<<
>>

Развитие скотоводства и формирование кочевого хозяйства

Во многих районах Старого Света и в некоторых областях Южной Америки производящее хозяйство с самого начала разви­валось в комплексной форме, т. е. помимо земледелия включало* и разведение домашних животных.

Первоначально скота было немного, и он использовался главным образом в социально-пре­стижной сфере86. Состав стада определялся спецификой мест­ных природных условий и сложившимися традициями. Напри­мер,' на протяжении неолита в одних областях преобладало раз- ведеййе Mejiκoro рогатого скота, в других — крупного, в треть­их— свиней^ і Древнейшие скотоводческие системы отличались, следующим, ⅛¾e всего днем животных отпускали на вольный выпас, а ночью держали их в поселке в специальном загоне или даже в жилых домах. Лишь в некоторых засушливых районах стадо на лето отгоняли на дальние пастбища специальные пасту­хи, которыми чаще всего были юноши и подростки.

/ В условиях развития интенсивного земледелия и повышения урожайности ситуация коренным образом изменилась. Отдельные земледельческие народы начали активно применять скот для полевых работ87 (разрыхление почвы, втаптывание зерен в зем­лю, запряжка в рало), для обработки урожая (молотьба) и для перевозки грузов. Кроме того, одним из методов повышения пло­дородия почвы стало применение естественных удобрений (наво­за). Внесение навоза в почву обеспечивалось стойловым содержа­нием скота или регулярным выпасом скота по жнивью. Так,, бонтоки Лусона держали свиней, а кофьяры Северной Ниге­рии — коз в специальных загонах ради получения навоза. Ныне считается общепризнанным, что длинные дома в среднем и позд­нем бронзовом веке в некоторых районах Северной и Северо- Западной Европы включали не только жилье, но и стойла. Отдельные авторы предполагают, что ту же функцию длинные дома могли иметь и в ранненеолитической культуре линейно­ленточной керамики.

Выпас собственного скота по жнивью мог появиться очень рано, а позже, с началом отделения скотоводства от земледелия, земледельцы позволяли пасти на своих участках чужие стада, принадлежавшие порой даже иноэтничным группам,, сознавая выгоды этого для повышения плодородия почв и улуч­шения урожайности.

Правда, не везде земледельческое и скотоводческое направле­ния в хозяйстве были настолько глубоко интегрированы в рам­ках единой хозяйственной системы. Например, африканские луо, хотя и пасли скот на сжатых полях, часто забрасывали эти поля и обрабатывали новые участки, в результате чего эффект удобре­ний терялся/В Месопотамии навоз использовали как топливо, а не как удобрение, потому что в жарком засушливом климате

.навоз быстро окислялся и не мог эффективно влиять на плодо­родие почв.

С дальнейшим развитием скотоводства связано появление мо­лочного хозяйства и шерстоткачества. И то, и другое вызвало появление новых, более продуктивных пород скота 88. К сожале­нию, в связи с малой изученностью соответствующих археологи­ческих фактов датировать начало этого нового этапа в развитии скотоводства, который некоторые авторы называют «революцией вторичных продуктов» (Э. Шеррет), чрезвычайно трудно. Так, одни исследователи связывают его чуть ли не с ранним неоли­том, а другие предпочитают говорить об эпохе бронзы. Много­численные и весьма разнообразные данные о доении скота проис- ходят из Передней Азии, Северной Африки и Европы начиная со второй половины V (с IV—III) тыс. до н. э. Однако есть основания предполагать, что истоки молочного хозяйства восхо­дят к более глубокой древности. kΓaκ, в Северной Месопотамии сосуды, служившие, возможно, дЬґ производства творога, име­лись уже в хассунский период —во второй половине VII (вто­рой половине VI) тыс. до н. э. В это время, как и в последую­щую халафскую эпоху, в подавляющем большинстве районов Передней Азии основными домашними животными были козы и овцы, которых кое-где, видимо, уже начинали доить.

В Закав­казье и на Северном Кавказе сосуды для хранения и обработки молока появились начиная со второй половины V (в IV) тыс. до н. э. В Египте и неолитической Сахаре древнейшие данные о доении скота относятся ко второй половине V —первой поло­вине IV (к IV) тыс. до н. э. Примерно тем же временем дати­руются сосуды для производства творога из ареала трипольской культуры юго-запада СССР, культуры лендьел в Южной Польше и культуры лагоцца в Северной Италии. А по некоторым дан­ным, аналогичные находки связываются и с культурой линейно­ленточной керамики VI (V) тыс. до н. э.

К сожалению, мы еще очень мало знаем о роли молочньп продуктов в питании населения в этот ранний период. Однако, судя по соотношению костей различных половозрастных катего­рий скота на поселениях,— преимущественному убою молодых •особей, устойчиво фиксирующемуся во многих культурах неоли­та и энеолита,— большого значения в пищевом рационе эти про­дукты не имели. Скорее всего поначалу их использовали для определенного рода престижно-социальных ритуалов. Доили прежде всего овец, и эта традиция сохраняется до сих пор в кре­стьянских хозяйствах Южной Европы. Но начиная со второй половины V (с IV) тыс. до и. э. кое-где появилось и доение коров. Судя по лингвистическим данным, оно уже имелось у древнейших семитов, индоевропейцев и северокавказцев.

Использование молока и молочных продуктов свойственно да­леко не всем народам, занимающимся скотоводством. Этого нет

во многих районах Африки, Восточной, Юго-Восточной и Южной Азии. Кое-где это связано с неразвитостью скотоводства или от­сутствием подходящих дойных животных, а кое-где с этнической традицией. В последнее время широкое распространение получи­ла гипотеза, по которой расщепление лактозы (молочного саха­ра) организмом является редким генетически передаваемым ка­чеством, выработавшимся лишь у немногих народов, издавна занимавшихся скотоводством 89. При этом речь идет именно о по­треблении сырого молока, так как для усвоения таких молочных продуктов, как сыр и масло, организму не нужно иметь спе­циальных приспособительных реакций.

Изложенная гипотеза представляет особую важность для решения проблемы возникно­вения кочевничества.

. Помимо молока, люди издавна использовали в пищу кровь крупного рогатого скота. До сих пор эта практика распростране­на у многих народов Восточной Африки, где она зафиксирована еще у древних кушитов. Ее, по-видимому, знали в глубоком про­шлом и европейские скотоводы. Во всяком случае до XVIII в. н. э. она еще встречалась у ирландцев и шотландцев. То же самой наблюдалось и у тюрко-монгольских народов.

Другим важным продуктом скотоводства была шерсть. Эффек­тивное занятие шерстоткачеством возникло лишь после того, как удалось вывести специальные породы овец. Известно, что послед­ние распространились в Передней Азии со второй половины V (на протяжении IV) тыс. до н. э.\ Одновременно шерстоткачество* как будто бы появилось в додинастическом Египте (эль-Омари) и в энеолитической Болгарии. Гораздо больше данных о паспро- странении шерстоткачества в Европе в период энеолита к ранне­го бронзового века. Так, в Греции новые породы овец появились во второй половине IV — первой половине III (в III) тыс. до н. 31,в Швейцарии на протяжении этого периода совершился: переход от льняных одежд к шерстяным, в Венгрии и в ряде других областей отмечался быстрый рост роли овцеводства.. В ареале трипольской культуры шерстоткачество возникло во второй половине IV (первой половине III) тыс. до н. э. В первой половине III (второй половине III) тыс. до н. э. шерстяные тка­ни были известны в Южной Туркмении (Алтын-депе), а в нача­ле второй половины III (в начале II) тыс. до н. э. шерстоткаче­ство уже достигло Южной Сибири (афанасьевская культура). Немного позже оно появилось в Китае в провинции Цинхай.

Для выявления тенденций развития скотоводства в позднем' неолите, энеолите и в эпоху бронзы интересными представляются наблюдения за изменением соотношения половозрастных катего­рий в стаде. Известно, что при разведении животных на мясо< выгодно убивать молодых особей, так как для прокорма, напри­мер, семи телят до двух лет требуется столько же кормов, СКОЛЬ­КО для содержания трех особей до возраста 3,5 лет.

Однако в;

первом случае можно получить на 40i% мяса больше, чем во вто­ром. При молочном же использовании скота при том же объеме кормов можно получить в 4—5 раза больше белков, чем при мясном. А в условиях использования мускульной силы скота требуются самцы трех-четырехлетнего возраста. Появление шерстоткачества делает невыгодным убой ягнят и позволяет дер­жать взрослых баранов и овец. Все это находит отражение в осте­ологических показателях: действительно во второй половине IV— IT (в III—II) тыс. до н. э. остеологические остатки, выявленные в Европе, фиксируют заметное постарение стада.

Особое значение для судеб скотоводства в ряде важней­ших областей Старого Света имела доместикация таких новых видов животных, как лошадь, верблюд и осел. До сих пор лока­лизация областей и установление времени их первичной домести­кации представляют предмет оживленной дискуссии. Разные ав­торы предполагают, что лошадь была одомашнена в Восточной Анатолии, Северной Месопотамии и юго-западном Иране, на Кав­казе, в лесостепях и степях Восточной Европы, в Западной Европе и т. д. Однако наиболее вероятно, что массовое прируче­ние лошадей велось в ареале от Дуная до Южного Приуралья, тде местные земледельцы и скотоводы вначале активно на них охотились90. Именно в этом ареале в Дереивке (среднестогов- ская культура) был обнаружен череп бесспорно одомашненной лошади, и именно здесь на памятниках эпохи энеолита кости лошади составляли значительную часть остеологических коллек­ций (до 60%). На Кавказе разведение лошадей могло начаться в энеолите, причем остается неясным, были ли они одомашнены здесь самостоятельно или местное население заимствовало их у северных соседей. Впрочем, вопрос этот еще мало изучен, и не­которые специалисты продолжают считать, что в Закавказье лошадь попала с севера только в позднем бронзовом веке, тогда как, по мнению других, степное население, напротив, получило одомашненных лошадей с Кавказа. В различные области Юго- Восточной Европы домашние лошади безусловно проникали из северопричерноморских степей начиная с позднего энеолита.

В Греции и Северной Италии они появились кое-где уже в ран­нем бронзовом веке. По мнению ряда авторов, в Центральной и Западной Европе люди могли одомашнивать местную низкорос­лую лесную породу лошадей, однако большинство специалистов связывают широкое распространение здесь лошадей с культурой колоколовидных кубков второй — четвертой четверти III (кон­ца III — начала II) тыс. до н. э.

Во второй четверти IV (на рубеже IV—III) тыс. до н. э. лошади начали встречаться и в Восточной Анатолии. Видимо, на протяжении последующего тысячелетия с ними постепенно зна­комились обитатели и других районов Передней Азии, так как только отсюда они могли попасть в долину Инда, где их безу­

словно знало население хараппской цивилизации. Гораздо позже, лишь начиная со второй четверти II (во второй половине II) тыс. до н. э., к разведению лошадей перешли некоторые группы на­селения Средней Азии (тазабагъябская культура в Приаралье и культура Намазга VI в Южной Туркмении). В Северо-Восточной Африке лошадь появилась к XVII в. до и. э., а ее распростра­нение у народов Сахары относится в основном ко второй поло­вине II тыс. до н. э.

Верблюды были одомашнены в Старом Свете в двух разных местах: бактрианы — на границе Туркмении и Ирана, а дроме­дары, видимо, где-то в Аравии. До недавнего времени проблема первичной доместикации верблюдов была слабо изучена. Однако благодаря многолетним целенаправленным исследованиям на юге Средней Азии теперь удалось, наконец, надежно локализовать ме­сто и реконструировать обстановку доместикации бактриана. Выяснилось, что это связано с местной энеолитической земле­дельческой культурой первой половины V (второй половины V) тыс. до н. э.91 Однако до второй четверти III (рубежа III— JI) тыс. до н. э. кости верблюда здесь встречались чрезвычайно редко. Зато начиная с этого времени, возможно, в связи с его активным использованием в качестве транспортного средства, бактриан широко распространился от Предкавказья до Западной Сибири у самых различных групп степного населения 92.

Гораздо хуже известна история доместикации и первичного распространения дромедара. Предполагается, что это произошло не позднее IV тыс. до н. э., так как с ним были знакомы егип­тяне додинастического времени93. Однако до сих пор остается неясным, одомашнили ли его впервые в Центральной или в Юж­ной Аравии и какое население этим занималось: прибрежные ры­боловы или скотоводы-«коровопасы» внутренних районов. Насе­ление западных районов Передней Азии познакомилось с дроме­даром на протяжении второй половины III тыс. до н. э. Однако, по-видимому, до появления и развития караванной торговли на­личие дромедаров мало влияло на ход эволюции скотоводства. Может быть, поэтому становление верблюдоводческих культур Северной Африки началось довольно поздно, лишь с II—I вв. до н. э. Именно в это время верблюд широко распространился по Южной Сахаре, составляя там серьезную конкуренцию лошади.

До недавнего времени, исходя из современных биогеографи­ческих данных, многие специалисты считали родиной домашнего осла Северо-Восточную Африку. Теперь же после обнаружения древнего ареала дикого осла на территории Сирии можно смело ставить вопрос о двух независимых очагах его доместикации. Древнейшие из известных ныне останков домашних ослов проис­ходят из Северной Месопотамии и датируются второй половиной VI (первой половиной V) тыс. до н. э.94, а в Северо-Восточной Африке осел был одомашнен к середине IV (к концу IV) тыс.

до н. э. На протяжении последующего тысячелетия ослов, види­мо, часто заимствовали разные группы населения. Во всяком случае, тогда они были уже известны в Греции и в Северо-Запад­ной Индии. А в конце эпохи бронзы они попали на юг Средней Азии (культура Намазга VI).

Наличие в стадах древних земледельцев и скотоводов крупно­го рогатого скота, а также появление новых вышеперечисленных видов домашних животных способствовало более эффективному решению транспортных проблем. Действительно, с ростом плот­ности населения и развитием интенсивных форм земледелия посевные площади располагались все дальше от поселков, что- обусловило серьезную проблему перевозки урожая. Кроме того* развитие оседлости и продолжающийся процесс разделения тру­да вели к усилению роли обмена. Все это, а также зарождение отгонных форм скотоводства настоятельно требовали совершен­ствования средств транспорта. Первоначально для перевозки тяжелых грузов, помимо лодок, люди могли использовать под вьюк коз и овец, как это принято до сих пор в Восточном Каш­мире и Западном Тибете. Однако очень рано, возможно, с VI— V (с V—IV) тыс. до н. э., для этих целей стали служить волы. Древнейшие изображения быков, навьюченных бурдюками с во­дой, происходят из неолитической Сахары. Там же были встре­чены и изображения верховой езды на быках. Вообще в прошлом езда на быках была распространена достаточно широко — от Ин­дии до Африки. В Палестине древнейшими вьючными животными были ослы, на которых с конца V (середины IV) тыс. до н. э. перевозили воду и молочные продукты.

Население трипольской культуры в первой половине IV (вто­рой половине IV) тыс. до н. э. перевозило грузы на санях, кото­рые имели первоначально бревенчатые, а позже более удобные дощатые полозья. Судя по глиняным изображениям, в такие сани впрягали быков 9\ Возможно, тяжелая работа по их перевозке и привела к патологическим изменениям костей быков в энеоли- тический период на Балканах. В IV, а возможно, и в V тыс. до н. э. сани использовались и в Южной Месопотамии.

Настоящий переворот в транспортных средствах произошел только с появлением колесных повозок. Вплоть до самого послед­него времени считалось, что их родина располагалась где-то в Передней Азии, возможно в Месопотамии, откуда они и распро­странились во все соседние области 96. Но после того как глиня­ные модели колес были найдены в энеолитических поселках кар­па то-дунайского ареала 97, причем древнейшие из них датирова­лись концом V (серединой IV) тыс. до н. э., в предлагавшиеся до сих пор схемы следует внести коррективы. К сожалению, поч­ти полная неразработанность проблемы связей между Юго-Во­сточной Европой и Передней Азией в VI — первой половине V (в V—IV) тыс. до н. э. лишает нас возможности судить о при­

оритете той или иной области в изобретении повозок. Тем не ме­нее ясно, что эиеолитическое население Юго-Восточной Европы могло сыграть гораздо большую роль в распространении повозок в соседние европейские районы, чем это было принято считать. Во всяком случае, теперь есть все основания предполагать, что скотоводы лесостепи и степи Восточной Европы впервые могли познакомиться с повозками благодаря контактам со своими за­падными соседями, а не с Кавказом, хотя впоследствии отдель­ные степные группы и получали готовые повозки с Кавказа. Сле­довательно, повозки могли появиться в южнорусских степях еще во второй половине IV (первой половине III) тыс. до н. э., а известные ныне их самые ранние находки здесь, относящиеся к концу IV — первой половине III (второй половине III) тыс. до ж э., не являются древнейшими.

В Польше повозки начали впервые использоваться носителями культуры вороиковидных кубков в конце IV (середине III) тыс. до н. э. Немного позже вместе с культурами шнуровой керамики они распространились на территории Дании и Нидерландов, а в Италии самые ранние повозки появились в конце III (начале II) тыс. до н. э. В Южной Туркмении этот переворот в транс­портных средствах приходится на вторую половину IV (первую половину III) тыс. до и. э., в Закавказье и в долине Инда — на первую половину III (вторую половину III) тыс. до и. э., а на Индостане знакомство с повозками произошло спустя еще ты­сячу лет.

Первоначально в повозки впрягали волов, а кое-где и ослов. Но уже в III (второй половине III — первой половине II) тыс. до н. э. на юге Средней Азии в этой функции их стали заменять верблюды-бактрианы. Со второй четверти II (во второй половине II) тыс. до и. э. на огромном ареале от Средней Азии и Казах­стана до Эгеиды стала широко применяться конная упряжка. Тогда же в различные районы Средней Азии и Казахстана из Южной Туркмении распространилась практика транспортного ис­пользования бактрианов.

Совершенно иной была очередность использования разных животных для запряжки в повозки на севере Африки. Древней­шим видом повозок, с которыми ранее других африканских на­родов познакомились | египтяне, были колесницы, попавшие в Египет вместе с «народами моря» в XIII в. до н. э. В соответ­ствии с традицией пришельцев эти колесницы использовались здесь во время войны, охоты, в них запрягали прежде всего ло­шадей. Именно в таком виде этот транспортный комплекс и рас­пространился по Сахаре, и лишь много позже скотоводы здесь ста­ли запрягать в повозки быков, а лошадь превратилась исключи­тельно в верховое животное. Верблюд в северных районах Африки почти нигде не использовался как упряжное животное.

Гораздо более дискуссионна проблема возникновения верхово-

2*

го использования лошади98. Одни специалисты считают возмож­ным говорить о конных всадниках в волго-донских степях еще g середины V (начала IV) тыс. до н. э., другие же относят появле­ние всадничества лишь к эпохе поздней бронзы. Характер имею­щихся источников пока что не позволяет сколько-нибудь одно­значно решить этот важный с точки зрения эволюции скотовод­ства вопрос. Мы твердо знаем, что в\ Сахаре гараманты I тыс. до н. э. первоначально ездили в поводках и лишь со временем освоили верховую езду на лошад^х^ причем без уздечки и удил, управляя ими с помощью одной лишь палочки и легкого ошейни­ка. Однако этот пример вряд ли можно некритически применять для объяснения ситуации в восточноевропейских степях, где история использования лошади могла идти по-иному.

Отмечая большую роль колесного транспорта в эволюции хо­зяйства и культуры целого ряда высокоразвитых земледельче­ских и скотоводческих обществ Старого Света, было бы неверным и слишком ее преувеличивать. Как известно, цивилизации Ново­го Света колесного транспорта не знали, а народы определенной части Андийского ареала довольствовались использованием кара­ванов лам. Говоря о решении транспортной проблемы в период становления раннеклассовых обществ, нельзя не учитывать и мускульную силу самих людей. Нельзя забывать, что развитый обмен в Тропической Африке, существовавший в колониальную эпоху, а возникший еще до появления европейцев, осуществлялся целыми караванами из нагруженных поклажей людей. В колони­альное время они составлялись из рабов, и можно предполагать, что в более ранний период знать возникавших на африканской земле древнейших государств имела полную возможность исполь­зовать для этого какие-либо категории зависимого населения»

Особенно впечатляющим этот фактор оказывается при изуче­нии строительства мегалитов, которое почти повсюду сопровожда­ло эпоху разложения первобытного общества. Многие народы Юго-Восточной Азии, Океании, Америки и Африки (нага и кхаси Ассама, население о. Малекула, тонганцы, отдельные группы в Индонезии и пр.) для увековечивания памяти выдающихся лю­дей воздвигали многотонные каменные монументы, которые пере­носились или перевозились людьми, в частности на санях с по­мощью канатов. Так,Сна Έ7 Сумба отмечен случай, когда в тече- ниё двух дней~525 человек перетащили на санях 11-тонный блок на расстояние 3 км, а затем по наклонным бревнам втянули его для перекрытия гробницы, сложенной из аналогичных камней» Такие работы осуществлялись обычно общими усилиями мужчин из нескольких соседних поселков или членами тайных мужских обществ, за что для всех них организатор работ (вождь или «большой человек») устраивал пиршество99.

Выведение особых специализированных пород домашних жи­вотных, доместикация новых видов скота, появление новых мето­

дов использования скота и совершенствование технических прие­мов и средств передвижения, развитие интенсивных форм земле­делия и изменение условий содержания скота — все это требовало модификации прежних методов разведения скота, со­здавало предпосылки для зарождения в некоторых областях ко­чевого хозяйства и кочевого образа жизни. Проблема становления кочевничества до сих пор является остро дискуссионной. Разные авторы выдвигали для объяснения этого процесса самые разные гипотезы, по-разному оценивали роль кочевничества в мирової! истории и по-разному датировали этапы его формирования, свя­зывания их с самыми различными конкретно-историческими усло­виями. Так, одни только датировки ранних этапов кочевничества колеблятся в'работах отдельных авторов от IX—VIII (VIII—VII) тыс. до н. э. до I тыс. н. э. Что же касается механизмов, приведших к его возникновению, то среди них называют рост поголовья ско­та, рост населения и переселение некоторых групп в менее под­ходящие для земледелия районы, аридизацию климата, расшире­ние площади пастбищ в результате эрозии, вызванной длительной практикой земледелия, или же, напротив, нехватку пастбищ в условиях развития интенсивного земледелия и т. д.

В целом анализ имеющихся к настоящему времени данных позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, сложение ко­чевничества в разных регионах мира не являлось сколько-нибудь единым процессом и, следовательно, в каждом конкретном слу­чае оно могло происходить далеко не одновременно. Во-вторых, столь же разнообразными являлись и факторы, стимулировавшие и сопровождавшие развитие кочевничества в различных областях. Наконец, в-третьих, приведенный выше обзор показывает, что предпосылки для кочевничества сложились лишь на определен­ном, далеко не раннем этапе развития комплексного производя­щего хозяйства. Почти все они выработались первоначально имен­но в земледельческо-скотоводческой среде. И это позволяет отвергнуть как безнадежно устаревшую распространенную когда- то идею перехода к кочевой экономике охотников, якобы само­стоятельно доместицировавших животных. Вместе с тем эти пред­посылки сформировались в разных регионах, в разное время, в разных условиях и в разном наборе. Поэтому-то следует гово­рить о нескольких моделях формирования кочевничества. При этом нельзя упускать из виду и тот факт, что в одних и тех же областях у одних и тех же групп населения в разные историче­ские периоды соотношение между кочевым и оседлым образом жизни могло быть различным, процесс не являлся однонаправ­ленным и в соответствующих условиях мог не раз обращаться вспять.

Прежде чем изучать историю кочевничества, следует опреде­лить само это понятие. Под кочевничеством большинством спе­циалистов понимается определенный образ жизни населения, при

котором все население либо его большая часть совершает регу­лярные передвижения, связанные с выпасом скота. При этом речь идет не о половозрастном разделении труда, а о межобщин­ном или межэтническом, т. е. в скотоводстве и связанных с ним передвижениях были заняты не только мужчины или подростки, но и женщины и дети. В таком хозяйстве определенную, хотя и второстепенную, роль могло играть земледелие, однако кочевни­ки никогда не оставались круглогодично рядом со своими участ­ками и лишь изредка могли оставлять здесь каких-либо сторожей (стариков, детей, отдельные обедневшие семьи и пр.). Поэтому большую роль в их хозяйстве, как правило, играл об^ен скота или скотоводческих продуктов на продукты земледелия.;

В качестве примера одного из ранних типов кочевого хозяй­ства можно привести скотоводство луров в горах Ирана. Они зи­муют в глубоких долинах, где живут в глиняных домах и возде­лывают небольшие участки земли. В этот период скот нередко укрывают в пещерах или под скальными выступами и кормят специально заготовленной соломой. Собрав весной урожай ози­мых и спрятав его в особые ямы-зернохранилища, которые никем не охраняются, луры уходят на лето высоко в горы, где устраи­вают временные палаточные лагеря у самой линии снегов. Для перевозки палаток и другой поклажи они используют ослов и му­лов, а немногочисленных лошадей держат главным образом из престижных соображений. Для получения воды луры строят ко­лодцы и каменные резервуары. Питаются они молочными про­дуктами, зерном и разнообразными дикими растениями, в част­ности желудями 100. Таков один из самых ранних типов нома­дизма, связанный с вертикальным (яйлажным) кочеванием.

Более поздними считаются горизонтальные виды перекочевок. Среди них чаще всего встречаются меридиональные передвиже­ния, при которых отдельные группы преодолевали по несколько сотен километров, двигаясь по традиционным маршрутам от од­ного пастбища к другому. Гораздо реже наблюдалось радиальное (стационарное) кочевание, которое было вызвано экстремальны­ми условиями пустыни, где люди не рисковали уходить далеко от источников воды (колодцев и т. д.), а также встречалось в районах с исключительно богатыми пастбищами.

Состав стада в хозяйстве кочевников всегда соответствовал конкретным природным условиям. Так, в евразийских степях кри­тическим фактором для номадизма являлся характер зимних пастбищ, в особенности толщина снежного покрова. Далеко не все домашние животные способны добывать корм из-под снега (тебеневать). Крупный рогатый скот и верблюды зимой не могут обойтись без помощи человека. Мелкий рогатый скот может пас­тись сам при мощности снежного покрова до 10—12 см, а лошади легко добывают корм из-под снега при его глубине до 25 и даже до 50—60 см. Ясно, что в северных районах степной зоны наибо­

лее подходящими для кочевания являлись лошади и мелкий ро­гатый скот. И действительно, до недавнего времени такая карти­на наблюдалась у многих кочевых народов от калмыков и север­ных казахов на западе до отдельных групп монголов на востоке. В более южных пустынных условиях верблюд оказывался надеж­нее лошади, и в стадах туркмен, южных казахов, некоторых групп монголов и пр. главное место занимали верблюды и овцы. Крупный рогатый скот, не приспособленный к дальним переко- чевкам, являлся более выгодным в полуоседлых условиях при на­личии искусственной подкормки. Поэтому у полукочевников его удельный вес в стаде оказывался гораздо более высоким, чем у кочевников.

Все это объясняет, почему в недавнем прошлом в европей­ских степях специфику кочевничества составляло разведение ло­шадей и мелкого рогатого скота, во многих областях Передней Азии преобладало овцеводство, в Северной Африке, в Аравии и местами в Средней Азии наблюдался расцвет верблюдоводства, в Восточной и Южной Африке обитали полукочевники-«корово- пасы», в отдельных районах Центральной Азии особое значение приобрели яки, а у некоторых народов Севера со временем сло­жилось оленеводство.

Эти скотоводческие системы, известные нам по этнографиче­ским и древним письменным источникам, имели длительную ис­торию своего формирования, которая до сих пор во многом оста­ется еще слабо изученной. Это объясняется, в частности, нераз­работанностью методики выявления стоянок ранних кочевников или полукочевников. Так, во многих горных районах (в Передней Азии, на Кавказе, Европе и т. д.) известны временные стоянки явно скотоводческого облика, относящиеся к эпохам неолита и энеолита. Вместе с тем исследователи, как правило, еще не уме­ют определять, оставлены ли они специализированными номада­ми либо же пастухами, тесно связанными с долинным земледель­ческо-скотоводческим населением. Иначе говоря, по археологиче­ским данным мы сейчас умеем выявлять подвижные формы скотоводства, однако не можем еще с уверенностью говорить об образе жизни оставившего их населения. s∏ все же учитывая тот факт, что рассмотренные выше предпосылки кочевничествд скла­дывались на протяжении VI—IV (V—IV) тыс. до н. э., а в от­дельных областях еще позже, было бы неверным относить его становление к более ранней эпохе.

Действительно, появление полукочевников на равнинах и в горах Передней Азии сейчас датируется V—IV (IV—III) тыс. До н. э.101 Только с этого момента можно, по-видимому, говорить 0выделении здесь специализированных скотоводческих групп, занимавшихся в основном разведением коз и овец. Однако, во-первых, они еще продолжали возделывать землю, во-вторых, были неспособны осваивать глубинные районы степей и пустынь,

а в-третьих, что самое главное, не представляли собой отдельно­го общественного типа («демосоциальпого организма», по Ю. И. Семенову), включаясь на правах подтипа в более крупные социальные общности.

Процесс сложения яйлажного скотоводства происходил на протяжении бронзового века и на Кавказе, где в эту эпоху как будто бы начали появляться высокогорные скотоводческие стоян­ки. Некоторые из них безусловно были связаны с оседлоземле­дельческим долинным населением, что, видимо, свидетельствует о выпасе скота особыми пастухами. Возникли ли здесь наряду с ними и обособленные кочевые или полукочевые группы, сказать трудно.

В южных районах Средней Азии на протяжении почти всей эпохи бронзы оседлоземледельческое население занималось па­стушеским или отгонно-пастбищным скотоводством, которое воз­никло здесь, видимо, еще в энеолите. Зимой скот держали в спе­циальных загонах и кормили его запасами сена и соломы, а ле­том его выпас поручался особым пастухам, которые могли уводить его на отдаленные пастбища. Лишь в конце эпохи брон­зы отдельные земледельческо-скотоводческие в прошлом группы населения Бактрии сделали своим главным занятием скотоводст­во. Это были носители вахшской и бешкентской культур, разво­дившие в основном мелкий рогатый скот и, видимо, перешедшие в связи с этим к полукочевому образу жизни.

В Европе зачатки яйлажного скотоводства могли довольно рано возникнуть в районах с засушливым летом, где коз и овец необходимо было в теплое время года отгонять на дальние паст­бища. Данные об этом как будто бы имеются начиная с раннего неолита в Болгарии (культура Караново 1), Боснии (культура Старчево), Южной Польше (культура линейно-ленточной кера­мики) и т. д.102 Однако они еще очень слабо изучены, и поэтому если, например, для Южной Польши одни специалисты реконст­руируют передвижение населения со скотом с северных летних равнинных стоянок в Южные зимние горные поселки, то другие представляют себе этот цикл прямо противоположным об­разом 103.

Как бы то ни было, основным ареалом сложения кочевниче­ства в Европе являлись каспийско-черноморские степи. Здесь располагался один из древнейших очагов формирования номадиз­ма, причем в настоящее время его можно считать и наиболее изученным, что заставляет остановиться на нем подробнее. Это представляется необходимым хотя бы потому, что за последние десятилетия благодаря новым открытиям советских археологов оценка местных культур бронзового века несколько раз пересмат­ривалась, причем всякий раз они оказывались гораздо более раз­витыми п более сложными, чем считалось прежде. Так, ямную культуру когда-то связывали с первобытными охотниками и ры­

боловами, потом начали говорить о проникновении сюда в ран­нем бронзовом веке первых элементов производящего хозяйства (домашнего скота), позже в ее носителях пытались видеть от­сталых скотоводов, влачивших жалкое существование на окраине «культурного» мира, и, наконец, теперь настала пора трактовать ранний бронзовый век южнорусских степей как период становле­ния развитого скотоводческого общества во главе с могуществен­ными вождями 104. Только сейчас благодаря интенсивному изу­чению предшествующего энеолитического периода появилась воз­можность решить, наконец, остававшуюся долгое время спорной проблему формирования ямной культуры, или, вернее, ямной культурно-исторической области 105.

Ее корни восходят к раннему энеолиту второй половины V (первой половины IV) тыс. до н. э., когда в лесостепях от Днеп- ро-Донецкого междуречья до Южного Урала, а возможно, охва­тывая также некоторые области Казахстана и Северной Туркме­нии, распространились типологически близкие скотоводческо- земледельческие группы населения (днепро-донецкая культура и памятники мариупольского типа на западе, самарская культура на средней Волге, прикаспийская культура в низовьях Волги, русско-дибейские памятники и поселки муллинского типа в При­уралье и т. д.). Хозяйство населения этого времени изучено еще слабо, однако оно безусловно занималось скотоводством, выращи­вая крупный и мелкий рогатый скот и кое-где свиней. Воз­можно, уже на этом этапе началась доместикация лошади, хотя древнейший череп одомашненной лошади из Дереивки датируется третьей четвертью IV (первой четвертью III) тыс. до н. э. По- видимому, это население занималось и земледелием, малочислен­ность данных о котором следует объяснить плохой изученностью поселков этого времени.

Более полная информация имеется о следующем этапе ∣κon∏a V — первой половины IV (второй половины IV — начала" III) тыс. до н. э., когда в западной части ареала процветала культура Среднего Стога II, а на средней Волге локализовалась хвалын- ская культура. Юбе они, как и прежде, были связаны с лесостеп­ными районами. Носители довольно хорошо изученной средне- стоговской культуры занимались земледелием и разводили круп­ный и мелкий скот, лошадей и свиней. При этом в некоторых местах в стаде преобладали лошади, в других — козы и овцы, но свиньи и крупный рогатый скот, хотя бы и в небольших количе­ствах, присутствовали повсюду. Уже одно это, вопреки некото­рым авторам (В. И. Бибикова, В. Н. Даниленко), не позволяет говорить о кочевом хозяйстве.

Не вяжутся с кочевничеством и данные о стационарных по­селках и развитом земледелии. Вместе с тем наличие одомашнен­ных лошадей и отмеченная в некоторых поселках тенденция к росту количества овец и коз свидетельствуют о нарастании степ-

пых традиций. Материалы раскопанного на средней Волге Хва­лынском могильника также свидетельствуют о разведении мел­кого и крупного рогатого скота и лошадей. В это же время благо­приятные условия для развития комплексного земледельческо- скотоводческого хозяйства наблюдались в хорошо обводненных районах Северного Прикаспия, а также в степях Калмыкии 106. Тот факт, что данные о скотоводстве выглядят здесь пока гораз­до определеннее, чем свидетельства земледелия, связан, по-види- мому, со слабой изученностью этих областей вообще и древних стоянок в частности.

В связи с последовавшей в середине IV (на рубеже IV— III) тыс. до н. э. регрессией Каспийского моря примыкающие к нему области постепенно начали испытывать нехватку влаги. Тогда-то скотоводческий акцент хозяйства и мог здесь усилить­ся i07. И именно здесь могли начать формироваться древнейшие кочевые традиции, связанные с преимущественным разведением овец и лошадей, которые к этому времени в стаде уже безуслов­но присутствовали. Такое решение проблемы позволяет отказать­ся от необходимости постулировать какой-то гипотетический им­пульс, исходивший якобы из Южного и Восточного Прикаспия, на чем еще недавно настаивали отдельные авторы. И вместе с тем в силе остается хорошо аргументированное Н. Я. Мерпертом предположение о формировании древнеямной общности прежде всего в Волго-Уральском регионе.

Действительно, западный аналог волжско-уральских древно­стей — репинская культура второй половины IV — начала III (первой половины III) тыс. до н. э.~ все еще локализовался в лесостепях и отчасти на северной окраине степных районов По- донья, а ее носители обитали в стационарных поселках и разво­дили лошадей, крупный рогатый скот и свиней.

Таким образом, освоение восточноевропейских степей подвиж­ными скотоводческими группами началось со второй половины IV (на протяжении III) тыс. до н. э., причем раньше всего оно фик­сировалось на востоке и лишь со временем охватило и западный район. Впрочем, в наиболее западных, известных своим исклю­чительным плодородием областях ямники нередко переходили к оседлости и занятию земледельческо-скотоводческим хозяйством. Проведенное недавно в Поднепровье обследование показало, что здесь в ямную эпоху выпас стад осуществлялся преимуществен­но на богатейших пастбищах в речных долинах и гораздо реже — на примыкающих к ним участках степи 108.

Как можно представить себе систему скотоводства ямников? Проблема эта до сих пор не нашла окончательного решения. При­чем если многие археологи прямо называют ямников кочевника­ми, то этнографы, занимающиеся номадизмом, издавна оспарива­ют это мнение. В чем суть спора? Судя по этнографическим данным, кочевничество в каспийско-черноморских степях требо-

вало целого ряда предпосылок, таких, как доместикация лошади и наличие крупных стад овец и лошадей, совершенствование средств транспорта (повозка), появление новых скотоводческих продуктов (молоко, шерсть) для питания и обмена, развитие предклассовой социальной организации, обитание по соседству богатых земледельческих обществ, с которыми можно было вести обмен. Все возражения против гипотезы о появлении у ямников кочевых групп вызывались тем обстоятельством, что до недавне­го времени наличие у них всего комплекса изложенных предпо­сылок обосновать археологически было невозможно.

Сейчас положение иное. Теперь мы знаем, что и лошади, и мелкий рогатый скот имелись еще у предков ямников. Правда, не решен окончательно вопрос о наличии у них верховых лоша­дей, однако выпас стад, состоявших преимущественно из коз и овец, их вряд ли требовал. Иногда в литературе встречаются ут­верждения, что лошадь якобы была верховой еще со второй по­ловины V (в IV) тыс. до н. э., так как только конный табунщик способен пасти крупные табуны лошадей 109.

Однако наличие крупных конных табунов (речь идет о сред- нестоговской культуре) еще требует доказательств и вот почему. Как известно, критерии различения костей диких и одомашнен­ных лошадей еще не выработаны, и лишь уникальные условия сохранности отдельных черепов, как, например, в Дереивке, поз­воляют установить их связь именно с домашними особями. Вместе с тем, вопреки распространенному мнению, из этого вовсе не следует, что все происходящие с памятников среднестоговской или других степных культур кости лошадей принадлежат также одомашненным животным. Ведь эпохе доместикации как раз свойственна усиленная охота на диких сородичей приручаемых живртных. И действительно, кости лошадей в изобилии встреча­ются именно на тех памятниках среднестоговской культуры, где вообще отмечается большая роль охоты на диких животных. Все это заставляет скептически относиться к идее выпаса крупных табунов в первой половине IV (второй половине IV) тыс. до н. э. Более правдоподобно, что хозяйственная роль лошади росла лишь постепенно на протяжении последующего тысячелетия. Вот почему лошади, явно полученные из каспийско-черноморских степей, чрезвычайно редко встречались в Балкано-Карпатском регионе в энеолите. И вот почему их количество здесь и в ряде других районов Европы значительно возросло во второй полови­не III (в конце III) тыс. до н. э., когда крупные табуны появи­лись, видимо, и у ямников.

О повозках и распространении молочного хозяйства и шерс­тистых овец выше уже писалось. Нет оснований сомневаться в том, что у ямников все это уже имелось, если не с самого нача­ла, то на весьма ранних этапах их развития.

О становлении здесь власти вождей свидетельствуют еще ма­

териалы энеолита: богатые могилы отмечались в Хвалынском могильнике, а символы власти (каменные скипетры, булавы и боевые топоры) встречались и здесь, и во многих других местах. Еще более богатые захоронения отмечались в ямную эпоху. Дру­гим свидетельством высокого уровня развития социальной орга­низации служили успешные походы в Балкано-Карпатскую об­ласть, совершавшиеся населением Северного Причерноморья по меньшей мере с периода позднего энеолита. По мнению Н. Я. Мерперта, осуществить все это было под силу лишь круп­ным племенным объединениям во главе с могущественными вождями.

И, наконец, рассмотрим вопрос о характере внешних связей. До тех пор пока районы Юго-Восточной Европы и Северного Кавказа не были достаточно изучены, считалось, что там обита­ли маломощные раннеземледельческие группы, которые, каза­лось, не могли служить надежными партнерами в обмене с вос­точноевропейскими скотоводами. Теперь эта картина представ­ляется нам существенно иной. Выяснилось, что на Балканах, в Прикарпатье и в Поднестровье уже в энеолите обитали высоко­развитые предклассовые общества, с которыми население Кас­пийско-Черноморского региона поддерживало оживленные кон­такты со второй половины V (с IV) тыс. до н. э. Так, с запада на восток распространялись металлические изделия, а с востока на запад — лошади и, возможно, другие виды скота. Во второй половине IV (в первой половине III) тыс. до н. э. западные груп­пы степняков до определенного момента сохраняли верность тра­диционным внешним связям, а восточные группы переориенти­ровались на Северный Кавказ, в особенности после появления там блестящей майкопской культуры. В эпоху ранней бронзы обмен был настолько оживленным, что через степняков металли­ческие изделия северокавказского происхождения достигали ареала поздних трипольцев, а трипольские статуэтки и отчасти керамические традиции появились на Северном Кавказе и в При­кубанье.

Таким образом, во второй половине IV — первой половине III (в III) тыс. до н. э. в каспийско-черноморских степях име­лись как будто бы все условия для формирования кочевого обра­за жизни, да и местное население здесь отличалось высокой под­вижностью. И все же представляется неверным говорить о кочев­ничестве этого периода как о сложившемся широко распростра­ненном явлении. Во-первых, нет оснований считать скотоводче­ское хозяйство этого времени сколько-нибудь единообразным. Напротив, известно, что в Северо-Кавказском регионе преоблада­ло разведение крупного рогатого скота и свиней, на нижней Волге — мелкого рогатого скота, в Северном Причерноморье у различных групп доминировало либо овцеводство, либо разведе­ние крупного рогатого скота, либо, возможно, коневодство, а род­

ственные ямникам афанасьевцы Минусинской котловины разво­дили главным образом крупный рогатый скот. Установлено, что для «коровопасов» и для так называемых коневодов была харак­терна прочная оседлость. Во-вторых, курганы ямного периода, хотя и встречаются в глубинных районах степи, но крайне редко. Цо большей части они локализуются все же вдоль рек.

Следовательно, среди ямников могли встречаться отдельные кочевые или, скорее, полукочевые группы, однако это не относи­лось ко всему населению. Иначе говоря, хозяйство и образ жизни ямников должны рассматриваться дифференцированно, и такой подход полностью соответствует выделению среди них девяти ло­кальных вариантов Н. Я. Мерпертом.

Дальнейшее развитие кочевого хозяйства в степи приходилось на вторую половину III—II (II) тыс. до н. э., когда, как отмеча­лось выше, наряду с ним распространилось и пашенное зем­леделие.

Во второй половине IV — первой половине III (в III) тыс. до н. э. в Юго-Восточной, Центральной, Северной и Западной Европе роль скотоводства также постепенно возрастала. В на­стоящее время среди части специалистов распространилась идея, согласно которой это происходило благодаря увеличению площа­дей пастбищ вследствие широких вырубок лесов и практики ин­тенсивного земледелия 110. Все это представляется вполне спра­ведливым. Однако при этом упускается из виду еще один фак­тор — серьезные этнокультурные изменения, которые происходили в этот период в связи с миграцией степняков на запад 111. С последними событиями прямо или косвенно могло быть связа­но появление и распространение в указанных районах целого ряда степных элементов культуры. В частности, широкое распро­странение овцеводства в самых разных европейских культурах, выявленное Ж. Меррей 112, было, видимо, связано, вопреки ее мнению, с импульсом не из Передней Азии, а из восточноевро­пейской степи.

Отмечая некоторое усиление роли скотоводства в Европе во второй половине IV — первой половине III (в III) тыс. до и. э., мы вовсе не намерены оживлять нашедшую одно время под­держку у ряда авторов гипотезу о кочевом образе жизни носите­лей таких принципиально важных для европейской истории культур, как культуры шнуровой керамики, колоколовидных куб­ков и др. В Центральной, Западной и Северной Европе настоя­щих кочевников, очевидно, никогда не было. Об этом говорят, в частности, итоги дискуссии, посвященной характеру первобыт­ных скотоводческих систем на территории Великобритании 113.

В Африке разнообразные скотоводческие системы были выра­ботаны еще в неолите, но их характер и пути эволюции изуче­ны слабо. Сахарские коровопасы вряд ли были уже кочевниками, как об этом часто пишут различные авторы. Более вероятно, что

они обитали в цветущих оазисах, где занимались также рыболов­ством и, возможно, земледелием, время от времени отгоняя скот на отдаленные пастбища. Иначе говоря, скотоводство могло иметь кое-где придомный, кое-где и отгонный характер. В ряде районов усиление скотоводческого направления в хозяйстве могло быть вызвано развитием обмена с Египтом, испытывавшим нехватку в собственных домашних животных, а позже аналогичную роль могли сыграть контакты с Эгейским миром. Эта тенденция могла еще более усилиться в условиях нараставшей аридизации клима­та на протяжении III—II (второй половины III—II) тыс. до н. э., когда в отдельных районах Сахары возросла роль мелкого рога­того скота 114.

Со второй половины II тыс. до н. э. в Северной Африке по­явились лошади, повозки и новая порода овец (шерстистые кур­дючные овцы), и процесс формирования кочевой экономики всту­пил у некоторых местных народов в свою завершающую стадию.

Возможно, уже в это время здесь стала возникать некоторая скотоводческая специализация: одни группы разводили преимуще­ственно крупный рогатый скот, другие — овец, третьи занимались коневодством. По хорошо известным свидетельствам античных авторов, гараманты в I тыс. до н. э. отважно пересекали пусты­ню с севера на юг, являясь активными посредниками в оживлен­ном обмене между районами Средиземноморского побережья и Сахеля. В то же время в эту эпоху уже имелось разделение на­селения на более оседлые и более подвижные группы. Первые, по словам Геродота, обитали в плодородных оазисах, занимались развитым ирригационным земледелием и снимали богатые уро­жаи зерновых и винограда. Сложение кочевого образа жизни в Северной Африке происходило на фоне сложных этнических про­цессов, в частности в ходе проникновения и растворения в мест­ной среде отдельных групп эгейцев, участвовавших в походах «народов моря». Так сформировалась та этническая основа, на которой в дальнейшем происходило сложение некоторых совре­менных кочевников Северной Африки (берберов и др.) 115.

Вопреки мнению ряда авторовИ6, по которому в Восточной Африке издавна обитали кочевые скотоводы, лишь много позже узнавшие земледелие, современные археологические, лингвисти­ческие и этнографические данные свидетельствуют о другом. Во- первых, древнейшие скотоводы (культура каменных чаш) появи­лись в Восточной Африке не ранее середины III (рубежа Hi­ll) тыс. до н. э., а связанный с ними инвентарь и находки зерен позволяют предполагать, что они знали земледелие. Во-вторых, древние кушиты, которые, видимо, и были создателями культуры каменных чаш, питались, судя по лингвистическим данным, не только молоком и кровью домашнего скота, но и продуктами зем­леделия. Теперь мы знаем, что отдельные восточнокушитские на­роды заселили районы Африканского рога только в первой поло­

вине II тыс. и. э., причем именно в этот период у них шло фор­мирование кочевого образа жизни 117. В-третьих, древний хозяйственный комплекс нилотов, которые участвовали в разви­тии культуры каменных чаш на ее поздних этапах, включал зем­леделие, скотоводство, охоту и рыболовство, и лишь сравнительно недавно у некоторых из них скотоводство получило преимущест­венное развитие.

Так, мааязычные народы (восточные нилоты), несомненно занимались в древности комплексным хозяйством, причем в ряде -случаев (аруша Танзании и нджемпс Кении) этот традицион­ный образ жизни сохранялся у них до недавнего времени. От­дельные группы (самбуру и барагуйю) постепенно перешли к преимущественному занятию скотоводством, но продолжали кое- где возделывать небольшие участки земли или стали выменивать зерно у соседей-земледельцев. И только масаи полностью отказа­лись от употребления земледельческих продуктов. В этих усло­виях их существование должно было основываться на огромных стадах домашних животных (по 14 голов крупного рогатого скота на 1 человека) и питании преимущественно молочным рационом и кровью скота (до 80% пищи). Интересно, что в ходе передвиже­ния восточных нилотов на юг вплоть до Северной Танзании, кото­рое происходило в XV—XVI вв. н. э., масаи занимали районы с наиболее сочными пастбищами, а другие мааязычные народы рас­селялись по восточным и западным окраинам Рифтовой долины, более подходящим для земледелия и менее — для скотоводства. До миграции восточных нилотов эти области Кении и Северной Танза­нии были заняты в основном южными нилотами, обитающими преж­де всего в горных областях, где они возделывали землю. Открытые степи использовались ими лишь в качестве сезонных пастбищ, куда юноши выгоняли стада в периоды земледельческих работ. И лишь под влиянием скотоводческой практики масаев некоторые из этих народов со временем перешли к полукочевому образу жизни. Именно за последние 200—300 лет наблюдалось интенсив­ное освоение ими степей 118.

Проведенное не так давно специальное обследование показало, что у подавляющего большинства шари-нильских народов выра­щивание местных видов проса и до сих пор имеет большое зна­чение, причем их образ жизни столько же связан с земледелием, сколько со скотоводством. Вот почему их неверно огульно за­числять в категорию кочевых народов 119.

Когда и как кочевничество возникло в Южной Азии, остается неясным. До сих пор в науке встречаются утверждения о том, что самое раннее производящее хозяйство было принесено сюда именно кочевниками, что кочевой образ жизни могли вести ран­ние обитатели Центральной Индии и неолитические скотоводы Декана. Вопрос этот далеко не столь ясен, так как в работах тех же самых авторов (Р. и Б. Оллчин), которые высказывают эти

соображения, встречаются и иные предположения: о том, что охотники и собиратели Центральной Индии получили домашних животных от соседей-земледельцев, что обитатели Южной Индци могли заниматься отгонно-пастбищным скотоводством и т. д. Все это требует специального анализа и новых исследований. Недав­но были получены данные о том, что в Западной Махараштре упадок земледелия и возрастание роли скотоводства приходились на рубеж II—I тыс. до н. э.

В основной части азиатских степей и лесостепей скотоводство, основанное на разведении крупного и мелкого рогатого скота и лошадей, распространилось в конце III — начале II (в первой половине II) тыс. до н. э. Импульс этому дали пришедшие с за­пада афанасьевцы, отдельные группы которых, видимо, достигли Северо-Западного Китая и Монголии. Несмотря на высокую сте­пень подвижности, это население было бы неверно называть ко­чевым. Его хозяйственную основу составляло не только скотовод­ство, но и земледелие, имелись стационарные поселки, и разведе­ние скота, хотя, возможно, и имело преимущественное значение, вряд ли выходило за рамки отгонно-пастбищного скотоводства. Кочевничество возникло много позже и формировалось на фоне существенных этно- и социокультурных изменений, а также в условиях наступления более аридного климата, способствовавше­го усилению скотоводческих тенденций в хозяйстве. Качествен­ные изменения в хозяйстве и образе жизни степного населения наступили к середине I тыс. до н. э., что зафиксировано древне­китайскими письменными источниками 120.

Данные о сложении кочевничества в Старом Свете сейчас удачно дополняются новыми материалами о развитии ламоводст- ва в Андах. Ламоводство возникло в горах и в определенный мо­мент стало важной основой существования целого ряда групп от­сталого горного населения. Занимаясь до некоторой степени собственным земледелием, горцы вели активный обмен с при­брежными областями, что, видимо, и оказало существенное влия­ние на особое развитие в их хозяйстве ламоводства. Вместе с тем последнее имело здесь придомный и лишь местами отгонный ха­рактер. Никакого кочевого образа жизни здесь не возникло 121.

Учитывая разнообразие условий и процессов сложения кочев­ничества в разных регионах мира, в настоящее время можно предложить следующие модели этой эволюции.

А. С ростом населения, нехваткой земельных участков и развитием межобщинной специализации труда внутри земледель­ческо-скотоводческих общностей могли выделяться группы, по­степенно переселявшиеся на окраины плодородных земледельче­ских районов и усиливавшие здесь скотоводческую направлен­ность своих занятий. Этот процесс, уже не раз фиксировавшийся разными авторами в самых различных районах мира, был недав­но проанализирован и по археологическим данным из Южной

Африки. Там на протяжении I тыс. н. э. население раннего же­лезного века селилось исключительно на наиболее плодородных, землях, где занималось комплексным хозяйством, а с ростом на­селения, истощением местных земельных ресурсов и изменением социальной структуры многим группам пришлось в конце I — начале II тыс. н. э. переселиться в более бедные области. В этой обстановке развивалось отгонно-пастбищное скотоводство и на­чалось освоение глубинных районов степи 122. Тем же путем шло формирование преимущественно скотоводческого уклада жизни у некоторых прежде земледельческих групп населения в Передней Азии (западные и восточные семиты), в Иране, в Бактрии, у се­верных границ Китая и т. д.

Б. Усиленно занимаясь интенсивным земледелием, приводив­шим к быстрому сокращению пастбищных угодий, земледельцы испытывали все большую нужду в скоте, который был необходим для тяжелых сельскохозяйственных работ, а также использовал­ся в социально-престижной сфере. Поэтому со временем земле­дельцы стали отдавать свои стада на выпас более отсталым сосе­дям или активно выменивать у них скот. Это безусловно усили­вало скотоводческий характер хозяйства на земледельческих окраинах. До недавнего времени в таких отношениях, например, находились со своими соседями апатани Северо-Восточной Индии и многие земледельческие народы Африки. В древности этим пу­тем могло идти развитие скотоводческого хозяйства в восточно­европейских и азиатских степях, в соседствующих с древнееги­петской цивилизацией Нубии и Ливии, а также в горах Перу и Боливии.

В. В некоторых случаях скотоводческий акцент в хозяйстве земледельческо-скотоводческих народов мог усилиться в ходе контактов с мигрирующими в районы их расселения преимуще­ственно скотоводческими группами, носителями скотоводческой системы ценностей. Если группы мигрантов отличались значи­тельным богатством и в военном отношении превосходили мест­ное население, становясь для него референтной группой, то идея престижности подвижного скотоводческого образа жизни могла быстро овладеть умами местных обитателей и стимулировать их стремление следовать примеру пришельцев. Такая картина, види­мо, не раз наблюдалась у нилотов, банту и других народов Вос­точной Африки, а также в евразийских степях.

Г. Наконец определенную, хотя вряд ли большую, роль в ста­новлении кочевой экономики могли сыграть охотничьи группы, заимствовавшие домашних животных у соседних скотоводов. Этот путь, который в последние годы в нашей науке отстаивает

С. И. Вайнштейн 123, был сопряжен с существенными трудностя­ми и не случайно практически не фиксируется археологическими материалами.

Первые две модели в конечном итоге вели к появлению того,

что можно называть «первичным кочевничеством», а вторые были связаны с производным от него «вторичным кочевничеством». Не­трудно заметить, что становление первичного кочевничества про­исходило в конце эпохи разложения первобытного общества или даже в период существования ранней государственности и таким образом не могло сыграть сколько-нибудь важной роли в станов- лении древнейших классовых обществ. Но само по себе развитие скотоводства в рамках земледельческо-скотоводческих обществ делало процесс классообразования более интенсивным.

<< | >>
Источник: Бромлей Ю.В.. История первобытного общества. Эпоха классообразования. Том 3. М.: Наука,1988.— 568 с.. 1988

Еще по теме Развитие скотоводства и формирование кочевого хозяйства:

  1. Развитие кочевого хозяйства в степях восточной Европы и Средней Азии
  2. § 1. Возникновение развитого земледелия и скотоводства. Начало металлургии.
  3. Лекция 1: Возникновение земледелия, скотоводства и ремесла. Общие черты первого периода Истории Древнего Мира и проблема путей развития.
  4. Развитие хозяйства
  5. Развитие хозяйства
  6. ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОСУДАРСТВА (IX-XII ВВ.)
  7. Развитие хозяйства и общественный строй
  8. Развитие хозяйства и общества
  9. Развитие хозяйства и общественный строй
  10. Развитие городского хозяйства
  11. § 4. Влияние рабства на развитие греческого хозяйства.
  12. Глава 2. Из истории формирования и развития древней дельты Сырдарьи и ее заселения (по археологическим данным до начала I тыс. н. э.)
  13. 4 Внутриполитическое развитие России в 17 веке. Начало формирования абсолютизма.
  14. 16. Развитие промышленности и сельского хозяйства в России в первой половине ХIX века. (16)
  15. Развитие сельского хозяйства, промышленности, торговли, транспорта и финансов
  16. КОЧЕВЫЕ ТИБЕТЦЫ-КЯНЫ
  17. Послевоенное развитие СССР: проблемы восстановления и реформирования народного хозяйства
  18. ХУННУ И ФАЗА ПОДЪЕМА КОЧЕВОГО МИРА
  19. скотоводство
  20. § 3. Возникновение примитивного земледелия и скотоводства.