Развитие скотоводства и формирование кочевого хозяйства
Во многих районах Старого Света и в некоторых областях Южной Америки производящее хозяйство с самого начала развивалось в комплексной форме, т. е. помимо земледелия включало* и разведение домашних животных.
Первоначально скота было немного, и он использовался главным образом в социально-престижной сфере86. Состав стада определялся спецификой местных природных условий и сложившимися традициями. Например,' на протяжении неолита в одних областях преобладало раз- ведеййе Mejiκoro рогатого скота, в других — крупного, в третьих— свиней^ і Древнейшие скотоводческие системы отличались, следующим, ⅛¾e всего днем животных отпускали на вольный выпас, а ночью держали их в поселке в специальном загоне или даже в жилых домах. Лишь в некоторых засушливых районах стадо на лето отгоняли на дальние пастбища специальные пастухи, которыми чаще всего были юноши и подростки./ В условиях развития интенсивного земледелия и повышения урожайности ситуация коренным образом изменилась. Отдельные земледельческие народы начали активно применять скот для полевых работ87 (разрыхление почвы, втаптывание зерен в землю, запряжка в рало), для обработки урожая (молотьба) и для перевозки грузов. Кроме того, одним из методов повышения плодородия почвы стало применение естественных удобрений (навоза). Внесение навоза в почву обеспечивалось стойловым содержанием скота или регулярным выпасом скота по жнивью. Так,, бонтоки Лусона держали свиней, а кофьяры Северной Нигерии — коз в специальных загонах ради получения навоза. Ныне считается общепризнанным, что длинные дома в среднем и позднем бронзовом веке в некоторых районах Северной и Северо- Западной Европы включали не только жилье, но и стойла. Отдельные авторы предполагают, что ту же функцию длинные дома могли иметь и в ранненеолитической культуре линейноленточной керамики.
Выпас собственного скота по жнивью мог появиться очень рано, а позже, с началом отделения скотоводства от земледелия, земледельцы позволяли пасти на своих участках чужие стада, принадлежавшие порой даже иноэтничным группам,, сознавая выгоды этого для повышения плодородия почв и улучшения урожайности.Правда, не везде земледельческое и скотоводческое направления в хозяйстве были настолько глубоко интегрированы в рамках единой хозяйственной системы. Например, африканские луо, хотя и пасли скот на сжатых полях, часто забрасывали эти поля и обрабатывали новые участки, в результате чего эффект удобрений терялся/В Месопотамии навоз использовали как топливо, а не как удобрение, потому что в жарком засушливом климате
.навоз быстро окислялся и не мог эффективно влиять на плодородие почв.
С дальнейшим развитием скотоводства связано появление молочного хозяйства и шерстоткачества. И то, и другое вызвало появление новых, более продуктивных пород скота 88. К сожалению, в связи с малой изученностью соответствующих археологических фактов датировать начало этого нового этапа в развитии скотоводства, который некоторые авторы называют «революцией вторичных продуктов» (Э. Шеррет), чрезвычайно трудно. Так, одни исследователи связывают его чуть ли не с ранним неолитом, а другие предпочитают говорить об эпохе бронзы. Многочисленные и весьма разнообразные данные о доении скота проис- ходят из Передней Азии, Северной Африки и Европы начиная со второй половины V (с IV—III) тыс. до н. э. Однако есть основания предполагать, что истоки молочного хозяйства восходят к более глубокой древности. kΓaκ, в Северной Месопотамии сосуды, служившие, возможно, дЬґ производства творога, имелись уже в хассунский период —во второй половине VII (второй половине VI) тыс. до н. э. В это время, как и в последующую халафскую эпоху, в подавляющем большинстве районов Передней Азии основными домашними животными были козы и овцы, которых кое-где, видимо, уже начинали доить.
В Закавказье и на Северном Кавказе сосуды для хранения и обработки молока появились начиная со второй половины V (в IV) тыс. до н. э. В Египте и неолитической Сахаре древнейшие данные о доении скота относятся ко второй половине V —первой половине IV (к IV) тыс. до н. э. Примерно тем же временем датируются сосуды для производства творога из ареала трипольской культуры юго-запада СССР, культуры лендьел в Южной Польше и культуры лагоцца в Северной Италии. А по некоторым данным, аналогичные находки связываются и с культурой линейноленточной керамики VI (V) тыс. до н. э.К сожалению, мы еще очень мало знаем о роли молочньп продуктов в питании населения в этот ранний период. Однако, судя по соотношению костей различных половозрастных категорий скота на поселениях,— преимущественному убою молодых •особей, устойчиво фиксирующемуся во многих культурах неолита и энеолита,— большого значения в пищевом рационе эти продукты не имели. Скорее всего поначалу их использовали для определенного рода престижно-социальных ритуалов. Доили прежде всего овец, и эта традиция сохраняется до сих пор в крестьянских хозяйствах Южной Европы. Но начиная со второй половины V (с IV) тыс. до и. э. кое-где появилось и доение коров. Судя по лингвистическим данным, оно уже имелось у древнейших семитов, индоевропейцев и северокавказцев.
Использование молока и молочных продуктов свойственно далеко не всем народам, занимающимся скотоводством. Этого нет
во многих районах Африки, Восточной, Юго-Восточной и Южной Азии. Кое-где это связано с неразвитостью скотоводства или отсутствием подходящих дойных животных, а кое-где с этнической традицией. В последнее время широкое распространение получила гипотеза, по которой расщепление лактозы (молочного сахара) организмом является редким генетически передаваемым качеством, выработавшимся лишь у немногих народов, издавна занимавшихся скотоводством 89. При этом речь идет именно о потреблении сырого молока, так как для усвоения таких молочных продуктов, как сыр и масло, организму не нужно иметь специальных приспособительных реакций.
Изложенная гипотеза представляет особую важность для решения проблемы возникновения кочевничества.. Помимо молока, люди издавна использовали в пищу кровь крупного рогатого скота. До сих пор эта практика распространена у многих народов Восточной Африки, где она зафиксирована еще у древних кушитов. Ее, по-видимому, знали в глубоком прошлом и европейские скотоводы. Во всяком случае до XVIII в. н. э. она еще встречалась у ирландцев и шотландцев. То же самой наблюдалось и у тюрко-монгольских народов.
Другим важным продуктом скотоводства была шерсть. Эффективное занятие шерстоткачеством возникло лишь после того, как удалось вывести специальные породы овец. Известно, что последние распространились в Передней Азии со второй половины V (на протяжении IV) тыс. до н. э.\ Одновременно шерстоткачество* как будто бы появилось в додинастическом Египте (эль-Омари) и в энеолитической Болгарии. Гораздо больше данных о паспро- странении шерстоткачества в Европе в период энеолита к раннего бронзового века. Так, в Греции новые породы овец появились во второй половине IV — первой половине III (в III) тыс. до н. 31,в Швейцарии на протяжении этого периода совершился: переход от льняных одежд к шерстяным, в Венгрии и в ряде других областей отмечался быстрый рост роли овцеводства.. В ареале трипольской культуры шерстоткачество возникло во второй половине IV (первой половине III) тыс. до н. э. В первой половине III (второй половине III) тыс. до н. э. шерстяные ткани были известны в Южной Туркмении (Алтын-депе), а в начале второй половины III (в начале II) тыс. до н. э. шерстоткачество уже достигло Южной Сибири (афанасьевская культура). Немного позже оно появилось в Китае в провинции Цинхай.
Для выявления тенденций развития скотоводства в позднем' неолите, энеолите и в эпоху бронзы интересными представляются наблюдения за изменением соотношения половозрастных категорий в стаде. Известно, что при разведении животных на мясо< выгодно убивать молодых особей, так как для прокорма, например, семи телят до двух лет требуется столько же кормов, СКОЛЬКО для содержания трех особей до возраста 3,5 лет.
Однако в;первом случае можно получить на 40i% мяса больше, чем во втором. При молочном же использовании скота при том же объеме кормов можно получить в 4—5 раза больше белков, чем при мясном. А в условиях использования мускульной силы скота требуются самцы трех-четырехлетнего возраста. Появление шерстоткачества делает невыгодным убой ягнят и позволяет держать взрослых баранов и овец. Все это находит отражение в остеологических показателях: действительно во второй половине IV— IT (в III—II) тыс. до н. э. остеологические остатки, выявленные в Европе, фиксируют заметное постарение стада.
Особое значение для судеб скотоводства в ряде важнейших областей Старого Света имела доместикация таких новых видов животных, как лошадь, верблюд и осел. До сих пор локализация областей и установление времени их первичной доместикации представляют предмет оживленной дискуссии. Разные авторы предполагают, что лошадь была одомашнена в Восточной Анатолии, Северной Месопотамии и юго-западном Иране, на Кавказе, в лесостепях и степях Восточной Европы, в Западной Европе и т. д. Однако наиболее вероятно, что массовое приручение лошадей велось в ареале от Дуная до Южного Приуралья, тде местные земледельцы и скотоводы вначале активно на них охотились90. Именно в этом ареале в Дереивке (среднестогов- ская культура) был обнаружен череп бесспорно одомашненной лошади, и именно здесь на памятниках эпохи энеолита кости лошади составляли значительную часть остеологических коллекций (до 60%). На Кавказе разведение лошадей могло начаться в энеолите, причем остается неясным, были ли они одомашнены здесь самостоятельно или местное население заимствовало их у северных соседей. Впрочем, вопрос этот еще мало изучен, и некоторые специалисты продолжают считать, что в Закавказье лошадь попала с севера только в позднем бронзовом веке, тогда как, по мнению других, степное население, напротив, получило одомашненных лошадей с Кавказа. В различные области Юго- Восточной Европы домашние лошади безусловно проникали из северопричерноморских степей начиная с позднего энеолита.
В Греции и Северной Италии они появились кое-где уже в раннем бронзовом веке. По мнению ряда авторов, в Центральной и Западной Европе люди могли одомашнивать местную низкорослую лесную породу лошадей, однако большинство специалистов связывают широкое распространение здесь лошадей с культурой колоколовидных кубков второй — четвертой четверти III (конца III — начала II) тыс. до н. э.Во второй четверти IV (на рубеже IV—III) тыс. до н. э. лошади начали встречаться и в Восточной Анатолии. Видимо, на протяжении последующего тысячелетия с ними постепенно знакомились обитатели и других районов Передней Азии, так как только отсюда они могли попасть в долину Инда, где их безу
словно знало население хараппской цивилизации. Гораздо позже, лишь начиная со второй четверти II (во второй половине II) тыс. до н. э., к разведению лошадей перешли некоторые группы населения Средней Азии (тазабагъябская культура в Приаралье и культура Намазга VI в Южной Туркмении). В Северо-Восточной Африке лошадь появилась к XVII в. до и. э., а ее распространение у народов Сахары относится в основном ко второй половине II тыс. до н. э.
Верблюды были одомашнены в Старом Свете в двух разных местах: бактрианы — на границе Туркмении и Ирана, а дромедары, видимо, где-то в Аравии. До недавнего времени проблема первичной доместикации верблюдов была слабо изучена. Однако благодаря многолетним целенаправленным исследованиям на юге Средней Азии теперь удалось, наконец, надежно локализовать место и реконструировать обстановку доместикации бактриана. Выяснилось, что это связано с местной энеолитической земледельческой культурой первой половины V (второй половины V) тыс. до н. э.91 Однако до второй четверти III (рубежа III— JI) тыс. до н. э. кости верблюда здесь встречались чрезвычайно редко. Зато начиная с этого времени, возможно, в связи с его активным использованием в качестве транспортного средства, бактриан широко распространился от Предкавказья до Западной Сибири у самых различных групп степного населения 92.
Гораздо хуже известна история доместикации и первичного распространения дромедара. Предполагается, что это произошло не позднее IV тыс. до н. э., так как с ним были знакомы египтяне додинастического времени93. Однако до сих пор остается неясным, одомашнили ли его впервые в Центральной или в Южной Аравии и какое население этим занималось: прибрежные рыболовы или скотоводы-«коровопасы» внутренних районов. Население западных районов Передней Азии познакомилось с дромедаром на протяжении второй половины III тыс. до н. э. Однако, по-видимому, до появления и развития караванной торговли наличие дромедаров мало влияло на ход эволюции скотоводства. Может быть, поэтому становление верблюдоводческих культур Северной Африки началось довольно поздно, лишь с II—I вв. до н. э. Именно в это время верблюд широко распространился по Южной Сахаре, составляя там серьезную конкуренцию лошади.
До недавнего времени, исходя из современных биогеографических данных, многие специалисты считали родиной домашнего осла Северо-Восточную Африку. Теперь же после обнаружения древнего ареала дикого осла на территории Сирии можно смело ставить вопрос о двух независимых очагах его доместикации. Древнейшие из известных ныне останков домашних ослов происходят из Северной Месопотамии и датируются второй половиной VI (первой половиной V) тыс. до н. э.94, а в Северо-Восточной Африке осел был одомашнен к середине IV (к концу IV) тыс.
до н. э. На протяжении последующего тысячелетия ослов, видимо, часто заимствовали разные группы населения. Во всяком случае, тогда они были уже известны в Греции и в Северо-Западной Индии. А в конце эпохи бронзы они попали на юг Средней Азии (культура Намазга VI).
Наличие в стадах древних земледельцев и скотоводов крупного рогатого скота, а также появление новых вышеперечисленных видов домашних животных способствовало более эффективному решению транспортных проблем. Действительно, с ростом плотности населения и развитием интенсивных форм земледелия посевные площади располагались все дальше от поселков, что- обусловило серьезную проблему перевозки урожая. Кроме того* развитие оседлости и продолжающийся процесс разделения труда вели к усилению роли обмена. Все это, а также зарождение отгонных форм скотоводства настоятельно требовали совершенствования средств транспорта. Первоначально для перевозки тяжелых грузов, помимо лодок, люди могли использовать под вьюк коз и овец, как это принято до сих пор в Восточном Кашмире и Западном Тибете. Однако очень рано, возможно, с VI— V (с V—IV) тыс. до н. э., для этих целей стали служить волы. Древнейшие изображения быков, навьюченных бурдюками с водой, происходят из неолитической Сахары. Там же были встречены и изображения верховой езды на быках. Вообще в прошлом езда на быках была распространена достаточно широко — от Индии до Африки. В Палестине древнейшими вьючными животными были ослы, на которых с конца V (середины IV) тыс. до н. э. перевозили воду и молочные продукты.
Население трипольской культуры в первой половине IV (второй половине IV) тыс. до н. э. перевозило грузы на санях, которые имели первоначально бревенчатые, а позже более удобные дощатые полозья. Судя по глиняным изображениям, в такие сани впрягали быков 9\ Возможно, тяжелая работа по их перевозке и привела к патологическим изменениям костей быков в энеоли- тический период на Балканах. В IV, а возможно, и в V тыс. до н. э. сани использовались и в Южной Месопотамии.
Настоящий переворот в транспортных средствах произошел только с появлением колесных повозок. Вплоть до самого последнего времени считалось, что их родина располагалась где-то в Передней Азии, возможно в Месопотамии, откуда они и распространились во все соседние области 96. Но после того как глиняные модели колес были найдены в энеолитических поселках карпа то-дунайского ареала 97, причем древнейшие из них датировались концом V (серединой IV) тыс. до н. э., в предлагавшиеся до сих пор схемы следует внести коррективы. К сожалению, почти полная неразработанность проблемы связей между Юго-Восточной Европой и Передней Азией в VI — первой половине V (в V—IV) тыс. до н. э. лишает нас возможности судить о при
оритете той или иной области в изобретении повозок. Тем не менее ясно, что эиеолитическое население Юго-Восточной Европы могло сыграть гораздо большую роль в распространении повозок в соседние европейские районы, чем это было принято считать. Во всяком случае, теперь есть все основания предполагать, что скотоводы лесостепи и степи Восточной Европы впервые могли познакомиться с повозками благодаря контактам со своими западными соседями, а не с Кавказом, хотя впоследствии отдельные степные группы и получали готовые повозки с Кавказа. Следовательно, повозки могли появиться в южнорусских степях еще во второй половине IV (первой половине III) тыс. до н. э., а известные ныне их самые ранние находки здесь, относящиеся к концу IV — первой половине III (второй половине III) тыс. до ж э., не являются древнейшими.
В Польше повозки начали впервые использоваться носителями культуры вороиковидных кубков в конце IV (середине III) тыс. до н. э. Немного позже вместе с культурами шнуровой керамики они распространились на территории Дании и Нидерландов, а в Италии самые ранние повозки появились в конце III (начале II) тыс. до н. э. В Южной Туркмении этот переворот в транспортных средствах приходится на вторую половину IV (первую половину III) тыс. до и. э., в Закавказье и в долине Инда — на первую половину III (вторую половину III) тыс. до и. э., а на Индостане знакомство с повозками произошло спустя еще тысячу лет.
Первоначально в повозки впрягали волов, а кое-где и ослов. Но уже в III (второй половине III — первой половине II) тыс. до н. э. на юге Средней Азии в этой функции их стали заменять верблюды-бактрианы. Со второй четверти II (во второй половине II) тыс. до и. э. на огромном ареале от Средней Азии и Казахстана до Эгеиды стала широко применяться конная упряжка. Тогда же в различные районы Средней Азии и Казахстана из Южной Туркмении распространилась практика транспортного использования бактрианов.
Совершенно иной была очередность использования разных животных для запряжки в повозки на севере Африки. Древнейшим видом повозок, с которыми ранее других африканских народов познакомились | египтяне, были колесницы, попавшие в Египет вместе с «народами моря» в XIII в. до н. э. В соответствии с традицией пришельцев эти колесницы использовались здесь во время войны, охоты, в них запрягали прежде всего лошадей. Именно в таком виде этот транспортный комплекс и распространился по Сахаре, и лишь много позже скотоводы здесь стали запрягать в повозки быков, а лошадь превратилась исключительно в верховое животное. Верблюд в северных районах Африки почти нигде не использовался как упряжное животное.
Гораздо более дискуссионна проблема возникновения верхово-
2*
го использования лошади98. Одни специалисты считают возможным говорить о конных всадниках в волго-донских степях еще g середины V (начала IV) тыс. до н. э., другие же относят появление всадничества лишь к эпохе поздней бронзы. Характер имеющихся источников пока что не позволяет сколько-нибудь однозначно решить этот важный с точки зрения эволюции скотоводства вопрос. Мы твердо знаем, что в\ Сахаре гараманты I тыс. до н. э. первоначально ездили в поводках и лишь со временем освоили верховую езду на лошад^х^ причем без уздечки и удил, управляя ими с помощью одной лишь палочки и легкого ошейника. Однако этот пример вряд ли можно некритически применять для объяснения ситуации в восточноевропейских степях, где история использования лошади могла идти по-иному.
Отмечая большую роль колесного транспорта в эволюции хозяйства и культуры целого ряда высокоразвитых земледельческих и скотоводческих обществ Старого Света, было бы неверным и слишком ее преувеличивать. Как известно, цивилизации Нового Света колесного транспорта не знали, а народы определенной части Андийского ареала довольствовались использованием караванов лам. Говоря о решении транспортной проблемы в период становления раннеклассовых обществ, нельзя не учитывать и мускульную силу самих людей. Нельзя забывать, что развитый обмен в Тропической Африке, существовавший в колониальную эпоху, а возникший еще до появления европейцев, осуществлялся целыми караванами из нагруженных поклажей людей. В колониальное время они составлялись из рабов, и можно предполагать, что в более ранний период знать возникавших на африканской земле древнейших государств имела полную возможность использовать для этого какие-либо категории зависимого населения»
Особенно впечатляющим этот фактор оказывается при изучении строительства мегалитов, которое почти повсюду сопровождало эпоху разложения первобытного общества. Многие народы Юго-Восточной Азии, Океании, Америки и Африки (нага и кхаси Ассама, население о. Малекула, тонганцы, отдельные группы в Индонезии и пр.) для увековечивания памяти выдающихся людей воздвигали многотонные каменные монументы, которые переносились или перевозились людьми, в частности на санях с помощью канатов. Так,Сна Έ7 Сумба отмечен случай, когда в тече- ниё двух дней~525 человек перетащили на санях 11-тонный блок на расстояние 3 км, а затем по наклонным бревнам втянули его для перекрытия гробницы, сложенной из аналогичных камней» Такие работы осуществлялись обычно общими усилиями мужчин из нескольких соседних поселков или членами тайных мужских обществ, за что для всех них организатор работ (вождь или «большой человек») устраивал пиршество99.
Выведение особых специализированных пород домашних животных, доместикация новых видов скота, появление новых мето
дов использования скота и совершенствование технических приемов и средств передвижения, развитие интенсивных форм земледелия и изменение условий содержания скота — все это требовало модификации прежних методов разведения скота, создавало предпосылки для зарождения в некоторых областях кочевого хозяйства и кочевого образа жизни. Проблема становления кочевничества до сих пор является остро дискуссионной. Разные авторы выдвигали для объяснения этого процесса самые разные гипотезы, по-разному оценивали роль кочевничества в мирової! истории и по-разному датировали этапы его формирования, связывания их с самыми различными конкретно-историческими условиями. Так, одни только датировки ранних этапов кочевничества колеблятся в'работах отдельных авторов от IX—VIII (VIII—VII) тыс. до н. э. до I тыс. н. э. Что же касается механизмов, приведших к его возникновению, то среди них называют рост поголовья скота, рост населения и переселение некоторых групп в менее подходящие для земледелия районы, аридизацию климата, расширение площади пастбищ в результате эрозии, вызванной длительной практикой земледелия, или же, напротив, нехватку пастбищ в условиях развития интенсивного земледелия и т. д.
В целом анализ имеющихся к настоящему времени данных позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, сложение кочевничества в разных регионах мира не являлось сколько-нибудь единым процессом и, следовательно, в каждом конкретном случае оно могло происходить далеко не одновременно. Во-вторых, столь же разнообразными являлись и факторы, стимулировавшие и сопровождавшие развитие кочевничества в различных областях. Наконец, в-третьих, приведенный выше обзор показывает, что предпосылки для кочевничества сложились лишь на определенном, далеко не раннем этапе развития комплексного производящего хозяйства. Почти все они выработались первоначально именно в земледельческо-скотоводческой среде. И это позволяет отвергнуть как безнадежно устаревшую распространенную когда- то идею перехода к кочевой экономике охотников, якобы самостоятельно доместицировавших животных. Вместе с тем эти предпосылки сформировались в разных регионах, в разное время, в разных условиях и в разном наборе. Поэтому-то следует говорить о нескольких моделях формирования кочевничества. При этом нельзя упускать из виду и тот факт, что в одних и тех же областях у одних и тех же групп населения в разные исторические периоды соотношение между кочевым и оседлым образом жизни могло быть различным, процесс не являлся однонаправленным и в соответствующих условиях мог не раз обращаться вспять.
Прежде чем изучать историю кочевничества, следует определить само это понятие. Под кочевничеством большинством специалистов понимается определенный образ жизни населения, при
котором все население либо его большая часть совершает регулярные передвижения, связанные с выпасом скота. При этом речь идет не о половозрастном разделении труда, а о межобщинном или межэтническом, т. е. в скотоводстве и связанных с ним передвижениях были заняты не только мужчины или подростки, но и женщины и дети. В таком хозяйстве определенную, хотя и второстепенную, роль могло играть земледелие, однако кочевники никогда не оставались круглогодично рядом со своими участками и лишь изредка могли оставлять здесь каких-либо сторожей (стариков, детей, отдельные обедневшие семьи и пр.). Поэтому большую роль в их хозяйстве, как правило, играл об^ен скота или скотоводческих продуктов на продукты земледелия.;
В качестве примера одного из ранних типов кочевого хозяйства можно привести скотоводство луров в горах Ирана. Они зимуют в глубоких долинах, где живут в глиняных домах и возделывают небольшие участки земли. В этот период скот нередко укрывают в пещерах или под скальными выступами и кормят специально заготовленной соломой. Собрав весной урожай озимых и спрятав его в особые ямы-зернохранилища, которые никем не охраняются, луры уходят на лето высоко в горы, где устраивают временные палаточные лагеря у самой линии снегов. Для перевозки палаток и другой поклажи они используют ослов и мулов, а немногочисленных лошадей держат главным образом из престижных соображений. Для получения воды луры строят колодцы и каменные резервуары. Питаются они молочными продуктами, зерном и разнообразными дикими растениями, в частности желудями 100. Таков один из самых ранних типов номадизма, связанный с вертикальным (яйлажным) кочеванием.
Более поздними считаются горизонтальные виды перекочевок. Среди них чаще всего встречаются меридиональные передвижения, при которых отдельные группы преодолевали по несколько сотен километров, двигаясь по традиционным маршрутам от одного пастбища к другому. Гораздо реже наблюдалось радиальное (стационарное) кочевание, которое было вызвано экстремальными условиями пустыни, где люди не рисковали уходить далеко от источников воды (колодцев и т. д.), а также встречалось в районах с исключительно богатыми пастбищами.
Состав стада в хозяйстве кочевников всегда соответствовал конкретным природным условиям. Так, в евразийских степях критическим фактором для номадизма являлся характер зимних пастбищ, в особенности толщина снежного покрова. Далеко не все домашние животные способны добывать корм из-под снега (тебеневать). Крупный рогатый скот и верблюды зимой не могут обойтись без помощи человека. Мелкий рогатый скот может пастись сам при мощности снежного покрова до 10—12 см, а лошади легко добывают корм из-под снега при его глубине до 25 и даже до 50—60 см. Ясно, что в северных районах степной зоны наибо
лее подходящими для кочевания являлись лошади и мелкий рогатый скот. И действительно, до недавнего времени такая картина наблюдалась у многих кочевых народов от калмыков и северных казахов на западе до отдельных групп монголов на востоке. В более южных пустынных условиях верблюд оказывался надежнее лошади, и в стадах туркмен, южных казахов, некоторых групп монголов и пр. главное место занимали верблюды и овцы. Крупный рогатый скот, не приспособленный к дальним переко- чевкам, являлся более выгодным в полуоседлых условиях при наличии искусственной подкормки. Поэтому у полукочевников его удельный вес в стаде оказывался гораздо более высоким, чем у кочевников.
Все это объясняет, почему в недавнем прошлом в европейских степях специфику кочевничества составляло разведение лошадей и мелкого рогатого скота, во многих областях Передней Азии преобладало овцеводство, в Северной Африке, в Аравии и местами в Средней Азии наблюдался расцвет верблюдоводства, в Восточной и Южной Африке обитали полукочевники-«корово- пасы», в отдельных районах Центральной Азии особое значение приобрели яки, а у некоторых народов Севера со временем сложилось оленеводство.
Эти скотоводческие системы, известные нам по этнографическим и древним письменным источникам, имели длительную историю своего формирования, которая до сих пор во многом остается еще слабо изученной. Это объясняется, в частности, неразработанностью методики выявления стоянок ранних кочевников или полукочевников. Так, во многих горных районах (в Передней Азии, на Кавказе, Европе и т. д.) известны временные стоянки явно скотоводческого облика, относящиеся к эпохам неолита и энеолита. Вместе с тем исследователи, как правило, еще не умеют определять, оставлены ли они специализированными номадами либо же пастухами, тесно связанными с долинным земледельческо-скотоводческим населением. Иначе говоря, по археологическим данным мы сейчас умеем выявлять подвижные формы скотоводства, однако не можем еще с уверенностью говорить об образе жизни оставившего их населения. s∏ все же учитывая тот факт, что рассмотренные выше предпосылки кочевничествд складывались на протяжении VI—IV (V—IV) тыс. до н. э., а в отдельных областях еще позже, было бы неверным относить его становление к более ранней эпохе.
Действительно, появление полукочевников на равнинах и в горах Передней Азии сейчас датируется V—IV (IV—III) тыс. До н. э.101 Только с этого момента можно, по-видимому, говорить 0выделении здесь специализированных скотоводческих групп, занимавшихся в основном разведением коз и овец. Однако, во-первых, они еще продолжали возделывать землю, во-вторых, были неспособны осваивать глубинные районы степей и пустынь,
а в-третьих, что самое главное, не представляли собой отдельного общественного типа («демосоциальпого организма», по Ю. И. Семенову), включаясь на правах подтипа в более крупные социальные общности.
Процесс сложения яйлажного скотоводства происходил на протяжении бронзового века и на Кавказе, где в эту эпоху как будто бы начали появляться высокогорные скотоводческие стоянки. Некоторые из них безусловно были связаны с оседлоземледельческим долинным населением, что, видимо, свидетельствует о выпасе скота особыми пастухами. Возникли ли здесь наряду с ними и обособленные кочевые или полукочевые группы, сказать трудно.
В южных районах Средней Азии на протяжении почти всей эпохи бронзы оседлоземледельческое население занималось пастушеским или отгонно-пастбищным скотоводством, которое возникло здесь, видимо, еще в энеолите. Зимой скот держали в специальных загонах и кормили его запасами сена и соломы, а летом его выпас поручался особым пастухам, которые могли уводить его на отдаленные пастбища. Лишь в конце эпохи бронзы отдельные земледельческо-скотоводческие в прошлом группы населения Бактрии сделали своим главным занятием скотоводство. Это были носители вахшской и бешкентской культур, разводившие в основном мелкий рогатый скот и, видимо, перешедшие в связи с этим к полукочевому образу жизни.
В Европе зачатки яйлажного скотоводства могли довольно рано возникнуть в районах с засушливым летом, где коз и овец необходимо было в теплое время года отгонять на дальние пастбища. Данные об этом как будто бы имеются начиная с раннего неолита в Болгарии (культура Караново 1), Боснии (культура Старчево), Южной Польше (культура линейно-ленточной керамики) и т. д.102 Однако они еще очень слабо изучены, и поэтому если, например, для Южной Польши одни специалисты реконструируют передвижение населения со скотом с северных летних равнинных стоянок в Южные зимние горные поселки, то другие представляют себе этот цикл прямо противоположным образом 103.
Как бы то ни было, основным ареалом сложения кочевничества в Европе являлись каспийско-черноморские степи. Здесь располагался один из древнейших очагов формирования номадизма, причем в настоящее время его можно считать и наиболее изученным, что заставляет остановиться на нем подробнее. Это представляется необходимым хотя бы потому, что за последние десятилетия благодаря новым открытиям советских археологов оценка местных культур бронзового века несколько раз пересматривалась, причем всякий раз они оказывались гораздо более развитыми п более сложными, чем считалось прежде. Так, ямную культуру когда-то связывали с первобытными охотниками и ры
боловами, потом начали говорить о проникновении сюда в раннем бронзовом веке первых элементов производящего хозяйства (домашнего скота), позже в ее носителях пытались видеть отсталых скотоводов, влачивших жалкое существование на окраине «культурного» мира, и, наконец, теперь настала пора трактовать ранний бронзовый век южнорусских степей как период становления развитого скотоводческого общества во главе с могущественными вождями 104. Только сейчас благодаря интенсивному изучению предшествующего энеолитического периода появилась возможность решить, наконец, остававшуюся долгое время спорной проблему формирования ямной культуры, или, вернее, ямной культурно-исторической области 105.
Ее корни восходят к раннему энеолиту второй половины V (первой половины IV) тыс. до н. э., когда в лесостепях от Днеп- ро-Донецкого междуречья до Южного Урала, а возможно, охватывая также некоторые области Казахстана и Северной Туркмении, распространились типологически близкие скотоводческо- земледельческие группы населения (днепро-донецкая культура и памятники мариупольского типа на западе, самарская культура на средней Волге, прикаспийская культура в низовьях Волги, русско-дибейские памятники и поселки муллинского типа в Приуралье и т. д.). Хозяйство населения этого времени изучено еще слабо, однако оно безусловно занималось скотоводством, выращивая крупный и мелкий рогатый скот и кое-где свиней. Возможно, уже на этом этапе началась доместикация лошади, хотя древнейший череп одомашненной лошади из Дереивки датируется третьей четвертью IV (первой четвертью III) тыс. до н. э. По- видимому, это население занималось и земледелием, малочисленность данных о котором следует объяснить плохой изученностью поселков этого времени.
Более полная информация имеется о следующем этапе ∣κon∏a V — первой половины IV (второй половины IV — начала" III) тыс. до н. э., когда в западной части ареала процветала культура Среднего Стога II, а на средней Волге локализовалась хвалын- ская культура. Юбе они, как и прежде, были связаны с лесостепными районами. Носители довольно хорошо изученной средне- стоговской культуры занимались земледелием и разводили крупный и мелкий скот, лошадей и свиней. При этом в некоторых местах в стаде преобладали лошади, в других — козы и овцы, но свиньи и крупный рогатый скот, хотя бы и в небольших количествах, присутствовали повсюду. Уже одно это, вопреки некоторым авторам (В. И. Бибикова, В. Н. Даниленко), не позволяет говорить о кочевом хозяйстве.
Не вяжутся с кочевничеством и данные о стационарных поселках и развитом земледелии. Вместе с тем наличие одомашненных лошадей и отмеченная в некоторых поселках тенденция к росту количества овец и коз свидетельствуют о нарастании степ-
пых традиций. Материалы раскопанного на средней Волге Хвалынском могильника также свидетельствуют о разведении мелкого и крупного рогатого скота и лошадей. В это же время благоприятные условия для развития комплексного земледельческо- скотоводческого хозяйства наблюдались в хорошо обводненных районах Северного Прикаспия, а также в степях Калмыкии 106. Тот факт, что данные о скотоводстве выглядят здесь пока гораздо определеннее, чем свидетельства земледелия, связан, по-види- мому, со слабой изученностью этих областей вообще и древних стоянок в частности.
В связи с последовавшей в середине IV (на рубеже IV— III) тыс. до н. э. регрессией Каспийского моря примыкающие к нему области постепенно начали испытывать нехватку влаги. Тогда-то скотоводческий акцент хозяйства и мог здесь усилиться i07. И именно здесь могли начать формироваться древнейшие кочевые традиции, связанные с преимущественным разведением овец и лошадей, которые к этому времени в стаде уже безусловно присутствовали. Такое решение проблемы позволяет отказаться от необходимости постулировать какой-то гипотетический импульс, исходивший якобы из Южного и Восточного Прикаспия, на чем еще недавно настаивали отдельные авторы. И вместе с тем в силе остается хорошо аргументированное Н. Я. Мерпертом предположение о формировании древнеямной общности прежде всего в Волго-Уральском регионе.
Действительно, западный аналог волжско-уральских древностей — репинская культура второй половины IV — начала III (первой половины III) тыс. до н. э.~ все еще локализовался в лесостепях и отчасти на северной окраине степных районов По- донья, а ее носители обитали в стационарных поселках и разводили лошадей, крупный рогатый скот и свиней.
Таким образом, освоение восточноевропейских степей подвижными скотоводческими группами началось со второй половины IV (на протяжении III) тыс. до н. э., причем раньше всего оно фиксировалось на востоке и лишь со временем охватило и западный район. Впрочем, в наиболее западных, известных своим исключительным плодородием областях ямники нередко переходили к оседлости и занятию земледельческо-скотоводческим хозяйством. Проведенное недавно в Поднепровье обследование показало, что здесь в ямную эпоху выпас стад осуществлялся преимущественно на богатейших пастбищах в речных долинах и гораздо реже — на примыкающих к ним участках степи 108.
Как можно представить себе систему скотоводства ямников? Проблема эта до сих пор не нашла окончательного решения. Причем если многие археологи прямо называют ямников кочевниками, то этнографы, занимающиеся номадизмом, издавна оспаривают это мнение. В чем суть спора? Судя по этнографическим данным, кочевничество в каспийско-черноморских степях требо-
вало целого ряда предпосылок, таких, как доместикация лошади и наличие крупных стад овец и лошадей, совершенствование средств транспорта (повозка), появление новых скотоводческих продуктов (молоко, шерсть) для питания и обмена, развитие предклассовой социальной организации, обитание по соседству богатых земледельческих обществ, с которыми можно было вести обмен. Все возражения против гипотезы о появлении у ямников кочевых групп вызывались тем обстоятельством, что до недавнего времени наличие у них всего комплекса изложенных предпосылок обосновать археологически было невозможно.
Сейчас положение иное. Теперь мы знаем, что и лошади, и мелкий рогатый скот имелись еще у предков ямников. Правда, не решен окончательно вопрос о наличии у них верховых лошадей, однако выпас стад, состоявших преимущественно из коз и овец, их вряд ли требовал. Иногда в литературе встречаются утверждения, что лошадь якобы была верховой еще со второй половины V (в IV) тыс. до н. э., так как только конный табунщик способен пасти крупные табуны лошадей 109.
Однако наличие крупных конных табунов (речь идет о сред- нестоговской культуре) еще требует доказательств и вот почему. Как известно, критерии различения костей диких и одомашненных лошадей еще не выработаны, и лишь уникальные условия сохранности отдельных черепов, как, например, в Дереивке, позволяют установить их связь именно с домашними особями. Вместе с тем, вопреки распространенному мнению, из этого вовсе не следует, что все происходящие с памятников среднестоговской или других степных культур кости лошадей принадлежат также одомашненным животным. Ведь эпохе доместикации как раз свойственна усиленная охота на диких сородичей приручаемых живртных. И действительно, кости лошадей в изобилии встречаются именно на тех памятниках среднестоговской культуры, где вообще отмечается большая роль охоты на диких животных. Все это заставляет скептически относиться к идее выпаса крупных табунов в первой половине IV (второй половине IV) тыс. до н. э. Более правдоподобно, что хозяйственная роль лошади росла лишь постепенно на протяжении последующего тысячелетия. Вот почему лошади, явно полученные из каспийско-черноморских степей, чрезвычайно редко встречались в Балкано-Карпатском регионе в энеолите. И вот почему их количество здесь и в ряде других районов Европы значительно возросло во второй половине III (в конце III) тыс. до н. э., когда крупные табуны появились, видимо, и у ямников.
О повозках и распространении молочного хозяйства и шерстистых овец выше уже писалось. Нет оснований сомневаться в том, что у ямников все это уже имелось, если не с самого начала, то на весьма ранних этапах их развития.
О становлении здесь власти вождей свидетельствуют еще ма
териалы энеолита: богатые могилы отмечались в Хвалынском могильнике, а символы власти (каменные скипетры, булавы и боевые топоры) встречались и здесь, и во многих других местах. Еще более богатые захоронения отмечались в ямную эпоху. Другим свидетельством высокого уровня развития социальной организации служили успешные походы в Балкано-Карпатскую область, совершавшиеся населением Северного Причерноморья по меньшей мере с периода позднего энеолита. По мнению Н. Я. Мерперта, осуществить все это было под силу лишь крупным племенным объединениям во главе с могущественными вождями.
И, наконец, рассмотрим вопрос о характере внешних связей. До тех пор пока районы Юго-Восточной Европы и Северного Кавказа не были достаточно изучены, считалось, что там обитали маломощные раннеземледельческие группы, которые, казалось, не могли служить надежными партнерами в обмене с восточноевропейскими скотоводами. Теперь эта картина представляется нам существенно иной. Выяснилось, что на Балканах, в Прикарпатье и в Поднестровье уже в энеолите обитали высокоразвитые предклассовые общества, с которыми население Каспийско-Черноморского региона поддерживало оживленные контакты со второй половины V (с IV) тыс. до н. э. Так, с запада на восток распространялись металлические изделия, а с востока на запад — лошади и, возможно, другие виды скота. Во второй половине IV (в первой половине III) тыс. до н. э. западные группы степняков до определенного момента сохраняли верность традиционным внешним связям, а восточные группы переориентировались на Северный Кавказ, в особенности после появления там блестящей майкопской культуры. В эпоху ранней бронзы обмен был настолько оживленным, что через степняков металлические изделия северокавказского происхождения достигали ареала поздних трипольцев, а трипольские статуэтки и отчасти керамические традиции появились на Северном Кавказе и в Прикубанье.
Таким образом, во второй половине IV — первой половине III (в III) тыс. до н. э. в каспийско-черноморских степях имелись как будто бы все условия для формирования кочевого образа жизни, да и местное население здесь отличалось высокой подвижностью. И все же представляется неверным говорить о кочевничестве этого периода как о сложившемся широко распространенном явлении. Во-первых, нет оснований считать скотоводческое хозяйство этого времени сколько-нибудь единообразным. Напротив, известно, что в Северо-Кавказском регионе преобладало разведение крупного рогатого скота и свиней, на нижней Волге — мелкого рогатого скота, в Северном Причерноморье у различных групп доминировало либо овцеводство, либо разведение крупного рогатого скота, либо, возможно, коневодство, а род
ственные ямникам афанасьевцы Минусинской котловины разводили главным образом крупный рогатый скот. Установлено, что для «коровопасов» и для так называемых коневодов была характерна прочная оседлость. Во-вторых, курганы ямного периода, хотя и встречаются в глубинных районах степи, но крайне редко. Цо большей части они локализуются все же вдоль рек.
Следовательно, среди ямников могли встречаться отдельные кочевые или, скорее, полукочевые группы, однако это не относилось ко всему населению. Иначе говоря, хозяйство и образ жизни ямников должны рассматриваться дифференцированно, и такой подход полностью соответствует выделению среди них девяти локальных вариантов Н. Я. Мерпертом.
Дальнейшее развитие кочевого хозяйства в степи приходилось на вторую половину III—II (II) тыс. до н. э., когда, как отмечалось выше, наряду с ним распространилось и пашенное земледелие.
Во второй половине IV — первой половине III (в III) тыс. до н. э. в Юго-Восточной, Центральной, Северной и Западной Европе роль скотоводства также постепенно возрастала. В настоящее время среди части специалистов распространилась идея, согласно которой это происходило благодаря увеличению площадей пастбищ вследствие широких вырубок лесов и практики интенсивного земледелия 110. Все это представляется вполне справедливым. Однако при этом упускается из виду еще один фактор — серьезные этнокультурные изменения, которые происходили в этот период в связи с миграцией степняков на запад 111. С последними событиями прямо или косвенно могло быть связано появление и распространение в указанных районах целого ряда степных элементов культуры. В частности, широкое распространение овцеводства в самых разных европейских культурах, выявленное Ж. Меррей 112, было, видимо, связано, вопреки ее мнению, с импульсом не из Передней Азии, а из восточноевропейской степи.
Отмечая некоторое усиление роли скотоводства в Европе во второй половине IV — первой половине III (в III) тыс. до и. э., мы вовсе не намерены оживлять нашедшую одно время поддержку у ряда авторов гипотезу о кочевом образе жизни носителей таких принципиально важных для европейской истории культур, как культуры шнуровой керамики, колоколовидных кубков и др. В Центральной, Западной и Северной Европе настоящих кочевников, очевидно, никогда не было. Об этом говорят, в частности, итоги дискуссии, посвященной характеру первобытных скотоводческих систем на территории Великобритании 113.
В Африке разнообразные скотоводческие системы были выработаны еще в неолите, но их характер и пути эволюции изучены слабо. Сахарские коровопасы вряд ли были уже кочевниками, как об этом часто пишут различные авторы. Более вероятно, что
они обитали в цветущих оазисах, где занимались также рыболовством и, возможно, земледелием, время от времени отгоняя скот на отдаленные пастбища. Иначе говоря, скотоводство могло иметь кое-где придомный, кое-где и отгонный характер. В ряде районов усиление скотоводческого направления в хозяйстве могло быть вызвано развитием обмена с Египтом, испытывавшим нехватку в собственных домашних животных, а позже аналогичную роль могли сыграть контакты с Эгейским миром. Эта тенденция могла еще более усилиться в условиях нараставшей аридизации климата на протяжении III—II (второй половины III—II) тыс. до н. э., когда в отдельных районах Сахары возросла роль мелкого рогатого скота 114.
Со второй половины II тыс. до н. э. в Северной Африке появились лошади, повозки и новая порода овец (шерстистые курдючные овцы), и процесс формирования кочевой экономики вступил у некоторых местных народов в свою завершающую стадию.
Возможно, уже в это время здесь стала возникать некоторая скотоводческая специализация: одни группы разводили преимущественно крупный рогатый скот, другие — овец, третьи занимались коневодством. По хорошо известным свидетельствам античных авторов, гараманты в I тыс. до н. э. отважно пересекали пустыню с севера на юг, являясь активными посредниками в оживленном обмене между районами Средиземноморского побережья и Сахеля. В то же время в эту эпоху уже имелось разделение населения на более оседлые и более подвижные группы. Первые, по словам Геродота, обитали в плодородных оазисах, занимались развитым ирригационным земледелием и снимали богатые урожаи зерновых и винограда. Сложение кочевого образа жизни в Северной Африке происходило на фоне сложных этнических процессов, в частности в ходе проникновения и растворения в местной среде отдельных групп эгейцев, участвовавших в походах «народов моря». Так сформировалась та этническая основа, на которой в дальнейшем происходило сложение некоторых современных кочевников Северной Африки (берберов и др.) 115.
Вопреки мнению ряда авторовИ6, по которому в Восточной Африке издавна обитали кочевые скотоводы, лишь много позже узнавшие земледелие, современные археологические, лингвистические и этнографические данные свидетельствуют о другом. Во- первых, древнейшие скотоводы (культура каменных чаш) появились в Восточной Африке не ранее середины III (рубежа Hill) тыс. до н. э., а связанный с ними инвентарь и находки зерен позволяют предполагать, что они знали земледелие. Во-вторых, древние кушиты, которые, видимо, и были создателями культуры каменных чаш, питались, судя по лингвистическим данным, не только молоком и кровью домашнего скота, но и продуктами земледелия. Теперь мы знаем, что отдельные восточнокушитские народы заселили районы Африканского рога только в первой поло
вине II тыс. и. э., причем именно в этот период у них шло формирование кочевого образа жизни 117. В-третьих, древний хозяйственный комплекс нилотов, которые участвовали в развитии культуры каменных чаш на ее поздних этапах, включал земледелие, скотоводство, охоту и рыболовство, и лишь сравнительно недавно у некоторых из них скотоводство получило преимущественное развитие.
Так, мааязычные народы (восточные нилоты), несомненно занимались в древности комплексным хозяйством, причем в ряде -случаев (аруша Танзании и нджемпс Кении) этот традиционный образ жизни сохранялся у них до недавнего времени. Отдельные группы (самбуру и барагуйю) постепенно перешли к преимущественному занятию скотоводством, но продолжали кое- где возделывать небольшие участки земли или стали выменивать зерно у соседей-земледельцев. И только масаи полностью отказались от употребления земледельческих продуктов. В этих условиях их существование должно было основываться на огромных стадах домашних животных (по 14 голов крупного рогатого скота на 1 человека) и питании преимущественно молочным рационом и кровью скота (до 80% пищи). Интересно, что в ходе передвижения восточных нилотов на юг вплоть до Северной Танзании, которое происходило в XV—XVI вв. н. э., масаи занимали районы с наиболее сочными пастбищами, а другие мааязычные народы расселялись по восточным и западным окраинам Рифтовой долины, более подходящим для земледелия и менее — для скотоводства. До миграции восточных нилотов эти области Кении и Северной Танзании были заняты в основном южными нилотами, обитающими прежде всего в горных областях, где они возделывали землю. Открытые степи использовались ими лишь в качестве сезонных пастбищ, куда юноши выгоняли стада в периоды земледельческих работ. И лишь под влиянием скотоводческой практики масаев некоторые из этих народов со временем перешли к полукочевому образу жизни. Именно за последние 200—300 лет наблюдалось интенсивное освоение ими степей 118.
Проведенное не так давно специальное обследование показало, что у подавляющего большинства шари-нильских народов выращивание местных видов проса и до сих пор имеет большое значение, причем их образ жизни столько же связан с земледелием, сколько со скотоводством. Вот почему их неверно огульно зачислять в категорию кочевых народов 119.
Когда и как кочевничество возникло в Южной Азии, остается неясным. До сих пор в науке встречаются утверждения о том, что самое раннее производящее хозяйство было принесено сюда именно кочевниками, что кочевой образ жизни могли вести ранние обитатели Центральной Индии и неолитические скотоводы Декана. Вопрос этот далеко не столь ясен, так как в работах тех же самых авторов (Р. и Б. Оллчин), которые высказывают эти
соображения, встречаются и иные предположения: о том, что охотники и собиратели Центральной Индии получили домашних животных от соседей-земледельцев, что обитатели Южной Индци могли заниматься отгонно-пастбищным скотоводством и т. д. Все это требует специального анализа и новых исследований. Недавно были получены данные о том, что в Западной Махараштре упадок земледелия и возрастание роли скотоводства приходились на рубеж II—I тыс. до н. э.
В основной части азиатских степей и лесостепей скотоводство, основанное на разведении крупного и мелкого рогатого скота и лошадей, распространилось в конце III — начале II (в первой половине II) тыс. до н. э. Импульс этому дали пришедшие с запада афанасьевцы, отдельные группы которых, видимо, достигли Северо-Западного Китая и Монголии. Несмотря на высокую степень подвижности, это население было бы неверно называть кочевым. Его хозяйственную основу составляло не только скотоводство, но и земледелие, имелись стационарные поселки, и разведение скота, хотя, возможно, и имело преимущественное значение, вряд ли выходило за рамки отгонно-пастбищного скотоводства. Кочевничество возникло много позже и формировалось на фоне существенных этно- и социокультурных изменений, а также в условиях наступления более аридного климата, способствовавшего усилению скотоводческих тенденций в хозяйстве. Качественные изменения в хозяйстве и образе жизни степного населения наступили к середине I тыс. до н. э., что зафиксировано древнекитайскими письменными источниками 120.
Данные о сложении кочевничества в Старом Свете сейчас удачно дополняются новыми материалами о развитии ламоводст- ва в Андах. Ламоводство возникло в горах и в определенный момент стало важной основой существования целого ряда групп отсталого горного населения. Занимаясь до некоторой степени собственным земледелием, горцы вели активный обмен с прибрежными областями, что, видимо, и оказало существенное влияние на особое развитие в их хозяйстве ламоводства. Вместе с тем последнее имело здесь придомный и лишь местами отгонный характер. Никакого кочевого образа жизни здесь не возникло 121.
Учитывая разнообразие условий и процессов сложения кочевничества в разных регионах мира, в настоящее время можно предложить следующие модели этой эволюции.
А. С ростом населения, нехваткой земельных участков и развитием межобщинной специализации труда внутри земледельческо-скотоводческих общностей могли выделяться группы, постепенно переселявшиеся на окраины плодородных земледельческих районов и усиливавшие здесь скотоводческую направленность своих занятий. Этот процесс, уже не раз фиксировавшийся разными авторами в самых различных районах мира, был недавно проанализирован и по археологическим данным из Южной
Африки. Там на протяжении I тыс. н. э. население раннего железного века селилось исключительно на наиболее плодородных, землях, где занималось комплексным хозяйством, а с ростом населения, истощением местных земельных ресурсов и изменением социальной структуры многим группам пришлось в конце I — начале II тыс. н. э. переселиться в более бедные области. В этой обстановке развивалось отгонно-пастбищное скотоводство и началось освоение глубинных районов степи 122. Тем же путем шло формирование преимущественно скотоводческого уклада жизни у некоторых прежде земледельческих групп населения в Передней Азии (западные и восточные семиты), в Иране, в Бактрии, у северных границ Китая и т. д.
Б. Усиленно занимаясь интенсивным земледелием, приводившим к быстрому сокращению пастбищных угодий, земледельцы испытывали все большую нужду в скоте, который был необходим для тяжелых сельскохозяйственных работ, а также использовался в социально-престижной сфере. Поэтому со временем земледельцы стали отдавать свои стада на выпас более отсталым соседям или активно выменивать у них скот. Это безусловно усиливало скотоводческий характер хозяйства на земледельческих окраинах. До недавнего времени в таких отношениях, например, находились со своими соседями апатани Северо-Восточной Индии и многие земледельческие народы Африки. В древности этим путем могло идти развитие скотоводческого хозяйства в восточноевропейских и азиатских степях, в соседствующих с древнеегипетской цивилизацией Нубии и Ливии, а также в горах Перу и Боливии.
В. В некоторых случаях скотоводческий акцент в хозяйстве земледельческо-скотоводческих народов мог усилиться в ходе контактов с мигрирующими в районы их расселения преимущественно скотоводческими группами, носителями скотоводческой системы ценностей. Если группы мигрантов отличались значительным богатством и в военном отношении превосходили местное население, становясь для него референтной группой, то идея престижности подвижного скотоводческого образа жизни могла быстро овладеть умами местных обитателей и стимулировать их стремление следовать примеру пришельцев. Такая картина, видимо, не раз наблюдалась у нилотов, банту и других народов Восточной Африки, а также в евразийских степях.
Г. Наконец определенную, хотя вряд ли большую, роль в становлении кочевой экономики могли сыграть охотничьи группы, заимствовавшие домашних животных у соседних скотоводов. Этот путь, который в последние годы в нашей науке отстаивает
С. И. Вайнштейн 123, был сопряжен с существенными трудностями и не случайно практически не фиксируется археологическими материалами.
Первые две модели в конечном итоге вели к появлению того,
что можно называть «первичным кочевничеством», а вторые были связаны с производным от него «вторичным кочевничеством». Нетрудно заметить, что становление первичного кочевничества происходило в конце эпохи разложения первобытного общества или даже в период существования ранней государственности и таким образом не могло сыграть сколько-нибудь важной роли в станов- лении древнейших классовых обществ. Но само по себе развитие скотоводства в рамках земледельческо-скотоводческих обществ делало процесс классообразования более интенсивным.
Еще по теме Развитие скотоводства и формирование кочевого хозяйства:
- Развитие кочевого хозяйства в степях восточной Европы и Средней Азии
- § 1. Возникновение развитого земледелия и скотоводства. Начало металлургии.
- Лекция 1: Возникновение земледелия, скотоводства и ремесла. Общие черты первого периода Истории Древнего Мира и проблема путей развития.
- Развитие хозяйства
- Развитие хозяйства
- ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОСУДАРСТВА (IX-XII ВВ.)
- Развитие хозяйства и общественный строй
- Развитие хозяйства и общества
- Развитие хозяйства и общественный строй
- Развитие городского хозяйства
- § 4. Влияние рабства на развитие греческого хозяйства.
- Глава 2. Из истории формирования и развития древней дельты Сырдарьи и ее заселения (по археологическим данным до начала I тыс. н. э.)
- 4 Внутриполитическое развитие России в 17 веке. Начало формирования абсолютизма.
- 16. Развитие промышленности и сельского хозяйства в России в первой половине ХIX века. (16)
- Развитие сельского хозяйства, промышленности, торговли, транспорта и финансов
- КОЧЕВЫЕ ТИБЕТЦЫ-КЯНЫ
- Послевоенное развитие СССР: проблемы восстановления и реформирования народного хозяйства
- ХУННУ И ФАЗА ПОДЪЕМА КОЧЕВОГО МИРА
- скотоводство
- § 3. Возникновение примитивного земледелия и скотоводства.