<<
>>

Развитие и критическая ревизия теории центров

Внезапный уход создателя теории центров происхождения культурных растений из жизни и положение, сложившееся в со­ветской биологической науке в послевоенные годы, на какое-то время задержали дальнейшее развитие этой теории и публикацию посвященных ей работ, но с конца 50-х годов сотрудники возглав­лявшегося ранее Н.

И. Вавиловым Всесоюзного института расте­ниеводства (ВИР) стали совершать новые большие экспедиции в районы древнейших земледельческих культур. Это позволило вносить дальнейшие уточнения в систему и географию центров происхождения культурных растений, выработать ряд новых поня­тий, осуществлять проверку ряда положений теории, сопоставить ее с вновь накопленными археологическими данными и одновре- менно посмотреть на нее как бы со стороны, увидеть ее на фоне ми­

рового опыта по исследованию культурной флоры, критически оценить ее основные достижения на современном этапе развития науки.

Для нас особенно интересны изменения, внесенные в схему Н. И. Вавилова на основании новых систематических и географи­ческих работ, а также оригинальных теоретических разработок. Так, Н. А. Базилевская выделила пять дополнительных очагов специально для декоративных растений — южноафриканский (в основном Капская область), умеренная зона Европы, Канарские острова, австралийский и североамериканский1. Из более чем 5000 декоративных растений, культивируемых в настоящее время, на эти дополнительные очаги падает происхождение более чем 1500 видов.

Значительные модификации были введены Π. М. Жуковским, но его концепцию нелегко оценивать из-за больших принци­пиальных изменений, которые он сам вносил в нее, переиздавая свой основной огромный труд «Культурные растения и их сороди­чи». В первом издании (1950 г.) теоретическое введение написано под сильным влиянием модных тогда идей, приводятся ссылки на опыты по переделке пшеницы в рожь и т.

д. Появившееся через 14 лет второе издание книги свободно от этих недостатков, содер­жит обширный обзор географии культурной флоры и систем земле­делия по земному шару с широким цитированием работ Н. И. Ва­вилова, но перегруженность этого обзора общеисторическими сведениями привела ко многим ошибкам: геологическая периоди­зация четвертичного периода перепутана, предками современного человека объявляются различные антропоиды, возникновение пастушества и земледелия отнесено больше чем на 20 000 лет тому назад и т. д. Только в 1970 г. был опубликован оригинальный вариант центров происхождения культурных растений[141][142], позже включенный в третье издание книги (1971) в виде вводной тео­ретической главы.

Схема Π. М. Жуковского разработана с большой полнотой. Он пользуется терминологией, которой широко пользовался Н. И. Ва­вилов, но не вводил ее в изложение схемы центров — речь идет о термине «генцентр», подразумевающем генетическую характе­ристику соответствующего центра. Отдельно выделены мегаген- центры, соответствующие центрам Н. И. Вавилова, и микроген- центры, то есть центры, или очаги, вхождения в культуру узко­эндемических видов или форм. Идея дискретности формообразова­ния проходит и через концепцию Π. М. Жуковского, но геогра­фически она выражена менее отчетливо — ареалы мегагенцентров

Географическое распределение центров окультуривания растений по II. М. Жуковскому. I — китайско-японский, // — индонезийско- индо-китайский, III — австралийский, IV — индостанский, V — среднеазиатский, VI — перуано-азиатский, VII — средиземноморский, VIII — африканский, IX — европейско-сибирский, X — центральноамериканский, XI — южноамериканский, XII — североамериканский.

очень обширны и соприкасаются многими участками своих границ, практически йоловина или даже большая часть суши покрыта ареалами мегагенцентров, в тропическом и субтропических поя­сах — почти вся суша.

Таких мегагенцентров в схеме Π. М. Жу­ковского 12: китайско-японский, индонезийско-индокитайский, австралийский, индостанский, среднеазиатский, переднеазиатский, средиземноморский, африканский, европейско-сибирский, цент­ральноамериканский, южноамериканский и североамериканский. Нельзя не подчеркнуть в одном случае существенного противоре­чия в словесном описании мегагенцентров и изображении их границ на карте: судя по тексту, территория Ирана входит в состав переднеазиатского мегагенцентра, что, по-видимому, вполне соответствует характеру культурной флоры, но * на карте и в книге 1970 г., и в третьем издании книги о происхождении куль­турных растений он в противовес сказанному неожиданно включен в среднеазиатский очаг. Если не обратить внимания на некоторые терминологические расхождения, то по сравнению с самой последней схемой Н. И. Вавилова (1940) число основных первичных центров увеличилось на пять — североамериканский, европейско-сибирский и австралийский центры являются пол­ностью новыми, а· в некоторых других случаях поднят таксономи­ческий ранг вторичных второстепенных центров, они рассматри­ваются как первичные. Для всех их опубликована ботанико-геог­рафическая характеристика, то есть приведены списки видов, эндемических для тех или иных центров и в них имеющих свое происхождение. Всего охвачены и разнесены по мегагенцентрам 629 видов, и, следовательно, эта схема по широте охвата видов культурных растений примерно соответствует схеме Н. И. Вави­лова 1935 г.

Менее ясна в географическом выражении схема микроген- центров. Это центры вхождения в культуру отдельных локально распространенных эндемических видов, установленные, естествен­но, с гораздо меньшей определенностью, чем крупные первичные fмегацентры. На карте показаны 100 микрогенцентров, но в тексте они последовательно не описаны. Ясно только (и это очень важно для нашей темы), что в пределах крупных центров помимо под­разделения их на крупные ареалы формообразования имели место интенсивная дифференциация более низкого таксономического уровня, образование внутривидовых форм, приуроченных к отдель­ным небольшим районам, и местных сортов.

Эта тенденция не только расширения границ основных очагов, но и их дробления на локальные микроцентры нашла отражение и в фундаментальной книге Е. Н. Синской «Историческая география культурной флоры (на заре земледелия)», изданной в 1969 г. Е. Н. Синская впервые, пожалуй, очень широко привлекла с такой полнотой археологи­ческие материалы к решению вопросов происхождения культурной флоры, предложив заменить термины «центр» и «очаг» на термин

«область», более употребительный в общей ботанической геогра­фии. Е. Н. Синская выделила пять областей, распадающихся на десять подобластей,— древнесредиземноморская область с передне­азиатской, средне-юго-западноазиатской и собственно средизем­номорской подобластями, восточноазиатская область с северо-вос­точноазиатской (японо-маньчжурской) и юго-восточно-цент- ральноазиатской подобластями, южноазиатская область с индо­индокитайской и малакко-малайзийской подобластями, африкан­ская область, новосветская область с центральномексиканской и южноамериканской подобластями.

Такая схема, похоже, представляет собой шаг назад. Помимо того, что она приводит к неуклюжим терминологическим обозна­чениям (что, в конце концов, не так уж важно), она, по существу, вряд ли может быть поддержана с генетической точки зрения. Мно­гие подобласти вполне самостоятельны по набору вошедщих в культуру видов растений, и поэтому их объединение в области огромной географической протяженности выглядит искусствен­ным. Описание культурной флоры осуществлено в соответствии с традиционным географическим районированием, и соотношение ее с выделенными областями и подобластями требует специальной работы. Но внутри областей и подобластей интенсивного формо­образования, как и в схеме Π. М. Жуковского, осуществлена дифференциация по микроцентрам происхождения отдельных ви­дов культурных растений. Таким образом, работы Π. М. Жуков­ского и Е. Н. Синской дополняют друг друга, позволяя наметить приуроченность того или иного вида и составляющих его форм к определенному узколокальному району.

Кроме областей ин­тенсивного формообразования Е. Н. Синская ввела понятие об­ластей влияния — принципиальное и перспективное нововведение для обозначения больших районов без самостоятельной по проис­хождению культурной флоры. Но здесь между ее концепцией и взглядами Π. М. Жуковского можно увидеть существенные расхож­дения: Европа, например, вместе с Сибирью образуют в схеме Π. М. Жуковского первичный мегагенцентр, тогда как в схеме Е. Н. Синской они относятся к областям влияния. Наконец, чтобы сделать настоящий обзор полным, следует назвать вышедшие из той же школы исследования А. И. Купцова, обобщенные в двух книгах: «Элементы общей селекции растений» и «Введение в географию культурных растений», вышедших в 1971 и 1975 гг. А. И. Купцов принял с небольшими терминологическими и клас­сификационными модификациями (индийский и малайско-индо­незийский центры рассматриваются как самостоятельные) позд­нюю схему Н. И. Вавилова, но дополнил ее в соответствии с работа­ми А. Шевалье и его сотрудников западносуданским центром.

Широта, оригинальность и доказательность вавиловских идей, то обстоятельство, что сам Н. И. Вавилов пропагандировал их на многих международных конгрессах, а в 1949—1950 гг. сборник его

основных исследований был издан в английском переводе в авто­ритетной международной серии «Chronika Botanica», имели своим результатом громадное влияние его идей на мировую ботаническую и агрономическую мысль, что вызвало к жизни ряд исследований европейских и американских специалистов, рассматривавших культурную флору многих районов как совокупность дискретных лоіі^совформообразования. Особенно интересна в этом отношении схема центров происхождения культурных растений, предложен­ная Р. Портересом для Африки — континента, исследованного Н. И. Вавиловым лишь на севере и востоке l. Кстати сказать, нельзя не отметить: Р. Портерес, как и Н. И. Вавилов, много внима­ния уделял археологической и историко-этнологической докумен­тации в анализе генезиса культурных растений.

Им выделены семь центров, из которых каждый охарактеризован специфическим набором как эндемических, так и вторичных видов, то есть привне­сенных в культуру, но давших начало местным формам: среднее течение Нигера, территория Сенегала и Гамбии, территория вокруг оз. Чад, центральные районы Африки, Эфиопия, верхнее течение Нила и восточные районы Африки. Три центра из семи расположе­ны в самой Эфиопии или в областях непосредственной близости от нее, что и при более детальном подходе к районированию куль­турной африканской флоры подчеркивает агроботаническое значение эфиопского, или абиссинского, центра, единственного, как мы помним, выделенного Н. И. Вавиловым в пределах аф­риканского материка. В целом дискретность формообразования получила в этих разработках дальнейшее развитие и подтвержде­ние. Особый центр культивирования ямса, установленный в Запад­ной Африке [143][144], еще усложнил схему центров в пределах Африки.

Но концепция дискретности формообразования в рамках куль­турного растительного покрова ойкумены встретила и возражения. Первые критические замечания были высказаны еще в 30—40-е го­ды; напомню о приведенном выше соображении Г. Н. Шлыкова о том, что морфологическое разнообразие в пределах какого-то района, как бы оно ни было велико, не есть непременное доказа­тельство приуроченности генезиса любой рассматриваемой формы к данному району. Между тем в концепции Н. И. Вавилова это гипотетическое положение было одним из центральных, он поль­зовался им как методическим приемом в установлении центров происхождения. Именно этот пункт и послужил мишенью для критики: указывалось на то, что центры происхождения локализо­вались не там, где устанавливаются районы разнообразия (хотя лишь в редких случаях эти центры локализуются более или менее точно, для их локализации имеется достаточно определенная ин­

формация), указывалось и на то, что районы наибольшего разно­образия для разных видов географически не совпадают и даже ботанико-географические исследования рисуют картину их вто­ричного происхождения 1. Идея дискретности формообразования культурных растений автоматически приводила к концепции поли­центрического происхождения земледелия. Как реакция на любую крупную идею оформилась гипотеза моноцентрического проис­хождения земледелия и последующего распространения методов разведения растений по всему миру, включая и Новый Совет [145][146]. Ав­торы нигде не пишут о сходстве своих взглядов со старыми и, нужно подчеркнуть, в целом не принятыми современной наукой гипотезами диффузионизма, но сходство это и даже идейное родст­во налицо: гипотеза распространения земледельческих навыков — целого комплекса традиций и производственного опыта — из еди­ного центра в Передней и Южной Азии по всей ойкумене через колоссальные океанические просторы и значительные географи­ческие барьеры на суше представляет собой классический образец диффузионистского мышления. Любопытно, что подобный подход встречает возражения и в расчетах, бытующих в американской этнологии и показывающих скорость распространения отдельных культурных элементов по земной поверхности при условии проис­хождения их в одном месте: для сельскохозяйственных культур полученные цифры скорости распространения в одну-полторы ми­ли за год [147]не дают возможности объяснить в рамках гипотезы единства центра перехода к земледелию существующий хроно­логический разрыв между временем возникновения земледелия в Передней Азии и Центральной Америке.

Подобный подход к проблеме происхождения земледелия стоит особняком, но в ограниченной степени диффузное распростра­нение земледельческих навыков допускается и даже постулируется многими авторами. Американец Дж. Харлан предложил даже термин «диффузное происхождение» [148], противопоставив его тер­

минам «центр», или «очаг» происхождения и подразумевая под ним формирование той или иной формы не в пределах ограничен­ного ареала, а на большой территории, в границы которой входят ареалы других культурных форм. Примером подобного формообра­зования стал африканский материк, широко и многосторонне исследованный в последние десятилетия как с археологической, так и с ботанико-географической точки зрения [149]. Полученные данные показали, что в отличие от того, как думал Н. И. Вавилов, отдельные виды входили в культуру по всему африканскому мате­рику, а не концентрировались в отдельных локальных районах. Для многих широко распространенных видов характерно большое чис­ло эндемических разновидностей, приуроченных тем не менее к разным областям. Дискретность формообразования здесь как бы «смазана». Африка именно поэтому часто называется материком «без центров», материком «диффузного происхождения» видов культурных растений. Что касается абиссинского первичного цент­ра в схеме Н. И. Вавилова, то, несмотря на очень значительное чис­ло темнопигментированных эндемов многих культурных растений, для него характерных, западноазиатское или западноафриканское тяготение культурной флоры Эфиопии в целом не вызывает сом­нений, а все эти эндемы имеют относительно позднее происхож­дение.

Специфика формообразования культурной флоры в рамках африканского материка не могла тем не менее полностью заслонить значение многочисленных фактов, свидетельствующих о дискрет­ном формообразовании в Евразии и Новом Свете. Дж. Харлан и Дж. де Вет в статье, на которую выше была сделана ссылка, пишут о теории центров, оценивая ее историческую роль очень высоко (с. 55): «Таким образом, сейчас, когда все данные должным об­разом классифицированы и оценены, мало осталось от теории в ее первоначальном виде кроме того, что сельскохозяйственные культуры более изменчивы в некоторых местах по сравнению с другими». Но это и есть дискретное формообразование, и факт его нельзя признать красноречивее! Видимо, поэтому Дж. Харлан, указывавший, в частности, на то, что у Π. М. Жуковского мегаген- центры почти выросли до размеров материков, что ослабляет саму идею центров, желая в то же время совместить свою идею «диф­фузного происхождения» культурных растений с очевидным фак­том дискретного формообразования, выступил с гипотезой сов­мещения дискретного формообразования с непрерывным и выделе­ния центров параллельно с огромными областями, внутри которых происхождение тех или иных культурных видов нельзя привязать

к ограниченным районам 1. В пределах Евразии выделены два центра — переднеазиатский и северокитайский и один «не- центр» — обширные области Юго-Восточной Азии. Северная Аф­рика и Эфиопия попадают в границы влияния переднеазиатского центра, тогда как Африка, южнее Сахары, также образует один громадный «нецентр». Наконец, в Новом Свете выделен один центр — в Центральной Америке, а вся Южная Америка также представляет собой, по мнению автора, «нецентр», огромную об­ласть непрерывного формообразования. При всей кажущейся на первый взгляд половинчатости такого подхода он выглядит пер­спективным в том отношении, что открывает возможность даль­нейшего изучения степени дискретности формообразования, что, очевидно, на ближайшее время составит центральную проблему культурной ботаники и в конечном итоге позволит окончательно разрешить дискуссию о центрах происхождения культурных ра­стений.

Какие выводы можно сформулировать сейчас, исходя из налич­ной фактической информации, основных итогов ее теоретической обработки и имея в виду конечную цель использования этих выводов для восстановления происхождения и раннего этапа раз­вития земледелия?

Как бы ни относиться к теории центров происхождения куль­турных растений во множестве ее конкретных вариаций, следует признать, что она правильно устанавливает факт дискретного формообразования культурной флоры, а значит, и предопре­деляет выбор полицентрической теории происхождения земледе­лия. В свете такого подхода «новосветское» земледелие полностью независимо в своем происхождении от «старосветского», афри­канское, к югу от Сахары,— от евразийского, в Евразии перед- неазиатско-средиземноморско-европейскую область трудно расчле­нить сколько-нибудь отчетливо; также своеобразны, но не очень отчетливо подразделяются восток и юго-восток Азии. Таким образом, мы должны признать, как минимум, четыре независимые области введения растений в культуру, а следовательно, и четыре первичных очага возникновения земледельческой культуры и в то же время подчеркнуть, что очаги эти составные и внутри их дальнейший научный поиск, теперь уже опирающийся на архео­логические и историко-этнологические материалы, должен выявить более мелкие территориальные и Ограниченные по числу ис­пользуемых и возделываемых видов очаги вторичного таксономи­ческого уровня. Независимый переход к земледелию в нескольких местах, разумеется, не исключал взаимодействия первичных оча­гов, обмена земледельческим опытом и самими возделываемыми культурами, но это взаимодействие и этот обмен относятся уже к более поздним периодам истории общества: начало их, видимо, па­

дает на эпоху бронзы и первых государственных образований и выходит, следовательно, за рамки рассматриваемого нами раннего этапа истории первобытного общества. Неравномерность развития внутри этих независимых очагов, возможно, именно поэтому приво­дила на первых порах к резкой неравномерности в возрастании численности человечества в разных областях ойкумены.

<< | >>
Источник: Алексеев В.П.. Становление человечества.— М.: Политиздат,1984.— 462 с., ил.. 1984

Еще по теме Развитие и критическая ревизия теории центров:

  1. Города как торгово-ремесленные и политико-административные центры в древней Руси. Роль городов в развитии общества.
  2. ГЛАВА 1 «ДИКИЕ ТЕОРИИ»
  3. ГЛАВА 1. НАЧАЛО СПОРА. «ДИКИЕ» ТЕОРИИ
  4. В. Я. Гросул. Труды по теории истории. / [Текст]. - М.,2014.-548 с., 2014
  5. Центр и провинция
  6. 3. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЦЕНТРЫ ПРИКАСПИЯ В VIH в.
  7. § 5. Афины как культурный центр греческого мира.
  8. Основные этнокультурные центры удельной Руси: Новгородско-Псковская земля.
  9. § 3. Двенадцатиградие Кампании. Его центры и территория. Этнический состав населения.
  10. Основные этнокультурные центры удельной Руси: Ростово-Суздальское княжество.
  11. Основные этнокультурные центры удельной Руси: Галицко-Волынская Русь.