальные половые акты между чужими друг другу мужчинами и женщинами (Goldman I. The Struc­ture of Ritual in Northwest Amazon //Process and Pattern in Culture. Ed. by R.A. Manners. Chicago, 1964, p. 114 — 119).

22 (К с 608. абзацу 3)

Явным пережитком оргиастических нападений является группа обычаев, отмеченная у целого ряда народов. У неко­торых племен Северного Ирана, когда женщины сообща ра­ботали в поле, ни один мужчина-чужак не мог пройти мимо них, не уплатив выкупа. Иначе он рисковал подвергнуться такому обращению, которое было характерно для тробриан- ской йаусы (устное сообщение С.П.Толстова).

В Южном Дагестане в селениях Ашти, Ицари, Сутбук, Дзилебки, Урцахи и Уркарах до сравнительно недавнего времени существовал обычай пленения постороннего муж­чины женщинами, работающими в поле. Пленного отпуска­ли после уплаты им выкупа. (Шиллинг Е.М Кубачинцы и их культура: Ист.-этногр. этюды /ТИЭ Т.8. М.; Л., 1949, с. 189 — 190) В 60-х годах XIX в. в Южном же Дагестане был за­фиксирован другой вариант того же обычая. Приводим со­общение П.Петухова. „В магалах Тау горного Кайтага муж­чина, по несчастью встретившийся с толпой женщин и де­вушек, делается их жертвой: его обезоруживают, принужда­ют танцевать, прыгать и исполнять все их прихоти; доста­точно натешившись, они отпускают свою жертву при гром­ком хохоте и остротах. Это случается особенно в тех случа­ях, когда женщины выходят из аула для сбора моха и осо­бой травы на брачные подушки и тюфяки новобрачным" (П-ов П. Очерк Кайтаго-Табасаранского округа (в Южном Дагестане)//Кавказ. 1867. № 13. 12 (24) февр.).

Следы этого обычая встречаются в Западной и Цен­тральной Европе. В Компании, Ломбардии, Абруцци и Си­цилии любой посторонний человек, проходивший мимо жнивья, становился объектом насмешек и оскорблений со стороны работавших в поле. В Чехии жницы связывали по рукам и ногам каждого мужчину, который приходил первым на поле или просто проходил мимо. За свое освобождение он должен был дать выкуп (Календарные обычаи и обряды в странах Зарубежной Европы конца XIX — начала XX в.: Летне-осенние праздники М , 1978, с 14, 189)

Очень своеобразным был женский праздник „Розгри“ в Литинском уезде Подольской губернии. Группа замужних женшин собиралась в деревенском кабаке. Они пели

срамные песни, рассказывали сальные анекдоты, отпускали бесстыдные шутки. Это вытекало из основного требования праздника — „в этот день женщинам все позволяется". Мужчины не смели показаться в кабаке, но женщины их ждали, ибо без их появления праздник считался не достигшим цели. Когда в конце концов находился смельчак, женщины приставали к нему с непростойными шутками, тормошили его, рвали на нем одежду, стремясь раздеть его догола. В конце концов мужчина платил выкуп, получал обратно платье и возможность уйти. Женщины после этого высыпали на улицу и учиняли безобразие (М.С. Местный народный праздник, называемый „Розгри“ //Подольские епархиальные ведомости. 1884. №23, с.467 — 469; Венгре- женовский С. Языческий обычай в Брацлавщине “Гоныты шуляка” (Этногр. этюд) //Киевская старина. 1895. Т.50. № 9, с.295 —296).

И вот самое последнее сообщение. Международная ко­манда ученых в прибрежной части Кении изучала приматов. Через какое-то время на их лагерь напала толпа из 300 нагих туземок. Ученые бежали, а женщины начали громить их жи­лища и крушить научное оборудование. Гнев местных жите­лей был вызван планами превращения части их территории в национальный парк, где было бы обеспечено безопасное су­ществование редких красных обезьян. „Необычайный же способ демонстрации своего протеста, — говорится в газет­ной заметке, — связан с тем, что во многих кенийских пле­менах публичное обнажение женщины считается прокляти­ем для тех, кто за этим наблюдает" (Апостолова А. Стриптиз — это проклятие по-кенийски: По материалам AFP //Сегодня: 2001. 8 февр.). Все сказанное не вызывает сомне­ния в том, что продиктованное отнюдь не традиционными причинами движение протеста приняло в данном случае привычную традиционную форму оргиастического нападе­ния женщин.

23 (К с. 609, абзацу 2)

Бытование обычая опахивания было зафиксировано эт­нографами в Воронежской, Орловской, Курской, Тульской, Калужской, Рязанской, Смоленской, Московской, Тамбов­ской, Пензенской, Самарской, Нижегородской, Саратовской,

Казанской, Санкт-Петербургской, Олонецкой, Псковской, Тверской, Ярославской, Костромской, Вятской губерниях. Существовало опахивание также в Белоруссии и на Украине. (Зеленин Д.К. Указ. соч. Вып. I. СПБ., 1914, с.544; Вып.2. ∏r., 1915, с.577, 586, 589, 591, 603, 606, 607, 657, 722, 726, 747, 752, 755, 759, 777, 778, 795 — 797, 818, 829, 834, 902, 924, 957,958, 960, 975, 978, 979, 987; Вып.З, с. 1161, II81, 1243, 1273, 1274; Мансуров А.А. Описание рукописей этно­логического архива Общества исследователей Рязанского края. Вып.2. Рязань, 1929, с. 162; Вып.З, с.24, 3, 39; Малы- хин П. Быт крестьян Воронежской губернии Нижнедевицко- го уезда //Этнограф, сб. (далее — ЭС). Вып.1. СПб., 1853, с.217 — 218; Троицкий П. Село Липицы и его окрестности, Тульской губернии Каширского уезда //ЭС. Вып.2. СПб., 1854, с.92; Городцов В. А., Броневский Т.П. Смесь. Этногр. заметки //ЭО. 1887, № 3; Бондаренко В. Поверья крестьян Тамбовской губернии /7ЖС. 1890, Вып.1; Обзор газет //ЭО. 1990. №2, с.224 — 225; Ушаков Д.Н. Материалы по народ­ным верованиям великорусов //ЭО. 1896. №2 — 3, с. 174 — 176; К вопросу об опахивании /7ЭО. 1910. № 3 —4, с. 177 — 178; Максимов А. Участие широких слоев населения в крае­ведческой работе //Краеведение. 1925. № 1 —2, с.9; Логи­нов К.К. Указ, раб., с.34; Журавлев А.Ф. Домашний скот в поверьях и магии восточных славян. М., 1994, с.9, 113, 148 — 215; Дынин В.И. Когда расцветает папоротник. Воронеж, 1999, с.76 — 82).

В некоторых местностях обычай требовал от участниц опахивания убийства любого встреченного мужчины. „По­лудикая толпа баб, с визгом и писком бросается на встре­тившегося и разрывает его в клочки, если последнему не удается убежать“ (Городцов В.А., Броневский Т.П. Указ, раб., с. 187).

В подавляющем большинстве случаев в опахивании могли участвовать лишь девушки, причем такие, в невинно­сти которых не существовало сомнений, и вдовы, причем только добродетельного поведения, а также старухи. Иначе говоря, только такие особы женского пола, которые либо совсем не вступали в половые отношения, либо не поддер­живали их в течение предшествующего обряду периода вре­

мени, причем длительного. И это тоже роднит опахивание с оргиастическими нападениями женщин. В некоторых случа­ях опахивание не было связано с угрозой эпидемии или эпи­зоотии. Оно регулярно осуществлялось в определенные пе­риоды времени.

В некоторых местностях России были зафиксированы нападения женщин на мужчин, которые были связаны не с опахиванием, а с теми или иными народными праздниками. Так. в Данковском уезде Рязанской губернии во время „ру­сальной недели" молодые женшины и девушки в одних со­рочках уходили в поле, где пели плясовые песни и водили хороводы, а затем, возвращаясь в деревню, нападали на встречных мужчин и стегали их плетьми (Зеленин Д.К. Из­бранные труды. Очерки русской мифологии: Умершие неес­тественной смертью и русалки. М., 1995, с.252).

24 (К с. 610, абзацу I)

Бытование женских праздников, справлявшихся втайне от мужчин, различного рода обрядов и их пережитков было отмечено также у алеутов, туземцев Новой Ирландии, нури- станцев (кафиров) Гиндукуша, в Бирме, Нигерии (Риттер К. Землевладение Азии, Кабулистана и Кафиристана. СПб., 1867, с.611 —612; Dall W.H. Alaska and its Resource. Boston, 1870, p.389; Forde D. Yako Studies. London, 1964, p.161, 237; Powdermaker G. Life in Lesu. London, 1933, p.304 — 305; Leach E.R. Political Systems of Highland Burma. London, 1964, p.134; Talbot D.A. Women’s Mysteries of a Primitive People. The lbibios of Southern Nigeria. London, 1968).

25 (K c.611, абзацу 1)

Рассказ Плутарха о разрывании женщинами плюща, считавшегося мужским растением и воплощением Вакха см.: Плутарх. Римские вопросы //Плутарх. Застольные беседы. Л., 1990, с.221 —222.

26 (К с. 614, абзацу 2)

В связи с этим можно вспомнить также библейское ска­зание о грехопадении Адама и Евы, за которое расплатилось все человечество. В своей исходной форме первородный грех состоял в совершении первыми людьми первого поло­вого акта, инициированного Евой. У некоторых народов убеждение в опасности первого акта трансформировалось в

веру в опасность сочетания с женщиной вообще, а затем и просто в опасность, исходящую от женщин. Подобного рода страхи в совершенно отчетливой форме были зафиксирова­ны у меланезийцев о. Вогео, гахуку и мае энга гор Новой Гвинеи, юроков Калифорнии, леле, нупе и ашанти Африки, в более слабой — у многих других народов (См.: Дуглас М. Чистота и опасность. М., 2000, с.216 — 228; Рид К. Горная долина. М., 1970, с.187; Ember C.R. Men’s Fear of Sex with Women //Sex Roles. 1978. Vol.4. №5; Hogbin H.I. Natives Customs of Wogeo //Oceania. 1935. Vol 5. № 3, p.339; Linde∏- baum S. Sorcerers, Ghost, and Polluting Women // Ethnology. 1972. Vol.11. № 2; Meggitt M.J, Male-Female Relationships i∏ the Highlands of Australian New Guinea ∕∕AA. 1964. Vol. 66. № 4. Pt.6; Whiting B.B. Sex Identity Conflict and Physical Vio­lence ∕∕AA. 1965. Vol.67. № 6. Pt.2). В греческом мифе о Пан­доре женщина выступает как источник всех человеческих бед. Вера в то, что женщины лишают силы мужчин и преда­ют их, нашла свое выражение в библейском рассказе о Сам­соне и Далиле (Далиде) и в сходных с ним кельтских, сла­вянских и индийских сказаниях (см. Фрезер Дж. Дж. Фольк­лор в Ветхом завете. М., 1985, с. 298 — 311).

27 (К с.619, абзацу 3)

Любовные экспедиции девушек и юношей существова­ли у чимбу, дене, сиане, камано, форе, узуруфа, джате Новой Гвинеи (Berndt R.M. Excess and Restraint. Chicago, 1962, p. 118— 119; Brown P. and Brookfield H.C. Chimbu Land and Society //Oceania, 1959. Vol. 39. № 1, p.51 —53; Read K.E, Cultures of Central Highlands, New Guinea //Southwestern Jour­nal of Anthropology. 1954. Vol.10. № 1, p.31; Salisbury R.F. From Stone to Steel. Melbourne, 1962, p.33 — 36). У папуасов бена-бена любовные экспедиции одновременно и юношей и девушек одной общины в другую общину происходили обычно раз в месяц (Langness L.L. Maσiage in Bena Bena //Pigs, Pearlshells and Women. Englewood Cliffs, 1969, p.42 — 43). Явственные пережитки подобного рода экспедиций обаруживаются у русских крестьян XIX в. (См. Семе­нов Ю.И. Пережитки первобытных форм отношений полов в обычаях русских крестьян XIX — начала XX в. //ЭО. 1996. № I, с. 45).

II. Начало становлення человеческого общества

1. Объединения обезьян

Единственная ассоциация, существующая у всех видов обезьян, — это группа, состоящая из самки и детенышей. Жизнь такой группы обусловлена особенностями биологии обезьян, делающей абсолютно необходимой заботу матери о детеныше в течение определенного периода. У некоторых обезьян, в частности у орангутанов, материнско-детская группа —единственное стабильное объединение. Взрослые самцы обычно ведут одиночный образ жизни.

У большинства обезьян материнско-детская единица существует не самостоятельно, а входит в состав более крупной группировки. У гиббонов существуют группы, со­стоящие из взрослого самца, самки и детенышей. Такие группы обычно именуют семьями или семейными группами. Встречаются одиночные самцы и самки, но это состояние всегда временное.

У части обезьян взрослый самец связан не с одной, а с несколькими самками и их детенышами. Такую группу обычно именуют гаремом, гаремной семьей или гаремной группой. У некоторых видов обезьян гаремные группы — вполне самостоятельные единицы. За пределами гаремных групп находятся самцы-холостяки, которые живут либо в одиночестве, либо группами. У других видов обезьян гарем­ные группы входят в состав более широкого объединения (его обычно называют стадом), включавшего в себя также и самцов-холостяков.

Часть обезьян образует объединения (они тоже называ­ются стадами), в состав которых входят животные обоих по­лов и все возрастов (взрослые и молодые самцы, молодые самки и взрослые самки с детенышами). При этом нет под­разделения ни на семейные, ни на гаремные группы. Чтобы отличить эти стада от гаремно-холостяцких стад, назову их общими стадами. Среди человекообразных обезьян общее стадо существует у гориллы.

Наблюдая за шимпанзе в естественных условиях, иссле­дователи первоначально пришли к выводу, что у этих жи­

вотных нет других постоянных объединений, кроме мате­ринско-детских групп: все прочие группировки отличались крайней неустойчивостью, преходящим характером и разно­образием состава. Они непрерывно возникали, исчезали, раскалывались и сливались. Животные переходили из одной такой группы в другую, а иногда не входили ни в одну из них, причем были замечены бродившие в одиночку и самцы, и самки.

Однако в процессе дальнейших исследований было об­наружено, что все это движение происходит в рамках срав­нительно постоянной совокупности животных, члены кото­рой знают друг друга и отличают тех, кто в нее входит, от тех. которые к ней не принадлежат. Между животными, со­ставляющими эту совокупность, устанавливаются различные связи, в том числе отношения доминирования.

Иными словами, перед нами не просто совокупность животных, а определенное их объединение. Эту совокуп­ность нельзя назвать стадом, хотя по составу она ничем не отличается от общего стада. Стадо как объединение предпо­лагает, что животные, входящие в него, хотя бы часть вре­мени держатся вместе, движутся рядом. Объединение, кото­рое мы наблюдаем у шимпанзе, можно назвать ассоциацией.

Как свидетельствуют данные этологии, формы группи­ровок обезьян зависят прежде всего от среды обитания, У животных, принадлежащих к одному и тому же виду, но жи­вущих в разных природных условиях, объединения могут иметь различную форму. Например, у одной части лангуров Индии существуют изолированные гаремные группы, а у другой — общие стада.

2. Стадо предлюдей

Наши далекие предки — человекообразные обезьяны эпохи миоцена, будучи в основном обитателями деревьев, значительную часть времени проводили на земле. Это по большей части исключает существование у них самостоя­тельных материнско-детских групп, как у орангутанов, или семейных групп, как у гиббонов. Гиббоны представляют со­бой специализированную древесную форму. Живут они в

чаще леса, высоко на деревьях, в относительной безопасно­сти от хищников, что делает излишними более крупные группировки. Орангутан тоже весьма специализированная, чисто древесная форма.

Маловероятным представляется существование у мио­ценовых предков человека гаремных групп. Они не обнару­жены ни у одной из современных человекообразных обезь­ян. Учитывая, что миоценовые предки человека и по среде обитания, и по образу жизни ближе всего стояли к шимпан­зе, наиболее вероятно бытование у них ассоциаций. Но не может быть исключено существование у них и общих сзад.

В последующем часть этих крупных антропоидов пре­вратилась в ранних предлюдей — прямоходящих существ, характерной особенностью которых была праорудийная дея­тельность, т.е. систематическое использование естественных предметов в качестве орудий. Предлюди не только стали вести полностью наземный образ жизни, но и перешли из леса в открытую местность. За небольшим исключением у всех видов обезьян, живущих в саванне и саванном редко­лесье, существуют общие стада. Общее стадо есть и у горил­лы, хотя эта наземная человекообразная обезьяна, отличаю­щаяся могучим телосложением, огромной физической силой и большими клыками, живет в лесу и в случае опасности может забраться на дерево,

Тем большей была необходимость общего стада для предлюдей, которые перешли к жизни в саванне и саванном редколесье. Важно при этом отметить, что стада юрных ю- рилл в тех районах, где они ночуют только на земле, по сво­ей средней численности (17 особей) примерно в два раза превышают размеры их объединений в тех районах, где эти животные имеют возможность проводить ночь на деревьях.

В некоторых районах Африки шимпанзе живут не толь­ко в лесу, но и на грани леса и саванны. Они могут прово­дить часть времени в саванном редколесье и совершать вы­лазки в саванну. Иногда они при своем передвижении выну­ждены проходить через безлесные участки. Как сообщают все исследователи, чем более открыта местность, в которой находятся шимпанзе, тем более сплочены их группы. При передвижении по безлесному пространству ассоциация

шимпанзе движется как единое целое, как обычное общее стадо.

Каковы бы ни были формы объединений у крупных ан­тропоидов миоцена, с очень большой долей вероятности можно утверждать, что у их потомков, перешедших на зем­лю, существовали общие стада.

Самые сплоченные и стабильные из всех объединений обезьян — общие стада павианов, живущих в саванне. В со­став общих стад этих приматов входят все без исключения животные, У них нет одиночных взрослых самцов, не говоря уже о самках и подростках. Все животные, образующие ста­до, всегда держатся вместе. Общие стада павианов саванны — прочные, постоянные, замкнутые объединения. Такими, по всей вероятности, были и стада ранних предлюдей (авст­ралопитеков).

Необходимое условие существования стабильного и прочного объединения животных — наличие в нем доста­точно четко выраженной системы доминирования. Поэтому именно у павианов саванны мы находим самую жесткую ие­рархическую систему из всех известных в мире обезьян. Стадо предлюдей должно было представлять прочное и по­стоянное объединение. Это заставляет предполагать сущест­вование в нем довольно жесткой иерархии.

Даже у шимпанзе, у которых существовали не стада, а аморфные ассоциации, система доминирования сказывалась на распределении мяса, добытого в результате охоты. При воссоздании картины распределения добычи в стаде пред­людей нужно учитывать, что охота у предлюдей носила иной характер и играла иную роль, чем у шимпанзе.

В отличие от шимпанзе охота у предлюдей была не слу­чайностью, а необходимостью. Предлюди охотились не от случая к случаю, а постоянно. Регулярная охота сделала по­требление мяса систематическим и тем самым вызвала к жизни потребность в этом ценнейшем пищевом продукте. В результате потребление мяса стало важным условием суще­ствования вида, что в свою очередь делало систематическую охоту необходимостью.

Предлюди применяли орудия, что позволяло не только успешно охотиться на мелких животных, но и убивать круп­

ных, справляться с такими, которых голыми руками не возьмешь. В отличие от шимпанзе, предлюди нуждались в мясе. Это побуждало каждого из них стремиться получить долю добычи. Предлюди добывали значительно больше мя­са, чем шимпанзе. Тем самым стало возможным обеспечение мясом всех членов объединения.

Павианы, которые тоже иногда охотились на животных, делали это в одиночку. У шимпанзе, вопреки мнению неко­торых исследователей, в самом лучшем случае можно обна­ружить лишь слабые зачатки кооперации. У предлюдей охо­та на более или менее крупную дичь с неизбежностью долж­на была приобрести кооперативный характер, что порождало тенденцию к распределению мяса между всеми участвую­щими в охоте. Крупных животных в отличие от мелких не­возможно быстро разорвать на части. В течение какого-то периода их должны были поедать на месте, что делало мясо доступным гораздо большему числу членов объединения.

Однако вряд ли верно считать, что во всех случаях все члены стада получали доступ к мясу Этого неї даже у хищ­ников, питающихся исключительно мясом. А предлюди про­должали употреблять в пищу растения. Более того, можно с уверенностью сказать, что именно растения, а не мясо со­ставляли большую часть их рациона. Как твердо установле­но этнографами, растительная пища преобладала в диете всех современных раннепервобытных охотников-соби­рателей, живших в областях, сходных по природным усло­виям с теми, в которых обитали предлюди А ведь эти охот­ники-собиратели стояли значительно выше предлюдей в ис­кусстве охоты. И если даже у хищников, питающихся только мясом, не все члены объединения обязательно после каждой охоты получали мясо, тем более это было возможно у пред­людей.

Детальную картину распределения мяса у предлюдей вряд ли когда-нибудь удастся нарисовать, тем более, что она не могла быть одинаковой во всех объединениях и всех си­туациях Конечно, могли быть случаи, когда все члены стада получали долю добычи. Но, скорее всего, в каждом случае добыча распределялась между частью членов объединения, хотя, возможно, и значительной. Всегда долю добычи полу-

чапи доминирующие животные. Что же касается подчинен­ных, то в каждом конкретном случае они могли ее получить, а могли не получить.

Вряд ли могут быть сомнения в существовании нера­венства в размерах получаемых долей. Доминирующие жи­вотные получали лучшие и большие куски, подчиненные — худшие и меньшие. Распределение мяса между членами ста­да определялось как уже сложившейся иерархией, так и теми изменениями в соотношении сил, которые вносила каждая конкретная ситуация. Но все это относится лишь к взрослым животным. Что же касается детенышей, то они, по- видимому, всегда получали мясо, как это наблюдается по­всюду у хищников.

Все, что сказано о распределении мяса у ранних пред- людей, вполне может быть отнесено и к поздним. Объедине­ние поздних предлюдей внешне по своим особенностям не отличалось от стада ранних. И тем не менее именно его раз­витие подготовило появление качественно нового явления — формирующегося человеческого общества.

В настоящее время, когда окончательно выяснилось, что появлению людей предшествовало возникновение охоты, многие исследователи именно в ней видят тот фактор, кото­рый вызвал к жизни и определил основные особенности пер­вых человеческих объединений. Охота на крупных живот­ных предполагает объединение усилий индивидов, совмест­ную деятельность. Из этой кооперации обычно и выводят присущий людям первобытного общества коллективизм.

Однако сколь очевидной ни казалась бы на первый взгляд эта концепция, признать ее верной нельзя. Не охота, взятая сама по себе, сделала возможным, а в дальнейшем и неизбежным, переход к обществу. Как известно, совместная охота — явление, широко распространенное в животном ми­ре. Однако нигде она не вызвала движения в интересующем нас направлении, ни к какому коллективизму не вела и не ведет. Наличие охоты не отделяет стадо предлюдей от всех прочих объединений животных, а, наоборот, роднит его с группировками большого числа животных. Отделяет стадо поздних предлюдей от всех объединений животных, не ис­ключая не ТОЛЬКО антропоидов, НО И ранних предлюдей, су-

шествование в нем деятельности по изготовлению орудий при помощи орудий, — то есть производственной деятель­ности в полном смысле слова.

3. Естественный отбор как фактор биологической эволюции. Индивидуальный н групповой отбор

Чтобы понять, что принесло с собой появление произ­водственной деятельности, остановимся на факторах биоло­гической эволюции. Главный из них — естественный отбор, то есть избирательное устранение одних и, соответственно, избирательное сохранение других особей. Выживают и ос­тавляют потомство индивиды, более приспособленные к среде.

Естественный отбор, как его обычно понимают, есть от­бор индивидов. Однако в последнее время в биологической науке все чаще говорят о групповом отборе. Понятие груп­пового отбора появилось тогда, когда биологи попытались применить учение о естественном отборе для объяснения возникновения таких группировок животных, как рои пчел, муравейники, термитники.

Было ясно, что эти биологические сверхорганизмы не могли появиться в результате обычного естественного отбо­ра. Необходимо было допустить существование группового отбора — отбора прежде всего групп и только через них — индивидов. Объектами группового отбора могут быть самые различные группировки животных, включая популяции. Нас из всех форм группового отбора интересует лишь отбор объ­единений, который я называю грегарным ("от лат. greg — стадо).

Существуют две формы этого отбора. Первая включает в качестве необходимого момента отбор индивидов. Но если при индивидуальном естественном отборе выживают и ос­тавляют потомство такие особи, те или иные черты которых делают их более приспособленными к среде, то при грегар- ном отборе дело обстоит иначе — отбираются индивиды и с такими особенностями, которые могут и не давать отдель­ному индивиду никаких преимуществ в сравнении с осталь­ными. Более того, могут отбираться организмы даже с таки-

ми признаками, которые делают индивида менее приспособ­ленным к среде: менее способным найти пищу, избежать опасности, оставить потомство и т.п. Происходит это пото­му, что данная особенность организма, не давая ему самому, взятому изолированно, никаких преимуществ по сравнению с другими индивидами, в то же время делает более приспо­собленным к среде объединение, в состав которого он вхо­дит. Объединение лучше сохраняется и члены его оставляют большее потомство. Такого рода грегарный отбор, как и ин­дивидуальный отбор, ведет к наследственным изменениям. Результаты грегарного отбора закрепляются в генотипе ин­дивидов, входящих в объединение. Такую разновидность грегарного отбора я называю грегарно-индивидуальным от­бором.

Кроме признаков, присущих морфофизиологической организации индивидов, входящих в объединение, сущест­вуют также и особенности самих объединений или шире — грегарной организации вида (популяции). Существуют объ­единения различных форм. Одни из них в большей мере от­вечают потребностям приспособления к среде, другие — в меньшей. Возникновение той или иной формы грегарной организации, той или иной структуры объединения проис­ходит в результате отбора объединений как целостных еди­ниц. Результат отбора— изменение не индивидов, входящих в объединение, а самого объединения. Такого рода отбор можно назвать просто грегарным.

В процессе грегарного отбора объединения одной фор­мы исчезают, объединения другой формы сохраняются. Ис­чезновение объединений не предполагает с необходи­мостью гибель составляющих их индивидов — они либо входят в состав других продолжающих существовать объе­динений, либо образуют другие объединения. Чисто грегар­ный отбор не предполагает изменения наследственности: объединения изменяются независимо от морфофизиологиче­ских изменений составляющих их индивидов.

Таким образом, когда мы обращаемся к объединениям животных, то сталкиваемся с грегарным и грегарно-индиви­дуальным отборами. Главным фактором их эволюции (если только развитие не пошло по линии превращения объедине­

ния в биологический сверхорганизм) был все же обычный индивидуальный естественный отбор.

4. Производственная деятельность н отбор

Основной формой приспособления ранних предлюдей к среде была деятельность с использованием орудий. Поэтому объективной необходимостью было ее дальнейшее совер­шенствование.

В определенных пределах прогресс праорудийной дея­тельности был возможен и без изменения морфологической организации индивидов: путем проб и ошибок, закрепления удачных действий и торможения неудачных. Более совер­шенные действия не только закреплялись у данного индиви­да. Они усваивались путем подражания остальными членами объединения. Все это происходило без участия отбора.

Рано или поздно, однако, дальнейшее развитие праору­дийной деятельности становилось невозможным без такого изменения морфологической организации индивидов, кото­рое делало бы их более способными к действиям с орудия­ми. Это совершенствование способности индивидов к прао­рудийной деятельности происходило под действием индиви­дуального естественного отбора.

Но рано или поздно наступило время, когда возможно­сти совершенствования праорудийной деятельности были исчерпаны и дальнейшее развитие морфологической органи­зации не могло обеспечить ее прогресса. Начиная с этого момента, единственно возможным способом совершенство­вания деятельности по приспособлению к среде с помощью орудий стало совершенствование применяемых орудий, т.е. их изготовление. На смену праорудийной деятельности пришла орудийная с двумя ее компонентами: орудийно­созидательной деятельностью и орудийно-присваивающей.

Уже праорудийная деятельность отличалась от прочих видов поведения животных. Тем не менее она относилась к тому же качеству, что и поведение животных в целом. Прао­рудийная деятельность была деятельностью приспособи­тельной. Такой же была и деятельность по использованию

искусственных орудий для присвоения природных предме­тов или защиты от опасности.

Что же касается деятельности по изготовлению орудий, то она приспособительной не была—она была деятельно­стью производственной. Действие по изготовлению орудия не представляет собой акта приспособления к среде. Оно само по себе биологически бесполезно. Лишь использование того или иного орудия для охоты, обороны и т.п. представ­ляет собой акт приспособления (адаптации) к среде.

Но степень успешности действия по приспособлению с помощью орудия во многом зависит от совершенства при­меняемого орудия, а следовательно, и от меры развития дей­ствий по его изготовлению. Производственная деятельность, сама не будучи приспособительной, в то же время составля­ла на стадии поздних предлюдей необходимое условие ус­пешной адаптации к внешним условиям существования. Без прогресса этой деятельности было невозможно совершенст­вование приспособления к среде. Поэтому ее развитие было объективной биологической необходимостью. И в то же время, производственная деятельность не могла развиваться таким же образом, каким шло совершенствование праору- дийной деятельности, ибо она сама по себе взятая была био­логически бесполезной.

Развитие орудийно-созидательной деятельности так же, как и орудийно-присваивающей, требовало и предполагало изменение морфологической организации индивидов. Изме­нение морфологической организации при ее приспособле­нии к орудийно-присваивающей деятельности происходило под действием индивидуального естественного отбора. Осо­бенности, делавшие индивида более способным к использо­ванию орудий для охоты и обороны, давали ему прямые преимущества перед другими членами группы, позволяли выжить и оставить потомство.

Конечно, некоторые из особенностей, которые делали индивида более других способным к орудийно-присваи- ающей деятельности, могли быть одновременно и теми, что способствовали успеху орудийно-созидательной деятельно­сти. Однако были и такие, которые, делая более успешной производственную деятельность, в то же время не давали

индивиду никаких преимуществ в орудийно-присваивающей деятельности. Разумеется, использование более совершен­ных орудий в принципе всегда делало более совершенной и деятельность по их использованию. Но более совершенные орудия, созданные одними индивидами, могли быть исполь­зованы другими, не способными в силу своих морфологиче­ских особенностей изготовить их.

Таким образом, индивиды, по своим морфологическим и иным данным более способные к производственной дея­тельности, не имели никаких биологических преимуществ по сравнению с теми особями, которые такими способно­стями не обладали. В результате такие особенности их мор­фофизиологической организации не могли возникнуть и со­вершенствоваться под влиянием индивидуального отбора.

Но если такого рода особенности не давали никаких преимуществ одним членам объединения перед другими его членами, то наличие в объединении индивидов, более спо­собных к производственной деятельности, делало всех его членов вместе взятых более приспособленными к среде, чем членов тех объединений, где таких индивидов либо совсем не было, либо их было меньше. Поэтому здесь с неизбежно­стью должен был начать действовать грегарно-инди- видуальный отбор, Только под его воздействием могло идти и шло развитие способности к производственной деятельно­сти. При этом сам этот отбор приобрел особый характер, ко­торый ранее в животном мире был ему не присущ.

Праорудийная деятельность в определенных пределах могла развиваться независимо от обычного естественного отбора путем накопления индивидом опыта и заимствования его другими особями через подражание. Таким образом пе­редается опыт не только праорудийной, но и всей вообще индивидуально приобретенной (условно-рефлекторной) дея­тельности у высших млекопитающих. Однако в животном мире нет материальных структур, в которых этот вид опыта мог бы закрепиться. С появлением производственной дея­тельности положение изменилось.

Начиная с определенного этапа развития производст­венной деятельности, изготовленное орудие стало не чем иным, как материализованным, объективно зафиксирован­

ным опытом действий по его изготовлению. Каждое новое поколение, вступая в жизнь, получало в свое распоряжение этот закрепленный в вещах опыт, обогащало его и в таком виде передавало следующему.

В результате появился особый материальный процесс — эволюция орудий Он качественно отличался от эволюции организмов, ибо не направлялся естественным отбором. Это не значит, что развитие орудий вообще не было первона­чально связано с естественным отбором. Вплоть до возник­новения человека современного физического типа (неоан­тропа, Homo sapiens) развитие производственной деятельно­сти рано или поздно приходило в противоречие с морфоло­гическим обликом производящих существ и требовало его изменения, которое могло происходить только под действи­ем отбора. Однако этот отбор не определял направление раз­вития организма. Напротив, само действие отбора направ­лялось процессом эволюции орудий Такой отбор был подчи­ненным фактором, при помощи которого производственная деятельность формировала морфологический облик произ­водящих существ. Его с полным правом можно назвать про­изводственным грегарно-индивидуальным отбором. Возник­нув, производственная деятельность подчинила себе не только грегарно-индивидуальный, но и грегарный отбор. Развивающаяся производственная деятельность рано или поздно предъявила к грегарной организации определенные требования, которые могли быть реализованы лишь в ре­зультате действия грегарного отбора.

5. Перелом: Начало обуздания пищевого инстинкта и становления коммуналнстнческих социально-экономических отношений

Большая способность к производственной деятельности не обеспечивала индивиду никаких преимуществ перед дру­гими членами объединения. Это верно и в том случае, если рассматривать отношение индивида только к внешней при­родной среде. Однако необходимо принять во внимание и отношение индивида к другим членам его группы, ибо и от этого в известной степени зависело, сможет ли данная особь

выжить и оставить потомство. По отношению к предлюдям можно говорить не просто о некоторой, а о значительной зависимости.

Чтобы предчеловек мог нормально существовать и раз­виваться, он должен был систематически получать мясо. Однако доступ к мясу зависел от его положения в сущест­вующей в стаде иерархической системе. Только домини­рующим индивидам был гарантирован доступ к мясу. Боль­шая по сравнению с другими членами группы приспособ­ленность к производственной деятельности не была таким качеством, которое могло бы доставить предчеловеку высо­кий статус в системе доминирования — это обеспечивалось обычно агрессивностью, смелостью, значительной физиче­ской силой, которые совершенно не обязательно должны были сочетаться с большей, чем у остальных членов стада, способностью к изготовлению орудий.

Можно сказать даже больше — имеются серьезные ос­нования полагать, что наличие у индивида качеств, способ­ствующих успеху производственной деятельности, делало менее вероятным существование у него таких особенностей, которые бы обеспечивали ему высокий ранг в иерархии. Из­готовление более совершенных орудий предполагало ус­ложнение центральной нервной системы, прежде всего го­ловного мозга, способность к более тонким и точным дви­жениям, но отнюдь не развитие мускулатуры. Обладание большой физической силой не столько способствовало, сколько препятствовало изготовлению более совершенных орудий.

В результате индивиды, более способные к изготовле­нию орудий, имели не только не больше, а напротив, меньше шансов получить высокий статус (а потому выжить и оста­вить потомство), чем особи, менее способные к этому. Но в таком случае естественный индивидуальный отбор должен был вести к уменьшению числа индивидов, более других способных к производственной деятельности. В противопо­ложном направлении действовал грегарно-индивидуальный отбор. Однако последний не всегда мог взять верх или хотя бы даже нейтрализовать действие индивидуального отбора. Все это всегда мешало совершенствованию производствен­

ной деятельности, а на определенном этапе с неизбежностью стало преградой на пути ее дальнейшего развития.

Таким образом, существовавшие в объединениях позд­них предлюдей отношения, которые всегда были препятст­вием для развития производственной деятельности, начиная с определенного момента, сделали просто невозможным ее дальнейшее совершенствование. С этих пор дальнейший ее прогресс стал абсолютно невозможным без появления у ин­дивидов, обладающих большими способностями к производ­ственной деятельности, по крайней мере, не меньших шан­сов получить мясо, чем у любых других членов объедине­ния. А для этого нужно одно — такой порядок, при котором все взрослые члены объединения без исключения получили бы равный доступ к охотничьей добыче.

Необходимость в новых отношениях внутри объедине­ния диктовалась нуждами развития производственной дея­тельности, и в этом смысле была производственной потреб­ностью. Она возникла внутри объединения и заключалась в необходимости его перестройки, была нуждой прежде всего объединения в целом, т.е. всех его членов вместе взятых, и только тем и каждого из них.

Так в стаде поздних предлюдей наряду с биологически­ми потребностями его членов возникла еще одна потреб­ность, которая по своему источнику и по своему характеру качественно отличалась от всех остальных. Она не была биологической, она не уходила своими корнями в зоологи­ческие материальные структуры, Эта потребность была, во- первых, производственной, во-вторых, групповой, грегар- ной. Тем самым стадо поздних предлюдей стало принципи­ально отличаться от всех объединений животных, не исклю­чая стада ранних предлюдей, что и предопределило его осо­бую судьбу.

Новая потребность состояла в объективной нужде воз­никновения общности охотничьей добычи, общности мяса, общности пищи в пределах целого объединения. Эта общ­ность пищи не могла быть биологической по своей природе, подобной той, что существовала в биологическом сверхор­ганизме — рое пчел, муравейнике и т.п.

Стадо поздних людей не могло превратиться в биологи­ческий сверхорганизм, ибо морфологическая специализация высших млекопитающих, превращение их из полноценных биологических индивидов в органы сверхорганизма была невозможной. Требуемая общность пищи должна была иметь совершенно иную природу.

Для обозначения этой общности давно уже существует термин — „коллективная собственность11. В результате по­явления и развития производственной деятельности рано или поздно насущной необходимостью стало возникновение собственности на мясо, причем собственности коллективи­стической, коммунистической, коммуналистической. Ком- муналистическая собственность могла существовать и про­являться только в коммуналистических отношениях распре­деления. Суть этой собственности и этого распределения заключалась в том, что каждый член объединения имел не­отъемлемое право на долю добытого другими ею членами исключительно лишь в силу принадлежности его к этому объединению. Принцип коммуналистического распределе­ния — от каждого по способностям, каждому — по потреб­ностям.

Иначе говоря, возникновение и развитие производст­венной деятельности рано или поздно сделало необходимым возникновение социально-экономических и вообще соци­альных отношений, т.е. появление общества. И оно с неиз­бежностью начало возникать.

Экономические отношения собственности не могут су­ществовать без волевых отношений собственности. Поэтому зарождение социально-экономических отношений с неиз­бежностью предполагало становление общественной и ин­дивидуальной воли, появление первых норм поведения

Пролить свет на генезис первых социальных норм по­зволяют данные этнографии. Этнологи давно уже выделили из огромного многообразия правил поведения, существо­вавших в первобытном обществе, нормы особого рода, кото­рые получили название табу, и столь же давно заподозрили, что именно в такой форме возникли самые древние из всех существующих человеческих поведенческих норм.

Табу есть норма не позитивная, а негативная. Она не предписывает совершение каких-либо действий. Наоборот, она запрещает определенные действия. Суть табу - в запрете. Термин „табу“ прежде всего применяется для обозначения особого рода запретов совершать определенные действия и самих этих запретных действий. Первоначально табу и пред­ставляли собой лишь запреты. Не все табу-запреты регули­ровали отношения людей в обществе, т.е. были нормами по­ведения. Но именно в табу — нормах поведения, поведенче­ских табу, все особенности табу-запретов проявлялись наи­более отчетливо. Они были исходной, первоначальной фор­мой табу. В дальнейшем речь будет идти только о них.

Если всякое поведенческое табу есть запрет, то не вся­кая норма поведения, состоящая в запрете тех или иных дей­ствий, есть табу. Табу — запрет особого рода. Он с неизбеж­ностью включает в себя три основных компонента.

Первый компонент — глубокое убеждение людей, при­надлежащих к определенному коллективу, что совершение любым его членом определенных действий неизбежно на­влечет не только на данного индивида, но и на весь коллек­тив какую-то страшную опасность, возможно, даже приведет к гибели их всех. При этом люди не могут сказать ничего определенного ни о природе этой опасности, ни о том, поче­му и каким образом данные действия влекут ее за собой. Им известно только, что, пока люди воздерживаются от такого рода действий, эта опасность остается скрытой, когда же они их совершают—-эта опасность из потенциальной автомати­чески превращается в реальную и угрожает им гибелью. Вот почему они рассматривают человека, совершающего такого рода действия, одновременно и как находящегося в опасно­сти, и как представляющего опасность для коллектива.

Второй компонент — чувство ужаса перед неведомой опасностью, которую навлекают известные действия людей на коллектив, и тем самым страха перед этими таящими опасность действиями.

Третий компонент—собственно запрет, норма. Нали­чие запрета говорит о том, что ни веры в опасность, навле­каемую данными актами поведения человека, ни ужаса пе­ред ней не было достаточно, чтобы отвратить людей от со­

вершения опасных действий. Отсюда следует, что эти дейст­вия были чем-то притягательны для людей, что были какие- то достаточно могущественные силы, которые толкали чело­века к совершению этих действий.

И так как эти действия того или иного члена общества были опасны не только для него самого, но и для человече­ского коллектива в целом, коллектив должен был принимать меры, чтобы заставить всех своих членов воздерживаться от опасных действий, наказывая тех, кто с этим требованием не считался. Опасные действия становились запретными.

Таким образом, табу представляли собой нормы пове­дения, как бы извне навязанные обществу какой-то посто­ронней. внешней силой, с которой невозможно было не счи­таться. На эту особенность табу давно уже обратили внима­ние некоторые исследователи. Именно такой характер долж­ны были иметь первые нормы поведения, возникшие как средства нейтрализации опасности, которую представлял для формирующегося общества зоологический индивидуа­лизм. При таком подходе становится понятнее природа си­лы, толкавшей людей к опасным действиям. Этой силой бы­ла власть биологических инстинктов.

На основе анализа только этнографических данных мно­гие исследователи пришли к выводу, что табу возникли пер­воначально как средство подавления животных инстинктов, как средство предотвращения опасности, угрожавшей чело­веческому коллективу со стороны животного эгоизма. „Наи­более характерной чертой человеческого ума и поведения, — писал, например, Р.Бриффо, — является дуализм соци­альных традиций, с одной стороны, и унаследованных есте­ственных инстинктов — с другой, а также постоянный кон­троль первых над вторыми11(Briffault R. The Mothers. Vol.2. London, 1927, p.352 — 353).

В подавлении и регулировании биологических инстинк­тов и заключается, по его мнению, сущность морали. Запре­ты, налагаемые на естественные инстинкты, должны были впервые появиться в очень прямой и категоричной форме. Они должны навязываться человеку как неотвратимая необ­ходимость. Табу и являются этими первыми, навязанными человеку как неотвратимая необходимость, запретами (Brif-

fault R. Op. cit. Vol.2, p.351 — 365; Vol.3, p.251 — 253). Тако­го же мнения придерживался С. Рейнак. „...Табу, —писал он, — это преграда, возведенная против разрушительных и кровавых стремлений, являющихся наследством человека, полученным от животных“ (Рейнак С. Орфей. Всеобщая ис­тория религий. Вып.1. М„ 1919, с.16).

Выявление основных компонентов, входящих в состав табу, позволяет составить представление о том, как конкрет­но протекал процесс становления самой первой такой нор­мы. Она с неизбежностью была запретом. Равный доступ всех членов объединения к мясу с неизбежностью предпола­гал появление запрета любому члену объединения отстра­нять, отгонять других его членов от добычи. А это было не чем иным, как началом обуздания зоологического индиви­дуализма и ликвидации наиболее яркого его выражения — системы доминирования.

Свободный доступ к мясу всех без исключения членов объединения и тем самым предоставление ранее подчинен­ным индивидам равной с ранее доминировавшими возмож­ности получить этот продукт с неизбежностью означали ог­раничение возможности доминировавших удовлетворить свою потребность в нем. Если раньше они могли съесть всю добычу, то теперь на их долю доставалась лишь часть ее.

Иными словами, возникновение общественной собст­венности на пищу предполагало известное подавление пи­щевого инстинкта у части членов объединения, причем са­мых решительных и сильных. Вполне понятно, что силой, ограничивающей пищевой инстинкт ранее доминировавших особей, не могли быть подчиненные животные— ни в оди­ночку, ни все вместе. Этой силой могли быть только все члены объединения, включая и ранее доминирующих осо­бей.

Такой одной, единой силой они могли стать потому, что производственная потребность в общей собственности на мясо была потребностью объединения в целом, — всех его членов вместе взятых и каждого из них в отдельности. Эта потребность начала реализоваться под давлением грегарного отбора.

В объединениях поздних предлюдей гарантированный доступ к мясу имели доминирующие члены. Что же касается подчиненных, то получение ими доли добычи зависело от различного рода обстоятельств. Поэтому в разных объеди­нениях и в разное время возможность доступа к мясу подчи­ненных членов была далеко не одинаковой. В одних стадах вероятность получения мяса подчиненными индивидами была сравнительно велика, в других — мала. Вполне понят­но поэтому, что указанная объективная потребность в новых отношениях по-разному реализовалась в различных объеди­нениях поздних предлюдей.

Именно здесь в действие вступал подчиненный произ­водственной деятельности грегарный отбор. Он сохранял те стада, в которых вероятность получения мяса подчиненными членами была сравнительно велика, и разрушал те, в кото­рых эта вероятность была мала. Разрушая одни объединения и сохраняя другие, грегарный отбор укреплял у производя­щих существ убеждение в том, что отстранение одними ин­дивидами других от мяса таит в себе опасность для всех членов объединения.

Таким образом, объективная производственная потреб­ность в равном доступе всех членов объединения к охот­ничьей добыче выступала в форме опасности, порождаемой отстранением одних членов объединения другими его чле­нами от мяса. Необходимость новых, социальных отноше­ний проявилась как опасность старых, чисто биологических отношений, как опасность системы доминирования для су­ществования производящих существ.

Нельзя забывать, что у животных, помимо пищевого и полового инстинктов, существует инстинкт самосохранения. Животные чувствуют опасность. Она находит у них отраже­ние в эмоции страха, ужаса и в эмоции злобы, агрессии.

Рассматриваемая объективная производственная по­требность первоначально отразилась в головах производя­щих существ в форме ужаса перед действиями любых чле­нов объединения, направленными на отстранение других его членов от мяса. Этот страх вызывал взрывы злобы против тех членов объединения, которые своими действиями навле­кали опасность на всех остальных. Как следствие, члены

объединения набрасывались на индивида, совершавшего эти опасные действия, избивали, а иногда, может быть, и убива­ли его. Это, конечно, подрывало доминирование в области распределения мяса и способствовало доступу подчиненных членов объединения к этому продукту. Объединения, в ко­торых это происходило, сохранялись и получали возмож­ность дальнейшего развития, а те, в которых все оставалось по-прежнему, исчезали и выпадали из эволюции.

В результате, по крайней мере в некоторых объединени­ях, все их члены получали возможность равного доступа к мясу. Но это состояние было, конечно, крайне неустойчи­вым. Какой бы ужас ни испытывали производящие сущест­ва, вместе взятые, перед действиями индивидов, направлен­ными на отстранение других от мяса, отдельные члены объ­единения то и дело вступали на этот путь.

И это было неизбежно. Ведь этими индивидами двигал могучий стимул — стремление по возможности более полно удовлетворить свой пищевой инстинкт. Всегда возникали ситуации, когда этот стимул оказывался более сильным, чем страх. Не всегда могла удержать от этих действий и боязнь нападения со стороны остальных членов объединения. Такие нападения предполагали определенное состояние эмоций членов объединения, а потому происходили не всегда.

Внешних по отношению к индивидам факторов было недостаточно, чтобы удержать сильного и решительного члена объединения, который испытывал чувство голода, от того, чтобы схватить мясо и съесть его, не считаясь ни с кем. Нужны были внутренние. Чтобы объективная производст­венная потребность превратилась во внутренний стимул по­ведения индивида, необходимо возникновение сознания и воли. Без этого производящее существо не может стать со­циальным Социальное существо — это такое существо, ко­торое способно ограничивать свои собственные биологиче­ские потребности ради удовлетворения своих же собствен­ных социальных потребностей — тех, в которых выражают­ся потребности общества.

Производственный грегарный отбор, под действием ко­торого в объединении началось обуздание зоологического индивидуализма, чтобы закрепить достигнутые результаты,

сделать возможным дальнейшее движение вперед, должен был вызвать к жизни сознание и волю. Но возникновение сознания и воли, а также языка, без которого они не могли существовать, невозможно также и без появления соответст­вующего физиологического механизма, то есть без коренной перестройки структуры мозга производящих существ. В ре­зультате грегарный отбор выступил одновременно и как гре- гарно-индивидуальный.

Но в том же направлении действовал уже упоминавшийся ранее производственный грегарно-индивидуальный отбор. Развитие производственной деятельности, взятой самой по себе, на определенном этапе потребовало ее освобождения от рефлекторной, животной формы, т.е. опять-таки возник­новения мышления как специфически человеческой формы отражения мира, а тем самым и воли. Сознание, мышление, воля представляют собой проявление того, что принято на­зывать человеческим духом. Этот дух не представляет собой простую функцию организма. Он сам является очень своеоб­разным субъектом деятельности. Наличие духа резко отли­чает человека от всех животных. Любое животное есть толь­ко биологический организм, есть только тело. Человек есть не только тело, но и дух. Он представляет собой неразрывное единство тела и духа, в котором ведущую роль играет дух. Дух подчиняет себе тело, делает его свои инструментом, и не только направляет его внешную деятельность, но регулиру­ет, подавляет плотские, биологические инстинкты. Тело есть явление биологическое и только биологическое. Дух— яв­ление социальное и только социальное. Индивидуальный человеческий дух, человеческая душа может существовать лишь как частичка и проявление коллективного духа, обще­ственного сознания и общественной воли.

Сознание появилось прежде всего как общественное сознание. Индивидуальное сознание возникло в связи с об­щественным, лишь как его проявление, как форма его бытия. В первую очередь как общественная появилась и воля. Она была общественной не просто в том смысле, что определя­лась социально-экономическими отношениями и существо­вала в праобществе. Вся ее суть заключалась в том, что она

возникла как воля всех членов праобщества, вместе взятых, и иной быть не могла.

Эта воля возникла первоначально как средство удовле­творения объективной необходимости в обеспечении равно­го доступа всех членов объединения к мясу, которая с само­го начала была потребностью групповой, общей, а когда группа превратилась в праобщество, стала социальной, об­щественной. Удовлетворение этой социальной потребности было невозможно без ограничения биологических потребно­стей членов праобщества.

На самом раннем этапе своего становления обществен­ное сознание практически выступало только как обществен­ная воля, а эта общественная воля, по существу, сводилась к одной единственной норме — запрету кому бы то ни было из праобщины отстранять любого другого ее члена от мяса. По­этому зарождение общественной воли было не чем иным, как возникновением этого запрета, который с неизбежно­стью принял форму табу.

И такую форму с необходимостью должны были при­нять все вообще нормы, которые были средствами обуздания зоологического индивидуализма. Табу были отражением не просто и не только опасности, которую представлял собой для жизни и деятельности пралюдей животный эгоизм, но и силы, под воздействием которой шло, по крайней мере на первых порах, его обуздание. Этой силой был вначале про­изводственный грегарный, а затем праобщинный отбор.

Совокупность этих норм требует своего названия. По­нятие мораль к ним не вполне применимо, ибо нарушение табу влекло за собой не только осуждение общественным мнением, но и грозило физическим наказанием, включая и смерть. Эту исторически первую форму общественной воли естественно назвать табуитетом. Табуитет был форми­рующейся моралью (праморалью). Первоначально весь он сводился к одному единственному табу.

Первым и поначалу единственным требованием воли праобщества, обращенным к каждому из его членов, было: не препятствовать доступу никого из остальных членов пра­общества к мясу. Это было требование всех членов праоб­щества, вместе взятых, к каждому его члену, взятому в от-

дельности. Оно было первым правилом, первой нормой че­ловеческого поведения.

Существуя в праобществе как проявление обществен­ной воли, норма с неизбежностью представала перед каж­дым индивидом как его обязанность перед праобществом, а именно обязанность не препятствовать доступу к охотничь­ей добыче остальных членов коллектива. Но эта обязан­ность всех членов праобщества с неизбежностью оборачи­валась для них и правом, а именно правом каждого из них получить долю мяса, добытого в коллективе.

Как свидетельствуют данные этнографии, самой ранней и одновременно самой простой формой коммуналистических отношений была такая, при которой человеку не выделялась ни коллективом, ни отдельными его членами определенная доля общественного продукта. Он просто сам брал ее из об­щего фонда, но всегда с таким расчетом, чтобы не оставить без продукта остальных членов коллектива. Я назвал эти отношения разборно-коммуналистическими. Разбору прежде всего подлежала пища. Суть этих отношений заключалась в том, что вся пища находилась не только в полной собствен­ности, но и в безраздельном распоряжении коллектива. Ею мог распоряжаться только коллектив в целом, но ни один из его членов, взятый в отдельности. Каждый член коллектива имел право на долю продукта, но она не поступала ни в сю собственность, ни в его распоряжение, а только в его пользо­вание. Он не мог использовать ее для какой-либо иной цели, кроме непосредственного физического потребления. Вслед­ствие этого процесс потребления был одновременно и про­цессом распределения.

Именно в такой форме и должны были возникнуть ком- муналистические отношения. Они первоначально состояли в том, что каждый член праобщины получал свободный дос­туп к добыче. Он мог, никого не остерегаясь, подойти к ту­ше, оторвать кусок и тут же съесть его. Если этого было не­достаточно, он мог взять и потребить другой кусок. Но уне­сти хотя бы небольшую часть мяса с собой он права не имел, ибо это означало бы отстранение всех остальных от доступа к данной части продукта. Тем самым такое действие было нарушением указанной выше нормы и поэтому сурово нака­

зывалось. Беря кусок за куском, человек должен был следить за тем, чтобы в результате этих его действий ни один член коллектива не остался бы совсем без мяса. Поедание всей имевшейся в наличии пищи тоже расценивалось как отстра­нение им других членов коллектива от добычи и соответст­венно каралось.

И обязанность всех членов праобщины не препятствовать доступу к охотничьей добыче, и право каждого из ее членов взять долю добытого мяса, и сама норма, в которой они были слиты, были одновременно и порождением и отражением материальных отношений собственности праобщества на мясо Материальные отношения собственности, порождая и определяя волю общества, воплощаются в определенных волевых отношениях, которые тем самым тоже выступают как отношения собственности. В становящихся волевых от­ношениях собственности воплощались зарождающиеся ма­териальные отношения собственности.

С появлением сознания старая — эмоциональная— форма отражения объективной производственной потребно­сти в новых отношениях не исчезла. Но страх перед опасны­ми действиями был теперь осознан. Наряду с ним возникло убеждение в том, что эти действия опасны не только для то­го, кто их совершает, но и для всех членов объединения. Од­новременно появилось обращенное ко всем членам коллек­тива требование воздерживаться от этих опасных действий. Это требование выкристаллизовалось как осознание не толь­ко и не столько страха перед опасными действиями, сколько практики и опыта совместной деятельности членов объеди­нения по пресечению такого рода действий со стороны тех или иных индивидов. Таким образом, объективная произ­водственная потребность в новых отношениях была осозна­на. Причем осознана она была не прямо, а косвенно — как опасность старых отношений, как необходимость отказа от старых отношений.

Общественная воля, представляя собой явление, отлич­ное от индивидуальных воль, в то же время не может суще­ствовать без индивидуальных воль. Существование воли общества предполагает существование воли у каждого из его членов. Чтобы праобщество могло регулировать поведение

своих членов, необходимо наличие у каждого из них спо­собности управлять своими действиями. Чтобы праобщество могло ограничивать, подавлять биологические инстинкты своих членов, необходимо, чтобы каждый из них был спосо­бен обуздывать свои собственные биологические потребно­сти.

Понимание сущности отношений общественной и инди­видуальной воли предполагает ответ на вопрос, что именно заставляет индивида подчиняться требованиям обществен­ной воли, нормам поведения. Объяснить это одной лишь уг­розой наказания со стороны праобщества нельзя. Праобще­ство состоит из тех же самых индивидов. Все эти индивиды, вместе взятые, могли систематически требовать от каждого индивида неуклонного соблюдения определенных норм по­ведения лишь при том непременном условии, чтобы все они были кровно заинтересованы в этом.

Нормы были выражением потребностей праобщества. Но потребности праобщества с неизбежностью были и по­требностями всех его членов. Это и было объективной осно­вой превращения требования праобщества к своим членам в требования каждого из них к самому себе. Результатом было превращение существовавшей в коллективе нормы во внут­ренний стимул поведения прачеловека. Этой нормой праче- ловек руководствовался не потому, что боялся быть нака­занным, а потому, что иначе действовать не мог.

Общественная воля не просто контролировала волю ин­дивидов — она ее формировала, делала именно такой, а не иной, определяла ее внутреннее содержание. В результате объективные потребности формирующегося социоисториче- ского организма становились одновременно и субъективны­ми потребностями каждого из его членов. Выступая в каче­стве внутренних побуждений, собственных стремлений че­ловека, эти потребности определяли его поведение. Так со­циально-экономические отношения входили в плоть и кровь производящего существа, делая его существом не биологи­ческим, а социальным, то есть человеком. Происходило за­рождение чувств долга, вины, чести и совести.

„Если мы не ошибаемся, — писал З.Фрейд, — то пони­мание табу проливает свет на природу и возникновение со­

вести. Не расширяя понятия, можно говорить о совести табу и о сознании вины табу после нарушения табу” (Фрейд 3. Тоїем и табу //Фрейд 3. „Я" и „Оно". Труды разных лез. Кн.1. Тбилиси. 1991, с.261). И представляется, что в этом он был прав.

Разрушение системы доминирования не только не при­вело к падению сплоченности объединения, а, наоборот, вы­звало ее возрастание. Это произошло потому, что на смену одному способу обеспечения порядка, характерному для жи­вотного мира, пришел совершенно иной, невозможный в рамках биологической формы движения материи.

Если в животном мире согласовывание стремлений чле­нов объединения к удовлетворению биологических инстинк­тов достигается путем подавления слабых сильными и воз­никновения системы рангов, то в праобществе это обеспечи­валось подчинением всех его членов одной единой воле кол­лектива, в которой выражались потребности коллектива, ко­торые были одновременно потребностями всех входивших в его состав индивидов Будучи порождением и отражением системы производственных отношений, воля праобшества, регулируя поведение его членов, обеспечивала порядок в этом объединении и тем самым его сплоченность, Общест­венная воля была в праобществе тем механизмом, посредст­вом которого социально-экономические отношения опреде­ляли поведение пралюдей.

Утверждение общей собственности на мясо требовало ликвидации системы доминирования в сфере его распреде­ления, а тем самым и уничтожения системы доминирования вообще. Обеспечить сплоченность объединения должна бы­ла теперь новая сила — табуитет — возникающая мораль (прамораль), имевшая основой формирующиеся отношения собственности.

Превратив стадо предлюдей в формирующийся социо- исторический организм — праоби/ииу, направляемый произ­водственной деятельностью грегарлый отбор тем самым из­менил и свой собственный характер. Из отбора юолої иче- ских объединений он превратился в отбор формирующихся социоисторических организмов — приобщив В виде уже не грегарного, а праобщинного отбора он действовал па протя-

женин всего периода существования праобщества. Соответ­ственно. и производственный грегарно-индивидуальный от­бор трансформировался в праобщинно-индивидуальный.

6. Завершение становления коммуналистических социально-экономических отношений

Начало становления общества связано с переходом от хабилисов к архантропам. Архантропи — первые форми­рующиеся люди (пралюди), а их объединения — первые формирующиеся социоисторические организмы — праоб- щины. Эпоха архантропов была первым этапом развития праобщества. Она длилась с 1,6 млн. лет до 200 — 300 тысяч лет тому назад. По археологической периодизации это — ранний ашель (в широком смысле, включая то, что раньше именовалось шеллем) и современный ему поздний олдовай (ранние олдовайские орудия были делом рук не пралюдсй, а хабилисов).

Археология дает возможность составить представление о материальной культуре архантропов, прежде всего об их каменных орудиях. Значительно хуже обстоит дело с дан­ными об их духовной культуре. К эпохе архантропов отно­сится ряд находок, которые невозможно объяснить, если ис­ходить из того, что вся деятельность архантропов была на­правлена исключительно лишь на удовлетворение чисто ма­териальных потребностей. В одной из стоянок знаменитого Олдовайского ущелья (Танзания) были найдены два куска красной охры. Куски красящего вещества — гематита были обнаружены в стоянке Хунсги (Индостан), куда они были принесены с расстояния в 25 км. В стоянке Амброна (Испа­ния) была обнаружена плитка охры, которой путем предна­меренного стесывания была придана определенная форма, в стоянке Терра-Амата (Франция) — более 60 кусков красной охры со следами использования. Куски красной охры со сле­дами стирания были найдены в стоянке Бечов (Чехия). Там же был обнаружен плоский камень, на котором растирали охру с тем, чтобы получить порошок. Вместе с останками синантропов (Чжоукоудянь, Северный Китай) находились кварцевые призмы, которые если и могли представлять ка­

кой-либо интерес для людей, то только эстетический. Можно полагать, что в ряде описанных случаев мы имеем дело с памятниками духовной культуры. Однако более точная их интерпретация пока невозможна.

Вряд ли могут быть сомнения в том, что в праобществе архан фонов продолжался процесс становления обществен­ных отношений. Он, конечно, был сложным и противоречи­вым. Не сразу были преодолены отношения доминирования Неверно считать, что с началом становления сознания и воли всякие попытки со стороны сильных индивидов отстранить слабых от мяса полностью прекратились. Пищевой инстинкт был слишком могуч, чтобы быть так легко обузданным.

Возникновение рассматриваемой нормы поведения бы­ло длительным процессом, в ходе которого неизбежно про­исходило ее нарушение отдельными членами праобщества. В определенных условиях нарушение данной нормы одним членом коллектива могло привести к своеобразной цепной реакции — к нарушению ее всеми, кто имел для этого доста­точно сил и решимости.

При этом на время мог произойти возврат не просто к прежнему состоянию, но в некотором отношении и к еще более худшему. В стаде поздних предлюдей определенный порядок в распределении мяса обеспечивался существую­щей иерархией доминирования. В данном случае новый спо­соб согласовывания сталкивающихся стремлений членов объединения — через волю праобщины — выходил из строя, а старый не мог восстановиться, ибо для возникновения сис­темы рангов нужно время.

С появлением праобщества бытие социально-эконо­мических отношений стало абсолютно необходимым усло­вием существования производящих существ. Их исчезнове­ние означало бы не просто деградацию, а гибель объедине­ния. Поэтому рецидивы зоологического индивидуализма в сфере распределения мяса представляли для праобщества огромную опасность. Объединения, в которых данная норма не восстанавливалась, с неизбежностью исчезали. Сохраня­лись и получали возможность дальнейшего развития только такие объединения, в которых указанная норма возрожда­лась и утверждалась.

Праобщинный отбор, уничтожая одни праобщины и со­храняя другие, формировал и в итоге полностью сформиро­вал эту норму. Она окончательно утвердилась, когда это требование коллектива к индивиду стало внутренней по­требностью каждого из членов праобщества, причем более могущественной, чем его биологические инстинкты.

Мнения о том, что в праобщине архантропов имели ме­сто конфликты, приводившие к столкновениям, в том числе кровавым, придерживаются многие исследователи. Оно ос­новывается на данных палеоантропологии, которые приве­дены во втором разделе девятой главы книги.

Хотя прорывы зоологического индивидуализма, несо­мненно, случались и в сфере распределения мяса, в целом отношения общей собственности на него все в большей сте­пени укреплялись. Если в начале такой собственностью бы­ло лишь мясо, то в дальнейшем ею стала вся пища, включая растительную, а затем и все вещи. Весьма возможно, что это произошло именно на рассмотренной стадии.

Примерно 200 — 300 тысяч лет тому назад произошли существенные изменения и в каменной технике, и в физиче­ской организации формирующихся людей (пралюдей). На смену ранним формирующимся людям — архантропам — пришли люди иного физического типа. Часть антропологов называет их палеоантропами. Эпоха палеоантропов длилась до 35 — 40 тысяч лет.

В эволюции каменной индустрии этого периода можно выделить два этапа, которые особенно отчетливо прослежи­ваются на материалах Европы. К первому из них относятся культуры, которые характеризуются как среднеашельские, позднеашельские, премустьерские и раннемустьерские. Их возраст от 300 — 200 тысяч лет до 75 —■ 70 тысяч лет. Ко второму этапу относятся культуры позднего мустье. Они существовали во времена от 75 — 70 тысяч лет до 40 — 35 тысяч лет до н.э.

Среди палеоантропов довольно четко выделяются две основные группы. Первую из них составляют палеоантропы, жившие в миндель-риссе, риссе и рисс-вюрме, то есть во время от 300 — 200 тысяч лет до 70 —■ 75 тысяч лет до н.э. Это—ранние палеоантропы. К ним относятся все останки в

находках Европы, которые именовались атипичными, про­грессивными неандертальцами, пресапиенсами и т.п.

Вторую группа составляют палеоантропы, жившие в Вюрмс 1 и первой половине Вюрме 1-11, т. е. во время от 75

— 70 тысяч лет до 35 — 40 тысяч лет. К ним прежде всего относятся классические, типичные неандертальцы Западной Европы. Это поздние палеоантропы.

Поздние палеоантропы пришли на смену ранним. Каж­дая из этих групп связана с одной из двух стадий эволюции каменной индустрии второй половины раннего палеолита: ранние палеоантропы — со стадией, представленной средне· ашельскими, позднеашельскими, премустьерскими и ранне- мустьерскими культурами, поздние — со стадией, представ­ленной культурами позднего мустье. Все это дает достаточ­ное основание полагать, что ранние и поздние палеоантропы

— это две последовательно сменявшиеся стадии эволюции палеоантропов.

Третью группу составляли люди, которые были, по су­ществу, не столько палеоантропами, сколько существами, промежуточными между палеоантропами и людьми совре­менного физического типа. Их можно назвать позднейшими палеоантропами.

Превращение ранних палеоантропов в поздних было связано с переходом от одного этапа эволюции каменной индустрии к другому—в целом, несомненно, более высо­кому. Но эта смена означала прогресс не только в развитии производственной и вообще хозяйственной деятельности. Она — и это для нас самое важное —■ была ознаменована резким переломом в формировании общественных отноше­ний. Признаков этого перелома много.

Данные палеоантропологии и археологии, приведенные во втором разделе девятой главы книги, свидетельствуют, что в праобщине ранних палеоантропов, как и в праобщине архантропов, довольно широко бытовало убийство и, может быть, каннибализм. Всего, по подсчетам некоторых исследо­вателей, следы смертельных ранений обнаружены на чере­пах и скелетах 16 из 25 ранних палеоантропов, остатки кото­рых были найдены на территории Европы (Roper М.К..

A Survey of the Evidence in Intrahuman Killing in the Pleisto­cene ∕∕CA. 1969.Vol. 10. № 4. Pt.2, p.436).

Остатков поздних палеоантропов найдено гораздо больше, чем ранних. Однако более или менее убедительные признаки насильственной смерти и следы каннибализма об­наруживаются значительно реже. Среди многочисленных находок классических неандертальцев Западной Европы та­ковых две. Одна из них — Монте-Чирчео I (Италия). Другая сделана в гроте Ортю во Франции. Один несомненный слу­чай убийства отмечен среди позднейших палеоантропов. Че­реп и скелет Схул IX носят следы ранений, вызвавших смерть.

Не может быть, конечно, исключено и то, что повреж­дения на черепах некоторых из названных выше ранних па­леоантропов, истолковываемые как следы смертельных ран, причиненных оружием, на самом деле имеют посмертное происхождение и связаны с действием естественных сил. Однако, в любом случае контраст между ранними и поздни­ми палеоантропами в этом отношении поразителен. Кроме этих имеются и другие данные о более высоком, чем у ран­них палеоантропов, уровне сплоченности коллектива позд­них неандертальцев.

К эпохе палеоантропов относится появление первых бесспорных памятников духовной культуры. Наиболее из­вестные из них — погребения. Они появились только с пере­ходом от ранних палеоантропов к поздним.

Появление погребений бесспорно свидетельствует о том, что живые стали заботиться о мертвых. Совершенно ясно, что забота живых членов коллектива о мертвых не могла бы появиться без возникновения заботы живых членов коллектива друг о друге. По данным этнографии, у народов, стоящих на стадии первобытного общества, забота о мерт­вых объясняется тем, что они и после смерти продолжали считаться членами коллектива. Заботу о покойниках, кото­рую проявляли поздние и позднейшие палеоантропы, невоз­можно объяснить, не допустив, что мертвецы рассматрива­лись как полноправные члены коллектива — праобщины. Но осознание связи между мертвыми членами коллектива и коллективом невозможно без осознания связи между всеми

живыми его членами, то есть без осознания единства пра­общины.

Так как человек и после смерти продолжал считаться членом коллектива, то на него и тогда продолжало распро­страняться действие норм, регулирующих отношения внутри коллектива.

Целый ряд особенностей неандертальских погребений свидетельствует о том, что в праобщине поздних палеоан­тропов уже в значительной степени утвердились коммунали- стические отношения. Каждый член праобщины имел право жить в пещере — месте обитания коллектива. Поэтому по­койника оставляли в жилище. Каждый член праобщины имел право на часть добычи коллектива. Поэтому рядом с покойником клали причитавшуюся ему долю. Покойник продолжал сохранять право на орудия, бывшие собственно­стью праобщины. Этим, скорее всего, объясняется нахожде­ние орудий возле скелетов.

Сенсацию в свое время вызвало исследование почвы во­круг одного из погребений в пещере ІІІанидар (Ирак), воз­раст которого определен примерно в 60 тыс. лет. Как выяс­нилось, в могилу человека, получившего обозначение Ша- нидар IV, были положены цветы, связанные в букеты, что позволило, в частности, установить, что захоронение про­изошло в период между концом мая и началом июля.

Эта находка в какой-то степени приподнимает завесу, скрывающую от нас духовную жизнь поздних палеоантро­пов. Она прежде всего говорит о развитии у них чисто чело­веческих эмоций. Но это еще не все. Из 8 видов растений, цветы которых были положены в могилу, 5 обладали целеб­ными свойствами, 1 был съедобным и I —одновременно и целебным, и съедобным. Такой подбор вряд ли можно счи­тать чисто случайным. Вероятно, поздние палеоантропы уже знали полезные свойства этих растений. Несколько видов из этих 7 до сих пор используются в народной медицине этого региона для лечения ран и воспалений.

Кроме погребений, имеются и другие данные, свиде­тельствующие о существовании у поздних палеоантропов заботы друг о друге. Об этом, в частности, говорит еще одна находка в уже упоминавшейся пещере Шанидар. Речь идет о

взрослом мужчине, который получил наименование Шани- дар I. Жил он примерно 45 тысяч лет тому назад. У него за­долго до смерти была серьезно повреждена левая глазная впадина, в результате чего он был, вероятно, слеп на левый глаз. Два повреждения обнаруживает правое плечо. Правая рука была, по-видимому, ампутирована выше локтя. И про­изошло это задолго до его смерти. Об этом говорят следы заживления раны и атрофия оставшейся части руки. Правая ключица была поражена остеомиелитом, лодыжка и колено правой ноги — сильнейшим артритом. К этому можно доба­вить заживший перелом одной из костей правой стопы и, наконец, полностью стертые зубы.

Таким образом, Шанидар I был по существу полным ка­лекой, неспособным не только внести какой-либо сущест­венный вклад в обеспечение существования коллектива, но даже прокормить и защитить самого себя. И тем не менее он дожил, по крайней мере, до 40 лет, что для неандертальца означало глубокую старость. 40 лет для неандертальца экви­валентны примерно 80 годам для современного человека. А некоторые исследователи определяют его возраст в 50 — 60 лет. И он вполне мог бы прожить больше, если бы не обвал кровли пещеры (Solecki R. Shanidar. The First Flower People. New York 1971, p.l 84, 195 — 196; Stewart T.D. The Neader- thal Skeletal Remains from Shanidar Cave, Iraq: A Summary of Evidence to Date //Proceedings of the American Philosophical Society. 1977. Vol.121, №2; Trinkaus E. Hard Times among Ne­anderthals //Natural History. 1978. Vol.87. № 10, p.62; Trinkaus E. and Zimmerman MR. Palaeopathology of Shanidar Neanderthals ∕∕AJPA. 1979. Vol.50. № 3; Trinkaus E. and Zim­merman M.R. Trauma among Shanidar Neanderthals ∕∕AJPA, 1982. Vol.57. № 1, p.62 —70).

По крайней мере последние годы жизни полным кале­кой был и человек из Ла Шапелль-о-Сен (Франция), умер­ший в возрасте 55 — 60 лет. Весь его позвоночник был по­ражен жесточайшим деформирующим артритом. Он был буквально скрючен и, разумеется, не мог принимать участия в охоте. Даже ел он, по-видимому с трудом, ибо артритом был поражен также сустав нижней челюсти и у него отсут­ствовали ПОЧТИ все зубы. В дополнение КО всему, у него КО­

гда-то было сломано ребро (Straus W.L., Cave A.J. Pathology and Posture of Neanderthal Man //Quarterly Review of Biology. 1957 Vol.32. №4; Triπkaus E. Hard Times among Neander­thals; Idem. Pathology and posture of the la Shapelle-aux-Saiπts Neanderthal//AJPA. 1985. Vol.67. № 1).

На какую участь были бы обречены подобные существа, если бы они жили в зоологическом объединении, — об этом красноречиво повествуют данные о наших ближайших жи­вотных родственниках — шимпанзе. В течение многих лет велись наблюдения за жизнью этих обезьян в национальном парке Гомбе (Танзания). Однажды там разразилась эпидемия полиомиелита, в результате которой некоторые животные стали калеками.

У одного взрослого самца, которого исследователи име­новали Мак-Грегором, были парализованы обе ноги, что с неизбежностью обрекало его на гибель. Страшную картину представляли последние дни его жизни. „Но самым ужасным в этой кошмарной истории, — писала известная исследова­тельница поведения шимпанзе Дж. Лавик-Гудолл, — было то, как отнеслись остальные шимпанзе к ставшему калекой сородичу... Когда Мак-Грегор впервые появился в лагере и уселся в высокой траве неподалеку от места подкормки, все взрослые самцы приблизились к калеке и уставились на не­го, распушив шерсть, а потом начали демонстрировать угро­зы. Они не только угрожали старому больному самцу, но кое-кто пытался и в самом деле атаковать его. Он же, неспо­собный ни убежать, ни обороняться, с искаженным от ужаса лицом и оскаленными зубами лишь втягивал голову в плечи и, съежившись, ждал нападения11 (Лавик-Гудолл Дж. В тени человека. М., 1974, с. 157, 159.) И нападение последовало. Один самец ударил Мак-Грегора несколько раз по спине, другой налетел на него, размахивая большой веткой. Только вмешательство исследователей заставило самцов удалиться.

Судьба Шанидара I из Ла Шапелль была совершенно иной, И это означает, что в праобщине поздних палеоантро­пов уже утвердились коммуналистические отношения собст­венности. Только в условиях бесперебойного действия ком- муналистического распределения люди, подобные Шанида- ру 1 и Ла Шапелль, могли изо дня в день получать потреб­

ную для их существования долю продукта. В любых других условиях они с неизбежностью были обречены на смерть от голода. На гибель они были бы обречены не только в случае полного господства доминирования, но и в случае частых рецидивов зоологического индивидуализма в этой области.

Эти находки свидетельствуют, однако, не только о су­ществовании комму нал истических отношений, но и о том, что эти отношения стали если не полностью, то в значитель­ной степени определять остальные отношения в праобщине. Шанидар I не только получал пищу в достаточном количест­ве— он вообще находился под защитой коллектива: о нем заботились, его выхаживали, когда он был серьезно болен. И он не был в этом отношении исключением: число таких примеров можно было бы без труда умножить.

Следы зарубцевавшихся повреждений обпаруживаюіся и у других поздних палеоантропов. У человека из Пеапдер- галя (Германия) была изуродована левая рука, чю, по- видимому, сделало его калекой на всю жизнь, у мужчины из Ла Феррасси (Франция) — серьезно повреждено правое бед­ро. У молодой женщины Ля Кина V была рана па правой ру­ке, у человека из Шале (Словакия) — на правой стороне лба выше брови (Hrdlizka A. The Skeletal Remains of I-arly Man. Washington, 1930, p.156, 272, 295 — 296; Triπkaus E. Hard Times among Neanderthals... p.63; Triπkaus E. and Zimmer­man M.R. Trauma among Shanidar Neanderthals... p.75).

Таким образом, существуют серьезные основания пола­гать, что обуздание пищевого инстинкта и становление ком­му нал истических социально-экономических отношений за­вершилось на стадии поздних палеоантропов, т.с. еще до за­вершения процесса формирования человека и общества. Пищевой инстинкт был введен в социальные рамки.

Но другой эгоистический ЖИВОТНЫЙ ИНСТИНКТ— поло­вой — па этой стадии полностью еще обуздан нс был. Необ­ходимостью было введение его в социальные рамки, возник­новение социальной организации отношений между полами, т.е. брака Первой формой социальной организации отноше­ний между полами была дуально-родовая. Возникновение рода было одновременно и появлением человека современ­ного физического типа. И когда после подавления пищевого

инстинкта был обуздан и половой, завершился процесс ан­тропогенеза. На смену формирующемуся обществу пришло готовое, сформировавшееся общество. Кончился период становления человека и общества, период праистории и на­чался новый — период подлинной истории, период развития готового человеческого общества.

<< | >>
Источник: Семенов Ю.И.. Как возникло человечество. — Изд. 2-е, с нов. пре- дисл. и прилож. —М.: Гос. публ. ист. б-ка России,2002. — 790 с.. 2002

Еще по теме ПРИЛОЖЕНИЯ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ:

  1. ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
  2. Беккер К.Ф.. Древняя история. Полное издание в одном томе. — М.: «Издате­льство АЛЬФА-КНИГА»,2012. — 947 с.: ил. — (Полное издание в одном томе)., 2012
  3. ПРИЛОЖЕНИЯ
  4. Авдиев В. И.. История Древнего Востока. Издание второе, переработанное и дополненное. 1953, 1953
  5. В.И.Авдиев. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА. ИЗДАНИЕ ТРЕТЬЕ ПЕРЕРАБОТАННОЕ. «Высшая школа» Москва - 1970, 1970
  6. ПРИЛОЖЕНИЯ
  7. ПРИЛОЖЕНИЕ
  8. Приложение
  9. Приложение
  10. Приложение
  11. Приложение
  12. Приложение
  13. Приложение
  14. ПРИЛОЖЕНИЯ
  15. ПРИЛОЖЕНИЕ
  16. Приложение
  17. Приложение
  18. ПРИЛОЖЕНИЕ
  19. Приложение 2 Курганный могильник у с. Дзуарикау