<<
>>

Глава VII Гадательная практика (продолжение)

I

Не всегда бывает возможно непосредственно общаться с силами невидимого мира. Первобытный человек в состоянии поставить себя в наиболее благоприятные для таких сношений условия и с помощью предназначенных для этого действий вызвать сон или видение.

Но и после этих действий вовсе не обязательно бывает, например, снови­дение, а если оно случается, то оно может и не иметь желаемого характера. Что же касается задаваемых вопросов или непосредствен­ной беседы, то этот способ непременно предполагает, чтобы невиди­мые силы, о которых идет речь, выглядели как конкретные лица. Однако очень часто оккультные силы, которыми первобытный чело­век чувствует себя окруженным и расположение которых ему надо знать, не могут быть ни вызваны, ни спрошены. Следовательно, нуж­но применить иные способы.

Одна из таких наиболее известных нам форм гадания состоит в исследовании внутренностей жертвы, в частности, ее печени.

На Борнео в большинстве важных случаев «даяки прибегают к гаданию, пользуясь печенью свиньи. Если есть потребность в чем-то необыкновенном, об этом спрашивают свинью. Если боятся болез­ней, неудачи, того, что поблизости спрятались враги, то спрашивают свинью, действительно ли это может случиться. Они говорят свинье, чтобы она не ввела их в заблуждение и передала их послание высше­му Существу. Свинье могут даже сказать, что ее не станут убивать и есть; но ее убивают сразу же, как заканчивают говорить, опасаясь, как бы она не изменила послание, когда узнает, что ее убьют»1.

Итак, ясно вырисовывается очень простая схема операции. Речь 11д(‘ г о консультации, путем постановки определенного вопроса, с тем, что Хэддон называет здесь высшим Существом, подразумевая под ним то, что я определяю более общим выражением «мистические, или оккультные силы». Назначение жертвенной свиньи — донести до них по послание. Поскольку напрямую с этими силами не сообщаются, п і жертва является необходимым посредником.

Свинья получает воп­рос, передает его, а ответ записан в ее печени. Хэддон подробно опи- I ывает, как поступают даяки. «На веранду принесли живую свинью со і низанными ногами. Абан Абит взял горящую головешку и слегка подпалил свинью; одновременно он молился верховному Существу и просил свинью передать это послание Богу, к которому обращались с просьбой сообщить свою волю через печень свиньи. Когда Абан Абит кончил подпаливать свинью, пальцы его правой руки были прижаты к свиному боку и как бы находились в контакте с животным все время, пока он говорил; одновременно он легонько похлопывал сви­нью пальцами по боку, чтобы заставить ее обратить внимание на то, что он говорил. Под конец свинье вонзили в шею копье, а как только она перестала дергаться, ей взрезали бок, быстро и ловко вынули печень и положили ее на блюдо. Вокруг собрались старики и начали і (Осуждать предзнаменование. Самым тщательным образом были ис- I иедованы размеры и характерные черты каждой доли печени, вид желчного пузыря, количество жира и жилок, и каждая деталь имела і вое значение»2.

Ясно, что описанное действие совершенно аналогично тому, о ко- гором сообщалось выше, когда туземец в английской Восточной Аф­рике просил у мертвого главы деревни совета и защиты и читал его ответ в той форме, которую принимала кучка муки. Здесь эта кучка вменена свиной печенью. Однако забота, которую проявляют о том, ч тобы злая воля свиньи не исказила просьбу или ответ, предусмотри­тельность, с которой в течение всей молитвы поддерживают внима­ние свиньи и просят «Бога» дать знать через печень животного о своей воле, не оставляют никаких сомнений в природе этого дей­ствия. Оно представляет собой вызванное предзнаменование; оно в ОДНО и то же время молит и о самом откровении, и о том, чтобы это откровение было благоприятным. Это далеко не механический про­цесс. Такое действие включает в себя сразу и вопрос, и молитву, обращенную к тем силам, от которых зависит событие.

Если ответ оказывается не таким, какого ждали, то случается, что вопрос задают снова и повторяют просьбу, точно так же, как вместо

неблагоприятного предзнаменования просят благоприятное.

Также на Борнео «жрицы перерезали цыпленку шею и тотчас стали искать предзнаменования. Затем принесли в жертву петуха, предназначен ного в пищу богам и людям. Если предзнаменования, данные первым цыпленком, неблагоприятны, то режут других до тех пор, пока не появятся счастливые предзнаменования»3.

В полинезийских обществах, более развитых, чем общества на Борнео, гадательные действия были необходимы в прямом смысле слова. Успех предприятия зависел исключительно от сил невидимого мира. Когда их отношение никак не проявлялось, было совершенно необходимо, прежде чем на что-либо отважиться, попытаться распо ложить к себе эти силы, обеспечить их благоволение. Приведем лишь один из этих хорошо известных фактов. На Таити «всегда придавало самое большое значение воле богов. Если они оказывались милости вы, победа была обеспечена, но если они были настроены против, то поражение, если даже не смерть, становились неизбежными. Чтобы узнать их окончательное решение, прибегали к гаданию или магии, и в таких случаях таитяне всегда утверждали, что с полным доверием следуют полученному сверху мнению. Успех или неудачу похода час то предсказывали по сокращениям сердца или по печени жертвенного животного, по непроизвольным движениям приносимого в жертву человека, извивающегося в ужасе агонии, или же по виду удушенной жертвы после того, как она была помещена на алтарь»4. Здесь также гадание включает в себя одновременно и вызывание откровения, и просьбу о поддержке. Жертва передает вопрос и приносит ответ.

Отец Алексис Арну опубликовал в журнале «Антропос» подроб­ное описание гадательных действий, применяемых в Руанде (герман­ская Восточная Африка). Оно позволяет хорошо понять и связанные с ними коллективные представления. Например, жертва, внутренно­сти которой потом изучают, служит не только посредником: она од­новременно играет и роль причины, что дает ценное подтверждение нашей интерпретации предзнаменований, сообщаемых птицами5. «Следует обратить внимание, — пишет Арну, — на слова, адресуемые в определенных случаях тому объекту, который дает знать о судьбе.

Как явствует из этих «молитв», люди полагают, что бык, баран и т.д. могут по собственной воле изменять свои внутренности, или, по тре­бованию колдуна, — условия своего существования. Они, следова­тельно, убеждены, что имана (Бог) позволяет осуществлять такое изменение, как ему заблагорассудится. Они в такой же мере убежде­ны, что эта жертва в качестве действительно эффективной причины

і шісобна приносить счастье человеку. Это указывает на то, в каком • мысле следует понимать такого рода призывы: «Убимана,убимана».

ΙΊ.ι - бог, будь же богом, который исцелит»6. (Имана представляет in. что я называю оккультными силами.) Далее особую молитву об- p∣ll∣U∣10T к животному, которое предстоит принести в жертву и от κι>∙ro∣)oro, по крайней мере частично, зависит, чтобы ожидаемый от- ι∣∣∙,r оказался благоприятным. «В правую руку колдун берет первого цыпленка. Он набирает в рот немного воды, а затем вливает эту воду примо ему в клюв. Смешанная со слюной, эта вода и есть имбуто (в інніьшинстве способов гадания требуется, чтобы неодушевленный предмет, который дает ответ, находился в контакте со слюной клиен- ι∣ι). Котом, с целью обеспечить себе благоприятный ответ, он очень ІНХО говорит в правое ухо цыпленка, чтобы тот, если понадобится Іизрезать цыпленка, изменил свои внутренности еще до этой опера­ции и сделал их «белыми», а это означает хорошее предзнаменова­ние». Затем Арну приводит текст очень долгой молитвы; в ней уста- 11.і вл ивается тот вид, который должны иметь внутренности, дабы удов- иетворить консультирующегося7. Такова же процедура гадания на ппутренностях барана8. Когда совершают особое гадание для короля, киї риносят в жертву быка, которому, пока он стоит, делает внушение иуконгори (особого рода прорицатель); он тихо говорит ему на ухо, в 111 время как другие баконгори поглаживают животное, чтобы сделать и η более внимательным, а еще один держит его за рога.

К быку нкращаются с длинной просьбой, в которой настойчиво говорят, ка­нит вида должны быть его внутренности; например, «перемести свой желчный пузырь направо» и т.п. Когда быку вот так наговорили на ухо, раздается команда: «Валите жертву, убивайте ее!»9

Нели гадание совершается на костях, то им приписывается точно и же активная роль, что и жертвам. Они не только объявляют ре- ιy∕ιι>τaτ, они этот результат и вызывают. «В конце третьей фазы кол­дун, разбрасывая кости (нзузи), говорит: «Они хорошо слушают, они отвечают, словно люди...» и т.д., а Арну в примечании поясняет: -Нзузи хорошо слушают и хорошо отвечают. Они слушают наши воп­росы и, как я могу об этом судить по наитию (это все слова прорица­теля), правильно отвечают. Они покорны, как люди». Итак, роль прорицателя состоит в том, что он, основываясь на своих знаниях, интерпретирует отношение нзузи10.

Даже в том случае, когда в церемонии гадания пользуются шарика­ми из коровьего масла, к ним обращают аналогичную молитву. Кол­дун, беря в руки четыре шарика из приготовленного накануне или по

крайней мере два дня назад масла, обращается к ним с таким кратким призывом: «Слушай, масло, слушай; ты прекрасно; белей, будь очень белым, стань совершенно белым (это означает хорошее предзнамено вание)... Я не отдаю тебя муравьям, а ты не отдай меня врагам...» и т.п. Арну в примечании добавляет: «Всегда предполагается, что масло слушает мольбу клиентов и, уступая их просьбе, изменяется»11.

Если гадательное действие принесло положительный результат, то из предмета, который «дал судьбу», делают амулеты, считающиеся особенно эффективными. Это — еще одно доказательство того, что ему приписывают активную причинность. Полагают, что он сохрани ет свое благоприятное влияние и потому выгоды такого влияния стараются заполучить. Арну сообщает, что «охотно обзаводятся аму летами из масла, которое проявило себя с благоприятной стороны... Маленькие шарики из животного жира, давшие положительный от вет, помещают под подушку...

или в небольшой сосуд. Они обеспечат мир тому дому, в котором есть такие сокровища. Из него также дела ют амулеты, когда собираются приносить жертву духам (умерших)... Из цыпленка, давшего благоприятный ответ, изготовляют высоко ценимые амулеты...» Наконец, «амулеты делают из показавших свое расположение баранов (такие амулеты изготавливают, в частности, из костей ног). Все эти амулеты носят подвешенными на шее»12. Если речь идет о быке, которого принесли в жертву во время особого гадания для короля, то «с одной и другой стороны собирают вес кости, за исключением костей ног, которые частично пойдут на изго­товление амулетов... Иногда даже сжигают бычью шкуру, но чаще всего ее выделывают кожевники; потом ее кладут на королевское ложе, либо делают из нее барабаны, которые будут находиться в резиденции короля, или же ее отдают одной из знатных женщин, которой желают присудить высокую награду. Как бы ни была исполь­зована шкура — для барабана или на одежду женщине, — обязательно сохранят ее кусочки; важно, что это куски шкуры счастливого быка. Это будут лучшие из всех известных амулетов»13.

Все эти операции помогают нам понять то, как первобытный мен­талитет представляет себе причинное действие, заключенное, как он считает, в гадании. Неужели он не видит никакой сложности в том, что цыпленок, баран, бык, даже масло и кости сами по себе изменяют расположение своих частей? Как это происходит, как это мыслимо и возможно? Но этот менталитет не ставит перед собой такого вопроса, и, следовательно, ему нет нужды находить или придумывать на него ответ. Ему совершенно неизвестен детерминизм физических или фи-

•ні логических явлений, и он безразличен к связи предшествующего и ши лсдующего в ряду естественных причин. Для этого менталитета, • мій только он не сталкивается с другой мистической силой, мисти-

II I кая причина суверенно распоряжается тем, что мы называем фак- I нм и. Она может их изменять, если пожелает, чтобы пойти навстречу тгланию того, кто ее спрашивает.

V банту Южной Африки «кости играют огромную роль. Когда ∣∣r,∣b идет о принятии важного решения, не осмеливаются решать ничего, не проконсультировавшись с магическими костями: они-то v∙κ о ткроют, как следует поступить. Вожди прибегают к ним при всех і и'Д(твиях. Если нет дождя, если угрожает какая-либо опасность, если и і трапе оказываются чужие, если стоит вопрос об организации воен- о похода, они призывают своего гадателя, который находится тут -I I', под рукой, и он, в сущности, есть их главный советчик»14. Об этом -ι∙∣∙ свидетельствуют немецкие миссионеры. «Кости, — пишет Мерен- I ин, необходимы колдуну басуто... Зачастую вожди, как представ- •ИІГТСЯ, внезапно, без видимой причины, меняют свое мнение или

III (ведение или во время войны идут на риск того, что не может иметь τι псха, или же упускают, не использовав, возможность повредить ир.н у; все это можно объяснить лишь тем, что они находятся в зави-

I и мости от этого оракула. Примет ли вождь у себя миссионера или

II справит его восвояси, позволит ли он путнику пройти через свою іерриторию или вынудит его повернуть назад — во всем этом снова піліительную роль играют кости»15. К ним обращаются как вожди, ι∣ικ и простые люди. «Если кто-то хочет отправиться в путь или вилучить указания в случае болезни, если его снедает желание узнать причину смерти кого-либо из родственников, он немедленно пойдет и просит кости»16.

Жюно обстоятельно описал принципы и правила этого искусства і іідаиия, которое он считает весьма удобным и позволяющим давать і и неты на самые разные вопросы. «Колдун или прорицатель берет в пне руки 25-30 костей, хорошенько их мешает, трет их друг о друга и резким движением бросает перед собой. Каждая из них имеет свое основное значение, однако в зависимости от того, как они распреде­лится по земле, это значение изменится или обогатится. Надо учиты- нать: сторону, на которую падают кости, направление, в котором они повернуты, затем положение, которое они принимают относительно ∕⅛pyr друга»17. Можно представить себе, сколь велико возможное чис­ло комбинаций, когда учитывают все эти обстоятельства.

«Кроме того, если не удается добиться искомого ответа с первого раза, гадание повторяют, пока он не будет получен. Между тем, кам упали кости, и случаем, который вызвал необходимость в консультп· ции, может быть «сообщение». Например, если речь идет о больном и кость, обозначающая этого человека, упала и приняла отрицатель* ное положение, то это значит, что произнесено «слово». Если )КР сообщения совсем не видно, то кости бросают снова, два раза, десять раз. Если они не желают говорить в хижине, колдун, возможно, нач* нет переходить то на площадь, то в заросли, зайдет за хижину, и так до тех пор, пока не будет дан ясный ответ»18.

Такую настойчивость было бы трудно объяснить, если бы речь шла лишь о потребности узнать то, что произойдет. Однако кости по только открывают будущее. «Тсонга верят, что именно посредством костей они узнают о том, что думают и чего желают их боги. (Боги и данном случае означают предков.) Знание того, что думают и делают боги, имеет первостепенное значение, учитывая, что от них зависит само существование деревни, клана и благоденствие каждого члени клана. Они — хозяева всего: земли, полей, деревьев, дождя, людей, детей и даже балойи (колдунов). Они обладают абсолютной властью над всеми этими объектами и всеми этими людьми. Боги могут еде лать счастливыми, но могут сделать и несчастными и навлечь бессчет ные беды на своих потомков (это последнее слово ясно показывает, что речь идет о предках): засуху, болезни, бесплодие и т.д.»19

Отсюда легко понять это беспрестанное обращение к костям. Та кая консультация равнозначна сновидению, в котором предки дадут знать о своих чувствах и воле. Этот способ гадания более удобен, чем сновидение. Кости всегда под рукой, и если кто-то не умеет их спро сить самостоятельно, то за опытным колдуном, чтобы сделать это. ходить далеко не надо. Итак, если туземец сталкивается с затруднено ем, то ему нет нужды говорить, подобно описанному миссионером Макдональдом вождю, «я увижу об этом сон». Он пригласит бросате ля костей и с их помощью узнает, что советуют ему предки. Таким образом, откровения, приносимые костями и вообще гадательными действиями, дают первобытным людям то единственное расширение их опыта, которое они в состоянии оценить и даже осмыслить. Оно необходимо, поскольку, не будь его, они зачастую не знали бы как поступить, Оно и достаточно, поскольку совершенно определенно дает им знать, что именно решили невидимые силы или чего они ожидают от людей. Кости «говорят», и надо лишь воспринять сказан­ное ими. Именно этим постоянно заняты туземцы. «Эти действия, -

пишет Жюно, — убивают in ovo(в зародыше) любую серьезную по­пытку использовать в практической жизни разум и опыт. Туземные и и х η ри смогли бы достичь полезного и благотворного знания меди­цинских свойств растений, если бы они их должным образом изуча­ли. Однако стоит ли давать себе труд изучать их, когда достаточно оросить кости и тут же узнать, какой следует взять корешок, чтобы ни лечить болезнь?»20

Как бы хорошо туземцы по опыту ни знали свойств того или иного ∣h∣( тения, это знание отнюдь не наталкивает их на мысль исследовать і поііства какого-нибудь другого, тоже привычного для них растения. Дело в том, что эти свойства им никогда не представляются достаточ­но устойчивыми для того, чтобы они сами по себе могли вызвать какие-либо следствия. Следствия вызываются скорее невидимыми і илами, следовательно, надо постоянно обращаться к костям. Имен­но они дают самые надежные сведения. «Однажды, — сообщает мис- I попер из Трансвааля, — я встретил в деревне несколько мужчин, которые были заняты тем, что бросали кости на расстеленной на ісмле циновке. Я заметил им, что ведь это игра наудачу и лучше бы им о сказаться от этого обычая. Один из них ответил мне: «Но ведь это — шипа книга, у нас другой нет. Ты каждый день читаешь в своей книге, потому что веришь в нее; мы делаем то же самое, мы испытываем к пашей книге доверие»21.

І Іоразительньїй ответ. Он напоминает выражение иезуита из Но­ні ні Франции, сказавшего, что сновидения — это Библия индейцев. Для первобытного менталитета нет случайностей. То, что мы называ­ем случайным, для него, напротив, исполнено мистического значе­ния. Следовательно, бросать кости — это не что-то достойное порица­ния, пустое или никчемное занятие; ни одно из занятий туземца не смогло бы полезней употребить его время и заслужить его более серьезного внимания. Разве беседа с Богом — это не лучшее занятие миссионера? Бог разговаривает с ним в Библии (книга в глазах тузем­цев имеет ярко выраженный магический характер), ну а предки «го­ворят» с туземцами через кости. Советоваться с ними — отнюдь не значит заниматься бессмысленным делом или забавляться, подобно детям; это значит иметь мудрость ничем не рисковать без согласия предков.

II

Не всегда бывает так просто, как в Южной Африке, определить, к кому обращены вопросы и чье содействие призывают. Однако смысл гадательных действий повсюду остается одинаковым, и те из них, чья интерпретация не вызывает сомнений, позволяют объяснить другие, которые остались бы загадочными, если бы мы не увидели перехода от первых ко вторым.

Рассмотрим, например, гадательные действия, которые являются повседневной практикой среди папуасов германской Новой Гвинеи. «Прежде чем он вступит на вражескую территорию, каи бросает жре бий. Так же он поступает и тогда, когда чувствует какую-либо опас ность. В зависимости от результата гадания он либо укрепляется в своем опасении, либо успокаивается. Когда каи хотят узнать, угрожа­ет ли им неожиданное нападение, кто-нибудь берет определенный корень и сгибает его, произнося над ним магическую формулу. Сло­мался корень — значит, близкой опасности нет. Он остался цел значит, нужно быть начеку. В горшке, над которым произнесены магические формулы, варят выращенное на полях: та сторона, с кото­рой, вскипая, начнет подниматься вода, укажет, откуда грозит опас­ность. Или: перед тем как выступить в военный поход, сваливают все оружие, которое будет использовано, на сооруженный наскоро по­мост, а сверху кладут раковину войны вместе с амулетом войны. Затем помост трясут так долго, сколько требуется, чтобы раковина упала на землю. Если она упала с той стороны, которая обращена к враждебной деревне, — это добрый знак относительно исхода пред­принимаемой кампании. Перед тем как воины пускаются в путь, они, взявшись вместе, вырывают из земли куст. Если его удалось выта­щить из земли, не повредив корней, — значит, их нападение будет успешным. Еще один употребляющийся в самых разных обстоятель­ствах способ гадания: два человека держат палку с привязанным к ней пучком травы и сильно размахивают ею. Если трава срывается с палки — это благоприятный знак, если же она остается на ней — это дурной знак. Чтобы узнать, может ли больной надеяться на исцеле­ние или нет, произносят магическую формулу над полоской древес­ной коры и проводят этой корой по спине больного. Если она сколь­зит с трудом, словно приклеиваясь к телу, следует ожидать худшего, и т.д.»22

В соседнем племени, у ябим, «перед тем как предпринять военный поход, сначала пытаются увериться в его исходе, прибегая к оракулу.

I ііідлуковицей определенного вида произносят магическую формулу и к надут ее в стоящий на огне горшок, наполненный водой, в которую цоЬавлены листья дерева. Мужчины становятся вокруг и вниматель­но наблюдают, когда поднимется вода. До того как она закипит, по

II ірловине горшка красной краской по диагонали наносят черту. Одна но/ювина считается как бы принадлежащей врагу, вторая же — своему племени. Содержимое горшка начинает пениться и вскоре закипает. Ιύли получается так, что жидкость, пенясь, поднимается с их сторо­ны, а с вражеской она сразу переливается через край и, таким обра­нім, их сторона как бы накрывает вражескую, то это добрый знак. Кепи же происходит наоборот или содержимое горшка равномерно выливается с обеих сторон, то остаются дома»23.

Точно так же поступают и живущие в этом районе букауа: «перед гем как выступить в поход, отряд предпринимает попытку узнать, поит ли решиться на нападение. Посередине деревенской площади і та вят на огонь горшок, наполненный едкими и горькими растения­ми. Когда вода начинает закипать, толпа воинов выстраивается по одну сторону и ждет, когда из горшка выплеснется пена... Если она выплеснется с их стороны, то это означает, что враг начеку, и от похода отказываются. В противном случае воины отпивают этой жид­кости, которая должна придать им смелости»24.

Миссионеры описали и многие другие гадательные действия. Все они носят магический характер. Какими бы ни были используемые предметы или существа, всегда начинают с того, что над ними произ­носят магическую формулу. Это — предварительное условие, без ко­торого операция не даст надлежащего результата. Итак, первый шаг состоит в том, чтобы войти в контакт с миром невидимых сил, от которых зависит как успех гадательного действия, так и успех пред­приятия, являющегося его объектом: туземец ведь не отделяет одно от другого. Таким образом вступают в область «священного», и те­перь уже можно, но только теперь, задать интересующий вопрос и надеяться на ответ.

Ответ является во вторую очередь; он в результате выбора одного из двух членов альтернативы обычно выглядит как «да» или «нет». (вогнутый корень либо останется цел, либо сломается. Кипящая вода выплеснется либо с той, либо с этой стороны. Пучок травы либо сорвется с палки, либо останется на ней и т.п. Действия такого рода обладают тем преимуществом, что устраняют всякую двусмыслен­ность. Спрошенная невидимая сила, безусловно, ответит, и ответ ее будет ясен, поскольку она, так сказать, зажата с двух сторон и потому

непременно должна будет склониться либо на ту, либо на другую. Но разве люди не боятся ее оскорбить тем, что оказывают на нее такое давление? Ни туземцы Новой Гвинеи, ни другие первобытные люди не кажутся обеспокоенными такими сомнениями. Часто силы, о кото рых идет речь, не персонифицированы в коллективных представле­ниях определенным образом: в сознании существуют перемешанные друг с другом мысль и живое чувство о силе, однако нет четкого понятия о том, где она заключена. Кроме того, даже когда речь идет о подлинных лицах, как, например, умерших (с которыми папуасы Новой Гвинеи чувствуют себя находящимися в постоянной связи, хотя миссионеры и не сообщают, что во время гадательных действий папуасы свои вопросы адресуют именно им), открывающий действие' магический обряд делает законным и неоскорбительным общение с этими грозными силами. Такой обряд делает и большее: он, безуслов­но, оказывает на эти силы такое действие, что они не могут уклонить­ся от расспросов и что полученный результат как раз и есть их ответ.

Даже самое насколько возможно подробное описание гадатель ных действий не раскрывает полностью весь их смысл. Оно неминуе­мо оставляет в тени основные элементы, которые обусловлены свой­ственной первобытному менталитету структурой. Там, где мы видим лишь символические отношения, оно чувствует тесную сопричаст­ность, но ее не могут выразить ни наш менталитет, ни наши языки, гораздо более концептуальные, чем менталитет и языки первобыт­ных народов. Выражением, которое хоть как-то отразило бы эту сопричастность, могло бы быть «мгновенная сущностная идентич­ность». Например, способ, общий для многих племен германской Новой Гвинеи, состоит в наблюдении за тем, с какой стороны раньше станет выплескиваться вскипевшая в горшке вода, куда положены и определенные магические травы. Сказать, что правая сторона горшка «представляет» врага, а левая — совершающих испытание туземцев, было бы слишком мало. Каким-то образом, который не может ни объективироваться для разума, ни быть выражен в языке, но кото­рый от этого не становится менее реальным, папуасы идентифициру­ют и себя, и врага с определенной, «своей» стороной. Эта вот сторона, сообщает миссионер, принадлежит (gehδrig)им, а это означает, что она принадлежит им так же, как им «принадлежат» их руки, их чле­ны, их голова, их имя. Она не только принадлежит им; она, сторона — это они сами. Во время испытания, за которым они со страстью, а часто и с тревогой следят глазами, они чувствуют себя лично участву­ющими в деле. Речь идет совсем о другом, нежели о символическом

представлении, которое заранее передает то, что произойдет. Перед пиром врага оказываются сами воины, они сейчас, в данную минуту, нипяются свидетелями своей собственной победы или поражения.

.’Ота сопричастность не будет столь поражающей и непонятной, їм ли связать ее с присущими первобытному менталитету особеннос­тями, о которых говорилось ранее, а именно: с особым видом его пиита и прежде всего — с его представлением о времени и причинно- ∣ in. Следует вспомнить, что при отсутствии понятия о событиях, і кованных детерминизмом, который жестко связывает предшествую­щие события с последующими, и совершающихся в необратимой пос- недовательности, первобытные люди, в отличие от нас, не видят ухо­дящего перед ними в бесконечную даль похожего на прямую линию времени; следовательно, они не могут точно расположить на этой временной линии будущие события: они просто гувствуют их как иудущие и не представляют, что они расположены в неизменном порядке и разделены интервалами, которые могут быть пройдены я ишь один после другого. Неясным остается, таким образом, и пред- I тавление о будущем. С другой стороны, мистические силы, которые постоянно вторгаются в видимый мир, при этом оставаясь сами неви­димыми, всегда осуществляют свое действие немедленно. Они явля­ются единственными и подлинными причинами, а те, которые в види­мом мире воспринимают люди, — это не более чем инструменты либо поводы. Следовательно, как только первобытные люди представляют і Hie какое-либо действие этих мистических сил, оно в их глазах не­медленно становится реальным, даже если оно должно проявиться ппшь спустя какое-то время. Таким образом, события могут быть в одно время и будущими, и уже реальными. Первобытный менталитет не формулирует эту одновременность в столь точных терминах: она попросту чувствуется, ощущается. Когда первобытный человек с вол­нением, доходящим до пароксизма, наблюдает движение кипящей поды и видит, что она выплескивается с его стороны, он одновремен­но присутствует и при собственной победе; она с этого момента стано­вится реальной, хотя и должна случиться лишь после того, как он повстречается с врагом. Он не только уверен в победе, он уже победил па самом деле25.

И в этом случае, следовательно, гадание заключает в себе молитву и том смысле, в каком молятся первобытные, а именно: обращение с мольбой к невидимым силам, которое должно оказать на них эффек­тивное влияние. Без сомнения, прежде всего гадание дает знать, о шансах на успех. Если, например, вода выплеснется со стороны, «при­

надлежащей» врагу, туземцы знают, что в данный момент невидимые силы — на его стороне. Может быть, колдуны врага обладают более сильными чарами и знают более эффективные заклятия, чем их соб­ственные колдуны? В любом случае следует остановиться, отложить нападение, снова прибегнуть к колдовству, возобновить гадания и нс рисковать до тех пор, пока ответ не окажется таким, какого ждут. Благоприятный результат гадания выполняет ту же функцию, что и флюгер, который, сигнализируя об изменении направления ветра, дает знать, что можно поднимать парус: такой результат также объяв­ляет, что отныне можно действовать. Конечно, все это верно, но в то же время все это намного больше: это и обещание успеха, который, благодаря хорошему результату, уже стал реальностью. Вот это об­стоятельство и придает гаданию в глазах первобытного человека ни с чем не сравнимую ценность. В предсказывающих успех действиях он уже видит себя победителем. Ему любой ценой надо добиться этого видения. Неважно, пришло ли оно к нему во сне или он вызвал его гадательным действием. В обоих случаях оно имеет для него одина­ковую ценность и отвечает его страстному желанию не только узнать, станет ли он победителем, но и на деле победить.

Похожие действия наблюдаются и в обществах более высокой стадии развития, чем племена Новой Гвинеи, причем их мистический смысл не полностью стерся и тут. Так, Эллис пишет относительно темнокожих жителей западного побережья Африки: «Все, по-види­мому, верят в гадание как в способ представить себе течение событий, которые еще только должны случиться. Не размышляя над тем, как это происходит, они полагают, что будущие события каким-то обра­зом заранее намечены гаданием»26. Это описание обращает на себя внимание. Наблюдатель, видимо, вполне определенно увидел, что факт, объявленный как будущий, немедленно ощущается как уже реальный, потому что для заинтересованных людей данное действие уже есть и сам этот факт.

Описанная ниже процедура, применяемая бангала в Верхнем Кон­го, без сомнения, должна быть интерпретирована таким же образом. «Берут кастрюлю с водой из болота или из леса и кладут туда снадо­бье. Затем эту кастрюлю ставят на огонь, к которому могут прибли­жаться только участники действа. Через определенное время к лика- то обращаются с вопросом: «Убьют ли они нас в сражении?» Если вода начинает кипеть и поднимается до краев кастрюли, то, действи­тельно, консультирующиеся понесут потери, и они отказываются от войны. Если же вода не поднимается, они спрашивают: «Убьем ли мы

их в битве?» Если теперь вода поднимается, то, значит, будут убитые среди врагов, и война начинается. Если же вода не закипает, это означает, что врагов не убьют и, следовательно, сражения не проис­ходит. Это испытание возобновляется неоднократно: в противном случае оно не будет считаться удовлетворяющим»27.

Некоторые гадательные действия зулусов очень напоминают опи­санные у папуасов Новой Гвинеи. «Обычно, — пишет Коллэвэй, — в горшок с водой помещают снадобье. Выбирают два снадобья: одно изображает своего вождя, другое — врага. Эти снадобья кладут в разные сосуды. Если то, которое изображает врага, вдруг начинает кипеть, а с изображающим вождя этого не происходит, то кафры ( читают это знаком, что враг, если они его сейчас атакуют, одержит верх, и потому войску не позволяют отправиться на битву. Это дей­ствие повторяют много раз, иногда на протяжении месяцев и даже /к‘т; войску же не позволяют выступать до тех пор, пока знамение не переменится, то есть покуда не закипит в горшке вождя, в то время как в горшке врага снадобье останется недвижимо»28.

Как и на Новой Гвинее, гадающий отождествляет себя с представ­ляющим его инструментом, а будущее ощущается уже как реальность. В тот самый момент, когда победа обещана, она уже и достигнута, битва выиграна, дело завершено успешно. И когда несколько недель или месяцев спустя она произойдет на самом деле, это будет, так ( казать, простой формальностью. Коллэвэй пишет об этом совершен­но ясно: «Вот как поступает вождь со своим гадательным горшком: обычно он заранее излагает то, что станет делать, говоря так: «про­изойдет то-то, а вы сделаете то и это». Так же происходит и тогда, когда войско выступает в поход: люди ждут слова вождя, которое придаст им мужества, они узнают, с какого рода людьми им предстоит иметь дело (стоит ли их опасаться или нет). Вождь обычно говорит им: «Вы даже не увидите войска. Я говорю вам: я уже убил такого-то и такого-то... Вам остается лишь захватить скот... Мужчин больше пет, остались лишь женщины». Речь вождя внушает воинам доверие. Они говорят: это просто прогулка, все, что произойдет, наш вождь уже видел в своем гадательном горшке»29.

Допустим, в этих словах вождя и его воинов присутствует некото­рое хвастовство. Но есть, безусловно, и другое, а доказательством служит то, что в поход никогда не выступят до тех пор, пока не покажется благоприятный знак. Возможно, ждать придется долго. Но как только этот знак появился, дело выиграно. Враг не будет побеж­ден, он уже побежден. Вождь уже убил такого-то и такого-то вражес­

кого вождя. Удар копья, который повергнет противника наземь, лишь завершит то, что с появлением знака уже стало реальностью. Та речь, которую Коллэвэй вложил в уста зулусского вождя, точно выражает то, что означает гадание для него и его народа.

III

«Альтернативное» гадание имеет различные формы, но цель его чаще всего остается неизменной: удовлетворить потребность людей в руководстве и безопасности, которая с помощью вопросов и мольбы адресуется силам невидимого мира. Так, на острове Мангайа в Поли­незии «утром рокового дня вождь выбрал две красивые раковины арири, одну для себя, а вторую — для своего противника Котеатеору. Его воинам были даны тайные указания спрятать их в определенном месте. Узкие тропинки между глубокими болотами были перегороже­ны. Когда все это было сделано, вождь вернулся взглянуть на свои раковины: к его великой радости, та, которая изображала врага, ока­залась перевернутой верхней стороной вниз. Для него это было вер­ным предзнаменованием поражения врагов»30. Точно так же в Новой Зеландии «для того, чтобы предвидеть исход военных действий, мо­лодой человек берет некоторое количество палочек, равное числу участвующих в войне племен, ровняет участок земли и устанавливает палочки, словно кегли, в две параллельные шеренги, изображающие два противостоящих войска; затем он немного отходит и ждет, какое действие окажет ветер. Если изображающие врага палочки упадут назад, враг будет опрокинут; если вперед — враг победит, если же они упадут вбок, победа останется непонятно чьей»31. Иногда вопрос за­дают очень четко и недвусмысленно. На острове Моту, когда наступа­ет время воевать, «вождь хватает себя за средний палец (натугу) и говорит, удерживая его другой рукой: «Натугу, натугу, нужно идти или нужно остаться?» Он тянет палец и, если услышит хруст, то оста­ется или сражается, отступая. В противоположном случае он наступа­ет»32. Факты такого рода исключительно многочисленны на всех ши­ротах.

Гадание используется в отношении любых грядущих событий: выздоровеет ли больной, какого пола родится ребенок, хорош ли будет урожай, пойдут ли дожди и т.д. Однако часто оно служит и просто для того, чтобы найти нечто спрятанное (скрытое) либо полу­чить важные сведения относительно того, что уже произошло. На­

пример, пожелают узнать, здоров ли путник, давно не подающий о і сбе известий, где находится потерянный предмет, украден он или ист, кто совершил действие, от которого страдает социальная группа, и какой стороне следует искать отбившееся от стада животное и т.п. При этом замечательно то, что применяемые в таких, как и в бессчет­ном множестве подобных, случаях способы по сути своей не отлича­ются от тех, которым пользуются, когда нужно узнать и обеспечить некий будущий результат.

Это сходство объясняется прежде всего тем, что уже было сказано о свойственном первобытному менталитету представлении о време­ни, когда он воспринимает знамения или вызывает их и когда он спрашивает мистические силы, от которых зависит будущее. Дей­ствие этих сил представляется в полном смысле этого слова немед- пеиным. Оно осуществляется непосредственно, а следовательно, сей­час же, и будущее событие, которое будет вызвано этим действием, ощущается как уже настоящее, происходящее. Коль скоро это так, то одни и те же способы гадания могут служить и для того, чтобы пред­видеть успех будущей битвы, и для того, чтобы разыскать пропавшую минувшей ночью лошадь. Кроме того, когда речь идет о грядущих событиях, гадательные действия включают просьбу о содействии и поддержке и нечто вроде обращенной к невидимой силе молитвы. Эти же элементы гадания вновь присутствуют и тогда, когда оно обращено к фактам прошлого или к скрытым объектам. Только вме­сто просьбы о том, чтобы нечто случилось, то есть, чтобы невидимые силы это свершили, первобытный человек просит их дать ему увидеть пропавший объект либо событие, которое он не наблюдал, но которое эта сила может раскрыть ему немедленно. Итак, неважно, относится aκτ к будущему или к прошлому: по-видимому, для первобытного менталитета поле действия мистических сил составляет как бы такую категорию реального, которая доминирует над категориями времени п пространства, где, по нашим понятиям, с необходимостью распола­гаются события. И вот в этом смысле их опыт более широк, если не іюлее богат, чем наш. Одновременно он имеет и преимущество: его рамки менее жестки, что дает ему возможность помещать в одну и ту же реальность видимое и невидимое, то, что мы называем естествен­ным и сверхъестественным, одним словом, и этот мир, и мир иной. ()тсюда и общие признаки всякого гадания. Даже когда речь не идет о будущем, гадание направлено не только на то, чтобы узнать неизвес­тное в данную минуту: туземцы одновременно стараются заручиться п помощью тех сил, которые могут поднять завесу.

Несколько примеров позволят лучше понять это. В германской Новой Гвинее «содействие колдуна имеет особую важность, когда речь идет об обнаружении вора. Если случилась кража и не могут указать виновного, то идут к тому, кто обладает чарами, способными его обнаружить. Этот колдун берет свой топор и рубит им лиану, при каждом ударе произнося какое-нибудь имя. Если топор попадает по лиане, это значит, что произнесено имя невиновного, если же топор промахивается, то названный в этот момент человек и есть виновный. Или же он берет листья, произносит над ними магические формулы и ударяет себя этим пучком по левой руке. Если срывается листок, то одновременно называемый человек невиновен; но если, несмотря на удар, все листья остаются на ветке, названный в этот момент — вор»33.

Совсем рядом, у каи, «когда случается воровство, туземцы обра­щаются за указанием к жребию, чтобы найти совершившего его. Спо­собы в высшей степени разнообразны. Например, к концу веревки привязывают наполненный водой кокосовый орех и начинают его вращать, произнося имена всех жителей деревни. Тот, при назывании имени которого вода выплеснется наружу, и есть виновный. Или же в землю втыкают палку, а сверху ставят сосуд. Называются имена жи­телей деревни. Пока не названо имя вора, сосуд покачивается и, похо­же, собирается упасть; при имени же вора он приходит в равновесие и остается неподвижным»34. Среди живущих неподалеку от каи бу- кауа «чтобы обнаружить вора, туземцы берут горшок, дно которого раскрашено красными полосами. Посреди деревенской площади в землю втыкается шест; верхняя часть, торец шеста, также покрытая красными полосами, совершенно гладкая. Один из жителей деревни старается установить на этом торце горшок, одновременно произнося по очереди имена всех остальных жителей. Рассерженные кражей туземцы сидят вокруг и наблюдают за операцией. Горшок все время угрожает упасть, но как только произнесено имя виновного, он оста­навливается и остается неподвижным. Немедленно начинают копать­ся в плетеной сумке подозреваемого, а в его доме сверху донизу устраивается обыск. Найдется там украденный предмет или нет — на человеке все равно остается подозрение, а это — ужасный позор. Такой человек вынужден покидать деревню, если не навсегда, то, по крайней мере, надолго, до тех пор, пока это дело постепенно не канет в забвение»35.

Там, где мы провели бы расследование, папуас «бросает жребий». Однако известно, что для него «жребий» не означает «случай». На­против, это призыв к мистическим силам, и магический характер

операции гарантирует ее непогрешимость. Она всегда начинается с обряда, который устанавливает контакт колдуна, присутствующих и і к ого того, что произойдет, с невидимым миром. Таким образом люди переносятся в область священного, и, следовательно, то откровение, которое будет добыто, обязательно станет достоверным. И не важно, подтвердит его действительность или нет. Если мы подвергнем анали­зу затронутые здесь коллективные представления, то увидим, что используемые методы естественно вытекают из характера менталь­ности туземцев, что они не могут не испытывать к этим методам непоколебимого доверия.

Отчего же они испытывают столь сильный гнев против неизвест­ного вора и так жаждут его обнаружить? Действуют ли они так во имя социальной справедливости, требующей, чтобы нарушение права влек­ло за собой наказание? Подчиняются ли они настоятельному чувству уважения частной собственности? Известно ведь, что в обществах, подобных папуасским, собственность отличается от того, чем она является в наших обществах. Число предметов, которыми могут вла­деть различные лица, чрезвычайно мало. В рамках социальной груп­пы совсем нет ни купли, ни продажи, ни экономической жизни в собственном смысле слова. Если абстрагироваться от того, что явля­ется общей собственностью, как, например, охотничьи территории, то каждый индивид, конечно, владеет несколькими своими предмета­ми, но принадлежат они ему в смысле мистическом и более глубоком, чем тот, в котором мы обычно понимаем это слово. Эти предметы в Польшей или меньшей мере обладают его сущностью. Они принадле­жат ему, как его голова и члены, как его жена и дети, как обрезки его ногтей, как волосы на голове и теле, как его жир и экскременты. Передник, который он носит, пропитан его потом и, следовательно, является частью его самого36. Подобным же образом обстоит дело и с копьем, которым он пользуется на охоте, и с сетью, которую он берет с собой на рыбную ловлю: тот, кто до них дотрагивается, дотрагива­ется до него самого. Того, кто стремится взять их, подозревают в самых темных намерениях. Завладевший ими получает с этой же минуты возможность причинить ему любое зло и по своему усмотре­нию распоряжается его жизнью. В чьи руки попадут эти самые насто­ящие частицы его личности? Кто знает, не «приговорил» ли его уже вор или соучастник вора?

Итак, вор в этих обществах — не просто «нежелательный» член группы, человек чаще всего ленивый, бесчестный, желающий, не ра­ботая, получить плоды труда других. Он может быть, кроме того — и

главным образом, — колдуном наихудшего типа, скрытым убийцей. Мало того, что он завладеет предметами, которым найдет столь опас­ное применение; он должен совершить еще и магические действия. Он делает себя невидимым, проникает в хижины, когда их обитатели спят, совершает над ними насилия, о которых они не подозревают, и т.п. Следовательно, совершенно необходимо найти этого опасного злоумышленника. Однако сделать это можно, лишь противопоставив мистическим силам, находящимся у него на службе, другие, более могущественные, которые возьмут верх над его силами.

Таким образом, туземцы и не помышляют о расследовании в том смысле, в котором его ведет европейская юстиция. От этого они нахо­дятся за тысячу лье. Если бы им было предложено провести его, они не усмотрели бы в нем пользы. Ведь для них важно мистическим образом подчинить себе вора, а если вор — член их группы, то такого подчинения можно добиться. Они могут использовать могуществен­ные магические средства, чтобы попытаться открыть его имя, и если это удается — вор у них в руках. Ему уже не ускользнуть, поскольку имя, в глазах первобытных людей, служит не только для того, чтобы назвать человека. Имя — это составная часть человека, оно обладает его свойствами. Если завладевают именем, то распоряжаются и самим человеком. Выдать имя человека — значит выдать его самого. Отсюда и применяемые для обнаружения вора способы. В то время, как со­вершается мистическое действие, например, качание сосуда, напол­ненного водой, над которой произнесена магическая формула, специ­алист по этой операции одно за другим произносит имена всех членов группы. Совершая это, он устанавливает их связь с участвующими в действии мистическими силами, причем уклониться от этого они не могут. В момент, когда произнесено имя виновного, эта связь стано­вится разоблачающей: сосуд перестает качаться и остается неподвиж­ным. Вор обнаружен. Туземцы никогда не сомневаются в результате и не нуждаются ни в каком другом подтверждающем его испытании.

Подобные действия наблюдаются почти всюду: в Австралии, Юж­ной, Экваториальной, Западной Африке и т.д. Они, можно сказать, вызваны к жизни самой направленностью первобытного менталите­та. Совпадение определенного имени с ожидаемым разоблачением, которое считают вызванным вмешательством таинственных сил, рав­нозначно откровению во сне точно так же, как и гадание по альтерна­тиве, примеры которого мы видели выше. При всем разнообразии методов эта операция в своей основе остается неизменной.

Часто также случается, что вместо того, чтобы открыть имя винов­ного, гадание позволяет узнать, в каком направлении его следует искать, в какую сторону следует идти, чтобы обнаружить потеряв­шийся предмет, и т.д. Так, в северном Квинсленде «колдун может уверенно определить, с какой стороны пришел muiили переносчик колдовства. Он отправляется в заросли и бросает в воздух, в каждую из четырех сторон, похожие на древесные угольки шарики. Все они какое-то время останутся в воздухе, кроме брошенных в искомом направлении: эти сразу упадут на землю. Мне сообщили, что колдун навлек эти шарики путем высасывания из тела больного в предыду- щий раз»37. В Южной Африке «кафры для гадания используют бого­мола (насекомое). Если пропал скот или нужен врач и т.д., они снима­ют с травинки одного из этих насекомых и куда-нибудь его кладут. Насекомое ищет себе другое пристанище, и тогда его голова укажет именно то направление, в котором будут найдены и пропавшая скоти­на, и нужный врач и т.п.»38 Точно так же у их соседей-готтентотов гадательным инструментом является гнездо. Пучок волокон окунают в жир, поджигают конец, высовывающийся из закрытого гнезда, и держат его против ветра. Направление, в котором тянется дым, ука­зывает находящемуся в затруднении готтентоту, где ему следует ис­кать пропавший скот или заблудившегося попутчика39. В этих случа­ях, столь хорошо известных, что нет нужды приводить дополнитель­ные примеры, все происходит так, как если бы возможные направле­ния были поочередно перечислены подобно тому, как в только что приведенных примерах перечислялись имена. Несомненно, в этом назывании имен имелась, по крайней мере первоначально, мистичес­кая причина; не было ли ее и в поиске направлений?

Для первобытного человека нет ничего случайного. Следователь­но, если богомол или дым предпочитают данное направление любому иному, то этот выбор является откровением, то есть ответом на задан­ный вопрос, при условии, что все было совершено подходящими ма­гическими средствами. Кроме того, если имя человека дает власть над ним, поскольку оно является неотъемлемой частью его самого, то не может ли та часть пространства, где человек родился и живет, или та, где живет социальная группа, играть ту же самую роль; не «принадле­жит» ли она им, в силу интимной партиципации, таким же образом? 11ет ли между социальной группой, составляющими ее индивидами и определенной частью пространства мистической связи, которая мо­жет их обнаружить?40 Для первобытных людей представление о про­странстве, как и представление о времени, если только оно у них на

самом деле существует в ясном виде, имеет прежде всего качествен­ный характер. Относительно же отдельных областей или частей про­странства не существует ни подлинных представлений, ни концепций: они скорее ощущаются в виде сложных совокупностей, в которых каждая такая область неотделима от того, чем она занята. Каждая имеет отношение к живущим там реальным или мистическим живот­ным, растущим там растениям, к населяющим ее племенам, налетаю­щим оттуда ветрам и бурям и т.п. Наше представление об однородном пространстве, к которому мы привыкли, совершенно не дает нам возможности все это понять. Следующий факт, отмеченный в южной Австралии, хорошо покажет это различие.

Экспедицию, в которую входят европейцы и туземцы, мучит жаж­да. Люди обследуют источники и обнаруживают, что они пересохли. Туземцы роют в земле нечто вроде дымовой трубы и опускают до дна палку, пытаясь достичь подпочвенных вод. В первом колодце не на ходят ничего. Конец палки, вытащенной из второго, оказывается влаж ным. Туземцы удваивают усилия и вскоре доходят до песка, достаточ но мокрого, чтобы при сжатии он прилипал к ладоням. «Теперь уже нет нужды рыть дальше широкий колодец, достаточно продолжить копать намного более узкое углубление на дне уже выкопанного ко­лодца. Но вот здесь мысль туземца наталкивается на трудность, кото рая нам была совершенно непонятной. Для них возникал следующий вопрос: в какой точке колодца теперь нужно копать, чтобы непремен­но найти там воду? Нам же, менее их подверженным воображению, эта точка представлялась не имеющей никакого значения: до воды можно было добраться, копая в любом месте дна колодца, так как оно повсюду было одинаково влажным. Однако темнокожий никогда не доверяется случаю, ему требуется основание, плохое или хорошее, которым он станет руководствоваться во всех своих поступках. Соот­ветственно, они немедленно развернули по этому щекотливому пунк­ту форменную дискуссию. Сначала один из них предложил копать с западной стороны колодца: поскольку в этой стороне находилось море, то было вероятно, что тут и будет найдена вода. Но этот разум­ный довод был немедленно с презрением отброшен, а предложившего это туземца подвергли насмешкам. Без сомнения, воду с этой стороны нашли бы, но, поступая из моря, она ведь должна быть соленой и, следовательно, для питья непригодной. Тогда второй предложил ко­пать с восточной стороны на том основании, что жившие в этой стороне ангарди обладали большой боолиа, то есть магической силой, что они умели вызывать дожди, когда пожелают, и, следовательно, у

них всегда было воды в изобилии. Это предложение, казалось, поло­жило конец дебатам, и туземцы уже собрались было приступить к его осуществлению, когда один старик выразил опасение: а что если эти грозные ангарди рассердятся, видя, как покушаются на их права, и что будет, если они обратят свою ужасную магическую силу против ипчанди, чтобы отомстить им? Тут же это предложение было отверг­нуто. Один мудрец предложил северо-запад, поскольку с этой сторо­ны всегда приходил дождь, и это предложение было бы принято, если I ни другой туземец не предложил юг, ссылаясь на то, что приходящие г этой стороны белые, должно быть, находили на своем пути много поды; следовательно, с этой стороны и должны были найти воду. Это исстное для нас соображение и было принято»41.

Итак, первобытный менталитет придает большое значение таким отношениям, которые мы совершенно не принимаем в расчет и кото­рые в силу определенного вида сопричастия связывают существа и предметы с теми направлениями или областями пространства, где они находятся либо по обыкновению, либо в данный момент. Воду найдут на востоке, потому что именно на востоке живут ангарди, могущественные маги и искусные вызыватели дождя; однако в свою і гіередь и ангарди будут обладать качествами всего того, что находит­ся на востоке. Точно так же воду обнаружат и на юге, потому что с юга прибыли обладающие великой магической силой белые: существует, значит, сопричастие между южной областью и белыми, и сопричастие но представляется то как качество, присущее белым, которое распро­страняется на южную область, то как качество южной области, кото­рое принадлежит белым. Эти отношения, хотя и привычные для пер­ів >бытного менталитета, не превращаются для него, однако, в предмет дня размышления. Он никогда не выражает их ни в общем, ни в абстрактном виде. Он думает о них меньше, чем чувствует их. Именно потому, что он схватывает их каким-то интуитивным образом как непосредственные, он сообразовывается с ними для того, чтобы дей­ствовать, и при этом не испытывает необходимости их осознавать. Таким образом, он движется в пространстве, качественно определен­ном и более богатом свойствами, чем наше, поскольку если ему и неизвестны геометрические свойства этого пространства, то взамен оно населено немедленно воспринимаемыми качествами, которые оно делит со всем, что в нем находится.

Олдфилд сообщает также: «Всякий человек племени вачанди дол­жен трижды в год посетить то место, где он родился; мне не удалось узнать, какова цель этого»42. Спенсер и Гиллен сообщают об анало­

гичных обычаях туземцев центральной Австралии. Известно также, что когда несколько племен собираются на месте встречи, то каждое сразу же располагается в том месте, которое предписано его мистичес­кими отношениями с определенной областью пространства. Этот факт был отмечен и за пределами Австралии, где он проявляется очень ярко. «Я часто бывал поражен, — сообщает Н.-В. Томас, — той точно­стью, с которой каждое племя размещается на общей стоянке, а имен­но — точно в направлении, в котором лежит его страна согласно компасу (а они это знают совершенно точно). Я обнаружил, что это правило не знает исключений, и, руководствуясь им, когда прибыва­ли чернокожие, мог понять, с какой стороны они приходили»43.

А.Р.Браун, недавно исследовавший три племени западной Австра­лии, хорошо описал ту сопричастность, которую Олдфилд наблюдал в этом же районе полувеком ранее. «В первое время после поселения белых на территории этого племени и его соседей скваттеры исполь­зовали туземцев в качестве пастухов. Мне говорили, что поначалу весьма часто было совершенно невозможно убедить туземца отогнать овец пастись за пределы своей собственной территории, то есть тер­ритории его локальной группы.

Человек абсолютно не может покинуть свою локальную группу для того, чтобы натурализоваться или быть принятым в другой. Точ­но так же, как ему принадлежит район, территория, и он сам принад­лежит этой же территории. Если он покидает ее, то становится чу­жим — либо гостем, либо врагом — для людей той местности, в кото­рой он оказывается... Сегодня страна принадлежит белым, и нужно, чтобы туземцы жили там, где могут. Однако даже сейчас привязан­ность человека к местности своей локальной группы еще не исчезла. Туземцы часто выражают желание умереть и быть похороненными на той охотничьей территории, которая принадлежит им по наследству»44.

Таким образом, в представление этих австралийцев о социальной группе входят не только живые и мертвые, но в качестве составных частей — и земля, на которой они живут, и область пространства, где жили их предки, где они живут до сих пор жизнью мертвых, дожида­ясь в описанных Спенсером и Гилленом тотемических центрах случая родиться заново в облике какого-нибудь нынешнего члена группы. Эта тесная связь земли, живых и мертвых была отлично схвачена одним миссионером в английской Новой Гвинее. «Чтобы были хоро­шая охота и удачная рыбная ловля, призывают мертвых в тех местах, где они охотились или ловили рыбу. Кажется, что это и есть главная причина, которая побуждает куни с религиозным тщанием хранить

имена своих предков. Когда в ходе моих занятий генеалогией случа­лось, что какой-то человек не мог сказать мне имени своего деда или прадеда, присутствующие немедленно замечали ему: «Как же ты в таком случае действуешь на охоте?»45

Сопричастность между социальной группой и ее местностью рас- нространяется не только на землю и на встречающуюся там дичь: все мистические силы, духи, более или менее ясно представляемые влия­ния, находящиеся на ней, имеют с группой ту же теснейшую связь. Каждый из ее членов чувствует, чем они для него являются и чем он является для них. Находясь в этой местности, он знает, какие мисти­ческие опасности ему угрожают и на какую мистическую поддержку он может рассчитывать. Вне пределов этой местности поддержки для него больше нет. Смертельные опасности, неизвестные и оттого еще ьолее пугающие, окружают его со всех сторон. Он дышит не своим воздухом, пьет не свою воду, срывает и ест не свои плоды, его уже не окружают свои горы, он шагает не по своим тропам: все ему враждеб­но, потому что отсутствуют те сопричастности, ощущать которые он привык. Отсюда его стойкое нежелание покидать, даже на короткое время, свою территорию. «Возможно, - замечает миссионер Нью­тон - слабое желание, которое выказывают туземцы, отправиться в другой дистрикт, чтобы получить там медицинскую помощь, проис­текает из страха перед злыми духами иной местности, которые могут воспротивиться приходу чужаков, и лучше уж страдать от недомога­ний. В самом деле, создается впечатление, что единственное доброе дело, которое духи совершают по отношению к обитателям какой- либо местности, состоит в том, что они пугают чужаков, которые могли бы туда проникнуть, и это обстоятельство может объяснить также явное нежелание уходить далеко от своих мест, которое раньше обнаруживали туземцы. Был ли это консервативный инстинкт упомя­нутых туземцев, их страх перед чужаками, который заставлял их наделять духов теми же чувствами, или же сам этот страх порождал в них консервативный инстинкт? Где тут причина и где — следствие? Вот перед загадками какого рода оказываешься, вступая в контакт с туземными расами, чей разум и образ мышления не может понять ни один белый»46.

Неподалеку отсюда, в германской Новой Гвинее, «два года назад в деревне Бонгу к миссионеру Ханке пришел из деревни Билибили человек, выступавший от имени людей своей деревни, ушедших в ( грану Рай: он просил его вмешаться, чтобы правительство разреши­ло им возвратиться в Билибили. В подкрепление своей просьбы он

рассказал: «Духи наших предков пришли за нами в Рай; они были очень рассержены, ворчали и говорили: Как вы можете оставлять пустым то место, где пребывают все наши духи? Кто там теперь будет нами заниматься? И тогда, — продолжал человек, — духи с презрени­ем плюнули на новые, еще не совсем доделанные горшки, и они все разбились. Так вот мы теперь и живем, чужаками, у людей Рай, у нас нет своих полей, и, что хуже всего, мы не можем делать себе глиняную посуду. Дайте же нам возможность вернуться на нашу прежнюю тер­риторию, чтобы духи перестали на нас сердиться»47.

Итак, первобытным людям трудно жить где-либо еще, кроме той местности, которая составляет, если позволено будет так выразиться, часть их социальной группы. Это не менее верно и применительно к тем случаям, когда им приходится сражаться в других краях. Так, в Новой Зеландии «какой бы храбростью ни отличалось племя, когда оно находится на собственной территории, эта храбрость испаряется, если оно ее покидает, и они, ничуть не колеблясь, признаются, что это так... они боятся неожиданностей и нападений со всех сторон...»4” Такое поведение встречается повсюду, и аналогичные наблюдения очень многочисленны.

В силу этой же сопричастности человек, навсегда покинувший землю, где живет его социальная группа, перестает быть ее частью. Он для нее мертв, более мертв, чем если бы он просто прекратил жить и получил по обычаю посмертные почести. Так бывает с захваченными на войне пленниками, которых пощадило и приняло пленившее их племя. Таким же образом изгнание навсегда тоже равнозначно смер­ти. В Вура на Соломоновых островах «один христианин с такой яро­стью ударил свою жену, что сломал ей челюсть. Спустя несколько часов она умерла. Эта женщина, даже по свидетельству ее родствен­ников, постоянно осыпала его беспочвенными обвинениями и нако­нец вывела его из терпения. Это не помешало им вознамериться осуществить, согласно древнему обычаю, личную месть и убить его, но вмешались вожди. Он был осужден и приговорен к изгнанию на­всегда. Это решение полностью удовлетворило общественное мнение: люди сочли, что для них он умрет»49.

И вот, наконец, символический африканский обряд, позволяю­щий выявить взаимоотношение земли и живущей на ней группы. «Когда какой-нибудь ронга возвращается из Кимберли с женщиной, на которой он женился, то они оттуда приносят немножко земли, взятой в том месте, которое они только что оставили, и женщина ежедневно должна понемногу есть ее вместе с супом, с тем чтобы

привыкнуть к своему новому местожительству. Эта земля осуществ­ляет переход от одного дома к другому»50.

Сказанное объясняет, почему в некоторых случаях при гадании используют направление в пространстве таким же образом, как ис­пользуют имя человека. Направление, в котором находится человек, область пространства, где он живет, все это — в полном смысле слова •»(·ιό»в такой же степени, как и его разум и члены, поскольку, как поразительно точно выразился Браун, он принадлежит своей местно­сти, а местность принадлежит ему. Следовательно, точно так же, как человек может выдать себя по оставленным на земле следам, так его можно определить по направлению в пространстве, в котором он находится. Это — особое качество личности или, по крайней мере, его группы.

Со временем этот способ может потерять свой исконный смысл, стать механическим и в конце концов употребляться даже в таких случаях, которые не имеют ничего общего с его первоначальным значением. Когда готтентот, чтобы обнаружить своих пропавших за ночь быков, руководствуется указанным богомолом направлением, можно подумать, что это есть форма гадания, очень схожая с рассмот­ренными выше действиями по совпадению и по альтернативе. Но ведь последние также первоначально имели мистический смысл. И, возможно, в уме готтентота еще продолжает жить какое-то неясное чувство сопричастности, которое мы нашли столь живым в коллек­тивных представлениях австралийцев.

Если бы предпринятое выше исследование имело целью охватить совокупность практикуемых в низших обществах гадательных дей­ствий, оно осталось бы весьма неполным. Ведь те, о которых шла речь, представляют собой лишь ее малую часть. Поэтому я лишь поставил себе целью исследовать то, что значат гадательные — или называемые гадательными — действия для первобытных народов, чего они от них ожидают и как одни и те же коллективные представ­ления привели их к совершению самых различных действий. Для выполнения же такой задачи было достаточно тех примеров, которые были заимствованы из жизни наименее развитых из известных нам обществ.

В этих обществах используют и множество таких способов гада­ния, о которых я не сказал. Их тоже можно было бы подвергнуть анализу на основе тех же принципов. Например, первобытные люди умеют использовать для сношений с невидимым миром особые свой­ства медиумов и приводить последних в «естественное состояние».

Им известны почти все те явления, которые знакомы спиритам любой страны и любой эпохи. В книге Майерса «Phantasms of the living» нет ничего такого, что удивило бы их. Общение с духами, особенно с духами умерших, составляет часть их повседневного опыта. Опасаясь этого общения, они часто, соблюдая необходимые предосторожнос­ти, все-таки отваживаются домогаться его. В своей среде они умеют определять лиц, более чувствительных, чем другие, к влиянию неви­димых сил и более способных воспринимать потусторонние открове­ния. Эти лица становятся в подлинном смысле слова прорицателями, ясновидцами, колдунами. Именно к ним обращаются тогда, когда возникает нужда в особом откровении. У эскимосов гадательные дей­ствия закреплены за шаманом, за ангекок. Чтобы совершить их, он сам себя приводит в состояние гипнотического сна или транса, ката­лепсии или экстаза; другими словами, он переносит себя в область невидимых сил и вступает с ними в сношения. Он видит и слышит мертвых; в мгновение ока, оставаясь невидимым, он преодолевает по воздуху громадные расстояния и т.п. Это — опыт, аналогичный выз­ванному сновидению, то есть видение, непогрешимое и обладающее привилегированным статусом.

Первобытным людям также известно очень похожее на предыду­щее гадание с помощью кристалла, зеркала (если они у них есть), поверхности жидкости и т.п. Приведем лишь один пример из тысячи: согласно Кранцу, в Гренландии «они утверждают, что могут узнать, жив или мертв человек, не вернувшийся с моря. Над наполненной водой лоханью они наклоняют голову самого близкого родственника отсутствующего и в этом зеркале замечают человека: он либо пере­вернулся вместе со своим каяком и проглочен морской пучиной, либо совсем ровно сидит в своей посудине и гребет веслами»51.

Знахари и колдуны, как правило, наделены особым «ясновидени­ем». Их глаза видят то, что остается невидимым для других. Поэтому при жизни, а часто и после смерти они — «больше, чем люди». Иногда они обладают способностью определять виновных по одному лишь внешнему виду, а их заключения пользуются неизменным доверием. Так, «интересно отметить, — пишет Диксон, — что шаманы, как пола­гают шаста, обладают способностью немедленно сказать, совершил ли человек дурной поступок какого бы то ни было характера. Они это могут, потому что, когда они смотрят на кого-то, кто украл или совер­шил какой-либо другой проступок, то этот человек видится шаману, как он сам говорит, словно «покрытый мраком»52.

Свойственная этому ясновидению, играющему роль во многих га­дательных действиях, черта заключается в том, что оно мгновенно и интуитивно. Необходимо, чтобы ответ на поставленный вопрос явил- (я колдуну или шаману в ходе единого и нерасчленимого акта просто- in видения. Коллэвей справедливо особенно подчеркивает это обсто­ятельство: «Когда потерян ценный предмет, его сразу же принимают­ся искать. Если найти его не удается, каждый начинает совершать внутреннее гадание, пытаясь почувствовать, где находится вещь: не имея возможности видеть ее, он внутренне чувствует как бы направ­ление, сообщающее ему, чтобы он шел туда-то, вещь там, он найдет ее... В конце концов он видит ее, он видит самого себя, приближающе­гося к ней; перед тем как покинуть то место, где он сейчас находится, он видит ее совершенно отчетливо, и тогда он больше не испытывает ( омнений... Это видение столь ясно, словно оно и не было внутрен­ним видением, словно он на самом деле видел и вещь, и то место, где она находится; итак, он проворно поднимается и отправляется в это место. Если это потаенное место, он торопится, словно есть нечто такое, что понуждает его двигаться быстро, как ветер. Если он приме­нил настоящее внутреннее гадание, он действительно видит вещь. Но если он действовал посредством простого рассуждения, прикидывая, что вещь не делась ни туда, ни сюда и что, следовательно, она может ныть лишь там-то, то, как правило, он не достигает цели»53.

Это описание поучительно. Оно дает возможность на примере привычного первобытному менталитету действия непосредственно почувствовать как его недоверие к дискурсивным операциям и рас­суждению, так и предпочтение, которое оно оказывает моментально­му и интуитивному узнаванию. Дискурсивные операции не только представляются ему тягостными и утомительными. У него есть более основательная причина их избегать: оно им не верит. Когда перво­бытному менталитету предоставляется случай применить их, а это случается редко, поскольку чаще всего он об этом даже не помышля­ет, он их отстраняет, поскольку они способны затемнить или поме­шать видению, которое одно лишь и дает возможность почувствовать присутствие искомого объекта.

Первобытный менталитет ничуть не колеблется между кажущим­ся нам столь ясным и простым рассуждением и этим моментальным видением. Это одна из причин, заставляющих его каждое мгновение прибегать к столь разнообразным гадательным действиям. Для этого обращенного к невидимому миру менталитета, полностью поглощен­ного мистическими сопричастиями, гадание, понимаемое одновре­

менно или сообразно ситуации, и как видение, как вызываемое зна мение, как молитва, как откровение, касающееся расположения неви­димых сил, и, наконец, как сиюминутное владение уже присутствую щим будущим, отвечает любознательности разума и потребности дей· ствия намного лучше, чем отвечало бы любое рассуждение.

<< | >>
Источник: Люсьен Леви-Брюль. Первобытный менталитет. — Перевод с фран­цузского Е.Калыцикова. — СПб.,2002. — 400 с.. 2002

Еще по теме Глава VII Гадательная практика (продолжение):

  1. № 78. ГАДАТЕЛЬНЫЕ НАДПИСИ
  2. Глава VII
  3. ГЛАВА XXVI АТТИКА VII—VI вв. до и. э.
  4. Глава VII ДУНАЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
  5. 58) Внешняя политика СССР с середины 60-х до середины 80-х гг.: доктрины и практика. (24)
  6. Глава VII · ДОМ И ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ
  7. ГЛАВА VII. ЕГИПЕТ В ПЕРИОД ДРЕВНЕГО ЦАРСТВА
  8. ГЛАВА VII ЕГИПЕТ В ПЕРИОД ДРЕВНЕГО ЦАРСТВА
  9. Продолжение завоевательной политики при Саргоне II
  10. ГЛАВА XLII РАЗЛОЖЕНИЕ РОДОВОГО СТРОЯ В РИМЕ В VII—VI вв. до н. э.
  11. ГЛАВА XXIII ВОЗНИКНОВЕНИЕ КЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА И ГОСУДАРСТВАВ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ (VIII—VII вв. до н. э.)